Текст книги "Пепел и проклятый звездой король (ЛП)"

Автор книги: Карисса Бродбент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

Глава

73

Орайя

– Райн!

Я не хотела выкрикивать его имя. Оно вырвалось из моего горла, когда он упал. Я не столько услышала, сколько почувствовала его – поток эмоций, слишком сильных, чтобы оставаться внутри меня.

Я выбежала из этих туннелей в недра гребаного ада.

Это зрелище потрясло меня, повергло в ужас. В небе темнели сражающиеся в бою воины, а песчаная земля руин была залита цветущими брызгами крови, стекавшими с тел сверху. Вдалеке, за скалами, наши наземные войска сцепились в бою с Кроворожденными – люди, хиаджи, ришаны, Кроворожденные – все рвали друг друга на части.

Ни одна история про ужасы не может сравниться с этим. Ни один кошмар. Даже тюрьма богов не могла быть хуже этого.

И все же ничего не было ужаснее, как видеть Райна в таком состоянии, собранием раздробленных тканей и порванной плоти, лежащего на земле.

Внезапно я оказалась на территории Колизея во время финального испытания. Вдруг я снова его потеряла.

– Райн! – Я схватила его за потрепанную кожу доспехов и сильно встряхнула. – Вставай. Вставай, черт возьми!

Его голова запрокинулась. Я ожидала размытых морганий, полуулыбку, фразу вроде: «Пошла ты, принцесса».

Но вместо этого получила ничего.

Я прижала руку к его груди. Или, по крайней мере, попыталась, хотя это требовало от меня невозможного – найти участок кожи, на котором не было бы открытой раны.

Грудь поднялась и опустилась. Очень слабо.

Он был жив. Но я знала, что это ненадолго. Я столько лет чувствовала, что смерть нависает надо мной. Я знала, каково это, когда она рядом.

Краем глаза я заметила, как Саймон зашевелился. В этот момент он был чудовищем, гротескной марионеткой из скрюченной плоти и крови. Но эта магия, эта чудовищная, ужасная магия, не давала ему покоя.

Я снова потрясла Райна.

– Райн. Я запрещаю тебе умирать на моих руках. Ты понял? Вставай, черт возьми. Ты поклялся мне… ты поклялся…

Никогда больше, – обещал он мне тогда, на источниках. Он поклялся мне, что никогда больше не предаст меня.

А его смерть – была самым большим предательством.

Нет. Нет, я не могла этого допустить.

Я выхватила свой клинок и снова разрезала руку, вливая кровь в приоткрытые губы Райна. Она стекала и жалко вытекала из уголка его рта, бесполезная.

И все равно он не двигался.

Все остальное в моем сознании просто исчезло. Горе разгоралось внутри меня, неконтролируемо захлестнув меня.

Позади меня Саймон снова дернулся, из его разрушенного тела вырвались булькающие стоны.

А надо мной с небес лилась кровь.

Вокруг меня мои люди пали под клинками моих врагов.

Передо мной погибал мой муж.

А в моей руке, прижатой к обожженной плоти, была сила, достаточная для того, чтобы покончить со всем этим.

Всю свою жизнь я мечтала стать тем, кого можно бояться. Это была мечта моего отца, которую он воплотил в жизнь с того самого момента, как я поняла, что нужно развивать силу, которую он от меня ожидал, и искоренять слабости, которые он не одобрял.

Если бы я использовала кровь бога, я бы точно стала той, кого нужно бояться. Я стала бы более ужасающей, чем Саймон. Я могла бы уничтожить его. Септимуса. Кроворожденных. Я могла бы убить всех врагов и сделать так, чтобы никто и никогда больше не сомневался, и не угрожал ни мне, ни моему народу.

Обо мне будут слагать легенды.

Но это была бы сила разрушения.

Я не смогла бы спасти Райна.

Я раскрыла ладонь. Кожа потрескалась и кровоточила, обагренная силой флакона, который я прижимала к ней. Но это уродство лишь подчеркивало сияние того, что находилось в нем: кровь была цветов вселенной на фоне темных теней ночи.

Это было так невероятно красиво.

Я моргнула, и слеза скатилась по моей щеке.

Я не хотела бы вновь обрести потерю. Еще одну личность. Я не могу.

Да, эта кровь может быть использована как инструмент разрушения. Но как еще ее можно использовать?

Когда-то я бережно хранила грязные бокалы для вина моего умершего отца. Я куталась в его одежду. Если бы кто-то предложил мне клок его волос, я бы оплакивала и это.

Эта кровь была не просто оружием. Это была частичка того, кто когда-то был любим. Это была разменная монета, бесценная для того существа, которое, как я знала, будет дорожить ею превыше всего.

Когда Саймон, фыркнув, поднялся на колени, я подняла глаза к небу. За крылатыми телами над головой неестественно кружились грозовые тучи, похожие на рыб, кружащих в пруду, между которыми плясали обрывки взвешенных молний.

Я видела такое небо только однажды. Когда мы были в центре внимания богов.

Я подняла флакон над головой, предлагая его небесам.

– Мать Алчной Тьмы, – закричала я. – Я взываю к тебе, Богиня Ночи, Крови, Тени. Я предлагаю тебе кровь твоего мужа, Аларуса. Услышь меня, моя богиня, Ниаксия.

Глава

74

Орайя

В течение нескольких долгих, ужасных секунд ничего не происходило.

Бой продолжался. Саймон продолжал медленно опускаться на колени. Райн продолжал умирать.

На глаза навернулись слезы.

Нет. Это должно было сработать. Должно.

Моя рука дрожала, когда я подняла флакон к небу, подняла его так высоко, как только могла, мои глаза не моргая смотрели в божественную ночь над головой.

Пожалуйста, – беззвучно умоляла я. Пожалуйста, Ниаксия. Я знаю, что никогда не была твоим ребенком. Никогда. Но я умоляю тебя услышать меня.

И тут, словно услышав мою безмолвную молитву, появилась она.

Время словно замедлилось, фигуры над головой двигались как в замедленном действии. Ветер трепал мои волосы, и пряди висели в воздухе. По коже пробежали мурашки, как в момент, предшествующий удару молнии.

Как и в прошлый раз, я почувствовала ее раньше, чем увидела. Потрясающее чувство непередаваемого восхищения и одновременно ощущение крошечности.

– Что, – произнес низкий мелодичный голос, смертоносный, как выхваченный клинок, – здесь происходит?

В этот момент я поняла, что есть только одна вещь, более страшная, чем присутствие бога.

И это была ярость одного из них.

Я медленно опустила глаза.

Передо мной парила Ниаксия.

Она была так же прекрасна и так же ужасна, какой я ее запомнила. Ее красота была такой, что перед ней хотелось пасть ниц. Ее волосы развевались в чернильно-черной ночи. Ее босые ноги парили, изящно расставленные, прямо над землей. Ее тело с серебристым отблеском, сверкало и переливалось, как лунный свет во тьме. Глаза, в которых отражались все оттенки ночного неба, были темными и бурными от неимоверной ярости.

Сам мир почувствовал эту ярость. Поддался ей. Словно воздух отчаянно желал угодить ей, звезды двигались, чтобы успокоить ее, луна готова была склониться перед ней.

Возможно, сражения прекратились, когда появилась Ниаксия, и солдаты со всех сторон были потрясены тем, что они видели. А может быть, так только показалось, потому что с ее появлением все остальное перестало существовать.

Ее плечи поднимались и опускались от тяжелого дыхания. Ее окровавленные губы исказились в гримасе.

– Что, – прорычала она, – это за зверство?

Она выплюнула это слово, и вместе с ним землю сотрясла вспышка силы. Я вздрогнула, и мое тело прижалось к телу Райна, когда из руин посыпались камни и песок. Вокруг нее закружились клубы грозовой тени, просачиваясь в воздух зловещим мраком трагедии.

Саймону удалось подняться на колени. Он повернулся к ней, склонился, и кровь хлынула у него изо рта.

– Моя Богиня…

Я даже не заметила, как Ниаксия пошевелилась. В одно мгновение она была передо мной, а в следующее – уже рядом с Саймоном, одной рукой поднимая его на ноги, а другой вырывая кулон из его груди.

Это было так неожиданно, так жестоко, что я чуть слышно вздохнула, и мое тело плотнее прижалось к телу Райна.

Ниаксия позволила обмякшему и истекающему кровью трупу Саймона упасть на землю, не удостоив его даже взглядом.

Вместо этого она взяла в руки кривое творение из стали и зубов и уставилась на него.

Ее лицо было пустым. Но небо темнело, воздух становился все холоднее. Меня трясло – то ли от дрожи, то ли от страха, а может, и от того, и от другого, я не была уверена. Я все еще склонялась над Райном и не могла заставить себя остановиться, хотя знала, что это бессмысленно.

Я не могла защитить его от гнева богини.

Ее кончиками пальцев она прошла по подвеске – по сломанным зубам, припаянным к ней.

– Кто это сделал?

Я не ожидала этого. Что она прозвучит так… разбито.

– Любовь моя, – прошептала она. – Посмотри, во что ты превратился.

Боль в ее голосе была такой неприкрытой. Такой знакомой.

Нет, горе никогда не покидало нас. Даже богов. Прошло две тысячи лет, а Ниаксия все так же нежна.

Затем, жутко внезапно, она подняла голову.

Ее взгляд упал на меня.

В моей голове не осталось ни одной мысли. Вся сила внимания Ниаксии была разрушительной.

Кулон в ее руках исчез, и вдруг она оказалась передо мной.

– Как это случилось? – рычала она. – Мои собственные дети, использующие части тела трупа моего мужа в своих жалких целях? Какое невероятное неуважение!

Говори, Орайя, – напомнил мне голос. Объясни. Скажи что-нибудь.

Мне пришлось произносить слова с усилием.

– Я согласна с тобой, – сказала я. – Я возвращаю то, что принадлежит тебе по праву. Кровь твоего мужа, моя Матерь.

Я разжала пальцы, протягивая ей флакон в дрожащей ладони.

Ее лицо смягчилось. Проблеск горя. Проблеск печали.

Она потянулась к нему, но я убрала его – глупое движение, я поняла это сразу после того, как сделала это, когда ее печаль сменилась гневом.

– Я прошу о сделке, – быстро сказала я. – Одна услуга, и кровь твоя.

Ее лицо потемнело.

– Она уже моя.

Это было справедливое замечание. Я играла с тем, что мне не принадлежало, чтобы торговать им, используя рычаги, которые были смехотворны по отношению к богине. Мне было так страшно. Я была благодарна, что стояла на коленях, потому что в противном случае, я была уверена, что мои колени подкосились бы.

Я держалась за ощущение затихающего биения сердца Райна под моей ладонью и за собственное нарастающее отчаяние.

– Я взываю к твоему сердцу, моя Матерь, – задыхалась я. – Как влюбленная, познавшая горе. Прошу тебя. Ты права, кровь твоего мужа – твоя. Я знаю, что не могу и не хочу скрывать это от тебя. Но я прошу тебя об одном одолжении.

Я сглотнула, и мои следующие слова тяжело ложились на язык. Если бы я не была такой рассеянной, возможно, это было бы забавно. Всю свою жизнь я мечтала попросить у Ниаксии именно этот дар, но никогда не думала, что это произойдет при таких обстоятельствах.

Я сказала:

– Матерь моя, я прошу у тебя узы Кориатиса. Пожалуйста.

Мой голос сорвался на мольбу.

Узы Кориатиса. Дар бога, который, как я когда-то думала, даст мне силу, необходимую для того, чтобы стать настоящей дочерью Винсента. Теперь я отдавала величайшее оружие своего отца, чтобы связать себя узами с мужчиной, которого когда-то считала своим главным врагом. Чтобы спасти его жизнь.

Любовь превыше власти.

Взгляд Ниаксии метнулся вниз. Казалось, она впервые с момента прибытия заметила Райна, проявив лишь мимолетный интерес.

– Aх, – сказала она. – Я вижу. Многое изменилось, полагаю, с тех пор, как ты в последний раз умоляла меня сохранить ему жизнь.

Раньше Ниаксия смеялась, когда я просила ее спасти жизнь Райна, забавляясь выходками своих смертных последователей. Но сейчас в ее глазах не было веселья. Я жалела, что не могу прочитать ее лицо.

Я хотела бы найти для нее лучшие слова.

– Пожалуйста, – задыхаясь, повторила я. Еще одна слеза скатилась по моей щеке.

Она наклонилась. Кончики ее пальцев ласкали мое лицо, наклоняя мой подбородок к ней. Она была так близко, что могла бы поцеловать меня, так близко, что я могла сосчитать звезды и вселенные в ее глазах.

– Я уже говорила тебе однажды, маленький человечек, – прошептала она. – Мертвый любовник никогда не сможет разбить твое сердце. Ты не послушала меня тогда.

А Райн разбил мне сердце в ту ночь. Я не могла этого отрицать.

– Ты должна была позволить цветку твоей любви остаться навсегда застывшим, каким он был, – сказала она. – Такой прекрасный на пике своего расцвета. И он принес бы куда меньше боли.

Но не бывает любви без страха. Любовь без уязвимости. Любовь без риска.

– Но он не так прекрасен, как тот, что живет, – прошептала я.

На лице Ниаксии мелькнуло что-то, что я не смогла расшифровать. Она потянулась к флакону на моей ладони, и на этот раз я ей позволила. Ее пальцы коснулись его нежно, словно ласка любовника.

Она издала тихий, горький смех.

– Говорит та, что слишком юна, чтобы видеть уродство своего упадка.

Так ли она говорила себе? Так ли она заглушала свое горе из-за смерти мужа? Убеждала ли она себя, что так будет лучше?

В последний раз, когда я встречалась с Ниаксией, она казалась мне силой, превосходящей все мыслимые пределы.

Теперь она казалась… такой трагически несовершенной. Такой трагически несовершенной, как и мы.

– Она бы расцвела, – тихо сказала я. – Если бы она жила. Вы с Аларусом. Ваша любовь не увяла бы.

Глаза Ниаксии метнулись ко мне, как будто я напугала ее своими словами, как будто она ушла куда-то далеко, забыв, что я вообще здесь была.

На мгновение на ее прекрасном лице проступила печаль.

Затем она скрыла эту эмоцию за ледяной стеной, сохранив неподвижность черт лица. Она выхватила флакон из моих рук и поднялась во весь рост.

– Я чувствую твою боль, дитя мое, – сказала она. – Но я не могу дать тебе узы Кориатиса.

Слова уничтожили меня.

Моя кожа онемела. В ушах звенело. Я ничего не слышала, кроме стука своего сердца, разбившегося о ноги моей богини.

– Пожалуйста… – взмолилась я.

– Я романтическая натура, – сказала она. – Мне не доставляет удовольствия отказывать вам двоим. Но ты и он – вы оба были созданы тысячи лет назад как враги. Эти роли запечатлены на твоей коже. Хиадж. Ришан.

Моя грудь горела, мой знак Наследника пульсировал, словно разбуженный ее упоминанием.

– Роли, данные тобой, – сказала я, хотя и понимала, что спорить с ней глупо…

– Роли, данные вашими предками, – поправила она. – Знаешь ли ты, почему я создала линии Хиадж и Ришан? Потому что еще до того, как Обитрэйс стал землей вампиров, ваши народы воевали. Вечная борьба за власть, которая никогда не закончится. Это то, чем вы оба должны быть. Если я дам вам узы Кориатиса, ваши сердца станут едины, ваши линии переплетутся. Это навсегда сотрет наследие кланов Хиадж и Ришан.

– Это устранило бы две тысячи лет беспорядков.

И только когда Ниаксия медленно кивнула, окинув меня долгим, тяжелым взглядом, я поняла:

Мы говорили об одном и том же.

Ниаксия не была заинтересована в прекращении двухтысячелетней войны.

Ниаксии нравилось, когда ее дети ссорились, постоянно соперничая друг с другом за ее расположение и благосклонность.

Ниаксия не дала бы мне узы Кориатиса с Райном, не позволила бы спасти его жизнь, не имея на то никакого права, кроме мелкого упрямства.

Я открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Гнев поглотил все слова.

Однако Ниаксия все равно почувствовала это, и на ее лице промелькнуло неодобрение. Она снова наклонилась к нему.

– Я уже второй раз вручаю тебе победу, дитя мое. Возможно, тебе стоит просто принять ее. Разве не все маленькие девочки мечтают стать королевами?

А ты? Я хотела спросить ее. А ты мечтала стать такой?

Вместо этого я прохрипела:

– Тогда скажите мне, как его спасти.

Ее идеальные губы сжались в тонкую линию, еще одна капля крови скатилась по подбородку от движения ее мышц. Она опустила ресницы, глядя на изуродованное тело Райна.

– Он уже практически мертв, – сказала она.

– Должно же быть хоть что-то.

На ее лице промелькнула еще одна неразборчивая эмоция. Возможно, искренняя жалость.

Она смахнула слезу с моей щеки.

– Узы Кориатиса спасли бы его, – сказала она. – Но я не могу быть той, кто даст их тебе.

Она поднялась и отвернулась. Я не поднимала глаз от искаженных черт Райна, которые расплывались от моих непролитых слез.

– Орайя из Ночнорожденных.

Я подняла голову.

Ниаксия стояла у изуродованного тела Саймона, подталкивая его пальцем ноги.

– Храни этот цветок, – сказала она. – Никто и никогда больше не сможет причинить тебе боль.

А потом она ушла.

Никто и никогда больше не сможет причинить тебе боль.

Ее слова эхом отозвались в моей голове, и из меня вырвалось рыдание, которое я так долго сдерживала. Я наклонилась к Райну, прижавшись лбом к его лбу.

Его дыхание, постоянно затихающее, было таким слабым.

Мне было все равно, что Саймон мертв.

Мне было все равно, что ришанцы отступают.

Мне было все равно, выиграла ли я свою войну.

Райн умирал у меня на руках.

Медленная ярость нарастала в моей груди.

Храни этот цветок.

Возможно, тебе стоит просто взять его.

Говорит та, кто слишком молода, чтобы видеть уродство своего упадка.

С каждым воспоминанием о голосе Ниаксии жар в груди нарастал.

Нет.

Нет, я отказывалась принимать это. Я зашла так далеко. Я стольким пожертвовала. Я отказывалась жертвовать и этим.

Я отказывалась жертвовать им.

Узы Кориатиса, – сказала Ниаксия. Но я не могу быть тем, кто даст их тебе.

Ответ был прямо здесь.

Узы Кориатиса мог создать только бог. И да, Ниаксия отказала мне. Но Ниаксия была не единственной богиней, к которой взывала моя кровь. Она была богиней моего отца.

Богиня моей матери была не менее могущественной.

Безумная надежда охватила меня. Я подняла глаза к небу – небу, все еще яркому и клубящемуся от истончающегося барьера между этим миром и другим. И может быть, мне это показалось, может быть, я была наивной дурой, но я могла поклясться, что чувствовала на себе глаза богов.

– Моя Богиня Акаэджа, – воскликнула я, и голос мой сорвался. – Я призываю тебя во имя моей матери, твоей последовательницы Аланы из Обитрэйса, в самое трудное для меня время. Услышь меня, Акаэджа, умоляю тебя.

И, возможно, я все-таки не была безумной.

Ведь когда я позвала, мне ответила богиня.

Глава

75

Орайя

Красота Акаэджи не была подобна красоте Ниаксии. Ниаксия была прекрасна так, как надеются быть прекрасными многие женщины, хотя и в миллион раз сильнее, у нее была сила, превышающая возможности смертного разума.

Красота Акаэджи, однако, была ужасающей.

Когда она приземлилась передо мной, я задрожала.

Она была высокой, даже выше, чем Ниаксия, с царственным, серьезным лицом. Но еще более внушительными, чем ее рост, были крылья – шесть крыльев, наложенных друг на друга, по три с каждой стороны. Каждое из них было окном в иной мир, в иную судьбу – цветущее поле под безоблачным летним небом, шумный человеческий город под грозой, бушующий огнем лес. Она была одета в длинные белые одежды, облегающие ее босые ноги. Из ее рук свисали струны света – нити судьбы.

Ее лицо наклонилось ко мне, мутные белые глаза встретились с моими.

Я задохнулась и отвела взгляд.

Секунда такого взгляда, и я увидела свое прошлое, настоящее, будущее, проносящиеся мимо слишком быстро, чтобы их можно было понять. Вполне уместно, что именно это можно было увидеть, глядя в глаза Ткачихи судеб.

– Не бойся, дочь моя.

В ее голосе было столько разных тонов – детского, девичьего, старческого.

Страх – это просто набор физических реакций, сказала я себе и заставила себя снова встретиться с взглядом Акаэджи.

Она опустилась передо мной на колени, с отстраненным интересом наблюдая то за Райном, то за мной.

– Ты звала меня, – сказала она просто.

– Ты ответила мне, – практически произнесла я, все еще находясь в потрясении от того, что она действительно это сделала.

Я подыскивала слова и не находила их. Но она взяла меня за подбородок, мягко, но твердо, и заглянула в мои глаза, словно читая страницы книги. Ее взгляд снова переместился на Райна.

– Ах, – сказала она. – Я вижу.

– Узы Кориатиса, – удалось сказать мне. – Я прошу тебя, Великая Богиня, об узах Кориатиса. Моя мать посвятила тебе свою жизнь, и я… я предложу тебе все, если…

Акаэджа подняла одну руку.

– Тише, дитя. Я понимаю, что ты ищешь. Твоя мать действительно была моей преданной последовательницей. Я тщательно оберегаю тех, кто идет рядом со мной по пути неизвестности. – Она окинула взглядом окружающую нас бойню, губы ее сжались в тонкую линию от короткой волны неодобрения. – Даже если они идут на это, порой, с сомнительными целями, вмешиваясь в работу сил, которые не должны быть потревожены.

Я сдержала волну стыда за свою мать.

– Пожалуйста, – прошептала я. – Если ты даруешь нам узы Кориатиса, если ты поможешь мне спасти его, я клянусь тебе…

Акаэджа снова подняла ладонь.

– Понимаешь ли ты всю серьезность того, о чем ты меня просишь?

Я знала, что это не риторический вопрос.

– Да, – сказала я. – Понимаю.

– Ты понимаешь, что просишь у меня то, что я еще ни разу не давала?

У меня заслезились глаза. Еще одна слеза скатилась по моей щеке.

– Да.

Только Ниаксия когда-либо даровала узы Кориатиса. Ни один из богов Белого Пантеона этого не делал.

Но я была готова попробовать все. Все, что угодно.

– Бесчисленное количество раз мои последователи умоляли меня спасти их близких от смерти. Смерть – не враг. Смерть – это естественное продолжение жизни. Неотъемлемая часть судьбы. – Видения в ее крыльях сместились, демонстрируя мелькание темного неба, костей и цветов, растущих из гниющей плоти. – Что делает тебя другой?

Ничего, – думала я поначалу. Я была просто еще одной убитой горем влюбленной, стоящей на пороге еще одной потери, которую не могла вынести.

Но я пробормотала:

– Он мог бы сделать такие великие дела для этого королевства. Мы могли бы, вместе. Мы могли бы сделать все намного лучше для людей, которые здесь живут. Людям… – Мой голос окреп. – Таких, как моя мать, которая посвятила тебе свою жизнь, даже когда пыталась пережить столько трудностей.

Акаэджа наклонила голову, как будто этот ответ показался ей интересным. По сравнению с откровенной эмоциональностью Ниаксии, она была отстраненной, расчетливой. Я не могла ее прочитать.

Я знала, что Ниаксия, несмотря на свое жестокое пренебрежение, чувствует мою боль. А Акаэджа, как я боялась, лишь анализировала ее.

– Моя кузина сказала тебе правду, – сказала она. – Предоставление уз Кориатиса между двумя Наследниками навсегда изменит ход развития Дома Ночи.

– Это положит конец тысячелетним войнам.

– Да. Но это повлечет за собой и множество проблем.

Моя рука сомкнулась вокруг окровавленных пальцев Райна.

– Я знаю. Мы встретимся с ними лицом к лицу.

Меня почти удивило, как легко пришел ко мне этот ответ. Это не было банальностью, не было представлением. Это была правда.

Акаэджа долго смотрела на меня. По позвоночнику пробежала дрожь – неприятное ощущение, что мое прошлое и будущее перелистывают, как страницы учетного журнала.

Затем она издала тихий смешок.

– Люди, – мягко сказала она. – Такая надежда.

Я ждала, не дыша.

Наконец, она сказала:

– Если я удовлетворю эту просьбу, поклянешься ли ты мне в этом? Что вы оба будете использовать силу, которой я вас наделяю, чтобы бороться за то, что правильно в этом мире и в следующем, даже против сильного сопротивления?

Сердце мое забилось.

– Да, – сказала я. – Да. Я клянусь.

– Ты будешь находиться под моей защитой как отпрыск моей последовательницы, и эта защита будет распространяться на него, как на связанного с тобой сердцем. Но пойми, что моя кузина не будет рада такому развитию событий. Она не будет действовать против тебя. Ни сегодня. И не завтра. Но когда-нибудь, Орайя из Ночнорожденных, наступит день, когда Ниаксия принесет великую расплату. И когда этот день наступит, ты должна быть готова встретить ее недовольство.

Богиня, черт возьми, помоги нам.

И может быть, я была дурой, но все же я не колебалась.

– Да, – сказала я. – Я понимаю.

– Я вижу твою правду. Я вижу возможности в вашем будущем. Я вижу, что многое еще впереди. И по этой причине я дарую вам двоим узы Кориатиса.

Слова были настолько невероятными. Сначала я даже не могла их понять.

– Спасибо, – попыталась сказать я, но это слово утонуло в моих всхлипах.

– Быстрее, – сказал Акаэджа. – Он умирает.

Мой взгляд упал на лицо Райна – неподвижное, избитое, залитое кровью, с искаженными до неузнаваемости чертами. И все же почему-то в памяти всплыл образ того самого лица в нашу брачную ночь. В ту ночь он обещал мне себя, а я не могла предложить ему того же.

– Будет больно, – предупредила Акаэджа.

Она коснулась моей груди, прямо над сердцем.

Больно – это не то слово. Я задохнулась от агонии, словно кто-то пронзил меня насквозь, схватил сердце и протащил его через грудную клетку.

И все же я не вздрогнула, не закрыла глаза. Я смотрела только на лицо Райна. Сквозь дымку боли я услышала наши свадебные клятвы:

Я отдаю тебе свое тело.

Я отдаю тебе свою кровь.

Я отдаю тебе свою душу.

Акаэджа отняла руку от моей груди, медленно, как будто оттягивая большой груз, и прижала ее к руке Райна. Нас охватил ослепительный белый свет.

Боль усилилась.

От этой ночи и до конца ночей.

Я согнулась, прислонившись лбом к лбу Райна.

От рассвета до конца наших дней.

Акаэджа отвела руки назад, между ними появилась нить света.

– Я скрепляю эти сердца. – Ее голос пронесся по воздуху, как вода. – Их души едины. Их сила едина. С этого момента и до тех пор, пока их нити не пересекутся на этом смертном одре.

Она раскинула руки, двадцать длинных пальцев сплели наши судьбы, а затем, одним резким движением, натянули нити.

Я обмякла, не в силах пошевелиться, вздохнуть. Глаза зажмурились. В голове не было ничего, кроме пяти слов:

Я отдаю тебе свое сердце.

Слова, которые я не хотела и не могла сказать Райну той ночью. Клятва, которую я не могла дать.

Теперь я шептала эти слова снова и снова, цепляясь за них, в то время как сама моя душа разрывалась на части и восстанавливалась.

– Я отдаю тебе свое сердце, – прошептала я, прижимаясь к его коже. – Я отдаю тебе свое сердце. Я отдаю тебе свое сердце.

Свет померк. Боль утихла.

Акаэджа звучала очень далеко, ее голос был похож на волну, накатывающую на берег, когда она сказала:

– Дело сделано.

Слова растворились в небытии.

И я тоже.