Текст книги "Без веры"

Автор книги: Карин Слотер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Пытаясь сосредоточиться, начальник полиции просмотрел записки. Текст плыл перед глазами, руку саднило. Дважды звонил мэр, затем администратор гостиницы «Росинка», где остановился специалист по обслуживанию детектора лжи Марк Маккаллум. Час от часу не легче: молодой человек заказывал еду в номер, так что счет будет огромный.

Толливер протер глаза. Так, сообщение от Бадди Конфорда: адвоката вызвали в суд, но он при первой же возможности вырвется в участок, чтобы побеседовать с падчерицей. Джеффри даже думать забыл о Патти О'Райан! Отложив записку, инспектор стал просматривать остальные.

На предпоследней сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Звонил доктор Хэртон Эрншо, двоюродный брат Сары. В поле «текст сообщения» Марла указала: «Велел передать: волноваться не о чем». А потом добавила вопрос от себя лично: «Шеф, с вами все в порядке?»

Снова подняв трубку, Толливер набрал номер клиники и, прежде чем бывшая жена взяла трубку, несколько минут слушал классический рок в исполнении «Элвина и бурундучков».

– Хэр звонил, – начал он. – Все в порядке.

– Отличная новость! – выдохнула Сара.

– Да уж… – Джеффри вспомнил ту волшебную ночь, когда она, забыв об опасности, подарила ему столько нежности, и почувствовал облегчение, еще большее, чем когда читал записку от Хэра. Толливер давно научился справляться с плохими новостями, но при мысли, что из-за него пострадает Сара, перед глазами темнело. Он и так причинил ей немало боли…

– Как Эстер? – полюбопытствовала доктор Линтон.

Джеффри рассказал об исчезновении Бекки и страхах несчастной женщины.

– И девочка каждый раз возвращалась? – с недоверием спросила Сара.

– Ага… Если бы не гибель Эбби, я вряд ли стал бы поднимать тревогу. Не знаю, что и думать: либо девочка прячется, желая привлечь к себе внимание, либо по более серьезной причине.

– Полагаешь, она знает, что случилось с Эбби? – подсказала Сара.

– Или дело в другом… – не зная, что и думать, пробормотал начальник полиции, а потом решился озвучить мысль, которая мучила его еще во время встречи с Эстер Беннетт: – Может, она где-то лежит, ну… как Эбби.

Сара подавленно молчала.

– Мои люди прочесывают лес, Фрэнк трясет покупателей цианида, а участок ломится от бывших насильников и алкоголиков со стажем, причем запашок у некоторых еще тот… – Джеффри осекся, сообразив, что на перечисление всех версий и зацепок уйдет часа два, не меньше.

– Я пообещала Тессе пойти с ней сегодня в церковь, – неожиданно объявила Сара.

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты этого не делала.

– Но причину ты назвать не можешь.

– Нет, – честно сказал Толливер. – Просто интуиция подсказывает, а она редко меня подводит.

– Я должна сделать это для Тессы. И для себя самой…

– С чего это ты вдруг стала религиозной?

– Ну, я еще сама пока не решила, – проговорила Сара. – Сейчас нет времени, давай попозже созвонимся.

Неужели до сих пор злится, что он спал на кухне?

– Какие-то проблемы?

– Никаких, правда! Просто сначала хочу все обдумать. Слушай, меня пациент ждет.

– Ладно.

– Я тебя люблю.

– Давай созвонимся позже, – пробормотал Джеффри, чувствуя, как губы растягиваются в улыбке.

Положив трубку на базу, он несколько секунд смотрел на мерцающие огоньки. Надо же, будто второе дыхание обрел; пожалуй, сейчас самое подходящее время, чтобы поговорить с Коулом Коннолли.

В закутке у туалетных комнат Толливер увидел Лену. Прислонившись к стене, она пила маленькими глотками колу, а увидев его, вздрогнула и пролила газировку на рубашку.

– Черт! – пробормотала она, стряхивая коричневые капли.

– Извини… Что ты тут делаешь?

– Решила подышать свежим воздухом, – пояснила молодая женщина, и Джеффри кивнул. Посланцы «Божьей милости» явно провели утро в поле: сильный запах пота – лучшее тому подтверждение.

– Как успехи?

– Они говорят одно и то же: Эбби – милая девушка, всегда помогала людям, славься имя Господне, Иисус тебя любит.

Начальник полиции сделал вид, что не заметил сарказма, хотя в глубине души целиком и полностью разделял ее отношение. Похоже, называя хозяев фермы сектантами, детектив Адамс не так уж и ошибалась. По крайней мере работники вели себя как самые настоящие зомби.

– Хотя знаете, – вздохнула Лена, – если опустить религиозные бредни, Эбби производит очень приятное впечатление… – Детектив Адамс поджала губы, и Джеффри искренне удивился, услышав от нее подобные слова. Впрочем, помощница быстро пришла в себя: – Ну, наверняка ей было что скрывать. Тайны есть у всех.

В темно-карих глазах мелькнуло чувство вины, но вместо того, чтобы расспросить о Терри Стэнли и прошлогоднем пикнике, Толливер объявил:

– Ребекка Беннетт исчезла.

– Когда? – испуганно спросила Лена.

– Вчера вечером. – Начальник полиции показал листок, который дала Эстер. – Вот, смотри, записку оставила.

– Что-то здесь не так, – пробежав глазами написанное, сказала детектив, и Джеффри обрадовался, что кто-то разделяет его опасения! – Зачем убегать сразу после гибели сестры? В четырнадцать даже я не была такой эгоисткой. Мать, наверное, с ума сходит!

– Именно она мне все и рассказала, – отозвался Джеффри. – Сегодня утром позвонила Саре домой. Братья Эстер вообще не хотели сообщать об исчезновении племянницы.

– Почему? – удивилась Лена, возвращая записку шефу. – Что в этом плохого?

– Они против вмешательства полиции.

– Я-ясно… Не дай Бог, не вернется, тогда посмотрим, как запоют. Думаете, ее похитили?

– Эбби записок не оставляла.

– Нет, – согласилась Лена и покачала головой. – Не нравится мне все это. Очень не нравится.

– Мне тоже, – согласился Толливер, пряча записку в карман. – Давай ты поговоришь с Коннолли. Думаю, детектив-женщина выведет его из душевного равновесия.

На губах Лены мелькнула довольная улыбка – ни дать ни взять кошка, услышавшая, как скребется мышь.

– Хотите вывести его из себя?

– Ну, в разумных пределах.

– С какой целью?

– Хочу разобраться, что он за человек. Как связан с Эбби? Для затравки можно заговорить о Ребекке. Посмотрим, как отреагирует.

– Поняла.

– Затем еще раз побеседуем с Патти О'Райан. Нужно узнать, с кем встречался Чип.

– Имеете в виду Ребекку Беннетт?

Порой Лена мыслила с такой скоростью, что Толливеру становилось страшно.

– Через пару часов должен приехать Бадди, – только и сказал он.

Швырнув в урну картонный стакан, Лена двинулась к кабинету для допросов.

– Жду с нетерпением.

Придержав дверь, Толливер стал наблюдать, как Лена превращается в детектива Адамс – полицейского до мозга костей. Походка тяжелая, будто… будто между ногами у нее стальные яйца! Выдвинув стул, она не села, а упала на него – по-мужски, никакого изящества.

– Привет! – бросила она.

Взгляд Коннолли метнулся к Джеффри, затем вернулся к Лене.

Достав из заднего кармана блокнот, детектив с грохотом швырнула его на стол.

– Я детектив Лена Адамс, а это старший инспектор Джеффри Толливер. Пожалуйста, назовите свое полное имя.

– Клитус Лестер Коннолли, мэм.

На столе перед ним лежали несколько листов бумаги, ручка и потрепанная Библия. Прислонившись к стене, начальник полиции наблюдал, как Коннолли в десятый раз перекладывает листочки. Даже разменяв седьмой десяток, он казался по-кошачьи чистоплотным и аккуратным: белая футболка безукоризненно чиста, на брюках стрелки. Ежедневная работа в поле позволяла поддерживать неплохую форму: живот подтянут, из-под коротких рукавов бугрятся внушительные бицепсы. С растительностью тоже все в порядке: жесткие белые волоски покрывают руки, пучками торчат из ушей, зато голова лысая, как бильярдный шар.

– Так почему вас зовут Коул? – уточнила Лена.

– Это имя моего отца, – снова глянув на Джеффри, пояснил десятник. – За Клитуса меня постоянно колотили, Лестер ненамного лучше, поэтому в пятнадцать лет решил взять папино имя.

Это по крайней мере объясняет, почему его нет в базе данных! Хотя с исправительными заведениями Коннолли наверняка знаком не понаслышке. Такая живость и осторожность только в тюрьме приобретаются. Коул постоянно настороже, словно готов к побегу.

– Что с рукой? – поинтересовалась детектив, и Толливер заметил тонкий, сантиметра в два длиной порез на правом указательном пальце Коула. На первый взгляд ничего особенного, самое обычное бытовое повреждение, такое легко получить, когда занимаешься ручным трудом и на секунду теряешь бдительность.

– В поле поранился, – глядя на порез, признался Коннолли. – Нужно было пластырем заклеить.

– Долго служили в армии? – не оставляла его в покое Лена.

Десятник удивился, но женщина показала на темневшую на плече татуировку. Джеффри узнал символ военной части, хотя какой именно, вспомнить не мог. Чуть ниже картинка погрубее, ее явно в тюрьме сделали. Еще Коннолли при помощи иглы и пасты от шариковой ручки набил «Иисус – спаситель», да так глубоко, что не сведешь.

– Двенадцать лет, пока не вышвырнули, – отозвался Коул, а потом, словно угадав следующий вопрос, добавил: – Поставили условие: принудительное лечение или вон! – Он будто смахнул с ладони невидимую соринку. – Увольнение с лишением прав и привилегий.

– Похоже, вам пришлось туго.

– Не то слово, – кивнул десятник, положив руку на Библию. Вряд ли он собирался говорить только правду, но картинка получилась премиленькая. Коннолли, вне всякого сомнения, умел отвечать на вопросы, не сообщая практически ничего ценного. Хрестоматийный пример того, как использовать увертки и отговорки: расправляете плечи, смотрите прямо в глаза и прибавляете к уравнению беседы любое неочевидное высказывание. – Но на «гражданке» еще сложнее!

– Почему вы так считаете? – подыграла Коулу детектив.

– В семнадцать меня арестовали при попытке вскрыть машину, – держа правую руку на Библии, рассказывал Коннолли. – Судья прямо сказал: либо в армию, либо в тюрьму. Так что, извините за выражение, прямо от материнской груди я попал в объятия Дяди Сэма. – В глазах десятника загорелся огонек. Несколько минут – и Коннолли ослабил бдительность, считая Лену «своим парнем». Из настороженного субъекта он превратился в доброго дедушку, готового ответить на любые вопросы, ну хотя бы на те, что казались безопасными. – Я не знал, как вести себя в реальном мире. Демобилизовавшись, тут же встретил дружков, которые предложили ограбить круглосуточный магазин.

Ну, если брать по доллару с каждого смертника, творческий путь которого начался с круглосуточных магазинов, в два счета миллионером станешь!

– Один из ребят настучал копам: надеялся, срок за наркотики скостят. Так что, едва переступив порог магазина, я оказался в наручниках. – Коннолли весело засмеялся, а глаза продолжали блестеть. – В тюрьме было классно, совсем как в армии. Три раза в день приличная кормежка, каждая минута расписана: спать, жрать, срать – все по сигналу. В общем, когда на горизонте замаячило досрочное освобождение, я решил остаться.

– Весь срок отсидели?

– Да, именно, – выпятил грудь Коннолли. – Судью мое поведение просто бесило, хотя характер у меня был еще тот. Надзиратели тоже на стенку лезли…

– И что же они делали?

– Ну, отметинки ставили. – Десятник показал на фингал Джеффри, по всей видимости, давая понять, что не забыл о его присутствии.

– Что, и драться приходилось?

– Да, и нередко, – признал Коннолли, оценивающе оглядывая Лену. Толливер знал, помощница к подобным выходкам готова, а допрос Коула Коннолли по определению не мог быть легким.

– Значит, в тюрьме вы обрели Иисуса? – уточнила детектив. – Поразительно, как часто это происходит за решеткой!

Эти слова Коннолли явно не понравились: кулаки сжались, тело превратилось в тугую пружину. Молодец, Лена, тон именно тот, что нужно, и из-под доброго дедушки начал проглядывать безжалостный, не терпящий возражений старик, которого Джеффри с помощницей встретили в поле.

– Ну, в тюрьме появляется много времени, можно обо всем подумать, – чуть мягче проговорила детектив.

Напряженный, словно готовая к броску змея, Коннолли кивнул. Внешне вольная поза Лены не изменилась: ноги вытянуты, рука лежит на соседнем стуле. Однако Джеффри заметил: левая ладонь женщины коснулась пистолета – значит, чувствует опасность.

– Лишение свободы – испытание для любого человека, – бодро начала детектив, будто перенимая ораторские навыки десятника. – Одних тюрьма делает слабее, других, наоборот, сильнее.

– Да уж.

– Некоторые вообще ломаются, особенно под влиянием наркотиков.

– Вы еще раз правы, мэм, на зоне их достать проще, чем на воле.

– Столько свободного времени – под кайфом оно быстрее проходит.

Десятник по-прежнему напоминал готовую к броску кобру, и Толливер забеспокоился, не перегнула ли Лена палку.

– Я тоже прошел через наркотики, – буркнул Коннолли, – и никогда не скрывал. Это зло, самое настоящее зло, оно затягивает, заставляет совершать ужасные поступки. Чтобы бороться с ним, нужна сила. – Он поднял глаза на инспектора Адамс: безграничная вера вытеснила в них злость столь же быстро, как масло – воду. – Я слабый человек, но увидел свет и стал молить Господа о спасении. Случилось чудо: он услышал меня и протянул руку помощи. – Десятник поднял свою руку, будто показывая, как все произошло. – Я взял ее и сказал: «Да, Господи, помоги мне встать с колен. Помоги переродиться!»

– Как быстро все свершилось, – заметила Лена. – И что заставило вас… хм… пересмотреть свои взгляды?

– За год до моего освобождения в тюрьму начал приезжать Томас. Он посланник Божий. Его устами Господь указал мне путь к спасению.

– Томас – это отец Льва?

– Он участвовал в программе помощи заключенным, – пояснил десятник. – Мы, зеки, любим, чтобы все было тихо: ходишь себе в церковь, на собрания – в таких местах не встретишь головорезов, способных спровоцировать своими идиотскими выходками. – Коул рассмеялся, снова превращаясь в добродушного дедушку, каким прикидывался до неожиданной вспышки. – Никогда не думал, что стану религиозным фанатиком. Человек либо живет с Иисусом, либо восстает против него. Я решил восстать, и за этот грех меня ожидала одинокая мучительная смерть.

– Но тут вы встретили Томаса Уорда?

– После инфаркта он сильно ослаб, но тогда был сильным, как лев. Томас, благослови его Господи, спас мою душу и приютил меня после освобождения.

– Кормил три раза в день? – подсказала Лена, вспомнив восторги Коннолли от армейского и тюремного быта.

– Ха-ха-ха! – загрохотал старик и, развеселившись от такого сравнения, ударил ладонью по столу. Листочки разлетелись, и он сложил их аккуратной стопкой. – Пожалуй, можно и так сказать. В душе я был и остаюсь солдатом, только теперь я служу Господу.

– В последнее время ничего подозрительного на ферме не замечали?

– Вообще-то нет.

– Никто из работников не вел себя странно?

– Не хочу показаться легкомысленным, – предупредил он, – но подумайте, какой у нас контингент. Все работники со странностями, иначе бы вообще на ферме не оказались.

– Намек поняла, – кивнула Лена. – Точнее было бы спросить, не вел ли кто-нибудь себя подозрительно? Может, ваши люди занимаются чем-то дурным?

– Ну, в свое время они все занимались чем-то дурным, а некоторые до сих пор продолжают.

– В смысле?

– Представьте, сидит человек в каком-нибудь атлантском приюте и мечтает о смене обстановки. Иногда это последняя надежда на спасение.

– Но спастись удается не всем?

– Некоторым везет, – возразил Коннолли, – хотя большинство, приехав сюда, осознает: к алкоголю и наркотикам они пришли по той же самой причине, что мешает жить нормально. – Он сделал небольшую паузу, но Лене подсказать не дал. – Это слабость, дорогая моя. Хилость души, отсутствие воли… Мы делаем все возможное, чтобы им помочь, но прежде всего люди должны сделать усилие и помочь себе сами.

– Слышала, на ферме пропали какие-то деньги. Сумма, правда, небольшая.

– Да, действительно, пару месяцев назад, – кивнул Коннолли. – Виновных мы так и не нашли.

– Подозреваемые есть?

– Да, около двухсот человек, – рассмеялся десятник, и Джеффри понял: работая бок о бок с алкоголиками и наркоманами, трудно не потерять веру в лучшие качества человека.

– К Эбби у кого-нибудь повышенного интереса не возникало?

– Ну, она была очень симпатичной девушкой. На нее засматривались многие парни, но я сразу предупреждал: «Даже не думайте».

– Кого-нибудь приходилось осаживать больше, чем других?

– Нет, не помню. – От тюремных привычек не так легко избавиться, и Коннолли, как и все зеки, не умел давать односложные ответы.

– А вы не видели, чтобы Эбби с кем-то встречалась? Ну, или проводила время с неподходящим для нее человеком?

– Нет, – покачал головой Коннолли. – Клянусь небесами, с тех пор, как случилось непоправимое, ломаю голову, кто поднял руку на невинную душу, и не могу назвать никого! Причем не только из нынешних, но и из тех, кто работал на ферме несколько лет назад.

– Эбби разъезжала по всей Катуге, и, кажется, одна, – вспоминала Лена.

– Да, когда девочке исполнилось пятнадцать, я научил ее водить старый «бьюик» Мэри.

– Вы с ней ладили?

– Эбигейл была мне как внучка. – Пряча слезы, десятник часто-часто заморгал. – В моем возрасте вроде бы бояться нечего, человек готов ко всему. Один за другим начинают болеть друзья. Я так переживал, когда у Томаса случился инфаркт… Это я нашел его в поле год назад. Сильный духом человек в таком состоянии – смотреть жутко! – Коннолли вытер глаза тыльной стороной ладони, и Джеффри увидел, с каким пониманием кивнула его помощница.

– Но ведь Томас уже старик, – продолжал Коул. – Инфаркта мы, естественно, не ждали, но и не удивились. А вот Эбби была молодой, славной девочкой, мэм. Могла жить и радоваться. Такой смерти не заслужил никто, а она меньше всего!

– Говорят, она была замечательной девушкой.

– Так и есть. Ангел, настоящий ангел, чиста, как первый снег. Я бы жизнь за нее отдал!

– Вы знаете молодого человека по имени Чип Доннер?

И снова Коул ответил не сразу.

– Не припоминаю… У нас ведь многие приезжают и уезжают, некоторые остаются на неделю, другие – на день, самые удачливые – на всю жизнь. – Десятник почесал подбородок. – Фамилия кажется знакомой, но откуда – ума не приложу.

– А Патти О'Райан?

– Нет.

– С Ребеккой Беннетт, надеюсь, знакомы?

– С Беккой? Да, конечно.

– Вчера вечером она пропала.

Коннолли кивнул: для него это явно не было новостью.

– Девочка растет очень упрямой, убегает из дома, до полусмерти пугая маму, потом возвращается как ни в чем не бывало.

– Да, мы знаем, что она уже пропадала.

– На этот раз хоть записку оставить соизволила.

– Не знаете, куда могла направиться Бекка?

– Обычно по лесу бродит, – пожал плечами десятник. – Когда они с Эбби были маленькими, я водил их в походы, учил жить, довольствуясь тем, что создал Господь, чтобы видели и ценили его доброту.

– Было у вас какое-то любимое место?

Коннолли кивнул, подобного вопроса он ожидал.

– Я ходил туда сегодня с первыми лучами солнца. На той поляне никто не останавливался уже несколько лет. Так что не знаю, куда она сбежала. Порой хочется… взять хлыст и пройтись по ее попе, чтобы не вела себя так с матерью.

В дверь постучали, и, не дождавшись приглашения, в кабинет вошла Марла.

– Шеф, простите, что беспокою, – извинилась она, передавая Толливеру сложенный листок.

Пока Джеффри разворачивал его, Лена спросила:

– Сколько лет вы живете при церкви Божьей милости?

– Почти двадцать один год, – без запинки ответил Коннолли. – При мне Томас унаследовал землю от отца. На месте фермы не было ничего, но ведь Моисей тоже водил свой народ по пустыне.

Начальник полиции изучал Коула, пытаясь определить, врет или нет. У большинства людей при лжи появлялись характерные движения: одни ерзали, другие терли нос. Коннолли сидел неподвижно, как скала, и смотрел прямо перед собой. Либо он прирожденный лжец, либо кристально честный человек. Джеффри даже не знал, к какому варианту склониться.

Тем временем Коннолли рассказывал о становлении соевого кооператива Божьей милости:

– В то время у нас было всего двадцать работников. Дети Томаса в ту пору почти не помогали. Ничего не поделаешь – подростки, особенно Пол: вечно ленился, а когда все работали, сидел в сторонке, чтобы потом снять сливки. Настоящий адвокат! – Лена кивнула. – Для начала засеяли соей сорок гектаров. Ни минеральных удобрений, ни пестицидов не использовали. Тогда нас чуть ли не сумасшедшими считали, а сейчас на натуральные продукты бешеный спрос. Можно сказать, пришло золотое время. Надеюсь, Томас это понимает. Он был нашим Моисеем! Спасителем, который вывел нас из рабства наркотиков, алкоголя и распутства!

– Он до сих пор болен? – прервала хвалебную проповедь Лена.

– Господь его не оставит, – напыщенно проговорил Коннолли.

Джеффри раскрыл Марлину записку, пробежал глазами строчки раз, другой и с трудом сдержался, чтобы не выругаться.

– Вам есть что добавить? – спросил он Коннолли.

– Вроде бы нет, – пробормотал десятник, удивленный резкостью Толливера.

Лена сразу поняла, что от нее требуется: встала и повела Коннолли к дверям.

– Давайте продолжим разговор завтра, – предложил десятнику Джеффри. – Утром приехать сможете?

На секунду Коул растерялся, но тут же пришел в себя.

– Никаких проблем. – Он так натужно улыбнулся, что, казалось, кожа заскрипит. – Завтра панихида по Эбби, сразу после нее я буду у вас.

– Мне бы очень хотелось поговорить со Львом, – объявил начальник полиции, рассчитывая, что информация дойдет до мистера Уорда. – Может, возьмете его с собой?

– Посмотрим, – неопределенно ответил десятник.

– Спасибо, что нашли для нас время, – Джеффри открыл дверь, – и людей привезли.

Сильно смущенный, Коннолли тревожно посматривал на записку в руках Толливера, явно интересуясь ее содержанием. Что это, отголосок криминального прошлого или естественное любопытство?

– Поблагодарите работников фермы от нашего имени, – продолжал Джеффри. – Все могут быть свободны. В кооперативе наверняка много работы, так что не смеем больше задерживать.

– Никаких проблем, – протягивая руку, повторил Коннолли. – Дайте мне знать, если что-то понадобится.

– Большое спасибо. – Толливеру показалось, кисть хрустнула, таким крепким было рукопожатие Коула. – Жду вас завтра утром вместе со Львом.

В словах Джеффри явно звучала угроза, и, почувствовав ее, десятник перестал играть в доброго дедушку.

– Хорошо.

Лена хотела проводить Коула в приемную, но шеф схватил ее за локоть и показал записку, убедившись, что по-школьному аккуратные строчки не увидит Коннолли.

«Звонили из дома № 25 по Кромвель-роуд. Хозяйка жалуется на „подозрительный“ запах».

Судя по всему, нашелся Чип Доннер.

В далекие тридцатые дом № 25 по Кромвель-роуд наверняка, принадлежал зажиточной семье. С тех пор просторные комнаты разделили перегородками, а на верхних этажах устроили сущие клетушки для тех, кто не брезговал пользоваться общей ванной. Куда деться после тюрьмы бывшему зеку? Отпущенным условно-досрочно еще труднее: комиссия дает им определенный срок, в течение которого необходимо найти работу и постоянное жилище, иначе… Иначе добро пожаловать за решетку! При освобождении выдают пятьдесят долларов, но их надолго не растянешь, так что дома вроде дома № 25 по Кромвель-роуд как раз то, что нужно.

Похоже, в этом деле не только слух и зрение, даже обоняние придется подключать! Джеффри казалось, на Кромвель-роуд пахло жареной курицей и потом, а из комнаты на верхнем этаже доносился леденящий сердце аромат гниющей плоти.

Зажимая рот и нос платочком, хозяйка встретила полицию у двери. Женщина высокая, крупная, на руках – жировые складки. Толливер изо всех сил старался не смотреть, как они колышутся.

– У нас с ним не было никаких проблем, – заверила она Джеффри, едва тот переступил через порог. Темно-зеленый, устилающий пол ковер раньше был пушистым, но время и нечто похожее на моторное масло стерли ворс чуть ли не до основания. Стены не красили со времен уотергейтского скандала, а плинтусы потемнели от трещин и потертостей. Деревянные панели когда-то приковывали восхищенные взгляды, но бесчисленные слои краски навсегда скрыли изящную резьбу, изгибы и очертания. С убожеством передней никак не сочеталась люстра из граненого стекла: в лучшие времена она, наверное, украшала музыкальную комнату или гостиную.

– Вчера вечером вы что-нибудь слышали? – спросил начальник полиции, стараясь дышать через рот и при этом не слишком походить на охотничьего пса.

– Ни звука. Ну естественно, кроме телевизора мистера Харриса, он снимает комнату рядом с Чипом. – Хозяйка показала в сторону лестницы. – Несколько лет назад он оглох, но живет здесь дольше всех остальных, так что я сразу предупреждаю новых постояльцев: не любите шум – ищите другое жилье.

Толливер выглянул на улицу, удивляясь, куда запропастилась Лена. Он послал ее за Брэдом Стивенсом, который был направлен вместе с Хеммингом в катугские леса. Вдруг здесь понадобится помощь?

– В доме есть черный ход?

– Да, с кухни. – Женщина кивнула на заднюю часть дома. – Чип ставил машину под навесом, оттуда дворами и переулками можно выехать на Сандерс.

– Сандерс – это улица, идущая параллельно Кромвель-роуд? – уточнил Джеффри. Значит, даже если бы Марта Лэм караулил главный вход, как ему и следовало, все равно пропустил бы Чипа. Марти на неделю отстранили от работы, за это время он вполне мог догадаться, что произошло.

– Бродерик-стрит сворачивает на Сандерс после пересечения с Макдугалл-роуд.

– К Чипу кто-нибудь приходил?

– Да нет, он вроде не из общительных.

– Ему звонили?

– В коридоре есть таксофон, домашним телефоном мы пользоваться не разрешаем, так что звонил он нечасто.

– Подружек водил?

Хозяйка захихикала, будто начальник полиции сказал что-то неприличное.

– Женщины сюда не допускаются, так что единственная подружка – это я.

– Та-ак… – протянул Джеффри, понимая, что больше нельзя откладывать неизбежное. – Где его комната?

– Первая слева. – Трясущаяся, как желе, рука показала на лестницу. – Надеюсь, мне с вами идти не обязательно?

– Вы не заглядывали в комнату?

– Боже мой, конечно, нет! – покачала головой хозяйка. – У нас была пара подобных случаев, я прекрасно все помню, свежие впечатления не требуются.

– Пара случаев? – заинтересовался Джеффри.

– Ну вообще-то они умерли не здесь, – пояснила женщина. – Хотя подождите, один все-таки здесь… Как же звали второго? Рутерфорд, что ли? – Она махнула рукой. – В общем, его увезли на «скорой», это было восемь или десять лет назад. Вколол себе что-то и иголку в вене оставил. Я поднялась туда из-за запаха. – Хозяйка заговорила тише. – Произошла, ну, как это… произвольная дефекация?

– Угу…

– Я думала ему крышка, но приехала «скорая», и медбратья забрали его в больницу. Сказали, мол, есть шанс спасти.

– А другой случай?

– Мистер Шварц, такой милый тихий старичок… – вспоминала хозяйка. – Кажется, еврей, он умер во сне.

– Когда это случилось?

– Мама была еще жива, значит, году в шестьдесят… – она запнулась, – шестьдесят восьмом.

– Вы ходите в церковь?

– Да, к анабаптистам. Мы с вами там встречались?

– Может быть, – пробормотал Джеффри, который появился в церкви всего раз: ровно десять лет назад, чтобы хоть мельком увидеть Сару. Во время рождественских и пасхальных каникул кулинарный гений Кэти наделял ее воистину безграничной властью. В такие дни Сара легко соглашалась пойти на службу, а потом наслаждалась вкусным обедом.

Джеффри взглянул на лестницу. Перспектива оказаться в комнате Доннера ему совершенно не улыбалась.

– С минуты на минуту должна подъехать моя помощница. Пожалуйста, сразу проводите ее к Чипу.

– Да, конечно. – Опустив в нагрудный карман рыхлую белую ладонь, хозяйка быстро достала ключ.

Заставив себя взять теплый, липкий предмет, Толливер поплелся на второй этаж. Перила шаткие, кое-где вырванные из стены, поручни захватанные.

С каждой ступенькой мерзкий запах становился все сильнее, так что нужную комнату можно было найти с закрытыми глазами, положившись на обоняние.

Дверь закрыта снаружи на висячий замок с засовом. Начальник полиции натянул латексные перчатки, сожалея, что не сделал этого, прежде чем взять ключ у хозяйки. Замок ржавый, и, боясь смазать отпечатки пальцев, Толливер осторожно касался лишь краешков. Ключ такой ненадежный, только бы не сломался! Несколько секунд страха с беззвучными молитвами в затхлой духоте – и с ласкающим слух щелчком ключ повернулся. Кончиками пальцев начальник полиции отодвинул металлический засов и повернул ручку.

По обстановке комната мало чем отличалась от прихожей: на полу вытертый зеленый ковер, окно завешено дешевыми зелеными шторами, края которых прилеплены дешевой изолентой, чтобы не проникало солнце. Вместо кровати – кушетка, разложенная наполовину, будто хозяина застигли, когда он доставал матрас. Все ящики комода раскрыты, их содержимое вывалено на ковер. В углу – одежная щетка, расческа и стеклянное блюдо, в котором хранилась мелочь. Блюдо разбили пополам, и из него рекой текли монетки прямо к настольной лампе без абажура, которую почему-то не тронули. Платяного шкафа не было, но предприимчивая хозяйка натянула вдоль стены веревку, на которую можно было вешать одежду. Сейчас плечики валялись на полу, один конец веревки был прибит к стене, другой сжимала безжизненная рука Чипа Доннера.

Стоявшая за спиной Джеффри Лена с грохотом опустила на пол чемоданчик с инструментами для осмотра места происшествия.

– Похоже, уборщица брала выходной…

Толливер слышал ее шаги, но физически не мог отвести глаз от тела. Лицо Чипа больше напоминало отбивную: практически оторванная нижняя губа болталась на левой щеке, будто переводная картинка, которую наклеили на другое место. Подбородок усеивали выбитые зубы, их острые обломки впились в кожу. Нижняя челюсть, вернее, то, что от нее осталось, безвольно обвисла. Один глаз будто смотрел внутрь, второй отсутствовал: глазное яблоко покачивалось у щеки на чем-то напоминавшем кровавые ниточки. Рубашку содрали, и бледная грудь Чипа мертвенно сияла в свете коридорных ламп. На коже багровели десятки тонких разрезов, пересекающихся в неведомом Джеффри узоре. Издалека казалось, будто кто-то взял красный маркер и расчертил торс парня идеально прямыми линиями.

– Это кастет! – глядя на живот Чипа, догадалась Лена. – Помню, в академии у одного инструктора похожая рана была вот здесь, на горле. Прятавшийся за мусорным баком бандит набросился на него с этой штукой, а наш ветеран не успел достать пушку.

– Даже не скажешь, есть у него шея или нет…

– А что это сбоку торчит? – поинтересовалась помощница.

По-прежнему стоявший у двери Джеффри присел, чтобы лучше рассмотреть.

– Кажется, ребра, – прищурившись, сказал он.

– Боже, – вырвалось у Лены, – кто же его так?