Текст книги "Пианист. Осенняя песнь (СИ)"
Автор книги: Иван Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Последняя вещь… Мила не знала, что это, но… как будто болезненная просьба или жалоба. Повторялись и повторялись аккорды, а мелодия все не могла подняться. И никакой надежды… Что же это? Мила стала смотреть в обсуждении, она хотела знать, что за вещь. И нашла – Шопен Prelude in e-moll… Сколько тоски и безнадежности. Последние аккорды упали как камни на крышку гроба.
Мила прижала руки к груди, оцепенела. Где же тот свет, который всегда был в его музыке… Она послушала еще и еще раз, хотела убедиться, что ошиблась, показалось, но нет… все так. Он потерял надежду, отчаялся. Не ждет больше. Значит, раньше ждал! А она молчала. Ни шагу не сделала навстречу, не попыталась помочь ему. Лелеяла свои страдания, страх, гордость, обиду, неуверенность, или что еще? Не позвала…
Елка все мерцала, и огоньки расплывались, слезы стояли в глазах, а заплакать Мила не могла. Все в ней как будто застыло, даже губы не разомкнуть, чтобы вслух произнести его имя. А надо кричать! Чтобы через темноту и одиночество он услышал и узнал, что она есть, что любит, помнит, хочет к нему.
Она легла, поджала колени к груди, вобрала голову в плечи, закрыла лицо ладонями, зажмурилась. Сознание будто выключилось. Далеко слышалась музыка. Мила долго лежала так, не спала. И было что-то еще… немного страшно… В комнате живое существо, там, за елкой, простучали по полу лапки, легко, по-кошачьи. Кошка! Откуда она тут? Мила спустила ноги с кровати, пошла смотреть и правда увидала за елкой кошку. И узнала.
– Ириска… Дейнерис? – позвала Мила, но кошка даже ухом не повела. Она яростно точила когти обо что-то на полу. Мила не могла разглядеть, что там, подошла ближе. Тогда кошка пригнулась, повернула голову и глянула на Милу, глаза сверкнули зеленым в темноте. Ириска отпрыгнула в сторону, в угол, исчезла. А на том месте, где она была Мила увидала свою разодранную сумку и… проснулась в кровати.
Лежала ничего не понимая, не могла совместить реальность и сон, и вдруг как током её ударило! Вскочила, побежала в прихожую, сорвала с вешалки сумку, зажгла свет и стала шарить внутри, по карманам, перевернула, вытряхнула, вытянула подкладку и вскрикнула с рыданием.
– Господи! Вот она… – На пол выпала смятая салфетка из кафе. Вадим тогда написал на ней свой телефон. Как можно было забыть об этом!
Мила встала на колени, прямо на полу стала расправлять маленький бумажный квадрат и все повторяла, смеясь и плача: – Вадик, я нашла… нашла…
Глава 10
Рождество Лиманский встретил в Германии. Концерт в фонд дома музея Бетховена не значился в его гастрольном графике – это была спонтанная акция. Вадим откликнулся на просьбу своего давнего друга и не пожалел. После этого он мог бы остаться у друзей на всю неделю до Нового года и почти согласился.
25 декабря 2017 года
Германия. Бонн.
(Записная книжка Вадима Лиманского)
Странные мысли, что мы могли бы вместе… Я хотел бы, чтобы ты увидела дом, в котором родился Бетховен. Вчера, когда я играл его концерт, – это было удивительное чувство смещения времени, как будто он где-то рядом, наверно, это тем более сильно ощущается вблизи от места, где он родился.
Разве мы думаем о нем так? Бетховен-младенец лежит в колыбели… А между тем я был в том доме, видел окна, из которых выглядывала его мать. Он родился в мансарде.
Почему я говорю с тобой об этом? Привык. И как о многом хотел бы говорить.
Нет, не останусь я здесь до Нового года, Рождество в Германии красиво, как пряничный домик, но снег на нем искусственный, из сахара и глазури. Хочу в Россию. Вернусь в Петербург. После Нового года у меня там концерт в филармонии. А до этого неделя свободна. Буду заниматься дома.
Я много думаю о нас, почему все так? Почему мы не вместе? Странно, но я уверен, что и ты об этом задумываешься. И сердишься на меня. На самом деле есть за что, давно я должен был тебя найти, а даже не пытаюсь. Знаешь, что меня держит?
Это называется «Здравствуйте мои старые любимые грабли».
Вот я встретил женщину, молодую, красивую, ранимую, нежную, не похожую ни на кого из тех, что встречал раньше, до боли похожую на ту, о ком я мечтал, представлял себе с юности. С теми же недостатками и достоинствами. Обидеть её – легко, быть обиженным ею – больно.
А нужен ли я ей со своей музыкой – вот о чем я подумал.
Дежавю горит большими красными буквами перед этой дверью. Но вместе с тем… странное чувство невероятности, невозможности повторения, неверия в то, что это происходит. УЖЕ произошло. Слишком быстро. Но именно так только и было возможно.
И это было с нами?
По вечерам и ночью я говорю с тобой. В моих мечтах ты согласна на слова, из которых рождается всё остальное. Близость, понимание, желание, страсть, освобождение… Нет, я не произнесу сейчас этого слова – «любовь», я не могу так быстро и так легко признать, что это правда. Стал бояться ошибок. После стольких лет молчания и оцепенения души всё это слишком горячо. Я чувствую боль, значит, я живу.
Я ни с кем тебя не сравниваю – ты просто есть.
Я не думаю о том, сколько это продлится, – мне известна цена слова «навсегда».
Мне трудно говорить с тобой, труднее, чем с кем бы то ни было. Потому что все мои ошибки передо мной, и я боюсь их повторить.
Слова остаются непроизнесенными, молчание пусто, и ты не можешь узнать, что же происходит со мной на самом деле. Что происходит, когда я играю. Например, целую твои губы… или глаза… пальцы… заплетаю твои прекрасные волосы. Есть сотни вещей, которые я сказал бы тебе, но молчу. Даже сейчас, когда ты не слышишь и не можешь прочесть, а я не могу даже написать.
Нигде, кроме музыки, не могу я позволить себе свободу чувств. Контроль не так просто снимать. Особенно когда мешает страх быть осмеянным. Это глупо и неправильно, что я думаю за тебя, пытаюсь подставить твою реакцию на мои слова, быть может, совсем тебе не свойственную. Но по-другому у меня не выходит. После долгих лет одиночества и отчаяния, невозможности говорить с тем, кто слышит, – я боюсь разочарования.
Я боюсь показаться тебе нелепым в моих чувствах, услышать жесткое слово упрека. Разрушить образ, который создал. Боюсь выйти из зоны комфорта, в которой пребываю вместе с моими бесплодными мечтами. Да, я боюсь этого. Прости…”
Короткие записи в дневнике превратились в многостраничные письма к Миле.
Он рассказывал ей обо всем: о тех местах, где бывал, о людях, которых встречал. О японских дисках удачных или тех, которыми он оставался недоволен. О погоде в Японии, о том, что скучает по Павловску, о многом другом, важном и незначительном. Забываясь, иногда начинал произносить вслух, представлял себе, как Мила улыбается или задумывается.
Девушка из его мечтаний воплотилась, ожила. Он касался её, был с ней близок, пусть всего одну ночь, но был!
И образ этот являлся ему все чаще.
Лиманский играл для неё неистово, отчаянно, не думая ни о чем больше.
Не считая стран, в которых бывал. Забывая о зрителях, заполняющих залы настолько, что яблоку негде упасть.
Вадим видел её одну – Девушку с волосами цвета льна и серо-голубыми глазами северной весны. Она молчала, но Вадим слышал музыку её души.
Теперь он знал имя, мог бы позвать… и тоже молчал.
Не решался или длил момент звучания тишины?
Лиманский отложил ручку и посмотрел в окно. Вчера он играл Бетховена иначе – переосмысливая… Или осознавая? Начать с того, что Вадим достаточно редко обращался к великому и ясному в гармониях и неизмеримо мудрому Людвигу. Может быть, время не приходило. А сейчас пришло. И так совпало, что именно здесь, в том самом городе, где родился Бетховен.
Ходил ли он по этим улицам? Касалась ли его трость мостовых Бонна. К стыду своему, Лиманский понял, что не настолько хорошо знает про частную жизнь Бетховена. Любовь к Элизе, неуживчивый характер, глухота. И множество партитур, море, океан симфонической музыки. Рукописи. Почерк Людвига поразил Вадима. Твердость быстрых линий…. Это был живой человек, не легенда. Выходит, плохо учил Лиманский музыкальную литературу.
А теперь вот стыдно, даже и поговорить с хозяином не о чем. Комната Вадима тоже была в мансарде. Все участники благотворительного концерта жили в семьях, Лиманского поселили в центре города, в старинном доме с узкой каменной лестницей и скрипучими деревянными полами в комнатах. Точно таких, как и в музее Бетховена. Как будто Вадим жил у него гостях. Инструмент, который стоял в смежной комнате – небольшой кабинетный рояль, – усугублял это впечатление.
Из окна была видна улица, дом напротив. Зашторенные окна, за ними частная жизнь. Вадиму пришло в голову, что Бетховен, возможно, не был так несчастлив в глухоте, как мог бы, не будь у него в голове музыки. Чтобы слышать её, слышать Бога, ему не нужны были громоздкие слуховые трубки, которые Вадим вчера видел в музее. А глухота отделяла его от суетности окружающего мира – разве это не благо для гения? Концентрация чувств. Одиночество. Служение Музыке требует одиночества. Пока Бетховен слышал своего Бога – он был счастлив.
Пока играл Лиманский – он тоже был счастлив, потому что говорил с Милой и думал, что она его слышит.
Странные, странные мысли…
***
Записная книжка Вадима Лиманского
29 декабря 2017 года
Санкт-Петербург
Следом за осенью наступит зима, заснут подо льдом воды, снег укроет землю.
Ты оставишь следы на снегу…
Я знаю, что ты ждешь! И я приду по твоим следам, позову тебя по имени, расскажу о моей любви. Снег растает, воды проснутся. Весенние воды…
Мы снова поедем в Павловск.
Зима не навсегда.
Зима в Париже была мягкой, Рождество без снега. В России снег тоже не выпал, завернул мороз ниже пятнадцати градусов, без необходимости горожане не улицу не вылезали.
В такие дни и вернулся Лиманский в Петербург.
До концерта оставалось еще пять дней – редкий случай, обычно так складывалось, что два дня между выступлениями – это по-царски.
Никто не знал, что Вадим в городе, нигде его не ждали, ему не надо было спешить, выстраивать в уме план на день, бесконечно обращаясь к обязательным вещам. В том числе к музыке, графику выступлений, который обязывал, невзирая на сиюминутное состояние души, играть именно то, что означено в программе.
Вадим не сопротивлялся, он привык. Лишь иногда, редко, но случалось, что душа его бунтовала. И на концерте он вместо Рахманинова охотнее сыграл бы Шумана или Бетховена. А такого делать нельзя, публика покупает билеты именно на Рахманинова, и пианист должен оправдывать ожидания.
Но в этот свой приезд, о котором никто в Петербурге не был предупрежден, Лиманский оказался предоставлен сам себе. Странно, непривычно и даже тревожно. Куда пойти, чем заняться? На что потратить свободное время, Вадим решительно не знал. Подумав, он вспомнил, что обещал дочери помочь устроить дела с покупкой квартиры. Запросы Ирины оказались не хилые, денег от продажи недвижимости в Царском Селе на них не хватало. Мать, как услышала, только руками всплеснула – двушка на Васильевском, в бизнес-классе, десять миллионов, не меньше! Но Ирина уперлась, упряма была и капризна, привыкла добиваться своего и получать все, что хочет. Знала – отец уступит. Ну что ему, жалко, что ли! В конце концов, куда деньги девать?
Действительно, куда их девать? С тех пор как они с Милой расстались, прошло… Сколько прошло? Месяца полтора. Или больше. Вадим уже привык мерить свою жизнь от этого дня.
Он все играл, играл, играл… Чтобы забыть или чтобы не забывать?
Никогда душа его не знала такой тоски и не жаждала музыки настолько! Было много записей. И на редкость – почти все с первого дубля. Вадим касался инструмента и не искал, а отпускал на волю все, что в нем жило, трепетало, дрожало натянутыми струнами, что нежно сберегалось и могло быть доверено только музыке. Он записал в Японии все прелюдии Рахманинова, Рапсодию на тему Паганини, этюды и баллады Шопена. Раньше Вадим не так любил студийные записи, как живые концерты. Теперь студийный вакуум привлекал его даже больше, чем сцена. Идеальная, ничем не нарушаемая тишина. Никто не мог помешать, чихнуть, кашлянуть, хлопнуть дверью. Не звонили мобильные, не скрипели стулья – ничто не могло вмешаться, осквернить безмолвное дыхание пауз, истаивание финальных аккордов. За этой тишиной полностью уходил в музыку и Лиманский. Все дальше. Никого из близких не было рядом и некому было тревожиться о его состоянии. А оно ухудшалось, он все меньше спал, забывал поесть. Музыка забирала его. И он покорялся, уходил. Если бы Мила была с ним, она бы удержала. А так… для кого ему было оставаться?
***
Вот уже и зима, редкий снег, а холодно. Что Ирина нашла в этом районе хорошего? Ветер, сырость, кажется, в два раза бОльшая, чем в центре. Это и понятно – Финский залив рядом. Конечно, район новый, простора больше, парковки, элитный лоск новостроек премиум-класса. И все-таки холодно. Руки вон в перчатках мерзнут. И так-то еле рассвело, а тут в два часа дня как будто уже вечер, тучи низкие..
Лиманский не сразу нашел офис продаж, можно было пойти в центральный на Петроградской у площади Льва Толстого, но он хотел взглянуть на то место, где собиралась жить его дочь. Поэтому прямо из аэропорта поехал на Приморскую, а там, сверяясь с гугл-картами, пошел и пошел к Финскому заливу. Никакой транспорт к этому странному офису не подходил, а машину Вадим оставил у Захара в коттедже, еще когда три месяца назад улетал в Бирмингем. С тех пор он в Петербурге и не был.
Да, на намывных берегах было просторно, можно сказать – пустынно. Пейзаж открывался не из самых живописных, характеризовать его можно одним словом – стройка. При морозе и отсутствии снега унылая картина переходящих из одной в другую стройплощадок элитного комплекса вызывала тоску. До офиса продаж шагать пришлось минут десять в сторону Финского залива. Ветер и колкий снег. Под ногами мерзлый песок.
К тому времени как Лиманский добрался до означенного в рекламном буклете места, он твердо решил: Ирина тут жить не будет!
Упустил он из поля зрения судьбу девочки, да и отношения не складывались. Обиды копились взаимные. С его стороны необоснованные. А почему, собственно, Ира должна была заниматься музыкой? Ну не захотела, её право, станет аналитиком, институт закончит, диплом получит. Странная профессия: риск-менеджер. Пока что риски Ирину ни к чему хорошему не привели: с парнем поссорилась, на работу куда устраиваться будет – не знает… Зато амбиции такие, что… Квартиру в “Голден Сити” придумала покупать. Так когда построят ещё! Пока что не заметно, чтобы жизнь на стройке кипела.
Вадим толкнул массивную дверь и оказался в стеклянном аквариуме современного офиса. Даже странно, среди поля и разрухи, штабелей стройматериалов и застывшей в неподвижности техники – офис продаж. Антиреклама какая-то. Пока дотащишься по холоду – покупать раздумаешь. Движение жизни Вадим заметил только в городке строителей. На отшибе, в скоплении поставленных в шеренги и одну на другую плоскокрыших домиков и голоса были слышны, даже музыка. Этническая. Строят здесь гастарбайтеры, кто же еще. Они везде строят – что в России, что за границей.
– Здравствуйте, – обратился Лиманский к пустой стойке ресепшена.
– Здравствуйте, – возникла откуда-то сбоку из незаметной двери в стене худая черноволосая девушка с электрическим чайником в руках. – Замерзли?
– Да, – признался Вадим. Он и не ожидал такого вопроса, и обрадовался ему.
– Раздевайтесь и вон туда проходите, там у нас приемная. А я сейчас чаю вам принесу, – девушка указала сначала на вешалку-треножник, потом на еще одну незаметную дверь.
Лиманский был рад погреться и предложение принял.
Чай оказался отменным, с жасмином и еще чем-то фруктовым. Передавая девушке паспорт, Вадим, правда, подумал вскользь, вернее – вспомнил, истории о том, что вот в таких конторах подсыпают клиентам всякое, а потом оказывается, что договор подписал на миллионный кредит. Но чай-то Лиманский выпил, поэтому сожалеть было поздно. И нельзя же настолько не доверять людям.
Девушка изучила паспорт, вскинула глаза на Вадима, но ничего не сказала. Отсвет узнавания мелькнул на лице и тут же угас. Вадим предположил, что она не меломанка-любительница фортепианной музыки, но новости культуры, наверно, смотрит.
Вернув Лиманскому паспорт, девушка помолчала, ожидая, что Вадим начнет первый. Это было странно и нетипично для ситуации, когда товар необходимо продать.
– А хотите варенья домашнего, имбирного с лимоном? Согревает хорошо. Я сейчас принесу, – не дожидаясь согласия Вадима сказала девушка, встала и скрылась за той же дверью, из которой вышла. Вернулась довольно быстро, Лиманский не успел заскучать в унылом белом офисе, так похожем на больничную палату.
И вот перед ним в фарфоровой розетке прозрачное янтарное варенье, рядом блестит чайная ложка, а девушка – Вадим прочел на её бейджике имя “Суворова Лилиана Юрьевна” – сидит напротив и мило улыбается, но разговор начинать не спешит. Ситуация на самом деле дурацкая, ведь еще по дороге сюда Лиманский все решил. А не встанешь и не уйдешь. Неловко.
– Спасибо, – чтобы сгладить затянувшуюся паузу Вадим попробовал варенье, – очень вкусно.
– Это моя тетя варила, говорит, осенью и зимой имбирь повышает иммунитет. У нас в Питере это необходимо, климат сырой.
– Да, климат сырой, – согласился Лиманский, – а на побережье ветра. Как тут люди живут?
– А вы знаете, хорошо живут, воздух гораздо чище, чем в центре. И простор.
– Строят быстро?
– Да, наш застройщик выкупил объекты, и теперь все происходит быстро, по графику. Я покажу буклет, вот генеральный план, так будет выглядеть весь жилой комплекс.
Вадим отставил чашку и розетку в сторону, развернул на столе буклет, полистал.
– Красиво, но долго ждать. Мне не для себя, для дочери хотел, она просила зайти узнать. Так я, пока шел, подумал, может быть, лучше в другом месте?
– Скорее всего, вы правы: и ждать долго, и не устроено еще ничего, – удивила его ответом Лилиана. Еще больше удивила вопросом. – А вы не хотели бы приобрести квартиру в нашем комплексе, Вадим Викторович? Живете далеко, от КАДа тридцать километров.
– Да я здесь почти и не живу, редко приезжаю, все больше за границей, – невольно втянулся в обсуждение он.
– И не хотелось бы? Свой дом?
– Не знаю. – Вадим задумался над словами “свой дом”. Коттедж на побережье – не то. Вот если бы… Нет, конечно, это фантазии, но все-таки… Если бы он стал жить с Милой, то где? Куда бы он её привел? К Захару? – Наверно, хотелось бы, – ответил он раньше, чем осознал смысл сказанного.
– Я не просто так спрашиваю, сейчас у нас есть очень выгодное предложение, большая скидка на уже готовую квартиру, дом сдан, идет оформление собственности. Одна квартира была забронирована, но покупатели отказались. Боятся жить в России.
– Почему?
– Политическая обстановка напряженная, там семья дипломата должна была поселиться. Квартира дорогая, пентхаус. Компания выставила её в рамках рекламной кампании, при условии стопроцентной оплаты – скидка почти пятьдесят процентов.
– И сколько же стоит это счастье, приближенное к небу? Наверно, высокий этаж?
– Двадцать пятый. Панорамные виды на Финский залив. Этот дом первый сдали, пилотный, квартира с отделкой, просто приходи и живи. И кухня, и ванные комнаты, там две или даже три, сейчас я найду фото. – Продолжая говорить, она защелкала по клавиатуре ноутбука, развернула его к Лиманскому. Он посмотрел не столько на интерьеры, что можно было понять – пустые стены. Да, ванная красивая, кухня тоже, но и цена! Цифра, которая скромно прилепилась внизу под фото, впечатляла более всего.
– Недешево, – присвистнул Вадим и почему-то представил вытянувшееся лицо Захара. Улыбнулся.
– Хорошее вложение денег. По теперешним временам лучше недвижимость, чем капитал. Ну и скидка, сейчас я посчитаю. – Она снова защелкала, теперь уже калькулятором. И опять развернула к Вадиму экран. Сумма действительно была срезана в половину, но все равно цифра астрономическая, с шестью нулями.
– Вы вносите восемьдесят процентов, остальные можно в течение недели, когда сделку утвердят.
– А посмотреть не на фото можно? – спросил Лиманский.
– Да хоть сейчас могу устроить вам экскурсию, если хотите.
– На стройплощадку? – засмеялся Лиманский.
– Нет, в готовую к заселению квартиру в доме премиум-класса. Там уже вся инфраструктура сформирована: комфортные зоны отдыха, торговый центр, детсад, школа, поликлиника, – заученно выдавала информацию Лилиана. Она стала похожа на японского робота с эффектной, можно сказать, идеальной человеческой внешностью. Что лицо, что фигура. – Вам нужен именно пентхаус, Вадим Викторович.
– Почему? Я же не дипломат.
– Но вы пианист, а там можно будет играть на рояле хоть ночью.
– Значит, вы все-таки узнали.
– Нет, погуглила. Я не стала бы предлагать, если бы не была уверена, что вы в состоянии купить.
– Неужели все так прозрачно?
– Вы публичный человек, ну и у меня свои каналы для сбора информации. А предложение действительно выгодное, не отказывайтесь сразу.
Вадим прекрасно понимал, что это отрепетированный заранее экспромт. Уж Лиманскому-то было ли не знать! Но он послушал девушку.
– Если это не очень далеко и не по песчаным барханам, почему бы и нет? Давайте посмотрим, раз уж я пришел сюда. Ни разу не видал еще питерских пентхаусов.
– Это в стороне немного от Голден Сити, можно сказать, что дом в комплекс входит, но он отодвинут за парк, настоящий бизнес-класс, оазис в строительных барханах, – пошутила она. – Идемте я на макете покажу.
За неприметной дверью оказалась комната раза в три больше приемной-аквариума, и большую часть пространства в ней занимал макет нового района Санкт-Петербурга.
– Комплекс огражден, здесь вот подъезд с кольцевой, вот здесь паркинг. Вы сами все увидите, вот ваш дом, его называют Белая Башня.
– Почему белая?
– Из-за облицовки. Остальные дома цветные. Например, в “Романтике” – на фасадах картины кораблей, Голден Сити – в двух цветах с золотом. А этот белый.
– Красивый. Ну что ж, посмотрим вашу Белую Башню. Вы меня заинтриговали, что же там внутри.
Лилиана предложила доехать на её машине, причин отказываться у Вадима не было, он почему-то доверился этой девушке. Надо отдать должное – она оказалась профессионалом, мастером своего дела. Из полнейшего неприятия, отрицания и разочарования она смогла перевести Лиманского в заинтересованность, одобрение и мечтательность. К середине осмотра он уже не говорил себе “нет”, оно превратилось в “а почему бы и нет?”.
Квартира в самом деле была хороша. Логичная планировка, просторная прихожая, большой зал, две спальни, полностью оборудованная кухня и отдельно – столовая. Гардеробная, ванная комната и туалет при каждой спальне. Второй уровень – комната отдыха с выходом на террасу.
Но все это можно было найти и в другом районе, не среди строек. Лиманский видел много красивых гостиных и ванных, в стекле и мраморе, в дубовых панелях и позолоте, видел номера люкс в дорогих отелях, виллы миллионеров и тех же дипломатов. Но в этом доме, в Белой Башне, было нечто привычное, то, что отличало и могло сделать пустые необжитые стены родными.
– Такому человеку, как вы, нужен дом, – осторожно, чтобы не спугнуть настроение Вадима, сказала она.
– Чтобы раз в полгода приезжать на пару дней? – усмехнулся Лиманский.
– Чтобы было куда приезжать.
Он снова надолго замолчал, глядя в окно. Солнце село в облака, закат угас, огни на дамбе стали ярче, небо – темнее.
– У меня не так много времени для оформления, и я не уверен, что есть вся сумма, сам я не веду финансовые дела. – Вадим сопротивлялся, но слабо.
– Но банковские карты при вас? С каким банком вы сотрудничаете? – не отступала Лилиана.
– В России – с Альфа-Банком.
– Очень хорошо, мы можем поехать в головной офис на Петроградскую прямо сейчас, там есть и отделение банка. Строительная компания связана с ним, и все операции по ипотекам и покупке идут именно через Альфа-Банк. В конце концов, чем вы рискуете? Квартира – вот она, уже есть, дом сдан. Не захотите жить – лет через пять выставите на продажу, получите процентов тридцать прибыли.
– Наверное, поздно уже сегодня, а завтра у меня концерт, – еще раз попробовал возразить Лиманский.
– Нет, это просто темнеет сейчас рано. Всего половина пятого вечера, а отделение банка открыто до восьми. Поедем? Никто же не заставляет вас покупать, но пообщаетесь с банковским сотрудником, заодно проверите свои счета.
– Я ими не занимаюсь, некогда. У меня есть… человек.
– А вот это зря! Лучше вникать самому. Поедем, Вадим Викторович. Упустите шанс – потом будете жалеть.
– Это да, так оно и бывает. – Вадим снова подумал о Миле, обо всем, что она рассказывала ему, о том, что ей жить негде… И что он тогда раздумывает?! – Поедем, Лилиана Юрьевна. Убедили вы меня.
А дальше все пошло, как бывает, когда “судьба ведет”. Именно это выражение Захара Лиманский и вспомнил, подписывая последний лист многостраничного договора с застройщиком.
Головной офис продаж жил на широкую ногу. Занимал целый этаж на Петроградской стороне в бизнес-центре у метро. Дорогая мебель, красивая отделка стен, всюду буклеты, рекламные плакаты. Макет всего намыва, каким он должен был стать, когда закончат строить кварталы, высадят деревья и благоустроят набережную. На одной стене на огромном экране транслировали рекламу, где в 3D можно было увидеть будущий район. Всю инфраструктуру, подъезды, вид с птичьего полета, подземные паркинги, дворы с детскими площадками и много чего еще. Это перемежалось с группами счастливых улыбающихся людей, вероятно, новоселов. Но самым удивительным в офисе была небольшая эстрада с роялем, напротив – барная стойка небольшого кафе.
Все можно было понять, но рояль-то зачем? Каким образом он мог привлечь потенциальных покупателей? “Рояль в кустах, – усмехнулся Вадим. – А интересно, для мебели или настроен?”
Отдел продаж не был пуст – за овальными столами сидели заключающие договора, в основном пары. И одна мама с сыном, он на неё похож был, потому Лиманский и подумал так. Она внимательно вчитывалась в распечатки, а юноша отстраненно тыкал в мобильный телефон. Вот так же вот покупает мать квартиру… а ему вроде как все равно. Мысли Вадима переместились к семье. Не то чтобы он ждал от Ириши благодарности, а от жены понимания. Он делал все, что мог, и квартиру Ирине купит обязательно, может быть, не такую шикарную… На такую пусть сама зарабатывает, она сможет, девочка умная. Профессию выбрала – отца не спросила. Ну и ладно, нравится ей, пусть так. Лишь бы счастлива была, а не так как у отца с матерью жизнь прошла. А почему прошла? Вот будет свой дом…
Менеджеры ходили туда-сюда с одинаковыми пластмассовыми папками с логотипом застройщика – тоже отличительная черта. Вадим не сразу узнал Лилиану – она надела синюю форменную жилетку, в головном офисе все менеджеры в них красовались.
Девушка подошла, достала из папки пачку распечаток, разложила на столе перед Вадимом. Так они приступили к оформлению сделки. Все было отлажено и шло гладко.
Филиал Альфа-Банка больше походил на кладовку или комнату кассира из старых советских фильмов. Крошечный отсек резко контрастировал с офисом, однако и тут все было налажено четко. Коридор с диваном для ожидания, дверь в кабинет, а рядом окошко с прилавком – касса.
– Я сейчас приглашу управляющего, у вас сделка крупная, к тому же вся сумма сразу – иначе по акции не получится. Надо делать запрос на ваши счета.
– Делайте все как необходимо, – сказал Лиманский, взял со стойки буклет и уселся на диван, – я не тороплюсь.
– Вы-то – нет, а вот банк до двадцати часов. Но если сразу не пройдет, у нас есть неделя на одобрение, даже десять дней, а учитывая новогодние каникулы – еще больше. Главное, чтобы на вашем счете была необходимая сумма.
– Подождите, сейчас я позвоню доверенному лицу, – предложил Лиманский. – Если он сможет подойти – все пойдет проще.
Вадим не собирался посвящать в квартирный вопрос Захара, у Лиманского был свой импресарио, который вел переговоры с фирмами звукозаписи в Японии. Человек порядочный и компетентный. И, по счастливой случайности, жил он двух кварталах от площади Льва Толстого и метро Петроградская.
Все сходилось одно к одному, хорошо бы только был дома…
– Здравствуй, Семен Семеныч. – Лиманский взглядом показал Лилиане, что все идет как надо, она с одобрением кивнула и дотронулась пальцем до запястья – “время не ждет”, он поднял руку с раскрытой ладонью – “сейчас все будет”, и продолжал разговор: – Нужен ты мне прямо сейчас. Нет, я не в Японии, в Питере, да, потому и слышно так хорошо. Сегодня приехал. Сеня, ты можешь подойти по адресу…
– Улица Льва Толстого девять, – подсказала Лилиана.
– Улица Льва Толстого девять, – повторил Вадим. – Ну да, да, в трех шагах… Сейчас придет, – сообщил он Лилиане, – давайте его подождем, а то я с бумагами этими не силен. Вот на рояле играть – это пожалуйста.
– А сыграйте?
– Только хотел спросить, зачем у вас тут инструмент.
– Генеральный наш – меломан, на корпоративы артистов приглашает, классику любит.
Рояль оказался настроен и звучал очень прилично. До прихода Семена Вадим успел исполнить пару вещей из детских сцен Шумана и мазурку Шопена.
Работа в офисе приостановилась, и сотрудники, и клиенты подтянулись к эстраде, одобрительно хлопали, снимали на камеры мобильных. Это было похоже на флешмоб где-нибудь на вокзале. Вадим не мог и припомнить, когда он играл в такой обстановке, чтобы никто из публики его не узнавал.
Пришел Семен, пробрался сквозь плотный круг зрителей и раскрыл инкогнито.
– Слышу – играют на рояле! Где Лиманский – там Шопен.
– Так это Вадим Лиманский! – раздался удивленный возглас, и все начали просить сыграть еще.
– Я бы с радостью, но кассу закроют – и без квартиры останусь, – засмеялся Вадим. – На концерт приходите седьмого января.
– В город решил перебраться? Хорошее дело, – одобрил Семен, когда Вадим вкратце изложил ему суть вопроса.
– Ирише хотел жилье присмотреть, и Лилиана Юрьевна уговорила меня на Белую Башню. Закаты уж больно хороши, смотрел бы и смотрел из окон… Сеня, мне надо понять, потянет ли счет. Пойдем прикинем.
Счет со скрипом, но потянул, цена со скидкой оказалась не заоблачной, как и обещала Лилиана, для такой недвижимости можно сказать – дешево.
– Ну что, Вадик, будем обмывать? – потер руки Семен, когда все формальности были соблюдены. – Теперь ты – владелец элитной недвижимости. Поздравляю!
– Да, Вадим Викторович, и я поздравляю, – присоединилась Лилиана. – Вы не пожалеете, правда. А что место там не все еще благоустроено, так проекты подписаны и будут запущены весной. Голден Сити достроят и с парком одновременно решат. Автономно вокруг Белой Башни и так уже все хорошо. Подъезды еще немного не дотягивают, пыльно от стройки – так до вас не долетит, высоко.
