Текст книги "Дом на Уотч-Хилл (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Появились новые слова.
Если ведьма успешно сможет подавлять силу жертвы до тех пор, пока она либо не забеременеет, не пробудив полностью свою силу, либо не достигнет двадцатипятилетнего возраста, то магия навсегда исчезнет из родословной подавляемой ведьмы. Жертва и все её потомки всё время будут Бледнокровными. В такой свирепой манере были уничтожены некоторые самые могущественные Королевские потомки, и мир был лишён их даров.
О Господи. Кулак бритвенных лезвий стиснул моё сердце.
Бывают времена, когда подавление силы другой ведьмы считается актом любви.
Этому никогда нет оправдания.
Индивидуальная сила – это часть плана вселенной. Каждому человеку даруется справедливое количество силы, и это их сила, чтобы её использовать, растрачивать или злоупотреблять ею, и никто другой не должен это контролировать.
Сколько раз мама поощряла меня рожать детей, много детей, и муж не нужен, начинай прямо сейчас! Это был более безопасный вариант – заставить меня забеременеть в восемнадцать или двадцать, и нет необходимости ждать до двадцатипятилетия, чтобы стереть мою силу, принадлежащую мне по праву рождения.
Мне исполнится двадцать пять первого ноября, в День Всех Святых, я родилась через одну минуту после полуночи. Мама всегда говорила это с лёгкой кривой улыбкой.
«Пока не стало слишком поздно», – сказала Эсте. И дважды она обрывала себя в речи, сказав «до того как… эм, до того, как рак её погубит». Хрень собачья. Весь этот маскарад держался на идее о том, что мама переживёт своё «множество болезней» до тех пор, как мне не исполнится двадцать пять.
Или до тех пор, как я забеременею. Эсте тоже говорила, что по её мнению, Далия сказала бы мне, пока не стало слишком поздно – в смысле, пока мне не исполнилось двадцать пять. Видимо, если бы я забеременела, то попросту оказалась бы в полной заднице. Внезапно я испытала благодарность за то, что пользовалась презервативами в тех случаях, когда позволяла себе удовольствие.
Поднеся ладонь к горлу, часто и резко дыша, я отшатнулась назад.
Эсте знала. Всю мою жизнь она знала, почему моя мать умирала, и Далия тоже была в курсе. С момента встречи с ней они знали, почему моя мать всегда болеет.
И никогда мне не говорили.
Достаточно плохо уже то, что Эсте утаила от меня правду о том, кто я на самом деле, позволяла моей матери подавлять мою силу, но я только что узнала, что она скрывала информацию, которая могла бы спасти жизнь моей матери, если бы она сказала мне в детстве, до того, как мама заболела не одним, а тремя редкими видами неизлечимого рака. До этого момента, до этого ужасающего открытия я понятия не имела, что именно подавление моей силы убивало мою маму.
Всё моё существование сузилось до единственной эмоции, состоящей из такой муки, горя и ярости, что я едва не согнулась пополам, воя и крича.
Если бы только Эсте сказала мне правду при нашей первой встрече, я могла бы это предотвратить!
Моя мать до сих пор была бы жива. Я бы не имела этой огромной ноющей дыры в сердце, которая больше никогда не заполнится.
Страница опустела, и книга снова начала писать, но чернила оказались сметены в сторону. Температура в комнате упала так резко, что моё дыхание превращалось в иней в воздухе, и крошечные кристаллики льда формировались на краях пьедестала. Я смотрела, как том повторил ту же битву за доминирование, что я видела в прошлый раз – отчаянную войну между мнимыми рассказчиками за контроль над страницами. Очевидно, ни один из рассказчиков не желал позволять другому общаться со мной.
Книга взмыла и бухнулась обратно, подняв облако пыли с пьедестала, и я чихнула. Она ожесточённо задрожала, внезапно взметнулась в воздух, дико перелистывая страницы, причем их было больше, чем физически могло существовать в ней, затем грохнулась обратно и открылась.
Одно предложение проступило кровавыми чернилами буквально на три секунды и исчезло, но это предложение выжглось шрамами, с ужасающей перманентностью отпечаталось в моём сознании.
ТЫ УБИЛА МУЖЧИНУ В АМБАРЕ ТВОЯ СИЛА ВЗОРВАЛА ЕГО СЕРДЦЕ ЭТО СДЕЛАЛА ТЫ!
Ахнув, я отшатнулась назад.
ТЫ УБИЛА ТЫ УБИЛА ТЫ УБИЛА
Вся страница заполнилась кровавыми росчерками алых чернил.
СДЕЛАЙ ЭТО СНОВА
Хохот множества голосов, накладывающихся друг на друга, заполнил маленькую комнату, эхом отражаясь от стен.
Слова исчезли.
НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО СНОВА, НУЖНО ПРИНЕСТИ КЛЯТВУ…
Том захлопнулся, сделавшись тёмным и неподвижным.
Как и что-то в моём сердце.
***
Хорошая подруга позволила бы Эсте поспать те несколько часов перед дорогой в аэропорт.
Я была не в настроении вести себя как хорошая подруга. Более того, казалось справедливой расплатой разбудить её и сделать её жизнь несчастной. Ну то есть, разве не то же самое она делала со мной, поставив требования наших матерей превыше жизни её якобы лучшей подруги и жизни матери этой подруги?
Все всё знали, кроме меня, и именно те люди, которые утверждали, что любят меня сильнее всех, врали мне всю мою жизнь!
Стремительно развернувшись, я выбежала из хижины. На сей раз тьма не ощущалась удушающей или густой, она казалась успокаивающей, как роскошный бархатный плащ. Я неслась сквозь неё, мои глаза полыхали так же свирепо, как и нимб света, который меня окружал.
Покинуть заброшенное, обугленное крыло оказалось намного проще, чем туда попасть, словно северо-западный коридор стремился изгнать меня. Мой уход был лишён загадочных шорохов, и я также не столкнулась ни с каким липким сопротивлением, когда выходила из крыла в остальной дом.
Я понятия не имела, какую комнату выбрала Эсте, но зная её, она остановилась на том же этаже, что и я, так что я сбежала по лестнице и начала открывать каждую дверь, мимо которой проходила, и заглядывать внутрь. Я заметила свет, просачивающийся из дверного проёма прикрытой ванной в третьей комнате, заметила бугор на кровати и свирепо ворвалась в комнату.
Когда бугор не пошевелился, я включила потолочное освещение. На кровати не было никакого бугра; постель была безупречно застелена и подоткнута. За дверным проёмом в ванной комнате тоже не горело света. Я так разозлилась, что мне было плевать, то ли дом играет со мной, то ли я теряла базовый контакт с реальностью. Просто развернулась и вылетела за дверь, чтобы продолжить поиски женщины, которая ни разу не сказала мне, что знала, почему моя мать умирает.
И что её смерть можно было предотвратить!
Я действительно убила того мужчину?
Или книга тоже мне врала? Если я даже не могла понять, когда люди мне врут, как я могла понять, что мне врёт книга?
– О Господи, это теперь моя реальность. Такая реальность, где я должна задаваться вопросом, могут ли книги мне соврать! – я вся кипела. Всё, во что я верила, вся моя жизнь не была правдой. Как двигаться дальше после такого? Как выстраивать своё будущее, когда ты даже не знаешь правды о своём прошлом? Кто я?
«Хорошая ведьма, хорошая ведьма, хорошая ведьма, – рьяно велела я вселенной. – Не та, что уже убила мужчину, сама того не зная».
Кем были два моих рассказчика? Мне казалось, что можно обоснованно посчитать одного из них злобным, но которого именно? Один сказал мне дать клятву. Второй как будто подзуживал меня убить вновь. Они друг другу не нравились, и каждый из них не хотел, чтобы другой говорил со мной.
Я нашла Эсте на кухне, сидящей в дальнем конце кухонного островка. Когда я вошла, она резко вскинула голову, её глаза цвета калипсо широко раскрылись от беспокойства и настороженности.
Она и должна насторожиться. Теперь я знала правду, ужасную правду, которую она скрывала от меня всю мою жизнь, называя себя моей лучшей подругой, утверждая, что она всегда прикроет мою спину, будет сражаться бок о бок со мной, сестрички-ведьмочки навсегда.
– Да как же, – прошипела я.
Поднявшись со стула и разведя ладони в жесте прошения, она с напряжённой спешкой произнесла:
– Зо, детка, я не знаю, что происходит, но этой ночью дом пребывает в серьёзном раздрае. Я чувствовала такую ярость, исходящую от стен и… нечто такое тёмное и… безумно голодное, что я не могла уснуть и пошла искать тебя…
– Ты всё это время знала, почему моя мать умирает, так? – потребовала я, остановившись на противоположном конце кухонного острова и сжав руки в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Я посчитала разумным оставить между нами шестиметровую протяжённость мрамора, потому что в данный момент я жаждала развязать физическую драку. Броситься на неё, выбить свою боль и предательство кулаками. Пока остальные за годы знакомства с интенсивными эмоциями учились укрощать злость, я не имела такого опыта, никаких инструментов, чтобы укротить драконицу, фыркающую огнём в моём животе.
Она долго всматривалась в мои глаза, затем тихо произнесла:
– Кто тебе сказал?
– Какое, бл*дь, это вообще имеет значение? – с неверием прорычала я, шарахнув кулаками по столу. – Ты не сказала. Ты не говорила десятилетиями. Ты позволяла мне вкалывать как проклятой, чтобы обеспечивать маму, позволяла тем крохотным остаткам сердца, что мне было позволено иметь, истекать кровью, позволяла мне быть маленькой и безжизненной, и ты ни разу не сказала, что маме необязательно было умирать! Что наша жизнь могла быть совершенно другой! – я настолько разозлилась, что кричала и подчёркивала свои слова агрессивными жестами.
– Зо, тебе нужно успокоиться, – воскликнула Эсте. – И перестань так дико махать руками! Ты не можешь так делать, когда твоя сила пробудилась.
– Что мне нужно, так это знать, как вообще моя мнимая лучшая подруга могла посчитать, что можно не говорить мне, что моя мать умирала каждый чёртов день своей жизни из-за меня! – взревела я. – Не говорить мне, что я ведьма – это одно. Но совершенно другое – принимать за меня такое решение, меняющее всю жизнь. Ты имела возможность не дать моей матери умереть, если бы ты просто сказала мне, когда мы были детьми, и когда она ещё не сделалась такой неизлечимо больной! Кому ты была верна? А как же всё это дерьмо про то, что ты всегда прикроешь мне спину? Если бы ты сказала мне правду, это могло бы спасти её жизнь! Ты знала, – бушевала я, огибая остров и шагая в её сторону. Эсте попятилась, что доставило мне удовольствие, и я в какой-то смутной манере была вполне уверена, что не должна была испытывать удовольствия. – Ты знала, если бы она сумела прожить до тех пор, когда мне исполнилось бы двадцать пять, я бы никогда не узнала, кем я была. Я бы всю жизнь влачила пресное, несчастное существование, погребённая в долгах, горюющая по ней, работающая на трёх работах, бездетная, ибо я бы никогда не позволила себе обречь их на такую тяжёлую жизнь. И ты знаешь, как сильно я хочу детей, но нет, ты…
– Я бы тебе сказала! – прокричала она в ответ.
– Я могла забеременеть в любой момент! Ты бы и не узнала об этом! Кто ты такая, чтобы решать, что можно подождать, пока не приблизится мой двадцать пятый день рождения?
– Послушай меня, тебе нужно успокоиться. Это чрезвычайно важно…
– Иди ты нах*й, – прогрохотала я. – Я больше ничего не обязана делать. Никто меня не контролирует, и никто больше никогда не будет меня контролировать. Я тебе не сука, которую можно посадить на поводок и врать, и я никогда не…
– Зо, ты не можешь позволить твоим эмоциям взять верх. Это слишком опасно. Ты не дала клятвы.
Я понятия не имела, как укротить шторм, бушующий во мне. Мне врали, меня сокрушили и опустошили две женщины, которых я любила сильнее всего. Я была причиной, по которой моя мать жила в аду на земле, и выбор, который она сделала – выбор, о котором знали все, кроме меня – это причина, по которой моя жизнь была адом. Мой эмоциональный шквал набрал такую большую скорость, что сметал меня за собой как беспомощную жертву своего гнева. И честно говоря, приятно было выговориться, выпустить всё. Такое чувство, будто во мне накопились десятилетия подавленной ярости.
– Я могу делать всё, что захочу, – прорычала я. – Я свободна. И ты ведь именно этого не хотела? Потому что я Королевская и я могущественнее тебя. Признай, тебе нравилось быть сильнее. Ты наслаждалась тем, что ты могущественнее бедной, глупой Зо Грей, серой как её проклятая фамилия, которая работала и работала, никогда не жаловалась. пока все говорили за её спиной и контролировали её, а ты поехала и стала успешной известной художницей. Пока мою жизнь уносило всё дальше и дальше в ад.
«Несправедливо, Зо, – произнёс слабый голосок внутри меня, – и ты это знаешь. Эсте не такая». Но я не могла видеть свою лучшую подругу сквозь дымку алой ярости. В данный момент она была изменническим врагом, который врал мне всю мою жизнь. Который наблюдал, как умирает моя мать.
– Это неправда, – парировала Эсте. – Я жила в ожидании дня, когда ты будешь свободна. Я люблю тебя, Зо. Услышь меня, я люблю тебя!
– Любовь не лжёт, – произнесла я ужасным голосом. – Только не тогда, когда это означает, что из-за этого умрёт чья-то мама!
– Иногда любви приходится лгать! Меня тоже контролировали обе наши матери! Ты хоть представляешь, чем мне угрожала твоя мать?
– Мне плевать, – выплюнула я. – Всё – выбор. Разве не так ты мне сказала? Или в этом ты тоже соврала? Или, может, это применяется только к остальным, но не к прославленной Эсте Хантер, которая воспитывалась любящими родителями, всегда зная, что она ведьма? Я, может, и не способна на интенсивную любовь, но это-то я знаю – любовь взращивает, любовь созидает. Любовь не обманывает.
– Да. Сосредоточься на этом, – напряжённо сказала Эсте. – Сосредоточься на любви, Зо.
Я не могла. Ярость выжигала моё сердце. Ярость на мою мать, на Далию, на мою лучшую подругу, на весь проклятый мир.
– Всю мою жизнь нам приходилось бежать, потому что ты не говорила мне правду. Ты знаешь, сколько раз мы сбегали посреди ночи, и как ужасно я боялась? Если бы ты сказала мне, когда мы были маленькими, наши жизни были бы совершенно иными. Всё плохое можно было предотвратить; наше постоянное бегство, мою необходимость постоянно работать на трёх работах, мамину болезнь и смерть – всё это. Если бы одна из двух женщин, которых я любила больше всего на свете, сказала бы мне правду. Ты ведьма, твоя мать подавляет твою силу, и в процессе это убивает её. Вот и всё, что тебе нужно было сказать. Одно-единственное предложение.
– Я боялась её, и Зо, прямо сейчас тебя я тоже боюсь, – сказала Эсте с тихой напряжённостью.
– Ты и должна бояться! Ты разрушила мою жизнь, называясь моей лучшей подругой.
– Я и есть твоя лучшая подруга, – с отчаянием произнесла она. – Ты должна понять…
Я не обязана была ничего понимать. Я поняла всё, что было нужно. Маме не нужно было умирать. Мне вырвали клыки и когти, меня стреножили, мне врали все, кого я любила. Мне вообще не дали выбора. Это стоило моей матери её жизни.
Испепеляющая ярость внутри меня внезапно сделалась ледяной, словно в то мгновение вся моя ярость свернулась в смертоносный убивающий иней, и я знала, совсем как тогда в амбаре, что если я не выпущу это, то в итоге наврежу себе. Губы Эсте шевелились, но я не слышала ни слова из того, что она говорила. Кровь грохотала в моих ушах, оглушая меня. Летальный холод нарастал и нарастал, расширяясь в моём центре, простираясь наружу, и я знала, что если он дойдёт до моей кожи, если я позволю ему полностью наполнить меня, я либо взорвусь, либо стану чем-то настолько совершенно неузнаваемым для себя самой, что мне даже будет всё равно, что я этим стала. Это… чёрное, холодное чудовище – не я, но это стремительно поглощало меня, и инстинкт подсказывал соскрести это всё в одну большую массу и вытолкнуть…
– Зо, не надо! Во имя любви ко всему святому и священному, сопротивляйся! Ты справишься! Я могу тебя научить. Дыши, Зо, дыши!
Поздно было учить меня чему-нибудь. Время учить меня давно миновало. У неё был этот шанс. У них всех был этот шанс, и никто из них им не воспользовался, так что они не имели на это права сейчас. Она должна была сказать мне правду, когда мне было девять, а мама была молодой и здоровой. Сейчас не время учить меня.
Я давила всей своей мощью, чтобы освободиться от тёмных миазмов, но те не поддавались. Это хотело быть внутри меня. Это хотело меня. «Да, да, – шептало оно, – мы сила, мы едины, никто больше никогда не сможет причинить нам боль». Мне нужно что-то, чтобы помочь изгнать это. Закрыв глаза, позволяя разуму лихорадочно работать, я попыталась вспомнить, что Эсте говорила мне об использовании силы, что в начале требовалось больше, чем просто мысль. Но у меня не было времени на заклинания или объекты. Мне нужна…
Энергия, чтобы помочь мне изгнать это, богатый источник энергии, равный этому ужасу, который с каждым минувшим мгновением набирал силу во мне и начинал ощущаться совершенно соблазнительным.
Я перестала толкать и потянулась наружу, открывая себя, ища источник, из которого можно почерпнуть. Как только я расширилась в поисках, я почувствовала себя так, будто мир сделался ярко живым в такой манере, которую, как я узнаю позже, большинство ведьм испытывали при рождении. Они приходили во вселенную, зная чудо этой интимной связи, потому что их первое пробуждение совершалось ещё до того, как они покидали утробу, и это делали любящие родители, которые не лгали. Я изумилась, обнаружив, что каждый физический предмет на кухне и далеко за её пределами, начиная с нежнейшей травинки и заканчивая животными в лесу за Полночным Садом, двумя телохранителями во дворе и моей бывшей лучшей подругой, вплоть даже до стульев и стола на кухне, всё это обладало некоторой степенью осязаемой, пригодной для использования энергии, и многое было гораздо богаче остального.
Крепко зажмурившись, я сосредоточилась и почерпнула, отчаянно стараясь взять лишь то, что мне нужно, и лишь из источников, которыми я готова была пожертвовать, но я была неуклюжей и неопытной. Как только я повелела, энергия хлынула ко мне с ожесточённой стремительностью, словно не в силах противиться моей воле. Я собрала эту богатую, золотистую энергию, загнала ту гнусную обиду в ослепительный свет и лихорадочно толкнула всей своей мощью. Я толкнула так сильно, что когда эта чудовищность наконец-то начала поддаваться, её нестабильность создала эффект рикошета, вырываясь из моего тела. Я отлетела назад от кухонного острова и с такой силой врезалась в стену, что мой затылок ударился со звучным хрустом, перед глазами потемнело и заплясали звёзды.
Однако с тем последним мощным толчком тьма блаженно отступила, с колоссальным скрипом древесины, оглушительным грохотом и отдалённым криком женщины, а затем как будто просто исчезла.
Пара слов от Зо из будущего: тьма, которую мы создаём… она никогда не может просто исчезнуть.
Она вредит. Она забирает. Она рассекает. Она задерживается и преследует тебя.
Я сотворила эту тьму. Я выпустила её в мир, и при этом я неуклюже, свирепо брала из мира. Моя неспособность контролировать эмоции породила нечто ужасное, и я презирала себя за это.
Я аккуратно ощупала свой затылок, убеждаясь, что не идёт кровь, и открыла глаза.
И начала презирать себя ещё сильнее, когда увидела, что я натворила.
***
– Всё кончено, – тихо сказал мужчина в свой телефон. – Не совсем то, к чему мы стремились, но Зо Грей никогда не будет наследницей Кэмеронов.
Послушав на протяжении нескольких долгих секунд, он ответил:
– Больше нет необходимости её убивать. Дивинити её не примет.
Он помедлил, затем с мягким смешком сказал:
– Действительно, они могут сами её убить, и пока она не присягнула какому-либо дому, они могут это сделать.
Глава 17
Я стояла неподвижно, глядя через всю кухню, мимо зазубренной чёрной расщелины в полу, на которой когда-то стоял мраморный кухонный остров, на Эсте.
С закрытыми глазами, окровавленной шеей, в залитой алым кофточке, она была пригвождена большим осколком древесины к противоположной стене на дальнем конце кухни. Её длинные тёмные волосы спутались вокруг этого осколка, словно она пыталась увернуться от него, когда он вонзился.
Я открыла рот, но ничего не последовало. Я беззвучно звала её по имени, беззвучно кричала: «Бог мой, что я наделала, что я наделала?»
Я разгромила кухню. Расщелину на полу никак нельзя было пересечь, чтобы добраться до моей лучшей подруги; она расколола кухню от стены до стены и унесла с собой большую часть принадлежностей, приставных лесенок и кастрюлек.
Я резко развернулась, стремительно побежала к задней двери, пронеслась по двору – пресвятой ад, что я сотворила с двором?
Нет времени смотреть. Добравшись до кухни, я схватила маленький уличный столик, разбила окно, лихорадочно сшибла зазубренные осколки стекла и перелезла через подоконник.
Добравшись до неё, я уже рыдала.
– Эсте! Эсте! Эсте! – надломленно кричала я.
Она медленно открыла глаза и слабо улыбнулась.
– О чёрт возьми, Зо, ты разрушила кухню. Это была моя любимая комната.
Я разинула рот.
– Ты шутишь?
– Вытащи этот чёртов обломок.
Я покосилась на массивный кусок древесины, вонзённый глубоко в стену.
– Как? – тупо спросила я. Я не настолько сильная.
– Своей волей. После гигантской истерики, которую ты только что закатила, это не должно составить для тебя проблемы. А я-то тут думала, что мне надо было не ложиться спать и начать тренировать тебя. Ты явно не нуждаешься в моей помощи.
– Бог мой, Эсте, ты в порядке? У тебя везде кровь!
– Меня пригвоздило только за волосы, ты чокнутая, крутая ведьма, – она снова улыбнулась, очень слабо. Её взгляд был настороженным, внимательно изучал меня.
– Но у тебя везде кровь…
– Шею оцарапало. Освободи меня, бл*дь!
Я закрыла глаза, ища источник энергии, но на сей раз деликатно, приманивая помощь. За Полночным Садом простиралось роскошное поле пшеницы. Я черпала аккуратно, с любовью, призывая лишь крохотные атомы из индивидуальных стеблей, и мгновение спустя открыла глаза и ошеломлённо наблюдала, как обломок бережно отлетел назад, извлекая себя из гипса, и грохнулся на пол.
Когда Эсте высвободила волосы из дыры и отбросила за плечо, я схватила её и свирепо обняла.
– Ох, Эсте, мне так жаль! Я никогда не хотела тебе вредить! Клянусь, не хотела!
Мы долго обнимали друг друга, после чего она отстранилась и сказала:
– Поверь мне, детка, я знаю. Если бы ты хотела, я была бы мертва. Если бы ты меня не любила, если бы под твоей любовью таилась хоть йота смертоносной мысли, этот кол вонзился бы прямиком в моё горло, – её взгляд потемнел от страха. – Зо, я не знаю, как ты это сделала. У тебя не должно было получиться. Я думала, ты пробудилась, когда умерла твоя мама, но тебе предстояло пройти ещё шесть стадий, аккуратно и с наставлениями. Но кто-то силой провёл тебя через все стадии. Если бы я это знала, я бы вообще не пошла в постель. Я бы каждую минуту потратила на обучение тебя тому, как не сделать то, что ты сделала только что. Детка, ты полностью обрела силу, не присягнула дому и совершенно не обучена, и я не имею ни малейшего чёртова представления, что они творят, но ты безумно опасна в таком состоянии.
– Ты хочешь сказать, я плохая, – произнесла я деревянным голосом.
– Я хотела сказать, ты не обучена. Не дала клятву. Если бы ты убила меня… – она умолкла, поджав губы.
– Что? – потребовала я.
Вздохнув, Эсте сказала:
– После такого не оправляются. Нельзя убивать, не дав клятву. Это меняет тебя. И убить того, кого ты любишь? Чёрт возьми, женщина. Даже серые подумали бы дважды, стоит ли тебя использовать. Ты бы несла на себе мою смерть; такое делает ведьму темнее тёмного.
– Как именно это тебя меняет? – потребовала я. Убила я того мужчину в амбаре или нет? Какой рассказчик говорил – инструктор или лжец?
– Просто очень, очень сильно радуйся, что ты этого не сделала.
Меня тошнило от ответов, которые не были ответами, но у неё шла кровь, и я отвела её волосы назад, чтобы самой посмотреть, насколько ей «оцарапало» шею. Увидев это, я пришла в ужас.
– Эсте, нам нужно отвезти тебя в больницу!
– Никакой больницы, – устало сказала она. – Я научу тебя, как исцелить меня. Ты сможешь это сделать, располагая такой ужасающей силой. Так ты внесёшь компенсацию за то, что сделала с этой кухней.
Тяжело вздохнув, я простонала:
– Это не ограничилось кухней.
Её глаза широко распахнулись.
– Что? Где ещё?
Я несчастно посмотрела во двор, и мои глаза наполнились слезами.
Её взгляд проследил за моим.
– Ох, Зо!
Всё во дворе было мёртвым. Каждое дерево, каждый цветок, все кустарники почернели и погибли. Не было больше могучих дубов, увешанных гирляндами и бутылочками на джутовых бечёвках. Они рухнули обугленными кучами. Не было клумб с роскошными цветами, не было магнолий, не было вистерий, оплетавших гараж сбоку, не было кустарников, не было клочков декоративной травы. По двору словно пронёсся дикий пожар, уничтоживший всё на своём пути, и я молилась, чтобы он остановился на этом, и что я не уничтожила ещё и священный сад за пределами двора. Обугленная земля была усеяна ночными созданиями, и я всём сердцем надеялась, что Руфус был далеко, высоко в небе, надзирал за своим ночным королевством, а не оказался где-то среди них.
– Я отняла жизнь, – надломленно произнесла я. – Я обречена?
Эсте свирепо обняла меня.
– Никогда так не думай! Подумаешь так – опять впадёшь в то состояние. Это была не твоя вина. Это вина того, кто пробудил тебя, зная, что ты не обучена. Это не на твоей совести, и даже не смей тащить это на себе.
Я слышала зерно правды в её словах, но для моего сердца это не имело значения. На рассвете я похороню каждый из почерневших скелетов, всех летучих мышек и белочек, устроившихся в своих гнездах и дремавших; птиц; змей, прятавшихся в гуще кустарников; грызунов и кота, хотя я даже не догадывалась, что он жил с нами; выкопаю их могилы, пытаясь понять, какую компенсацию я могла внести, чтобы как-то искупить содеянное.
Я действительно убила мужчину в амбаре?
Если так, то по словам Эсте, для меня уже нет пути назад. И по её словам, я не только должна скрывать от горожан, что я могу быть не Кэмерон, но ещё и умалчивать о том, что я, возможно, убила, не дав клятвы. Опасность, опасность всюду.
Я ведьма. В этом отношении у меня не осталось больше ни капли сомнений.
Ещё и чертовски могущественная ведьма.
И вполне возможно, что очень, очень плохая. На кратчайший момент я испытала ещё один прилив ярости. Если бы только мама сказала мне, если всё поистине сводилось к выбору, мы могли бы научиться быть хорошими, разве нет? Она была доброй, я была доброй – само собой, мы могли бы стать светлыми! Нет ничего такого, чего бы не смогли достичь два любящих друг друга человека, сделавших сознательный выбор и соблюдавших дисциплину.
Я быстро и крепко подавила свою ярость. Я больше не имела права на сильные чувства. Роскошь эмоций, как и всё остальное в моей жизни и в моём будущем как ведьмы, придётся заслужить. Я свирепо поклялась, что больше никогда не соскользну в столь ужасающую тьму.
Если выбор стоял между тем, чтобы нанести вред мне, кому-то ещё или миру, то я свирепо клялась, что в следующий раз принесу в жертву себя. Но следующего раза не будет.
Ах, клятвы, которые мы даём с таким абсолютным убеждением.
Я начала гадать, может, вселенная использует их, чтобы испытать нас.
Глава 18
Алисдейр
Это началось в невинности, как и многие величайшие зверства мира.
Я должен знать, я был свидетелем бесчисленных актов зла, и зачастую даже их виновником до того, как меня приговорили к этому аду, вынудили быть вечно близким и всё же вечно разлучённым с Рианнон, которая терпит свой собственный ад от рук наших врагов.
Но я отхожу от темы.
История Зо Грей до сих пор развивается; есть более старая история, которая должна быть рассказана. Я, может, и приговорён к вечности, но мой враг не знает такого бессмертия, лишь раз за разом обманывает смерть. Однажды я каким-либо образом остановлю это. Я одержу победу.
Это история, которая начинается сотни лет назад.
Дитя понятия не имело, кто она такая.
Как и те, кто её растил.
Мир покинутой малышки неизвестного происхождения сводился к хижине с земляными полами и соломенной крышей, состоящей из одной комнаты с двумя чердаками для сна и постоянно изменяющимися чудесами полей и ручьёв, в которых тяжело трудился её отец в обмен на защиту их феодального лэрда.
Однажды возникнет немало дебатов о том, отколь она пришла – к тому моменту, когда она уже скандально прославилась – но скромные крестьяне, которые бесконечно мечтали о своих детях, но лишь оказывались такими же бесплодными как и большинство злосчастных пересохших полей, не страдали такими заботами. Это было благословение, что младенец обнаружился на их пороге в тёмную и штормовую ночь, столь неспокойную, что они не услышали бы её крика, если бы не минутное затишье, в момент которого один душераздирающий плач пронзил ночь.
Утащив промокшую малютку в свой дом и сердце, пара не задавала никаких вопросов. (Лишь один раз приглушённо пошептались меж собой, что она может быть нежеланным внебрачным отпрыском их лэрда). Ни об изысканных вещах, в которые она была запелёнана, ни даже о толстом мешочке с золотом, который навеки изменил бы их благополучие, вот только они аккуратно припрятали его за камнем в уголке их хижины, высоко, под самыми балками крыши. Любовь дитя нельзя купить и оплатить, её можно лишь получить в дар, как они получили её от этой малышки.
Они поклялись, что однажды золото перейдёт в её руки, обеспечив ей славного мужа и жизнь без забот. Но до того времени она познает неприукрашенные, зачастую суровые правды сменяющихся времён года и почвы, ценность заполненной кладовой, тепло любви, не развращённой глупостью и дешёвыми безделушками.
Это началось с невинности и благих намерений, как начинается многое великое зло.
Ребёнку было семь – юная девчушка несравнимой очаровательности и дружелюбной натуры – когда её мать упала с крыши, которую она латала, пока её муж уехал заплатить ежегодную десятину. Её мама неудачно приземлилась, и угол, под которым её шея вывернулась на каменной плите, алая лужа, нимбом расползавшаяся вокруг её головы, наполнили дитя ужасом того, что смерть близка.
Пока она стояла, завывая от горя и наблюдая, как лицо её мамы делалось бледным как снег, а глаза стекленели, Смерть воистину пришла; великий Араун, кельтский бог Потустороннего Мира, в длинном развевающемся плаще, будто прибывший среди дикого шторма.
Закричав, дитя бросилось на тёмного мужчину, требуя, чтобы он её не забирал – голосом, который не допускал сопротивления, голосом, которому её никто не обучал, голосом, который исходил из крови и костей.
Смерть потребовал: «Ты уверена, что желаешь этого?»
«Да, – прокричало дитя. – Оставь её в покое! Верни её мне!»
