Текст книги "Дом на Уотч-Хилл (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
«У этого есть цена», – сказал Смерть.
«Меня это не волнует!» – закричало дитя.
Смерть улыбнулся. «Однажды будет волновать».
С этими словами тёмный мужчина исчез.
Когда её мама поднялась с камня, выглядя шокированной и сбитой с толку, щеголяя гадкой, но небольшой ссадиной на коже головы, дитя бросилось в её руки, и они цеплялись друг за друга, рыдая от облегчения.
Узнав, что на следующий день деревенская повитуха споткнулась о метлу, ударилась головой об угол вручную вытесанного стола, который её муж подарил ей в день их свадьбы, и сломала шею, мать и дочь сделали то же, что делали все жители деревни, и принесли горюющему вдовцу свежеиспечённые буханки хлеба и заливное из бараньей ноги. Они бормотали истовые слова благодарности, когда отправлялись домой, к своему собственному благосостоянию, и больше не думали об этом.
Поскольку её мама вечно журила её за буйное воображение – фейри не резвились в журчащем ручье, сплетничая о ближних и дальних делах человеческих, а птички не пели о печалях или радостях грядущих сезонов (вопреки тому, что предсказания их дочери оказывались зловеще точными) – дитя решило, что лишь вообразила себе тёмного мужчину, поддавшись панике и бездумному страху.
Вплоть до той ночи, когда он пришёл вновь.
Часть III
В умиротворяющих, дурманящих затишьях между ужасными событиями я в поместье Кэмерон испытывала радости, каких никогда раньше не знала.
Например, простое удовлетворение оставаться на одном месте, зная, что принадлежу этому месту.
Я жаждала наслаждаться проживанием в Постоянном Доме, иметь возможность наблюдать, как череда сезонов год за годом разыгрывает свои бесконечные, постоянно меняющиеся проявления, смаковать богатые, пёстрые нюансы в одном и том же месте, с теми же лицами. Наслаждаться одними и теми же праздничными традициями с одной и той же компанией друзей, в жизни, которую не накрывали вечной тенью бегство, болезни, беспокойство и страх. Наряжать ёлку одними и теми же рождественскими украшениями (иметь рождественские украшения!) и устраивать ежегодную вечеринку для одних и тех же соседей.
Я долгое время верила, что близкое знакомство с чем-то одним гораздо более ценно, чем поверхностное знакомство со многим. Это придаёт чувство укоренённости, а оно бесценно.
В коридорах особняка Кэмерон, в городе Дивинити я нашла всё это и даже больше.
Только для того, чтобы всё это у меня отняли.
Глава 19
Я привыкла думать, что никогда не лгала себе. Возможно, в первые двадцать четыре года моей жизни так и было, потому что мне недоставало соответствующих эмоций, чтобы страдать от необходимости их избегать. Думаю, самообман порождается глубинными, тревожащими эмоциями, встреча с которыми для нас невыносима, поэтому мы рассказываем себе изменённую версию правды, чтобы отражение в зеркале наших сердец было более пристойным.
Я едва не убила свою лучшую подругу. Если бы я таила по отношению к ней хоть крупицу настоящей злобы, она была бы мертва.
Возможно, я убила мужчину в амбаре. Этот факт ещё не установлен. Я дважды искала знания в книге, ведущей повествование от двух лиц, и у меня не хватало умения отличить правду от лжи. Возможно, оба рассказчика имели скрытые мотивы. Мне как женщине, которая всю свою жизнь была ведома одним-единственным мотивом – сохранить жизнь моей матери или, по крайней мере, облегчить страдания – тревожно было обнаружить, что другие люди преследовали множество, на мой взгляд, эгоистичных целей, направленных исключительно на получение выгоды для себя. Даже у Эсте были эгоистичные цели: подчиняться наказам наших матерей, будучи моей лучшей подругой; любить меня, зная, что меня контролировали и мне лгали, и она тоже мне лгала или в самом мягком свете под давлением скрывала критически важную информацию. Как кто-то может жить с таким внутренним конфликтом?
А моя мать… лишь Бог знает, какие мотивы были у неё.
Чтобы выжить в этом странном новом мире с сильными эмоциями и смертоносной силой, я должна была начать мыслить, как все остальные, или я ни за что не увижу приближения следующей опасности. Или, что ещё хуже, сама стану опасностью. Стало быть, пришло время мыслить эгоистично и думать о самозащите.
Джоанна Грей вырастила меня непростительно наивной.
По каким-то причинам она готова была расстаться с собственной жизнью, чтобы я такой и оставалась.
У меня не было сомнений в том, что она любила меня. Это означает, что она искренне полагала, будто это единственный возможный вариант, который у неё имелся.
Что вызывало лишь один чёртов вопрос: чем таким я могла стать, если данная перспектива так её ужасала?
***
После того, как Эсте уехала, с большим количеством объятий и отнюдь не малым количеством слёз (она была права, исцелить её поверхностную, но весьма большую рану оказалось намного проще, чем учинить такое разрушение), я пошла во двор, чтобы наблюдать, впитывать и наказывать себя за свою беспечность, осознавая, что вопреки любви к моей лучшей подруге я теперь испытывала не менее глубинную настороженность в её адрес. Я не была уверена, что смогу скоро простить её за то, что много лет назад она не рассказала мне правду. Мне нужно было упорядочить слишком много эмоций, и в моём распоряжении имелись лишь несоразмерные для такой задачи инструменты.
Под угасающим светом луны я собрала пепельные останки животных в большую плетёную корзину, используя сачок для бассейна, чтобы выудить поджарившихся летучих мышей и сов (ни одна из них не была стигийским филином!) из некогда сверкающей воды, благодаря небеса за то, что я не натыкалась на скелеты телохранителей. Сила, которую я призвала, пришла такой стремительной и ожесточённой волной, что я понятия не имела, откуда она взялась.
Затем я какое-то время сидела на покрытых сажей камнях брусчатки, пока рассвет медленно начинал золотить обсидиановый горизонт за гаражом. Я надеялась, что будучи ночным существом и всё такое, Девлин может выйти, но возможно, он как тёплый вампир уже ушёл куда-то под землю. При условии, что тёплые вампиры, как и холодные, также избегали солнца и проводили дневные часы в подземных склепах. Если бы он появился, я бы засыпала его вопросами.
Боже, я жила в мире ведьм и вампиров, разрушенных кухонь и дворов, разумных книг и тел в амбарах, покушений на убийство и успешных убийств!
Какое-то время я прикладывала усилия – пока наблюдала, как солнце медленно распускает свои лучи в неизменно расширяющемся диапазоне золота, сменяющегося бледно-розовым, а затем голубым – убедить себя, что я сошла с ума, сломлена смертью матери, и ничего из этого не происходит. И что воистину, безумие будет предпочтительнее моей нынешней реальности.
Я взглянула на корзину скелетных останков рядом с собой и вздохнула.
Реально, всё слишком реально.
Внезапно корзину схватили с земли, и голос рядом со мной резко произнёс:
– Немедленно возвращайтесь в особняк и приведите себя в порядок, мисс Грей. Этот вопрос будет решён.
Я повернулась и уставилась на мистера Бальфура.
– Что вы здесь делаете?
– Каждая ве… – он оборвал себя с приглушённым ругательством, затем продолжил: – Каждая персона определённой масти в Дивинити почувствовала, что вы сделали, в тот же момент, когда вы это сделали. Я направился на холм в то же мгновение, как мисс Хантер поехала в аэропорт с Эвандером. О вашей… неумышленной промашке позаботятся. Вам не стоит беспокоиться об этом. Но я должен настоять, чтобы вы оставались внутри особняка и ничего не делали – и я говорю серьёзно, вообще ничего – до 00:01 вторника, когда вы прочтёте письмо Джунипер. Как по-вашему, быть может, вам удастся скоротать следующие сорок часов в безобидной манере?
– Это вы мне сказали пригласить сюда Эсте, – ответила я грубо.
– Однако я не говорил вам идти в клуб, и я также не говорил вам по необъяснимым причинам развязывать с ней войну или вымещать это на поместье в такой чрезвычайно заметной манере. А теперь идите в свою комнату!
Я моргнула, ошеломлённая.
– Вы только что сказали мне «идти в мою комнату»? – мне ни разу в жизни не говорили «идти в мою комнату». У меня не было отца, и я никогда не давала маме повода говорить так.
– Я совершенно точно это сказал. Оказавшись там, вы сделаете себе маникюр, педикюр, примерите наряды, почитаете книжку, примете ванну с пеной, побалуете себя всеми занятиями, которыми занимаются благовоспитанные, кроткие женщины, когда они желают расслабиться. Вы будете заниматься бесполезными, обыденными, безобидными вещами. Вы не будете исследовать дом. Вы не будете искать ответы. Вы не будете испытывать любые ваши… способности. Вы вообще ни по какой причине не будете покидать особняк. Вы сделаете себя маленькой – очень, очень маленькой – и неподвижной. Вы меня поняли?
– Я должна присягнуть, – пробормотала я. – Так я опасна.
Он открыл рот и закрыл обратно.
– Дайте угадаю, – едко выплюнула я. – Условия наследования. Я разрушаю кухню, этот некогда очаровательный сад, я убиваю каждое существо в его пределах, и тем не менее, вы всё равно придерживаетесь своих чёртовых условий.
– Не забудьте про газон перед домом, – выплюнул он в ответ. – Джунипер говорила, что с вами проблем не оберёшься. Я понятия не имел, какой прозорливой она окажется.
Я разинула рот.
– Его я тоже обуглила? Что насчёт Полночного Сада?
– Недосягаем даже для вас, – пробормотал он. – Таким образом, вы не пересекли непересекаемых черт, и я не потеряю вас как наследницу Кэмерон.
– Что, если я потеряю себя до вторника? – воскликнула я.
– Вот именно поэтому вы немедленно пойдёте в свою комнату и ничего не будете делать.
– Почему я не могу присягнуть сейчас? Почему нельзя начать моё обучение? Я знаю, что я ведьма. Весь чёртов город знает, если верить вам.
Ощетинившись, он резко произнёс:
– Если бы я хоть немного понимал, о чём вы говорите в этом своём гипотетическом мире, в котором только персоны «определённой масти» и определённо не «весь чёртов город» знает вещи, я бы сказал вам, что между первым пробуждением и церемонией принесения присяги должно пройти минимум семь дней, иначе присяга провалится, и факел Кэмерон не зажжётся.
– Такое когда-либо происходило? – спросила я, испытав укол нервозности.
Его взгляд помрачнел.
– В этом вашем гипотетическом мире я ещё не появился на свет, но да, однажды.
– Что случилось?
– От каждого, кого вы спросите, вы услышите разную версию историю, и никого из тех, кто действительно присутствовал, уже нет в живых. Единственное, в чём согласны все – это то, что в корне лежало некое вмешательство серого дома. Якобы они оспорили присягу.
– Зачем?
– Вот тут истории кардинально разнятся. Я ни разу не слышал версии, в которую поверил бы.
– А какие версии вы слышали?
– Пересказ ничем не подтверждённых сплетен – это спекулятивная клевета, – натянуто сказал он. – Я поведал вам об этом лишь для того, чтобы подчеркнуть факт: в идеале между этими событиями проходит две недели, чтобы добиться благоприятных результатов, но вообще требуется минимум семь дней и ночей проживания в поместье Кэмерон. Пробовать что-либо ранее будет бессмысленно, тщетно, совершенно неэффективно – вам нужно ещё больше описаний, или вы уловили смысл? Всё это гипотетически, разумеется.
– Что ж, гипотетически, – отрезала я ледяным тоном, – я думаю, этот ваш план испещрён вопиющими изъянами, непредвиденными, колоссальными дырами и негипотетическим, катаклизмическим потенциалом. Я могла убить свою лучшую подругу! Вы это понимаете? В этой корзине мог лежать её скелет!
– Едва ли он бы туда поместился, – бесстрастно заметил мистер Бальфур.
Я наградила его взглядом, который, как я подозревала (если бы он был приправлен полной мощью моей неустойчивой и ужасающей силы) вполне мог бы убить, и осознала, что мне придётся быстро научиться контролировать свои мельчайшие выражения.
– Это просто вопрос физики, – раздражённо пояснил он. – Дурацкий, бесчувственный комментарий, и просто первая мысль, пришедшая мне в голову. И да, это стало бы гораздо более крупной проблемой. Но всё равно не непреодолимой. Гипотетически.
– Я говорю вам, что чуть не убила свою лучшую подругу, а вы можете лишь сказать, что это не было бы «непреодолимой проблемой»?
– Вы понятия не имеете, что стоит на кону. Вы думаете, такое наследие, сотни миллионов долларов, миллиарды во всемирных инвестициях, полная мощь… гм… города… вечно стоящего за вами, даётся без трудностей, без определённой платы?
– Плата в том, что я должна быть злой? – прорычала я.
Он напрягся с прямой как кол спиной.
– Кэмероны – светлый дом, – прогрохотал он. – И всегда были им. Гордые и верные, с восхваляемой историей, тянущейся на столетия в прославленное прошлое. Вы, гипотетически, происходите от самой могущественной светлой родословной в этой стране, которая входит в дюжину самых могущественных светлых домов мира, среди всех систем верований и практик.
– Гипотетически, – прорычала я. – Определение: в воображаемой или подразумеваемой манере, которая необязательно является правдивой или действительной.
Мама с младых лет научила ценить важность словаря, работать с ним, использовать его, чтобы стать лучше. Другие, говорила она, могут смотреть свысока на нашу бедность, но им не удастся презирать нашу нехватку красноречия. Фраза, хорошо произнесённая в удачно выбранный момент, может заткнуть даже самых резких критиков. Здесь я лишь стремилась подчеркнуть, что мистер Бальфур, вместе со всеми остальными, вполне возможно, врал мне. И что слово «гипотетически» в моём понимании было чрезвычайно опасным словом.
Его ноздри раздувались.
– Фактически, Кэмероны – это светлый дом, среди самых светлейших в мире. И я вполне уверен, что ваша подруга, которую вы чуть не убили, должна была сказать вам об этом. Здесь не терпят зло. Не под моим присмотром.
– Вы в этом уверены.
– Совершенно.
– Пригласите меня, – приказала я.
– С вашего дозволения, – рявкнул он.
– Опустите все свои щиты, – потребовала я.
Он сделался неподвижным как камень.
– Этого я не могу и не стану сделать. Если вы неспособны прочесть моё сердце с такими щитами, которые я считаю необходимым оставить, то вы не та и не то, чем я вас считаю. Гипотетически. Есть части моей жизни, которые вам никогда не будет дозволено рассматривать. Они никак с вами не связаны. В душе человека есть святилище приватности, на которое Джунипер никогда не посягала.
Я никогда не думала, что могу так сильно презирать слово «гипотетически». Я хотела свирепо разодрать его. Вот что сделала бы озлобленная Зо. Я никогда не буду такой женщиной. Я ровно встретилась с ним взглядом и погрузилась нежно, с чрезвычайной заботой, устремляясь к его сердцу, а не к его разуму.
Сердце его было сильным и истинным. Он любил свою жену безгранично и глубоко. Он любил свою дочь просто запредельно. Часть его сердца никогда больше не будет цельной с тех пор, как он потерял Эрин в пожаре. Было что-то… что-то ещё, что он тоже потерял, нечто забаррикадированное за непроницаемыми стенами.
Он заботился обо мне. Очень сильно, что я обнаружила с удивлением. Он боялся за меня, беспокоился за меня, хотел лишь лучшего для меня и от меня. Это самое близкое подобие отцовских эмоций, что я когда-либо чувствовала, и это едва не сокрушило меня.
– Но я всё испортила! – воскликнула я. – Как вы можете чувствовать такое ко мне? – будто я сияла, обладала великой ценностью, однажды сделаю много хорошего, и что я была безупречной кандидаткой, чтобы возглавить этот город и ковен.
– Гипотетически, – тихо сказал он с нотками усталого смирения, – у нас было мало вариантов. Сорок часов и семь минут. Это всё время, что вам нужно посидеть спокойно и тихо выживать, не навредив себе или кому-то ещё. Потом вы сможете открыть письмо Джунипер, а я смогу ответить на ваши вопросы. Мы присягнём вас, хотя я бы предпочёл подождать две недели и потратить это время на ваше обучение. Факел Кэмерон вновь вспыхнет ярко. Вы всегда будете в безопасности. Мы не допустим, чтобы вы были потеряны. Мы встанем за вами, соберёмся вокруг вас до тех пор, пока вы живы, будем делать всё, что в наших силах, чтобы вы прожили долгую и счастливую жизнь.
Его лицо смягчилось.
– Это наша вина, что всё приходится делать так. Мы не нашли вас своевременно. Вы не несёте на себе вины за случившееся. Отпустите это. Тьма, которой мы становимся – если мы становимся ей, если мы разрешаем себе стать ею – выходит наружу, потому что мы теряем веру в себя. Верить в худшее в себе легче, чем сталкиваться с тяготами битвы, необходимой, чтобы восстановить утраченную веру. Не ступайте на этот опасный, эмоциональный путь, мисс Грей. Все мы не лишены изъянов. Никого из нас не пощадили. Зацикленность на наших недостатках противоречит самой цели нашего существования и подрывает её. Если глядя внутрь себя, вы видите лишь плохое, вы лишаете себя возможности приносить хорошее в мир. Мисс Бин – это яркий, изувеченный пример такого и почти безнадёжный случай. Следите. За. Своими. Эмоциями. Отбросьте вину, которая вам не принадлежит. Сидите на месте смирно. Вы почти дотерпели. А теперь, – твёрдо отчитал он меня, – уходите. Примите душ. Вы пахнете ужасно. Когда вы увидите этот двор в следующий раз, он будет в точности таким, каким был.
Я уставилась на него.
– Это возможно?
– В Дивинити, при верных обстоятельствах, с силой Кована, возможно всё, что угодно, – далее он быстро добавил: – Гипотетически, конечно же.
– Я думала, это называется «ковен».
– Гипотетически, ковен – это тринадцать ведьм. А Кован – это тринадцать семей Высококровных ведьм, в общей сложности 169. Это будет первый раз, когда Кован объединится за вашей спиной. Последнего раза никогда не будет. Конечно же, всё это…
– Знаю, – раздражённо пробормотала я. – Гипотетически.
Ни один из нас в этот момент не имел представления о том, как скоро его последнее утверждение подвергнется проверке.
***
В одной из множества коробок со всякой всячиной лежал набор для маникюра и педикюра с дюжиной оттенков изящного пастельного лака. Я усмехнулась, когда увидела его. Какой смысл делать маникюр на руках, которые каждый день трудились без устали, или педикюр на ногах, которые вечно обуты в удобную и практичную обувь?
Больше не усмехаясь, я выудила коробку, приняла душ, воспользовалась скрабом, побрила ноги, подольше подержала кондиционер на волосах, высушила их, затем села красить ногти на руках.
Получилось ужасно.
Как, чёрт возьми, женщинам с одной доминантной рукой удавалось это делать?
Мне потребовалось четыре попытки – накрасить и снять лак, накрасить и снять лак – но наконец-то обе мои руки и обе мои ноги щеголяли одинаковым жемчужно переливающимся светлым лаком, нанесённым относительно хорошо, ну или хотя бы больше не образующим корку на моей кутикуле.
Окей, я убила три часа. Ай да я. Теперь у меня оставалось тридцать семь часов и семь минут, на протяжении которых надо занимать себя такими обыденными мелочами, чтобы я не могла испытать даже проблеска сильных эмоций.
Слишком поздно. Сильная эмоция бурлила и кипела в моём животе, подогреваемая бесконечными вопросами. Кто я? От чего или от кого моя мать бежала на протяжении всех наших жизней? Кто мой отец, и как он вписывался во всю картину? Была ли я вообще Кэмерон? (На этом моменте я чуть не вскочила с кровати, чтобы отправиться обыскивать особняк сверху донизу в поисках генетического анализа, однако этот дом вмещал в себя множество взрывных томов, и с этой мыслью я с изрядным опасением покосилась на книги на полках, молясь, чтобы ни одна из них не слетела, чтобы сказать мне ещё что-то расстраивающее). Почему моя лучшая подруга никогда не рассказывала мне правду?
Шумно вздохнув, я вскочила с кровати, схватила свою суму и поискала там баночку, которую дала мне соседка во Франкфорте, Индиана, когда я сгорбилась на улице, рыдая. Миссис Хоторн, измученная мать четырёх детей, чей муж недавно оставил её – и чьи дети занимались всеми существующими видами спорта, что заставляло её постоянно то подвозить их туда, то забирать домой – обняла меня одной рукой, пока я плакала. Она вложила в мои дрожащие руки маленькую баночку, пока мы склонились друг к другу. Сказала, что иногда просто невозможно постоянно чувствовать все чувства, и это не слабость.
Я настороженно покосилась на баночку.
Ни разу в жизни я не использовала меняющие настроение препараты. Надо признаться, были времена, когда я смотрела на бесконечные флаконы с мамиными таблетками – многие от боли, многие обещали сонливость – и гадала, может, мне удастся нормально проспать всю ночь, если я приму одну из них, но я никогда не соглашалась приглушать свои органы чувств на случай, если она проснётся ночью и будет нуждаться во мне.
Теперь я прочла этикетку, поискала в интернете, чтобы определить, что именно делал препарат, затем вытряхнула две маленькие круглые жёлтые таблетки и выпила их с глотком воды.
ГАМК-модулятор – само собой, это успокоит драконицу внутри.
(ГАМК – гамма-аминомасляная кислота, важнейший тормозной нейромедиатор центральной нервной системы; при нарушении синтеза ГАМК в организме возникают нарушения процессов защитного торможения нервных клеток и рост тревоги, – прим).
Я свернулась калачиком на боку, накрылась одеялом с головой. Оставалось тридцать шесть часов, пятьдесят две минуты.
В итоге я погрузилась в блаженный сон.
И видела сны.
Этот сон не походил на любые другие, что я видела.
Намного более яркий и осязаемый по сравнению даже с теми, что я видела с тех пор, как вошла в поместье Кэмерон.
Я находилась в тёмном месте, столь чёрном и непроницаемом, что поначалу я подумала, будто мне снится, как я ослепла.
Но в итоге, напрягая глаза, чтобы различить что-нибудь, что угодно где-то вдалеке, я заметила бледное оранжевое свечение. Тусклые, тенистые, укрытые плащами и капюшонами фигуры стояли кругом возле статуи чего-то, что я не могла описать; можно лишь сказать, что это было гигантским, возвышалось над ними, и очертания его по неизвестным причинам затронули струну атавистического ужаса в моём сердце.
Фигуры напевали быстрым и ритмичным стаккато, снова и снова, но я не могла различить слова.
Я поразилась, осознав, что я согнулась на четвереньках в темноте, словно пряталась от кого-то или чего-то. Действительно, у меня было ощущение, что здесь я на запретной территории, и если меня поймают на вторжении, с меня стребуют ужасную цену.
Всё было таким осязаемым и реальным: грубый и холодный каменный пол под моими голыми коленями и ладонями, едкость горьких трав, пропитывающих дымом воздух, огромный котёл, источавший медный запах и бурливший над слабым синим пламенем. Меня охватила торопливая потребность узнать больше, будто я должна находиться здесь по какой-то причине, быть может, препарат вывел меня за пределы моего разума в эфир (в таком случае, возможно, я больше никогда не посмею принять какой-либо препарат), так что я начала потихоньку продвигаться вперёд, красться с беззвучной неприметностью, в итоге опустившись на живот, чтобы подползти ближе. Наконец, слова стали ясными:
Свести её с ума, заставить страдать
Благую удачу до дурной истерзать
Посеять страх, принудить наследницу к борьбе
Искупать её свет во блаженной тьме
Да будет так, как мы просим
Сами наши души мы тебе превозносим
«Наследница», – сказали они, и не оставалось сомнений в том, кто это. Я ахнула. Ничего не могла с собой поделать.
Напевы мгновенно прекратились, и тенистые фигуры как одна резко повернулись в мою сторону, хотя как они могли услышать мой тихий вздох сквозь свои напевы – это вне моего понимания.
«Проснись, проснись, проснись, Зодекаймира! – беззвучно визжала я. – Отступай, отступай, беги!»
Я хотела знать, кто они. Мне нужно было увидеть лица моих врагов.
Затем они двинулись невозможным образом, вместе как одна, словно призраки в плащах, смахнутые ветром. Даже статуя, казалось, перекатывалась рябью и волнообразно колебалась, будто поворачивалась посмотреть, и я знала, что не посмею задерживаться. Внезапно я ощутила дополнительные присутствия и резко повернулась, обнаружив густой серый туман, подступавший ко мне сзади, и внутри этого странно ужасающего, ледяного тумана проступали тенистые очертания лиц в капюшонах.
Тьма передо мной, серость позади!
Я подумала о горении мамы, о том, как ужасно она была убита, об агонии её страданий, и использовала это как кол в сердце, чтобы заставить себя проснуться.
Когда я резко села в кровати, хватая воздух ртом, прижимая руку к сердцу и дрожа с головы до пят, комната была такой тёмной, что в первые кошмарные секунды я боялась, что не сбежала. Но постепенно, пока мои глаза привыкали, я смогла различить очертания мебели, которые сказали мне, что я действительно вернулась в свою комнату.
Я тут же взглянула на французские двери, за которыми мерцали гирлянды и синие бутылочки, побрякивающие друг о друга на джутовых бечёвках, свисавших с веток деревьев, которых не было там этим утром. Я осознала, что спала так долго и крепко, что наступила ночь, и я смогу открыть письмо Джунипер примерно… я проверила время на телефоне… через двадцать пять часов.
Видимо, Кован сделал то, что обещал мистер Бальфур. Стёр разрушение, что я учинила, будто его никогда и не было.
Моей первой мыслью должно было быть: «Кто мои враги и как мне продолжить безопасно коротать те часы, что мне остались?»
Вместо этого мои мысли были о ночных часах и, конечно же, о Девлине.
***
На часах было 23:32, когда я помедлила, держа руку на дверной ручке моей комнаты, всецело намереваясь нарушить приказы мистера Бальфура и покинуть свою комнату (ну то есть, как минимум мне нужно есть, а это означало, что кухня явно в пределах разрешённого, так почему гараж должен быть под запретом?) и украдкой последний раз взглянула в зеркало.
В тот самый момент я не врала себе. Я знала, что мне надо. Секс, а именно двадцать четыре часа и двадцать восемь минут секса, и поскольку ехать в Новый Орлеан, чтобы увидеть мужчину (ведьмака! – и я отчаянно желала знать, из какого дома), которого я поистине жаждала увидеть, будет считаться куда более серьёзным нарушением правил, чем вылазка в гараж, которую я считала лишь небольшим отступлением от недвусмысленных приказов, придётся довольствоваться Девлином. С последствиями нарушения одного из своих незыблемых правил я разберусь, когда присягну. Девлин присутствовал только по ночам. Само собой, я сумею избегать его в будущем.
Я была уверена, что если таким образом займу себя до 00:01 вторника, то смогу не причинить вреда себе и не стать источником вреда для чего-либо вокруг.
И если Девлину весь завтрашний день нужно было оставаться где-то в темноте, тем лучше. Я останусь с ним. Спрячусь с мужчиной, которого я своим глубоким зрением оценила как постоянного и истинного. Серьёзно, мне больше некуда было деваться, и я слишком хорошо себя знала.
Здесь, в одиночестве, уныло бродя между кухней и спальней, я в итоге поддамся одной из своих бесчисленных тревог и страхов, пойду осматривать особняк или искать книги, с которыми я не смела консультироваться при таких обстоятельствах… и я не могла отбросить ощущение, что сон, который я испытала в таких осязаемых деталях, был чем-то большим, чем просто сон. Что где-то там тёмный ковен проклинал меня, призывая то, что они там призывали для сеяния хаоса, чтобы подорвать меня. Не дать мне стать наследницей Кэмерон. И я могла лишь сделать вывод, что тот серый туман – это «бездна», в которую Эсте предупреждала меня не смотреть. Мне совершенно точно, чёрт возьми, показалось, что бездна смотрела на меня, по крайней мере, в моих снах.
Неделю назад? Абсурдные мысли.
Сегодня? Всё слишком пугающе правдоподобно.
Пусть Кован восстановил урон, который я нанесла, я ещё не дала клятву им, и, что более важно, по моим подозрениям, они также не давали клятву мне. Мистер Бальфур отдал приказ, так что они подчинились. Я подозревала, что было бы сложно объяснить множеству Бледнокровных в Дивинити, как непосредственное окружение сгорело за одну ночь, но только по периметру и не затронуло дом. Мудрее было восстановить всё, пока странность не была замечена.
Я подумывала почитать записную книжку, которую составили для меня Эсте и Далия, но и её посчитала опасной. Я могла найти в их руководстве нечто расстраивающее (помимо постоянного напоминания о том, что написавшие его женщины врали мне десятилетиями), и более того, кто мог дать гарантию, что один из бестелесных рассказчиков в доме не завладеет его страницами?
Я ничему не доверяла. Ни написанным словам, ни произнесённым.
Что же мне оставалось?
Невербальный язык тела, танец старый как само время, существовавший ещё до любого языка. Учитывая те колоссальные сложности, которые мужчины и женщины испытывали при общении друг с другом, подумала я, забавляясь, возможно, так и должно было оставаться. Молчание, не считая охов и стонов.
Я жаждала обрушить колоссальность своих нестабильных эмоций на тело мужчины. Вылить всё это из меня, утопить его в этом. Отвлечь себя, забыться, утратить всякое ощущение времени и места в эротизме взрывной мужской похоти. Встать сильнее, яснее, сдержаннее, ибо я выпустила это.
Возможно, раз я ведьма, моя страсть заставит траву расти роскошнее, побудит цветы распуститься, подумала я со слабой улыбкой. Мне сложно было поверить, что то, как я чувствовала себя в момент занятия сексом, могло внести в мир что-либо, кроме хорошего, если это вообще как-то проявлялось. Само собой, как и в случае с людьми, для ведьм секс был просто сексом, верно?
Тяжело вздохнув, я заверила своё отражение, что я выглядела симпатичной и желанной, и что Девлин будет в восторге, увидев меня; затем повернула ручку двери, переступила порог и тут же грохнулась лицом вниз.
Застонав, я перекатилась и посмотрела, обо что споткнулась.
О Боже.
Я долго смотрела на предмет. Мне не нужно было проверять обратный адрес, чтобы знать, что это такое.
И всё же приносить это сюда было, по моей оценке, невероятно рискованным поступком со стороны мистера Бальфура. Если только он не открыл его и не закрыл обратно, стащив всё, что могло заставить меня испытать сильные эмоции.
Моя рука лишь слегка дрожала, когда я потянулась к бланку с логотипом «Бальфур и Бэрд», лежащему поверх картонной почтовой коробки.
«Вопреки тому, что вы думаете, я его не открывал. Я ваш адвокат и защитник, а не угнетатель. Я верю, что вы сделаете абсолютно всё возможное, чтобы сдержать свои эмоции. Если почувствуете, что не справляетесь с задачей, напишите мне или позвоните. Я тотчас же приеду и безопасно проведу вас через процесс».
В следующих строках я почти слышала его тяжёлый сердечный вздох.
