Текст книги "Дело в стиле винтаж"

Автор книги: Изабел Уолф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Фотографию сделали в мае сорок второго года, – сказала миссис Белл. – В то время в школе было около ста двадцати учеников.

– А где вы? – вгляделась я в море лиц.

Миссис Белл показала на девочку в третьем ряду с высоким лбом, полными губами и каштановыми волосами до плеч, мягкими волнами обрамлявшими лицо. Затем ее палец переместился, и теперь указывал на девочку, стоящую слева, – у нее были коротко подстриженные черные волосы, высокие скулы и темные глаза, глядевшие дружелюбно, но несколько настороженно.

– А это Моник.

– Ее взгляд тревожен.

– Да. Ее беспокойство вызвано страхом разоблачения, – вздохнула миссис Белл. – Бедная девочка.

– А где он?

Миссис Белл показала на высокого мальчика в середине заднего ряда. Я смотрела на его правильные черты и пшеничные волосы и понимала подростковую влюбленность миссис Белл.

– Забавно, – пробормотала она, – но когда я думала о Жан-Люке, то всегда с горечью представляла, будто он доживет до старости и мирно умрет в своей постели, окруженный детьми и внуками. А ему было двадцать шесть, когда его убили, далеко от дома, в хаосе сражения, храбро помогавшего незнакомке. Марсель прислал мне вырезку из газеты, где говорилось, что он помог вьетнамской женщине, которая выжила и назвала его героем. По крайней мере для нее он был им.

Миссис Белл опустила фотографию.

– Я часто размышляла, почему Жан-Люк так поступил с Моник. Он, конечно, был очень молод, но это его не оправдывает. Он благоговел перед своим отцом, хотя, к несчастью, Рене Омаж совсем не герой. И возможно, он в какой-то степени обижался на Моник, потому что она отвергла его – старалась держаться подальше с самыми лучшими намерениями.

– Но Жан-Люк мог не иметь ни малейшего представления об истинной судьбе Моник, – тихо сказала я.

– Да, ведь никто ничего не знал до последнего времени. А тем, кто знал и рассказывал, просто не верили – люди считали их безумцами. Если только… – пробормотала миссис Белл, покачивая головой. – Но факт остается фактом: Жан-Люк поступил ужасно, как и многие другие в те времена. Хотя героев тоже было немало, – добавила она. – Скажем, семья Антиньяк. Они, как выяснилось, укрывали у себя дома четверых детей, и все пережили войну. У нас было много храбрых людей, таких как Антиньяки, и я часто думаю о них. – Она убрала фотографию в конверт.

– Миссис Белл, – осторожно начала я, – я нашла дом Моник. – Миссис Белл вздрогнула. – Простите, – огорчилась я. – Мне не хотелось вас расстраивать. Но я узнала его по колодцу и голове льва над входной дверью.

– Прошло шестьдесят пять лет с тех пор, как я видела этот дом в последний раз, – прошептала миссис Белл. – Я, конечно, бывала в Рошемаре, но никогда не приближалась к нему – не смогла бы этого вынести. А после смерти родителей в семидесятых Марсель переехал в Лион, и моя связь с деревней оборвалась.

Я помешала чай.

– Все было очень странно, миссис Белл, потому что, стоя там, я уловила за жалюзи какое-то движение, всего лишь легкую тень, но испытала… шок. И почувствовала…

– Что вы почувствовали? – насторожилась Миссис Белл.

– Не вполне уверена – и не могу этого объяснить. Но я не осмелилась подойти к двери, постучать и узнать…

– Что? – резко спросила миссис Белл, и ее тон очень удивил меня. – Что вы могли узнать? – продолжила она требовательно.

– Ну…

– Что вы могли разузнать такого, Фиби, чего я сама не знаю? – Бледно-голубые глаза миссис Белл засверкали. – Моник и ее семья погибли в сорок третьем.

Я выдержала ее взгляд, стараясь оставаться спокойной.

– И вы знаете это наверняка?

Миссис Белл поставила чашку, и та слегка звякнула о блюдце.

– Когда война кончилась, я наводила о них справки, хотя и страшилась узнать правду. Я искала их и по французским, и по немецким именам с помощью Международного Красного Креста. Они нашли запись – и это заняло больше двух лет, – что мать Моник и ее братьев отправили в Дахау в июне сорок третьего; их имена были в списке увезенных туда. Но больше они нигде не упоминались – погибших до отправки на принудительные работы не регистрировали, а женщины с маленькими детьми не могли пережить такое. – У миссис Белл перехватило горло. – Хотя Красный Крест нашел запись об отце Моник. Его отправили на принудительные работы, и через шесть месяцев он умер. Что же касается Моник… – Губы миссис Белл дрожали. – Красный Крест не вышел на ее послевоенный след. Они знали, что перед отправкой в Аушвиц она провела три месяца в Дрэнси. Запись в лагерном журнале – нацисты вели их очень скрупулезно – гласила, что она оказалась там пятого августа сорок третьего года и потом ее отправили в трудовой лагерь. И она, как считают, была там убита или умерла, дата не установлена.

Мой пульс забился чаще.

– Но вы не знаете точно, что именно с ней произошло.

Миссис Белл поерзала на стуле.

– Нет, не знаю, но…

– И вы ее с тех пор не искали?

Миссис Белл покачала головой.

– Я занималась ее поисками три года, и то, что выяснила, убедило меня: Моник нет в живых. Я чувствовала: дальнейшие поиски окажутся тщетными и тяжелыми. Я вышла замуж и переехала в Англию; у меня появился шанс начать жизнь сначала. И я решила, хотя, возможно, это было безжалостно, подвести черту под случившимся: нельзя же вечно терзаться, вечно казнить себя… – Голос миссис Белл снова прервался. – И я не могла говорить об этом с мужем – боялась разочаровать его. И я похоронила историю Моник на многие десятилетия, Фиби, и никому ее не рассказывала. Ни единой душе. Пока не встретила вас.

– Но ведь нет сведений, что Моник умерла в Аушвице, – настаивала я. Сердце громко стучало в моей груди.

Миссис Белл смотрела на меня.

– Это так. Но если она не умерла там, то могла умереть в другом концентрационном лагере или в хаосе января сорок пятого, когда к Германии подошли войска союзников и нацисты гнали заключенных, способных держаться на ногах, в другие немецкие лагеря, – их выжило меньше половины. В те месяцы было перемещено или убито столько народу, что судьба миллионов людей так и не нашла отражения в документах, и я верю: Моник – среди них.

– Но вы этого не знаете… – Я попыталась сглотнуть, но во рту совершенно пересохло.

– Фиби! – Глаза миссис Белл сверкнули. – Моник мертва вот уже более шестидесяти пяти лет. И ее дом, как и одежда, которую вы продаете, начал новую жизнь с новыми владельцами. То, что вы почувствовали, стоя перед ним, иррационально. Вы видели лишь, как в окне мелькнула тень человека, который теперь живет там, а не… не знаю… «Присутствие», о котором вы пытаетесь сказать мне, побуждает вас непонятно к чему! А сейчас… – Ее рука метнулась к груди и затрепетала как раненая птичка. – Я устала.

Я поднялась.

– А мне пора возвращаться. – Я отнесла поднос в кухню и вернулась. – Простите, если я расстроила вас, миссис Белл. Я этого не хотела.

Она с болью выдохнула:

– А вы простите меня за то, что я пришла в такое… состояние. Я знаю, вы хотите мне только хорошего, Фиби, но мне очень больно – особенно сейчас, когда моя жизнь подходит к концу… Я умру, не искупив содеянного.

– Речь идет об ошибке, – мягко поправила я.

– Да. Это была ошибка – ужасная ошибка. – Миссис Белл протянула мне руку, и я взяла ее. Она казалась такой маленькой и легкой. – Но я ценю ваши размышления над моей историей. – Ее пальцы сжали мои.

– Да. Я думаю об этом очень и очень много, миссис Белл.

Она кивнула.

– А я часто думаю о вашей подруге.

Глава 10

В четверг Вэл снова позвонила мне насчет готовой одежды, и после работы я поехала в Кидбрук. Паркуя машину, я отчаянно надеялась, что Мэг не окажется дома. Мне было стыдно за тот сеанс.

Я поднесла руку к звонку Вэл и в ужасе отпрянула. Его оплел паутиной толстый паук, так что я громко постучала в дверь, а когда Вэл открыла, показала ей маленького монстра.

– О, это хорошо, – обрадовалась она. – Пауки – к счастью, и знаешь почему?

– Нет.

– Потому что паук спрятал младенца Иисуса от солдат Ирода, сплетя вокруг него паутину. Разве это не чудо? Вот почему никогда нельзя убивать пауков.

– Я и думать об этом не смела.

– А… интересно. – Вэл внимательно смотрела на паука. – Он бежит по паутине вверх, а это означает, что ты совершила путешествие, Фиби.

– Верно, я была во Франции, – не смогла я скрыть удивления.

– А если бы он бежал вниз, то ты бы только собиралась отправиться туда.

– Правда? Ты просто кладезь информации.

– Ну, я думаю, это важно – знать такие вещи.

Следуя за Вэл по коридору, я уловила запах «Мажи нуар» с сильной примесью табачного дыма.

– Привет, Мэг! – выдавила я улыбку.

– Привет, дорогуша, – откликнулась развалившаяся в кресле гадалка. – Жаль, что тогда так получилось. Но вы должны позволить мне попробовать еще раз. – Она почесала уголок губ малиновым ногтем. – Думаю, ваша Эмма вот-вот бы появилась.

Я взглянула на Мэг с неожиданной яростью – невыносимо, что о моей подруге говорят столь непочтительно.

– Я так не считаю, Мэгги, – постаралась я успокоиться. – И прямо скажу, это была пустая трата времени.

Мэг взглянула на меня так, словно я ее ударила. Затем вынула из-за пазухи пакет с салфетками и достала одну.

– Проблема заключается в том, что вы во все это не верите.

Она неторопливо развернула бумажный носовой платок.

– Это неправда. Я не исключаю, что человеческая душа может продолжать свое существование в ином мире и мы способны почувствовать присутствие умершего человека. Но поскольку вы говорили о моей подруге совсем не то – и даже перепутали ее пол, – я усомнилась в ваших способностях.

Мэг высморкалась и заявила:

– У меня был выходной. Плюс к этому утром по четвергам эфир слишком перегружен.

– Мэг действительно очень хороший медиум, – примирительно сказала Вэл. – Вчера она установила связь с моей бабушкой, правда? – Мэг кивнула. – Я потеряла ее рецепт лимонного творога, и мне пришлось обратиться к ней за помощью.

– Восемь яиц, – вставила Мэг. – А не шесть.

– Я никак не могла это вспомнить, – сказала Вэл. – Так что, спасибо Мэги, мы с бабушкой очень мило поболтали. – Я вытаращила глаза. – Мэг такой хороший медиум, что ее даже пригласили в программу «Духовная жизнь» на Ай-ти-ви-два, верно, Мэг? – Та кивнула. – Уверена, она принесет успокоение многим зрителям. Ты должна посмотреть эту передачу, Фиби. Она идет по воскресеньям в два тридцать.

Я взяла чемодан.

– Буду иметь в виду.

– Просто великолепно! – воскликнула Анни на следующее утро, когда я показала ей одежду, отремонтированную Вэл: желтое плиссированное вечер нее платье миссис Белл, великолепное розовое пальто-кокон от Гая Лароша, платье-макси от Оззи Кларка и красновато-синий габардиновый костюм. Я показала ей также вязаное платье радужной расцветки от Миссони, у которого на подоле была дырка от моли. – Ювелирная работа, – похвалила Анни. Вэл связала небольшой лоскуток, который теперь прикрывал дырку. – Она, должно быть, пользовалась очень тонкими спицами, чтобы петли оказались того же размера, и идеально подобрала цвета. – Анни взяла сапфирово-синее вечернее пальто из шелкового фая с рукавами до локтя от Шанель. – Просто изумительно. Его надо поместить в витрину, как вы считаете? Скажем, вместо брючного костюма от Нормы Камали.

Анни пришла в магазин в восемь часов, чтобы помочь мне разместить товар перед открытием. Мы убрали почти половину одежды, заменив ее вещами осенних цветов – полуночного синего, красного, цвета морской волны, фиолетового и золотого, – напоминающими о картинах Возрождения. Затем подобрали одежду с силуэтами нового сезона – расклешенные от плеча пальто и платья с воротниками-стойками и широкими юбками; кожаные куртки с плечиками и отворотами на рукавах. Ткани тоже соответствовали сезону – парча, кружева, атлас, дамаст, бархат в рубчик, шотландка и твид.

– Если мы продаем винтаж, то вовсе не должны игнорировать нынешнюю моду, – сказала я, вернувшись со склада, и вручила Анни красно-вишневое платье от Бальмэна с юбкой в форме тюльпана, шоколадно-коричневый кожаный приталенный костюм с большими лацканами и креповое оранжевое платье середины шестидесятых от Куррэжа.

– Все такое большое и пышное, – сказала Анни. – Яркие смелые цвета, четкие линии, плотная ткань, не прилегающая к телу. Остается только создать стройную композицию.

Анни внимательно осмотрела красновато-синий габардиновый костюм миссис Белл:

– Он очень мил, но, думаю, нужно оживить его мягким широким поясом и воротником из искусственного меха. Я подыщу что-нибудь?

– Да. Будьте добры.

Вешая пальто, я представила в нем миссис Белл в конце сороковых. И вспомнила о разговоре, который мы с ней вели тремя днями раньше. Как же тяжело ей пришлось – среди послевоенного хаоса она пыталась выяснить, что случилось с Моник. Если бы, не приведи Господи, нечто подобное произошло в наше время, она могла обратиться на радио или телевидение; могла бы разослать электронные письма по всему земному шару, разместить объявления на форумах, на «Майспейс», «Фейсбук» или «Ютуб». Наконец, ввести имя Моник в поисковик и посмотреть, что он выдаст.

– Вот, – сказала Анни, появившись с воротником из оцелота. – Думаю, это подойдет, а ремень хорошо оттенит его. – Она приложила ремень к жакету: – Так оно и есть.

– Вы не могли бы закончить с костюмом? – попросила я. – А мне нужно… проверить наш сайт.

– Конечно.

С тех пор как миссис Белл поведала мне свою историю, я размышляла над поиском упоминаний о Моник в Сети. Но что я буду делать, если найду такие упоминания? Разве можно утаить это от миссис Белл? Решив, что ответ наверняка окажется отрицательным и новости потрясут ее душу, я какое-то время сопротивлялась порыву начать поиски, но, побывав у дома Моник, пришла к другому мнению. Меня охватило желание знать. И потому, подталкиваемая каким-то не вполне понятным мне внутренним импульсом, я села за компьютер и ввела имя Моник в «Гугл».

Ничего существенного я не выяснила, получив лишь ссылки на авеню Ришелье в Квебеке и Лицей кардинала Ришелье в Париже. Затем я напечатала «Моника Рихтер», и поисковая система выдала калифорнийского психоаналитика, немецкого педиатра и австралийского специалиста по охране окружающей среды. Вряд ли кто-то из них имел отношение к Моник. Тогда я добавила к имени название лагеря – Аушвиц, ведь о нем написаны миллиарды слов. После чего приписала «Мангейм», поскольку она была оттуда родом. Но не обнаружила никаких сведений о Моник/Монике или ее семье – только несколько ссылок на выставку Герарда Рихтера.

Я сидела и смотрела на экран. Так-то вот. Как сказала миссис Белл, в Рошемаре я видела лишь мимолетную тень человека в доме, который давно забыл о людях, живших в нем во время войны. И я собралась уже закрыть Интернет, но потом решила заглянуть на сайт Красного Креста.

На их главной странице сообщалось, что Служба поиска начала действовать с конца войны и архив, хранящийся в Северной Германии, насчитывает почти пятьдесят миллионов нацистских документов, имеющих отношение к лагерям. Любой может попросить найти кого-либо, и этим займутся архивариусы Международного Красного Креста; в среднем поиск занимает от одного до четырех часов, в зависимости от объема запрашиваемой информации. Может потребоваться даже три месяца.

Я кликнула на кнопку «Скачать форму» и удивилась, какой короткой она оказалась: личные данные пропавшего человека и место, где, насколько это известно, его или ее видели в последний раз. Делающий запрос должен был сообщить свое имя и отношение к пропавшему. Кроме того, требовалось назвать причину поиска. Выбор здесь был таков: «Документация для получения денежного возмещения» или «Желание знать, что произошло».

– Желание знать, что произошло, – пробормотала я.

Я распечатала форму и положила в конверт. Когда племянница миссис Белл уедет, мы вместе ее заполним, а затем я напишу электронное письмо в Красный Крест. «Если при всей имеющейся у них обширной информации они найдут упоминания о Моник, то, – подумала я, – у миссис Белл появится шанс решить проблему». Три месяца максимум подразумевало, что ответ может прийти и раньше – скажем, через месяц. Я хотела вложить записку, объясняющую, что в связи с болезнью запрашивающего информацию время поджимает, но тогда последует множество вопросов о родственниках миссис Белл, самому молодому из которых уже за семьдесят.

– Много вы получили заказов по Интернету? – услышала я голос Анни.

– О… – Я вернулась к делам магазина и быстро открыла сайт «Деревенского винтажа» и почтовый ящик. – Всего… три. Кто-то хочет купить зеленую сумочку «Келли», кто-то интересуется брюками-палаццо от Гуччи и… ура! – кто-то покупает «Мадам Грес».

– То платье, с которым вы хотите побыстрее расстаться…

– Верно. – То самое, подаренное Гаем. Я пошла в заднюю часть магазина и сняла его с вешалки, чтобы упаковать и отослать. – Эта женщина на прошлой неделе спрашивала меня о его размерах. А теперь объявилась с деньгами – слава тебе Господи.

– Вы мечтаете избавиться от него, верно?

– Так оно и есть.

– Потому что вам купил его ваш бойфренд?

Я посмотрела на Анни.

– Да.

– Я так и думала, но не знала вас достаточно хорошо и потому не спрашивала, а теперь, узнав поближе, я становлюсь любопытной… – Я улыбнулась. Мы с Анни теперь действительно сблизились. Мне нравилось ее дружелюбное, ненавязчивое общество и тот энтузиазм, с которым она относилась к магазину. – Оно немного раздражает вас?

– Пожалуй.

– Тогда абсолютно понятно, почему вы его продаете. Если бы Тим оставил меня, я бы, наверное, выбросила все его подарки – за исключением картин. Вдруг они когда-нибудь будут пользоваться успехом? – Она поставила алые туфли на каблуках от Бруно Магли в витрину. – А как обстоят дела с мужчиной, который прислал вам красные розы? Если вы, конечно, не возражаете против моих расспросов.

– Все хорошо. Я виделась с ним во Франции. – И объяснила, почему так получилось.

– Звучит неплохо, и он, несомненно, сходит по вас с ума.

Я улыбнулась. Затем, застегивая пуговицы на розовом кардигане, рассказала о Майлзе подробнее.

– И какая у него дочь?

Я надела несколько золоченых цепей на шею деревянного манекена.

– Ей шестнадцать, она очень хорошенькая и ужасно избалованная.

– Как и многие подростки, – заметила Анни. – Но она не всегда будет тинейджером.

– Верно, – согласилась я.

– Подростки иногда бывают совершенно отвратительными.

Неожиданно в окно постучали, и я увидела, что нам машет Кэти, в школьной форме, и подумала, что подростки бывают очень милыми.

Я отперла дверь, и Кэти вошла.

– Привет! – сказала она и посмотрела на желтое бальное платье. – Слава Богу, оно все еще здесь!

– Да. – Я не собиралась говорить ей, что вчера его мерили. Та девушка выглядела в нем как грейпфрут. – Анни, это Кэти.

– Помню, я видела вас здесь пару недель назад, – тепло отозвалась Анни.

– Кэти интересует желтое бальное платье.

– Я просто обожаю его! – воскликнула девочка. – И коплю на него деньги.

– И как продвигается дело? – поинтересовалась я.

– Я сижу с детьми из двух семей, так что у меня уже сто двадцать фунтов. Но поскольку бал состоится первого ноября, мне придется подыскать другую, более денежную работу.

– Ну… Удачи. Если б у меня были дети, вы могли бы сидеть с ними…

– Я шла в школу и не удержалась: решила еще раз взглянуть на него. Можно его сфотографировать?

– Конечно.

Кэти поднесла к платью мобильник, и я услышала щелчок.

– Ну вот, – сказала она, глядя на фото, – оно будет вдохновлять меня. А теперь пора бежать – уже без четверти девять. – Кэти повесила на плечо школьную сумку и повернулась, чтобы уйти, но остановилась и, подняв упавшую на коврик газету, протянула ее Анни.

– Спасибо, милая, – улыбнулась та.

Я помахала Кэти на прощание и вернулась к вешалкам с вечерней одеждой.

– Боже милостивый! – услышала я восклицание Анни.

Она вытаращенными глазами смотрела на первую страницу, а затем показала ее мне.

Верхнюю половину полосы «Черного и зеленого» занимала фотография Кейта. Над его вытянутой физиономией шел заголовок: «РАССЛЕДОВАНИЕ ОБВИНЕНИЙ В МОШЕННИЧЕСТВЕ ПРОТИВ МЕСТНОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ – ЭКСКЛЮЗИВ!»

Анни начала читать статью:

– «Известный местный риелтор Кейт Браун, глава «Феникс ленд», узнал сегодня о возможном криминальном расследовании его деятельности, после того как наша газета уличила его в крупном мошенничестве с недвижимостью. – Я с симпатией вспомнила о подружке Кейта; для нее это окажется ударом. – Браун основал «Феникс ленд» в две тысячи четвертом году, – продолжала читать Анни, – получив большую страховку, поскольку его кухонный бизнес закончился после пожара двумя годами раньше. Страховая компания Брауна «Стар Элайнс» обсуждала его заявление о том, что склад поджег некий недовольный служащий, впоследствии исчезнувший и так и не найденный… Брауну поначалу отказали в страховке, – слушала я, развешивая платья, – и он подал в суд… «Стар Элайнс» наконец решила… Два миллиона фунтов! – У Анни перехватило дыхание. – Но теперь у «Черного и зеленого» имеются убедительные доказательства, что склад поджег сам Кейт Браун… – Глаза Анни стали размером с блюдца, и она снова обратилась к газете. – Мистер Браун не стал отвечать на вопросы, которые мы задали ему вчера вечером, но его попытка наложить запрет на «Черное и зеленое» провалилась». Ну и ну! – воскликнула Анни с очевидным удовлетворением. – Приятно узнать, что мы были не слишком строги к нему. – Она отдала мне газету.

Я быстро прочитала статью сама, вспомнила приведенные в «Гардиан» слова Кейта о том, как «безутешен» он был, глядя на горящий склад, и «поклялся построить на пепелище что-то стоящее». Все это показалось мне тогда слегка фальшивым, и теперь я понимала почему.

– Интересно, как «Черное и зеленое» докопалось до этой истории? – повернулась я к Анни.

– Наверное, страховая компания не сняла с него подозрений и в конце концов предоставила «убедительные доказательства».

– Но почему они пришли с этим в местную газету, а не в полицию?

– А, – щелкнула языком Анни, – хороший вопрос.

Это вполне могла быть та самая «трудная» деловая история, над которой работал Дэн, – именно по ее поводу ему звонил Мэтт, когда мы сидели в Центре воспоминаний.

– Надеюсь, девушка не собирается защищать его, – услышала я слова Анни. – Заметьте, она сможет навещать его в тюрьме в зеленом бальном платье, словно чертова фея Динь-Динь, – засмеялась она. – Кстати о бальных платьях. Фиби, вы написали своему американскому дилеру?

– Нет, хотя давно пора, верно? – Меня так увлекла история Моник, что я совсем забыла о делах.

– Обязательно, – подтвердила Анни. – Начало сезона не за горами; плюс к этому, согласно «Вог», такие платья сейчас в моде – и чем больше нижних юбок, тем лучше.

– Я отправлю электронное письмо прямо сейчас.

Я вернулась к компьютеру и открыла почту, желая связаться с Риком, но оказалось, он опередил меня. Я кликнула его письмо.

«Привет, Фиби! На днях я оставил тебе сообщение на автоответчике; у меня есть для тебя еще шесть бальных платьев, все высшего качества и в превосходном состоянии!»

Я просмотрела фотографии. Это были очаровательные платья ярких цветов, прекрасно подходящих для осени: индиго, красное, оранжевое, цвета какао, фиолетовое и зелено-синее. Я увеличила снимки, чтобы проверить, не полинял ли тюль, а потом вернулась к тексту письма.

«Я прикрепил к письму фотографии сумочек – я упоминал о них, – и хочу прислать с платьями, в нагрузку».

– Черт побери, – пробормотала я. Сумочки были мне совершенно ни к чему, особенно учитывая, что в последнее время фунт сильно упал по отношению к доллару, но я понимала: их придется купить, а не то Рик перестанет присылать вещи, которые мне нравятся. – Давайте посмотрим на них, – вздохнула я.

Сумочки были сфотографированы все вместе на белой простыне и большей частью относились к восьмидесятым и девяностым годам. Практически одинаковые за исключением очень красивой кожаной сумки «Глэдстоун», вероятно, сороковых годов, и элегантной белой сумочки-конверта из страусовой кожи начала семидесятых.

– И сколько он за это хочет? Размер сделки – восемьсот американских долларов, включая доставку пароходом.

Я написала ответ: «О'кей, Рик. Я согласна. Заплачу тебе по Интернету с помощью системы «Пэйпэл», когда получу счет. Пожалуйста, пришли все как можно скорее. Всего доброго. Фиби».

– Я только что купила еще шесть бальных платьев, – сообщила я Анни, вернувшись в торговый зал.

Она меняла одежду на одном из манекенов.

– Хорошая новость – их будет легко продать.

– А также двенадцать сумочек, большинство из которых мне не нужны. Но я была вынуждена сделать это, как услуга за услугу.

– У нас не так много места на складе, – заметила Анни, поворачивая руки манекена.

– Знаю; поэтому, как только они поступят, отнесу их в «Оксфам». А теперь нужно отправить платье «Мадам Грес».

Я пошла в офис и, завернув платье в бумагу, перевязала сверток белой лентой и положила в пакет. Затем перевернула табличку на двери, и теперь она сообщала, что магазин открыт.

– Увидимся позже, Анни.

Когда я вышла на улицу, позвонила мама.

– Я решилась, – прошептала она.

– Решилась на что? – спросила я, сворачивая на Монпелье-вейл.

– Забыть обо всех этих глупых процедурах, к которым стремилась. Плазменная регенерация, и фраксель, и радиочастотное омоложение – чушь собачья.

– Это очень хорошая новость, мама.

– Думаю, они ничего не изменят.

– Уверена, это так, – согласилась я, переходя через дорогу.

– И они такие дорогие.

– Да уж – пустая трата денег.

– Точно. И потому я решила сделать подтяжку лица.

Я остановилась как вкопанная.

– Мама… не надо.

– Я хочу сделать подтяжку лица, – спокойно повторила она, пока я стояла у магазина спортивных товаров. – У меня ужасное настроение, и это меня встряхнет. Это будет мой подарок себе на шестидесятилетие, Фиби. Все эти годы я работала, – добавила она, а я пошла дальше, – так почему бы немного не «освежиться», если мне так хочется?

– Действительно, мама, – это твоя жизнь. А вдруг тебе не понравится? – Я представила милое мамино лицо гротескно натянутым или комковатым и бугристым.

– Я провела расследование, – сообщила она, когда я шла мимо магазина игрушек. – Взяла вчера отгул и проконсультировалась с тремя пластическими хирургами. И решила лечь под скальпель Фредди Черча в его клинике в Майда-Вейле: у него все расписано до двадцать четвертого ноября. – А помнит ли мама, что в этот день Луи исполнится год? – И не пытайся отговорить меня, дорогая, я твердо решила сделать это. Внесла задаток, и не отступлю от своего намерения.

– О'кей, – вздохнула я. Протестовать не было смысла – если уж мама что-то вбила себе в голову, то сделает это; к тому же моя собственная голова трещала от мыслей и сил спорить не было. – Надеюсь только, что ты не пожалеешь о содеянном.

– Не пожалею. Но скажи мне, как твой новый мужчина? У вас все продолжается?

– Мы встречаемся завтра и идем в театр «Альмейда».

– Похоже, он тебе нравится, так что, пожалуйста, не делай глупостей. Ведь тебе уже тридцать четыре, – напомнила мама, когда я свернула в Блэкхит-Гроув. – Не успеешь опомниться, как исполнится сорок три…

– Прости, мама, у меня дела. – Я захлопнула телефон. На почте было пусто, и на отправку посылки ушло две минуты. Выйдя на улицу, я увидела идущего мне навстречу улыбающегося Дэна. Сегодня ему было с чего улыбаться.

– А я выглянул в окно и увидел вас. – Он кивнул на свой офис, расположенный справа от нас, над детской библиотекой.

Я проследила за его взглядом.

– Так вот где вы работаете – в самом центре. Кстати, примите мои поздравления – я сегодня прочитала ваш сенсационный материал.

– Это не моя сенсация, а Мэтта – я просто присутствовал на разговорах с юристами. Но это фантастическая удача для местной газеты. И все мы ликуем по сему поводу.

– Я умираю от желания узнать, от кого вы получили такие сведения. Хотя вы вряд ли раскроете свои источники… Вы можете это сделать? – с надеждой спросила я.

Дэн улыбнулся и отрицательно покачал головой:

– Боюсь, что нет.

– Но мне жалко его подружку. Ко всему прочему она, наверное, потеряет работу.

– Ничего страшного, найдет новую – она еще очень молода. Я видел ее фотографии, – пояснил Дэн и стал расспрашивать меня о Франции. Потом напомнил, что мы опять идем в кино. – Вряд ли вы свободны завтра вечером, да, Фиби? До него осталось совсем мало времени, но я был занят статьей о Брауне. Мы можем посмотреть фильм Коэнов или просто поужинать где-нибудь.

– Это было бы здорово, но… у меня другие планы.

– О, – печально улыбнулся Дэн. – Разве такая девушка, как вы, может быть свободной в субботу вечером? Я просто дурак. Нужно было пригласить вас заранее. Но… вы с кем-то встречаетесь, Фиби?

– Ну… я… Дэн! Вы опять конфузите меня!

– Простите. Но тут уж ничего не поделаешь. А вы получили приглашение на одиннадцатое? Я отправил его на адрес магазина.

– Да. Еще вчера.

– Вы обещали прийти, и я очень на это надеюсь.

– Я приду, Дэн.

Этим утром мне было трудно сосредоточиться на работе, поскольку я все время думала о Майлзе и с нетерпением ждала похода в театр. Мы собирались на одну из пьес Харли Гранвиля-Баркера. В перерывах между работой я прочитала в Интернете пару отзывов о постановке, отчасти чтобы вспомнить содержание – я смотрела ее много лет назад, – а кроме того, хотела поразить Майлза своими глубокими замечаниями. Но в магазине скопилось много народу, как всегда бывает по субботам. Я продала принадлежавшее прежде миссис Белл пальто-кокон от Гая Лароша – и рассталась с ним с сожалением – и тунику из шелковой органзы абрикосового цвета с оборкой, расшитой золотыми бусинками, от Зандры Родес. Затем, уже в третий раз на этой неделе, захотели примерить желтое бальное платье. Когда женщина заходила в примерочную, я беспокойно окинула взглядом ее фигуру и поняла: оно, вероятно, будет хорошо сидеть на ней. Задернув занавеску, я взмолилась, чтобы платье ей не понравилось. Затем услышала шелест тюля и звук застегивающейся «молнии».

– Великолепно! – Женщина отдернула занавеску и посмотрела на себя в зеркало, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком. – Просто сказка! – Она встала на цыпочки. – Мне нравится, как оно пенится и сверкает, – улыбнулась она мне. – Я возьму его!

При мысли о Кэти у меня упало сердце. Я вспомнила, как она фотографировала платье и как очаровательно в нем выглядела – гораздо лучше, чем эта женщина, староватая для него и недостаточно стройная: у нее были полные белые плечи и пухлые руки.

Покупательница повернулась к своей подруге:

– Правда, оно прекрасно, Сью?

Сью, высокая и костлявая, задумчиво пожевала нижнюю губу.

– Ну… если честно, Джилл, дорогая, у тебя для него слишком бледная кожа, и оно тебе узко в лифе – посмотри, сзади ты кажешься толстой… – Она развернула подругу спиной к зеркалу, и Джилл увидела полдюйма жира, выпиравшего, словно тесто, поверх платья.