Текст книги "Передряга"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Толстяк медленно опустил руки и обхватил пальцами ногу чуть выше треснувшей чашечки.

– За что?

– Не знаю.

– Должна же быть какая-то причина?

– Правда, не знаю. Честное слово. Вся ФСБ на ушах стоит. – Толстяк поморщился, шмыгнул носом. – Кого-то ищут. Что-то там у них пропало. То ли бумаги какие-то секретные, то ли документы. Нам не объясняют.

– Это из-за вчерашнего взрыва?

Румяный замотал головой: «Да».

– Как на нас вышли?

– «Вели». От места происшествия. Один из сотрудников вызвал подмогу. Мы перехватили вас у отделения.

– Кто-нибудь еще поблизости есть?

– Нет. Нас четверых послали. Сказали – обычные менты. Рядовая работа. Убрать – раз плюнуть.

Андрей почувствовал, как голову окутывает жар безумия. Толстяк говорил о смерти, но в его голосе не было ничего, кроме боли. Ни тени эмоций.

– Ты женат?

– Семнадцать лет уже.

– Дети есть?

– Двое. Машенька и Алешка.

– И ты, ублюдок, так спокойно рассуждаешь об убийстве?

Румяный испугался, глянул с прихлынувшим ужасом. Решил, что его сейчас снова будут бить. Промямлил:

– Работа такая.

– Работа, – повторил Андрей, сатанея. – Твоя жена и Машенька с Алешкой станут плакать, если я тебя убью?

– Да. – Голос толстяка стал сиплым от волнения и страха. Вновь хлынули слезы. – А Алешка маленький ещё. Ему всего два годика. Он не понимает. – Толстяк захлебнулся рыданиями. – Будут плакать, конечно.

– Помни об этом. – Андрей распахнул дверцу, передуман, повернулся и скомандовал буднично: – Наклони голову, выродок.

Толстяк медленно наклонил голову, втянул в плечи, зажмурился в ожидании выстрела. Андрей без всякого сожаления удариж пистолетом по коротко стриженному затылку. Не настолько сильно, чтобы проломить череп, во достаточно, чтобы румяный минут двадцать

Он сделал это не от злости. Просто понимал: стоит ему уют, и толстяк вызовет, – будет вынужден вызвать, – подмогу. Андрей же не хотел больше стрелять. Хватит, достаточно.

Выбрался из машины, увидел автомат, повисший на ремне а кустах. Подобрал, огляделся: куда бы его? Не дай Бог, найдёт кто. До беды недалеко. Кинул в машину, под сиденье. Зашагал к подъезду. Поднялся по лестнице, собрал оружие убитых фээсбэшников. Лифт всё ещё стоял открытым – створки начинали закрываться, ударялись о ноги автоматчика и распахивались снова. Автомат ж «стечкины» Андрей сбросил в шахту. Целее будут. «Макарку» Павла сунул ему же в кобуру. Осторожно, двумя пальцами вытащил акцию, спрятал в карман плаща. Коснулся ладони Павла, сжал её. Что-то вроде прощального рукопожатия. Проделав это, Андрей выпрямился, подошёл к двери первой попавшейся квартиры, надавил на кнопку звонка. Тихо. Ещё один звонок. Кто-то, стараясь ступать беззвучно, подошел к двери. Мелькнула тень в глазке.

– Кто? – спросил напряженный женский голос.

– Вызовите, пожалуйста, милицию, – сказал он громко. – В подъезде четверо убитых.

Замок тотчас щелкнул. Бледная женщина выглянула из квартиры, вытянув шею, посмотрела на лестницу, увидела тела, кровь, ойкнула, прикрыла рот ладонью и прошептала испуганно: «Господи!»

Правильно, ни с того ни с сего озлобился Андрей. Скажи: человеку плохо или помощь какая-нибудь требуется – ни за что не откроют. В угол забьются от страха. А четыре трупа – пожалуйста. Будьте любезны. Трупов уже не боятся. Труп безопасен. Скоро начнём говорить, как генерал Шеридан: «Хороший человек – мертвый человек». Привыкли к крови. Того и гляди, шерсть на хребте расти начнет.

– Вызовите милицию, – с неожиданной даже для самого себя злостью повторил он. – И дверь закройте.

Женщина испуганно посмотрела на него, юркнула в квартиру и торопливо защелкала замками. Через полминуты из-за двери доносился её голос:

– Милиция? Милиция, срочно приезжайте. У нас четверо убитых. Адрес?..

Андрей повернулся, вышел на лестницу и побежал вверх, перепрыгивая через ступеньку.

* * *

Тонколицый окинул взглядом стоянку перед вокзалом. Киноактёр, расположившийся на заднем сиденье, наклонился вперед, положив руки на спинки передних кресел.

– Ну что?

– Не вижу, – пробормотал Тонколицый. – Вряд ли они здесь. Скорее всего в зале ожидания.

– Кто пойдёт?

– Тонколицый дёрнул плечом.

– Без разницы. Пока мы ничем не рискуем.

Молчаливый, не обращая внимания на их разговор, достал из кармана телефон и набрал номер. Подождал секунд двадцать и, чертыхнувшись, повесил трубку.

– Не отвечают? – не поворачивая головы, поинтересовался Тонколицый.

– Нет. Может быть, что-то случилось?

– Что могло случиться? – пробормотал Киноактёр. – Я послал к ним семерых ребят. Не думаешь же ты, что твоим «обмылкам» удалось завалить всех девятерых?

– Нет, конечно, – ответил Молчаливый. – Но могло произойти что-нибудь ещё.

– Что, например?

– Откуда мне знать? – резко сказал Молчаливый и отвернулся к окну.

Его не оставляло чувство тревоги. Оно, словно неприметный червь, устроилось глубоко под сердцем и грызло изнутри. Самое плохое, что Молчаливый даже не мог отыскать причину тревоги. Вроде бы все шло как по маслу. Стас и Шустрик исчезли, но это не давало повода для паники. Вероятно, виной всему – неизвестность. Молчаливый терпеть не мог ждать непонятно чего. Он во всем любил конкретность. Опасность, имеющая конкретный облик, не так уж страшна. Её можно избежать, попытаться нейтрализовать, в конце концов, кинуться навстречу. Неизвестность же держит в постоянном напряжении. Деморализует.

– Сходи прогуляйся, – кивнул ему Тонколицый. – Ты вроде бы малость не в себе, я смотрю. Заодно и продышишься.

– Со мной все нормально, – ответил Молчаливый.

– Сходи, – уже не предложил, а приказал Тонколицый.

– Чёрт! – Молчаливый вздохнул, открыл дверь. – Ну, где эти, мать их, акции?

Подхватив сумку, он забросил ее на плечо и, засунув руки поглубже в карман плаща, побрел к вокзалу, попыхивая на ходу сигаретой. У дверей зала ожидания украдкой оглянулся, бросил окурок в урну и шагнул внутрь.

Народу, как и всегда, много. В такой толпе, пожалуй, за человеком и не уследишь. Наблюдатель заказчика, если, конечно, он есть, должен занять позицию либо на балконе, либо, что более вероятно, непосредственно у камер хранения. Молчаливый, словно прогуливаясь, прошелся по залу, рассматривая стоящих на балконе людей. Никого похожего на соглядатая. Может быть, и правда не прислал заказчик своего человека? Решил не рисковать? Ладно, потом проверим. Молчаливый решительно свернул к эскалатору, спустился этажом ниже. Здесь народу даже больше, чем наверху. Толчея такая – яблоку упасть негде.

Молчаливый продрался к автоматическим камерам хранения, купил два десятка жетонов, пошел вдоль шкафчиков-камер. В самом дальнем углу он наконец обнаружил именно то, что искал. Четыре пустых гнезда, совсем рядом друг с другом. Проследить, не обнаружив себя, кто и в какую ячейку кладет багаж, практически невозможно. Отлично.

Молчаливый засунул в первую ячейку баул, установил код и захлопнул дверцу. Опустил жетоны. Со второй, третьей и четвёртой ячейками он проделал те же манипуляции с той разницей, что они остались пустыми. Записал номера ячеек и коды на двух листках и спрятал их в разные карманы. Главное, не перепутать.

Подергав для верности дверцы, Молчаливый зашагал обратно, поднялся на первый этаж, вышел на стоянку, забрался в салон пикапа.

– Ну как? – спросил Тонколицый.

– Нормально. – Молчаливый протянул один из листков. – Вот. Номера и коды.

– Отлично.

* * *

Олялин вставил кассету в видеомагнитофон, «воспроизведение» и «перемотку». Кадры замелькали в ускоренном режиме. Музеи, снова музеи, прогулка по вечерней Москве, гостиница – клоповник, прости Господи. Девчонки, пацанва дурачится. Щёлкает внизу таймер, отсчитывая минуты и секунды. Проплывает на экране чья-то жизнь. Не отрывая взгляда от телевизора, Олялин спросил у стоящего рядом парня:

– Группу отправили?

– Конечно. Все, как вы сказали.

– Молодцы. Сколько заплатили?

– Двадцать тысяч. Они очень не хотели продавать. Сказали, что у них копии нет, а эта запись – единственная память о Москве.

– Копии нет – это хорошо, – задумчиво пробормотал Олялин, открыл стол, достал две пачки купюр, прибавил к ним ещё одну, протянул охраннику. – Бери. Компенсация расходов и вознаграждение. Как наговаривались.

Парень принял деньги, рассовал по карманам пиджака, но не ушел, а продолжал переминаться с ноги на ногу в нерешительности.

– Что? – не поворачивая головы, спросит Олялин.

– Борис Палыч… насчёт группы…

– Что? – По непривычному обращению Олялин понял: случилось что-то плохое. Нажал «паузу», неожиданно резко для его медвежьей комплекции повернулся в кресле. – Да говори же!

– Группа ездила в Останкино не за тем, чтобы осматривать башню или дворец.

– А зачем?

– Отвозить пленку.

– Кому? – понижая голос до утробного рыка, спросил Олялин.

– Для новостей. На первый канал. И на шестой тоже. И в ТВ-Центр отдали.

– Та-ак… – Под тяжёлым взглядом начальника парень потупился. – Почему сразу не сказал?

– Так я пытался…

– Ладно, свободен. Ребята могут отправляться по домам. Оставь пару человек. Они мне могут понадобиться. И дежурные смены, конечно.

– Понял.

Охранник вылетел из кабинета словно на крыльях. Должно быть, испытав большое облегчение. Все знали: когда шеф в плохом настроении – лучше под руку ему не попадаться.

Олялин снова включил запись. Задумался, положив по привычке тяжелые руки на колени. Он зря разволновался раньше времени. Определенно. Пока еще неизвестно, есть ли что-нибудь существенное на записи. А если и есть, то ведь всегда можно обратиться к Мише. Бывшему коллеге, за деньги продающему все и вся, но жутко пугающемуся при этом даже собственной тени. На самый крайний случай… Но до самого крайнего пока далеко. Стоп! То что надо.

На экране осыпались осколки. Камера метнулась вбок, переместилась влево. Отсюда лучше просматривались выбитые окна. Голоса как сквозь вату. Дерьмовенький, видать, микрофончик у них на камере. Да и сама камера не из дорогих. Цвет плохо держит, автофокус медленный. Олялин подался могучим телом вперёд. Тяжелая челюсть выдвинулась, отчего лицо приобрело совершенно звериное выражение. Пальцы автоматически мнут ладони, да так, что хрустят суставы. Вот. Из-под арки вышли «профессор» и «подросток». Обоих то и дело заслоняли прохожие. Лица смазанные, ни черта не разберёшь. Как нарочно, ей-Богу! Снимать не умеют, гады, не брались бы. Камера снова дернулась вверх, на окна, за которыми потрескивал огонь. На долю секунды лица «профессора» и «подростка» стали видны совершенно отчетливо. Олялин нажал «паузу», перемотал запись, включил «покадровый просмотр». Осторожно перещёлкивал кадр за кадром, пока не дошел до нужного. «Подросток» что-то говорит «профессору». С «профессором» все ясно. Латексная маска. Хорошая маска, раз даже вблизи не отличили фальшивку. Рост не выдающийся. Этого скорее всего опознать так и не удастся. А вот второй… Олялин перещелкнул следующий кадр. «Подросток» как раз повернул голову, оказавшись к снимающему в профиль. Объектив поднялся ещё на сантиметр, но в кадре остались глаза «подростка». Красивые женские глаза.

– Чтоб тебя! – процедил Олялин зло и включил нормальный режим воспроизведения.

Ладно посмотрим, что дальше. Оператора толкали немилосердно, и он сместился еще левее. Внизу в кадре мотались чьи-то вихры. Вплыл и снова сгинул мальчишечий затылок. Вот из-под арки выехал вишневый пикап. Объектив захватил его практически полностью. Лица как на ладони. Похитители и «клиент». Твою мать! Олялин зарычал от злости. Эти дерьмовые интеллигенты со своей ср…й камерой явно оказались не в то время и не в том месте. По-хорошему бы их следовало убить. Повезло ребяткам, что вовремя унесли ноги. Однако в гостинице остался адрес. А это означает, что рано или поздно группу отыщут. Промелькнула крыша светло-серой «трешки». Машина свернула в переулок. Не то. Олялин невольно напрягся. Темно-синяя «пятерка» закупорила движение. Камера «гуляла», машина то и дело попадала в кадр. А вместе с ней и водитель. Спокойный, уверенный. При аварии так себя не ведут.

Олялин снял трубку телефона, набрал номер.

– Миша? Это Борис.

– Боря… – Похоже, Михаил не на шутку встревожился. – Я же просил тебя…

– Миша, – жестко оборвал Олялин, – помолчи. У меня к тебе дело, не терпящее отлагательств. Миша, мои парни нашли группу, о которой ты говорил. Собеседник от изумления поперхнулся.

– Где нашли, Боря?

– В одной из тихих гостиниц. А теперь скажи, Миша, ты можешь изъять из журнала регистрации проживающих их данные?

– Нет, Боря, – торопливо забормотал Миша. – Нет, не могу. Никак не могу. Ты что! Нет. Если такое всплывёт, меня же с работы моментально… Нет. Что-нибудь другое, ты знаешь, Боря, я всегда, а это, извини, не могу.

– Пятьдесят тысяч долларов, Миша.

– Нет, Боря. Дело не в деньгах.

– Сто,

– Не могу. За сто я для тебя сделаю все что угодно, но это мне не под силу, Боря.

– Ладно. Бог с ним, с адресом. Запись с телевидения ты можешь изъять?

– Как-кую запись, Боря?

– Ту самую, Миша, ту самую! – взревел Олялин. – Что ты лепишь из меня идиота? Запись с места происшествия!

– Ты нашел запись?

– Я спрашиваю тебя, – отчеканил, разделяя слова, Олялин, – ты можешь забрать плёнки с телевидения?

– Нет, Боря. – В голосе Михаила прорезались нотки независимости. – Этого я тоже не могу. Извини, мне пора.

– Миша, если ты заберешь записи, я заплачу любые деньги.

– Любые… – повторил Михаил эхом. – Куда они отнесли запись?

– Первый канал, шестой, ТВ-Центр точно. Возможно, ещё куда-то.

– Ты просишь слишком много, Боря. Слишком.

В трубке запищали гудки. Олялин выругался. Он ни на секунду не усомнился в следующих шагах «друга» Миши. Сдаст, сволочь. Как пить дать. Олялин набрал второй номер, подождал и, когда сняли трубку, бросил отрывисто:

– Ты мне нужен. Срочно. Да, контракт. Крупный. Мы уже договаривались об одном? Так вот, к нему прибавились ещё двое. Встретимся у Курского вокзала. Через час.

Ещё один набор номера. Голос Олялина стал властным.

– Это я. Вы положили акции? Номера ячеек? Коды? Хорошо. – Он торопливо записал номера и коды в блокнот. – Завтра к десяти утра деньги будут на месте. Сертификаты положите в те же ячейки. Всё.

* * *

Когда ласково прокурлыкал телефон, Константин Георгиевич как раз наливал себе очередную порцию из почти опустевшей бутылки. Он уставился на аппарат, буркнул: «Заткнись!» Но тот упрямо заливался трелями. Константин Георгиевич витиевато выматерился, отставил стакан, рванул трубку, едва не опрокинув аппарат на пол, рявкнул:

– Да! Алло! Слушаю!!!

Через секунду спина его стала мокрой от пота, потому что в трубке прозвучал тихий шелестящий шепот:

– Слушай меня внимательно и не перебивай.

– Кто говорит?! – выкрикнул Константин Георгиевич.

– Неважно – кто, важно – насчет чего. Ты хочешь получить сертификаты? Тогда запиши номера ячеек и коды. Пошли своего человека на Курский вокзал. В одной из ячеек – сумка с акциями. Проверь и убедись, что с ними все нормально. Код не меняй. Завтра в восемь утра ты приедешь на вокзал и положишь в указанные ячейки двадцать миллионов долларов. Мы проверим их. Если купюры будут не мечеными и не фальшивыми, через два часа заберешь из тех же ячеек остальные сертификаты. Ты все понял?

– Да, – сипло ответил Константин Георгиевич.

– Согласен?

– Конечно.

– Отлично.

– Но…

– Что «но»?

– Могу ли я вам верить? Вдруг вы заберете деньги и скроетесь?

– Нам эти ср…е бумажки ни к чему. Не в сортире же ими подтираться. Все. Будь. Да, в качестве подарка. Твой драгоценный отпрыск жив и здоров. Мы отпустили его. Он уже должен быть дома. Позвони, порадуйся. Пока. И смотри, без фокусов. Если надумаешь шутить с нами, акций не увидишь.

В трубке запищали истеричные гудки. Константин Георгиевич несколько секунд смотрел на нее, затем медленно положил на рычаг, отодвинул в сторону бутылку и стакан, вдавил клавишу переговорного устройства.

* * *

На интеркоме замигал сигнал вызова. Олялин нажал нужную клавишу.

– Слушаю.

– Зайди немедленно, – возник в динамике голос Фролова.

– Иду, – ответил Олялин.

Он открыл вмонтированный в стену кабинета сейф, где хранил деньги на непредвиденные расходы, и принялся доставать тугие бандерольки. Деньги Олялин укладывал в «дипломат». Действовал он быстро и целенаправленно. В движениях его сквозило злое напряжение. Взяв со стола фотографию в рамке, вытащил её, разорвал на две половины, одну из которых также положил в чемоданчик. Затем из верхнего ящика стола достал несколько карточек, заготовленных им заранее, выбрал две и кинул поверх обрывка. Закрыв крышку «дипломата», поставил его к столу, поправил пиджак и зашагал к двери.

* * *

«Я успел увидеть, как упал Олег. Словно кукла. Просто рухнул на асфальт, под ноги зевакам, и они кольцом сомкнулись над ним. Не опустились на корточки, не попытались помочь. Просто стояли и обсуждали его смерть, как… результат футбольного матча, например. В этом их плотоядном интересе было что-то ужасное, наводящее на мысль о стервятниках. Вот именно. На стервятников-то они и были похожи.

Фонг! – пуля с жестяным стуком продырявила водосточную трубу и ушла куда-то к „Макдональдсу“.

Этот выстрел и привел меня в чувство. Я повернулся и побежал со всех ног, уже не оглядываясь. Слева рычали машины, за спиной топотал Стас.

С платной стоянки выползал черный „Мерседес“. Я налетел прямо на него, споткнулся и силой инерции перекатился через капот. Никогда не понимал, как это проделывают герои боевиков, а тут – на тебе. Приземлился на ноги, но потерял равновесие и шлепнулся на пятую точку. Немного зашиб плечо, но в целом ничего страшного. До свадьбы, конечно, заживет. Если мне самому посчастливится до нее дотянуть.

Хлопнула дверца.

– Ты чё, мужик, о…л? – заорал, вылезая из салона, парнишка лет двадцати. Признаться, немного да, того самого. В голове маленько звенит. – Блин, лезет под колёса, как к себе в квартиру, на фиг!

Я торопливо поднялся.

– Извини, брат.

Стас был уже метрах в семи. Дышал он легко и ровно, словно и не бежал за нами от самой „Маяковки“. Мне вдруг стало ясно, что до трагического финиша этого марафона осталось совсем чуть-чуть. Ну, метров сто – сто пятьдесят я, наверное, еще протяну, а больше – нет. Вот что значит сидячий образ жизни. Спортом надо было заниматься. Бегом на длинные дистанции.

Я затравленно озирался по сторонам. Как сказал один из великих: „Умный всегда найдет выход из безвыходной ситуации“. Правда, еще он добавил: „А мудрый в нее не попадет“. Это уже не про меня. Это про кого-то другого.

Неужели я позволю им убить себя? Такой день. Люди вокруг. Соберутся кружком и станут обсуждать мою смерть, как только что обсуждали смерть Олега. С хищным интересом шакалов. Не хочется, честно говоря.

Я пулей пролетел мимо газетного ларька и остановился на ступенях перед фонтаном. Может, рвануть по бульварному кольцу? Всё равно Стас меня догонит. Позвать на помощь? Кто подойдёт-то? Разбегутся все, как муравьи под дождем.

Внизу, у подножия лестницы, спортивного вида девица усаживала на замученного пони мальчугана лет двух с половиной. Тот ревел и отчаянно сопротивлялся. Рядом суетились фотограф и счастливые родители. А в паре метров переминался с ноги на ногу старый коняга. Наверное, пожалели отправлять на колбасу, дали шанс самому заработать на пропитание. Это и было мое спасение. Когда-то в институте нас несколько раз возили в манеж, учили держаться в седле. За эти три несчастных занятия профессионального жокея из меня, конечно, не сделали, но с лошади, во всяком случае, я падать перестал. И потом у меня все равно не было выбора.

Я скатился со ступенек, сунул девице стодолларовую купюру и потрусил к коню. Здесь, внизу, Бесцветный меня не видел и стрелять не мог. Более того, убийцы вполне могут решить, будто я повернул на бульвар, перестроятся в правый ряд, свёрнут, и… счастливого пути. Разворот только у Арбата. А верхом оторваться от Стаса мне раз плюнуть.

Я полез на лошадь. Лошади это явно не понравилось. Она попыталась убежать, но я железной хваткой умирающего ковбоя вцепился в узду и волей-неволей побежал следом, чмокая губами, успокаивая упрямое животное. Народ вокруг начал откровенно веселиться. Даже стоящий на ступеньках Стас улыбнулся. Наверное, со стороны это выглядело забавно. Впереди бодрой будённовской рысью мчимся мы с лошадью, за нами бежит девица, выкрикивая:

– Гражданин, вы куда? Гражданин!

Я куда? Спросила бы лучше у лошади. Она меня волокла, а не наоборот. Проклятое четвероногое нарезало круги вокруг фонтана с таким апломбом и прытью, словно участвовало в скачках и норовило взять первый приз. При этом оно мотало головой, стараясь отделаться от меня, а я, соответственно, волочился сзади. Девица остановилась, подождала, пока мы с лошадью завершим очередной круг, и ловко поймала узду. Лошадь, очевидно, признав хозяйку, встала как вкопанная. Но я-то встать не успел и поэтому налетел на девицу со скоростью курьерского поезда. Врезался так, что дыхание перехватило, и рухнул на землю, подняв облако бежевой пыли.

Когда мы поднялись, Бесцветный уже стоял рядом со Стасом и смотрел на меня. Народ вокруг хохотал, даже пацана под шумок усадили на пони, а вот мне было совсем не до смеха. Надежды мои не оправдались. Оранжевая крыша „Нивы“ маячила над лестницей. Почему-то эти ребята спокойно припарковались в неположенном месте, а гаишник не сказал им ни слова. Именно данный факт, а вовсе не то, что они позволяли себе стрелять по толпе, окончательно убедил меня в могуществе этих людей. Кто те двое, что едут в машине? Тайное подразделение, работающее на правительство? Но какое отношение имею к ним я и тем более „взломщики“? Мафия? Ерунда. Тимофей предупредил бы нас. Да и не похожи они на мафию. Фасон не тот.

– Гражданин, вы слышите меня? – орала девица мне в ухо.

– Да-да, слышу. Разумеется, – рассеянно ответил я, наблюдая за убийцами.

Стас с Бесцветным переглянулись и начали спускаться по ступенькам. Не торопясь, спокойно. Убьют прямо тут, на глазах у трех десятков свидетелей? Или оттащат куда-нибудь? А если я не пойду? Нет ничего проще. Объявят меня психопатом. Вон как за лошадью носился. Разве здоровый так станет бегать?

– Что же вы в седло пытаетесь сесть, раз ездить не умеете?

– Да умею я, умею. Раньше здорово катался. Просто не практиковался давно. Поможете?

– Ставьте ногу в стремя, – скомандовала с тяжким вздохом девица.

В её облике отчетливо читалось безграничное презрение ко всем, кто не умеет даже поставить ногу в стремя.

Я, словно бы между делом, обошел конягу так, чтобы она оказалась между мной и убийцами.

– В стремя? Сейчас. Это мы запросто.

– Лучше с этой стороны, – сказала девица, глядя на меня, как на полного кретина.

– Да нет, уж лучше тут. Я… ногу зашиб, когда падал.

– Я тоже. – Она вдруг улыбнулась. – Ставьте правую в стремя. Та-ак. Не бойтесь, уверенней. Ласточка у нас вообще-то смирная. Не знаю даже, что это с ней сегодня случилось. – Зато я знал точно. Если бы мне кто-нибудь попробовал на спину запрыгнуть, я бы тоже взбесился, хоть и не буйный. – Хорошо, – продолжала командовать девица. – А теперь левую перебрасывайте через спину.

Правое колено прострелило болью. Я едва не рухнул. Убийцы остановились в паре метров и насмешливо наблюдали за мной.

– Ну, может, хватит? – наконец произнес Стас. – Слезай, Иван, приехали.

Я всё-таки взгромоздился в седло, тряхнул поводьями:

– Н-но!

Лошадь и ухом не повела. У нас с ней явно было разное представление о галопе.

– Товарищи, – покосилась на убийц девица, – отойдите в сторонку, пожалуйста. Лошадь нервничает.

И не одна она. Я тоже нервничал здорово.

– Девушка, – вместо того, чтобы отойти, Бесцветный, наоборот, шагнул еще ближе и протянул девице красные „корочки“. – Помогите-ка этому пижону слезть.

Она повернулась ко мне, и на лице ее была написана растерянность. Девушка явно пребывала в замешательстве.

– Что у них там написано? – намеренно громко спросил, почти прокричал я.

– ФСБ, – почему-то шепотом ответила девица.

– Не верьте, у них удостоверение поддельное. Граждане, позовите, пожалуйста, милиционера. Позовите, позовите.

Я ожидал, что убийцы хотя бы смутятся, но они только посерьезнели. Зеваки не восприняли мой крик всерьёз. Снова заулыбались. Смотрите, мол, этот полоумный сейчас опять начнет номера откалывать.

– Ну ладно, Иван, хватит, – резко и зло сказал Стас, шагнул вперёд и вцепился в стремя».

* * *

«БМВ» остановился у светофора. Водитель словно раздумывал, ехать прямо или свернуть. Когда загорелся зелёный свет, «БМВ» пересёк Тверской бульвар. У «Армении» водитель остановил машину и вышел из салона. Встав на углу бульвара и Тверской, этот человек спокойно наблюдал за развитием событий. На лице его отражалось некоторое напряжение, но в целом он не привлекал к себе излишнего внимания…

* * *

«Лошадь фыркнула и пошла боком. Хорошо, а то я уж начал подумывать, не уснула ли она.

– Товарищ, – девица шагнула к Стасу и вцепилась ему в запястье, – оставьте лошадь в покое.

– Слезай, Иван, – глядя на меня снизу вверх, процедил Стас. – Слезай, иначе будет хуже.

Интересно, что он понимает под словом „хуже“? Если я слезу, они меня убьют. А если нет, тогда что? Пристрелят вместе с лошадью? „Гринпис“ рыдает.

– Слезай, мля, – угрожающе понизив голос, продолжал Стас. – Или я тебя сброшу. Считаю до трех.

Лошадь попятилась, повернулась боком. Ей не нравилось, что Стас дёргает стремя. Она слегка толкнула убийцу крупом. Тот отступил. Теперь он стоял слева, в центре я на Ласточке, а справа – девица и Бесцветный. А где третий?

Неестественно вывернув шею, я посмотрел через плечо и увидел оранжевую „Ниву“. Водитель, наблюдая за мной краем глаза… мирно болтал с гаишником. Черт побери! Бесцветный – фээсбэшник. Стас – бывший фээсбэшник. Водитель треплется с гаишником, припарковавшись в неположенном месте. Логично предположить, что и он из той же компании. Господи, ну ФСБ-то мы чем не угодили?

– Слезай, тебе говорят!

Стас рванул стремя. Девица ударила его по руке. Кто-то из зевак, заподозрив неладное, поднялся.

– Всем оставаться на местах! – крикнул Бесцветный, вытягивая „корочки“. – ФСБ!

А я… Я вытащил ногу из стремени и что было сил лягнул Стаса. Если этого не сделала лошадь, почему бы не сделать мне?

Правда, метил-то я в плечо, а попал по лицу. Стас отшатнулся, ухватился за разбитый нос. Из-под ладоней брызнула кровь. Как нас учили, дай Бог памяти?..

Эх! Я вонзил пятки Ласточке в бока. Видимо, подобный приём был ей хорошо знаком. Она заржала и встала на дыбы. Мне пришлось вцепиться в короткую гриву, чтобы не полететь вверх тормашками. Стас отшатнулся, вскинул руку, прикрывая голову. Даже девица отступила на шаг. Если бы Ласточка сейчас ударила убийцу копытами и размозжила ему голову, клянусь, я даже не повернулся бы. Согласитесь, трудно жалеть человека, который искренне жаждет вашей смерти.

Ласточка резво прыгнула вперед, сбив грудью Стаса в пыль. Он покатился, словно детский мячик. Лошадь шла вполне приличным галопом. Ощущение было совершенно фантастическое. Я мигом отбил себе задницу, зато уяснил на будущее, что скакать верхом уже разучился, а галоп – это вам не хухры-мухры. Впрочем, в седле я все-таки держался довольно сносно. Спасибо инструкторам.

Взгляд через плечо. Бесцветный помогает Стасу подняться. Отлично. Нам удалось выиграть секунд пять. Мы пронеслись к выходу из сквера и вылетели на проезжую часть. Мне повезло, Ласточка не пугалась машин. Судя по всему, привыкла. Слева надвигался сплошной поток. Нас разделяло метров двадцать. Ха-ай! Я изо всех сил ударил лошадь пятками в бока. Правду сказала девица. Умница, а не лошадь. Она поняла, что от нее требуется, взмыла над черной оградкой сквера. И приземлилась хорошо, ровно. Я потянул левый повод. Следовало держаться людных мест. Значит, по центру. Взгляд влево. Стас и Бесцветный бегут к машине. Гаишник смотрит на меня, раскрыв рот. Даже зеваки повскакивали с лавочек, обернулись. Кто-то поднял повыше ребенка, чтобы лучше видел. Тоже мне, театр нашли. Мы вылетели на пятачок у сквера. Ласточка заметалась на месте, не понимая, куда ей бежать. Я оглянулся. Стас уже сидел в салоне, Бесцветный как раз забирался на переднее сиденье. Сейчас он возьмёт винтовку – и тогда всё. Нам не уйти. Или они предпочтут догнать меня выше по Тверской? Там ведь им не придётся сбрасывать скорость. Светофоров нет до самого Камергерского переулка.

Водитель развернул „Ниву“ полубоком. Он словно бы намеревался вклиниться в автопоток и одновременно давал Бесцветному возможность вести прицельный огонь. Мы как раз оказались бы открытыми для снайперского выстрела. Можно не сомневаться, если я немедленно чего-нибудь не предприму, пуля в спину мне обеспечена.

Справа и слева несся поток машин. Водители немного сбрасывали скорость, с удивлением разглядывая человека, гарцующего в центре города на коне.

Была не была. Я не знал, насколько реален трюк, который собирался проделать. Просто видел в каком-то фильме – или, может быть, читал? – что это возможно. Хотя, наверное, квалификация наездника должна быть раз в сто выше моей. Ну да ладно. Смерть – хороший побудительный мотив к безрассудным действиям.

Наклонившись к самому уху лошади, я прошептал: „Давай, родимая“, развернулся и послал Ласточку вперед. Пятачок был узкий, особенно не разгонишься. Мысленно я поклялся, что, если несчастная лошадь поможет мне спастись, ей никогда больше не придется возить остолопов вроде меня. Приникнув к шее Ласточки, я посмотрел вправо, на дорогу. Слава Богу, джипов не видно. Одни легковые.

Завизжали истошно тормоза. Не обращая на них внимания, я в который раз ударил бедное животное каблуками, словно шпорами. На мгновение мне показалось вдруг, что Ласточка испугается движущегося барьера, остановится и я, пролетев десяток метров по воздуху, грохнусь об асфальт и сломаю себе шею. Но отступать уже поздно. Еще один удар. Сильнее первого. Ха-ай!

Это был королевский прыжок. Не сомневаюсь, никто из невольных зрителей ничего подобного не видел ни разу в жизни. Нам посчастливилось, что машина оказалась сравнительно узким „жигулем“. Через более широкий „Москвич“ или; того хуже, иномарку Ласточке перескочить не удалось бы. На взлёте она задела задними копытами крышу машины, но каким-то чудом выровнялась и пустилась галопом по Тверской к Красной площади. За моей спиной визжали тормоза. Глухо ударил металл о металл, посыпалось стекло. Оглянувшись через плечо, я увидел, что на перекрестке образовался приличный затор. Бесцветный, стоя на подножке „Нивы“, смотрел мне в спину.

У меня не возникло сомнений в том, что убийцы найдут способ объехать внезапно возникшую на их пути преграду, однако на это у них уйдет минуты три. А это означает, что разрыв между нами увеличится как минимум до полукилометра.