Текст книги "Дело в стиле винтаж"

Автор книги: Изабел Уолф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Глава 2

Я всегда просыпаюсь среди ночи. Мне нет необходимости смотреть на часы, чтобы узнать время, – без десяти четыре. Я просыпаюсь в этот час каждую ночь в течение полугода. Мой врач говорит, что бессонница вызвана стрессом, но я знаю, что это не стресс. Это вина.

Я избегаю снотворного и потому иногда встаю и начинаю работать. Могу заняться стиркой – стиральная машина всегда в действии; могу гладить или ремонтировать одежду. Но я знаю, что лучше постараться снова заснуть, и потому лежу, пытаясь обрести забвение с помощью программы «Уорлд сервис» на Би-би-си или радио. Но прошлой ночью я не стала прибегать к этому способу, а просто лежала и думала об Эмме. Если я ничем не занята, она снова и снова приходит мне на ум.

Я вижу ее в нашей маленькой начальной школе в полосатом зеленом летнем платьице; вижу, как она ныряет в бассейне словно тюлень; как целует свой талисман-крюгерранд перед теннисным матчем. Вижу ее в Королевском колледже искусств с принадлежностями модистки. В Аскоте – ее сфотографировали для «Вог» – лицо Эммы сияет под одной из ее фантастических шляп.

А когда в мою комнату заползает серый рассвет, я вижу Эмму такой, какой она была в последний раз.

– Прости, – шепчу я.

«Ты замечательная подруга».

– Прости меня, Эм.

«Что я буду делать без тебя?..»

Стоя под душем, я пыталась обратить свои мысли к работе и вечеринке. Пришло около восьмидесяти человек, включая трех моих бывших коллег по «Сотби», а также пара соседок с Беннетт-стрит и несколько местных владельцев магазинов. Зашел Тед из агентства по продаже недвижимости, расположенного напротив, – он купил шелковый мужской жилет; объявился торговец цветами Руперт, а также Пиппа, владелица кафе «Мун дейзи», вместе с сестрой.

Была там и парочка специализирующихся на моде журналистов, которых я пригласила. Я надеялась установить с ними контакт – пусть берут мою одежду для съемок в обмен на рекламу.

– Очень элегантно, – сказала мне Мими Лонг из журнала «Женщина и дом», когда я расхаживала по магазину с шампанским. И протянула мне бокал, чтобы я вновь его наполнила. – Обожаю винтаж. Словно попадаешь в пещеру Аладдина – появляется восхитительное предчувствие открытия. Вы будете вести дело в одиночку?

– Нет, мне понадобится помощница, чтобы закупать вещи и относить их в чистку и ремонт. Если вы знаете кого-нибудь подходящего… Этот человек должен интересоваться винтажем, – добавила я.

– Буду иметь в виду, – пообещала Мими. – О! Неужели вон там настоящий Фортуни?..

«Нужно дать объявление о том, что мне требуется помощница, – думала я, вытираясь полотенцем и причесывая влажные волосы. – Я могу поместить его в местной газете, где работает Дэн, – как там она называется?»

Одевшись в широкие льняные брюки и приталенную рубашку с короткими рукавами и воротником как у Питера Пэна, я вдруг поняла, что Дэн правильно определил мой стиль. Мне нравятся платья косого покроя и широкие брюки конца тридцатых – начала сороковых; волосы до плеч, ниспадающие на один глаз. Я люблю расклешенные пальто, маленькие продолговатые сумочки, туфли с открытыми носами и чулки со швом. Люблю ткани, которые ласкают кожу.

Я услышала, как грохочет почтовый ящик, и сошла вниз. На коврике лежали три письма. Узнав почерк Гая на первом конверте, я разорвала его пополам и бросила в корзину для мусора. Я знала, что он пишет, поскольку уже не раз получала от него письма.

Во втором конверте была открытка от папы. «Удачи тебе в новом деле, – написал он. – Я постоянно думаю о тебе, Фиби. Пожалуйста, навести меня. Мы очень давно не виделись».

Это правда. Я была так занята, что не пересекалась с ним с начала февраля. Мы встретились тогда в кафе в Ноттинг-Хилле на примирительном обеде. Я не ожидала, что он придет с ребенком. Зрелище моего шестидесятидвухлетнего папы с прижатым к груди двухмесячным младенцем оказалось для меня, мягко говоря, шоком.

– Это… Луи, – застенчиво сказал он, теребя слинг. – Как это развязывается? Эти противные зажимы… Я никогда… а, понял! – Он с облегчением вздохнул и достал ребенка с нежным, но несколько озадаченным выражением лица. – Рут вечно на съемках, так что пришлось взять его с собой. О… – И с беспокойством взглянул на Луи. – Как ты думаешь, он голоден?

Я в ужасе посмотрела на папу.

– А мне-то откуда знать?

Пока он шарил в специальной сумке в поисках бутылочки, я смотрела на Луи – его подбородок был мокрым от слюны – и не знала, что думать и тем более говорить. Он был моим крохотным братиком. Как я могла не любить его? В то же время как я могу любить Луи, если его существование заставляет страдать мою маму?

Тем временем Луи, которому была неведома вся сложность ситуации, схватил мой палец маленькой ручонкой, улыбаясь беззубым ртом.

– Рада видеть тебя, – сказала я.

Третье письмо было от матери Эммы. Я узнала ее почерк. Мои руки дрожали, когда я открывала конверт.

«Я просто хочу пожелать тебе удачи в новом деле, – писала Дафна. – Эмма была бы так взволнована. Надеюсь, у тебя все в порядке. Мы с Дереком по-прежнему живем одним днем. Самым тяжелым для нас оказалось то, что, когда все это случилось, мы были далеко – ты можешь понять наше горе».

– О да, могу, – пробормотала я.

«Мы все еще не разобрали вещи Эммы… – Я почувствовала, как все внутри меня сжимается. Эмма вела дневник. – Но потом нам бы хотелось отдать тебе какие-то ее вещицы на память. Я также хочу сообщить тебе, что по случаю первой годовщины, 15 февраля, состоится небольшая церемония в память Эммы. – Мне не надо напоминать об этом – эта дата будет огнем жечь мое сердце до конца жизни. – Я свяжусь с тобой ближе к делу, а пока да благословит тебя Бог, Фиби. Дафна».

«Она не стала бы благословлять меня, если бы знала правду», – горько подумала я.

Я взяла себя в руки, достала из стиральной машины несколько вышитых французских ночных рубашек и повесила их сушиться, затем заперла дом и отправилась в магазин.

Там надо было завершить уборку, и, открыв дверь, я почувствовала кислый запах вчерашнего шампанского. Я отправила бокалы обратно в «Оддбинс» в такси, выбросила пустые бутылки в мусорный ящик для стекла, подмела пол и побрызгала диван дезодорирующим средством. А когда часы на церкви пробили девять, перевернула табличку с надписью «Закрыто».

– Ну вот, – сказала я себе. – День первый.

Я села за прилавок и занялась ремонтом жакета от Джин Мюир.

К десяти часам я стала печально гадать, а не права ли моя мама? «Возможно, я сделала большую ошибку», – думала я, глядя, как люди проходят мимо, едва взглянув на мой магазин. Сидеть здесь после суеты «Сотби» было скучно. Но потом я напомнила себе, что стану ходить на аукционы, встречаться с дилерами и навещать людей, чтобы оценить имеющуюся у них одежду. Буду вести переговоры с голливудскими стилистами о поставке нарядов для их знаменитых клиентов и время от времени ездить во Францию. Буду работать с сайтом «Деревенского винтажа» и продавать одежду по Интернету. «Дел у меня окажется невпроворот», – подумала я, вдевая нитку в иголку, и напомнила себе, какое давление испытывала в прошлой жизни.

В «Сотби» я постоянно ощущала себя словно под дамокловым мечом. Мне надо было проводить аукционы, и делать это успешно и компетентно; меня вечно обуревал страх, будто у меня недостаточно вещей для следующей продажи. Если же вещей хватало, то я беспокоилась, что не продам их, или продам по недостаточно высокой цене, или покупатели не оплатят счета. Я постоянно боялась, что вещи украдут или испортят. А хуже всего было вечное грызущее опасение упустить хорошую коллекцию, которая могла уйти к конкурентам, – мои директора непременно достали бы меня вопросом, почему так произошло.

Затем наступило пятнадцатое февраля, и я не справилась со случившимся. И поняла, что должна изменить свою жизнь.

Неожиданно хлопнула дверь. Я подняла глаза, ожидая увидеть первого покупателя, но это оказался Дэн в брюках цвета лосося и сиреневой клетчатой рубашке. У этого человека напрочь отсутствовало чувство цвета, но все же он был привлекателен – возможно, благодаря своей фигуре; он успокаивающе сильный, как медведь, поняла я. А может, мне просто нравились его кудрявые волосы.

– Я не оставил у вас точилку для карандашей?

– Э… Нет. Я ее не видела.

– Черт возьми! – пробормотал он.

– Она… какая-то особенная?

– Да. Серебряная. И очень прочная, – пояснил он.

– Правда? Ну… Я сейчас посмотрю.

– Будьте добры. А как прошла вечеринка?

– Спасибо, хорошо.

– В любом случае, – он протянул мне газету, – я хотел принести вам это. – Он вручил мне выпуск «Черного и зеленого», украшенный моим фото, сделанным Дэном, а подпись гласила: «Страсть к винтажной одежде».

Я посмотрела на него.

– Мне казалось, вы говорили, что интервью пойдет в пятничный номер.

– Так и было, но сегодняшнюю передовицу отозвали по каким-то причинам, и Мэтт, мой редактор, поставил в номер интервью с вами. К счастью, нас печатают поздно.

Я быстро просмотрела материал.

– Просто великолепно, – сказала я, стараясь не выдать своего удивления. – Спасибо, что указали адрес сайта, и… О! – У меня отвисла челюсть. – Почему здесь сказано, что в первую неделю дается пятипроцентная скидка на все товары?

На шее Дэна появилось красное пятно.

– Я просто подумал, что поначалу… вы знаете… хорошо для привлечения покупателей… Все-таки кредитный кризис.

– Понятно. Но это… неправда, если изъясняться осторожно.

Дэн скорчил гримасу.

– Я знаю… Но, работая над материалом, я внезапно подумал об этом, а здесь была вечеринка, и мне не хотелось отвлекать вас… потом Мэтт сказал, что ему нужно интервью прямо сейчас, и… ну… – Он пожал плечами. – Простите меня.

– Все в порядке, – нехотя произнесла я. – Вы застали меня врасплох, но пять процентов – это… хорошо. – «Действительно, неплохо для бизнеса», – подумала я, хотя мне не слишком хотелось соглашаться с таким поворотом дел. – В любом случае я была немного рассеяна, когда мы вчера разговаривали. Кто, вы говорите, получает эту газету?

– Ее раздают на всех станциях в округе утром по вторникам и пятницам. И приносят в учреждения и дома, так что она доступна широкому местному читателю.

– Вот и прекрасно, – улыбнулась я Дэну, на этот раз с искренней благодарностью. – А вы давно работаете в газете?

Он немного замешкался.

– Два месяца.

– С того момента, как она начала выходить?

– Примерно.

– А вы местный?

– Я живу в Хитер-Грине. – Повисла странная маленькая пауза – я ожидала, что Дэн попрощается, но он сказал:

– Вы должны побывать в Хитере.

Я посмотрела на него.

– Простите?

Дэн улыбнулся.

– Я имею в виду, что вы должны как-нибудь навестить меня.

– О.

– Выпить чего-нибудь. Буду рад, если вы посмотрите на…

– Что? – удивилась я. – На гравюры?

– На мой сарай.

– На ваш сарай?

– Да, у меня фантастический сарай, – спокойно произнес он.

– Неужели? – Я представила кучу ржавых садовых инструментов, покрытые паутиной велосипеды и разбитые цветочные горшки.

– Или он таким будет, когда я его закончу.

– Спасибо, – сказала я. – Буду держать это в уме.

– Ну… – Дэн засунул за ухо карандаш. – Пойду поищу свою точилку.

– Удачи, – улыбнулась я. – Увидимся. – Он вышел из магазина и помахал мне рукой. Я помахала в ответ и тихо сказала: – Какой чудак.

Минут через десять после ухода Дэна в магазин потекла струйка покупателей, и по крайней мере двое из них держали в руках «Черное и зеленое». Я старалась не досаждать им предложением помощи и не следить слишком уж явно. Сумочки «Гермес» и самые дорогие ювелирные изделия располагались в запирающихся стеклянных ящиках, но я не стала защищать одежду электронными ярлыками, боясь испортить материю.

К двенадцати в моем магазине побывало человек десять, и я продала свою первую вещь – сарафан из сирсакера[2]2
  Сирсакер – тонкая хлопковая ткань с жатыми волнистыми полосками.


[Закрыть] с фиалками. И мне захотелось поместить чек в рамку.

В четверть второго вошла миниатюрная рыжеволосая девушка лет двадцати с элегантным мужчиной под сорок. Пока она рассматривала одежду, он сидел на диване, и его лодыжка, обтянутая шелковым носком, покоилась на колене другой ноги. Большим пальцем он нажимал клавиши блэкберри. Девушка изучила вешалки с вечерней одеждой, но ничего для себя не нашла; затем ее взор обратился на висящие на стене бальные платья. Она показала на платье цвета лайма – самое маленькое из четырех – и поинтересовалась:

– Сколько оно стоит?

– Двести семьдесят пять фунтов. – Девушка задумчиво кивнула. – Это шелк, – объяснила я, – с пришитыми к нему вручную хрусталиками. Желаете померить? Оно восьмого размера.

– Ну… – Девушка озабоченно взглянула на своего бойфренда. – Что ты о нем думаешь, Кейт? – Тот оторвался от блэкберри, и она кивнула на платье, которое я снимала со стены.

– Нет, – резко сказал он.

– Почему?

– Слишком яркое.

– Я люблю яркие цвета, – робко возразила девушка.

Кейт вернулся к блэкберри.

– Оно не подходит к случаю.

– Но это же танцы.

– Слишком яркое, – настаивал он. – Кроме того, оно недостаточно красиво. – Моя неприязнь к мужчине превратилась в ненависть.

– Позволь, я его примерю. – Девушка умоляюще улыбнулась: – Пожалуйста.

Он посмотрел на нее и демонстративно вздохнул:

– О'ке-ей. Если ты настаиваешь…

Я провела девушку в примерочную и задернула шторку. Минуту спустя она появилась. Платье сидело идеально, подчеркивая тонкую талию, прелестные плечи и тонкие руки. Переливающийся цвет лайма прекрасно шел к ее рыжим волосам и белоснежной коже, а корсет выделял грудь. Зеленые тюлевые нижние юбки наслаивались друг на друга, хрусталики блестели на солнце.

– Это… великолепно, – пробормотала я, не представляя, чтобы кто-то выглядел в этом платье прекрасней. – Хотите померить туфли к нему? Посмотреть, как оно выглядит с каблуками?

– О, мне это ни к чему. – Она осмотрела себя в боковое зеркало, стоя на цыпочках, и покачала головой. – Просто… фантастично. – Она казалась чрезвычайно взволнованной, словно только что раскрыла какой-то свой секрет.

Позади нее появилась еще одна покупательница – худая темноволосая женщина лет тридцати в платье-рубашке с леопардовым рисунком, с золотым ремнем-цепью на бедрах и в гладиаторских сандалиях. Она остановилась и уставилась на девушку.

– Вы выглядите потрясающе, – признала она. – Как молодая Джулиана Мур.

Девушка довольно улыбнулась.

– Спасибо. – И снова посмотрела на себя в зеркало. – В этом платье я чувствую себя… словно в сказке. – Она нервно посмотрела на бойфренда: – А ты как считаешь, Кейт?

Тот взглянул на нее, отрицательно мотнул головой и вернулся к блэкберри.

– Я же сказал – слишком ярко. Кроме того, создается впечатление, будто ты собираешься танцевать в балете, а не на изысканном ужине в Дорчестере. Вот… – Он встал, подошел к стойке с вечерними нарядами, достал черное креповое коктейльное платье от Норманна Хартнелла и протянул ей: – Померяй это.

Лицо девушки погрустнело, но она вернулась в примерочную и вышла из нее минуту спустя в предложенном бойфрендом платье, явно старомодном для нее – она выглядела в нем бледной… словно собиралась на похороны. Женщина в платье леопардовой расцветки взглянула на девушку, сдержанно покачала головой и снова повернулась к вешалкам.

– Это куда лучше, – одобрил Кейт, сделал указательным пальцем круговое движение, и девушка медленно, со вздохом, повернулась, подняв глаза к потолку. Я увидела, как другая покупательница поджала губы. – Прекрасно, – заявил Кейт и сунул руку в карман. – Сколько? – Я посмотрела на девушку. Ее губы дрожали. – Сколько? – повторил Кейт, открывая бумажник.

– Но мне нравится зеленое, – прошептала девушка.

– Сколько? – еще раз спросил он.

– Сто пятьдесят фунтов. – Я чувствовала, что мое лицо пылает.

– Я не хочу его, – взмолилась девушка. – Мне нравится зеленое, Кейт. В нем я чувствую себя… счастливой.

– Тогда тебе придется купить его самой. Если ты можешь себе это позволить, – добавил он не без приятности и снова посмотрел на меня. – Значит, сто пятьдесят фунтов? – Он постукал по прилавку газетой. – Здесь сказано, что вы даете пятипроцентную скидку, – значит, насколько понимаю, я должен заплатить сто сорок два с половиной фунта.

– Верно, – согласилась я, поражаясь его способности считать в уме. Лучше бы я удвоила цену, чтобы девушка получила зеленое платье.

– Кейт, пожалуйста, – простонала девушка. Ее глаза блестели от слез.

– Келли, перестань! – прорычал он. – Дай мне передохнуть. Я ожидаю важных людей и не желаю, чтобы ты выглядела как чертова фея Динь-Динь, понятно? – Он посмотрел на свои дорогие часы: – Нам пора возвращаться – мне будут звонить насчет того участка в Килберне в два тридцать, если ты помнишь. Так я покупаю черное платье или нет? Потому что в противном случае ты не пойдешь в субботу в Дорчестер, точно тебе говорю.

Девушка посмотрела в окно и молча кивнула.

Когда я отрывала чек, мужчина протянул руку за пакетом и вернул свою карточку в бумажник.

– Спасибо, – пробормотал он и покинул магазин с безутешной девушкой.

Дверь за ними захлопнулась, женщина в платье леопардовой расцветки поймала мой взгляд.

– Ей бы пригодилось волшебное платье, – сказала она. – С таким «принцем» оно ей, несомненно, понадобится. – Не уверенная, что могу критиковать покупателей, я грустно улыбнулась в знак согласия и вернула зеленое платье на стену. – Она не просто его подруга – она на него работает, – продолжала женщина, разглядывая ярко-розовую кожаную куртку середины восьмидесятых от Тьерри Мюглера.

– Откуда вы знаете?

– Он намного старше ее, имеет над ней власть, а она боится его обидеть… Кроме того, ей известно его рабочее расписание. Я люблю наблюдать за людьми, – добавила она.

– Вы писательница?

– Нет. Мне нравится писать, но я актриса.

– Вы сейчас где-нибудь играете?

Она отрицательно покачала головой.

– Я, как они говорят, «отдыхаю» – и, если честно, в последнее время чаще отдыхаю, чем изображаю Спящую красавицу, но, – она театрально вздохнула, – не сдаюсь. – Женщина снова посмотрела на бальные платья: – Они действительно прелестны. У меня не та фигура, к сожалению, даже если бы были деньги. Они американские, верно?

Я кивнула.

– Начало пятидесятых. Немного легкомысленны для послевоенной Британии.

– Изумительная ткань, – сказала женщина. – Такие обычно делают из ацетатного волокна, а нижние юбки из нейлона, но здесь все шелковое. – Она разбиралась в платьях, и у нее был хороший вкус.

– Вы часто покупаете винтажную одежду? – спросила я, перекладывая сиреневый кашемировый кардиган на стенд с вязаными изделиями.

– Я покупаю столько, сколько в состоянии себе позволить, а если что-то надоедает, всегда могу продать купленную вещь, но поступаю так нечасто, потому что в основном делаю хороший выбор. Никогда не забуду волнения, которое испытала, обнаружив свою первую находку, – продолжала она, вешая куртку от Тьерри Мюглера обратно на вешалку. – Это было кожаное пальто от Теда Лапидуса. Я приобрела его в «Оксфаме» в девяносто втором, и оно до сих пор хорошо смотрится.

Я вспомнила свою первую винтажную покупку. Это была короткая гипюровая юбка от Нины Риччи, купленная мной на рынке в Гринвиче, когда мне было четырнадцать. Эмма выбрала ее для меня во время одной из наших субботних поездок за кормом для животных.

– А ваше платье от Черутти, верно? – спросила я женщину. – Но его перешили. Оно должно доходить до лодыжек.

Она улыбнулась.

– Угадали. Я купила его на распродаже подержанных вещей десять лет назад, но обшивка была порвана, поэтому я укоротила его. – Она смахнула с плеча воображаемую пушинку. – Это было самое мое удачное вложение пятидесяти пенсов. – Она подошла к повседневной одежде и взяла многоярусное бирюзовое крепдешиновое платье начала семидесятых. – Это Элис Поллок, верно?

Я кивнула.

– Оно сшито для «Кворума».

– Я так и думала. – Женщина взглянула на цену. – Это за пределами моих возможностей, но я не могу удержаться и не посмотреть все, и когда прочитала в местной газете о вашем магазине, то сразу пошла к вам. Ну ладно, – вздохнула она. – Мечтать не вредно. – И дружески мне улыбнулась. – Кстати, меня зовут Анни.

– А я Фиби. Фиби Свифт. – Я смотрела на нее. – Я просто думаю… вы сейчас работаете?

– Я временный секретарь, – ответила она. – Делаю что дают.

– Вы из наших мест?

– Да. – Анни взглянула на меня с любопытством. – Живу в Дартмут-Хилле.

– Я спрашиваю об этом потому… Послушайте, вас не интересует работа у меня? Мне нужна ассистентка на неполный день.

– Два дня в неделю? – отозвалась Анни. – Это мне очень подходит, я готова работать у вас – при условии, что смогу ходить на прослушивания. Хотя мне не часто доводится это делать, – печально добавила она.

– Можно договориться о гибком графике – но иногда потребуется работать больше двух дней в неделю. И вы сказали, что умеете шить?

– Я ловко управляюсь с иголкой.

– Вы очень поможете мне, если будете делать мелкий ремонт одежды в спокойные часы или немного гладить. Было бы также хорошо, если бы вы приняли участие в оформлении витрин – у меня проблема с размещением манекенов.

– Мне все это по душе.

– И вам не нужно беспокоиться, поладим ли мы, поскольку, когда вы будете здесь, мне в основном придется отсутствовать. Вот мой номер телефона. – Я вручила Анни карточку «Деревенского винтажа». – Подумайте.

– Ну… на самом-то деле… это лишнее. Мне очень нравится ваше предложение. Но вы должны навести обо мне справки и удостовериться, что я не сбегу с вашими вещами, поскольку это будет великим искушением. – Она улыбнулась. – Когда мне приступать к работе?

Итак, утром в понедельник Анни вышла на работу, принеся письма от двух своих предыдущих нанимателей, превозносивших ее честность и прилежание. Я попросила ее прийти пораньше, дабы все объяснить, прежде чем направиться на аукцион «Кристи».

– Потратьте какое-то время, чтобы познакомиться с вещами, – посоветовала я. – Вот вечерние наряды, здесь дамское белье… кое-что из мужской одежды… туфли и сумки на этом стенде. Вязаные вещи на столе… Позвольте мне открыть кассу. – Я повозилась с электронным ключом. – А если вы сможете заняться починкой…

– Конечно.

Я пошла в подсобку и взяла юбку от Мюррея Эрбейда, требовавшую небольшого ремонта.

– А это Эмма Китс, верно? – услышала я голос Анни и вернулась в магазин. Она смотрела на шляпу. – Это так трагично. Я читала в газетах. – Она повернулась ко мне. – Но почему вы поместили ее здесь? Ведь это не винтаж, и, кроме того, сказано, что она не продается?

Какую-то долю секунды я хотела было признаться Анни, что для меня смотреть на эту шляпу – своего рода епитимья.

– Я знала ее, – объяснила я, положив юбку на прилавок, на котором стоял ящичек со швейными принадлежностями. – Мы были подругами.

– Как это тяжело, – тихо произнесла Анни. – Вы, должно быть, тоскуете по ней.

– Да… – Я кашлянула, чтобы скрыть рыдания, подступившие к горлу. – Ладно… Вот этот шов немного разошелся. – Я глубоко вздохнула. – Я лучше пойду.

Анни сняла крышку с ящичка и выбрала катушку с нитками.

– Когда начинается аукцион?

– В десять. Вчера вечером я была на предварительном показе. – Я взяла каталог. – Лоты, которые меня интересуют, выставят на продажу только после одиннадцати, но мне надо быть там раньше и посмотреть, как идет торговля.

– Что вы хотите купить?

– Вечернее платье от Баленсиаги. – Я показала ей фотографию сто десятого лота.

– Как элегантно! – восхитилась Анни.

Шелковое длинное платье без рукавов цвета индиго было скроено очень просто, его вырез и подол украшала широкая лента, расшитая серебристыми стеклянными бусинками.

– Я хочу приобрести его для одной своей клиентки, – пояснила я. – Она стилист из Беверли-Хиллз. Я точно знаю потребности ее покупательниц и уверена, что она его купит. Кроме того, там будет платье «Мадам Грес» – я мечтаю заполучить его для своей коллекции. – Я перевернула страницу и указала на сто двенадцатый лот – неоклассическое узкое платье из шелкового джерси белого цвета с плиссировкой от линии груди, перекрещивающимися лямками и шифоновым шлейфом, ниспадающим с каждого плеча. И вздохнула с тоской.

– Чудесно, – пробормотала Анни. – Похоже на сказочное свадебное платье, – поддразнила она меня.

Я улыбнулась.

– Я хочу купить его вовсе не поэтому. Просто люблю неподражаемые складки «Мадам Грес». – Я взяла сумочку. – А теперь мне действительно пора. – Да, и еще… – Я собиралась сказать Анни, что надо делать, если кто-то принесет одежду на продажу, но тут зазвонил телефон.

Я взяла трубку.

– «Деревенский винтаж»… – Произносить это было мне в новинку, и я почувствовала волнение.

– Доброе утро, – послышался женский голос. – Меня зовут миссис Белл. – Явно пожилая женщина говорила с легким французским акцентом. – Я прочитала в местной газете, что вы открыли магазин.

– Верно. – Статья Дэна продолжала работать. Я почувствовала симпатию к нему.

– Ну… У меня есть ненужная одежда. Довольно милые вещицы, которые я больше не ношу. А кроме того, сумочки и туфли. Но я довольно стара и не могу принести их…

– Ну конечно, – перебила я. – Буду счастлива подъехать к вам, если вы дадите мне адрес. – Я потянулась к ежедневнику. – Парагон? – переспросила я. – Это очень близко. Я могу дойти пешком. Когда вам удобно?

– Вы не могли бы прийти сегодня? Хочу как можно скорее расстаться со своими вещами. Утром у меня встреча, но часа в три вас устроит?

К тому времени я уже вернусь с аукциона, а Анни будет присматривать за магазином.

– Да, – ответила я, записывая номер дома.

Спускаясь по холму к станции Блэкхит, я думала о покупке одежды на дому. Обычный сценарий здесь таков: женщина умерла, и вы имеете дело с ее родственниками. Они могут оказаться излишне эмоциональными, и потому вести себя надо очень тактично. Они часто обижаются, если вы не хотите что-то покупать, и расстраиваются, услышав меньшую цену, чем они рассчитывали, за вещи, которые вы отобрали. «Всего сорок фунтов? – удивляются они. – Но это ведь от Харди Эмиса». – И нужно осторожно указать на порванную подкладку, нехватку трех пуговиц и пятно на манжете, из-за которого вещь придется отдавать в химчистку.

Иногда членам семьи трудно расстаться с одеждой и не слишком приятно ваше присутствие, особенно если недвижимость продается, чтобы выплатить налоги. «В таких случаях, – думала я, стоя на платформе, – на тебя смотрят как на злоумышленницу». Довольно часто, приходя для оценки в какой-нибудь большой загородный дом, я видела горничную или слугу, которые плакали и просили меня – и это очень неприятно – не трогать одежду. Вдовцы порой подробно рассказывают, что носила умершая жена и сколько пришлось заплатить за все это в «Диккенс и Джоунс» в 1965 году и как прекрасно она выглядела в этом платье на борту «Куин Элизабет-2».

«Самый простой случай, – думала я, глядя на приближающийся поезд, – это когда женщина разводится и хочет избавиться от всего когда-то купленного ей мужем». В таких случаях извинительна оживленность. Но когда старушка распродает свой гардероб, это может вымотать всю душу. Как я говорю, это не просто одежда, а буквально ткань чьей-то жизни. Но при всей моей любви ко всяческим историям, нужно постоянно напоминать себе, что время ограниченно. Поэтому я стараюсь не растягивать визиты больше чем на час, и именно такое время решила уделить миссис Белл.

Выйдя из метро в Саут-Кенсингтоне, я позвонила Анни. Ее голос звучал оптимистично – она успела продать бюстье от Вивьен Вествуд и две французские ночные рубашки. Анни также сказала, что Мими Лонг из журнала «Женщина и дом» спрашивала, нельзя ли получить одежду напрокат для съемки. Обрадованная всем этим, я миновала Бромптон-роуд и вошла в фойе «Кристи», где толпилось немало народу, поскольку продажа одежды пользуется большой популярностью. Я встала в очередь на регистрацию и взяла табличку с номером.

Длинная галерея была заполнена на две трети. Я села справа в конце пустого среднего ряда и оглядела своих конкурентов – на аукционе я в первую очередь делаю именно это. Я заметила двух знакомых дилеров и женщину – владелицу магазина винтажной одежды в Айлингтоне. Я узнала также редактора отдела моды из «Эль», сидевшую в четвертом ряду, а справа от меня разместилась Николь Фархи. Воздух был насыщен дорогими запахами.

– Лот номер сто два, – провозгласил аукционист. Я выпрямилась. Лот сто два? Но сейчас всего лишь половина одиннадцатого. Я и сама, проводя аукционы, не отличалась медлительностью, но этот человек просто несется галопом. Пульс мой участился, я посмотрела на платье от Баленсиаги в каталоге, затем на платье от Мадам Грес. Начальная цена была тысяча фунтов, но заплатят скорее всего больше. Не следует приобретать то, что не планируешь продать, но, сказала я себе, это выдающееся платье, цена которого будет только расти. Если я смогу получить его за полторы тысячи или дешевле – значит, надо покупать.

– Лот сто пятый, – сказал аукционист. – Шокирующе розовый шелковый жакет из коллекции тысяча девятьсот тридцать восьмого года «Серкус» от Эльзы Чиапарелли. Обратите внимание на оригинальные металлические пуговицы в виде акробатов. Начальная цена триста фунтов. Спасибо. И триста двадцать, и триста сорок… триста шестьдесят, спасибо, мадам… Я слышу – триста восемьдесят? – Аукционист посмотрел поверх очков и кивнул блондинке в первом ряду. – Итак, триста шестьдесят… – Он со стуком ударил молотком. – Продано. Кому?.. – Женщина подняла свою табличку. – Покупательнице под номером двадцать четыре. Спасибо, мадам. Переходим к сто шестому лоту…

Хотя я сама долгие годы была аукционистом, мое сердце билось все сильнее по мере того, как подходила очередь «моего» лота. Я с беспокойством оглядывалась, гадая, кто может оказаться моим соперником. Большинство покупателей были женщины, но в самом конце своего ряда я увидела утонченного мужчину лет сорока пяти. Он листал каталог и что-то отмечал в нем золотой ручкой. Интересно, на какую вещь он нацелился?

Следующие три лота ушли по телефону меньше чем за минуту каждый. Платье от Баленсиаги было на подходе. Мои пальцы сжали табличку.

– Лот номер сто десять, – объявил аукционист. – Элегантное платье от Кристобаля Баленсиаги, из темно-синего шелка, тысяча девятьсот шестидесятый год. – Изображение платья продуцировалось на два больших плоских экрана по обе стороны подиума. – Отметьте типичную простоту кроя и слегка приподнятый подол, открывающий туфли. Торги начинаются с пятисот фунтов. – Аукционист оглядел зал. – Кто-то сказал пятьсот? – Поскольку заявок не было, я ждала. – Кто предложит четыреста пятьдесят? – Он смотрел на нас поверх очков. К моему удивлению, рук никто не поднимал. – Тогда четыреста? – Женщина в первом ряду кивнула вместе со мной. – Четыреста двадцать… четыреста сорок… четыреста шестьдесят. Кто скажет четыреста восемьдесят? – Аукционист посмотрел на меня: – Спасибо, мадам, – вы даете четыреста восемьдесят фунтов. Кто-нибудь хочет предложить больше? – Он взглянул на другую женщину, но та отрицательно покачала головой. – Платье уходит за четыреста восемьдесят фунтов. – И он опустил молоток. – Продано за четыреста восемьдесят фунтов покупательнице под номером… – Я подняла табличку. – …Двести двадцать. Спасибо, мадам.