Текст книги "Пианист. Осенняя песнь (СИ)"
Автор книги: Иван Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Глава 2
Вопреки числу на календаре, погода упорно пыталась походить на весеннюю. И у нее получалось! Или близость залива сказывалась? Мила знала этот чудесный морской воздух, влажный и легкий. Даже зимой было понятно, что идешь по берегу. Да, задувало крепко, но дождя не было. Мила улыбнулась ветру, как новому другу. А он бесстыдно отворачивал полы ее пальто, сбрасывал с головы снуд, трепал волосы. Конечно, еще холодно, но уже весной пахнет, как в конце февраля, ни за что не подумаешь, что только декабрь закончился. И сегодня Новый год. А подарок! Мила даже остановилась. Нет у нее подарка для Вадима! И денег нет таких, чтобы купить что-то достойное. Взял себе Вадик бесприданницу. Эта мысль ее не расстроила, потому что Мила вспомнила минувшую ночь, вздохнула мечтательно, пошла дальше уже не спеша. А ветер все играл с ее шарфом, не давал заправить под него волосы.
Вот и «Лента», всего-то два раза пришлось спросить – один раз у женщины с коляской, другой у компании ребят, наверно, старшеклассники. Отвечали доброжелательно. Людей на улице много, в гости идти рано, а вот быстро докупить, что позабыли или не успели – таких всегда днем тридцать первого декабря встретишь. Спешат, спешат, некоторые с елками.
Мила проходила возле метро, там был елочный базар. Огоньки, шары, музыка. Но не воспоминания детства накрыли, подумалось про их с Тоней квартирку во Владимире, про елку, что наряжала в одиночестве, а еще о кошке. Где она теперь, у кого? Мила не очень поняла, что ей Вадим говорил про Дейнерис. То ли она на даче живет с учителем, или все-таки дочка забрала? Если бы не уезжать, то Мила взяла Дейнерис в дом. А может, еще и не получится ничего с визой? Тогда она тут останется, а Вадик один уедет. Что она станет делать в огромной его квартире, так бы хоть с кошкой…
Новогодняя «Лента» сияла и переливалась праздничной иллюминацией. Двери гипермаркета призывно раздвинулись и Мила очутилась в сказочном царстве света, музыки и новогоднего настроения. Дед Мороз со Снегурочкой на входе, как живые – механические куклы в человеческий рост. Продавцы и кассиры в красных колпаках с белыми помпонами. Где же тут утюг искать, в магазине размером с городскую площадь?
Мила пошла вдоль стеллажей, невольно загляделась на новогоднюю композицию в детском отделе. Там на возвышении стояли сани Санта Клауса, настоящие, и олени в них запряжены были плюшевые, но как живые, и Санта с мешком в санях сидел, уже не механический – живой! Он в микрофон поздравлял покупателей с приближающимся Новым годом. А у саней толпились желающие сфотографироваться с Сантой. И не только дети, но и взрослые. На возвышение к саням вела деревянная приставная лестница, украшенная гирляндами остролиста и еловых веток. Ничего подобного Мила не видела, она даже позабыла, зачем пришла. Стала осматривать сани, хотела взглянуть с другой стороны, обошла и попала в отдел растений. Он был похож на ботанический сад! Цветы в горшках и в напольных вазах, даже декоративные деревья. Необыкновенной красоты камелии…
Все, что душе угодно, для оформления букетов, цветочных корзин, икебан.
Она подарит Вадиму цветы! Составит букет, здесь можно выбрать. Теперь уже не праздно, а присматриваясь шла она по цветочным рядам. Взяла бесхозную корзину на колесах, кем-то оставленную в торговом зале, и стала собирать в нее цветы. Пусть белые. Розы, каллы и ветки салала с изумрудными листьями. А упаковка серебристо-серая или лучше цвета асфальт, и салатная лента. Мила уже видела в воображении сдержанный и благородный вертикальный букет. Она добавила еще несколько веточек гипсофилы – Мила любила эти мелкие, похожие на снег цветочки, они дарили букету воздушность. Еще лаванду, чтобы оттенить розы и придать аромат. Мила выбирала цветы не глядя на ценники, но на кассе ей не хватило наличных. И она вспомнила про утюг!
– Может быть, с карты? – спросила девушка кассир. Она, как и все остальные работники «Ленты», была в красном колпачке. И он ей шел. Не обращая внимания на недовольство очереди, которая моментально образовалась за Милой, девушка пыталась решить проблему. Вероятно, по расстроенному лицу Милы было видно, как важен ей этот букет.
– Мы сделаем скидку. И часть можно по карте. Есть у вас карта?
– Да, – Мила достала кредитку Лиманского.
– Очень хорошо, набирайте код.
– Я… не помню…
– Если меньше тысячи – мы просто приложим, она и так пройдет.
Все получилось, но на дне корзины остались лента, шпагат и упаковочная бумага.
– Давайте уже быстрее, что вы сватаетесь со своими цветами? Колбасу надо покупать и шампанское, а не цветы, – послышался сзади мужской голос.
– Ну что вы в самом деле, не только же обжираться на Новый год. Вон красота какая! – ответил ему женский. Очередь загомонила, кто-то ругался, кто-то смеялся. Мила смутилась до слез.
Кассир тем временем второй раз приложила карту. Оплата не прошла.
– К сожалению, нет. – Девушка смотрела сочувственно, но разве могла она понять, что без упаковки ничего не получится! – Может быть, сделать возврат?
– Наверное, да…
Миле хотелось одного – поскорее убежать из магазина, подальше от людей. Нет! К Вадиму. И рассказать ему про вот это все, чтобы он пожалел!
Тренькнул сообщением телефон. Симка новая, этот номер знает только Вадим. А вдруг он домой вернулся, а она тут… Мила не замечала уже недовольную очередь, достала мобильный, прочла: «Пин-код карты – 7819».
Но как Вадим узнал?!
– Девушка, имейте совесть! Нам оливье строгать надо, до курантов не успеем! – снова забасил тот же голос из хвоста очереди.
– Так делаем возврат? – уточнила кассир.
– Нет, давайте я попробую еще раз, с кодом. И мне надо коробку для цветов, на улице ветер и холодно, каллы потемнеют.
Второй раз про утюг Мила вспомнила у ворот ограды Белой Башни. Эта история с кредиткой и шутниками в очереди ее расстроила, выбила из колеи. Она все забыла. И все вокруг слишком большое: гипермаркет, дом, город. Мила не привыкла. В любом случае надо забежать домой, устроить цветы, они полежат дома, привыкнут к теплу, потом можно распаковать и букет составить. Тогда, может, еще раз сбегать в «Ленту» за утюгом? А если Вадик вернулся?
Она открыла электронный замок брелоком и заторопилась через двор к своей парадной. На ресепшене Милу встретил консьерж. По ее встрепанному виду, конечно, догадался – бежала.
– Могу я вам чем-то помочь? – спросил не заученно, вежливо, и смотрел не с вышколенным равнодушием. Он понравился Миле еще в первый день, когда помогал выгрузить из машины вещи. Вряд ли это входило в обязанности. И похоже, дружеская симпатия у них взаимная. Мила прекрасно понимала, что она здесь не типичная обитательница, без Вадима ее вряд ли бы пропустили даже во двор Белой Башни. И среди тех, кто купил квартиры в этом доме, не найдется женщины, которая носит такое пальто. Да еще третий сезон…
– Да, мне нужен утюг. Понимаете, Вадим Викторович сегодня играет в большом зале, а фрак неглаженный.
Из реакции консьержа она поняла, что тот прекрасно знает, что Вадим пианист, иначе как бы без объяснений понял про большой зал.
– Конечно, есть утюги, и обычный, и вертикальный, в прачечной, там целое помещение в цокольном этаже отведено. И девушка-горничная дежурит, можете ей отдать – она все сделает.
– Нет, я сама, спасибо. Только цветы отнесу в квартиру.
– Тогда спускайтесь потом, я вас провожу.
– Спасибо! Как вас зовут?
– Михаил. – Он коснулся бейджика, закрепленного на лацкане. Только тогда Мила заметила и прочла.
– Михаил Петрович. Спасибо!
– И вы всегда можете мне позвонить по интеркому. Если возникнут проблемы.
– У меня с головой проблемы – пошла покупать утюг и вот… забыла. Представляете? Вспомнила у входа. Я не привыкла еще тут.
Михаил Петрович ничего не ответил, только по-доброму улыбнулся в усы. Чем-то он похож был на ведущего из Поля Чудес. Где люди отгадывают слова и выигрывают призы. Как же его… так и не вспомнила.
В квартире Мила скинула верхнюю одежду и принялась устраивать цветы. Она хотела скорей составлять букет, но нельзя было открывать коробку. Если бы их везли в машине, то ничего, а так, сразу с улицы, с холода… Она оставила их на барной стойке в кухне и взялась за фрак. Как раз, пока цветы привыкнут к дому, она успеет все погладить.
И внизу, в прачечной, и дома Мила все думала о том, как это неожиданно и резко изменилась ее жизнь. Эти необычные и необыкновенно красивые вещи Вадика. Она, осторожно разглаживая их, удивлялась, что все по отдельности не похоже на обычный концертный костюм, то что она привыкла видеть, а ведь столько раз пересматривала концерты Вадима, что, казалось бы, наизусть выучила каждую деталь. И никогда не задумывалась, на чем, например, бабочка держится. Или пояс. Миле нравилось это сочетание – безупречно белое и черное. Ничего больше. И какое счастье! Вечером она увидит Вадика на сцене.
Надо же все успеть до его возвращения домой. С цветами, а еще вон одна пуговица на рукаве плохо держится. Закрепить обязательно! Оторвется – потом где найти такие, они тканью обтянуты. Никакого лишнего блеска. В этом вся красота и есть! Как в цветах, только природное. Мила никогда не добавляла в букеты ни страз, ни блесток, ни жемчужин. Зачем? Цветы прекрасны, они как музыка, наверно. Вадим так же играет, без показного блеска.
Мила вернулась в квартиру, развесила в гардеробной фрак и рубашку, разложила там же на одной из полок бабочку, манишку, пояс, закрепила пуговицу и пошла к цветам.
– Сегодня мы услышим лучшего пианиста на свете, – рассказывала она, разбирая каллы и розы, – в красивом зале. И народу будет много-много. Все билеты проданы. В Новый год! А люди придут…
Привычная работа доставляла радость. Мила подрезала стебли, закрепила на каждом влажный кусочек полотна, поверх обернула пленкой. Упаковка все прикроет, и заметно не будет, а цветы сохранят свежесть. Вот так расположить их на зелени листьев каскадом, не скучно и торжественно. Нежно и чувственно – потому что лаванда. Без нее было бы непорочно. Теперь темно-серая матовая бумага, Мила свернула ее крылом – похоже немножко на крышку рояля, поддерживает цветы. Закрепить, и все готово. Как бы сделать так, чтобы Вадим не увидел до концерта? Хорошо бы спрятать в коробку, если поместится. В воду их ставить нельзя, если бы сразу дарить – то можно было отпоить, а до концерта еще четыре часа. Всего четыре, а Вадима нет! Вдруг он совсем домой не зайдет? А как же фрак? Может быть, надо отвезти в филармонию? Но Вадик ничего не говорил…
Мила уложила букет, закрыла и перевязала коробку бечевкой. Ну вот, все готово. Теперь можно подумать, что надеть. Может, то платье? В нем она и в прошлый раз была.
В замке повернулся ключ, Мила побежала в прихожую.
– Вадим! Я беспокоилась.
– Я тоже, – он обнял Милу, – когда мне позвонили.
– Кто?
– Сотрудники Альфа-Банка.
– Правда? Вот как ты узнал, что я забыла код…
– Именно так. Они мне позвонили на привязанный телефон, что там что-то… подряд операции без подтверждения.
– Я потратила немного.
– Очень хорошо, пусть карта у тебя и остается, у меня другая есть. – Вадим отпустил Милу, разделся, разулся, прошел в комнату, огляделся. – Ну, времени в обрез, надо собираться. Что тут у нас где? – Он нашел глазами свою сумку. – А, вот! Мне же еще пришлось ботинки покупать. Я забыл совершенно, что у моих подошва проносилась об педаль. Еще в Германии.
– Так бывает?
– Представь себе – да. Это как в машине с механическим управлением. Рояль тоже механический. Я люблю Стивена, он хорошо отзывается.
– Кто это – Стивен? – Мила стояла и смотрела, как Лиманский перебирает вещи в сумке. Она ничего не знала про Стивена, вероятно, это музыкант.
– Это Стейнвей филармонический, я его так зову. И он лучше, чем в Москве. И настройщик здесь хороший, у Эрнста плохих нет никого, даже вахтеры и гардеробщицы – все одна команда. Нет, семья.
– Гардеробщицы – да. А что ты ищешь?
– Запонки.
– Так они в рубашке остались концертной, я их вытащила, когда стирала. Там в ванной и лежат на полочке! Я забыла. Я все забываю, Вадик! Сегодня забыла купить утюг. Вот как? Пошла за ним и… забыла. Зазевалась в «Ленте» на Санта Клауса. Там олени, как настоящие, и он тоже. То есть он настоящий и есть, живой, все с ним фотографируются. – Мила торопилась рассказать Лиманскому о том, что видела, а он смотрел и слушал. Улыбался. – Что? – Она остановилась на полуслове. Ей непонятен был взгляд Вадима, его реакция.
– Ничего, то есть нет, ты… рассказываешь, как ребенок. И глаза сияют.
– Глупо, да? – Мила смутилась, потупилась.
– Нет! – Он осторожно коснулся подбородка Милы, приподнял так, чтобы она снова посмотрела на него, встретил настороженный взгляд. Ответил с глубоким убеждением: – Это восхитительно. Я никого не знаю, кто бы так говорил про Санту. Со мной вообще сто лет никто не говорил про Санту. Наверно, я позабыл, что он существует. Обязательно пойдем на рождественскую ярмарку. Если не в Монреале, так здесь, в Питере – на Манежную площадь.
– Как же здесь?
– Очень просто. Я никуда не полечу без тебя, Милаша… Все, давай собираться. – Он подвел черту, и Мила поняла, что возражать бесполезно. На первый взгляд мягкий и уступчивый, Вадим стоял на своем, и она уже предчувствовала грандиозный скандал. Возможно, ей и удастся переубедить, но не сейчас, не перед концертом.
– Хорошо, давай собираться. Я приготовила все, кроме обуви, ботинок не нашла в кофре.
– Потому что я их выкинул в Бонне. Буду играть в новых.
– Это неудобно?
– Не знаю, лучше разносить, но уже некогда.
Вадим отставил сумку, прошел на кухню, увидел на стойке коробку, обрезки ленты и упаковки, мелкие цветочки гипсофилы. – Что это?
– Это подарок! Нельзя смотреть!
– Подарок мне?
– Да… – Мила собрала со стойки обрезки, взялась за коробку. – Надо пока убрать в прохладное место, но не на мороз.
– А то что?
Мила приложила палец к губам и отрицательно покачала головой. Вадим перехватил руку Милы, раскрыл ладонь, поцеловал.
– Поедем пораньше в филармонию, а то этот новый дом меня рассеивает. Я тут не соберусь и наиграю вечером мимо.
– Не может быть. Ты всегда играешь хорошо. И я так хочу услышать! Мечтаю. Но ты же голодный! А я ничего не приготовила и не купила, была же в магазине…
– Я утром ел. – Он уже притягивал ее к себе.
– Утром – это давно было. – Она тесно прижималась к нему всем телом и щекой к его груди. Так они стояли посреди кухни, даже не целовались, просто ощущали близость. Мила прикрыла глаза. Слушала, как бьется сердце Вадима.
– Я не думал, что бывает так трудно подбирать слова. Сыграть гораздо легче. Хочу сказать тебе сейчас, и… слова не годятся. Я не привык еще, что вот ты, здесь, могу обнять. Я шел домой и думал: а вдруг тебя нет?
– Куда же я денусь?
– Сам не знаю. Но боялся. Я бы хотел сейчас… странно, несовместимо… Хотел бы остаться дома с тобой, любить тебя, а вместе с тем хочу на сцену – играть для тебя. И не пойму, чего больше.
Зазвонил мобильный Вадима.
– Ну вот, как всегда… Я отвечу, это мама.
Мила тут же отступила, она не знала, остаться или уйти и дать Вадиму говорить спокойно. Но он предугадал намерение и жестом остановил ее. Потому Мила все слышала, даже встревоженный голос Надежды Дмитриевны на другом конце связи.
– Вадик! Наконец я дозвонилась, ты не заехал домой!
– Я не успел. Мне надо было в посольство.
– Тридцать первого декабря? Какое посольство, сейчас везде уже все закрыто.
– Вот именно. – Вадим нахмурился. Мила поняла, что он ходил насчет визы и паспорта.
– Хорошо, но, Вадик, в чем ты собираешься играть? Я выгладила твой старый фрак, но надо чтобы Семен заехал и забрал. Или я сама привезу в филармонию на такси. Ты не предупредил, что не заедешь, и я…
– Мама, не беспокойся об этом. Милаша уже все приготовила…
Повисло молчание, пауза длилась долго.
– Вот как, – наконец ответила Надежда Дмитриевна. – Тогда увидимся вечером. Папа, наверно, не сможет пойти на концерт, мы в предгостевых хлопотах. А вот Захар Иосифович хотел. Его Сеня привезет. И я… приглашаю вас с Людмилой к нам после концерта.
– Спасибо, мама, мы обязательно придем. До вечера. И с наступающим, если мы не успеем к двенадцати добраться.
Вадим разъединился и снова обнял Милу.
– Наверно, она обиделась, что все так вышло с фраком… я же не знала…
– Ну что ты, Милаша, просто для всех неожиданно. Познакомишься с ними, посидим, встретим новый год. У них там, наверно, елка. Сколько же я лет не праздновал новый год с родителями…
Удивительное продолжалось, а Мила все никак не могла привыкнуть. С той минуты, как увидела Вадима на заснеженном перроне во Владимире, она жила как будто в двух измерениях. С одной стороны – вот их новый дом, вот Вадик, его горячая страсть и бесконечная нежность, его забота. Чувство совершенной защищенности, которое окутывало Милу, надежно оберегало от целого мира, было похоже на музыку. Да, теперь все хотелось сравнить с музыкой, Вадик прав – она понятнее и правдивее слов. С другой стороны, одолевали сомнения, Мила гнала их, рядом с Вадимом эти мысли отступали, но стоило остаться одной, и начинало казаться, что она занимает чужое место.
Как те женщины на вокзале посмотрели на нее. Даже не с осуждением, а с изумлением. Кто такой Лиманский, и кто она…
Наверно, так и подумали. Мила вздохнула, перебирая свои вещи. Хотелось надеть что-то нарядное, теперь-то она знала, что Вадик будет играть!
В тот, первый, раз – невероятный случай произошел: Тоня купила билеты на концерт, Мила и предположить не могла, что там будет Вадим. А когда увидела портрет Лиманского на афише, то хотела убежать. И вот эти самые женщины, они и в зале рядом оказались.
– Господи, они же и сегодня наверняка будут, – прошептала Мила обреченно. – А я про платье не подумала, все мятое в чемодане…
Но то самое, трикотажное, если разобрать небогатый гардероб Милы, единственное нарядное брендовое платье розового цвета с французским названием «сомо» – не мялось. Мила извлекла его со дна чемодана, из-под стопки летних вещей и белья, приподняла, да так на вытянутых руках и донесла до зеркала в ванной, приложила к себе, посмотрела на отражение. Удивленное и растрепанное нечто, но счастливое. Что с волосами делать? Вчера, или можно сказать сегодня, уже под утро, когда в душе с Вадиком были, она голову мыла, не досушила, так и уснула потом. Теперь вот это все в разные стороны. На улице от влажного ветра волосы еще и завились. Чучело огородное! А платье, как у школьницы, закрытое, с воротничком. Оно уже не казалось Миле нарядным.
Заглянул Вадим.
– Ты тут? Не знаешь, в какой ванной тебя искать, не привык я к таким… – Он не закончил фразы. Встал за спиной Милы и тоже смотрел на их теперь уже общее отражение. – Я помню это платье. Ты в нем была на прошлом моем концерте. Я тебя в зале видел! А Захар меня отвлек, и я не смог за тобой пойти.
– А хотел? Пошел бы?
– Побежал! Что ты такие странные вопросы задаешь? – Он провел пальцами по подбородку, спросил у Милы через зеркало: – Надо бриться или нет? Все-таки надо. И пора бы уже ехать, а то я разыграться не успею.
– Так поехали! – Мила тут же забыла про прическу. – Ты брейся, я пока все сложу и косу заплету. Это быстро.
– А мне так нравится. – Вадим пропустил волнистые светлые пряди сквозь пальцы. – Красивая… Ты как… девушка с волосами цвета льна.
Мила вдруг развернулась, уткнулась ему в грудь лицом и засмеялась.
– Что? – Вадим обнял ее. – Что я сказал?
– Ничего, – она пыталась справиться со смехом, – я думала… в тот раз ты сказал… что я красивая, как арабская лошадь.
– Действительно. Я тогда нес что-то невразумительное. И хотел, чтобы ты осталась со мной.
– Я тоже хотела остаться с тобой.
– Мы так и будем стоять? А лучше бы лечь…
– Вадик!
– Да-да, я помню, пьяно кончерто ин де, номер двадцать. И все билеты проданы.
– Тогда отпусти меня.
– Не могу, никуда тебя не отпущу.
– А собраться?
– Хорошо, – он разомкнул руки. – Но только ради Моцарта.
Глава 3
Доехали они быстро, машин на дорогах было много, но пробок не случилось. Лиманский припарковался на Площади Искусств, близко от входа в филармонию, достал кофр с заднего сиденья, помог выйти Миле, хотел взять и коробку, но Мила не отдала.
– Нет, я сама!
– А вдруг она тяжелая. Нам по лестнице подниматься.
– Не тяжелая, у меня ничего нет с собой, только туфли и… это.
Она чуть не сказала «цветы» и весь бы сюрприз испортила. Но вовремя спохватилась.
Неподалеку от входа Мила заметила туристов, во всяком случае, так подумала вначале. Люди стояли неорганизованной группой и переговаривались. В основном, женщины среднего возраста, были и старше, и моложе, Мила не приглядывалась. Но вот что странно: как только Вадим вышел из машины, интерес этой группы сосредоточился исключительно на нем и на входе в филармонию. Несколько женщин даже направились в сторону Лиманского, но приостановились, увидев Милу. Вернулись.
Куда они потом все делись, Мила не знала, потому что они с Вадимом вошли в высокие двустворчатые двери и поднялись по лестнице. Не той парадной, что Мила хорошо помнила – там еще был сначала большой вестибюль, гардероб, как в прежние времена, со сплошными деревянными вешалками с крючками, массивными ограждениями, – а обычной, как в жилом доме. Мила отчего-то занервничала, Вадим пропустил ее вперед, а она же не знала куда.
– Наверх и направо. Мы раздеваться тут не будем, но пройти так ближе. Направо и был тот самый гардероб. Еще безлюдный, публику так рано не пускали – вот почему они с Вадимом вошли в эту дверь, а не в ту, где перед входом висели в больших рамах за стеклом афиши. На одной – портрет Лиманского.
Красивый…
– А, вот и наш Вадим Викторович пожаловал, – услышала Мила. Это из-за пустых еще вешалок вышла гардеробщица, за ней вторая, обе радостно приветствовали Лиманского.
– Здравствуйте, – поздоровался он.
– Здравствуйте, – сказала и Мила.
Гардеробщица присмотрелась, и они с Милой узнали друг друга. Та самая! Но Вадим не дал задерживаться.
– Идем, идем, Милаша.
Она почувствовала смену в его настроении. Волнение? Раздражение? Может быть, она мешает, ему надо настроиться, собраться…
– Я могу и здесь раздеться, Вадик.
Она назвала Лиманского по имени, женщины гардеробщицы переглянулись, Мила смутилась, а Вадим и внимания не обратил.
– Зачем здесь? В артистической вешалка есть.
И Мила успокоилась. Не сердится, но волнуется. Тогда лучше с ним идти.
Дальше они пошли уже знакомым Миле путем: наверх по центральной лестнице, через фойе в зал. В прошлый раз она как во сне была, сейчас зал поразил Милу. Огромный, блистательный. Белое и алое в ажурной вязи лепнины и сиянии хрусталя огромных люстр. Восхитительные белоснежные колонны и спинки стульев, фигурные балюстрады лож, полуциркульные окна наверху над колоннами. Вадим потянул Милу за собой по правому боковому проходу.
– Идем, оставим вещи, потом, если захочешь, налюбуешься.
Она шла за ним, поражаясь величию зала, а вместе с тем его легкости и красоте.
Осенью она ничего этого словно и не видела, в памяти остались лишь щемящая нежность к Вадиму и его дивная музыка. И собственные отчаяние, страх, стремление бежать прочь. Теперь в ней жила радость, удивление. Страх, наверно, тоже, но радостный. Или это нетерпеливое ожидание? Волнение за Вадима и желание поскорее услышать, как он играет. Не в записи, а рядом.
– Смотри, здесь твое место будет. – Вадим показал ей на самую ближнюю к сцене ложу. – В партере не получилось. Но зато я тебя буду видеть. – Вадим отвел темно-красную бархатную портьеру на двери, и они прошли внутрь.
Контраст был разительным! После грандиозного имперского зала Мила попала в странное место. Коридор, по стенам заставленный стульями, они сложены по четыре один на другой, верхние перевернуты, ножками наполовину закрывают длинное настенное зеркало. На полу потертая красная дорожка, паркет по краям не лакированный, как в зале, а обшарпанный, как в коммунальной квартире. Да и коридор коммуналку напоминал, он уходил под лестницу, крутую, с черными чугунными перилами. Около лестницы была дверь, а коридор дальше сильно сужался, превращался в узкую щель, так показалось Миле.
– Нам туда? – с опаской спросила она.
Что значит «гостиная», Мила поняла, когда вошли. Интерьер музейный, кресла и диваны, как во дворце, на потолке плафон расписной, синяя напольная ваза. И рояль. Опять роскошно, только тесно.
– Еще не здесь, я переодеваюсь в следующей.
Комната, которая за зеркальной дверью открылась перед Милой, была меньше гостиной и вся в красных тонах. Снова царская мебель, только обивка на диванах не с рисунком, а полосатая. Паркет наборный, ковер. Зеркало в резной деревянной раме подвешено на стене на широкой бархатной ленте. Мила такого не видала. Огромное зеркало висит с наклоном. Посреди комнаты белый стол на длинных фигурных ножках. И у дивана ножки похожи, а у кресел в виде звериных лап. Мила от удивления и восторга забыла, как этот стиль называется. В углу старинный рояль. Светлый, тоже в завитках и позолоте.
– Ты будешь на этом играть?!
– Нет, – Вадим улыбнулся, – это барочный. Я в другом месте разыграюсь. Ну, раздевайся, что же ты стоишь? Дай мне твою драгоценную коробку, я на стол положу. Смотреть не буду, честно.
– Вадим! – Мила услышала за дверью голос. Знакомый, но кто это, она сразу опознать не смогла.
– Да, я здесь, Эрнст Анатольевич, – отозвался Вадим.
Мараджанов, поняла Мила. И что ей тут делать? Лучше было в зрительной части раздеться и оставаться там. Но Лиманский уже помогал ей снять пальто. Мила достала из пакета туфли и начала переобуваться. Она торопилась, не хотела, чтобы Мараджанов застал ее за этим. Вадим избавил от неловкости.
– Ну, ты тут пока сама, а я сейчас. Пойду к нему, кто знает, какая у нас сегодня концепция Моцарта. Одинаковой не бывает.
Он вышел, Мила перевела дыхание. Она, кажется, и дышать забыла – вот как заволновалась. А Вадиму играть. Мила не могла себе этого представить. Обычный человек ни за что не сможет выйти на сцену и играть там! Если все билеты проданы, значит, свободных мест не будет. Столько людей…
Вадим вернулся.
– Милаша, я сейчас пойду с Эрнестом Анатольевичем, ты можешь тут остаться. – Он был уже в каких-то своих мыслях, вдруг отбросил их.
– У меня же подарок для тебя на Новый год, но я сейчас отдам, хорошо? – Вадим расстегнул молнию в боковом отделении кофра и достал длинную коробочку, обтянутую темно-синим бархатом. – Вот, – он протянул Миле, – открой.
Мила взяла, ощущая под пальцами мягкость бархата, раскрыла и ахнула. На белом атласе лежали бусы. Длинная нить прекрасных безупречных одна в одну белых жемчужин.
– Надень, пожалуйста, – попросил Вадим.
– Вадик… боже мой… Это мне? Мне?!
– Я не знал, любишь ли ты жемчуг.
– Кто же не любит жемчуг? Как красиво. – Мила осторожно достала бусы.
– Давай я сам.
Вадим взял нить из ее рук, надел на шею Милы, выпростал длинную косу поверх бус, задержал руки, лаская кожу около жемчужин. Ей так хотелось поцеловать его! Но она стеснялась сделать это тут. Только накрыла его руки своими и сказала:
– Спасибо! Красота какая…
– Я рад, что тебе понравились. Ну… пойду, Милаша. Давай в зал провожу тебя, а то заблудишься в здешних катакомбах. Сегодня я могу играть спокойно, не бояться, что ты убежишь. Сапожки твои тут остались и пальто. Времени еще много, ты погуляй там или опять сюда приходи. Потом буфет откроют.
– Ты не ел!
– Я не буду перед концертом. Вечером у родителей мы поужинаем.
– Я возьму это. – Мила не могла оставить цветы в артистической, Вадим играл в первом отделении. За сцену она до антракта уже не попадет.
– Это обязательно?
– Да, там букет. Я хочу подарить тебе… Ну вот, сказала!
– Но я же не видал. Буду играть и думать о них. Какого они цвета?
– Белые.
– Значит, сегодня Моцарт будет белым, как лебединый пух. – Он говорил это уже на ходу, сам вел ее к двери в зал. Снова отодвинул бархатную завесу, еще шаг, и Мила вернется в торжественный мир стройных колонн.
Навстречу спешил мужчина. Плотный, пожилой, с быстрыми темными глазами, крупными чертами лица и добрыми губами. С взлохмаченной шевелюрой длинных с проседью волос.
Немного вразвалку, раскачивающейся походкой он быстро приблизился. Надо было пропустить его, Мила отступила обратно за границу двери и в сторону за портьеру.
– Вадик, в чем дело?! – воскликнул мужчина, и Мила тут же узнала. Она уже слышала его по громкой связи – когда Вадим говорил «сейчас в темпе вальса, на счет три…», и раздавался тот самый вопрос. А Травин продолжал возмущаться: – Телефон молчит, мама ничего вразумительного не говорит, ты с утра где-то пропадаешь! Здравствуйте, – это Захар увидел Милу, но лишь мельком скользнул по ней взглядом и снова напустился на Лиманского. – Ты не перестаешь меня удивлять! Сначала не сказал, что приехал, потом опоздал на репетицию к Эрнсту Анатольевичу! Недопустимо…
– Что есть, то есть, опоздал, – подтвердил Мараджанов. Он вышел в узкий коридор из парадных анфилад, в которых Мила точно бы заблудилась. Эрнст был более внимателен и спросил ее:
– Ну что же, как вам место работы вашего мужа? Вот тут у нас беспорядок, стулья нагромоздили. Ведь прошу не ставить в коридоре. А в гостиных красота. Здравствуйте, Захар Иосифович, рад вас видеть, – переключился он на Захара. – Пришли послушать своего мальчика? – Мараджанов протянул руку Травину. Тот пожал, но взгляд переводил с Лиманского на Милу. Она испугалась, что Вадик сейчас рассердится на упреки и поругается с учителем, но Лиманский смотрел на Захара с обожанием и только улыбался. Было очевидно, что встреча с учителем для Вадима радость, несмотря на предконцертную суету, волнение и неловкую необходимость именно сейчас представлять Милу Травину. Но это, оказывается, ей было неловко, а Вадим так же радостно сказал:
– Захар Иосифович, познакомьтесь – это Милаша… Людмила, моя жена.
Мараджанов тактично промолчал, хотя по его виду было заметно, что какая-нибудь шутка наверняка вертится на языке. Травин еще раз взглянул на Милу, на этот раз внимательно, в глазах вопрос и даже тревога. О чем он беспокоится? За Вадика, конечно. Мила поняла, но не знала, как выразить, чтобы он понял, что нет причин, что она не помешает, потому что любит и знает – Вадим прежде всего пианист. Но Травин вдруг улыбнулся по-доброму, глаза его этой улыбкой осветились. Он протянул обе руки, схватил Милу за правую, пожал крепко, но не больно. А ладони теплые и пальцы ласковые.
