Текст книги "Дом на Уотч-Хилл (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
«Ничтожная мамка. Умирала слишком медленно». Обвиняет меня в убийстве женщины, которую я любила больше всего на свете.
«Горючее вещество».
Это слово эхом отражалось в моей голове, пока я силилась его осмыслить.
Потому что он потерял сына, потому что я знала причину запоев Рэя, и потому что я пыталась быть женщиной, которой хотела быть даже в самые уродливые моменты жизни, я сбросила звонок, не сказав больше ни слова, дрожащими руками заблокировала номер Рэя и немедленно позвонила в пожарную часть Франкфорта.
– Том Харрис, – резко потребовала я, когда там ответил мужчина. Моё сердце колотилось так сильно, что я чувствовала себя одурманенной.
– Его не будет в следующие несколько дней.
– Это Зо Грей. Рэй Саттон только что позвонил мне и сказал, что в моём доме были найдены следы горючего вещества. Вам нужен мой адрес?
– Ты шутишь, Зо? Это я, Томми-младший. Ты обслуживала наши столики в Cracker Barrel. Мама снова в больнице. Поэтому папа не работает, но я знаю, что он собирается позвонить тебе при первой же возможности.
По разговорам в закусочных я знала, что жена Тома, Дотти, боролась с раком груди, и всякий раз, когда её госпитализировали, Том, который из солидарности брил свою голову, никогда не отходил от неё.
– У нас тут пожары не полыхают так жарко, – продолжал Томми-младший. – Нашли бензин, причём чертовски много. Папа хочет знать, не хранили ли вы бензин в подвале. Если нет, то кто-то совершенно точно, чёрт возьми, хотел спалить ваш дом. У Рэя нет страховки, он ничего не получит, иначе мы заподозрили бы его.
На мгновение я лишилась дара речи. Наконец, я выдавила:
– Твой отец сказал, что после пожара уцелел сейф. Ты можешь отправить его мне почтой?
– Никак нет. Только папа может выдавать вещи. Тебе придётся поговорить с ним. Я передам ему, чтобы позвонил тебе.
Я тихо поблагодарила и повесила трубку.
Затем закрыла глаза, погружаясь обратно в день пожара, стоя на улице, отрешённо глядя на обугленные останки моего мира.
На сей раз видя это как поджог.
«Горело слишком жарко, слишком быстро, – сказал мне Том в тот день. – Шансов не было».
Мы не хранили бензин в подвале. Мы не хранили бензин ни в доме, ни на участке. Никаких горючих веществ.
Я открыла глаза, отрешённо глядя в ночь, и мои руки сжались в кулаки. С горем и без того достаточно сложно было справляться. Теперь к нему прибавилась раскалённая добела злость и намного больше вопросов.
Моя мать умерла не в случайном пожаре.
Джоанну Грей кто-то убил.
Глава 9
Я знаю, откуда берётся упрямая, стоическая гордость.
Это маска для стыда.
Неважно, сколько бы любви ни было в моём мире, каждый раз, начиная обучение в новой школе, я втайне стыдилась своей одежды, невозможности позволить себе внеклассные школьные мероприятия, отсутствия партнёра для танца отца и дочери, других бесчисленных постыдных отличий. Затем, чтобы усложнить всё ещё сильнее, я стыдилась того, что стыжусь, будто этим чувством я оскорбляла свою мать. Только Эсте видела настоящую меня сквозь это всё. Моя прямолинейная подруга, которую постоянно осуждали со всех сторон, и которая никуда не вписывалась, не осуждала меня, и мы идеально подходили друг другу.
Бросив взгляд на Девлина, я порадовалась, что не позволила гордости повлиять на моё решение, когда он постучал во входную дверь вскоре после наступления темноты и спросил, не хочу ли я сходить выпить.
Я хотела спрятаться в своей спальне, скрыть свои муки от мира, ни с кем не говорить, лихорадочно расхаживать туда-сюда, разрываясь между горем и яростью. Успокоить свою кровожадную внутреннюю драконицу, попытаться угадать, кто вообще мог захотеть сжечь наш дом и убить мою мать. Справиться с любыми своими проблемами в уединении, как я всегда это делала.
Вместо этого я нанесла макияж, расчесала волосы, надела новую пару дизайнерских джинсов, которые облегали как перчатка, шёлковый топ и сандалии (от Jimmy Choo!) и заставила себя выйти с ним в свет.
Правда в том, что я боялась утратить последние остатки здравомыслия, если останусь одна в своей комнате, с одними лишь тёмными мыслями и взрывными эмоциями в качестве компаньонов. Или хуже того, осмелюсь войти в гараж, поеду на одной из машин в Новый Орлеан и выслежу мужчину, на которого хотела их обрушить, который великолепно пригоден для того, чтобы справиться с ними; мужчину, которого я больше никогда не намеревалась видеть, особенно потому, что я так интенсивно жаждала этого, а жажда – это обоюдоострый меч.
В первые четыре раза, когда нам с мамой приходилось так внезапно эвакуироваться из дома, что мы были вынуждены оставить позади всё, включая мои немногочисленные драгоценные игрушки, я рыдала в машине с разбитым сердцем… не говоря уж о том, что я была в ужасе, чувствуя каждую унцию маминой паники. И по сей день я не могу слушать песню Sweet Child o’ Mine. Она снова и снова пела её мне, пытаясь успокоить, пока мы стремительно уезжали в ночи. Намного позже я узнала, как много строк в песне она изменила, мудро опустив всю часть про «ох, куда же мы отправимся теперь?». Разве не в этом всегда заключался вопрос?
К пятому разу, когда мы опять бросили то небольшое количество вещей, что я когда-либо недолго называла моими, я была безупречно отстранённой. Безжалостность была проще для нас обеих. Мама и я, мы представляли собой замкнутую петлю эмоций; её горести и страхи были моими, мои – её. Задраивание наших люков защищало друг друга.
Вероятность того, что какой-то злобный пироманьяк случайно выбрал наш маленький, разваливающийся домик для поджога, не казалась мне правдоподобной. Я мало что знала о поджигателях, но в фильмах они склонны были выбирать известные мишени и наносить удар ночью, а не посреди дня. Здесь играло роль эго, зачастую зрелищность. А в чём вообще сложность сжечь крохотный дешёвый дом в изолированном провинциальном районе?
Может, прошлое наконец-то настигло нас? Мой отец до сих пор жив? От кого – эта мысль вызывала ещё больше тошнотворного жжения в моём нутре – мы бежали все эти годы и почему? Действительно ли это был мой отец? Был ли он ещё жив? Почему мама никогда мне не говорила? Почему я не выпытывала правду, когда повзрослела?
На этот вопрос я знала ответ. К тому времени, когда я стала подростком, мама была такой хрупкой, что я не желала обременять её ещё больше своими вопросами. Я не могла вынести мысли о том, что стану причиной дополнительных страданий. За годы, пока я всё сильнее изматывалась от жонглирования обязанностями, обречённость просачивалась в мои кости, такая же резкая и горькая, как холод любой зимы на Среднем Западе. Жизнь была такой, какая она есть. Не было времени на вопросы, только действия. Опасная штука эта обречённость. Она так незаметно и коварно высасывала из тебя жизнь, что ты начинала забывать, как когда-то чувствовала себя. Отсюда и мой агрессивный секс на одну ночь, чтобы напоминать себе, что я жива. Я могла выбрать что-то для себя, и это могло быть только моим, и сводиться только ко мне.
Теперь все эти вопросы осаждали меня. Когда стало слишком поздно, когда мама умерла, и я могла воспринимать её смерть лишь как что-то намеренное. Кто-то в этом мире нарочно поджёг наш дом, отчего моя мать умерла ужасной смертью. Будь то поджигатель или злодей из нашего прошлого, этот некто убил мою мать.
– Как прошла ваша первая ночь в особняке, мисс Грей?
Голос Девлина прокатился по мне, глубокий и бархатистый. Я глянула на него, сидящего за рулём машины – сильный и горячий как Аид в джинсах и рубашке с рукавами, закатанными выше татуированных бицепсов, и ткань белеет на фоне его тёмной кожи. Его волосы были длинноватыми, некоторые спадали вперёд, черты его лица представляли завораживающий эскиз теней и света, и я хотела сказать ему немедленно свернуть на обочину, содрать с него одежду и вывалить всё своё горе и ярость на его тело в надежде, что это немного прояснит мой разум.
– Хорошо, но если ты ещё раз назовёшь меня мисс Грей, я выйду из машины и пешком пойду обратно к дому. Зови меня Зо, Девлин. Видит Бог, больше никто не соглашается звать меня так, – мои слова окрасились раздражением.
– Тогда Зо, свирепая девушка. Сокращение от чего-то?
– Зодекай.
Произносится как ЗО-де-кай, с ударением на первый слог, и неизбежно коверкается любым, кто зачитывает его из списка. За всю жизнь меня никогда не называли свирепой. Девлин сделал это дважды. Неужели я так изменилась после смерти мамы, что люди могут чувствовать избыток эмоций, которые я испытываю? Как постыдно.
– Зо-д'кай, – пробормотал он, и я задрожала, когда он проурчал моё имя; оно никогда не звучало так красиво, так сексуально, когда его произносил кто-то другой. – Что-то означает?
Я не сказала ему, что там есть ещё два слога. Имя из пяти слогов неизбежно коверкали, так что я укоротила себя в начальной школе, настояв, чтобы меня звали просто Зо. Учителя переспрашивали: «З-о-и?». Я бесстрастно отвечала: «Нет. Просто как слово „но“. Буква З и буква О». Зо – это сильное имя, могущественное. Как Оз задом наперёд, великий волшебник. Стоило добавить «и» (по моему мнению), и имя становилось мягче, приветливее. Нет смысла приближаться. Я сразу давала это понять. Зо – в точности как слово «нет» в английском языке. Нет, не узнавайте меня. Нет, не просите меня быть вашим другом. Мы не задержимся надолго.
Когда я спросила маму, откуда взялось моё имя, она пожала плечами и сказала, что ей понравилась последовательность слогов, и это отличный способ сплести воедино имя.
– Нет, насколько мне известно, – ответила я Девлину. – Куда мы отправляемся?
– В «Тени». Живая музыка, славный алкоголь, напоминает мне о пабе в Эдинбурге, в котором я часто бывал. Тебе нравится танцевать?
Мне нравилось, и поскольку я совершенно точно не буду заниматься сексом с Девлином Блэкстоуном в безумно дорогом мерседесе Джунипер Кэмерон, на самых мягких кожаных сиденьях из всех, что я когда-либо трогала, которые изумительно ощущались бы под моей голой задницей, когда он будет глубоко вбиваться в меня, я надеялась, что танцы очистят часть моих нестабильных эмоций. Мама привила мне свою обширную и разнообразную любовь к музыке. До того, как она так сильно заболела, было много раз, когда мы устраивали глупые танцы под её любимые группы в жанре глэм-рок.
– Я люблю танцевать.
– Супер, – сказал он с улыбкой, которая заставила меня несколько секунд тупо смотреть на него. – Готова познакомиться с некоторыми более интересными горожанами? – спросил он, паркуя машину на забитой парковке.
– Почему бы и нет? – я не могла представить, чтобы закостенелая, колючая мисс Бин и её овощной ковен проводили время здесь, с их идеальными костюмами и идеально уложенными волосами, и я определённо не могла стать ещё более раздражённой, эмоциональной и возбуждённой, чем уже есть.
Мне предстояло убедиться в собственной неправоте по всем этим пунктам.
«Тени» оказались совсем не такими, как я ожидала, и я удивилась, что подобное место существовало в городке таких размеров, как Дивинити. Клуб стоял обособленно, в нескольких милях от крайних домов и заведений, дальше по длинной аллее из соперничающих меж собой дубов, которые образовывали лиственный, завешенный мхом туннель вокруг дороги. Прямоугольное здание имело три этажа, а также небольшой четвёртый, который казался по большей части декоративным, хвастался классическими карнизами и слуховыми окнами, и я могла понять, почему это место напоминало Девлину о Шотландии. Оно наводило на мысли об отеле Монтелеон, с его замысловатой архитектурой и изысканным освещением, но здесь прожекторы светили вверх по белокаменному фасаду, чтобы залить окна кроваво-алым, подсветить карнизы тем же огненным свечением, непринуждённо сочетая элегантность с атмосферой «здесь происходит нечто коварное». Окна были высокими, арочными, обрамлялись зубцами из кованого железа. Такое заведение я бы ожидала увидеть в европейском городе, построенном давным-давно, когда ремесло было формой искусства, когда соблюдались языческие праздники, а женщин всё ещё сжигали на колах как ведьм.
Когда мы шагнули внутрь, я ахнула, вызвав ещё одну ошеломительную улыбку Девлина.
– Джунипер приложила руку к дизайну этого места. Предыдущее его воплощение было далеко не таким впечатляющим.
Кессонный потолок был примерно полметра глубиной, с богато украшенным резным обрамлением, древесина окрашена в цвет золотой металлик, а углублённые панели между – в угольный цвет. Перед огромными сдвоенными арочными окнами свисали сверкающие люстры. Барная стойка состояла из тёмной кожи и дерева, помещение обрамлялось обитыми кожей сиденьями и столами на полу цвета медового дуба.
– Когда оно было построено? – спросила я.
– Строительство началось в 1938 и закончилось двумя годами позже. Где-то в поместье есть альбом с газетными вырезками, чертежами и старыми фото.
– Но Джунипер в то время было… сколько? Всего двадцать или около того?
– Девятнадцать. Старожилы любят говорить, что она вышла из утробы уже с кожаным портфелем и чертежами. Когда ей было двадцать два, через пять лет после рузвельтовского закона об электрификации сельских районов 1936 года, она выступала за то, чтобы в город провели электричество, и в конечном итоге профинансировала первый в Дивинити электрический кооператив.
Создавала архитектурные проекты зданий, основывала электростанции, имела детей, никогда не была замужем. Высокая планка.
– Есть что-то, за что Джунипер Кэмэрон не отвечала в этом городе? – сухо спросила я.
– Насколько я знаю, вопреки общественному мнению, солнце не вставало и не садилось по её команде, – так же сухо ответил он, и мы оба рассмеялись.
– Рада это слышать. Я уже начинала волноваться.
– На первом этаже еда и выпивка, второй для музыки и танцев с комнатами для частных вечеринок сбоку.
– А третий?
– Это квартира Кэлен и Кензи. Они управляют клубом, живут наверху.
Я почти ожидала услышать, что владею данным заведением, и выдохнула с облегчением, узнав, что это не так.
– Но, Зо, ты владелица этого места, так что если хочешь каких-то изменений, тебе нужно лишь дать им знать.
«Ну естественно», – раздражённо подумала я.
– Сделай одолжение.
– Проси, что хочешь.
Напряжённый, горячий взгляд его глаз предлагал всё, что угодно.
– Не говори мне, если я владею ещё чем-то в этом городе. Мне нужно время справиться с тем, о чём я уже знаю.
Он рассмеялся.
– Как пожелаешь. Что будешь пить?
– Бурбон. Со льдом. С верхней полки.
«А почему бы нет? Я владею клубом», – с раздражённым неверием подумала я.
Когда Девлин направился к бару, кто-то сзади крепко схватил меня за локоть. Повернувшись, я призвала каждую крупицу своей силы воли, чтобы сохранить безразличное выражение лица, поскольку мисс Бин понятия не имела, что я отлично знала о том, что она пыталась сделать сегодня утром.
Улыбка Алтеи была яркой при глазах столь холодных, что могу поклясться, я видела в них иней, а одна-две снежинки присыпали её ресницы. Её льдисто-светлые волосы до плеч были тщательно уложены лаком, облегающее чёрное платье без рукавов открывало руки гладкие как бумага и белые как снег и такую же бескровную, бледную шею, украшенную жемчужным чокером. Бриллианты сверкнули, когда она взмахнула в воздухе свободной рукой, воскликнув:
– Вы, должно быть, Зо Грей! Я Алтея Бин. Так приятно познакомиться с вами. Здесь столько людей, с кем я хотела бы вас познакомить, вы просто обязаны пойти со мной.
Она не ослабила хватки, когда я повернулась, лишь чуть сместила её, и теперь её пальцы больно впивались мне в руку.
Улыбка натянутая, черты лица напряжённые, и яд, излучаемый Алтеей, был осязаем. Поскольку я уже пребывала в дерьмовом настроении, я встретилась с ней взглядом и стала прощупывать. «Предупреждена», – напомнила я себе. Я возьму каждый клочок информации об этой женщине, какой смогу получить. К моему внутреннему спокойствию не было доступа, но моя способность оценивать человеческие эмоции, улавливать оттенок души в их глазах, ощущалась как никогда острой и мощной. Я ждала, что на меня обрушатся волны алчности, злобы, негодования.
Я с такой лёгкостью проскользнула внутрь, что меня это скорее ошеломило, и я получила нечто совершенно иное.
Алтея Бин была напугана.
Глубинно, чрезвычайно напугана чем-то или кем-то.
Точно не мной. Тогда кем? Или чем? Я мягко прощупывала глубже… Ага, вот её злоба, поднимающаяся, раскручивающаяся словно…
– Прекрати это! – прошипела Алтея, её улыбка испарилась.
Прекратить что? Я в недоумении разинула рот. Невозможно, чтобы она имела в виду то, что, как мне показалось, она имела в виду.
– Где твои манеры! Мы в Дивинити не поступаем так друг с другом, Зо Грей! Мне без разницы, что ты наследница Кэмеронов, – резко развернувшись, она без дальнейших слов раздражённо удалилась.
– Что, чёрт возьми, ты только что сказала Алтее? – Девлин оказался рядом со мной, вкладывая бокал в мою ладонь. – Я готов был поспорить, что даже стаи летучих обезьян не удержат эту алчную женщину от тебя.
Несколько долгих секунд я не могла ответить. Идея о том, что кто-то действительно почувствовал, как я проталкиваюсь в их голову сквозь окна к их душе, как я себе это представляла, была вне моего понимания. Но с другой стороны, в последнее время всё вне моего понимания.
– Я ничего не говорила, – наконец, сумела выдавить я, что было полной правдой. И всё же она откуда-то узнала, что я делаю. Почувствовала, как я делаю это.
Поразмыслив, я задалась вопросом, не делала ли она то же самое со мной. Я испытывала зудящее, дискомфортное ощущение чуть повыше места между моих глаз, чего никогда не случалось ранее.
Вплоть до того момента я не воспринимала сведения, которые, как мне казалось, я получила пытливыми взглядами… как неоспоримый факт, скорее как тот призрак в арендованной хижине в Западной Вирджинии – я знаю, мама тоже его видела (и всё же в тот единственный раз, когда я подняла эту тему, она резко и быстро пресекла меня). Я думаю, многие люди делают так – вскользь задевают странное, признают, что они «как будто» почувствовали что-то, даже избегают комнаты, которая вызывает необъяснимые мурашки на спине, и всё же отказываются слишком долго размышлять об этом. Мама всегда занимала твёрдую позицию против паранормального, делая упор на науку, математику, физику нормальности и реальности. Она учила меня, что есть лишь один вид магии, и она самая могущественная из всех: любовь.
И всё же мы покинули Западную Вирджинию вскоре после того, как я упомянула призрака.
Теперь я встретила женщину, которая почувствовала, что я делаю это, каким-то образом узнала, что я заглядываю в её голову, и сказала: «Мы в Дивинити не поступаем так друг с другом, Зо Грей», намекая, что другие в городе тоже обладали этой способностью. Какого чёрта? Как это вообще возможно?
Внезапно мне расхотелось встречаться с кем-либо взглядом, чтобы они не начали шарить в моей голове. Я обнаружила себя перед лицом дискомфортной моральной дилеммы, которая выставляла меня в нелицеприятном свете. Мама приучила меня поступать с другими так же, как я хотела, чтобы другие поступали со мной.
– Группа вот-вот начнёт выступление, – сказал Девлин, кладя ладонь на мою поясницу и направляя меня к лестницам. Жар его большой ладони сквозь тонкий шёлк моей кофточки послал дрожь сексуального осознания в места, о которых мне не нужно было думать. Пока мы шли по людному бару, я наблюдала, что одна женщина за другой, а также немало мужчин, провожали моего компаньона голодными взглядами. Дело не только во мне. Девлин Блэкстоун был мужчиной, которого сложно игнорировать. Стоило взглянуть на него, и ты хотел продолжать смотреть, хотя бы чтобы найти несовершенство, благодаря которому легче будет отвернуться.
Лестница со стенами, отделанными каретной стяжкой по коже и потолком столь сажистой черноты, что он казался матовым, позволила мне представить, что ожидать от второго этажа. И всё же, когда мы добрались до последней ступени, я остановилась и уставилась. Считайте меня провинциалкой, но мне никогда не доводилось ходить по модным клубам с друзьями, и даже если такое случалось, маленький городок в Индиане едва ли можно было назвать центром ночной жизни. Я слышала, что если ты хочешь, чтобы комната выглядела более маленькой, надо покрасить её в тёмный цвет, но на втором этаже «Теней» действовал обратный принцип. Зона, отведённая под музыку и танцы, была просторной, абсолютно чёрной, изысканно украшенной золотыми и хрустальными акцентами. Обычно комната беспрерывной черноты показалась бы мне угнетающей, но разнообразие текстур и эклектичный блеск кристаллов и освещения делали её утончённой, завораживающей.
Пол был матово-чёрным; нижняя половина стен сверкала – обсидиановая кожа с каретной стяжкой; верхняя половина состояла из складок мерцающего ониксового бархата. Потолок, также чернильный, воспарял замысловато кессонным сводом, арочные углубленные панели контрастировали матовой чернотой на фоне глянцевой обсидиановой кромки. Ряд средневековых с виду канделябров с ярко пылающими факелами тянулся в центре, от задней части помещения до сцены, которая была приподнятой и выглядела так, будто её перенесли сюда из театра многовековой давности. Периметр обрамлялся круглыми зонами под старомодными люстрами, имевшими большие ослепительные шары и выглядевшими достаточно причудливыми, чтобы ассоциироваться со стимпанком, а также сиденья вокруг столиков с такими сильно глянцевыми чёрными поверхностями, что они переливались рябью как тёмные зеркала, создавая любопытно жидкие отражения людей и напитков в сверкающем резном хрустале. Бар был предметом из эбонита и стекла, полки состояли из гранёного хрусталя, преломляя блеск освещения в неожиданной и головокружительной манере. Всё здесь было атмосферным, элегантным и чертовски смелым, оправдывая обещание коварства, создаваемое кровавым фасадом. Я невольно гадала, может, хэллоуинский пир проводился здесь. Если нет, возможно, новая владелица это предложит.
Когда включилось LED-освещение, я ахнула.
Кессонный сводчатый потолок источал лёгкие лучи света, рассыпая бледно-золотые точки по интерьеру чёрного бархата, в десятки раз умножая мириады отражений в хрустале и столешницах. Когда танцпол начал источать глубокое чернильно-синее свечение, по нему заклубился туман. Я чувствовала себя так, будто нахожусь в старом замке и вместе с тем стою на зеленеющем поле под звёздным небом в безоблачную соболино-чёрную ночь. Кобальт разливался по помещению, поднимаясь вверх по стенам и на потолок, а затем, когда музыканты заняли свои места и настроились, цветовая схема медленно сменилась на лесисто-зелёные оттенки, затем на фиолетовые, каждый раз плавно трансформируя окружение.
– Джунипер питала слабость к артистичному освещению и вложила в это немало денег, и здесь, и в особняке, – сказал Девлин, наблюдая за мной.
– Преклонный возраст определённо не мешал ей принимать новые технологии, – многие пожилые люди, которых я знала дома, считали их сбивающими с толку и раздражающими. Чёрт, да и я тоже. Я даже не сумела разобраться с осветительной системой в особняке.
– Её сердце оставалось молодым, а ум – острым до самого конца. Столько страсти и энергии было заточено в умирающем теле, – сказал он, качая головой, и я осознала, что он заботился о пожилой женщине. – Мы все её любили, – сказал он, прочитав выражение моего лица. – Она умела пробуждать в людях лучшее, видеть возможности там, где другие видели лишь препятствия. Она не просто мыслила, выходя за рамки; она изобретала совершенно новые рамки.
Учитывая то, что эта женщина всю свою жизнь провела в тесных ограничениях рамок из обязанностей и требований, это являлось ещё одним мучительным аспектом наследия Джунипер: мне нужно больше никогда не оказываться в тисках долгов и обязательств. Я тоже могла находить возможности там, где другие натыкались на препятствия. Я могла изменить бесчисленное множество жизней к лучшему. Я знала, каково это – испытывать нужду в чьей-то помощи. Я могла отплатить людям вроде Мэй, которая вступилась, чтобы я получила работу, на которую так и не пришла (надеюсь, это создало кучу бумажной работы мистеру Шуманну).
– Идём, – сказал Девлин, беря меня за руку. – Тебя вот-вот окружат, и я подозреваю, что ты хотела бы, чтобы между тобой и горожанами был столик, когда они накинутся.
К тому времени, когда мы добрались до одного из кожаных диванов полумесяцем и сели за столик, люди уже начали выстраиваться в очередь и направляться в нашу сторону.
Следующие двадцать минут превратились в размытую череду лиц и имён, приветствий и пожеланий благополучия. Я познакомилась с Элдерсами и Алловеями, Соммервиллями и МакГилливреями, Резерфордами и Мэтисонами, Напьерами и МакЛелланами, Галловеями, Кинкейдами и Логанами. Я особенно отметила Изабель и Арчибальда Александров, межрасовую пару лет сорока с небольшим (альтернативные наследники, если верить фасолеголовой мисс Бин), которые источали лишь тепло и любезные приветствия; хотя не то чтобы я осмеливалась вторгаться в их взгляды, чтобы узнать больше.
Не было ледяных Алтей; все, похоже, испытывали ко мне открытое любопытство, радовались, что я этим вечером вышла в свет, относились по-доброму, пусть и немного сдержанно, что я полностью понимала. Для этого города многое стояло на кону в отношении меня. Тем вечером я была бы в ужасе, если бы представляла, насколько колоссальны ставки на самом деле, но я не понимала, пребывая в таком блаженном неведении и упиваясь облегчением от того, что не весь город Дивинити настроен против меня.
В конечном итоге очередь иссякла, открыв взгляду последнюю пару, встрече с которой я была очень рада – мистер Бальфур, сопровождавший женщину, которую он с такой гордостью повёл её вперёд, что она могла быть лишь его женой.
– Так очаровательно видеть вас в обществе, мисс Грей. Вы сделали мой вечер, – сказал мистер Бальфур, и его глаза плясали. – Могу я представить вам свою лучшую половину?
Будучи одного возраста со своим мужем, Леннокс Бальфур, как и я, была одета в джинсы, шёлковую блузу и туфли на низком каблуке, её длинные белые волосы до плеч были разделены на прямой пробор и оставались распущенными. Её глаза имели самый тёплый оттенок весенней зелени, что я когда-либо видела, и обрамлялись десятилетиями морщин от смеха. От её подтянутого тела исходила энергия и жизненная сила, а на запястье звенели браслеты, когда она пожала мою руку. На шее она носила мерцающий кристалл в серебряном филигранном касте и такие же хрустальные серёжки.
– Я не могу выразить, как я благодарна за всё, что вы и ваш муж сделали для меня, миссис Бальфур. Прошу, присаживайтесь, – пригласила я.
Покраснев от удовольствия, мистер Бальфур жестом показал жене садиться первой, затем скользнул следом за ней. Я заметила бесчисленные алчные взгляды, обратившиеся в нашу стороны, и осознала, что с точки зрения города и его самого, на кону стояла его работа. Более половины столетия он работал на Джунипер Кэмерон, но теперь пришла новая наследница, и не было гарантий, что в будущем он продолжит работать при ней. Моё прибытие спутало всеобщие планы и могло всё разрушить. Боже, какой властью Джунипер Кэмерон обладала в Дивинити! И судя по всему, она ни разу не злоупотребила этой властью.
Я заметила, что пусть Бальфуры приветствовали Девлина, это делалось без теплоты, и не считая изначального взгляда в его сторону, они смотрели только на меня. Даже когда он заговаривал в ходе нашей светской беседы, они не смотрели на него. Я говорила себе не придавать этому слишком большое значение. Мне потребуется время, чтобы выведать нюансы и сложности здешних отношений.
Музыканты начали играть западающую в память шотландскую балладу, исполняемую женщиной со столь чистым и резонирующим эмоциями голосом, что меня это тронуло почти до слёз, хоть я и не понимала ни слова.
– Эта песня называется «Печаль Анвенн» и, как вы интуитивно поняли, весьма грустна, – сказал мне мистер Бальфур. – Это Мерибет Логан, наш местный библиотекарь и певица. Следующими выступят Киллианы.
– Это гэльский?
– Да, – ответила Леннокс. – Более трех сотен лет назад Дивинити основала группа шотландских семей, искавших новой жизни, приключений, свободы жить и почитать, как им пожелается. Здесь они нашли всё это и даже больше, но никогда не забывали, откуда они пришли. Мы трепетно относимся к нашему наследию, почитаем давние истории и обычаи. Вы обнаружите, что в городе сохранилось немало истории, и многие наши традиции выставлены на обозрение, начиная с волынок и килтов и заканчивая нашим ежегодным фестивалем.
– Следующим они будут играть рил, – сказал мистер Бальфур. – Вы обязаны потанцевать с нами, Зо. Я не приму отказа.
Я испытала странный бестелесный момент, когда почувствовала себя четко разделённой надвое и застывшей от этого. Была Зо, чья мать умерла, убитая в нарочно подстроенном пожаре; полная горя, ярости и немалой тревоги из-за множества внезапных перемен в её жизни. И ещё была Зо, сидевшая в модном ночном клубе, одетая в одежду, которая оплатила бы аренду жилья на месяцы вперёд, наполненная любопытством, восторгом и какой-то неверующей надеждой, что однажды она сможет вновь быть счастливой, что танцы и наслаждение моментом не будут ощущаться таким предательством в адрес Джоанны Грей и бесчисленных вопросов, нуждавшихся в ответах.
– Какой ваша мать предпочла бы увидеть вас сейчас? – мистер Бальфур озвучил вопрос с нежностью. – Горюющей или танцующей?
Стрела в моё сердце. Он видел меня насквозь. «Живи, моя дорогая Зо. Живи. Тридцать дней горя, и ни днём больше». Согласно указу мамы, мне оставалось всего лишь две недели плача и скорби.
– Мы потеряли нашу дочь, Эрин, в пожаре, который уничтожил наш дом, – тихо сказала Леннокс. – Ей было семнадцать, она готовилась уезжать в университет, бурлила мечтами и планами на будущее. Её ждал весь мир, и она собиралась его завоевать.
Вздрогнув, я тяжело произнесла:
– Мне так жаль.
Они понимали потерю. И потерю ребёнка, к тому же! Родить, воспитывать, оберегать и лелеять лишь для того, чтобы этого ребёнка у тебя украли – сам ад не мог предложить муки хуже этого.
– Пусть мы знали, что ничего не могли сделать для её спасения, мы долгое время наказывали себя, – Леннокс взяла мою ладонь и сжала.
Мистер Бальфур наградил Леннокс взглядом такой глубокой, неизменной любви, что моё сердце растаяло.
– Из-за этого я чуть не разрушил наш брак, – серьёзно сказал он мне. – Чуть не потерял своего лучшего друга и вторую половинку, потому что не мог отпустить ситуацию, не мог дать себе разрешение жить в мире, где я больше никогда не увижу улыбки Эрин, не буду наблюдать, как она становится доктором (это была её мечта) и не поведу её к алтарю, чтобы передать мужчине, который никак не мог её заслуживать. Никогда не подержу на руках внуков. Танцуйте, мисс Грей. У вас будет предостаточно времени для скорби. Она никогда не уходит далеко. Она всегда рядом, на расстоянии одной мысли, если вы пожелаете ранить себя этим.
