Текст книги "На земле штиптаров"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Я увидел, какими пристальными, недоверчивыми взорами они окинули меня, и сделал вид, что собираюсь проехать мимо. Они тут же поднялись со своих мест и сделали несколько шагов в мою сторону.

– Постой, – начал один из них, повелительно подняв руку. – Не хочешь ли ты выпить с нами стаканчик ракии?

Теперь я был уверен, что нашел тех, кого искал. Они, несомненно, были братьями: уж очень похоже они выглядели. Оба были, как на подбор, высокими и плечистыми; они были выше и сильнее меня. Длинные, густые усы, обветренные лица, оружие – все это придавало им очень воинственный вид. Их ружья лежали на столах. За их поясами посверкивали ножи и пистолеты; на левом боку у каждого висел топорик гайдука, ничуть не уступавший сабле.

Я поправил очки на носу, посмотрел на них, как смотрит учитель на невоспитанного юношу, и спросил:

– Кто вы такие, что осмелились мешать внуку пророка предаваться благочестивым раздумьям?

– Мы благочестивые сыновья пророка, как и ты. Потому мы хотим почтить тебя, предложив освежающий напиток.

– Раклю? И это ты называешь освежающим напитком? Разве ты не знаешь слова Корана, запретившего ракию?

– Я ничего не знаю об этом.

– Так ступай к человеку, который толкует священные суры, и попроси его просветить тебя!

– У нас нет на это времени. А сам ты не хочешь этим заняться?

– Если тебе угодно, я готов. Ведь пророк говорил: «Кто спасает душу из ада, тот сразу же после смерти возносится на третье небо». Ну а тот, кто спасает две души, тот попадает тотчас на пятое небо.

– Так заслужи себе пятое небо. Мы готовы тебе помочь. Слезь с коня, о благочестивый муж, и сделай нас столь же святыми, как и ты сам!

Он придержал мое стремя, а второй схватил меня за руку и потянул вниз, дабы я не посмел более отказываться.

Выбравшись из седла, я размеренно заковылял к столу, за которым они сидели и к которому вновь вернулись.

– Ты же волочишь ногу позади себя, – ухмыльнувшись, сказал один из них. – Ты что, покалечился?

– Нет. Это мой кисмет[8]8
  Кисмет (арабск., тюркск.) – участь, доля, рок; турки называют так судьбу, предопределенную человеку Аллахом. Изменить ее не дано. Верующий может лишь смиренно принять испытания, посланные ему Богом.


[Закрыть], – коротко ответил я.

– Так ты родился хромым? Что ж, Аллах хорошо с тобой обошелся, ведь он любит тех, кому посылает страдания. А не хочешь ли ты назвать свое священное имя нам, недостойным грешникам?

– Если ты заглянешь в таблицы Накиб-эль-эшрафа, которые ведутся в каждом городе, ты найдешь его.

– Мы верим тебе. Но раз у нас с собой нет таблиц, не соизволишь ли оказать нам милость и не назовешь ли свое имя?

– Хорошо. Я – шериф Хаджи Шехаб Эддин Абд-аль-Кадер бен Хаджи Газали ат-Фараби ибн Табит Мреван Абул Ахмет Абу Башар Хатид эш-Шонахар.

Оба разбойника, зажав уши руками, громко расхохотались. Казалось, их развеселила моя манера взывать к уважению, упоминая свое звание шерифа. Если бы это были православные штиптары, я бы ничуть не удивился, но поскольку по их одежде было видно, что они исповедуют ислам, оставалось предположить, что они очень мало почерпнули из его заветов и наставлений.

– Откуда ж ты взялся такой, если носишь столь пространное имя, что его не запомнит ни один человек? – продолжил спрашивать все тот же незнакомец.

Я удостоил его долгим, серьезным, даже укоряющим взором, брошенным поверх очков, и ответил:

– Как это не запомнит ни один человек! А я разве не произнес только что свое имя?

– Ну да.

– Так, значит, я его знаю и запомнил его.

Оба вновь громко рассмеялись.

– Да, ты! Скверно же было бы, если бы ты сам не знал своего имени. Наверное, ты единственный, кто сумел его запомнить.

– Он тоже никогда не забудет его, ведь Он внес его в Книгу жизни.

– Вот как! Ты ведь шериф, и из вас никто не попадет в ад. Но ты вроде бы решил избавить от ада нас и втолковать нам, что ракия запрещена.

– Это именно так, и запрет очень строг.

– И это сказано в Коране?

– Истинно и верно.

– А в ту пору, когда пророку были ниспосланы откровения, люди уже научились готовить ракию?

– Нет, ведь о ней не сказано ни слова ни в истории мира, ни в истории природы.

– Так, значит, она не была запрещена.

– О нет! Ведь сказано же: «Все, что пьянит, запретно и проклято». Стало быть, и ракия проклята.

– Но она же не делает нас пьяными!

– Пожалуй, что так. Вам она не запрещена.

– И вино нам тоже ничуть не опасно.

– Тогда вкушайте его умеренно и с молитвой.

– Вот это хорошо! Это приятно слышать! Сдается мне, ты умеешь толковать Коран. А доводилось ли тебе самому пить ракию?

– Хотя мне немного знаком вкус вина, нет.

– А что значит немного?

– Полный наперсток, разбавленный вот такой бутылкой воды.

Я показал на большую, пузатую бутылку водки, стоявшую перед нами.

– Да уж разумеется, ты не мог опьянеть. Тогда я налью тебе воды, и ты выпьешь с нами.

Он встал и вскоре принес полный кувшин воды и стакан. Он наполнил четвертую часть стакана водой, а потом доверху долил в него ракию.

– Вот, – молвил он, подвигая стакан ко мне. – Сейчас в нем вода. Можешь пить с нами, не нарушая заповеди Корана. Да благословит Аллах твою жизнь!

Он поднес бутылку ко рту, сделал долгий глоток и передал ее своему брату, столь же изрядно хватившему ракии. Я скромно пригубил стакан.

Мой собеседник прямо просиял, тогда как второй сидел молча и наблюдал за мной. Вскоре он переспросил меня:

– Итак, откуда же ты взялся?

– Собственно говоря, я родом из Аврет-Хиссара.

– А куда ты направляешься?

– В Скопье[9]9
  Скопье – город на реке Вардар; современная столица Македонии. Во времена Османской империи – столица Косовского вилайета. В ту пору город назывался официально Ускюб. Его население к 1900 году составляло около 29 000 человек – треть сербов, четверть турок, четверть болгар, остальные – румыны и албанцы.


[Закрыть], чтобы наставлять тамошних верующих в законах и заповедях Корана.

– В Скопье? Немного же радостей тебе доведется испытать.

– Почему? – растерянно и удивленно спросил его я.

– Разве ты не знаешь, что там издеваются над благочестием?

– Слышал и именно потому туда направляюсь.

– Там ты скорее наживешь чахотку, чем обратишь кого-нибудь в истинную веру.

– Чему быть, того не миновать. Так сказано в Книге жизни.

– Похоже, ты очень дотошно изучал эту Книгу?

– Аллах знает ее, и лишь Он один читает ее. Я надеюсь, что хоть кто-то из жителей Скопье тоже запечатлен на этих страницах.

– Что-то я в этом сильно сомневаюсь. Там живет много штиптаров, а они ни на что не годятся.

– К сожалению, я тоже об этом слышал.

– Что штиптары ни на что не годятся?

– Да.

– И почему же?

– Они одержимы шайтаном. Я не знаю их, но говорят, что они воры, разбойники и убийцы. Сам ад для них, пожалуй, слишком хорош.

– Так ты не видел еще ни одного штиптара?

– Мне никогда пока не доводилось встречать этих грешников. Аллах миловал меня этой беды, – ответил я, вздохнув и состроив простодушное лицо.

Они же толкали друг друга под столом ногами и, казалось, немало потешались над моей глупостью.

– А ты не испытываешь ужаса перед ними? – продолжал он расспросы.

– Почему я должен их страшиться? Разве могут они сделать мне что-либо, что не было бы уже предопределено?

– Гм! Ты ведь едешь в страну штиптаров. А если один из этих разбойников нападет на тебя?

– Было бы жаль его трудов. Вот все мое состояние.

Я бросил на стол шесть пиастров, сказав чистую правду, ведь я не взял с собой денег, а оставил их маленькому Халефу.

– Да, немногим они могут у тебя разжиться, но ведь ты должен был взять с собой деньги в дорогу.

– Деньги? Зачем?

– Ну, чтобы жить.

– В этом я не нуждаюсь. Разве пророк не заповедовал быть радушным к гостям?

– Ах, ты побираешься?

– «Побираешься»? Ты вздумал оскорбить шерифа? Еду, питье и ночлег я найду везде.

– Где же ты спал прошлой ночью?

– В Остромдже.

– Ах, там! Это интересно.

Они украдкой переглянулись.

– Почему? Вы оба оттуда?

– Нет, но мы слышали, что прошлой ночью там был сильный пожар.

– Сильный? О нет!

– Говорят, выгорело полгорода.

– Это вам сказал какой-то великий враль. Пожар был, это верно, но незначительный, да и случился он за городом.

– Где же?

– Вверху, на горе.

– Там же нет ни одного дома!

– А хижина?

– Дом старого Мубарека?

– Да.

– Известно, кто его поджег?

– Сам Мубарек.

– Не верю. Такой набожный человек и устроил пожар?

– О нет, он совсем не такой набожный, как представлялся.

– Значит, правда, что мы о нем слышали!

– А что вы слышали?

– Что он великий мошенник, преступник.

– Вот теперь вы говорите правду.

– Ты точно это знаешь?

– Да, я же видел, как его арестовывали. Был я и на пожаре.

– Так ты, может быть, видел четырех чужаков, которые все это подстроили?

– Я даже жил и спал в одном доме с ними.

– Вот как? Ты наверняка с ними разговаривал?

– С каждым из них!

– Ты их узнаешь, если они встретятся тебе сейчас?

– Мгновенно.

– Хорошо, очень хорошо. Их-то мы и ждем, надо с ними поговорить. Вот только мы еще ни разу их не видели, боимся ошибиться. Ты не укажешь на них, когда они появятся?

– С удовольствием, с большим удовольствием, если только они не заставят себя ждать.

– У тебя же есть время!

– Нет, послезавтра мне надо прибыть в Скопье.

– Тебе придется ждать здесь всего три часа.

– Это слишком много для меня.

– Мы заплатим тебе за это.

– Заплатим? Тогда другое дело. Сколько же вы хотите мне заплатить?

– Пять пиастров.

– А если они не приедут или появятся слишком поздно, когда стемнеет, и я не смогу продолжить путь?

– Тогда мы заплатим за твой ночлег и за еду.

– Тогда я остаюсь, но уплатите мне пять пиастров сразу.

– Шериф! Ты думаешь, у нас нет денег?

– Нет, я думаю о том, что у меня нет денег, поэтому я хотел их получить.

– Ну, эту мелочь мы выплатим тебе сразу. Вот!

Он бросил мне десять пиастров, а когда я удивленно взглянул на него, презрительно молвил:

– Возьми это. Мы люди богатые.

Они были, разумеется, при деньгах. Кошелек у этого человека был велик, и в нем явно звенело золото.

Теперь они расспрашивали меня о моей собственной персоне. Мне пришлось дотошно описать себя и своих спутников. Я подтвердил, что видел, как пули нас не брали.

Я рассказал обо всем, что произошло, а потом штиптар спросил меня:

– А разве ты не слышал, когда эти четверо хотят отправиться в путь?

– При мне один из них сказал, что они уедут в полдень.

– Это и мы знаем, да сдается нам, что они все же не приедут.

– Почему нет?

– Потому что боятся.

– О, не похоже, чтобы эти чужаки кого-нибудь боялись! И перед кем же они должны перетрусить?

– Перед штиптарами.

– Не верю я в это. Даже я их не боюсь, а их ведь четверо! Вы бы только поглядели на оружие, что у одного из них.

– Слышал я о нем. Да вот говорили, что штиптары хотят его подкараулить.

– Не ведаю ничего об этом, зато слышал о двух разбойниках.

– Ах вот как! И что же?

– Старый Мубарек нанял двух разбойников. В дороге они должны убить этих четырех чужаков.

– Откуда об этом стало известно?

– Из одного разговора, который подслушали.

– О дьявол! Какая неосторожность! Имена разбойников известны?

– Нет. Я думаю, их не знают.

– А что говорят эти чужаки?

– Они смеются.

– Аллах! Аллах! Они смеются? – вспыльчиво бросил он. – Они смеются над теми, кто собирается на них напасть?

– Да, над кем же еще?

– Думается, если речь и впрямь идет о штиптарах, смех этот скоро у них пройдет.

– Не верю я в это.

– Как? Ты в это не веришь? Ты думаешь, что штиптары – дети малые?

– Пусть они сильны, но этим четырем чужакам они ничего не сделают, ведь их не берет пуля.

– Не берет пуля? Проклятье! Я в эти глупые сказки не верю. Чтобы человека не брала пуля! Сам-то ты это хорошо видел?

– Очень хорошо. Я стоял рядом с ними.

– Пули не попадали в них? А кто-то даже хватал их на лету?

– Рукой. А потом, когда снова стреляли теми же пулями, они пробивали доску насквозь.

– Трудно в это поверить!

– Там было человек пятьсот, а то и больше. Они видели все это и даже держали пули в руках.

– Тогда остается в это уверовать. Если бы я тоже научился такому фокусу, то до скончания дней питался бы одним Кораном.

– Дело не только в этом. По моему разумению, есть тут еще какие-то тайны.

– Не сомневаюсь. Я бы многое дал, чтобы выведать эти тайны.

– Никто их не раскроет.

– Гм! Может, и раскроет.

– Я в это не верю.

– А я, пожалуй, знаю двух человек, которые все это могли бы выведать.

– Кто же они?

– Разбойники, которые их караулят.

– О, эти-то меньше всего могут знать!

– Ничего-то ты в этом не смыслишь, хоть ты и шериф. Полагаю, что штиптары сохранят одному из чужаков жизнь, если только он откроет им свой секрет.

– Ты забываешь о главном, – хладнокровно сказал я.

– О чем? – поспешно спросил он.

– Что эти люди не боятся штиптаров. Их же не берет пуля. Вы сами только что с этим согласились.

– Нам пришлось согласиться, раз мы слышали это из надежных уст. Но только я спрошу тебя: а против ножа или топора они тоже неуязвимы?

– Гм! Этого я не знаю.

– Значит, нет. Иначе бы они и этим прославились. Стало быть, их можно прикончить. Или ты думаешь, что мы, будь мы эти штиптары, побоялись бы сразиться с чужаком, который гарцует на арабском скакуне?

– В подобных схватках я не разбираюсь.

– Нет, они вовсе не так уверены в себе. А все же я убежден, что с ними ничего не случится, ведь мы готовы прийти им на помощь.

– Вы и впрямь хотите помочь им? – спокойно спросил я.

– А почему ты в этом сомневаешься? Мы выехали навстречу им из Радовиша; мы хотим их встретить. Мы приготовили им сюрприз: они будут жить у нас. Мы будем радушными хозяевами. Нам жаль тех, кто собирается причинить им зло!

– Гм! Пожалуй, мне в это верится. А если на них нападут до того, как они приедут сюда?

– О нет, там нет ни одного подходящего места.

– Ты точно это знаешь? – спросил я, стараясь сохранить простодушие на лице.

– Да, ведь я же был солдатом. Дальше вверх, в сторону Радовиша, есть одно подходящее место – там, где дорога идет через лес. По обе стороны ее высятся громадные скалы, а лес так густо растет, что нельзя убежать ни влево, ни вправо. Если там на них нападут, им не спастись – они погибли.

Он многозначительно глянул вниз. В наступившей паузе я явственно услышал стон, доносившийся из дома. Я уже слышал его раньше, хоть и не так отчетливо. Казалось, плакал ребенок. Что-то тут было не так! Но не отважились бы эти штиптары, думал я, совершив злодеяние, спокойно посиживать здесь.

– А кто там плачет внутри? – спросил я.

– Мы не знаем.

– Это постоялый двор?

– Нет, скромная ночлежка.

– А где хозяин?

– В комнате.

– Пойду-ка я посмотрю, – сказал я и, встав, направился к двери.

– Стой! Куда? – спросил один из них.

– В дом, к хозяину.

– Подойди к ставню!

Я тотчас догадался, что они хотели помешать мне поговорить с хозяином наедине. Ведь он знал этих людей, и они боялись, что он их выдаст. Прихрамывая, я подошел к открытому ставню и заглянул внутрь. Плач все еще слышался.

– Хозяин! – крикнул я.

– Я здесь, – ответил мужской голос.

– Кто там у вас плачет?

– Дочь.

– Почему?

– У нее болят зубы.

– Сколько ей лет?

– Двенадцать.

– Ты был у бербера или хакима?

– Нет, я слишком беден.

– Так я могу помочь. Я войду в дом.

Оба аладжи внимали каждому слову. Когда я снова направился к двери, они поднялись со своих мест и последовали за мной.

Комната выглядела очень бедно даже по тамошним понятиям. Здесь не было никого, кроме хозяина и пациентки, сидевшей на корточках в углу и плакавшей.

Мужчина сидел на табуретке, положив локти на колени и подперев подбородок руками. Он не смотрел на нас.

– Так, значит, ты хозяин? – спросил я его. – А где хозяйка?

– Умерла, – глухо ответил он, не взглянув на меня.

– Тогда тебе есть о чем скорбеть. Дети у тебя еще имеются?

– Еще трое младшеньких.

– Где же они?

– Внизу, у реки.

– Какая неосторожность! Детей нельзя без присмотра пускать к воде.

Теперь он поднял голову и удивленно посмотрел на меня. Наверное, он не ожидал сочувствия.

– Почему ты не позовешь их к себе? – продолжил я свои расспросы.

– Не могу.

– Почему?

– Мне нельзя выходить на улицу.

– Ого! Кто ж тебе запретил?

Он бросил мрачный взгляд на обоих аладжи. В ту же минуту я увидел, что один из них пригрозил ему пальцем. Я сделал вид, что ничего не заметил, пошел в угол комнаты, сказал малышке несколько дружеских слов и подвел ее к открытому окну.

– Подойди сюда! – попросил я мягким тоном, стараясь, чтобы она доверилась мне. – Сейчас я сниму твою боль. Открой рот и покажи мне зуб.

Она не заставила себя ждать. Больной зуб никак не выделялся. Возможно, боль была ревматической. Против этого у меня не было никаких лекарств, но из опыта я знал, как влияет внушение – особенно на детей. Сперва надо было покончить со слезами.

– Теперь закрой-ка рот и, когда будешь отвечать мне, кивай или качай головой, – сказал я. – Боль еще чувствуешь?

Она кивнула.

– Слушай меня внимательно. Я подержу чуть-чуть руку на твоей щеке, потом боль уйдет.

Я повернул к себе голову пациентки, положил ладонь на больную щеку и тихо погладил ее. Разумеется, я ничего не понимал в магнетизме, но полагался на фантазию ребенка и на то благодатное ощущение, что возникало, когда теплая рука осторожно касалась больной щеки.

– Боль уходит? – спросил я немного погодя.

Она кивнула.

– Совсем?

– Да, совсем! – ответила она. Ее лицо просияло, а глаза благодарно улыбнулись мне.

– Не говори и постарайся дышать носом. Тогда боль не вернется.

Это было так просто, так естественно, однако, когда я направился к выходу, мужчина подошел, схватил меня за руку и сказал:

– Господин! Она плакала со вчерашнего дня. Это было невыносимо, и все остальные дети ушли из дома. Воистину ты творишь чудеса!

– Нет, тут нет никакого чуда. Я использовал очень простое средство, и оно поможет, если твоя дочка останется сегодня дома. Я позову остальных детей.

– Ты, господин? Ты? – переспросил он.

– А кто же, раз ты не можешь выйти отсюда?

Оба аладжи бросили на него бешеные взгляды. Он наклонился, будто хотел что-то поднять, и, приблизив ко мне голову, шепнул, пока выпрямлялся:

– Гляди в оба! Это аладжи!

– Что такое? – крикнул один из них, возможно, что-то уловивший. – Что ты сказал?

– Я? Ничего! – ответил хозяин как можно естественнее.

– Я же слышал!

– Ты ошибаешься.

– Не ври, собака, иначе я убью тебя!

Штиптар поднял кулак, но я схватил его за руку и сказал:

– Дружище, что ты делаешь! Ты разве не знаешь, что пророк запретил правоверным искажать лицо гневом?

– Что ты пристаешь ко мне со своим пророком?

– Я не понимаю тебя. Ты ведешь себя как дурной человек. Ты же хочешь быть другом этих четырех чужеземцев, которые не обидят и мухи!

Он опустил руку, мрачно посмотрел на хозяина и ответил:

– Ты прав, шериф! Но я люблю правду и ненавижу ложь. Поэтому я так разозлился. Выйдем!

Я последовал за ним и на улице, сделав вид, будто уверен, что по-прежнему пользуюсь полной свободой, поковылял к реке. Я не сомневался, что аладжи относились ко мне уже почти как к пленнику. Им нельзя было отпускать меня никуда, потому что я легко мог их выдать, пусть даже я не знал их и не намеревался их выдавать. Так что, теперь они не сводили с меня глаз.

Внизу, возле воды, сидели трое ребятишек, которых я посчитал за хозяйских детей. Я дал им десять пиастров, оставшихся у меня, и сказал, чтобы они шли домой, потому что их сестренка выздоровела. Они радостно подпрыгнули и, вскарабкавшись на берег, побежали домой. Когда я снова сел за стол, то увидел, что аладжи уже приняли какое-то решение.

Сидеть здесь им было опасно. Они могли встретиться с кем-то, кого им не хотелось бы видеть. К тому же близился час, когда они ожидали нашего появления, поэтому, думал я, они решили отправиться в путь. И верно: один из них – тот, кто чаще всего заговаривал со мной, – молвил:

– Я уже сообщал тебе, что есть только одно место, где на чужеземцев могут напасть. Скажи-ка нам откровенно, как ты относишься к ним? Пожалуй, враждебно?

– Почему враждебно? Они же мне ничего не сделали!

– Значит, дружески?

– Да.

– Это нас радует, ведь мы хотим позаботиться об их безопасности, а заодно о твоей, и ты нам в этом поможешь.

– С удовольствием, хотя не понимаю, кто мне может угрожать. Скажи только, что надо делать.

– Ты, наверное, все же веришь, что на чужеземцев могут напасть?

– Да, я слышал об этом как о деле решенном.

– В таком случае штиптары скрываются только в том месте, о котором я говорил. Мой брат считает, и я с ним согласен, что хорошо бы нам спрятаться там. Тогда мы поможем им, если на них нападут. Ты готов к этому?

– Гм! Меня это дело вообще-то не касается.

– Но как же! Если штиптары устроят там засаду, они нападут и на тебя, когда ты продолжишь путь. Заодно нам хочется показать тебе, кто такие настоящие штиптары, чтобы потом было о чем рассказывать в Скопье.

– Ты меня интригуешь; я поеду вместе с вами.

– Так садись на коня!

– Вы заплатили за ракию?

– Нет, хозяин дал нам ее даром.

Ему пришлось дать ее даром! Так, пожалуй, было бы правильнее. Я подошел к окну и бросил туда несколько оставшихся у меня пиастров. Разумеется, аладжи подняли меня на смех. Один завернул за дом, чтобы привести лошадей, а другой остался со мной, дабы я сохранил им верность.

Когда мы переехали через мост, я обернулся. Хозяин стоял перед дверью дома и тянул руку вверх, остерегая меня. Я не думал, что увижу его.

Дорога по ту сторону моста вела сперва между скалами; далее начинались пастбища, затем кустарник и, наконец, мы въехали в густой лес.

Никто не проронил ни слова.

Штиптары, безусловно, считали, что я обделен умом, ведь в их словах и поступках было столько разительных противоречий, что непременно бросились бы в глаза любому несведущему человеку.

Если враги и впрямь притаились в лесу, то было бы сущей глупостью прятаться там же, чтобы прийти на помощь людям, которым грозит беда, лишь в ту минуту, когда на них нападут и начнется сражение. Лучше было бы разведать, где расположились разбойники, а потом оповестить тех, кого они поджидают. Быть может, тогда удалось бы миновать опасное место, объехать его, а если лес окажется слишком густым, чтобы пробраться стороной, мы могли бы, спешившись, тайком подкрасться к штиптарам и задать им отличную взбучку.

Дорога ничуть не напоминала немецкие шоссе. Посреди леса она побежала вниз, одновременно резко поворачивая в сторону. Справа и слева высились скалы, за которыми можно было укрыться. Из-за их высоких выступов хорошо было обстреливать дорогу. Это место, казалось, уготовано для коварных нападений, и мы впрямь остановились здесь.

– Вот это место, – сказал один из них. – Здесь нам надо укрыться. Давайте возьмем левее и поднимемся по склону!

Он говорил тихо, чтобы уверить меня в том, что где-то здесь могли притаиться штиптары. Но ведь тогда бы они нас наверняка слышали и видели, а не мы их! Я убедился, что мое лицо от природы выглядит не очень умно, ведь моих актерских способностей недоставало, чтобы придать ему глупое выражение. А приходилось выглядеть простаком, чтобы эти люди не раскусили меня.

В этом месте деревья у верхнего края дороги росли не так плотно, поэтому мы сумели немного проехать вперед; потом нам пришлось вести лошадей под уздцы.

Наконец, мы сделали остановку. Лошадей пришлось связать друг с другом. Это мне не понравилось, ведь я намеревался тайком улизнуть. А для этого мне надо было держать лошадь подальше от остальных, чтобы штиптары не видели ее.

В моем кармане лежала длинная запонка, заостренная с одного конца. Я незаметно достал ее. Потом сделал вид, что собираюсь ослабить подпругу у своей лошади, привязанной к пегому, а сам пристегнул ее как можно крепче и сунул запонку под седло так, чтобы острием она уперлась в круп лошади. Это заставит лошадь помучиться. Оставалось ждать развития событий.

Тем временем аладжи выбрали подходящее место; оттуда им открывалась часть дороги, а их самих не было видно. Ружья лежали рядом с ними; они отстегнули также свои топоры. Я разгадал их план. Они уверовали, что пули нас не возьмут, и решили убить нас топорами.

Эти люди очень ловко метали топоры, однако я, хоть и не держал их в руках, был уверен, что справлюсь с ними, ведь я же довольно хорошо научился метать томагавки.

Я подсел к ним; беседовали мы теперь тихо. Они делали вид, что готовы постоять в бою за чужаков, то есть за нас, и защитить от штиптаров. Их коварство заключалось в том, что, будучи убийцами, они заручились моей поддержкой. В момент нападения я оцепенею от ужаса, а потом, когда буду рассказывать об этом, меня попросту высмеют за мою глупость.

Тем временем запонка вовсю действовала. Лошадь Халефа заволновалась: она фыркала и брыкалась.

– Что с твоей лошадью? – спросили меня.

– О, ничего! – ответил я равнодушно.

– Как это ничего? Она нас выдаст!

– С какой стати?

– Если будет вести себя, как сейчас, то штиптары, притаившиеся здесь, наверняка услышат шум. Тогда мы пропали.

Разумеется, он имел в виду, что четверо чужаков, которых они поджидали, услышат шум и поймут, что надо быть осторожнее.

– Будет и хуже, – сказал я.

– Почему?

– Моя лошадь не любит, когда рядом привязаны другие лошади. Норов у нее такой, и никак отучить от этого не могу. Я всегда привязываю ее подальше от остальных.

– Так отведи ее!

Я встал.

– Стой! Оставь здесь попону и нож. Да и свой тюрбан тоже!

– Почему?

– Чтобы мы знали, что ты вернешься. Сними тюрбан!

Хорошенькая история! Они увидят, что я вовсе не стрижен и, значит, не похож на правоверного мусульманина, а еще меньше на шерифа. Поэтому я ответил с наигранным спокойствием:

– Что ты выдумал? Разве шериф может когда-нибудь обнажить голову? Я – знаток ученых книг. Я очень хорошо знаю, что запрещено верующим. И что ж, прикажете мне оставить душу на сквозняке, чтобы буря подхватила ее и унесла отсюда?

– Тогда оставь попону и нож. Ступай!

Я отвязал лошадь и отвел ее подальше. Слегка привязав ее, я быстрее помчался сквозь кусты, то перепрыгивая их, то проползая под ветками, пока не добрался до предыдущего поворота дороги, а там вышел на открытое место, зная, что разбойники меня не увидят. Затем я вырвал лист из записной книжки и написал на нем: «Поезжайте по одному. Оско и Омар медленно, а Халеф – галопом; примерно две тысячи шагов».

С помощью колышка, вырезанного мной, я прикрепил листок к стволу дерева, росшего рядом с дорогой, так что записку непременно заметили бы. Конечно, прочесть ее могли и другие люди, что проехали бы здесь раньше, но тут уж ничего нельзя было изменить. Быть может, они оставят листок на месте. Впрочем, Халеф мог появиться в любой момент.

Не прошло и двух минут, а я со всех ног уже мчался назад, к лошади, чтобы привязать ее покрепче и избавить от запонки, досаждавшей ей. Не успел я справиться с этим, как услышал шаги. Один из штиптаров пустился на мои поиски.

– Где ты запропастился? – услышал я строгий голос.

– Здесь, возле лошади, – бойко ответил я, а сам смущенно поглядел на него.

– Я вижу! И долго так будет?

– Разве я не сам себе хозяин?

– Нет, теперь уже нет; сейчас ты с нами и должен равняться на нас.

– Разве вы мне сказали, сколько я могу здесь оставаться?

– Не задавай глупых вопросов, осел! А ну убирайся-ка туда, где мы сидим.

– Уйду, если мне будет угодно, – ответил я, уже тяготясь своей ролью шерифа, мешавшей мне покарать обидчика.

– Тебе ничего не будет угодно, понял это? Если ты мигом не провалишь отсюда, я тебе пособлю!

Тогда я подошел к нему и сказал:

– Послушай, не будь таким злым! Вот ты называешь меня ослом. Но если в тебе нет никакого почтения к шерифу, то я требую хотя бы внимания к моей персоне. А если ты мне отказываешь в нем, я сам добьюсь его.

Такого он от меня не ожидал.

– Какая наглость! – крикнул он. – Что ты выдумал! Чтобы я обращал внимание на твою жалкую персону! Да мне стоит только тебя коснуться, как от страха ты рухнешь наземь.

Он схватил меня за левую руку и сжал ее так крепко, что человек менее сильный, пожалуй, громко бы вскрикнул. Но я спокойно усмехнулся ему в лицо и ответил:

– Раз взялся, то хватайся вот так!

Я положил свою руку ему на левое плечо, так что большой палец оказался под ключицей, а остальные четыре пальца вцепились в выпиравший вверх участок лопатки, образующий вместе с плечом так называемый плечевой сустав. Тот, кто знает этот прием и умеет его применять, одной рукой уложит на землю самого сильного человека. Я быстро и решительно сжал руку. Он испустил громкий крик, попытался вывернуться, но не сумел, ведь боль разошлась по всему его телу – так что он поджал колени и опустился на землю.

На крик откликнулся его брат.

– Сандар, что случилось? – спросил он.

– Господи, не понимаю ничего! – ответил пострадавший, поднимаясь с земли. – Этот шериф поборол меня одной рукой. Он сломал мне плечо.

– Поборол? Почему?

– Потому что я принялся ругать его за то, что он запропастился.

– Ах, дьявол! Эй ты, что ты выдумал! Мне что, в порошок тебя стереть?

Он схватил меня за грудки, чтобы как следует встряхнуть. Шерифу не пристало защищаться, но мне, конечно, не понравилось, что меня хватают за грудки и встряхивают, как мальчишку. Тогда я тоже взял его за грудки, притянул к себе, а потом вытянул руку и стремительно отпихнул его от себя так, что он отлетел прочь. Потом я наклонился над ним, подсунул под него руку, молниеносно приподнял бедолагу и швырнул наземь.

Мгновение он лежал на земле, невероятно изумленный. Потом быстро вскочил и протянул обе руки ко мне.

– Еще раз? – спросил я, сделав шаг назад.

Я был разгневан. Быть может, выражение моих глаз стало иным, нежели подобало елейному шерифу, ведь аладжи отшатнулся, уставясь на меня, и закричал:

– Ну ты, богатырь!

Я склонил голову и добавил смиренным тоном:

– Видимо, именно так начертано в Книге жизни, хотя я не ручаюсь.

Оба аладжи разразились громким смехом.

– Ты знаешь, Бибар, этот парень даже не догадывается, насколько он силен, – молвил Сандар.

Тот окинул меня недоверчивым взором и ответил:

– Это не просто богатырская сила, он тренирует ее. Такой хватке надо учиться и учиться. Шериф, где ты этому научился?

– У стенающих дервишей в Стамбуле. В свободные часы мы затевали потасовки.

– Ах так! Я подозревал, что ты не такой, как кажешься. Твое счастье! Если бы ты захотел нас обмануть, то твоя жизнь стоила бы не больше, чем жизнь мухи, попавшей к птице в клюв. А теперь будешь сидеть не с краю, а прямо между нас. Нам надо поосторожнее обращаться с тобой.

Мы вернулись на прежнее место; оба сели так, чтобы я оказался посредине. В них пробудилась подозрительность. Мое положение стало хуже. Однако я не боялся ничего; при мне были револьверы, а с их помощью я справился бы с любыми кознями аладжи.

Разговоры стихли. Оба героя большой дороги думали, что в данной обстановке разумнее всего молчать. Конечно, мне было так лучше. Если я испытывал некоторую тревогу, то не за себя, а за своих спутников. Быть может, они не заметили мою записку, или ее кто-нибудь сорвал до них, или она сама по случайности слетела. Мне оставалось ждать.

Разумеется, не очень приятно сидеть в окружении двух разбойников, вооруженных до зубов и наделенных медвежьей силой. В Турции много таких людей, и это легко объяснимо: причина кроется в тамошней обстановке. Даже сегодня почти в любом газетном номере можно прочитать о стычках на границе, разбойных нападениях, грабежах. Лишь недавно правительство выпустило указ, в котором потребовало от судей, чтобы те наконец судили только по закону. Любой почтенный и «могучий» паша готов пригрозить Порте, что немедленно уйдет в отставку, ежели ему не позволено будет собственноручно карать любые разбои, происходящие во вверенной ему провинции. Стоит ли удивляться тому, что путешественник в тех краях сам отстаивает свое право, ибо иначе ему нигде не найти защиты? Разве непонятно, что здесь все время сколачиваются новые банды, стоит только расправиться с прежней, наводившей ужас шайкой? Мирные жители фактически обречены якшаться с подобным сбродом. Эти негодяи слывут здесь героями и заправляют всеми делами.