Текст книги "Пианист. Осенняя песнь (СИ)"
Автор книги: Иван Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Перед гостиницей “Владимир” посреди парковки красовалась большая искусственная ель, следующий за гостиницей дом и был названный шофером ресторан. А название странное и смешное: “Шеш Беш”. Вадим не знал, что оно означает, что-то восточное.
– Идем? Посидим в тепле… – Вадим так и не отпускал руку Милы, только когда в дверь проходили, разжал пальцы. Ресторан оказался чистым, уютным и не шумным. Столы деревянные без скатертей, а стулья и диваны по стенам – мягкие, с подушками. В первом – вероятно, главном, – зале красовалось большое дерево, удивительно похожее на настоящее. Под ним на ковре были выставлены скамейки, в беспорядке лежали музыкальные инструменты. Нечто похожее на мандолину с длинным грифом, Вадим забыл как это называется, а ведь знал, еще там были флейты и небольшие ярко раскрашенные барабаны. Неброские светильники, убранство в восточном стиле. В конечном счете Вадиму было совершенно все равно, что вокруг, лишь бы спокойно сесть где-то с Милой, смотреть на нее, говорить, касаться. Голос ее слушать…
Но он обрадовался, когда она улыбнулась и сказала:
– Мне здесь нравится!
С открытия прошло немногим больше часа, посетителей не было, живая музыка еще не играла, ненавязчивым фоном звучала подложка клипов, что мелькали на экране слева от барной стойки.
Администратор проводила Милу и Вадима за столик, предупредила, что в такое время выбор блюд ограничен.
– Ты хочешь есть? – спросил Вадим.
– Не знаю, может, кофе?
– И пирожное? Опять? – он улыбнулся в первый раз за вечер. Страх понемногу отпускал. Вот они вместе, словно и не расставались с того дня в Царском Селе. Вадим подозвал официантку. – Есть у вас Тирамису? И кофе латте?
– Весь ассортимент в меню, – девушка в традиционной крахмальной наколке и белом передничке отвечала сухо, может, не выспалась или по другой причине не хотела к работе приступать. Она совершенно не разделяла романтического настроения ранних клиентов. Наверно, мало кто приходил в ресторан в такое время – еще даже не обеденное.
– Хорошо, – Вадим полистал меню, – вот, пожалуйста, я вижу и то, и другое, принесите. Ты точно не хочешь есть? – снова приступил он с вопросом к Миле.
– А ты?
– Нет, но я не завтракал и не ужинал, – сказал он, откручивая в памяти время назад.
– Как?!
– И не обедал.
Официантке явно надоели их разговоры, и она пошла выполнять заказ.
– Девушка, постойте, принесите что-то горячее, – вдогонку официантке попросила Мила.
Официантка обернулась.
– Я узнаю, что там есть.
– Узнайте и скорее!
– Какая ты, – удивился Вадим.
– Ты не ел целый день, как так можно? В поезде не кормили?
– Я сбежал от дамы с котом. Его смешно звали – Теодоро, и он орал. Я пошел в буфет.
– И что? Там не было еды? – Мила даже рассердилась. Вадим смотрел на нее и понимал, что взгляд у него глупый, как у всех влюбленных. Они обычно такие волоокие, сразу можно определить.
– Может, и была, я не спрашивал.
– Что же ты делал там полтора часа?
– Ехал к тебе. – Он взял её за руку, сидели они не напротив, а рядом, на диване в углу, столик был отгорожен простенком.
– Ко мне, – эхом повторила она. – Как же ты поехал? Почему? Расскажи, я хочу знать.
Это было именно то, к чему весь месяц рвалась его душа: рассказать ей обо всем, с самого начала, с того дня, как увидел, и потом как долго метался, томился и не знал, что делать с любовью, у которой не было никаких надежд. Но сейчас он не смог, минувший день вытряхнул его, не оставил сил ни на что, только смотреть на Милу.
– Я как в Питер приехал, всякая была суета, а вечером пройтись решил… – Вадим наклонился к ее руке, прижался губами к ладони, остался так, Мила провела рукой по его волосам, запустила в них пальцы, вздохнула.
– Бедный ты мой…
– А там женщина, – продолжал он.
– Какая женщина?
– На странницу похожа, не монашка, это я помню. Она мне велела.
– Что велела?
– К тебе ехать… Странно все, Мила. Но я решил тогда, что найду тебя, по номеру телефона можно, ты же на себя СИМ-карту покупала. Нашел бы. На вокзал поехал, по дороге билеты до Москвы и до Владимира купил в интернете. В поезд еще не сел, как ты позвонила…
– Правда странно… но и хорошо… Я рада, что ты приехал. Скучала без тебя!
– Я и раньше бы стал искать, но ты молчала, я думал обиделась и не хочешь меня видеть. Думал решила так, что один только день тот у нас был, а дальше не надо. Как же я мог против твоего решения пойти? Я пытался забыть… нет, неправда, не пытался, ничего не хотел забывать!
– А я ждала, сама не знаю чего, ты ведь не мог позвонить. Сначала я думала не захочешь ты со мной больше, ну один раз… бывает, позволил себе. Потом телефон потеряла, и все безнадежно стало. Только воспоминания. Я и вспоминала – как мы гуляли, парк чудесный твой. В шаре листья, на них смотрела. Про белку тоже… И думала: нет, не может быть, чтобы ты просто так забыл и все, а тогда боялась за тебя, молилась, только бы не случилось ничего с тобой. На концерте мне страшно стало и больно! Ты так играл, как будто говорил со мной, но тогда я не поняла еще, испугалась только. И просила так: пусть не увижусь никогда, не поговорю, только бы с ним все хорошо было.
– Мила…
Вадим не мог вдохнуть, болезненное счастье разрывало грудь, и горячо было, и томно от ее слов. Он гладил ее ладонь кончиками пальцев, вбирая тепло и нежность покорной руки. Если бы можно было сейчас целовать Милу как он хотел, обнимать, ласкать, прижаться к ней. Воспоминания обрушились лавиной, смели здравый смысл.
– Боже, Милаша… я так хочу тебя… Прости, что я говорю! Но сил нет, как хочу…
– Я тоже, – прошептала она и опустила глаза, – скучала я по тебе безмерно. Надеялась, что однажды приедешь, вот и приехал…
Он крепко взял Милу за руки, притянул к себе.
– Я за тобой, Мила, приехал, не могу без тебя жить. Забрать тебя хочу. Пойдешь?
Она не успела ответить, официантка вернулась с подносом.
– Из горячего – рагу, и вот кофе и пирожные.
– Спасибо, – с трудом произнес Вадим. – Давайте счет сразу, по карте примете?
– У нас терминалы с утра глючат.
– Тогда наличными.
Он рассчитался, и девушка отошла к барной стойке, зашепталась с барменом, поглядывая на Милу и Вадима. Должно быть, странной парой они казались. Лиманский посмотрел на Милу, она сидела в тихой задумчивости, пальцы сцепив в замок.
– Ну что ты, что? – Он снова завладел её руками, хотел трогать и трогать, касаться. – Я же не насильно тебя за собой потащу, не захочешь – сам приезжать буду, пока не уговорю.
– Приезжать? Значит, ты не на один раз думал? И еще приехал бы?
– А ты решила, что только на один? Разве я такой?
– Нет, не такой. Вадим, так просто? Сразу с тобой?
Мила не восприняла ничего, что было сказано после его вопроса, она замерла, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Произнесла медленно: – С тобой… да, поеду, мне только вещи собрать…
– Милаша, родная моя! – Вадим обнял ее, не обращая внимания ни на бармена, ни на официантку. – Люблю тебя… – Стал целовать без разбора, куда попадали губы. – Умирал по тебе, но не только же это, ты мне вся нужна, не на день, на всю жизнь…
– А я подумала сейчас, когда сказал, что хочешь… что за этим приехал – это же не преступление хотеть друг друга. Но со мной ты сидеть во Владимире не станешь, значит, опять исчезнешь. И снова ждать тебя, смогу ли я? Это трудно, но я бы ждала… – И она опять цеплялась за него, а он прижимал к себе изо всех сил. Обоих била нервная дрожь.
– Постой, Вадик, нельзя так.
– Да, нельзя…
Он тяжело дышал, пытаясь привести чувства в равновесие.
– Поешь, ты голодный, а потом ко мне пойдем, здесь рядом, я же близко от вокзала живу. И тебе поспать надо хоть немного, устал ты, смотри, на кого похож….
– Правда, устал… без тебя устал…
– Не будешь больше без меня, а сейчас вот, – она подвинула к нему тарелку, – а то остынет.
– С тобой вместе буду.
– С одной тарелки? Я лучше пирожное съем, мое любимое. – Она осмотрелась. – Я никогда не была тут. Нигде не была… с работы домой, и все. И как это мы с Тоней в Питер решились… А она все говорила, чтобы я позвонила в филармонию и спросила твой телефон.
– Правильно говорила! А ты?
– А я… Ну что я, Вадик? Я как увидела тебя на сцене, и все. Мне казалось ты на другой планете живешь, куда мне не попасть.
Вадим только покачал головой.
Рагу оказалось из баранины, нежным, ароматным и вкусным. Вадим понял, что голоден, стоило проглотить первый кусок.
Он смотрел, как Мила ест пирожное, и возбуждался от движения ее губ. Она догадалась, но не смутилась, ответила долгим взглядом.
– Я к тебе хочу, Милаша, давай пойдем уже. Сил нет ждать.
– Я тоже хочу… Да, пойдем… Хорошо, что зашли сюда. Совсем как тогда в Царском. Ты помнишь?
– Я все помню, каждую минуту того дня. Без этого не знаю, как бы вытерпел эти месяцы. А так вспоминал нас – и жил дальше.
Вадим помог ей одеться, прижался сзади, когда подавал пуховик, обхватил руками, наклонился к уху, целовал и ниже по шее.
– Вадик…
– Я помню, какая ты там…
Они шли по совсем уже зимнему городу, а снег усиливался, машины-уборщики с мигалками ползли по проезжей части, сгребали его, но на тротуарах он лежал ровным белым покрывалом, и Мила с Вадимом ступали по девственной белизне. Останавливались, целовались, шли дальше, точно как тогда в Павловске. И все горячее становились поцелуи, все смелее руки, и все ускорялись шаги.
Глава 13
Уже перед дверью в квартиру Вадим вдруг вспомнил.
– А как же подруга твоя, Тоня, у неё еще сын маленький. Она разве не дома?
– Тоня со мной пока не живет.
– Поссорились?
– Нет, другое… Она со Славиком вместе живет у Кирилла.
– Вон что…
– Там долгая история… Где же ключ, не найду, – Мила искала в сумочке, – темно тут, опять лампочку вывинтили на лестнице… Нашла! Сейчас…
Она открыла, вошла первой, Вадим за ней. На этот раз они не смущались, не стыдились своей тяги друг к другу, и стоило двери закрыться, как начали торопливо стаскивать одежду.
– Идем, идем в комнату, оставь это все, уберу потом, – говорила Мила, стягивая через голову шарф-снуд и сбрасывая пуховик.
– Постой, дай разуюсь.
– У меня нет тапочек мужских…
– Я надеюсь…
– Вадим!
– Да, я иду уже. – Посреди комнаты стояла ненаряженная ель и мерцала огоньками гирлянды. – У тебя елка!
– Выключить забыла… торопилась… Ну вот… тут я живу.
Вадим стоял и молча смотрел на Милу.
– Что, Вадик?
Он протянул руку, коснулся её щеки, губ. Мила закрыла глаза, ждала – знала, что поцелует. Вадим обнял, обхватил руками, прижал к себе и стоял так, прислушиваясь к тому, как становилось консонансом так долго разделенное созвучие их душ. Сейчас они соединятся и телами: страсть его, что вспыхнула в тот осенний день в Павловске, не остыла, она лишь очистилась страданием. Тоской потери, болью отчаяния. Все дикое, звериное ушло, осталось человеческое, порожденное непорочной близостью духовной, не требующей касаний. Огонь этот был светел и чист, он давал силу все то время, пока Вадим был далеко от Милы. Лиманский знал, что стоит ему коснуться обнаженного тела Милы, и то, что возросло сейчас, скроется, уйдет глубоко, поселится там – в звуках, в мелодиях Рахманинова и Шопена. И он медлил, познавая свою любовь через внутреннюю музыку, точно так же, как познавал через неё мир.
Мила слышала его все это время и будет слушать во все дни их земной жизни, а может быть, и дальше, когда останутся лишь души, освобожденные от тел. Эта мысль останавливала, замедляла лавину страсти, готовую все снести на пути.
Мила отстранилась, подняла лицо, Вадим понял, что настало время для земного, тварного, обжигающего, того, что уводит к первородному хаосу, время сплетения и зарождения, потери и обретения.
– Люблю тебя, – сказал он и накрыл губы Милы своими.
Их близость была неспешной, взрослой и беспредельно нежной. Без криков, рыданий, нетерпения – она возвращала то, что они потеряли, расставшись три месяца назад.
Стоило Лиманскому раздеть Милу, освободиться от одежды самому и лечь в постель, вбирая запах женщины, о которой он грезил гораздо раньше, чем узнал её, и он исполнился радости и изумления. Так просто обрести счастье?
Достаточно раздвинуть бедра Милы и войти в неё… глубоко.
Она отдавалась полностью, без остатка, ничего не запрещая, не закрываясь, не требуя для себя. И это побуждало Вадима отдавать ей все.
Они любили друг друга так, как будто делали это давно, много лет познавая и наполняя друг друга желанием. Не пресыщаясь, но возрастая во взаимном стремлении не к обладанию – к единению. Гармонии.
А потом сон накрыл их. Он был крепким и исцеляющим. Видения не тревожили, не манили за собой.
Разноцветные блики от гирлянды дрожали на стене, на подушке, прятались в прядях спутанных волос Милы. А за окном все шел и шел снег.
Из сна Вадима и Милу выдернул настойчивый сигнал будильника.
– Вадик! – Она никак не могла заставить себя встать, обнимала Лиманского, укрывая волосами. Он начал целовать её и трогать, гладил живот и бедра, грудь, плечи. И готов был уже снова любиться, но Мила широко открыла глаза, несколько секунд лежала так, а потом воскликнула: – Я забыла, мне же сегодня на работу! Боже мой… Надо собираться!
– Куда, Милаша? Ты на работу не пойдешь больше. На эту – точно нет, мы уедем сегодня. – Лиманский говорил это, продолжая обнимать её и играть волосами Милы. – Как ты их расчесываешь, такие длинные?
– Мучиться буду, не заплела вчера… Нет, постой! Не отвлекай меня… Как же, прямо сегодня?
– Прямо сегодня. Встать нам придется, чтобы собираться. Билеты в интернете возьмем. Хорошо тебе было? – без всякого перехода спросил он, проводя рукой по животу Милы и ниже. Накрыл ладонью лоно.
И снова Мила не смутилась. Она не была распущенной, не завлекала, не дразнила. Ничего этого. Мила оставалась в своем праве на мужчину, с которым не просто провела ночь – было между ними нечто большее, это позволяло ей отдаваться легко и без смущения. Она доверяла ему. Это же, наверно, удержало Лиманского подле Милы, с первого взгляда заставило его, отбросив условности и здравый смысл, добиваться её тогда в Павловске, а потом терзало тоской во всех его странствиях.
– Да… мне было так хорошо… я скучала по тебе. И по нему тоже. – Рука Милы не уступала пальцам Лиманского в откровенности прикосновений. Мила смотрела на Вадима внимательно, без улыбки вглядывалась в лицо – хотела знать, следила за движением губ, за тем, как он прикрыл глаза, за дрожанием ресниц, за тем, как расширились ноздри, поднимается в частых вдохах грудь. – Он все так же любит меня…
– Да… Милаша… я так в руку тебе кончу… м-м-м-м-м.
– Да… я хочу так… люблю его… Пальцы дай твои. Боже, я думала о них часто. Да… Вадик… возьми меня так… – Он вошел в неё, как она просила. От этого возбудился еще сильнее, застонал. Его чувствительные пальцы были у неё внутри, касались, шли по кругу, растягивая.
Мила вскрикнула, подалась вперед.
– Еще так сделай!
Лаская друг друга, они кончили одновременно и опять уснули.
Их снова разбудил телефон.
– Это директор моя звонит, – ужаснулась Мила, взглянув на номер. – Что я ей скажу, я уже полчаса как в магазине должна быть!
– Дай мне трубку, я сам ей скажу, что ты уезжаешь. По семейным обстоятельствам.
– Нет, что ты?! Так нельзя…
– Но придется же сказать все равно.
– Надо лично, не по телефону…
– Тогда надо вставать и ехать к ней. Или идти? Ты далеко от дома работаешь?
– Не очень… И Тоне я могла позвонить! Сразу я не сообразила, она подменила бы меня.
– Позвони сейчас. – Вадим не проявлял ни малейшего намерения вставать.
Телефон все продолжал сигналить. – Что ж она настойчивая такая? Мне нравится рингтон твоего мобильного. Я на вокзале узнал его, оказывается, запомнил. У тебя ведь он же и был на потерянном телефоне?
– Да, он и был. Вадим, мы же не можем вот так лежать?
– Почему? У меня сегодня выходной, а ты с работы увольняешься.
– Тогда надо заявление писать. Ну и вообще, так нехорошо, директор для меня много сделала, когда я только в магазин устроилась. Сначала давай я к ней съезжу, а ты можешь тут спать, а потом, я все в магазине когда улажу, мы билеты и возьмем.
Мила хотела подняться, но Лиманский поймал её за руку, потянул к себе и снова обнял.
– Не буду я тут лежать, я с тобой пойду. Ты позвони тогда Тоне, пусть она тебя подменит, а там ты и с директором разберешься.
– Тоне… Да, надо звонить. Сколько времени, может, они спят еще?
– Я думаю они давно позавтракали, – усмехнулся Вадим, глядя в её мобильный. Тот наконец перестал звонить. – Ну вот, притихла.
Мила села, натянула на плечи одеяло, набрала номер, ждала ответа.
– Не берет…
– Звони настойчивее, – сказал Вадим, – у неё выходной, может быть, она с бойфрендом. Или с сыном гуляет.
– А вот! Тоня… это я… нет, все в порядке. Ты не могла бы сегодня за меня поработать? Нет, говорю же, все в порядке, я с работы увольняюсь.
После этих слов Милы Лиманский даже без перевода телефона в громкий режим стал слышать Тонины реплики.
– Мила, ты вообще соображаешь, что говоришь?! Ты где? Откуда звонишь? Почему увольняешься?
– Я уезжаю. Мне еще ключи надо тебе передать. И… наверно, я смогу платить свою долю, чтобы тебе не так ощутимо было. – Мила виновато взглянула на Вадима, он энергично закивал.
– Да что там у тебя произошло, можешь ты мне сказать? Куда ты уезжаешь? – недоумевала Тоня.
– Не знаю… Наверно, в Петербург.
– Сначала в Питер, потом в Монреаль, – подсказал Вадим.
– Потом в Монреаль, – повторила Мила.
– Понятно, – констатировала Тоня. – Совсем, значит, с Лиманским своим свихнулась. И на какие, интересно, шиши ты в Монреаль за ним собираешься? Не дури, Мил! Он даже не дернулся, чтобы тебя найти, а ты, значит, по морозу босиком. И с голой задницей, потому что билет до этого Монреаля, наверно, стоит как пять твоих зарплат.
Вадим прикрыл глаза ладонью и рассмеялся.
– Мила, а ты где? Кто там у тебя? – насторожилась Тоня. – Ты не дома разве?
– Дома.
– Ну я же слышу, там у тебя мужик какой-то… Мил? Постой… Это, что ли, он?!
– Да, Тонечка, это Вадим приехал.
– Нифига себе… Мила! – последовала долгая пауза, а потом Тоня закричала: – Ой, Милочка, ты должна его к нам в гости привести! Я за тебя отработаю сегодня и буду работать хоть пять смен подряд, только затащи его к нам.
Лиманский отрицательно покачал головой.
– Тоня, я не знаю… Нам надо уехать сегодня.
– Мила! Ты мне подруга или нет? Я прошу…
– Зачем ей? – удивился Вадим такому горячему желанию Тони встретиться с ним.
– Понимаешь… Сейчас, Тонь, подожди, я объясню… – Мила прикрыла трубку рукой. – У Тони сын Славик, ты же помнишь. Он начал музыкой заниматься. Тонин парень, вернее он и не парень – это учитель Славика. Он его к себе взял, там рояль, и чтобы готовить в школу эту московскую… ЦМШ.
– Ты хочешь сказать, что мальчик занимается музыкой три месяца… и… они хотят в ЦМШ? Это бред.
– Вадик, давай пойдем. Она правда мне помогала всегда и ничего не просила. Наверно, в первый раз обратилась.
– Хорошо, давай пойдем, я не против. Тогда билеты возьмем на ночной поезд, попозже. Сейчас я посмотрю, что есть, а ты договаривайся с Тоней, но только мы ненадолго к ней. И директору своему звони.
Мила сидела в вестибюле вокзала, рядом с ней Тоня, недалеко крутился Славик, а чуть поодаль стояли у банкомата Вадим и Кирилл. Славик ходил туда и обратно мимо небольшой площадки с кособокими веселыми снеговиками из обсыпанной блестками ваты и белым сундуком с щелью в крышке. Сбоку на сундуке красовалась наискосок печатными буквами:
Письмо Деду Морозу
– Ма, – Славик подошел, – А все, что хочешь, можно написать?
– Все, что хочешь. Только хорошее.
– А у тебя ручка есть?
– Нет, зачем тебе?
– Я бы написал.
– Нет ручки…
– А у тети Милы?
– Мила, есть у тебя ручка?
– Сейчас. – Мила раскрыла сумку, стала искать, нащупала свой осенний шар, достала, засмотрелась… Может, когда-то еще пойдут они с Вадимом туда. Так, что надо сделать? Найти ручку…
Все плыло перед Милой, как в тумане. Она устала. Никогда еще она не моталась столько по Владимиру, даже не подозревала о существовании тех мест, где они сегодня побывали с Вадимом!
Началось все с визы и загранпаспорта, которых у Милы, конечно, не было, а без них она не могла ехать с Вадимом в Канаду. Слишком много всего обрушилось в один день – не осознать. Ехать с Вадимом в Канаду, в Монреаль… Как это возможно? Но Лиманский и на день не хотел расставаться. Отменить или перенести выступления он не мог, легче было найти пути, чтобы Мила ехала с ним – это он так говорил, сама Мила таких путей не видела.
Утрясти все на работе было самой легкой из задач: к удивлению Милы, директриса не только не рассердилась – она обрадовалась, поздравила, сказала, что приезжать не надо, достаточно по телефону все обговорить. Намекнула, что заглянет в гости в Питере.
– Тонечка мне не надо так много. Только белье и то, что я сейчас ношу. Куда мы потащим столько, пусть здесь остается. Ты же с квартиры не съезжаешь.
Тоня плюхнулась на кровать рядом с Милой и зашептала:
– Нет, не съезжаю. Мы тут будем Новый год встречать. Славика оставим с Ксенией Николаевной. Мил, вот как так? Жили мы с тобой и вдруг…
– Не знаю, Тоня. И брось ты это, мне столько вещей не надо, это невозможно на руках довезти. Я даже не представляла, что у меня столько ненужного. Дома своего нет, а хлам есть…
– Ну как это хлам! Вот свитер, нужен? И жакет, и вот, смотри, обуви одной сколько…
– Ничего не надо, Тоня, не хочу…
– Да в чем ты там ходить-то будешь?
– Я и здесь в этом не хожу. Вот только то, что ношу, и возьму. А это все пусть остается. Будет мешать – выкинешь.
Так, что там надо? Ручку найти…
– Нет у меня ручки, Славик. Хочешь, купим вон в киоске? Идем. – Мила встала, взяла Славика за руку.
– Ты куда? – сейчас же остановил её Вадим.
– Ручку нам надо, – сказала Мила.
– И бумагу, – добавил Славик.
– Зачем тебе? – спросил Кирилл, он не очень был доволен, что его разговор с Вадимом прервался.
– Я письмо буду писать Деду Морозу, – кивнул на сундук и снеговиков Славик. – Хочу его просить, чтобы он сделал так, чтобы я выучил ноты…
– Вот оно что… – Лиманский подошел, положил руки на плечи мальчика. – Я тебе сейчас скажу один способ, вот, смотри, – Вадим раскрыл ладонь, повернул руку параллельно полу и поставил вверх большим пальцем, вниз мизинцем, – вот пять пальцев – это как линейки, на третьей будет нота соль, – он указал пальцем правой руки, – ниже соль на линейке – ми, – и Лиманский дотронулся до мизинца, – а выше на третьей – си, на четвертой?
– Ре, – обрадовался Славик
– А на пятой?
– Фа.
– Правильно. А теперь смотри между, опускаемся между пятой и четвертой – ми, – продолжал показывать на руке Лиманский, – между четвертой и третьей – до, дальше ля и фа. Все просто. Внизу под линейками ре, а над линейками?
– Соль! – подпрыгнул Славик, – а на добавочных там до, а там ля.
– Ну вот видишь, письмо Деду Морозу писать не надо. – Вадим взъерошил волосы Славика. – Или напиши ему про что-то еще. Только не рассказывай про что, а то не подарит. Про мечты рассказывать нельзя. – Он посмотрел на Милу и улыбнулся ей взглядом.
– Вон уже платформа высветилась на табло, – сказала Тоня, и тут же брови её поднялись домиком, а губы задрожали. – Мила, как же? Я думала мы Новый год вместе… а ты… Нет, я рада! Мы скучать будем!
– Тоня… спасибо тебе и Кириллу, и Ксении Николаевне… – Мила тоже заплакала и обняла Тоню
Ксению Николаевну благодарить было за что! В ходе напряженных телефонных разговоров Лиманского выяснилось, что с визой все будет гораздо легче, в Петербурге её сделают за день при наличии загранпаспорта и свидетельства о заключении брака. Штамп требовался в паспорте Милы, что она является женой Лиманского. Тогда он имел все основания ехать с ней. Но мгновенно браки заключают только на небесах, а в реале весь процесс отягощен бюрократической волокитой. “Пока дождешься – разведешься”, – шутила Тоня.
Но Миле было не до шуток, она видела, как нервничает Вадим, и ничем не могла помочь. В ЗАГСе с ними говорить не стали. Посмеялись. И никакие заверения в том, что это жизненно необходимо, – не помогли. Не убедили ни график гастролей Лиманского, ни предложения конверта с благодарностью.
А потом Кирилл вспомнил, что мама дружит с соседкой по дому, такой же пенсионеркой. И что та много лет была директором отдела ЗАГС. Невероятное стечение обстоятельств в пользу Лиманского! По внутренним приятельским каналам вопрос о штампе в паспорте решился. И свидетельство о заключении брака им выдали сразу, а уж потом Вадим завел Милу в ювелирный магазин, где они выбрали кольца.
Обручальное кольцо теперь блестело на пальце Милы, такое же было и у Вадима. Тонкое, чтобы не мешало играть.
– Уважаемые пассажиры, – начал голос диспетчера.
– Ой, это ваш! Идем уже на платформу, – заторопила Тоня.
– Да, наверно, пора, – сказал Кирилл. – Спасибо, Вадим Викторович.
– Просто Вадим, договорились же, – поправил Лиманский. – И спасибо не за что еще. Пока не будете готовы – на прослушивание не записывайтесь. Про меня вообще заикаться не стоит. Ближе к весне мы свяжемся и решим, как лучше поступить. А насчет места я уже сейчас поговорю, у меня есть с кем, а то насуют своих, беда с этим. Потому таким, как Славик, если с улицы – и ходу нет. – Он увидел, как опечалилась Тоня, и успокоил: – Но у нас-то все ходы просчитаны, все будет хорошо. Ему учиться надо! Но не расслабляйтесь, поступить в ЦМШ можно – удержаться там трудно. – И снова Кириллу: – Если сможет, пусть программу готовит сейчас. Хотя бы с рук. Я думаю, сложность класса третьего можно дать ему, с осторожностью только с постановкой руки, чтобы не переиграл. Феноменальные у ребенка способности, берегите его, с таким даром трудно управляться. В любом случае Славику нужно музыкой заниматься усиленно. Спуску ему не давайте, но и перегибать не надо. И меня в курсе держите, видео присылайте.
Миновали облицованный светлым мрамором вестибюль. За ним был выход к платформам. Мила и Тоня шли впереди, а Кирил со Славиком и Вадим поотстали немного за разговором.
У турникетов Мила еще раз обнялась с Тоней, поцеловала Славика. Вадим и Кирилл пожали друг другу руки.
– Сумбурно все вышло, не отпраздновали толком, но главное, что вы теперь вместе. Поздравляю! Счастья вам большого-пребольшого, вот такого – развела руки в стороны Тоня, потом обняла и Вадима. – Идите уже, долгие проводы – лишние слезы. Ты хоть звони, Мил, из этого вашего Монреаля.
– Мы сначала еще в Петербург, – утешил Лиманский.
– Ну, езжайте с Богом…
– До свидания, Славик, не скучай! – Мила присела, обняла мальчика крепко, он обхватил ее руками за шею.
Тоня не выдержала, все-таки расплакалась. Кирилл обхватил её за плечи…
– Ну чего ты, Тонь, как на войну провожаешь, у людей свадебное путешествие, а ты…
– Верно! А что это я! – и Тоня засмеялась.
***
Как ехали до Москвы, Мила почти не помнила, это время стало еще одним пазлом, из которых складывалась невероятная, похожая на сон действительность.
Мила и правда все время засыпала. Слишком большим и перегруженным событиями оказался этот день. Кольцо на пальце свидетельствовало: они с Вадиком поженились. И штамп в паспорте у Милы стоял. Как это возможно? Она не могла, даже не пыталась осознать. Размыкала сонные веки, ощущала тепло руки Вадима, вдыхала аромат сандала и можжевельника и поудобнее устраивалась у Лиманского на плече.
– Милаша… просыпайся, нам пересесть надо на другой поезд, там как следует выспишься в купе. Проснись, – тормошил Милу Вадим.
В Москве снега на улицах почти не было, а тот, что лежал, подтаял. Потеплело, стало слякотно, сыро. Мила сразу промочила ноги, но ничего не сказала Вадиму, подумала, что в поезде до утра высушит сапожки, носила она их уже второй сезон, вот и начали промокать, хоть на вид ничего еще.
Они спокойно успевали дойти до Ленинградского вокзала.
– А я в Москве не была ни разу, – сказала Мила, разглядывая фасады домов Басманного переулка.
– Здесь-то смотреть нечего, а вообще, красиво. Кремль мне нравится, было бы больше времени – прогулялись бы. Но нельзя, поезд ждать не будет. По Питеру погуляем. Как ты, Милаша, очень устала, да?
– Нет, хорошо, – она улыбнулась своим мыслям.
С того дня, как пошла она в Павловском парке за Вадимом, и будто все шла и шла, не спрашивала, надо ли и далеко ли еще. И все её ожидание – это тоже был путь к нему. И наверно, и не могло получиться скорее, а только так.
Теперь Мила знала: им надо быть вместе. Сомнения, страхи, может, и оставались, но знание главного перекрывало их.
Ленинградский вокзал в Москве оказался похож на своего близнеца, что в Петербурге. И снова проход через рамки, толчея на платформе, особое вокзальное возбуждение. Так бывает, когда провожаешь, а хочется ехать самой. Куда-нибудь, только ехать, оказаться в поезде, смотреть в окно, как дрогнет и плавно двинется перрон…
Вот и поезд: вагоны, вагоны, окна занавешены. Мила шла рядом с Вадимом, он шагал уверенно, мало обращая внимания на суету вокзала, и она больше смотрела на Лиманского, чем вокруг. Что ей было до других людей, когда Вадик рядом. Ей хотелось трогать его. Без одежды, в одежде – не важно как – прикасаться. Это было основным и постоянным желанием. Она подозревала, что и с Вадимом происходит то же самое. А день закрутил их проблемами и не позволял расслабиться, побыть друг с другом. И сейчас придется купе с кем-то делить, сохранять лицо. Еще и говорить о чем-то с попутчиками…
Вот и их вагон. Проводник в ладной, будто с иголочки, форме проверил билеты и паспорта. Лиманский прошел в тамбур первым, подал руку Миле, и только когда она оказалась перед дверью в купе – не раздвижной, а распашной, деревянной, с красивой медной ручкой, – поняла, что все это не похоже на поезд. За дверью была комната! Размером с два купе, с мягкой мебелью, столом, сервированным на двоих: тарелка с фруктами, бутылки с минеральной водой и соком, шоколад… Окно убрано красивыми шторами, на стене напротив дивана – плоский черный экран телевизора.
– Вадик… что это? – Мила стояла посреди красно-белого великолепия в изумлении. – Это поезд?!
– Гранд Экспресс, еще не самый люксовый, но билетов не было на другой, и по времени нам этот подходит – в полдевятого будем в Питере.
– А там что? – Мила указала на вторую дверь.
– Там ванная.
– В поезде?
– Милаша, – Вадим пристроил чемодан под стол, развернул Милу к себе лицом, – ты думала мы в плацкарте поедем, что ли?
– Не знаю… но это… как в кино… Мне нравится! Вадик, – она обняла его за шею, – мы правда тут будем? Всю ночь?
– Правда тут будем, раздевайся, давай помогу. – Лиманский снял с Милы пуховик и открыл платяной шкаф.
– Тут и для одежды?
– Даже сейф есть, на тот случай, если я надумаю перевозить корону Российской Империи. – Вадим тоже снял куртку, повесил в шкаф.
