Текст книги "Как становятся предателями (СИ)"
Автор книги: Изяслав Кацман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)
Всё это бесполезно сейчас объяснять. Поэтому просто повторяю: «Сначала нужно вырастить тех, кто этим оружием воевать будет».
«Хорошо, шонбе» – тагирийское слово в устах Ипаля звучит куда ближе к оригиналу, чем в произношении папуасов. И когда только успел его усвоить. «Я понял твоё пожелание: заниматься изготовлением новых станков. Но для станков будет нужно электричество. Поэтому всё равно понадобятся генераторы и моторы» – тут недавний военнопленный, видимо, вспомнил что-то и на пару минут задумался. А потом выдал: «Наверное, я также займусь обучением людей, которые будут способны применять станки? Ведь даже среди вохейцев, работающих на тебя, никто не умеет ими пользоваться».
Да, досадное упущение с моей стороны. Новое направление в техническом развитии, безусловно, потребует подготовки кадров. Сам же только что упор сделал на обучение.
–Разумеется – говорю – Только хотел на это указать. И как ты намерен учить моих людей?
–Среди моряков, которые были у меня в подчинении, есть двое, хорошо разбирающие в деле. Я их заберу к себе в помощники. Приставим к каждому по несколько местных, чтобы те помогали и учились. Проявившие интерес и желание станут первыми учениками. Потом сделаем первый станок, самый простой и крепкий, чтобы не сразу сломался при неправильном обращении. На нём ученики и будут постигать мастерство.
–Одобряю – произношу, пожимая плечами: действительно, десять станков, если на них способен работать только один человек, смогут произвести столько же, сколько и один станок при одном работнике. А вот при наличии десяти работников и один станок будет эквивалентен если не десяти станкам, то двум-трём точно.
Но тут же возникает естественный вопрос: «А те двое согласятся работать на станках и обучать моих людей?»
«Думаю, я сумею уговорить их» – отвечает подлейтенант.
–Хорошо. Иди.
Шитферу бодро встаёт со стула и движется к выходу. В дверях он сталкивается с мархонским курьером.
Молча принимаю объёмистый свёрток с бумагами. Дождавшись, пока гонец покинет помещение, вскрываю почту…. Буквально полминуты хватило, чтобы от благодушного настроя, царившего на душе после разговора с палеовийцем-ренегатом, не осталось и следа.
Первый лист оказался подробным отчётом Ньёнгно о болезни, гулявшей последние два месяца среди крупного рогатого скота. В самом начале я не придавал сообщениям начальника стад особого значения: подумаешь, то одна, то другая животина сдохла. Но теперь уже нельзя отмахнуться. Происходящее вполне заслуживает название эпидемии: только за последнюю декаду умерло или было забито больше двух сотен витуков. Учитывая, что всего на Пеу имелось их меньше двух тысяч, потери серьёзные. Тем более, мрёт в основном молодняк – взрослые животины, даже если заболевали, дохли куда реже телят. С одной стороны, конечно, хорошо хоть, что дойных коров и тягловых волов в которых уже немало вложено, теряем немного, но с другой, вымирают животины, которые должны через год-другой начать давать приплод.
Благодарение предкам-покровителям, хотя бы для людей коровья болезнь не представляла серьёзной опасности – непосредственно от человека к человеку инфекция почему-то не передавалась, да и у скотины подхватить можно было только, если та уже покрылась лопающимися гнойниками. Пока что из имеющих дело с витукамипапуасов заразилось меньше двух десятков, из них всего один умер, остальные отделались несколькими днями высокой температуры и общей слабости.
Впрочем, тагириец не только живописал катастрофу, но и предлагал способы спасти если не всю скотину, то часть: временная приостановка ввоза из «Страны чёрных» новых партий КРС – пока там не прекратится мор, запрет на перегон коров и быков с побережья вглубь страны, рассредоточение витуков и ограничение на контакты разных стад друг с другом, ну, и на всякий случай, ограничить общение между людьми из разных деревень, ухаживающими за скотом.
Меры, в общем дельные. Вот только остановить импорт скотины из Тагиры так быстро не получится – пара кораблей наверняка в пути; в портах ждут отправки десятки, если не сотни голов, за которые уже частично заплачено полновесными золотыми – придётся куда-то сбывать уже купленных, теряя в деньгах, а потом ещё разбираться с продавцами, платить неустойки. Причём, в свете эпидемии, перекупщики, перегоняющие витуков с пастбищ в глубине «Страны чёрных» на побережье, будут драться за каждый медяк.
Ну ладно, всеми этими деталями пусть занимаются люди Хиштты в Тсонго-Шобе: в том числе на месте решают, что дешевле в итоге в условиях эпидемии – распродать уже закупленную живность себе в убыток «на материке» и заплатить неустойки, или всё же по уже заключённым контрактам доставить молодняк в Мар-Хон, смирившись с падежом половины, если не больше. Или нет – лучше не в главный порт острова, а на побережье Кесу, а оттуда сразу в Верхнее Талу. В тех местах витуков, почитай и нет, так что даже, если скот и заражён, опасности он представлять не будет. Хотя, хрен знает, какие там штаммы бактерий-вирусов на материке бродят – вдруг найдётся среди них такой, что массово передаётся от КРС людям или, не попустите духи-покровители, от человека к человеку. Так что лучше, от греха подальше, вообще прикрыть импорт до конца эпидемии. Несколько сотен золотых невелика потеря по сравнению с тысячами умерших в страшных мучениях папуасов. Тем более, что шансы поймать заразу выше у жителей наиболее «прогрессивных» местностей: транзитно-торгового Мар-Хона с окрестностями, столицы острова с Текоком, руднично-металлургической зоны, а также Тинсока с Бунсаном, служащих аграрно-сырьевым придатком для всего вышеперечисленного. Что существенно ослабит центральную власть и надолго отсрочит окончательное объединение Пеу. Потому – закрыть ввоз витуков на фиг….
Зову Кутукори и начинаю надиктовывать текст распоряжения о приостановке торговли скотом между Тагирой и Пеу….
Глава 2
Глава вторая
В которой герой осознаёт, что рано или поздно приходится расплачиваться, даже если лично ни в чём не виноват.
Электростанция, если честно, на первый взгляд не впечатляла: состоящий из четырёх частей чугунный кожух чуть больше метра в диаметре, скрывающий медную обмотку; невидимая под бурлящей водой турбинка, соединённая с генератором стальным валом.
Да и начало работы не сопровождалось никакими особыми внешними эффектами. Когда по моему кивку Ипаль Шитферу на правах руководителя проекта опустил рукоятку рубильника, замыкая цепь, проскочили между контактами искры – проскочили и исчезли, едва медные пластины легли в пазы между медными же основаниями. К шуму воды, бьющейся под полом из толстых, «в полбревна», досок, и тарахтенью многосоставной силовой установки прибавился гул проводов и медных обмоток…. И всё…. Спустя несколько секунд я мысленно выдохнул с облегчением – ничего не коротнуло и не заклинило. А молодой палеовиец сделал это и вовсе не мысленно. Довольно забавно было наблюдать, как он перед пуском старательно скрывал нервное напряжение, бормоча под нос что-то – похоже, обрывки молитв, обращённых к божественным покровителям Северного архипелага. По крайней мере, мой слух пару раз улавливал имена Чихамиза и Кояфита, самых главных в том сонмище богов и божков, что призваны, по мнению правящей верхушки тюленеловов, помогать идти Палеове от победы к победе.
Я ободряюще хлопнул Ипаля по плечу: «Отличная работа, мой мальчик». Тот улыбнулся несколько напряжённо, пробормотав на смеси родного языка, вохейского и папуасского: «Мы старались. Только сейчас ещё рано праздновать. Посмотрим пару дней. Сначала здесь буду наблюдать, как работает турбина с генератором, затем пройду по всей линии, до конца. Посмотрю, не греются ли где провода».
Мне остаётся только согласно пожать плечами: коль сам головой отвечает, пусть и смотрит всю систему: отсюда и до распределительной подстанции, а потом и до станков и электроплавильных печей с электролизёрами для рафинирования меди в хозяйстве Чирак-Шудая. Пусть старается и проверяет. Труда-то вложено немало: и в изготовление обмотки с магнитами, и в заготовку соединительного вала с дальнейшей её обработкой в уже готовый вал, и в турбину, и в опорные втулки. Да и генераторный зал, чей пол способен выдержать вес всей не столь уж и маленькой установки, тоже отнюдь не тривиальное строение для Пеу-Даринги. «Зал», конечно, громко сказано – просто большая хижина со стенами из брёвен, с крытой деревянной дранкой крышей. А вот пол – другое дело: два десятка вытесанных из камня опор, вогнанных на добрую половину своей высоты в грунт; на них закреплены лаги из тщательно отобранных хвойных деревьев, растущих в Среднем Талу, сверху застелено досками из «каменного дерева». Для подстраховки генератор установлен так, что под его краями четыре каменных столба-опоры.
Места в здании достаточно ещё под пару агрегатов, аналогичных только что запущенному – с таким расчётом и строили, чтобы можно было увеличить мощность первой нашей ГЭС. Даже заранее приготовлены отверстия под них, сейчас надёжно прикрытые щитами из толстых досок, способными выдержать вес человека, и не одного.
Теперь оставалось только надеяться, что годичная работа сотен мастеровых не пойдёт насмарку из какой-нибудь неточности в расчётах или небрежности в изготовлении – возможность зверски казнить виновных в предполагаемой аварии слабое утешение в случае, когда мёрзнущей крысе под хвост будет спущена вся программа модернизации промышленности на пару лет вперёд.
Особых иллюзий я не испытываю – хорошо, если электростанция проработает хотя бы год с той мощностью, которую обещает Ипаль Шитферу. Тогда можно считать, что затея оправдается: этого времени хватит, чтобы электропечи в хозяйстве Чирак-Шудая наплавили достаточно высококачественной стали для изготовления новых турбин и валов, а электролизёры произвели меди чистотой 99,99 на обмотки. Пара самодельных станков, созданных при живом участии изменника-палеовийца, которым предстоит точить да сверлить и день, и ночь, пока не отвалятся лопасти у турбины или не перекосит вал – это уже сугубо попутно и вторично. Главное – металл на силовые установки и провода. Впрочем, не только на них – ещё трансформаторы со стабилизаторами и прочие выпрямители.
Давая год назад «добро» эксперименту по электрификации металлургического района Кесу-Талу, я и не догадывался, во что всё выльется – иначе хрен бы допустил вбухивание целой прорвы ценных ресурсов в столь рискованное предприятие и отрыв уймы рабочих рук от строительства дорог, а квалифицированных кадров (с которыми и так негусто) с медеплавильного и ружейного производства. Но теперь уже поздно. Больше всего процесс напоминал мне сказку про кашу из топора – только роль мяса, крупы и овощей играли бешеные затраты труда на производство высококачественных металлов и их дальнейшую обработку.
Единственное, что утешало: на второй, третий и так далее, энергоблоки траты предстоят чуть ли не на порядок ниже. Во-первых, Ипаль и Ко, набив шишек на опытном образце, решили многие проблемы, неизбежные при создании новой техники «с нуля», и теперь процесс пойдёт быстрее. Во-вторых, под нужды электрификации уже отлажена куча технологических цепочек, можно сказать, целые производства, пусть и мелкосерийные, а чаще вообще кустарные. Бывший подлейтенант, правда, всё время бурчал насчёт постоянной необходимости обращаться к самым примитивным методам и приёмам, сильно удорожающим изготовление в сравнении с использованием того, что было доступно у него дома.
Пуск состоялся, и высокое начальство в моём лице соизволило покинуть место действия, предоставив персоналу станции – паре тенхорабитов под началом Нихту Токита и полудюжине папуасов – заниматься рутинной работой. «Тонбе Китикеру», как переиначили на туземный манер имя попавшего в нечаянную «медовую ловушку» пленного тюленелова, двинулся вместе с великим и ужасным Сонаваралингой-таки. От плотины ГЭС мы потопали вдоль реки по ведущей вниз грунтовке: Чирак-Шудай в своих владениях предпочитал сразу обустраивать нормальные дороги, по которым грузы можно возить хотя бы на воловьих упряжках.
Возле моста через реку пришлось немного задержаться: он был оккупирован отарой, перегоняемой с побережья в Верхнее Талу. Ага, значит, прибыла очередная партия блеющих «пассажиров». Идея заменить телят овцами принадлежала брату моего «распорядителя стадами», который контролировал экспорт живности из «Страны Чёрных»: дескать, нынешняя коровья болезнь на них не действует, растут быстрее витуков, а шкуры и мясо найдут применение, не говоря уже о шерсти, да и молоко с «бяшек» можно получать, пусть и не в таком количестве, зато сыр вкуснее, чем с бурёнок. Насчёт последнего пункта, я лично с тагирийцем не согласился бы, но на вкус и цвет товарищей, как известно, нет. Ну и в качестве тягловой силы овец не используешь.
Вот и возили их весь прошедший год вместо телят. Кьёшиове сумел договориться с некоторыми продавцами о замене одной живности на другую, а частично просто распродал молодняк витуков на месте и купил на вырученные деньги овец с баранами. Вышло в итоге в пересчёте на голову (с учётом потерь на продаже и выплат компенсаций посредникам) практически один к одному. Тут, правда, следовало понимать, что, с одной стороны, стоимость полугодовалых бычка или телочки и вполне взрослого барана сопоставимы, а с другой, брать приходилось, считай, первых попавшихся «заместителей», в то время как кэрээсин на племя выбирали самых что ни на есть элитных.
Впрочем, нынешний завоз так и должен остаться разовой акцией, на которую пошли от отчаяния. Как только импорт КРС вновь станет возможным, овец возить сразу же прекратим: быки нужны для пахоты и перевозки грузов, да и мест на нашем острове, где бяшкам будет комфортно, не так уж и много – кроме Верхнего Талу, пожалуй, только выделенный Людям Света и Истины северо-восточный край Пеу, да Сонав. В остальных местах для них слишком жарко и влажно. Но обитатели последнего вряд ли станут в ближайшее время овцеводами. Так что пока хватит и этих привезённых четырёх сотен вкупе с теми, которых прихватывали с собой да уже успели развести за последние годы мигранты-тенхорабиты. На теплую одежду нескольким десяткам работающих на холодных верхогорьях настригаем шерсти и сейчас – не так уж там и холодно, шуб и валенок не надо, достаточно штанов и безрукавок. А ко времени, когда счёт занятых на медных рудниках пойдёт уже на многие сотни, «шубоносных» зверюг разведут в достаточном количестве.
Вели себя овцы как конченые бараны: с громким блеяньем толпились на дороге, норовили вырваться из общей кучи и сигануть в сторону, в том числе, и прямо в воду. Хорошо, хоть тенхорабитские старосты определили в перегонщики людей, имеющих какой-никакой опыт в обращении с этими безмозглыми созданиями – в первой партии не уберегли всего пару ягнят, а в последующих обошлись и вовсе без потерь. Вот и теперь троица вохейцев виртуозно управлялась с семью десятками разновозрастных овец. То и дело слышались резкие хлопки бичей, которым вторили окрики, полные шипящих звуков, а отара медленно втягивалась на мост. На той стороне её уже поджидала пятёрка тинса, выделенная в помощь иноземным специалистам. Впрочем, сии «новые ганеои» уже и сами научились неплохо справляться с заморскими зверями.
Теперь «шипбоям» остаётся сопроводить подопечный контингент на пяток километров вверх по склонам, к карантинным загонам. А дальше большинству «бяшек» предстоит распределение по овцеводческим фермам Верхнего Талу, а некоторым и более дальняя дорога в Северный Сонав – в Вохе-По и иные деревни иммигрантов.
Моя охрана рассматривала диковинных заморских зверей с видимым интересом. Я же оглядываю отару с некоторой озабоченностью: много ли из них после выбраковки пойдёт под нож – хотя, конечно, с моей колокольни ценность баранов куда ниже, чем быков, всё равно жалко тратить бешеные деньги на их перевозку, чтобы в конце пути пустить на мясо. Только Ипаль Шитферу смотрел на блеющую массу совершенно равнодушно, вскользь – для палеовийца это просто обычная живность. Что они значат для медной промышленности Пеу, а также, сколько труда и ресурсов вбухано в то, чтобы овцы добрались сюда из Тсонго-Шобе, бывшему подлейтенанту неведомо.
Всё-таки годы начинают брать своё: каких-то пять лет назад нынешнее путешествие от Нового Порта до Рудничного пояса и обратно вообще бы не почувствовал, а сегодня уже устать успел. Хорошо хоть селение с казённым постоялым двором скоро. Причём это был не Мужской дом, служащий у папуасов обычно и гостиницей с харчевней, а специальное заведение, где многочисленные путники могли отдохнуть и подкрепиться – те, кто вынужден топать с побережья вверх либо обратно по надобностям медного хозяйства или иным государственным нуждам, могут сделать это бесплатно, предъявив номерную бляху (за попытку подделать сей удостоверяющий личность жетон предусмотрено пять лет «улагу»), остальные в обмен на энное количество ракушек по утверждённому свыше прейскуранту. А что до Мужского дома – не хрен постоянно напрягать его обитателей толпами постояльцев. В иных деревнях, что стоят не в столь оживлённых местах, сохраняются старые порядки насчёт гостеприимства, но там, где моими стараниями каждый месяц перемещаются туда-сюда сотни человек, волей-неволей приходится обустраивать соответствующую инфраструктуру.
В Мар-Хоне инициативные граждане уже успели открыть пару частных постоялых дворов, вполне себе коммерчески успешных, но в Бунсане и Кесу с Талу гостиничное дело полностью находится в ведении казны – по той причине, что в отличие от морских врат Пеу в этих краях в подобного рода услугах большей частью нуждаются мои подчинённые.
Постоялый двор встретил нас тишиной и пустотой обеденного зала, только за столом возле входа уминала варево из коя со следами свинины троица тинса. Раноре, в последнее время заменивший Гоку в должности начальника моей охраны, повинуясь выработанному за годы службы рефлексу, строго поинтересовался: «Кто такие? Куда направляетесь?» Один из болотных жителей хмуро ответил: «Домой идём. Отработали своё». И в доказательство предъявил лист бумаги с печатью канцелярии Наместника Рудного Края. Суниец тут же стушевался и передал документ мне. Я бегло пробежал корявые строки: писал, конечно, не Длинный, а кто-то из его подчинённых. Всё правильно: эти трое отработали положенное им и теперь возвращаются в своё родное селение под Тин-Пау.
Если на принудработы в северном направлении покорённых тинса и бунса гоняли обычно этапами в десятки человек под конвоем, то обратно им предоставлялась возможность добираться своим ходом: работники из одной и той же партии сплошь и рядом исполняли трудовую повинность за разное время – кто-то быстрее благодаря ударному труду, иные же, наоборот, зарабатывали штрафные дни. А во избежание ненужных никому эксцессов выдавалась бумага, подтверждающая, что такие-то граждане полностью отработали положенный срок. По ней же кормили на казённых постоялых дворах в течение декады после выдачи. Этого времени должно хватить, даже тащась с черепашьей скоростью, чтобы добраться до родной деревни.
В принципе, никто не следил особо – куда направляются «новые ганеои», отдавшие свой трудовой долг. Большинство, разумеется, возвращались домой. Но хватало и тех, кто решался остаться на рудниках или при медеплавильнях. Некоторые же оседали в Мар-Хоне или вообще оказывались в столице острова. «Невозвращенцы» были исключительно проблемой односельчан: «свалившие» продолжали до новой переписи населения числиться по прежнему месту жительства, и все повинности на общины накладывались, в том числе, и с учётом таких «мёртвых душ». Старосты тинса-бунса постоянно донимали моего секретаря жалобами по поводу «подлецов, бросающих сородичей», и слёзно просили вернуть их либо войти в положение и уменьшить обязательные поставки продовольствия. Но «проблемы негров шерифов не волнуют».
Организовать сыск «невозвращенцев» и их депортацию по месту «прописки» не сложно, благо, никто из них не прятался. Ещё проще было бы конвоировать отработавших свою норму до родных селений. Но откуда я возьму лишних людей для этого?! Кроме того, не хочется превращать Пеу-Дарингу в полицейское государство с мелочным контролем за всеми. Ну и ещё пара соображений побуждала меня не препятствовать разбеганию представителей самой низшей страты папуасов: во-первых, оно способствовало перемешиванию населения острова, а во-вторых, уменьшало массу «новых ганеоев» и размывало этот слой. Последнее могло показаться странным, особенно на фоне того, что ваш покорный слуга сам и являлся инициатором порабощения болотного народа. Но тут, увы, практические соображения, кои в своё время и привели к появлению на свет нового класса папуасского общества, вступали в противоречие с вбитой в меня моралью человека двадцатого века, которому рабство противно. Вот я и пытаюсь, одною рукой закабалив бунса-тинса, другою дать части из них лазейку в свободную жизнь. Той же цели служило и прикомандирование освоивших грамоту «болотных червей» писцами при неграмотных начальниках.
Раноре побурчал немного для порядку: дескать, быстрее валите домой, не задерживайтесь нигде. Тинса внимали ему молча, ускорив работу челюстями. Судя по всему, если не весь путь, то ближайшие несколько километров «лимитчики» проделают в ускоренном режиме, спеша исчезнуть из поля зрения высокого начальства. Я, конечно, мог бы осадить чересчур ретивого подчинённого, но не вижу особого смысла: пусть суниец покуражится, заодно демонстрируя служебное рвение. Троица отработавших своё рудокопов закруглилась с обедом и почти сразу же засобиралась в дальнейший путь, на ходу благодаря служанок и поваров. Мой главный телохранитель проводил их пристальным взглядом. Впрочем, выходить из трактира и проверять, в какую сторону «болотные черви» направились, Раноре поленился.
Для Сонаваралинги-таки с сопровождающими нашлись, конечно, блюда и повкусней, чем кой с гомеопатической дозой свиной требухи. С утра все успели проголодаться, и потому с удовольствием уминали варёную «курятину» в специях с хлебом-этешем. Настроение у меня было самое благодушное, и я собрался даже объявить охране и мастеровым полуденный отдых – чем балую окружающих крайне редко.
Когда в обеденный зал ввалился, хлопнув хлипкими дверями, запыхавшийся гонец, никаких нехороших предчувствий не зародилось. А зря…. Посыльный, обнаружив в помещении нашу компанию, как-то резко передумал насчёт еды и питья, а вместо этого направился прямиком ко мне.
–«Пану олени» – извергая «аромат» давно (точнее никогда) нечищеного рта хрипит гонец – Послание от тонбе Ванимуя.
–Давай сюда – командую – Иди, отдыхай.
Что там могло случиться такое, ради чего комендант Мар-Хона посылает курьера ловить меня по дороге, вместо того, чтобы просто приказать передать вести в Новом порту, которого никак не миновать….
Разворачиваю письмо. Ванимуй тут, оказывается, с боку припёка: вручен мне отчёт радиослужбы. Ну, насчёт «службы» сильно сказано – кучка молодёжи под руководством Атойта Удтая, возящейся с корабельной радиостанцией трофейного «Далекоплывущего». Очень аккуратно, кстати, возящейся. Никто не лезет, куда не следует – палеовийский матрос за этим зорко следит. Изучают потихоньку радиодело с электричеством, попутно прослушивая эфир – по преимуществу на используемых флотом тюленеловов волнах. Передавать ничего не передают – по причине того, что самим с собой вести радиопереговоры не получается. Ипаль на пару с Айтотом, правда, в рамках «радиокружка» соорудили примитивную искровую станцию, работающую и на приём, и на передачу, но энтузиазм их учеников быстро сошёл на нет – как-то не впечатляет вместо человеческого голоса ловить треск электрических разрядов и считать «точки-тире».
И вот, нежданно-негаданно всё это баловство принесло плоды. Подопечные Утдая ухитрились двое суток назад поймать чьи-то переговоры. Разумеется, ни слова не поняли, но тенхорабитствующему палеовийцу хватило самого факта такого радиоперехвата, чтобы бросить все дела и неотрывно сидеть возле приёмника. И уж у него-то проблемы с языком не возникло. Из уловленных обрывков радиодепеш тюленелов быстро понял: пожаловали соплеменники. Что не сулило ничего хорошего. Потому он сразу же доложил Ванимую. Ну а тот в свою очередь тут же приказал отправить письмо с отчётом Айтота Сонаваралинге-таки.
Поймать Утдаю удалось немного – но хватило, чтобы понять, что в сторону Пеу движется соединение палеовийских кораблей. Расстояние на момент обнаружения можно оценить от тысячи километров или ближе, состав эскадры непонятен, но не меньше трёх вымпелов. Из них – два «Далекоплывущих» (номер восемь и какой-то неустановленный). С остальными кораблями – полная неясность. Но что именно по нашу душу следуют – это точно.
Разумеется, после таких известий послеобеденный отдых отменяется. У самого меня аппетит как-то резко пропадает – с трудом запиваю кислым ягодным морсом уже умятую «курятину», и начинаю подгонять сопровождающих, дабы быстрее закруглялись.
Выбравшись на дорогу, отрываюсь от остальных, таща за собой Ипаля. Мои орлы отстали на полсотни шагов, место открытое – кругом деревенские поля, вдоль дороги кусты низкие, так что подслушать никто не должен. Ввожу экс-подлейтенанта в курс. Тот моментально проникается серьёзностью ситуации.
Да, не вовремя пожаловали тюленеловы с повторным визитом: промышленность в зачаточном состоянии, кремнёвыми ружьями даже «макак» ещё полностью не вооружили; создание полноценной армии только начинается – полгода назад развернули первый цаб «регои-макаки», чуть больше трёх месяцев – второй. Да и через ополчение прогнать успели меньше половины мужского населения твёрдо контролируемых мною племенных областей. Молодёжь, конечно, за последние полтора года практически вся успела пройти месячные курсы обучения военному делу на новый лад, а вот те, кто постарше, затронуты была весьма выборочно.
Давно так не бегал – наверное, с карательной экспедиции в Болотный край. В общем, до Нового Порта добрались мы за полдня. Там уже стоит фошхет Чиншара-Шудо. Впрочем, до отплытия, сказал капитан, почти «стража» – пока погрузят накопившуюся медь. Потому, дабы не терять времени, решаю проинспектировать артиллерийские батареи. Выбираю в качестве объекта проверки восточную, она же «левая» – именно там стоят все снятые с захваченного «Далекоплывущего» орудия и станковые пулемёты. Ипаль следует за мной.
Командующий артиллеристами усатый палеовийский унтер залихватски отдаёт мне честь на флотский манер. Моего спутника он приветствует небрежным кивком головы. Бывший подлейтенант старательно сохраняет каменное выражение лица. Я мысленно ухмыляюсь: отношения между этими двумя, мягко говоря, оставляли желать лучшего.
Когда полгода назад старший наводчик корабельной артиллерии Рикай Тилтак вдруг обратился через своего бывшего непосредственного начальника с предложением занять должность инструктора-командира орудийных расчётов, меня сразу же заинтересовали мотивы такого поступка: тенхорабитом этот унтер-офицер не являлся точно, относясь к Людям Света И Истины с плохо скрываемым неодобрением; изменение собственного положения в обмен на сотрудничество, по большом счёту, ему тоже особо не нужно – и так неплохо устроился, обслуживая и потихоньку совершенствуя в оружейных мастерских те станки на ручной тяге, что уже имелись. Потому я устроил ему при посредничестве подлейтенанта форменный допрос.
Усач тридцати с небольшим лет пустился в объяснения насчёт своих политических убеждений. К сожалению, наличных познаний молодого офицера в папуасском и вохейском катастрофически не хватало для нормального изложения взглядов наводчика-артиллериста. А может, дело в отсутствии в этих языках подходящих терминов. Потому гарантии, что понять мне удалось всё точно, совершенно никакой.
В общем и целом, Рикай Тилтак много лет состоял в каком-то запрещённом и тщательно законспирированном пеноде. Название партии состояло из целых шести слов, среди которых мой слух выловил явно ирсийского происхождения «социалистический» и «демократический». Шитферу, когда его бывший подчинённый раскрыл свою партийную принадлежность, прореагировал в стиле «И ты, Брут» – видно, партайгеноссе орудийного наводчика не в такую уж диковинку на Северном архипелаге, хотя у рядового обывателя их программа вызывает недоумение, переходящее в неприязнь.
Намерения палеовийских не то «демократических социалистов», не то «социалистических демократов» насчёт внутреннего устройства государства в общих чертах сводились к установлению «власти народа, а не кучки богатых» и национализации экономики. Во внешней же политике они выступали за прекращение экспансии и предоставление независимости уже захваченным островам. Правда, при этом соратники Тилтака признавали роль Палеове в деле приобщения покорённых народов к прогрессу, и право на самоопределение у них шло в связке с достигнутым уровнем развития колоний и национального самосознания населения. Но уж если где-то начиналось движение за независимость или возникало упорное сопротивление, то «демократические социалисты» должны были помогать «борцам за свободу», вплоть до саботажа и открытой помощи противникам своей страны. Тут между Ипалем и Рикаем вспыхнула натуральная перебранка: подлейтенант вопил о предательстве национальных интересов, унтер в ответ неожиданно запальчиво выдал: «Хоть кто-то должен спасать честь Родины, показывая, что не все палеовийцы мясники и убийцы, строящие своё благополучие на крови других!!!»
Я поинтересовался, почему Тилтак решил помогать нам против соотечественников: ведь Палеове же намного превосходит Пеу по уровню «пырг-хрыша», и, по большому счёту, моих папуасов ещё не одно поколение следует гнать палками к светлому завтра. Унтер ответил, тщательно подбирая слова: «Вы получаете достаточно пырг-хрыша от тенхорабитов. Ровно столько, сколько можете взять. И если способны остановить холуёв Сильномогучих, то вполне заслужите свободу». А потом артиллерист добавил: «Свержение власти Сильномогучих будет благом для Палеове. Сейчас они держатся на том, что постоянные завоевания и грабёж новых земель позволяют бросать подачки простонародью. Если же экспансия застопорится, то недовольство черни сметёт Сильномогучих».
На сём в разговоре двух предателей – одного, угодившего в «медовую ловушку», второго по идейным соображениям – была поставлена точка. Но при нечастых встречах экс-подлейтенант глядел на унтера-пораженца как солдат на вошь. Вот и сейчас Ипаль демонстративно смотрит куда-то мимо Рикая.
