Текст книги "Зверь"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Иван Сербин
Зверь

«… – О, Джордж! – Она поглядела мимо него на дверь детской комнаты. – Эти львы… Они ведь не могут выйти оттуда?

В ее глазах ясно читался испуг.

Он тоже посмотрел на дверь – та вздрогнула, словно от удара изнутри.

– Разумеется, нет, дорогая, – ответил он».

Р. Брэдбери. «Вельд».

«– Почерк обвиняемого? – спросил другой присяжный.

– Нет, – отвечал Белый Кролик. – И это всего подозрительней».

Л. Кэрролл. «Алиса в Стране чудес».

Начинается день: начнем и мы устраивать на этот день дела и празднества нашего всемилостивейшего повелителя, который еще изволит почивать.

Lʼordre du jour pour le roi [1]1
  Распорядок дня короля.


[Закрыть] (фр.).

Ф.Ницше

Пролог

Ветер завывал тоскливо и зло, как побитый хозяином пес. Между домами быстро, словно страшась чахоточно-бледного света неоновых фонарей, проплывали серебристые призраки дождевых струй. За туманно-невнятной пеленой излучали теплое сияние прямоугольники занавешенных окон.

Человек, шагавший от Кузнецкого Моста к Театральному проспекту, был настроен очень решительно. Дождевые капли стекали с его волос за воротник плаща, но он не замечал этого. Шел, не разбирая дороги, по лужам, смотрел прямо перед собой, пытаясь отыскать за туманной пеленой знакомую фигуру. Того, кого ему предстояло убить. Все должно было закончиться этой ночью, и именно поэтому он намеревался выстрелить. Выстрелить и убить. Одной пулей. Впереди гигантским желтым прямоугольником обозначился Театральный проспект. Человек немного сбавил шаг, оглядел ряды темных машин у «Савоя», поскрипывающие под порывами ветра строительные леса, скрывающие стену «Детского мира», прищурился. Нет, тот, кого он ждал, не мог не прийти. Не мог…

Человек не ошибся. Темный силуэт отлепился от стены, шагнул на мостовую. Сгорбленный, сжимающий на груди лацканы плаща, он был отчетливо различим на фоне медово-янтарного электрического зарева. Стрелок узнал его. Черная фигура подходила все ближе. Внезапно за спиной Стрелка вспыхнули фары автомобилей. Двух или трех, он не понял. Да это было и неважно. Уже не важно. Послышались глухие щелчки открывающихся дверей. Стрелок даже не шелохнулся, заранее зная, что увидит, если обернется. Армию Жнеца. Крепких плечистых парней. Стандартный вариант ловушки. Этим и должно было закончиться. У наемников с самого начала не было ни единого шанса на жизнь. Правило подтвердилось. Исключения не произошло.

Жертва остановилась, оценивая ситуацию. И тогда Стрелок, криво усмехнувшись, крикнул:

– Эй! Посмотри на меня!

Мужчина взглянул на него, достал из кармана сигарету, зажигалку и прикурил. Он спокойно смотрел на Стрелка, а тот поднимал пистолет. Деловито-быстро, словно выполняя обычную, рутинную работу. Руки у него практически не дрожали, и это было хорошо. Убить надо с первого выстрела. Другого ему не дадут. Одно, всего лишь одно нажатие курка. За спиной уже слышались дробные шаги. Плечистые были совсем рядом.

Поймав мишень на мушку, Стрелок спокойно потянул спусковой крючок. Раскатисто-сочный выстрел прокатился между домами.

Эта ночь…

Комната была небольшой, темной. Единственный клиновидный луч света падал из приоткрытой двери, ведущей в соседнее помещение, да тлели зеленые глазки магнитных замков.

На небольшой консоли в углу бледно мерцали мониторы теленаблюдения, сиял экраном «ноут-бук». Перед консолью на вращающемся стуле сидел седой худощавый старик, внешне напоминающий хищную птицу. Левая рука его лежала на клавиатуре компьютера, в правой он держал пистолет. В голубовато-холодных глазах застыло отчаянно-жесткое выражение, несмотря на то что лицо было землисто-серым от пережитого волнения и усталости. Если бы собеседник мог присмотреться потщательнее, он бы, несомненно, увидел, что уголки губ старика мелко, но вполне заметно подрагивают. Однако они находились в соседних комнатах. Соединяла их только система видеосвязи, не позволяющая различать подобные детали.

«Гость» сидел на жестком пластиковом стуле и смотрел на черно-белый монитор, установленный у противоположной стены. Непрезентабельный, мятый костюм «гостя» был забрызган грязью, голова рассечена, из-под волос по щеке текла темная струйка крови. Воротник и правое плечо плаща тоже были залиты кровью. Словом, весьма удручающее зрелище.

Молчание явно затягивалось, становясь невыносимым.

– Ну и что теперь? – пробормотал Непрезентабельный, глядя на монитор.

В другой комнате старик тоже воззрился на экран, усмехнулся без всякого выражения:

– Что бы я сейчас ни сказал, вы мне все равно не поверите, пока не получите бесспорных доказательств, не так ли? – Он помолчал несколько секунд, а затем продолжил: – Главная беда большинства людей в том, что они принимают собственные иллюзии за абсолютную истину. Вы из числа тех горячих голов, которые не способны увидеть правду, пока их не ткнут в нее носом.

– А вы, конечно, способны, – ответил Непрезентабельный.

– Да, способен, – кивнул тот. Голос его звучал тяжело и глухо, как из бочки. – Для меня очевидно то, чего до сих пор не поняли вы. Впрочем, информация, которой мы… которой я располагаю, позволяет сделать определенные, не подлежащие сомнению выводы.

– Какие?

Старик внимательно посмотрел на монитор. Он словно решал, выложить ли не очень-то сладкую правду «гостю» сразу или, щадя нервы, выдавать крохотными «китайскими» порциями. Старик всерьез сомневался в уравновешенности «гостя», в его способности руководствоваться умом, а не чувствами.

Дело осложнялось еще и тем, что в комнате «гостя» телекамера была установлена в углу, под самым потолком. Получался вид справа сверху. Старик не видел глаз и выражения лица собеседника, а значит, не мог следить за его реакцией и не понимал, достигает сказанное им цели или он впустую «мечет бисер».

– Знаете, в чем заключается самый великий обман дьявола? – наконец спросил старик.

– В чем же?

– В том, что он сумел убедить всех, будто его не существует. – Старик вздохнул и отвернулся: – Хотите верьте, хотите нет, но о человеке по прозвищу Жнец я услышал в первый раз сегодня днем. Понимаю, вас вряд ли убедят слова…

– Правильно понимаете, – огрызнулся Непрезентабельный. – Если все, что вы мне тут рассказывали, – правда, то… я даже не знаю, что и делать…

– Теперь это уже не имеет абсолютно никакого значения, – вздохнул старик, не слушая возражений, утопая в собственных мыслях. – Я постараюсь объяснить вам суть происходящего. Вы производите впечатление достаточно сообразительного человека, способного не противоречить логике. Надеюсь, в процессе беседы мне удастся убедить вас.

– Убедить в чем? – спросил «гость».

– В том, что Жнец сумел спланировать свои ходы таким образом, чтобы ему верили. А доверие, как известно, – залог успеха. Давайте-ка проанализируем события последних дней, вспомним все с самого начала…

– Зачем? – саркастически поинтересовался пленник. – Вы же в любом случае меня убьете. Вам нельзя оставлять свидетелей.

– Я расскажу вам о событиях двух последних недель, – глядя в затянутое бронированными ставнями окно, предложил старик. – По ходу дела вы дополните мой рассказ, а я в свою очередь объясню, как все обстояло на самом деле. Хорошо?

– Рассказывайте, – безразлично дернул плечами Непрезентабельный.

«Чем дольше вы говорите, тем дольше я проживу», – продолжил он мысленно.

За две недели до…

После слякотно-промозглой, по-осеннему дождливой Москвы Ялта не могла не поражать легкой, умеренно теплой погодой, бархатистым морем и сочно-зеленой растительностью. Низкие пальмочки выстроились вдоль каменного парапета набережной, за которым нежились под лучами яркого солнца отдыхающие. Аппетитный запах жарящихся шашлычков растекался по улочкам городка. Высокие тополя трепетали, слушая русскую речь, перемежающуюся сочными украинскими словечками. Бутылочно-зеленые курчавые горы плавно сползали в море, а может быть, наоборот, ультрамарин волн пытался взобраться к облакам, кутающим верхушки гор. У причалов морвокзала покачивались прогулочные «трамвайчики». Мегафонные, с алюминиевым оттенком голоса зазывали прокатиться: «Ми-исхор! Ла-асточкино гнездо! Алушта-а!!!»

В стороне, особнячком, застыл четырехпалубный красавец. Достойнейший среди достойных. Жарко.

– «Ты – морячка, я – моряк», – доносилось с палубы средневековой шхуны, закончившей свои корабельные дни у стен подковообразной гостиницы «Ореанда». Мерцали разноцветные огни, яркие сполохи пробегали по пестрым витражным окошкам ресторана-парусника. Лениво фланировали по набережной валютно-неприступные б…ди и «холявщицы»-студенточки-школьницы, разомлевшие «деловые» с женами и детьми, щелкающие за купоны своих чад «Кодаками» у местных, прокопченных солнцем умельцев, которые за скромные суммы усаживали дорогих отпрысков на плюшевых дельфинов и тряпочных «крокодилов Ген», весьма далеких от своих мультяшных прототипов. Пилось отечественное, а чаще импортное ледяное пивко. Под орешки, воблу, «копчушку» и просто так, под сладкое придыхание. Лилась в пластмассовые стопочки холодная водочка, выпивалась и заедалась сочными помидорчиками и южным виноградом… Природный загар ложился поверх искусственного, тропическо-кеттлеровского, модного. И над этой благодатью парили высматривающие добычу чайки.

Из остановившегося у «Ореанды» симферопольского такси выбрался мужчина лет пятидесяти. Он втянул полной грудью солоноватый, пахнущий йодом и водорослями морской воздух и улыбнулся. Несколько секунд приезжий стоял у входа в отель, не обращая внимания на внимательно-изучающий взгляд швейцара. Выглядел мужчина более чем странно для бархатного сезона. В строгом костюме классического покроя, дорогих кожаных туфлях и с плащом, элегантно переброшенным через руку, он был похож на слона, волей случая угодившего в посудную лавку. Накрахмаленный воротничок белой рубашки удавкой стягивал темный галстук, поверх которого красовалась изящная тонкая булавка с крупными камнями. Седая аккуратная бородка придавала приезжему добродушно-профессорский вид. В правой руке он держал кожаный атташе-кейс. Казалось, мужчина абсолютно безмятежен, и, если бы не отсутствие багажа, его можно было бы принять за очередного отдыхающего, решившего погреть косточки под южным солнцем. Внезапно «профессор» резко обернулся и принялся внимательно осматривать дорогу, по которой проехал минуту назад. Взгляд его скользнул по припаркованным у обочины машинам, по фигуркам прохожих, по зелени сквера, по стоящим у коммерческих палаток одиноким покупателям. Не заметив ничего подозрительного, мужчина быстро прошел к дверям отеля, сдержанно кивнул неприступному, как преторианский гвардеец, швейцару. Тот шагнул было навстречу, однако появившаяся в пальцах приезжего пятидолларовая купюра заставила его на ходу изменить направление движения и услужливо распахнуть тяжелую дверь.

– Благодарю! – Приезжий едва заметно наклонил голову.

Оказавшись в кондиционировано-прохладном холле, он, не задерживаясь, зашагал налево, к лифтам. Скучающая за конторкой девушка-администратор проводила мужчину взглядом, но, поскольку тот не был похож ни на сутенера, ни на проститутку, вновь уткнулась в зачитанный до дыр детектив. Холл гостиницы можно было бы считать пустынным, если бы не молодая пара, тихо воркующая за курительными столиками. Ничем не примечательные постояльцы сидели здесь уже пару часов. Хорошо сложенный, неопределенного возраста парень – наверняка бандит, оценила администраторша, но богатый, столичный, – с толстой полукилограммовой «голдой» на шее, время от времени что-то нашептывал на ушко белозубой красотке – «типичной шлюхе», а та весело смеялась, откидывая точеную, изящную головку.

Как только «профессор» вошел в лифт, «бандит» снова наклонился к щеке подруги и тихо пробормотал:

– Цербер. Появился пятый гость. Он в лифте.

Девица засмеялась, не слишком громко, впрочем, чтобы не привлекать излишнего внимания.

Номер, в который поднимался «профессор», был снят парой четыре дня назад. Имена находившихся сейчас в нем пятерых мужчин ни при каких обстоятельствах не должны фигурировать в официальных документах. Поездка в Ялту держалась в тайне даже от личных телохранителей. Тому имелось весьма серьезное основание. Эти пятеро, известные Церберу под именами Аид, Гадес, Плутон, Орк и Дис, являлись ядром нигде не зарегистрированной и не стремящейся афишировать себя организации, в которой Цербер отвечал за безопасность и секретность. Сидящая сейчас рядом с ним девушка – рядовая сотрудница службы безопасности – не оборачивалась и не видела в лицо ни одного из пятерых «хозяев». И слава Богу, иначе Церберу пришлось бы убить ее. Впрочем, для него это не составило бы труда. Он был профессионалом.

Поднявшись на третий этаж, бородатый приезжий прошел в правое крыло и постучал в дверь номера «305», окна обеих комнат которого выходили на море. Цербер заранее подготовил номер для беседы, обследовал на предмет наличия «жучков» и подключил генератор «белого шума», но предосторожности не бывают лишними, это известно даже школьнику. Дверь открыл Дис, самый молодой в их скромной компании, подтянутый, спортивно-фигуристый, лучащийся здоровьем. Надо сказать, что в этом «профессор» ему завидовал.

– Приветствую вас, уважаемый Плутон, – улыбнулся белозубо Дис.

Плутон, так называли в организации «профессора», шагнул в номер, поздоровался. Аид, Гадес и Орк уже были здесь. Аид и Гадес сидели в кожаных креслах, тихо переговариваясь между собой. Орк стоял у балконной двери, разглядывая залитый солнцем пляж. Увидев вошедшего, Аид – седоголовый, полный достоинства и осознания собственной значимости мужчина лет пятидесяти пяти – посмотрел на часы, сказал без укоризны, но с едва различимой ноткой недовольства:

– Вы опоздали.

– Наши авиакомпании, как и в прежние времена, не отличаются точностью, – улыбнулся Плутон. – Самолет опоздал.

– Оставим это на их совести, – подвел черту Аид. – Перейдем к делу.

– Да, у меня через полтора часа обратный рейс, – невнятно заметил, оборачиваясь, Орк, плотный низенький очкарик, владелец округлого животика и уже отчетливо поблескивающей под редкими волосами лысины. – Вообще не понимаю, зачем понадобилось назначать встречу в такой дали. Мне не кажется это смешным. Надеюсь, уважаемый Аид, у вас достаточно весомые основания для подобной спешки и едва ли не абсурдной секретности?

– Мне пришлось отложить несколько очень важных встреч, – добавил Гадес, с лица которого не сходила постоянная печать мрачной озабоченности. Это был высокий сутуловатый мужчина лет сорока трех, фигурой напоминающий вяленую воблу.

– Терпение, друзья мои. Сейчас я все объясню, – ответил Аид многозначительно.

– По вашему тону, уважаемый Аид, можно догадаться, что нас ждет очень неприятное известие. – Дис налил из графина воды, выпил, закурил. Проделывая все это, он не спускал глаз с собеседника.

Аид кивнул:

– Вы, как всегда, правы, Дис. Известие более чем неприятное. Оно пугающее. Несколько дней назад один из охранников Харона заметил странный отблеск на опушке леса, прилегающего к Базе. Как и предписывают инструкции, он сразу же сообщил о происшествии Церберу. Тот отправил своих людей осмотреть подлесок. В результате поисков было обнаружено вполне профессиональное укрытие. Кто-то, устроившись на развилке сосны, наблюдал за Базой Харона. Скорее всего изучал внутренний распорядок, просчитывал подступы к объекту. Отблеск, вероятнее всего, был солнечным бликом. Наблюдатель пользовался биноклем или монокуляром.

Присутствующие переглянулись. Дис, нахмурившись, поинтересовался:

– Разве лес не входит в зону потенциальной опасности?

– Первые деревья стоят на расстоянии трехсот метров от ограждения Базы. Раз в неделю охрана осматривает подлесок, но убежище было устроено настолько профессионально, что с земли его обнаружить практически невозможно. Выводы делайте сами.

– И что? – буркнул в своей обычной манере Гадес. – Церберу удалось поймать наблюдателя?

Аид покачал головой:

– Он больше не появлялся. То ли собрал необходимые сведения, то ли, что вероятнее, обнаружил засаду.

– Думаете, кто-то хочет похитить матрицу?

– Никаких других объяснений случившемуся я не нахожу, – ответил Аид.

– Да, но о существовании «Гекатомбы» известно только ограниченному кругу лиц, – задумчиво заметил Дис. – Даже Харон не знает, для каких целей предназначена матрица.

– Именно поэтому происходящее особенно настораживает, – констатировал Аид. – Надеюсь, друзья мои, никто из вас не обидится… Обычно мы приходили к согласию в вопросах, касающихся безопасности организации в целом и сохранности «Гекатомбы» в частности, думаю, не изменим данному правилу и впредь. Учитывая, что ситуация складывается неординарная, более того, чрезвычайно опасная, я отдал Церберу указание не допускать никого из нас в хранилище Харона. На карту поставлено слишком многое. Вы понимаете, что может произойти, если «Гекатомба» попадет в чужие руки.

В комнате стало тихо. Конечно, они понимали. Несомненно, каждый из пятерых неоднократно проигрывал в уме последствия подобного происшествия. Потому-то и была построена База Харона – настоящая крепость, способная выдержать осаду доброй сотни хорошо вооруженных штурмовиков. И все же… Все же…

– Ну что ж, риск необходимо свести к минимуму, – заметил Дис, гася сигарету.

– С этого момента ни один из нас не сможет самостоятельно войти в сейфовое хранилище, – констатировал Аид. – Кроме того, Харону поручено менять комбинацию сейфового замка каждые двенадцать часов.

– Это делалось и раньше, – напомнил Орк.

– Да, только отныне и до особого распоряжения Харон не станет сообщать ее никому, – продолжал Аид. – Он получил строжайшее указание: допускать нас в хранилище и сообщать комбинацию сейфового замка только в том случае, если мы придем не менее чем втроем. Кроме того, у охраны прямой приказ: задерживать любого, кто попытается войти на территорию Базы. Я подчеркиваю: любого! Это значит, что данный приказ распространяется и на каждого из нас в отдельности. Надеюсь, теперь спешка и секретность не кажутся вам излишней предосторожностью или блажью выжившего из ума старика?

– М-да, пожалуй, – буркнул Гадес.

– Меры предосторожности, разумеется, действуют только до тех пор, пока не выяснится, кто и с какой целью наблюдал за Базой.

Орк застегнул пиджак, поинтересовался оживленно:

– Цербер уже занялся этим?

– Да, – просто ответил Аид. – По его настоянию к охране подключены Молчун, Эдо и Перс. Один из троих будет постоянно, круглые сутки, находиться при Хароне.

Дис изумленно вскинул брови:

– Не чересчур ли? Харон и без того жалуется на обилие телекамер в доме…

– Цербер так не считает.

– Ему виднее, – философско-могильным тоном заявил Гадес. – Трое так трое. Главное, чтобы программа и коды остались на месте. Иначе наши усилия пойдут прахом. Не хотелось бы.

Аид поднялся:

– Я выхожу первым. За мной, с интервалом в десять минут, Гадес. Потом Дис, Плутон и Орк. Связь в обычном порядке.

Впервые с того момента, как «родилась» организация – а это произошло почти два года назад, – безупречно отлаженный механизм дал сбой. Аид не любил сбоев, считая их предвестниками больших неприятностей. Как здравомыслящий человек он понимал: накладки обязательны в каждом крупном предприятии, но данная касалась очень узкого круга лиц. Приближенных лиц. Проходя через холл, Аид поймал брошенный вскользь взгляд Цербера и едва заметно кивнул верному цепному псу.

За десять дней до…

Дождь шел весь день, время от времени перемежаясь серым снежком. Дом продрог насквозь, как тусклолицый рыночный сквалыга. Гектор сел на кровати, завернул сухое, худощавое тело в тонкое байковое одеяло и уставился в окно, где над голыми верхушками облезлых тополей пьяно раскачивалась чахоточно-белая луна. Мутная смурь, с самого утра копящаяся под желудком, колыхнулась вновь, неприятно стиснув внутренности. «Плохо, – подумал Гектор, – ой как плохо…» Обычный, совершенно невыразительный день закончился взрывом, шоком, кошмаром. Жизнь разлетелась на тысячи зеркальных осколков, в которых Гектор видел себя. Напуганного, словно дворовый кот, угодивший под автобус. «Пришла беда – отворяй ворота!» – вопил в голове разнузданный заморыш его собственного «я». Он поерзал на скрипучей, по-холостяцки узкой кровати, и та охотно отозвалась ржавым стоном пружин. Гектор вздохнул старчески, горестно. Как же так вышло? Как? За что ему такое?… Перед мысленным взором проплыло сочное, сумасшедше яркое видение: долгий звонок, он открывает дверь и видит ревущую Лидку. Нет, ревущую – это слабо сказано. Бьющуюся в истерике, рыдающую, воющую по-собачьи, с подвизгом, и ее прыщавого ухажера, белого, как простыня, раздавленного, словно катком. Гектор снова ощутил накатывающую ледяную волну ужаса. «Изнасиловали», – подумал он в тот момент, еще не догадываясь, что случилось куда более страшное.

– Лидочка, доченька, успокойся, – прижимая бьющееся в истерике худосочное тело к груди, заблажил, сам пугаясь своего приплюснутого голоса. – Успокойся! Что случилось? – спросил у пухлого юнца, Лидкиного слюнявого кавалера. Спросил для проформы, заранее зная ответ, но услышал совсем не то, что ожидал.

– Гектор На… умович, – икнул Ромео-переросток, – мы… мы сбили человека.

– Ка-ак? – Тут-то он чуть и не сел посреди коридора.

«Сбили-сбили-сбили…» Слово моталось под сводами черепа, ударяя в виски с набатным гулом: «Бо-ом!»

– Погоди. Как сбили? – переспросил Гектор, сипло отхаркивая накативший ужас.

– Машиной, – вяло пояснил прыщавый юнец. – Я пустил Лиду за руль и… Там темно и крутой поворот. А он, мужик этот, стоял прям посреди дороги. Ну и мы его… Сами в кювет съехали. Весь передок помяли.

– Насмерть? – Шепот получился невольным, спазматически жутким.

– Да. Убили. Совсем, – замотал лошадиной гривой волос кавалер, тараща белые, налитые паникой глаза. – Я говорил ей. Говорил, не надо так гнать.

У Гектора появилось звенящее, до зуда, желание ткнуть Лидкиного ухажера в зубы, да посильнее, чтобы раскровенить пухлые, кривящиеся вареники-губы.

– Где это случилось? – спросил он, стараясь не глядеть на мальчишку.

– На Лихачевском шоссе, у кладбища. Там поворот есть…

– Вас видел кто-нибудь?

– Да… То есть… Ну да. Остановился там один, на «девятке». Посмотрел. Сказал, что мужик этот… пострадавший, помер. Еще сказал, чтобы мы сматывались. Ну мы и…

Лидка забилась сильнее. Видать, пошла вторая волна истерики. Гектор стиснул ее в объятиях, все еще надеясь, что этот кошмарный сон сейчас закончится, но тот все тянулся и тянулся, врубаясь в сознание совковой лопатой. Не сон это вовсе.

– Номер запомнил? Ну этого, на «девятке», советчика ср…го.

– Н-нет…

Дальнейшее вспоминалось какими-то странными клочьями. Словно неумелый киномеханик нарвал пленку, склеил как попало да так и пустил, дурак, перемешав ход событий. Сперва звонил он Вальке Слепцову, дружбану школьному, и все время ошибался номером, потом было занято – в такой-то час! – но все-таки Гектор пробился через бесконечные гудки-шипение-трески, поднял Вальку с постели и на сонное «А-а-а, это ты, старикан!..» – орал в трубку: «Валюха, выручай, беда!..» Потом вроде бы мчали они на Валькиной импортяге по каким-то улочкам, меж спящих домов, ныряли в лохмотья ночи, разрезая темноту слепящими лучами фар, и вроде бы приговаривал Валька сквозь зубы мрачно: «Не дрейфь, старикан, прорвемся. Где наша не пропадала…» А потом было слякотное шоссе, пустынное, темное, и тот самый поворот, неожиданно выплывший из лилового сгустка темноты ирреально светлым росчерком. И вроде бы он, Гектор, ползал на карачках по смятому «жигулем» кустарнику. И по дороге ползал тоже, пытаясь отыскать тормозной след, но следа не было, а это говорило о том, что не успела Лидка затормозить, когда темный силуэт вырос вдруг перед капотом, хотя и водила неплохо. Жала себе восторженно на газ – обожала она это дело. Скорость, ветер в лобовик… При любой возможности за руль лезла… И ухажер ее небось млел от счастья, предвкушая скорую «благодарность»… Да вон еще знаки метрах в двадцати: «Крутой поворот» и «Ограничение скорости до тридцати каэм». С какой скоростью мчались-то? Небось километров семьдесят? А дорога – не приведи Господь. Неудивительно, что по этакой-то мокротени затормозить не успели… Паскудство. Да еще этот доброхот хренов им подвернулся. Свидетель. Остались бы, дождались ГАИ, глядишь, и обошлось бы. Может, мужик этот, потерпевший, поддатый был, иначе чего его на дорогу-то понесло, да в такое время. Ночь ведь уже. А теперь вкатят ребятишкам по максимуму. И курящий у шикарной «Вольво» институтский дружбан, роняя дорогой пепел на дорогое же пальто, подтвердил:

– Старикан, это пятерик в лучшем случае. В худшем – девять и выше.

И сам он, выбирающийся из осклизлого, хлюпающего снежно-травяной жижей кювета, кивал потерянно:

– Что делать, брат, а?

А еще был путь назад, во время которого Гектор спохватился:

– А труп-то, труп где?

Валька, чудный корешок, набычившись вдруг, уронил угрюмо:

– Где-где, в…

И разлетелся трухлявый домик жизненной уверенности под ураганным напором обстоятельств. Так-то вот.

Высаживая Гектора у подъезда, Валька задумчиво пожевал губами и наконец сказал:

– Ты знаешь что, старикан? Позвони-ка мне завтра на службу. Есть один адвокат…

– Спасибо, Вальк, – Гектор плохо соображал в тот момент, – не стоит, наверное. Ты и так…

– Сколько бы ни стоило – все не дорого… – поморщился тот. – Может, хватит фигню городить? Звони завтра часиков в одиннадцать. Как-нибудь выберемся… – Валька протянул визитку.

Гектор взял карточку, сунул в карман плаща, захлопнул дверцу машины. За тонированным стеклом институтский друг поднял руку, сжав пальцы в кулак, – старый интернациональный жест: «они не пройдут». И «Вольво» укатила, пыхнув облачком синеватого бензинового выхлопа…

Вздохнув, Гектор прислушался. Из комнаты дочери доносилась приглушенная музыка. Какой-то импортный эстрадник выводил минорную мелодию. Хорошо выводил, но уж больно тягостно, выматывающе. Гектор закусил губу. Что делать? Что? Он бы взял вину на себя, ему, мужику, ТАМ было бы проще. Три-четыре года за решеткой оттянул бы, но этот свидетель… Ухажер Лидкин вину на себя точно не возьмет. Папашка – музыкальный профессор – быстро вколотит в задницу отпрыска понимание, что между двумя годами за разрешение управлять машиной постороннему лицу и семью за сбитого мужика – большая разница. Господи, что делать? Что же делать?…

Гектор поплотнее завернулся в одеяло, встал и пошлепал в комнату дочери. Холодный линолеум обжигал босые ступни, луна дурой таращилась в окно, и тень Гектора колыхалась на обоях, как призрак, не находящий успокоения. Осторожно приоткрыв дверь, он просунул в щель голову и шепотом спросил:

– Спишь?

Лидка задышала, стараясь убедить отца: мол, еще как. Фальшиво задышала, неубедительно. Уж кто-кто, а Гектор-то знал, когда она действительно спит, а когда просто не хочет, чтобы отец лез в душу, приставал с разговорами. Однако ему сейчас было не до церемоний. Он прошел к кровати дочери, присел в ногах.

– Знаю, что не спишь…

– Чего тогда спрашиваешь?

Похоже, первый шок у Лидки прошел. Она наверняка уже пыталась представить себе, каково будет ей ТАМ. Гектор мог бы рассказать, каково людям, впервые попавшим «на зону». Половина его друзей-спортсменов побывала за колючкой. Разные сроки, разные дела, но разве это меняет суть дела? Лидка завозилась, поворачиваясь на спину, и Гектор увидел ее лицо – белое, с синими пятнами под глазами. Он вздохнул, помялся, подыскивая подходящие слова, не нашел и бухнул «в лоб», словно кирпич уронил:

– Ты это… номер-то «девятки» запомнила? – Лидка молчала, глядя на него, и Гектор отчего-то смутился, забормотал скороговоркой: – Понимаешь, я подумал, если его найти, поговорить, может быть, он…

– Не надо, папа, – резко ответила девушка. – Ничего не надо.

– Почему? – не понял Гектор.

– Я завтра утром иду в милицию.

– Ты что-о? – воскликнул он и, спохватившись – ночь, тишина, соседи могут услышать, – повторил тихо: – Ты что? И не думай! Выбрось из головы, слышишь? Не смей!

– Папа, будет хуже, – с отчаянием в голосе сказала дочь. – Ты что, не понимаешь? Если я этого не сделаю, будет еще хуже!!!

– Хуже уже не будет, – возразил он и, протянув руку, погладил девушку по голове.

Лидка вдруг всхлипнула и, отвернувшись, уткнулась в подушку. Гектор растерялся.

– Ну ладно, что ты, – торопливо приговаривал он, проводя шершавой, мозолистой ладонью по волосам дочери. – Ну не надо. Может быть, обойдется. Вдруг мужик этот и не помер вовсе. Может, он оклемался и до дому добрел. Может, его кто-нибудь отвез в больницу…

– Он у-умер… – глухо, невнятно выпалила в подушку девушка. – Понимаешь, умер. Я видела его глаза, папа! Он погиб… Меня посадят в тюрьму. Я знаю… Ой, папка…

– Может, не найдут, – сказал Гектор, стараясь, чтобы фраза прозвучала ободряюще. – Кто вас видел? Этот, на «девятке»? Ну подумай сама, зачем ему болтать, навлекать на себя неприятности? Нет, он будет молчать. А больше вас никто и не видел. Утром я позвоню одному знакомому, отгоним тачку твоего кавалера в его мастерскую. Три дня – и будет как новая. Подрихтуем, подкрасим… Лешка, он, знаешь, мастер – золотые руки. Из… словом, из хлама конфетку сделает. Так-то.

Лидка всхлипнула, шмыгнула носом и, повернувшись, вытерла ладонью глаза.

– Ты думаешь? – спросила она тихо.

– А как же. – Гектор попробовал улыбнуться. – Не боись. Как-нибудь выкрутимся.

Дочь слабо улыбнулась в ответ:

– Знаешь, мне так страшно…

– Представляю себе. – Он поднялся. – Ладно, постарайся забыть об этом. Хорошо, золотой? Поспи. Утро вечера мудренее.

Девушка вздохнула, словно говоря: «Если бы…»

Гектор вышел из комнаты, аккуратно и плотно притворив за собой дверь. В темноте пошарил в баре, отыскал «нычку» – наполовину выпотрошенную пачку «Явы», – достал сигарету, закурил. Поставив пепельницу в изголовье кровати, он повалился ничком, уставился в сочащийся причудливыми тенями потолок. Музыка все плыла и плыла, навязчиво повис в молочном полумраке эллингтоновский «Караван». Гектор терзал зубами сигаретный фильтр и думал, думал, думал. Он так и не нашел в себе сил рассказать дочери о самом главном. О воспоминаниях, застывающих за спиной темными бесплотными фигурами. Хотим мы того или нет, но они возвращаются, заставляя нас покрываться холодным потом. Гектор повернулся на бок, раздавил окурок в пепельнице и, натянув одеяло до подбородка, закрыл глаза. Сон все не шел, зато лезли в голову дурные мысли. Вопросы гроздью нанизывались на лозу страха. А если ехавший на «девятке» парень запомнил номер «жигуля» и «стукнул» ближайшему гаишному посту? Так или нет? Если нет, то куда делся труп? А если так, то почему «жигуль» не тормознули на трассе? Гектор понимал: имела место какая-то случайность, благодаря которой ребята благополучно добрались до дома, но поймать ее за хвост не мог, ибо такие случайности не поддаются логическому анализу. Они просто происходят, и все. Отвернувшись к стене, Гектор вспомнил о визитке Вальки и мысленно поблагодарил Бога за то, что еще жива такая прекрасная старомодная штука, как школьная солидарность. Ведь без малого пятнадцать лет не виделись, и на тебе, примчался среди ночи. Валька – проверенный в пивных баталиях сорвиголова, душа компаний, неисправимый хохмач и повеса, ныне – удачливый бизнесмен. И почему именно о нем вспомнилось в первую секунду? Лучший школьный товарищ. Тогда говорили – друг. Теперь вообще сложно определить: кто друг, кто приятель. Общение затухло, компании распались. А вспомнил же… Надо будет завтра позвонить. Вдруг да выяснится, что потерпевший жив, лежит в больнице? Вот, кстати, и ответ, почему «жигуль» не взяли на трассе. Это ведь совсем другой коленкор. Может, и согласится сбитый Лидкой мужик взять деньгами и не доводить до суда… Надо позвонить… С этой мыслью Гектор уснул, с головой погрузившись в неспешный, вязкий ручей сновидений…