Текст книги "Пепел и проклятый звездой король (ЛП)"

Автор книги: Карисса Бродбент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

Глава

70

Райн

Мои крылья не слушали меня. Я не мог затормозить, остановить себя, прежде чем земля стала ближе, и я ударился о нее.

Боль. Я попытался пошевелиться. Что-то треснуло.

Я не мог открыть глаза. Когда я попытался это сделать, надо мной склонилось лицо, которого я не видел очень-очень давно.

Я нахмурил брови.

Нессанин?

Она выглядела так же, как и двести лет назад: вьющиеся темные волосы падали на лицо, когда она наклонялась ко мне. Ее глаза, каштаново-темные, мокрые от слез, с глубиной в миллион миль, пристально смотрели на меня.

– Кто победит? – спросила она срывающимся голосом. – Кто победит, если ты будешь с ним бороться?

Тогда она говорила мне это столько раз. Бесчисленное количество раз, оттаскивая меня от черты каждый раз, когда я думал, что перейду ее.

Я всегда думал, что Нессанин намного сильнее меня.

Но теперь, в этой ее версии, казалось столь очевидным, что она была просто в ужасе. Она была одинокой и сломленной женщиной, которая была пленницей своего собственного брака.

Она не боролась, потому что слишком боялась. Потому что нужно было обладать глупым мужеством, чтобы продолжать бороться, даже если ты знаешь, что все шансы складываются против тебя.

Я протянул руку и коснулся ее подбородка. Она схватила мою руку и не отпускала ее, по ее щеке скатилась слеза.

– Кто победит? – повторила она.

– Может быть, не я, – ответил я. – Но попробовать стоит, правда?

Она попыталась удержать мою руку, но я отдернул ее.

Я открыл глаза.

Надо мной в небе разворачивалась кровавая бойня. Брызги крови воинов, сцепившихся в схватке на высоте сотен футов, капали на скалы, как черный дождь. Капля попала мне на щеку.

Это был кошмар. Зрелище, от которого, я знал в этот момент, я проснусь в холодном поту через десять лет. Если мне повезет, и я доживу до этого времени.

Я попытался приподняться. Спазм агонии перехватил дыхание.

Сиськи Иксы, черт возьми. Мое тело было сломано. Абсолютно сломано. За последние несколько недель я зашел слишком далеко. То, что только что сделал со мной Саймон, подтолкнуло его к краю.

Я уже умирал. Я знал, каково это – стоять на пороге конца.

Но не сейчас.

Я поднял голову. Еще одна капля крови сверху капнула мне на лоб и скатилась в правый глаз, окрасив мир в черно-красный цвет. Сквозь него я разглядел окружающие меня руины. Я приземлился на камень и повредил правую сторону своего тела. Мои крылья все еще были распростерты, хотя я мог сразу понять, что правое теперь бесполезно. Та рука тоже отказывалась сотрудничать, когда я пытался дотянуться до своего меча. Я схватил рукоять левой рукой вместо этого, и каждая мышца протестовала против веса.

Я поднял голову.

Там, сквозь руины, Саймон поднимался на ноги. Передняя часть его кожаной одежды была испачкана кровью. Одно из его крыльев было искривлено в самых неподходящих местах, клейкая черная кровь склеивала перья. То, что находилось на его груди, теперь светилось ярче, достаточно ярко, чтобы осветить ночь и подсветить его суровое лицо снизу.

Он раскачивался взад-вперед, держась за голову, и издавал леденящий душу рев, который звучал так, как будто принадлежал какому-то животному.

Затем он выпрямился, и его взгляд переместился на меня.

Я воткнул меч в землю и с его помощью заставил себя подняться на ноги.

Солнце, черт возьми, забери меня.

Мои колени почти подкосились. Почти.

Но я не показал этого. Я просто улыбнулся. Я не понимал, сколько крови было у меня во рту, пока она не потекла по подбородку.

Я все время помнил о двери за моей спиной – двери, на которой остановился взгляд Саймона, прежде чем вернуться ко мне.

Нет, он не мог пройти мимо меня.

Я уже достаточно долго впускал его в свои мысли, в свои страхи. Я и так дал ему слишком много.

На этом все и закончится. Чего бы это ни стоило.

Я поднял меч, заставил дрожащую правую руку присоединиться к левой.

Давай, – сказал я своему телу, когда оно почти застонало в знак протеста. Последний бой. У тебя еще все впереди, старик.

Удивительно, что может сделать образ мыслей.

Потому что, когда Саймон бросился на меня, губы исказились в оскале, неестественная магия вспыхнула вокруг него, как огонь вокруг спички, но я был готов.

Глава

71

Орайя

Передо мной стоял мой отец.

Комната стала тусклой и мрачной, словно окутанной густым туманом. Ничто не казалось реальным, кроме туманного, серого небытия.

Туманное, серое небытие и он.

Винсент снился мне бесчисленное количество раз. Но эта версия его была гораздо реальнее, чем даже самые яркие из них. Мелкие детали его лица поразили меня, вонзив нож в мою грудь – все то, о чем я и не подозревала, что забыла, например, легкую кривизну носа или то, что наклон в его прическе предпочтение отдавалось левой стороне, а не правой. Версия о нем в моем сознании была общей, отшлифованной месяцами отсутствия, даже когда мое горе цеплялось за него.

Я произнесла это, в основном потому, что мне нужно было напомнить себе:

– Ты не настоящий.

Ничего из этого не было реальным.

Винсент грустно улыбнулся мне.

– Ты в этом уверена?

Матерь. Его голос.

– Я реален во всех смыслах, – сказал он.

– Ты – сон. Галлюцинация. Я потеряла много крови и…

– Я оставил здесь, в этой комнате, так много себя. – Винсент поднял глаза, вглядываясь в это место за пределами окутанного тьмой пространства. – Больше, чем я когда-либо собирался отдавать. И все это остается, даже если меня здесь нет. Разве это не реально, маленькая змейка?

Это казалось таким… таким чертовски реальным.

– Я выдумываю тебя, – прошептала я. – Потому что ты тот, кого я хочу видеть.

Он поднял одно плечо в нежном полу-пожимании плечами. Это было таким знакомым движением, что мое дыхание остановилось.

– Возможно, – сказал он. – Имеет ли это значение?

В этот момент мне показалось, что это не так.

Он подошел ближе, и я сделала шаг назад. Он застыл, на его лице отразилась мгновенная боль.

– То, что ты здесь видела, настолько испортило твое представление обо мне? Я хотел подарить этому месту все свои величайшие достижения, свои величайшие амбиции. Вместо этого оно стало памятником всем моим величайшим ошибкам.

В итоге я совершил столько ошибок. Но ты никогда ею не была.

Последние слова Винсента пронеслись в моей голове. Он вздрогнул, как будто тоже услышал их.

– В итоге я совершил столько ошибок, – прошептал он. – Я никогда не хотел, чтобы ты видела эту версию меня.

– Я никогда не хотела видеть тебя таким.

И Богиня, я говорила это серьезно. Иногда я завидовала себе годичной давности, которая знала, не сомневаясь, что отец любит ее. Да, это было единственное, во что прошлая я могла верить, но по крайней мере, это было твердо, непоколебимо.

Потеря доверия к Винсенту была больше, чем потеря доверия к другому человеку. Это сломало что-то внутри меня, разрушило мою способность доверять кому-либо еще.

Боль промелькнула на его лице, появилась и снова исчезла так быстро, что я подумала, что это может быть обман зрения. Мысль о том, что эта его версия может быть плодом моего собственного разума, ускользала все дальше. Если это и была галлюцинация, то настолько совершенная, что она вполне могла быть и реальной.

И когда он стоял прямо передо мной, гнев, который я подавляла в себе месяцами, вырвался на поверхность.

– Ты лгал мне, – закричала я. – Всю мою жизнь ты говорил мне, что мир – это клетка. Но это ты меня туда посадил. Ты манипулировал мной с тех пор, как я была…

– Я спас тебя, – огрызнулся он, придвигаясь ближе.

Затем он вздрогнул, как будто ему пришлось сдерживать свой гнев, заставляя его вернуться.

– Ты похитил меня, – задыхаясь, проговорила я. – Ты убил мою мать и ты…

– Я не убивал ее.

– Нет, убил! – Мой голос разнесся по комнате, отражаясь от каменных потолков. – Ты отправился в Салины той ночью, зная, что она там живет. Ты уничтожил ее, зная…

– Я…

Нет. С меня хватит.

– Больше никакой лжи. Я прожила во лжи почти двадцать лет. С меня хватит. Хватит.

Винсент замолк. На его щеке дернулся мускул, словно напрягаясь от силы сдерживаемых слов.

Казалось, что комната стала более плотной, туман поредел. Он повернулся к колонне, приложив к ней руку. Вдохнул и медленно выдохнул, плечи опустились.

– Эта магия, – сказал он более спокойно, – живая. А этот центр – самая требовательная часть. С годами мне приходилось возвращаться к нему, подпитывать его все новыми и новыми силами, чтобы заклинания оставались сильными. Это самая важная и в то же время самая слабая часть, потому что мне пришлось пригласить другого колдуна, чтобы он помог мне закончить ее. После…

После того, как она ушла. Он не сказал этого. Да и не нужно было.

Его взгляд скользнул по плечу. Гнев исчез. Осталась только грусть. Внезапно мой отец стал выглядеть поразительно старым. Это была не старость морщинистой кожи или седых волос, а старость изможденности, идущая прямо из души.

– Хочешь ли ты увидеть, маленькая змейка, – пробормотал он, – какую память она у меня отняла?

Нет, – чуть не сказала я.

Я не хотела этого видеть.

Но я зашла слишком далеко, чтобы повернуть назад. Я проглотила слишком много лжи, чтобы отвернуться от правды.

Медленно я присоединилась к нему у обелиска. Я подняла руку и положила ее на его руку.

НОЧЬ ХОЛОДНА, в воздухе витает лишь тепло от бушующих пожаров, сжигающих город Салины.

Я не чувствую ни того, ни другого. Когда я пролетаю над городом, превратившимся в оболочку того, чем он когда-то был, я не чувствую ничего, кроме удовлетворения. Это был тяжелый год. Я ношу эту корону уже почти два века. Немногим королям Ночнорожденных – да и вообще немногим королям Обитрэйса – удается так долго удерживать власть. Я знаю это уже давно. Но в последнее время мои враги зашевелились в тени. Я чувствую, как они окружают меня на каждом приеме, на каждой встрече. Я чувствую на себе их взгляды, когда остаюсь один в своей спальне и когда предстаю перед своим народом.

Власть – это кровавое, очень кровавое дело.

В последние годы я стал мягким.

Но время мягкости прошло. Я должен вырезать свои слабости, как гниющую плоть. И есть один конкретный недуг, которому я позволял мучить себя слишком долго, потому что я был слаб. Слишком слаб, чтобы отказаться от своих маленьких фантазий о женщине – человеческой женщине, – которая презирала меня, и от странного утешения, которое я получал от мысли, что она все еще где-то жива, и от постыдной приверженности обещанию, которое я когда-то дал ей.

В последнее время мне снятся сны. Сны о ней. Сны о себе, пронзающем мечом грудь моего отца. Сны о серебряноглазом мальчике, пронзающем клинком мое сердце.

Я пришел в Салины не для того, чтобы убить ее.

Я говорю себе это, хотя и не знаю почему. Ни один из предыдущих королей Ночнорожденных не стал бы колебаться и убил бы столь явную помеху.

Ты слишком мягок, – шепчет мне мой собственный отец, и я знаю, что он прав.

Мне не нужно убивать ее, говорю я себе. Мне нужно убить только ребенка. Ребенок – это опасность. Она несущественна.

Но когда я пролетаю над человеческими кварталами Салин, пылающими и сгорающими от Ночного огня, и приземляюсь перед грудой развалин, бывших когда-то домом, я не ожидаю такого накала эмоций, которые меня захлестывают.

Я долго смотрю на дом – на то, что когда-то было домом.

Я не чувствую запаха жизни. Я не слышу биения сердца. Когда-то я чувствовал ее через всю комнату, через весь замок, словно само ее тело взывало ко мне, постоянно давая знать о своем присутствии.

Сейчас ее отсутствие ощущается еще сильнее. В моей душе разверзлась огромная дыра.

Сожаление, яростное и неумолимое, разрывает меня.

Трое моих воинов окружают остатки дома, но меня они пока не видят. Я подумываю о том, чтобы улететь. Каждая часть меня хочет отвернуться от этих обломков и заточить их где-нибудь, чтобы не думать о них.

Но отсутствие пульса, который я искал, заставило меня пропустить тот, который остался. Три хиаджа внизу кружили вокруг чего-то, их интерес был вызван голодом.

Я могу, по крайней мере, закончить то, ради чего пришел сюда.

Я приземляюсь. Один из воинов ругается и потирает окровавленную руку.

– Ягненок? – бормочет он. – Больше похоже на гадюку.

Тут воины замечают меня и спешат поклониться. Я не обращаю на них внимания.

Потому что к этому времени я уже увидел тебя.

Ты – одинокий огонек на просторах смерти. Единственное живое существо в этой груде обломков.

В моих снах мой ребенок – зеркало меня самого. Я вижу свое лицо, когда думаю о смерти от руки Наследника.

Но ты, маленькая змейка, так похожа на свою мать.

Я стою перед тобой на коленях. Ты такая маленькая. Конечно, мала для своего возраста, хотя я не уверен, сколько именно тебе лет. Время может быть странным для вампиров. Твоя мать жила со мной так долго, что иногда я не могу вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как она ушла.

У тебя длинные черные волосы, закрывающие лицо, и веснушки над носом, которые, когда ты морщишься, смешиваются с пятнами крови и копоти, особенно когда ты усмехаешься надо мной. Они заставляют меня думать о другом времени, давно прошедшем.

Но эти глаза.

У тебя мои глаза. Серебристые, как луна, круглые и полные стальной ярости. Ярость тоже моя. Бесстрашие.

Я тянусь к тебе, и, хотя я слышу по биению твоего сердца, что ты боишься, ты без колебаний огрызаешься, глубоко вонзая свои маленькие зубки в мой палец.

Я не буду лгать тебе, маленькая змейка.

Я ожидал, что убью тебя той ночью.

Но чего я не ожидал, так это того, что буду любить тебя так сокрушительно сильно.

Она поражает меня так внезапно, так сильно, что я даже не успеваю от нее отпрянуть.

Ты смотришь на меня с таким видом, будто готова сражаться даже с одним из самых могущественных существ в мире, и я слегка улыбаюсь.

Проходит минута, прежде чем я осознаю это ощущение в своей груди. Гордость.

Я думаю о своем собственном отце и о том, как он всю жизнь калечил меня, боясь того, кем я стану. Вспоминаю ту ночь, когда он небрежно выбросил моего новорожденного брата из окна к демонам.

Для меня непостижимо, что мой отец когда-либо испытывал ко мне те чувства, которые испытываю я в этот момент.

Конечно, никто и никогда этого не делал.

Я не могу описать ни глубину этих эмоций, ни накал ужаса, который приходит вместе с ними, связанными так неразрывно. Я пришел сюда, чтобы изжить свои величайшие слабости, а вместо этого я отдаю ей свое сердце.

С того момента, маленькая змейка, я не мог представить себе возможности убить тебя.

Я сделаю следующее, – сказал я себе. Я воспитаю тебя. Я защищу себя от тебя, защитив тебя от мира, который научит тебя убивать меня.

Все может быть иначе, – говорю я себе, – чем так, как было со мной и моим отцом.

Все может быть иначе, чем было с ней.

Я беру тебя на руки. Ты такая маленькая и хрупкая в моих руках. Несмотря на то, что ты боишься меня, ты прижимаешься к моей шее, как будто какая-то часть тебя точно знает, кто я такой.

Я боюсь больше, чем когда-либо.

Боюсь тебя и того, что ты можешь со мной сделать. Боюсь мира, который так легко может убить тебя. Боюсь себя, одаренного еще одним хрупким сердцем, которое, как я знаю, мне не удержать.

Но, моя маленькая змейка, это самый замечательный страх.

Каждая минута с тобой, даже если я уже жалею обо всех ошибках, которые, как я знаю, я совершу.

Я ЗАДЫХАЛАСЬ. Грудь болела. Воздух обжигал.

Я стояла на коленях.

Я заставила себя открыть глаза сквозь ядовитый дым. Нет, не дым. Какая-то магия, густая и красная, переливающаяся сразу миллионом цветов.

Может быть, поэтому слезы текли по моим щекам.

А может, и нет.

Винсент стоял на коленях рядом со мной. Его рука лежала на моем плече, но я не чувствовала его прикосновения, и на мгновение это меня огорчило.

Каким бы реальным он ни был, каким бы реальным он ни казался, его не было.

Он грустно улыбнулся мне.

– Я пытался, Орайя, – прошептал он. – Я пытался.

Я поняла всю глубину того, в чем он признался в этих двух словах. В нем укоренилась многовековая жестокость, которую он почитал превыше всего. Тысячелетия поколений кровавых концов и кровавых начал.

Я никогда раньше не видела, чтобы Винсент признавал свою слабость. А эти слова были признанием стольких неудач.

И все же я была очень зла на него.

– Этого было недостаточно, – выдохнула я, срываясь почти на рыдания.

Его горло дрогнуло.

– Я знаю, маленькая змейка, – пробормотал он. – Я знаю.

Он попытался погладить меня по волосам, но я ничего не почувствовала.

Потому что Винсент был мертв.

Все это сразу стало правдой. Что он спас меня. Что он искалечил меня. Его эгоизм и его самоотверженность.

Что он пытался.

Что у него ничего не получилось.

И что он все равно любил меня.

И я буду нести все это вечно, до конца своих дней.

А он все равно будет мертв.

Я заставила себя подняться на ноги. Я повернулась к Винсенту. Его образ, когда-то такой четкий, начал тускнеть.

Он посмотрел на обелиск.

– Я думаю, – сказал он, – это та вещь, ради чего ты сюда пришла.

Я проследила за его взглядом. Колонна открылась, показав углубление, полное яркого багрового света.

И в центре его – маленький флакон, парящий в воздухе сам по себе. Жидкость в нем содержала невозможные множества цветов, меняющихся с каждой секундой. Фиолетовый, синий, красный, золотой, зеленый – все одновременно, как гамма оттенков во вселенной.

– Кровь Аларуса, – прошептала я.

– Мы с твоей матерью так много отдали, чтобы добыть ее. – Его взгляд снова нашел мой. – Но мы и много получили взамен.

– И что мне с ней делать? Выпить ли мне ее или просто ею воспользоваться…

– Ты можешь ее выпить. Только немного. Или влить в клинки. Она найдет способ передать тебе свою силу, как бы ты ею ни распорядилась. Твоя кровь – это катализатор.

– А что она сделает со мной?

Я подумала о Саймоне, о его налитых кровью, пустых глазах. Эти зубы, которые отняли у него больше, чем дали.

– Это сделает тебя могущественной, – сказал Винсент.

– Что еще?

– Я не могу этого сказать.

Я знала, что есть причина, по которой он никогда не использовал кровь. Это была настолько великая сила, что ее можно было использовать только в самом крайнем случае.

Я потянулась к углублению и накрыла рукой флакон.

Потребовалось мгновение, чтобы понять, что крик, прорезавший воздух, был моим. На несколько долгих секунд все исчезло, кроме боли. Я обливалась потом, когда дюйм за дюймом отрывала его от обелиска.

Теперь силуэт Винсента мерцал. Свет, пронизывающий резьбу, дрожал и рябил.

– Иди, – сказал он. – У тебя мало времени.

Его голос звучал так далеко.

Он мягко улыбнулся мне.

– Не забывай о своих зубах, маленькая змейка.

И Богиня, несмотря ни на что, я колебалась. Несмотря ни на что, я не была готова отпустить его.

Я никогда не буду готова отпустить его.

– Я люблю тебя, – сказала я.

Потому что это все равно было правдой. После всего, что было, это все равно было правдой.

Я не стала ждать, пока он скажет мне это в ответ. Я вытерла слезы со щек и отвернулась.

Образ Винсента растворился во тьме.

Я не оглядывалась.

Глава

72

Райн

Саймон не ослабевал. И я шел в ногу с ним.

Мы вдвоем сцепились в неудержимом бою, мечи и магия сталкивались в размытой какофонической мелодии. Кровь от битвы в небе над головой теперь лилась на нас в ровном ритме, заливая нас черным, покрывая нас таким количеством крови, что невозможно было определить, сколько из нее было нашей собственной. Я больше не чувствовал ударов. Боль была настолько постоянной, что я просто позволил ей отойти на задний план, став еще одним отвлекающим фактором, на который можно было не обращать внимания.

Я не понимал, как я все еще не умер. Мне казалось, что я должен быть мертв. Мое тело грозило сдаться при каждом движении.

Я твердил себе: Еще один взмах.

Еще один.

Я не ожидал, что выйду из этого боя живым. Но и оставлять Саймона в живых я тоже не собирался.

Всякий раз, когда удавалось вырвать драгоценные секунды, я оглядывался через плечо на дальний проем в развалинах – черную бездну, в которой не было ни следа Орайи.

С каждой минутой мое сердце словно подползало к горлу.

Ну же, принцесса. Где ты?

Я был благодарен за то, что сдерживание Саймона отняло у меня все внимание. Иначе я бы слишком долго размышлял над миллионами ужасающих сценариев, которые плясали в моей голове – тело Орайи, разбитое ловушками, раздавленное камнем или сожженное магией, которую она не могла контролировать.

ХЛОП.

Особо сокрушительный удар Саймона ударил меня о каменную плиту. Я почувствовал удар в своих костях. Моя голова запрокинулась. Мое зрение погрузилось в неясную белизну.

Когда через несколько секунд я вновь обрел сознание, первое, что я увидел, было оскаленное лицо Саймона, мчащегося на меня.

Я едва успел откатиться в сторону.

Я неуклюже парировал удар.

Тепло окутало мое лицо свежей струей крови. Я ударился обо что-то. Не был уверен, что именно. Не мог сосчитать, сколько ударов я уже получил.

Он зарычал и нанес ответный удар.

Еще один брызг красно-черного цвета остался на его щеке. Еще одно далекое пульсирование боли. Еще одна рана.

Их тоже было не сосчитать.

Я попытался взмахнуть мечом и понял, что моя левая рука теперь совсем не работает. Черт. Я быстро перекинул меч в другую руку, отводя ее назад.

Слишком медленно.

Я ударился о другую колонну, и разбитый край вонзился в мою спину под таким углом, что выдавил из меня воздух. Мое тело обмякло и отчаянно хотело остаться в таком положении.

Не смей, – сказал я себе. Вставай, мать твою.

Саймон направился ко мне. Он представлял собой жалкое зрелище: хромой, по лицу размазана кровь. Один глаз теперь отсутствовал, или, по крайней мере, казалось, что отсутствовал, под беспорядочным слоем разорванной плоти.

И все же эта проклятая магия пульсировала в его груди, упрямо цепляясь за нее, несмотря на все удары, которые я наносил. Она поддерживала его долгое время, как любое смертное тело сдалось бы. Делала его сильнее, чем я когда-либо мог быть.

– Ты, – прорычал он, – не должен доставлять мне столько хлопот.

Краем глаза я заметил движение.

Обернувшись, я совершил ошибку.

Орайя.

На мгновение я подумал, что у меня галлюцинации. Она, пошатываясь, вышла из темноты. Кровь заливала ее руки и была размазана по лицу. Она бежала, хотя и шатаясь, с диким взглядом, оглядываясь вокруг.

И она была окружена магией.

Я и раньше видел, как она владеет Ночным Огнем, но это… это было чертовски великолепно. Теперь он словно обнимал ее, слизывая с нее потрясающую бело-голубую пелену, прорезавшую ночь, распускаясь вокруг нее, словно крылья самих богов.

Однако магия, пульсировавшая вокруг ее левой руки, которая была плотно сомкнута, отличалась от Ночного огня. Я чувствовал ее даже отсюда – ощущал ее в воздухе. Клубы дыма вокруг сжатого кулака были красными, темными и потусторонними, от чего у меня даже здесь мурашки по коже побежали. Он прилипал к ней, как будто был создан для нее, клубами задерживаясь на ее коже и лезвиях на бедрах.

У меня не было сомнений в том, что я вижу.

Она сделала это. Она, черт возьми, сделала это.

Несколько бесконечных секунд мое облегчение и гордость боролись друг с другом за доминирование, но ни один из них не победил.

Но тут я увидел, как Саймон повернул голову. Его кровожадная ярость улетучилась, сменившись чем-то еще более ужасающим: похотливым желанием.

Он знал. Он тоже это чувствовал.

Он бросил меня и начал поворачиваться.

Взгляд Орайи встретился с моим взглядом через руины. Секунда зрительного контакта, которая, казалось, длилась целую вечность, вместила в себя миллион невысказанных слов, стоящих на краю.

Я жалел, что не могу использовать этот момент, чтобы сказать все, что хотел. Так много слов, которые я хотел бы сказать.

Я надеялся, что она все равно все это знает.

Потому что мне даже не пришлось долго размышлять, прежде чем я ринулся в атаку.

Тело словно знало, что происходит, и сочло это достойным поводом для последнего рывка за пределы своих возможностей. Все оставшиеся силы – физические и магические – объединились в этом выпаде. Астерис с ревом вырвалась на поверхность моей кожи, вцепилась в мой клинок, в мои руки. Мои руки в последний раз смогли поднять вес меча.

Я прыгнул на Саймона, расправив крылья, чтобы нанести последний удар, и вогнал меч ему в спину, вложив в этот удар все силы магии, разрывая его изнутри.

Черный свет застилал мне глаза.

Саймон издал звериный рык и повернулся на месте. Единственным куском мира, за что мне удалось уцепиться, была рукоять моего меча. Все остальное ушло в небытие.

Я только что высвободил что-то в Саймоне, и теперь его удары не вызывали ничего, кроме дикой ярости. Исчезли последние остатки расчетливого воина. Он практически набросился на меня с зубами и ногтями.

Он отбросил меня к стене. Его рука врезалась в мое горло, прижав к камню.

Я ничего не видел. Не чувствовал ничего, кроме своей хватки на рукояти.

И этого мне было достаточно.

Потому что, когда его пальцы сжались вокруг моего горла, когда его лезвие снова и снова входило в мою плоть, я вцепился в рукоять всеми силами и надавил.

И давил. И давил.

Лезвие рассекло кожу, мышцы, органы.

Он был настолько далеко ушедшим, что показалось, что рана настигла его только через вечность. Медленно его глаза, красные и бешеные, стали отстраненными.

По крайней мере, – подумал я про себя, – мне удалось увидеть, как это выглядит.

Его рука замерла в середине взмаха. Мои силы иссякли. Рука, перепачканная кровью, соскользнула с меча, который теперь прочно сидел в его торсе.

Я уже не мог дотянуться до него.

Внезапно давление ослабло, кто-то схватил Саймона и оттащил его от меня.

Размытое изображение застывшего лица Саймона сменилось лицом Орайи.

Это была радостная сделка. Я пытался сказать ей об этом, но не мог говорить.

Ее глаза были такими широкими и яркими, как две серебряные монеты. Она сказала что-то, что я не расслышал из-за прилива крови к моим ушам. Она дрожала.

Не надо выглядеть такой испуганной, принцесса, – попытался я сказать ей. Но когда я попытался выпрямиться, я только упал на колени.

И все вокруг потемнело.