Текст книги "Зверь"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Сергей вернулся к банкетной фотографии, внимательно посмотрел на нее и громко сказал:

– Его убили.

– А ты сомневался? – заглянул из коридора Юра.

– У меня есть доказательство, что это не самоубийство.

– Какое? – К Юре присоединился Женя.

– Жукут – левша. – Сергей посмотрел на труп и добавил: – Был. Он заполняет журнал левой рукой. И рюмку, кстати, тоже держит в левой.

– Где? – Юра подошел ближе, вгляделся в фотоснимки, кивнул: – Точно. А пистолет лежит справа от тела.

– Вот именно, – подтвердил Сергей. – Убийцы просто не знали, что Жукут левша.

– Молоток. Глазастый, – похвалил Юра, снимая с полки оба снимка и пряча их в карман. – Пошли.

– Что ты делаешь? – непонимающе спросил приятеля Сергей.

– Я же говорил, – тот остановился на пороге, обернулся удивленно, – операция абсолютно секретна. Формально она вообще не проводится. Если прокуратура начнет расследовать дело об убийстве, могут всплыть наши фамилии. Маловероятно, конечно, но чем черт не шутит. Мы не можем рисковать. Пошли, у нас совсем нет времени. Надо успеть перехватить Руденко, прежде чем убийцы доберутся и до него. Женя, оставь пару ребят, пусть сообщат о факте самоубийства в местное отделение. И чтобы все зафиксировали, как положено.

– Хорошо, – ответил тот.

– И вызови пока лифт.

– Ладно.

– Черт побери, – пробормотал себе под нос Сергей. – Чем мы, в таком случае, отличаемся от тех же уголовников, объясните мне?

* * *

Когда Гектор и Лидка вошли в ГУМ, часы показывали двадцать три минуты третьего. Прежде чем толкнуть стеклянную дверь, Гектор оглянулся: не плетутся ли за спиной тяжеловесные «топтуны». Все вроде бы нормально. Никаких подозрительных лиц.

«Интересно, – подумал он, – а какими, по-твоему, должны быть хозяйские ищейки? Огромные костоломы со зверскими оскалами на чугунных рожах? Нет, братец. Они наверняка цивильные, на вид безобидные, культурные. Ищейкой может оказаться и вон тот интеллигентный очкарик-бородач с газеткой, и тот отдувающийся румяный толстяк – добряк и умница, и эти двое приятелей-спорщиков, и вон та дама в турецкой коже и с сумкой-баулом через плечо. Одним словом, черт их знает, какими могут оказаться ищейки в реальности».

Они вошли в длинный, как пожарная кишка, зал и зашагали вдоль торговых рядов. При этом Гектор беспечно поглядывал на прилавки, ловя проплывающие мимо отражения. Вон бородач-очкарик вроде бы смотрит в спину. Или пялится на «Кодак», выставленный в витрине? Сердце неприятно екнуло. Неужели ищейка? Добрались-таки? Нет, бородач юркнул в секцию фотопринадлежностей, отстал и смешался с толпой. А где дама с баулом? Не видать что-то. Нет дамы. И хорошо, что нет. И приятелей-спорщиков тоже нет, и толстяка. Вот и ладненько. И чудненько. И не надо нам их.

Гектор и Лидка свернули к фонтану, остановились, озираясь. Никого. Ни Жукута, ни Гомера, ни Руденко. Они первые. Подумав несколько секунд, Гектор кивнул:

– Давай-ка поднимемся на второй этаж.

– Зачем это? – недоумевающе спросила девушка.

– На всякий случай. Ребята… с работы должны подъехать, боюсь, что упущу. А сверху лучше видно.

Лидка дернула худыми плечами.

– Пошли. Ты прямо как Ленин в Разливе, – прокомментировала она. – Все время через плечо смотришь. Боишься, не подслушивают ли иностранные шпионы твои профессиональные секреты, да?

– Вроде того…

Поднявшись на второй этаж, они по мостку-переходу вернулись к центру зала. Площадка у фонтана действительно просматривалась отменно. Если бы вдруг появились ищейки, Гектор заметил бы их раньше, чем они его.

* * *

Аид не ждал звонка и поэтому, когда сотовый телефон вкрадчиво замурлыкал, вздрогнул. Это был специальный аппарат, номер которого знали всего семь человек. Четверо из семерых уже двенадцать часов как мертвы. Харон, Гадес, Дис и Плутон. Орк исчез. Оставались двое. Сам Аид и Цербер. Столь ранний звонок мог означать только одно: пошел очередной виток неприятностей.

Аид протянул руку и вдруг заметил, как сильно дрожат у него кончики пальцев. Стресс. В его возрасте стрессы едва ли не самая страшная вещь. Он решительно снял трубку:

– Алло?

– Аид? Это Цербер. Я в квартире архитектора.

Аид ощутил, как неприятно засосало под ложечкой. Подобное случалось с ним каждый раз, когда на горизонте появлялись черные тучи неприятностей. Он доверял своему чутью, и оно еще ни разу его не подводило.

– Ты узнал насчет схемы? – все еще надеясь на лучшее, спросил Аид.

– Нет, – ответил тот. – Это невозможно. Архитектор мертв.

– Что с ним?

В сердце вонзилась тупая игла боли. Аид ослабил галстук, сунул руку под пиджак и, расстегнув пуговицу на рубашке, принялся массировать грудь.

– Его убили, – объяснил Цербер. – Выстрелом в голову. И произошло это совсем недавно. Минут десять назад, не больше.

– Что ты намерен предпринять? – Аид поморщился. Боль в груди не ослабевала.

– Подожду известий от Перса. Они узнали номера телефонов троих оставшихся грабителей.

– Троих? – переспросил Аид. – Ты же говорил, что их было пятеро?

– Вероятно, они оставляли одного караульным, и тот не попал в поле зрения телекамер. Сейчас мы устанавливаем их адреса и местонахождение. Пока опрошу жильцов. Может быть, кто-нибудь видел убийцу, когда тот входил или выходил из подъезда. Возможно, заметили цвет, модель или номер машины. Если, конечно, он приезжал на машине…

– Я хотел с тобой посоветоваться, – медленно добавил Аид. – Ты в организации практически с самого начала и знаешь все о «Гекатомбе». Тебе известно, насколько ужасными могут оказаться последствия ее использования. Если матрица попадет в плохие руки, может произойти катастрофа.

– Да, я это знаю, – подтвердил Цербер.

– Скажи, если бы тебе стало заранее известно о… скажем, о третьей мировой войне и ты мог бы предотвратить ее, но ценой собственной жизни. Как бы ты поступил?

– Я никогда не задумывался над этим, – ответил Цербер.

– Я тоже, – пробормотал Аид. – Но теперь, похоже, самое время. Так каким бы оказалось твое решение?

– Вам нужен ответ утешительный или честный?

– Разумеется, честный.

Цербер хмыкнул и сказал:

– Ответить честно вам не сможет никто. Может быть, кому-нибудь и доводилось стоять перед подобным выбором, но абсолютно одинаковых ситуаций не бывает, как не бывает и одинаковых людей. Разные люди, разные решения, разные последствия этих решений. Каждый боится своего и по-своему. Никто не сможет подсказать вам, как поступить.

– Ясно. – Аид вздохнул. Цербер был откровенен. Как, впрочем, и всегда. – Я жду от тебя информации. Если что-нибудь появится, сразу дай знать. Меня интересуют любые результаты. В том числе и отрицательные.

– Хорошо, – ответил Цербер и повесил трубку.

А Аид сделал то, чего не делал вот уже больше десяти лет: достал из атташе-кейса пачку высохших до хруста сигарет и закурил. Он думал. Думал о крахе. Думал о смерти. Странная штука жизнь. Полна причуд. Сперва Аид болел за то, чтобы «Гекатомба» появилась на свет, стала реальностью. Теперь вот думает о том, как защитить мир от собственного творения.

В эту секунду телефон замурлыкал снова. Кто это? Цербер? Слишком рано. Телефон все трезвонил. Умолкал на несколько секунд, затем снова заливался мягкой трелью.

Аид протянул руку, взял трубку:

– Алло?

– Это было так невежливо с твоей стороны, – прозвучал в наушнике бесполый укоризненный шепот.

– Кто это? – спросил Аид, чувствуя, как ноющая боль в сердце разгорается с новой силой.

– А сам-то ты как думаешь? – спокойно и совершенно серьезно поинтересовался шепот. – Меня называют десятком имен, хотя я не существую ни под одним из них.

– Кто это?!

– Ты можешь называть меня Жнецом.

– Откуда вам известен номер этого телефона?

– Мне известно даже больше, чем ты думаешь, – равнодушно сообщил шепот. – Гораздо, гораздо больше. Я знаю, например, что ты одинок и больше всего на свете боишься потерять то, что имеешь. У тебя никого нет. Нет молодой жены, которая целовала бы тебя в лоб перед сном, искренне желая проснуться, наконец, вдовой. Нет детей и внуков, которым ты мог бы передать свое громадное состояние и которые не потратили бы и рубля из этих денег, чтобы положить на твою могилу букетик чахлых гвоздик. У тебя нет даже собаки, которая любила бы тебя, радовалась бы, когда ты возвращаешься домой, и умерла бы от тоски через три дня после твоей смерти. У тебя нет ничего. Разве что огромная квартира, в которой холодно и пусто и в которой ты воешь по ночам от страха. Тебе давно надоело жить. «Гекатомба» стала для тебя смыслом существования, а члены организации заменили семью. Ты – моралист. Больше всего тебя заботил собственный имидж кристально честного человека, и, потакая своему эгоизму, ты пустил всю жизнь коту под хвост. Ты добивался иного уровня бытия, не понимая, что совесть в наши дни никого не интересует. Важно иметь деньги, и тогда можешь делать то, что заблагорассудится. Хочешь – насилуй на алтаре мальчиков, поправляя рясу и крест, хочешь – пошли сотню тысяч человек на смерть. Имея деньги, можно жить так, как нравится. Ты бросил женщину, которую когда-то любил и которая, как это ни странно, любила тебя. Все из-за бреда о морали и совести. Ты говорил себе, что желаешь ей добра, но мы-то с тобой знаем, что это не так. Ты заботился о себе. Точнее, о своем безупречном авторитете. Тебе хотелось спрятать эту женщину от других, дабы никто не заметил, что она – всего лишь обычный человек и ей не чуждо то, что не чуждо всем нормальным людям. Ты боялся даже не ее опрометчивых шагов – она, потакая тебе, их не делала, – а того, что если такой шаг вдруг будет сделан, то окружающие ткнут пальцем в тебя. Ату старика! Его жена любит неформальный секс! Не так ли? Друг мой, ты похож на старый рассохшийся шкаф. Она хотела иметь нормальную семью, а ты пытался загнать ее в монастырь. Глупый, нудный старик, любитель проповедей. А теперь тебе страшно. Ты боишься смерти. Это так ужасно, разом потерять все, что имел. Мне жаль тебя. Наверное, жутко вдруг осознать, что ты далеко не так силен и бесстрашен, как казалось… Увидеть глубину могилы и ощутить ее сырость, понять, что уже через три дня после похорон никто не вспомнит о тебе…

Аид почувствовал, как тугой горячий ком подкатил под горло. Ему стало плохо. Дико закружилась голова, и захотелось лечь. О неудавшейся женитьбе Аида не знал никто. Абсолютно никто. Ни один человек в мире. Кроме страшного незнакомца. Но самое худшее: этот человек говорил правду. Именно так и обстояло дело. Именно так и никак иначе.

– Это вы похитили матрицу? – хрипло каркнул Аид.

– Да. Я.

– Вы один из этих пятерых?

– Может быть. А может быть, и нет.

– Чего вы хотите?

– Того же, чего и ты, – ответил шепот. – Абсолютной, ничем не ограниченной власти. Я хочу почувствовать себя Богом, спасителем человечества. Кристально честным и чистым. А такими бывают только Боги. Правда, в отличие от тебя я не собираюсь загонять своих «детей» в стальную клетку. Напротив. Я дам им то, о чем они мечтали всю свою жизнь. Абсолютную свободу.

– «Гекатомба» создавалась не для этого, – сказал Аид, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Вы – параноик! Маньяк! Сумасшедший!

Человек на том конце провода засмеялся. Смех был тихим и шелестящим, как шорох опадающей листвы.

– Я – параноик? Не-ет. Я совершенно нормален и адекватен окружающему меня миру, – ответил шепот. – Сумасшедший – ты, если до сих пор считаешь, что кто-то, кроме тебя, верил в иное предназначение «Гекатомбы». Хотя я склонен полагать, что и ты не очень-то верил в это. Никому еще не удавалось добиться власти гуманной и справедливой. Ты надеялся опровергнуть принцип, доказанный не одним поколением: мораль плохо совмещается с возможностью повелевать. Власть, а тем более власть абсолютная, предполагает жестокость. Начнем с того, что «Гекатомба» в принципе не слишком моральна, однако ты закрыл на это глаза, посчитав малое зло необходимой платой за спокойствие мира. Но вспомни, всем великим тиранам когда-то приходилось делать первый шаг. И, как правило, они использовали и используют универсальную отговорку: «Я поступаю так исключительно ради людей, ради своего народа». Самое сложное – сделать этот крохотный шажок, заключить первую сделку с совестью. Дальше – легче. Дальше все идет как по маслу. Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. В котором, увы, повелителем окажется не Аид. Я достаточно силен, чтобы не лицемерить и говорить о своих намерениях открыто.

– Каковы же они?

– Изменить сумасшедший, стремительно деградирующий мир. Изменить, а не сохранить, как хотел ты.

– И каким же образом вы собираетесь сделать это?

– А каким образом, по-твоему, проще всего освободить человечество от навязанных ему кем-то бездарных правил? Люди, по сути, те же животные. Разрушь их дом, устрой потрясающую по своим масштабам катастрофу. Сними с них гнет цивилизации. Появятся совершенно иные жизненные критерии. Перестанут цениться деньги. Им на смену придут сила, ум, способность добыть себе пищу и сплотить вокруг себя других. Человечество забудет о суетливых дрязгах. Я дам людям шанс начать все сначала. Возродиться из пепла, подобно Фениксу. Пусть человечество поймет и исправит свои ошибки. А я, справедливый и безжалостный Бог, помогу ему в этом.

– Катастрофу? – переспросил, холодея, Аид. – Что вы имеете в виду?

– О-о-о… Существует масса способов. Например, банальная ядерная война. Но это самый крайний, самый грубый и самый примитивный вариант. Куда лучше заставить правительства всех стран вывезти запасы стратегических боеприпасов в одну точку планеты и там взорвать. Последствия такого взрыва можно сравнить разве что со всемирным потопом. Или открыть границы всех стран, а затем активизировать преступность до максимума. Будет очень эффектно. А можно еще устроить жесточайшую диктатуру. Сталин, Гитлер, Пиночет и Калигула в одном лице, представляете? Я еще не решил, что лучше, но ведь у меня масса времени, чтобы выбрать окончательный вариант.

– Вы действительно параноик, – прошептал Аид.

– Все гении по-своему параноики, – философски заметил собеседник. – А тебе известно, что Гадес, Плутон, Орк и Дис уже обсуждали план твоего физического устранения? Ты – не параноик – мозолил им глаза и постоянно нудел о гуманизме и справедливости. Парадокс: тебе вдруг стало стыдно за то, что вы создали «Гекатомбу», – кстати, отличное название, поздравляю, – а они не хотели, чтобы кто-либо мешал им наслаждаться властью в полной мере. Каждый из четверых ненавидел Аида лютой ненавистью, потому что Аид для них – олицетворение дешевой морали. Из-за тебя они не могли бы вцепиться в этот кусок кровоточащего мяса сразу. Им пришлось бы ждать, а ждать они не хотели, тем более сейчас, когда заветная цель совсем рядом – протягивай руку, хватай и празднуй победу. Эти четверо даже назначили дату твоей смерти, а кое-кто пошел еще дальше. Например, Гадес начал подыскивать исполнителей для устранения Плутона, Орка и Диса. В живых остался бы кто-нибудь один. Этот один и стал бы Властелином мира. Ублюдочным божком, полностью соответствующим ублюдочному миру. Так кто же из нас сумасшедший? Похитив «Гекатомбу», я ничего не изменил. Просто приблизил неизбежное.

– Вы лжете! – Аид был смят, растоптан, убит правдой. Или ловкой ложью, слишком уж похожей на правду. Он старательно цеплялся за иллюзии.

– Зачем мне лгать? – равнодушно спросил шепот. – Я говорю чистую правду.

– Для чего вы рассказали мне все это? – задыхаясь, спросил Аид.

– Будучи благодарным, я хочу, чтобы ты знал: люди, заказавшие твою смерть, умерли раньше тебя.

– Вам все равно не удастся осуществить задуманное. Я введу «нулевой вариант», – глухо сказал Аид. – Из компьютеров извлекут наш процессор, и ваш план провалится.

– Уверяю тебя, я сумею заполучить бумаги, – спокойно ответил шепот. – Мне известно, как это сделать.

– У вас ничего не выйдет!

– Посмотрим… – Жнец усмехнулся. – Но если ты окажешься прав и мне не удастся взять документы без твоей помощи, тогда… тогда… – Шепот на секунду смолк, словно человек усиленно искал нужное, единственное решение, а затем вдруг преувеличенно радостно закончил: – Тогда я приду и попрошу их у тебя!

В трубке послышался странный хохот-визг, похожий на шакалий крик. Он становился все выше и тоньше, и вскоре в нем вовсе не осталось ничего человеческого.

Аид крепко зажмурился, задрал голову к потолку и открыл рот. Сердце его было готово разорваться. Старик хотел закричать. Вопль бился в нем, ища выхода, разрывая легкие, обжигая горло, небо, язык. Это был страдальческий, переполненный ужаса крик раненого, загнанного в угол животного. Именно животного, ибо в эту секунду в груди Аида жила только звериная паника, подвластная инстинктам, но никак не разуму. Он отшвырнул трубку, словно это была мерзкая ядовитая тварь, гадина, способная ужалить. Та грохнулась на консоль, но тонкий пронзительный хохот все звенел, достигая слуха старика. И вдруг… все смолкло.

Аид несколько секунд продолжал сидеть с закрытыми глазами, запрокинув голову, чувствуя, как сердце постепенно умеряет свой бег. Пот заливал его лицо, стекал горячими каплями по морщинистой шее на накрахмаленный воротник белой рубашки, оставляя влажные темные пятна. Наконец Аид открыл глаза и медленно выдохнул.

В трубке заунывно «болтались» короткие гудки, чудовище, вынырнувшее из самых страшных кошмаров Аида, пропало. Еще не меньше минуты старик не находил в себе сил пошевелиться. Просто сидел, объятый медленно уходящим ужасом. Решение созревало постепенно, и было оно окончательным и бесповоротным. Он должен уберечь мир от грядущей катастрофы. От этого страшного урода, монстра, психопата, называющего себя Жнецом. Он обязан…

Аид вновь остался один. Раздавленный старик на бескрайней равнине потерянной жизни.

* * *

Корсак и Бателли пришли в ГУМ за десять минут до назначенного времени. Они сыто продефилировали до фонтана, болтая на ходу о вещах, совершенно не относящихся к делу.

– Представляешь, – озираясь по сторонам, говорил Корсак, – вчера прихожу с работы домой, а мне жена сообщает: мол, на углу, у соседнего дома, щенки какие-то прохожего убили. Знаешь за что? Он им десять тысяч отказался дать. То ли не было, то ли просто не захотел. Вот они его и запинали. Насмерть, представляешь? Жуть!

– Ради десяти тысяч? Кошмар, – подтвердил Бателли, сжимая в кармане плаща рукоятку пистолета.

– Вот и я говорю, ужас! Куда катится эта страна? Я дочь уже гулять боюсь отпускать! Честно. Все к окну бегаю. Из техникума лично встречаю. С ума сойти. Когда такое было?

– А я давно предлагаю: «сболчивать» отсюда надо. И чем дальше, тем лучше, – развил мысль Бателли.

– «Сболчивать»? – трагически-театрально переспросил Корсак. – Куда? Везде наши! Вез-де! Как тараканы расползлись. В любой стране мира плюнь пять раз – четыре раза обязательно на соотечественника попадешь. Что ж такое-то, в самом деле?

Они остановились у фонтана, покрутили головами.

– Нет еще, – спокойно заявил лысый.

– Ничего, придут, – ответил Корсак.

* * *

Сергей пропустил момент, когда запищал зуммер переговорного устройства. Очнулся только от зычного и громкого голоса бывшего «однополчанина». Задумался. О чем задумался? Сложно сказать. Пожалуй, обо всем сразу и ни о чем конкретно. Так, смотрел на проносящиеся мимо дома, на деревья, утопающие в золотистой трясине облетевшей листвы, на увязающих в промозглой сырости прохожих. Теперь вот сидел, таращился непонимающе по сторонам. Все пропустил. Где они, что случилось?

– Куда? – говорил Юра в рацию. – Ага, ясно, едем. Обо всех передвижениях сообщать немедленно. – Он отложил передатчик и, словно между делом, пояснил, не оборачиваясь: – Руденко только что вышел из дома. Предположительно направляется к метро.

– Успеем перехватить? – озаботился Женя.

– Черт его знает, – ответил Юра. – Попробуем. Уже вроде недалеко. В любом случае ребята его «держат», так что никуда он от нас не денется.

Сергей обернулся. «Москвич» и «Волга» держались несколько позади, но не отставали. Правда, в «Москвиче» вместо четырех пассажиров теперь сидели двое, но вряд ли это могло существенно изменить расстановку сил.

* * *

Руденко торопливо выскочил из квартиры. Он не стал тратить драгоценное время на то, чтобы запереть дверь на оба замка. Понимал: если ищейки захотят войти, то все равно войдут. Отечественные «заморыши» для мало-мальски опытного взломщика – все равно что полное отсутствие каких-либо замков.

Выскочив из подъезда, арбалетчик огляделся. Если хозяева коттеджа за пару часов умудрились установить личность Борьки Жукута, то и с остальными проблем у них не возникнет. Стало быть, ждать ищеек следует с минуты на минуту. Тихий дворик, расположенный в глубине 2-й Парковой, был практически пуст, но за домами, на Первомайской, шумели машины. У соседнего подъезда двое дачного вида мужиков возились с зачуханной «копейкой». Молодая мама сидела на лавочке под поседевшим до отчаянной рыжины породистым кленом и читала детективчик Марининой, – эх, родство женских душ, – одновременно покачивая яркую импортную коляску. Носился по двору неухоженный эрдель Гарик, безобидное чудище совершенно жуткого вида, с повисшим ухом и свалявшейся шерстью. Отрабатывал объедки – наводил ужас на чужих и вилял хвостом для своих. Пара пацанов играла в «войнушку», старательно хлопая китайскими пластмассовыми духовушками. Обыденно. Все как всегда. Нет, почти как всегда. Двоих «дачников» арбалетчик раньше не видел, хотя прожил в этом дворе двадцать последних лет. Ищейки? Вообще-то, в его представлении, ищейки должны были выглядеть несколько иначе. Импозантней, что ли… Но уж точно не так, как эти двое: дешевые болоньевые куртки, спортивные штаны с мотней, болтающейся где-то на уровне пузырящихся колен, башмаки – застрелиться и не жить. Любому отшельнику за такие вериги Всевышний простил бы грехи на сто лет вперед. Небритые, серолицые, с набрякшими мешками подглазий… Какие это ищейки?

Руденко почти успокоился, когда один из замшелых «дачников» вдруг стрельнул в него коротким цепким взглядом. Тревога нахлынула вновь. Ледяная и черная, как речная вода зимой. Арбалетчик медленно зашагал к выходу из двора, в любую секунду готовый броситься ничком на землю, нырнуть за один из многочисленных автомобилей, припаркованных вдоль дома. Вроде бы ненароком он опять покосился на «дачников». Один из них теперь выпрямился и в упор, не таясь, разглядывал арбалетчика. На небритом лице вяло отражались зачатки мыслительного процесса. Руденко принял правее и зашагал вдоль стены, оставляя между собой и «автомеханиками» длинную вереницу остывших за ночь машин. Арбалетчик поравнялся с «копейкой» и уже прошел было дальше, когда любопытный «дачник» шагнул ему наперерез.

– Слышь, братан, – позвал он с отчетливым блатным акцентом, но вполне миролюбиво. – Не угостишь сигареточкой? Бля буду, свои кончились.

Для убедительности «механик» щелкнул по крупному желтоватому резцу волнистым ногтем большого пальца, а затем чиркнул им же поперек горла, точнехонько над хрящеватым, поросшим щетиной кадыком. Проделал он это ловко, почти изящно.

– Нет, – Руденко едва не рассмеялся от облегчения. Вот оно, оказывается, в чем дело. У них просто кончились сигареты. А он-то нафантазировал себе… Да разве ищейки такие бывают? – Серьезно, нет, – добавил арбалетчик, гася недоверчивость в глазах «дачника». – Не курю я.

– А-а-а, – протянул разочарованно тот. – Ну ладно тада. Бывай, братан.

– И тебе.

Руденко ускорил шаг. Едва он свернул на улицу, оба «дачника» захлопнули капот «копейки» и забрались в салон.

– Переодеться бы, – буркнул, заводя машину, «блатной». – Я себя в тряпье этом паскудном чувствую, как последний м…к.

– После переоденешься, – отрубил второй, стаскивая треники и куртку, под которыми оказался вполне приличный костюм. – Смотри, клиента не упусти.

«Копейка», неожиданно мощно взревев двигателем, выкатилась со двора. Притормозив на повороте, «блатной» осмотрелся и сообщил:

– Вон он.

Руденко направлялся в сторону станции метро «Измайловская».

– Осторожнее, – предупредил «пассажир», доставая из вместительной сумки аккуратно сложенный плащ. – Смотри снова не засветись.

– Не боись.

«Копейка» медленно ползла следом за объектом. Время от времени машина останавливалась у тротуара, отпуская арбалетчика на безопасное расстояние, и только потом продолжала движение. На открытой платформе Руденко дождался поезда и вошел в вагон. Состав тронулся и, набирая скорость, пополз к тоннелю.

– Третий вагон, в сторону центра, – объявил «блатной», словно зачитал выигравший номер лотерейного билета.

«Жигули» рванули во дворы, петляя в узких улочках. Сидящий сзади «пассажир» мрачновато наблюдал за азартно матерящимся приятелем, иногда подавая реплики, вроде:

– Сшибешь кого-нибудь, отвечать придется на всю катушку, понял?

– Не сшибу, – скалился тот.

Надо отдать «блатному» должное, машину он водил отменно. С легкостью вписывался в «непроходные» повороты, умудряясь при этом еще и объезжать свойственные отечественным дорогам овраги колдобин. Двигатель «копейки» проявлял поистине невероятную силу. На Первомайском шоссе «жигуль» весело, без напряжения, обошел пару иномарок. Те обиженно попытались нагнать, да тщетно.

У метро «Измайловский парк» машина остановилась. «Пассажир» распахнул дверцу и выпрыгнул на тротуар. Сунув в карман рацию, он кивнул напарнику и побежал ко входу на станцию. За время сумасшедшей гонки состав, в котором ехал Руденко, прошел около двух третей пути, отделявшего «Измайловскую» от «Измайловского парка».

Руденко, разумеется, не знал о преследовании. Сжатый со всех сторон толпой, он читал «Московский комсомолец». Вообще-то газета была не его, а вдумчивого парня, стоявшего впереди. Арбалетчик же читал через обтянутое замшей плечо. Время от времени он поднимал голову и прислушивался к гундосой скороговорке дикторши:

– …следующая станция «Бауманская».

Ага, еще одну статейку прочитать успеем. Руденко вновь уткнулся парню через плечо.

– …«Курская».

Парень принялся сворачивать газету. В толпе это было неудобно. Сзади недовольно поругивались. Массы начали утрамбовываться у двери. От середины вагона нажимали, впереди покряхтывали, но терпели. Понимали: всем надо. Кто-то тянул за собой гигантские сумки, с отчаянием бойца, волокущего к пушке последний снаряд.

Руденко тихо порадовался в душе, что ему не нужно выходить здесь, а значит, не придется толкаться, пихаться, получать тычки, наступать на ноги и терпеть, когда другие станут наступать ему на ноги.

На «Курской» вагон покинуло больше половины пассажиров. Стало свободно, появились даже сидячие места. Арбалетчик прошел к двери, остановился, рассматривая себя в темное стекло. Внезапно он почувствовал, как горло перехватила невидимая петля. Руденко быстро развернулся на каблуках. У соседней двери, спиной к нему, стоял человек. Секунду назад он тоже оборачивался, и арбалетчик видел его отражение в дверном «зеркале». Это был один из «дачников». Только теперь ублюдочные тренировочные штаны и болоньевую куртку сменили плащ и костюм.

Арбалетчик торопливо отвернулся. Пусть ищейка думает, что остался незамеченным. Значит, это они… А может быть, просто похож? Может быть, воображение и взвинченные до предела нервы сыграли с ним дурную шутку? Сколько он видел того «дачника»? Секунду, не больше, да еще сбоку… Человек стоял спокойно, расслабленно, не крутился, не дергался. Нужно проверить, убедиться окончательно. Если этот парень – шпик, в ГУМ идти нельзя. Ни в коем случае. Так он подставит ребят.

На «Площади Революции» Руденко выскочил из вагона и ринулся к эскалатору. На ходу он обернулся. Преследователь – если, конечно, это был он – стоял у лестницы перехода и внимательно изучал светящуюся вывеску. Руденко шагнул на «чудо-лесенку». Ищейка неторопливо зашагал в противоположную сторону. К выходу на Театральную площадь. Как только арбалетчик скрылся из поля зрения, он сорвался с места. Промчавшись через станцию, ищейка взлетел по ступенькам эскалатора и выбежал на улицу. Здесь он вытащил из кармана рацию и на ходу принялся бормотать что-то в дырявый, как дуршлаг, микрофон. Через две секунды он уже стоял на Никольской и наблюдал за выходом из метро. Еще секунд через десять объект показался на улице. Арбалетчик остановился и обернулся, ожидая, что из подземки вот-вот выбежит встревоженный преследователь.

Ищейка усмехнулся и пробормотал себе под нос:

– Ищи дурака…

* * *

«Их» Гектор вычислил, как только появился Трубецкой. Они стояли у фонтана и легко болтали, словно и не поджидали своих жертв, а встретились исключительно потрепаться. Их было двое. Высокий стильный красавец в рединготе, отменном костюме и дорогих туфлях и затрапезного вида, потасканный парень невзрачного сложения, одетый в мешковатый, длинный плащ, сильно потертые джинсы и кроссовки «найк». Был он практически лыс, если не считать легкого детского пушка на розовой макушке. Глаза скрывали узкие темные очки. При появлении Трубецкого оба насторожились, подобрались, как перед дракой. Вот тогда-то Гектор и понял, что это они.

Слепой шел осторожно, постукивая по полу белой тросточкой. На голове у него красовалась широкополая шляпа, плащ подчеркивал стройность атлетичной фигуры. Остановившись у фонтана, Трубецкой повернулся лицом к входным дверям да так и остался стоять, словно оловянный солдатик, по стойке «смирно». Слепой здорово «выпадал» из толпы.

Гектор поспешно отступил на шаг, приказал дочери:

– Отойди от перил.

– Зачем? – удивилась она. – Ты заметил агентов царской охранки?

– Отойди, я сказал! – рявкнул Гектор тоном номер два – «рассерженный отец перед поркой».

Лидка хмыкнула, но от перил все-таки отошла.

Через несколько минут появился Руденко. Арбалетчик шагал быстро, изредка поглядывая исподлобья поверх голов. Он был явно чем-то встревожен, нервно оборачивался, словно опасаясь преследования. Гектор скользнул взглядом по толпе. Вроде бы никого. Или все-таки кто-то есть? Может быть, этот кто-то просто профессиональнее, умеет лучше прятаться? Гектор взмахнул рукой, подавая знак. Однако первым Руденко увидел Трубецкого. Вместо того чтобы ускорить шаг, арбалетчик, наоборот, остановился и, развернувшись, принялся всматриваться в лица обходивших его людей. В этот момент Гектор понял абсолютно точно: Руденко подозревал, что за ним следят. Он не был уверен в этом, иначе не пришел бы сюда, но на всякий случай решил перестраховаться. Очевидно, подозрения не подтвердились, ибо арбалетчик нарочито медленно направился к фонтану. Прямо навстречу убийцам. Сверху Гектору было хорошо видно, как высокий, вроде бы ненароком, сделал пару шагов, чтобы потом, когда жертва подойдет, оказаться у нее за спиной. Лысый же начал обходить фонтан с другой стороны. Не приходилось сомневаться, людное место убийцам не помеха. Если у них оружие с глушителями, то они вполне спокойно могут застрелить Трубецкого и Руденко, а затем, воспользовавшись суматохой, ускользнуть.