Текст книги "Пепел и проклятый звездой король (ЛП)"

Автор книги: Карисса Бродбент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

Глава

17

Орайя

– Лахор.

Райн снова постучал по карте.

– Лахор.

Я уставилась на город на кончике его пальца. Это был маленький чернильный рисунок на разбитом камне. Над ним был начертан один-единственный крошечный знак – когтистая лапа, держащая розу.

Последние две недели прошли как в тумане. Сон. Тренировки. Ожидание следующего хода.

Следующим ходом, судя по всему, оказался Лахор. Однажды вечером, после тренировки, Райн затащил меня в свои покои и придвинул дополнительный стул к своему столу, заваленному картами и бумагами. Он достал тяжелый атлас Дома Ночи и указал на город на дальневосточных берегах.

Теперь я смотрела на него.

– Хорошо, – сказала я тоном, который говорил: «Какого черта ты мне это показываешь?

– Ты знаешь этот город?

– Конечно.

Я запомнила эту карту, когда была маленьким ребенком, и эти чернильные линии были всем, что я знала о внешнем мире. Лахор всегда интересовал меня, потому что его герб совпадал с гербом Винсента на некоторых его одеждах.

Мысль о Винсенте сопровождалась обязательным ударом горя, а затем, вскоре после этого, волной осознания.

– Я полагаю, ты спрашиваешь, – сказала я, – потому что это родина Винсента. Но он не часто рассказывал об этом.

Я редко спрашивала о прошлом Винсента. Я быстро поняла, что он не любит говорить об этом, а я не занималась тем, чтобы говорить то, что не нравится Винсенту.

– Я жил там очень давно, – сказал он мне. – Это больше не мое знамя. Весь Дом Ночи принадлежит мне.

Я приняла этот ответ. В конце концов, мне потребовались годы, чтобы увидеть в Винсенте непостоянное существо с историей того, кто существовал за стенами этого замка. Черт, возможно, до самого конца я не воспринимала его таким.

– Если бы Винсенту нужно было что-то спрятать, – сказал Райн, – и ему нужно было бы положить это куда-то, где только он мог бы это найти, как ты думаешь, он пошел бы именно туда?

Я долго не отвечала, в груди у меня все сжалось.

Сначала я хотела сказать «нет». Винсент не хотел даже признавать свое прошлое до своего правления. Но, с другой стороны, то, что Винсент не хотел признавать что-то, не делало это менее правдивым. Ложь насчет моей собственной крови была более чем достаточным доказательством.

– Я не знаю, – сказала я наконец.

Я так чертовски мало знала о своем отце.

– Септимус хочет, чтобы мы отправились туда, – сказал Райн. – Он думает, что Винсент что-то там спрятал. Что-то связанное с кровью бога.

– И почему Септимус так думает?

Мрачный смех вырвался из его горла.

– Хотел бы я знать, откуда он столько знает.

Я тоже это чувствовала. Тем более что у меня были свои секреты, которые нужно было защищать.

– Должен признать, – сказал Райн, – что это идеальное место для сокрытия чего-либо. Прямо на восточной окраине Дома Ночи. Никому не следует туда ходить. Это место недоступно, черт возьми. Оно переполнено адскими гончими и демонами. А Винсент хранил в своих покоях какие-то странные безделушки оттуда, что на него совсем не похоже. Это место, как я слышал, сейчас не более чем руины. С тех пор, как Винсент покинул его двести лет назад, там царит беспорядок.

Я нахмурилась, раздумывая над сказанным.

– Я думаю, там живет его племянница. Или… племянницу куда-то увезли. Причем дважды.

Эвелина? Как-то так вроде ее зовут.

– Точно. Еще одна причина, почему это будет сложно. Я не думаю, что она будет очень рада нас видеть.

Увидеть нас?

– Мы отправимся туда?

– А что, по-твоему, мы собирались делать? Послать пару слуг на поиски?

На мой ровный взгляд, Райн рассмеялся.

– Как же Вы приспособились к королевской жизни, Ваше высочество.

– Пошел ты, – пробормотала я.

Но потом правда его слов стала понятна. Сложно. Это было верно. Ни один хиадж не принял бы ришанского короля у своих ворот. Даже в моем сопровождении. Возможно, особенно не в моем сопровождении, потому что это была единственная живая родственница Винсента, и она, вероятно, думала, что станет наследницей после смерти Винсента.

– У меня было такое же лицо, когда я подумал об этом, – сказал Райн.

– Скажи, что мы возьмем с собой армию.

– Верно, возьмем всех тех верных воинов, которые у меня есть в запасе. – Он перевел на меня взгляд. – А как насчет тебя? Ты планируешь позвать верных и готовых к сотрудничеству хиаджских солдат, чтобы они сопровождали нас? Или они все слишком заняты тем, что пытаются убить мой народ?

Мое выражение лица послужило ответом на вопрос.

– Именно, – сказал он.

– Не разумнее ли будет, если ты останешься здесь? Король не должен оставлять свой замок без охраны.

– Король не должен оставлять свою королеву без охраны, особенно такую склонную к неприятностям, как ты. – Он лукаво усмехнулся. – Кроме того, если ты думаешь, что я упущу шанс выбраться из этого проклятого места и пойти пачкать руки, то ты меня совсем не знаешь.

Я так и думала, что он это скажет.

Антракт

Обращение – это судьба хуже смерти. В каком-то смысле это смерть – смерть той версии себя, которую ты больше никогда не увидишь. Рожденные вампиры не могут этого понять, да они обычно и не склонны к этому. Для них смятение Обращенных – признак слабости. Змея, в конце концов, не оплакивает свою кожу.

Чего они никогда не поймут, так это того, как много эта кожа забирает с собой.

Человек цепляется за свою человечность каждую секунду своего превращения. Она должна быть оторвана от него, стежок за стежком. Обращение – ужасный процесс. Это почти убивает. Человек теряет недели, месяцы из-за болезни, находясь в приступе бреда. Человек мечтает о своем доме. Мечтает о своих ошибках. Мечтает о семье, которую, как он еще не знает, никогда больше не увидит.

Он едва помнит последствия кораблекрушения, когда выходит из этого тумана.

Король находится рядом с ним, сидит на краю его кровати и наблюдает за ним с таким отстраненным интересом, какой проявляют к новому питомцу.

Он предлагает кубок, и мужчина судорожно делает глотки, жидкость льется по его подбородку. Он никогда не пробовал ничего такого чудесного – такого сладкого, такого насыщенного, такого…

Король забирает кубок.

– На сегодня достаточно, – говорит он с сильным акцентом, похлопывая мужчину по плечу и убирая кубок в сторону.

Мужчина вытирает лицо тыльной стороной ладони и растерянно смотрит на оставленные красные пятна.

Он еще не понимает, что с ним произошло.

Он отводит в сторону свою руку и свое замешательство. Его семья, думает он. Как давно он здесь? Границы времени размыты. Кажется, что кораблекрушение было целую вечность назад.

– Спасибо, – выдыхает он. – Спасибо за гостеприимство. Но мне нужно идти.

Король улыбается и ничего не говорит.

Возможно, он его не понял, думает мужчина. Он далеко от дома. В какой стране он оказался? Когда-то он знал, но теперь…

Это не имеет значения. Этот человек не говорит ни на каком языке, кроме языка простолюдинов, на котором он вырос.

– Мне нужно идти, – снова говорит он, медленно, каждое слово выверено, указывая на окно – окно с видом на море.

Король по-прежнему не отвечает. Его улыбка слегка становится шире, обнажая кончики острых зубов.

Вид этих зубов навевает воспоминания о ночи, когда он чуть не умер…

Хочешь ли ты жить?

Ужас нарастает. Мужчина игнорирует его.

– Пожалуйста, – говорит он.

Но король только погладил его по затылку.

– У тебя больше нет дома, – говорит он с некоторой жалостью, слова пронизаны сильным акцентом. – Ты существуешь только здесь.

Спустя годы мужчина мало что вспомнит из этого разговора. Но эти четыре слова останутся, даже когда все остальное будет давно потеряно: «Ты существуешь только здесь».

Это станет правдой. Король дал человеку новую жизнь, но загвоздка в том, что эта жизнь принадлежит только ему.

В этот момент мужчина понимает, как сильно изменилась его жизнь.

Он трясет головой, пытаясь встать, но король легко толкает его обратно на кровать. Человек слишком устал и у него кружится голова, чтобы бороться, хотя он пробивается сквозь головокружение всеми оставшимися силами…

Но когда король предлагает ему свое запястье, запах ошеломляет его.

– Это будет не так уж плохо, – говорит король, прикладывая голову мужчины к своей коже.

Глава

18

Райн

Я практически сбежал из этого замка.

На несколько недель сбежал из этого места. Целые недели прочь от этих каменных стен, людей и затхлого запаха благовоний, который слишком сильно напоминал мне о событиях двухсотлетней давности. Это был подарок, который я когда-либо получал. Это было лучше, чем любой день рождения.

Кейрис останется управлять делами короны, а Вейл продолжит руководить сражениями Дома Ночи. Казалось, он испытывал некоторое облегчение от того, что у него есть повод остаться.

Кетура и несколько ее самых доверенных солдат пошли с нами. Я пытался отговорить Мише, но это, конечно, было бесполезно. Она произнесла около двух предложений, прежде чем оборвать меня и сказать:

– Хочешь, я дам тебе закончить, прежде чем скажу, что не слушаю? Я телохранитель, помнишь?

С другой стороны, может, это и к лучшему. Лучше быть с нами, чем там, в одиночестве.

Септимус, конечно же, настоял на том, чтобы приехать самому, взяв с собой своего помощника и небольшой отряд Кроворожденных стражников.

Лахор был одним из самых отдаленных городов Дома Ночи. Он располагался на самом краю восточного побережья, с трех сторон окруженный водой. Воистину в глуши. Одно только путешествие заняло почти две недели. Мы передвигались тихо, используя преимущества наших ограниченных сил для быстрого передвижения, дни проводили в непримечательных трактирах, где никто не задавал вопросов, или во временных лагерях на дороге. Крылатые среди нас летали, а Кроворожденные следовали верхом на лошади. Я летел вместе с Орайей, и это было так же неловко, как и в прошлый раз. Невозможно было сосредоточиться на чем-либо, когда ее учащенное сердцебиение пульсировало прямо перед моими глазами, ее стальной сладкий аромат щекотал мои ноздри, а ее тело было напряженным рядом с моим и все это были отвлекающие напоминания о том, чем мы были друг для друга раньше, и как далеки мы были от этого теперь.

Мы перемещались по пескам пустыни, по ровным волнам, залитым бледным лунным светом. Когда я впервые приехал сюда, после того как прошел через самый тяжелый период Обращения, я все еще ясно помнил, как споткнулся об окно в своей комнате в замке Некулая. Я прижался к стеклу, не отрывая глаз от далеких дюн.

Я подумал: черт, это место не имеет никакого права быть таким красивым.

Я никогда не видел красоты во всех типичных атрибутах привлекательности вампиров. Их внешность, их золото и серебро, их стиль.

Но как бы я ни хотел ненавидеть эти дюны, я не мог этого сделать.

Несколько дней мы летели над пустыней – песок, песок и песок, прерываемый изредка городами и поселками, и редкими озерами или реками, окруженными зеленью.

Но когда мы приблизились к Лахору, эти гладкие золотистые волны были разбиты внезапными впадинами битого камня. Сначала несколько, потом все больше и больше, пока земля под нами не стала похожа на далекий скомканный пергамент – все твердые углы и острые края, прорезанные только одной дорогой. Никакого движения внизу от других путников, только далекие бродячие стаи адских псов и демонов.

Лахор был именно таким местом. Таким местом, без которого мир просто жил дальше.

Ни у кого не было особых причин приезжать сюда. Кроме нас.

КОГДА МЫ ПРИЗЕМЛИЛИСЬ, Орайя сделала такое лицо полного отвращения, что я пожелал сохранить его для следующего раза, когда у меня не было бы слов, чтобы описать, как сильно мне что-то не нравится.

– Впечатлена родиной своих предков, принцесса? – спросил я ее.

Морщинка над ее носом стала более выразительной.

– Что это за запах?

– Трава випруса. Она растет здесь на скалах у воды, – сказал я. – Она быстро разрастается и гниет, как только соприкасается с воздухом, поэтому всякий раз, когда начинается прилив…

– Фу. – Мише издала звук, похожий на звук кошки, выплевывающей комок шерсти. – Отвратительно.

– Было бы еще хуже, если бы ты могла это видеть. Это похоже на внутренности. А потом оно сморщивается, как…

– Я поняла.

– Ты бывал здесь раньше? – спросила Орайя.

Я слегка ухмыльнулся.

– Я был везде.

– Разве нам не повезло, что нашим проводником стал путешественник по всему миру? – сказал Септимус. Он, конечно же, курил. Его лошадь выглядела как большой белый зверь с розовыми глазами, она фыркнула и покачала головой – как будто ее так же, как и нас, оскорбила вонь.

Он посмотрел на ворота впереди нас.

– Похоже, красивый город.

Слова пронизаны сарказмом. Заслуженным сарказмом.

Возможно, когда-то, очень давно, Лахор был прекрасным местом. При очень активном воображении можно было бы увидеть призрак того, что здесь когда-то стояло. Обитрэйс был старым континентом – намного старше, чем покровительство Ниаксии, и намного старше, чем вампиризм.

Лахор, однако, выглядел именно так. Теперь это были лишь руины.

Стена, стоявшая перед нами, была грозной, возможно, единственной хорошо сохранившейся частью этого города. Черный оникс, простирающийся высоко над нами и по обе стороны. Но горизонт за стеной… это было то же самое, что кости для тела. То, что когда-то было зданиями, теперь представляло собой зубчатые шпили из раздробленного камня, простое подобие архитектуры – башни, потрескавшиеся и опирающиеся на неровные груды камня. Единственными огнями на этом небосклоне были далекие, дикие языки пламени на зазубренных вершинах нескольких самых высоких, разрушенных шпилей.

Возвышающиеся перед нами ониксовые двери оставались плотно закрытыми.

– Как причудливо, – сказал Септимус.

– Причудливо, – повторила Кетура, глядя на дорогу позади нас и на стаи адских гончих, которые тявкали и выли неподалеку от нас. Редко, когда так много этих зверей подходили так близко к городу.

Еще одно доказательство того, что Эвелина мало что делала для поддержания своей родины.

– И что теперь? – сказала Орайя, повернувшись к воротам. – Мы постучим?

– Это твоя кузина, принцесса. Ты нам скажи как поступить.

Эвелина знала, что мы приедем. Мы с Орайей написали ей письмо перед отъездом, в котором объявили о нашем визите, о посещении всех известных вампирских дворян Дома Ночи. Кейрис вложил в письмо тошнотворное количество лести. Мы убедились, что она его получила, но ответа не последовало.

Это меня не удивило. Даже мои собственные дворяне не были особенно склонны отвечать на мои письма.

Я дернул подбородком в сторону спутников Септимуса.

– Как думаете, вы сможете разрушить эту стену?

– Надеюсь, ты шутишь, – пробормотала Кетура. – Глупейшая идея.

Я лишь отчасти шутил.

Орайя медленно подошла к воротам, пристально глядя на них. Что-то в выражении ее лица заставило меня остановиться. Я подошел к ней.

– Что? – спросил я мягко.

– Просто здесь как-то… странно.

Она подняла ладонь, прикладывая ее к воротам…

И тут раздался оглушительный скрежет, когда ворота распахнулись. Звук был отвратительный, визг и треск, как будто ворота протестовали против того, чтобы их вообще двигали спустя десятилетия или столетия.

Завесы каменной тьмы расступились, и перед нами раскинулся Лахор. Он был еще хуже, чем казался: от дороги впереди остались одни плиты битого камня, все здания были полуразвалившимися, а от окон остались одни осколки стекла.

Перед нами стоял мальчик, не старше шестнадцати лет. Он был одет в длинный фиолетовый пиджак, который плохо сидел на нем: когда-то он был прекрасен, но теперь на несколько сотен лет вышел из моды. Волны бледных светлых волос обрамляли тонкое лицо и широкие, пустые льдисто-голубые глаза. Казалось, эти глаза смотрят сквозь нас, а не на нас. А потом, когда скрежет наконец прекратился, они внезапно стали острыми, впиваясь в нас с испепеляющей остротой, а затем снова перешли в состояние спокойствия.

Он низко склонился перед нами.

– Высочества. Моя леди Эвелина приветствует вас в Лахоре. Идемте. Вы, должно быть, хотите отдохнуть после долгого путешествия.

Глава

19

Райн

Замок был единственным зданием в этом месте, которое казалось почти целым. Это было самое высокое здание в городе, то есть, груда обломков возвышалась над всеми остальными грудами обломков. Внутри было холодно и сыро, через разбитые окна врывался океанский бриз, достаточно сильный, чтобы шелестеть тяжелыми бархатными шторами, пропахшими плесенью.

Мы не встретили ни одной души, пока нас вели по коридорам в просторную комнату с высокими потолками и огромными окнами, из которых открывался вид на бушующее море за скалами. Некоторые стекла были окрашены в красный цвет. Возможно, когда-то это было каким-то дизайнерским решением, но теперь все выглядело жутко и разрозненно, потому что большая часть стекла была разбита.

И все же, даже на таком унылом полотне, вид был захватывающим. Мало где в Доме Ночи можно было увидеть воду так, как здесь – увидеть океан, окружающий тебя со всех сторон. Порыв ветра пронесся по комнате, соль была настолько сильной, что слезились глаза, а вонь травы випруса была настолько насыщенной, что от нее тошнило. Перед окнами стоял помост, на котором стоял гниющий бархатный трон с одним подлокотником и треснувшей спинкой.

И на том троне сидела Эвелина.

Она была лишь дальней родственницей Винсента и намного моложе его. Во время своей кровавой ночи восхождения к власти он убил большинство своих близких родственников, проложив тщательно продуманный путь к своему титулу. И все же она была похожа на него. У нее были светлые глаза – не лунно-серебристые, которые достались Орайе, а холодные океанские голубые, которые предпочитали большинство представителей его рода. У нее были высокие скулы и строгие черты лица, словно сделанные из стекла. Светлые волосы ниспадали на каждое плечо, такие длинные, что ложились сухими волнами на колени.

Она поднялась. Ее белое платье волочилось по полу, когда она спускалась по ступеням помоста, подол был испачкан кровью и грязью. Оно, как и пиджак мальчика, было устаревшего фасона, как будто она получила его лет сто пятьдесят назад. Может быть, тогда оно было красивым.

Ее взгляд прошел по мне, потом по Септимусу, а затем остановился на Орайе – и остался там, когда медленная ухмылка расползлась по ее лицу.

Я практически почувствовал, как Орайя напряглась. Черт, я тоже. Я сопротивлялся желанию сделать шаг перед ней, когда Эвелина приблизилась.

– Кузина, – промурлыкала Эвелина. – Какое счастье, что мы наконец-то встретились.

Орайя потрясенно моргнула при звуке голоса Эвелины. Такой молодой. Как будто он мог принадлежать четырнадцатилетней девочке.

Эвелина положила руки на плечи Орайи, и я видел, как напрягся каждый мускул в теле Орайи, чтобы не отстраниться.

– Эвелина, – сказала она и больше ничего.

Она явно не знала, что еще сказать. Моя жена не была большой актрисой. Но я могу быть достаточно хорош для нас обоих.

Моя рука скользнула по плечам Орайи, небрежно отодвинув руку Эвелины.

– Спасибо за гостеприимство, леди Эвелина. Должен признаться, мы не были уверены в том, что найдем. Мы так и не получили ответа на наше письмо.

Эвелина улыбнулась, но знакомый, пьянящий аромат – всего лишь запах – отвлек мое внимание. Сначала я подумал, что мне показалось, но потом провел большим пальцем по плечу Орайи, как раз там, где лежала рука Эвелины.

Тепло. Влажно.

Кровь.

Моя фальшивая улыбка исчезла. Мой взгляд метнулся к Эвелене, которая сложила руки с когтями на коленях, оставив на платье маленькие пятнышки ярко-красной крови.

Волна точно таких же эмоций, которые нахлынули на меня перед тем, как я оторвал голову Мэртаса от его тела, задушила меня.

Эвелина лишь продолжала мечтательно улыбаться.

– Я не была уверена, будет ли вам интересно ехать так далеко на восток. Такое путешествие! Вы, наверное, умираете с голоду. Пойдемте. Я приготовила для вас пир. – Ее глаза засияли. – Больше, чем пир! Бал! Один из самых грандиозных, которые Лахор видел за последние десятилетия. Идемте! Идемте!

Что ж, это прозвучало нездорово.

ЭТО БЫЛО БОЛЕЗНЕННО.

Когда нас привели в бальный зал, я едва подавил смех, потому что, честно говоря, не мог сдержаться.

Когда-то комната была великолепной, и до сих пор сохраняла далекий отголосок своего давнего великолепия, хотя и была покрыта слегка пылью. Длинные столы стояли на мозаичных плитках с одной стороны комнаты, за окнами которой простирались виды на море. С другой стороны находился танцевальный пол, ревущий костер в камине и перед ним оркестр, волшебно усиленный, призрачная музыка, отражающаяся от потолка. Да, здесь были все атрибуты бала: развлечения, столы с едой и вином, роскошь.

Вот только из десятков «гостей», которые с молчаливым любопытством оборачивались на нас, когда мы прибыли, ни одному не было больше пятнадцати лет.

Большинство из них были значительно моложе – десять или двенадцать лет, одеты в настолько не подходящие размером одежды, что юбки и штанины тянулись по пыльному полу. Почти все они были блондинами со светлыми глазами.

Наверное, все они не могли быть ее детьми. И если они действительно были членами ее семьи, то где были другие родители?

Эвелена не обратила внимания на внезапное неловкое молчание. Она протянула руки.

– Проходите! Садитесь!

Дети молча повернулись к столам и заняли свои места.

За всю мою жизнь мне доводилось видеть много тревожных событий, но безмолвное, одновременное подчинение десятков детей было бы, безусловно, одним из самых беспокойных.

Места во главе стола, ближайшие к Эвелине, были, очевидно, нашими. Она жестом указала на них, и мы, как всегда почтительные гости, заняли свои места.

– Вы, должно быть, проголодались, – сказала она. Ее взгляд переместился на меня, и улыбка померкла.

Ненависть. Ее было легко увидеть. Я уже знал, как ее распознать. Это не было сюрпризом. В конце концов, я убил Винсента. Не зря имя Орайи стояло первым в нашем письме.

Я взглянул на плечо Орайи, на маленькие красные царапины на ее плечах.

Не то чтобы это было лучше.

Мы не могли доверять этой женщине. Мы должны были получить то, что нам нужно, и убраться из…

Запах заставил меня вскинуть голову.

Кровь. Человеческая кровь. Много. Сердце все еще бьется. По правде говоря, я был голоден после долгого путешествия – по правде говоря, даже спустя столько времени, когда я впервые чувствую этот запах, мне требуется минута, чтобы собраться с мыслями. Глаза Кетуры засветились. Кроворожденный посмотрел через плечо.

Эвелина тоже оживилась, ее улыбка стала ярче.

– Наконец-то, – промурлыкала она, отодвигаясь в сторону, чтобы ее дети-слуги могли водрузить обнаженную женщину на стол.