Текст книги "Пианист. Осенняя песнь (СИ)"

Автор книги: Иван Вересов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Почему, Вадим? Почему?!

– Исходя из прежнего опыта.

– Все! Замолчи! А то я…

– Что?

– Побью тебя больно!

– А руки?

– Так я по голове, чтобы не думал за меня!

Она быстро прилегла к нему на грудь, обхватила руками, стала целовать подбородок, губы. Вадим не двигался, прикрыл глаза, отдаваясь её воле.

– Это я виновата! Ты прости меня, Вадик, вот я дура, дура… столько времени ждала. Я-то могла тебя найти… Да что там искать – ты на виду. Написать могла.

– А почему не писала? – не открывая глаз спросил Вадим.

– Думала тебе это не нужно, что я не та…

– Думала за меня, значит, – засмеялся он, неожиданно схватил её и переложил на спину, сам оказался сверху.

***

Теперь было иначе, чем в тот первый раз в Павловске – взаимные страдания сделали их ближе и откровенней в мыслях, прикосновениях. Вадим не спрашивал, можно ли, а Мила все позволяла. Она принимала его ласки, всю его невысказанную, но тысячу раз сыгранную для неё любовь. Теперь она знала, что касания клавиш пальцами были для него ежедневным признанием, что о ней он думал, мечтал, желал и в мыслях своих обладал многократно. И Мила, принимая его теперь, вбирала и те, отданные ей через мили океана, небесных трасс и земных дорог, ласки.

А Вадим, не заботясь о том, можно ли, допустимо, делал то, что и всегда хотел – с первой минуты, как увидел. Он нежно касался её, гладил, проводил кончиками пальцев по груди, сжимал маленькие соски, трогал ложбинку между ключицами, шею, подбородок, губы. И снова живот. За пальцами следовали горячие сухие губы. Мила молчала, не стонала, только вздыхала глубоко и вздрагивала от прикосновений. Он раздвинул её бедра и сначала рукой, потом членом стал водить по влажным возбужденным губам ее лона. Мила смотрела в лицо Лиманского и узнавала. То самое движение губ и бровей, истома в глазах, полуопущенные ресницы… Боже мой… Она столько раз видела это, когда он играл, – так вот о чем он тогда думал!

– Вадик, войди! – выдохнула она. – Прошу тебя…

Он раскрыл её и толкнул резко. Оба вскрикнули от оголенности ощущений.

– Еще, – заплакала она. Слезы катились по щекам, а бедра Милы поднимались ему навстречу. И он входил еще и еще, учащая удары, чувствуя только её нежную тесноту, влажную и упругую, и свое нестерпимое желание отдаться. Не сдерживаясь, со стонами и невнятными словами любви, обожания, упреков, счастья…

Мила приблизилась к вершине, выгнулась, развела бедра, как можно глубже вбирая его в себя, и Вадим почувствовал частые судороги ее лона. Он толкнулся несколько раз и сорвался. Она выпивала его, втягивала в себя, обволакивала, сжимала, и он отдавался весь частыми бросками. Оберегая её, хотел выйти, но Мила не отпустила, прижалась, оплела ногами и руками. Вадим потерял реальность. Слишком долгим было ожидание, слишком глубоким страдание и нестерпимо острым освобождение…

Они уснули, проснулись и снова любили друг друга. Потом согрели чай, сидели на матрасе, разложив на полу скатерть. Было похоже на пикник.

– Но как же ты… Почему здесь? Ты хотел именно в этом районе жить? – спрашивала Мила, согревая руки об новую чашку.

– Нет, случайно вышло. Я даже не знал, что тут дома построили, раньше тут был даже не берег, а вода. Это намывные земли. Откуда я мог знать? Я в России бываю раз в год и реже. А если и бываю, то по городу не гуляю – это точно. Я ничего не знаю, кроме концертных залов, Милаша. Репетиция – концерт – перелет. Мне заниматься толком некогда. А мир, он где-то снаружи. Публику знаю, да, они приходят, журналистов, иногда даже обычную жизнь знаю, но редко. Да и не хочу, зачем мне? Я уже привык так. Когда все расписано и живешь по графику перелетов. Но меня тянуло сюда, к тебе. Все это время, что мы растерялись и не вместе были. Когда играл, я думал, что ты слышишь где-то в зале. И я играл для тебя. Другого способа говорить с тобой, любить тебя у меня не было. И жизнь моя изменилась. Сильно изменилась. А квартира эта – случайность. Я приехал в Питер, пошел в Малый зал… Нет, это потом было. До этого я по делу пошел в офис продаж квартир, дочка хотела на Васильевском, просила устроить это. Я пошел, но устроил, выходит, для нас. Даже не понял, как подписал договор, такая попалась напористая девушка, узнала меня и давай уговаривать, что надо вкладываться в недвижимость. Я, конечно, не поэтому, я думал, что если бы ты… если мы… вот как сейчас, чтобы не скитаться. Что мы могли бы… А за то время, что я был без тебя, и правда изменилось многое. В том числе и мои счета. Я смог себе позволить вложить средства в недвижимость. А та, что в Царском, продалась легко, иногда я жалею. Знаешь… после нашей встречи я по-другому стал слышать рояль. Но без тебя это было больно: каждый раз возвращаться в реальность и понимать, что я один. Я для нас квартиру покупал, Милаша. А в тот вечер до Малого зала не дошел, сидел в кафе, а уже квартира была и даже матрас. Вот я и решил пешком, через мост и дальше на Васильевский. Хотел сократить дорогу к дому, заплутал, вышел к часовне…

Вадим включил мобильный, и он сейчас же зазвонил. Не глядя на вызов, Лиманский уже знал – это Захар Иосифович, и сомневаться нечего!

– Сейчас я отвечу, это учитель, вот увидишь, он начнет со слов "Вадик, в чем дело…"

Лиманский улыбнулся Миле. При сигнале вызова она вздрогнула, испугалась. “Все время пугается, надо что-то делать с этим”.

– Твой учитель?! – глаза широко раскрылись.

– Да, считаем на три четверти, в темпе вальса, – Вадим нажал на громкую связь, – и раз, два, три…

– Вадик, в чем дело?! – раздалось из смартфона. Мила чуть не выронила новую чашку, вернее выронила, но Вадим поймал. Она смотрела на него, как на фокусника, а смартфон продолжал голосом Травина: – Ты что, в Петербурге? И что там за женщина с тобой?

При этом вопросе и в глазах Лиманского мелькнуло удивление, но в голосе – ни намека.

– Да, я вчера приехал из Владимира.

– А что ты там делал?

– Общался с директором областной филармонии.

– Так это она с тобой?

– М-м-м… нет, там директор мужчина. Я не совсем понимаю, откуда…

– А ты открой сайт и поймешь, там уже и фото, и комментарии. А из Франции ты когда приехал?

– Третьего дня, – признался Вадим и потянулся за ноутбуком.

– И за три дня не нашел времени позвонить? У тебя после Нового года концерт!

– Я помню…

– Пойдем посмотрим, сейчас выясним, кто нас сдал, – сказал он мимо трубки и поднялся, пошел на кухню – единственное цивилизованное место в интерьере, хотя бы барная стойка и стулья… надо бы мебель и в комнаты – японский стиль не прельщал Лиманского.

На стойке красовался новый чайник и сюда же Вадим поставил раскрытый ноутбук.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Где искать информацию, Лиманский знал гораздо лучше Захара, открыл неофициальный сайт с афишей своих концертов, а группу в соцсетях. На стене группы, в закрепе, красовалась свежая фотография из "Ленты": он и Мила у полки с посудой.

– Смотри, как ты здесь славно получилась, хорошенькая…

Лиманский развернул ноут на стойке так, чтобы Мила могла видеть экран.

– Ой… это… что? – прошептала она и обреченно взобралась на высокий барный стул.

– Это мы с тобой, в “Ленте”, час назад, а вот еще ты с кофемашиной. Надо было купить.

– Зачем? Лучше варить в турке. Нет, ну… А за тобой что, следят?!

– Как тебе сказать… В общем – да. – Вадим развел руками. – Я привык уже, не обращаю внимания.

– Ничего себе…

– Ты почитай только, они, оказывается, дежурство на Московском вокзале установили. Но про Владимир-то как узнали? Вот это осведомленность! ЦРУ отдыхает, и КГБ курит в сторонке… А что это тут?

“Я узнала эту тощую девицу, она со мной рядом сидела на концерте в филармонии. С подружкой. Такая серость. И та ей говорила: “Твой Лиманский”.

– Это они про Тоню. Вадик! Я же видела их сегодня в “Галерее”.

– Кого?

– Тех женщин, с концерта, они правда слышали, как мы разговаривали и на улице у метро, и в зале. Боже мой, какой позор…

– Ну что ты! Сейчас я позвоню Семену, он все это затрет, а их из группы выкинет.

Тем временем по громкой связи смартфон надрывался сердитыми упреками Захара, которые перемежались указаниями и последними новостями. Для Вадима – привычно, но Милу это пугало все больше, она совсем сникла и не вмешивалась больше в их разговор.

– Я заглянул в Талмуд, ты же знаешь, что право на записи перекупили японцы. И это хорошо. Твои счета пошли в плюс, месяца через три-четыре они вернутся к тому, что было до покупки квартиры. А что я звонил?… – Повисла пауза. – А! Вадик, ты же на репетиции, я хотел просить тебя, чтобы ты спросил у первых скрипок, там у них концертмейстер Давид Евгеньевич…

– На какой репетиции? – не дослушал Лиманский.

– В большом зале, ты же сам перенес, когда уехал.

– А сколько сейчас времени?

– Половина шестого, уже полчаса как ты должен… Ты что, не там?!

– Я перезвоню.

Лиманский смотрел на Милу, и во взгляде его она прочла, что произошла по меньшей мере мировая катастрофа.

– Вадик, что?

– Я забыл, что перенес оркестровую репетицию на сегодня, а напоминалок в телефоне не установил… – Лиманский сорвался с места. – Надо ехать, Милаша! Или ты жди здесь, я один…

– Нет уж, я с тобой!

***

Они бегом поднимались по уже знакомой Миле лестнице через зрительный зал к сцене. Было странно, что зал пуст, между рядами копошились женщины, но без форменных костюмов они не были такими официальными, просто женщины. А на сцене люди, целый оркестр сидит, дирижер стоял спиной, но ему указали на Лиманского, и тогда маэстро обернулся. Невысокого роста, худощавый, седая шевелюра, глаза внимательные, чуть раскосые, нос орлиный – восточные черты лица необыкновенного благородства. Хоть и видно, что в солидном возрасте творческой мудрости, но язык бы не повернулся назвать Мараджанова стариком. Он смотрел в зал с высоты режиссерского пульта. Долгий взгляд, обращенный на Лиманского, был по-отечески укоризненно-грозен,

– Вадим Викторович! Ну что же это? Мы уже два раза симфонические картины прошли…

Мила испугалась и спряталась за спину Вадима. А тот развел руками и сказал:

– Повинную голову меч не сечет, простите, Эрнст Анатольевич, коллеги! Я – проспал! Нет, более того, я забыл, что на сегодня нам назначено…

Оркестранты загудели. Не то чтобы сердито, Лиманского знали как исключительно обязательного и пунктуального солиста – что в музыкальном тексте, что в явках на репетиции и концерты, он всегда был безупречен..

– Ну что с вами делать… Давайте уже начнем, – покачал головой дирижер.

Миле было страшно, но вместе с тем она не хотела, чтобы Вадима ругали. Ведь вышло все из-за неё…

– Это я виновата! – выступила она из-за спины Лиманского и пошла к сцене. Теперь она стояла внизу, а дирижер взирал на неё, удивленно приподняв брови.

– Не могу поверить, чтобы такая красивая девушка была в чем-то виновата. Признайтесь, вы выгораживаете Лиманского? Мне бы таких поклонниц…

Вадим тоже подошел, обнял Милу за плечи.

– Это не просто красивая девушка, Эрнст Анатольевич. Познакомьтесь – это Мила… Людмила Сергеевна Лиманская, моя жена. Мы позавчера расписались.

– Так с этого надо было начинать, а то – “проспал”… Ну вот, есть повод отметить, как раз все в сборе. – Маэстро развернулся к оркестрантам, что сидели и оживленно перешептывались по группам инструментов. – Господа, после репетиции прошу не расходиться, будем поздравлять новобрачных, – он выдержал паузу, – в буфете.

Оркестр отозвался одобрительным эхом и смешками, но как только Мараджанов поднял руки, тут же воцарилась тишина. Он кивнул в сторону духовых, мигнул трубачам и тромбонам и сказал:

– Сон в летнюю ночь, номер семь ин це дур…

Трубачи дружно поднялись, и под сводами Большого зала Санкт-Петербургской академической филармонии Мила услышала фанфары свадебного марша. А потом почувствовала, как Вадим подхватил её на руки.

– Вадик! – Она смутилась и спрятала лицо у него на груди.

– Нет, Милаша, не прячься, это ведь моя семья… не будем традиции нарушать. – И под радостное пение труб Лиманский понес Милу через партер в ложу бельэтажа. Там осторожно опустил у кресел, обнял и поцеловал сначала в губы, потом ладони.

А прекрасная музыка все звучала…

Мила и Вадим стояли рядом, взявшись за руки, как во Дворце бракосочетания, а лучший симфонический оркестр Петербурга во главе с дирижером и художественным руководителем желал им долгих лет счастливой семейной жизни.

Финальные аккорды, аплодисменты, приветственные возгласы, стук смычков по пюпитрам.

– И никаких слез! – упредил Вадим порыв Милы. – Улыбайся, Милаша, улыбайся, они хотят видеть твою улыбку.

Конец первой части

Книга вторая. «Пианист. Долго и счастливо»

Пролог

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍20 сентября 2020 года

Россия. Санкт-Петербург. Белая Башня

(Записная книжка Вадима Лиманского)

Вот уже седьмой месяц мы остаемся в России. Я понял, что такое счастье – это семья и время, которое принадлежит мне. Оно не уходит безвозвратно, собирается в радостные воспоминания о каждом дне, прожитом с теми, кого я люблю.

Милаша, Руся, мои родители, Захар, Ирина и Тимоша – все они сейчас со мной.

Недопустимо долго я позволял себе откладывать жизнь на потом и не представлял, как много теряю. Теперь все иначе, мой мир не будет прежним, и это хорошо.

Еще счастье – это музыка. Я много играю для души, то, что хочется.

Вчера нашел в шкафу у мамы старые ноты и вспомнил, как увидел их в первый раз. Давно, еще мальчишкой.

На титульном листе было написано

С.В. Рахманинов. Прелюдия Соль Диез Минор, Соч.32 № 12.

Так я узнал святое для меня имя.

Мне было одиннадцать. Что я тогда понимал?

Но Музыка звала меня за собой – это я помню.

Музыкальная школа при Консерватории, Рита Константиновна Буткина – моя первая учительница музыки. Это она раз и навсегда отдала меня Сергею Васильевичу Рахманинову.

Почему я люблю его музыку? Не могу ответить, не знаю.

Почему я дышу? Чтобы жить. Вот так же и с музыкой Сергея Рахманинова – играю, чтобы жить. Она в руках, в мыслях, в сердце.

Хотел написать много, а вышло, что все уже сказал.

У любви не бывает «почему» или «за что».

У любви есть только любовь…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 1

31 декабря 2017 года

Россия. Санкт Петербург, Белая Башня

Лиманский проснулся и не сразу понял, где он. Но Мила рядом – значит, дома. Его дом там, где она. Вчера после репетиции они сразу вернулись в Белую Башню, отложив все дела. Вечер провели вместе. В основном в постели. И меньше всего Лиманский думал о концерте.

Но вот утро наступило, и концерт это еще полбеды, много всего надо было успеть, чтобы Мила могла ехать с Вадимом в Канаду. А ехать без Милы он и помыслить не мог.

Низкий матрас напоминал японскую постель на полу – по сути так оно и было.

При желании квартиру за полдня можно обставить, но к чему дергаться? Они не скоро вернутся сюда, все это лишь иллюзия дома. Лиманский подумал об этом с сожалением. Это было странно, уезжать ему точно так же не хотелось, как и вставать сейчас. Но деваться-то некуда. График концертов расписан на два года вперед.

Мила крепко спала, обнимая Вадима, ее белокурые волосы укрывали его грудь, носом Мила уткнулась в шею Лиманского и даже во сне крепко обхватывала его руками.

– Милаша… пора вставать.

– Что? Ты опять проспал? Опаздываешь? – Она приподнялась, сонные глаза наполнились тревогой.

– Нет, но кое-что надо сделать до вечера. Я же не только про репетицию забыл, но и про фрак тоже, он у меня в кофре в машине провалялся.

– Так мы же его принесли вместе со всеми пакетами, почему вчера не сказал?

– Ну… потому, – Вадим засмеялся и поцеловал Милу, – все потому же, Милаша. Если бы я мог, то забыл бы гораздо на дольше и про фрак, и все остальное, кроме нас с тобой, но все билеты проданы.

– Ой, а сегодня… Сегодня Новый год! Вадик, сегодня же Новый год!

– Ну да, большой новогодний концерт.

– Сегодня?! А твой учитель говорил, что после нового года.

– Нет, он ошибся. Милаша, Захару уже столько лет, что он может и забыть, или перепутать. И вообще, то, что он говорит не о музыке, а по жизни – фильтровать надо. Все, встаем…

Лиманский с сожалением отпустил Милу. И все думал о том, как же взять ее с собой. Никакого разумного варианта не придумывалось. Кого просить? Вадим накоротке общался с высокими чиновниками, они охотно на концерты ходили, в артистическую заглядывали – руку пожать. Случалось и на приемах играть, но чтобы кого-то просить о чем-то для себя… Такого никогда не было.

Расстаться с Милой сейчас немыслимо, ехать с ней – невозможно. Какой выход?

– Вадик?

– Что?

– Что ты делаешь?

– Рубашку ищу…

– Она в ванной, я стирала вчера.

– Когда?

– Когда ты спал. Я нервничала. Мне надо было что-то делать. И потом, у тебя тут нет другой, а после репетиции ты весь мокрый был.

– В доме наверняка прачечная есть, за границей везде есть в таких домах.

– А утюги?

– Что утюги?

– Тоже есть? Рубашку гладить надо. Мы вчера накупили столько всего, не самого необходимого, а про утюг я не подумала!

– Пойду в неглаженой, кто там увидит под пиджаком, вот вечером, там надо бы концертную погладить.

– До вечера я разберусь, ты делай свои дела, на меня тут внимания не обращай. Как будто меня нет.

– В каком смысле? Что значит нет? Ты некоторым образом моя жена.

– А ты – пианист. – Мила не шутила. Она тоже встала, перебежала в ванную и сообщила оттуда: – Высохла, она же тонкая. – Вернулась в спальню, достала из сумочки, что стояла у раскрытого чемодана, гребень. Вадим стоял и смотрел, как она расчесывает волосы. Про дела он уже не думал. Мила не стеснялась наготы – так было с первого дня, когда они оказались в постели.

– Что, Вадик? – Она откинула волосы за спину. – Ну вот… А то потом не расчесать. Что ты так смотришь?

– Ничего… Ты красивая.

При этих его словах она смутилась, достала из чемодана длинную футболку, натянула, выпростала волосы, стала заплетать косу.

Лиманский тоже начал одеваться.

– Вадик, ты не переживай, я же прекрасно понимаю, что вот это все… не может быть у нас, как обычно бывает. Ну… поживу я тут, пока документы оформят, потом приеду к тебе. – Мила прикрыла чемодан, отодвинула его к стене.

– Нет! Скорее я останусь! – заявил Лиманский.

– Это невозможно, ты же и сам знаешь..

– Ну, а если бы я заболел? Я что, не человек? Упал, очнулся – гипс.

– Вот что ты говоришь?! – всплеснула руками Мила. – Перестань! И вообще, у тебя концерт, ты собирался по делам еще.

– Хорошо, отыграю, потом подумаем, как быть с Канадой. Я еще не начинал этот вопрос решать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍***

Лиманский понятия не имел, как он будет решать, но чтобы Мила снова не начала спорить, он и тени сомнения в голосе не допустил. Пошел бриться, только собрал станок, как услышал испуганный голос Милы. И еще чьи – то мужские.

– Как вы вошли? – Полуодетая Мила стояла в коридоре, а у раскрытой двери топтались двое парней в комбинезонах. – Да вы кто такие вообще?!

– Это вы кто такая? Нас прислали обмеры сделать, тут жильцов быть не должно. – Один из парней, он, видно, был за главного, начал наезжать на Милу, второй, более сообразительный, дипломатично молчал. Увидев Вадима, стушевался и первый, понял, что дал маху с хозяйкой. – Нам бы обмеры в прихожей и кухне.

– Так, что здесь происходит, вы как вошли? – Лиманский уже до этого сердился, потому что не знал, как решить вопрос с документами Милы, а парни только усугубили его раздражение.

– Нам ключи дала менеджер, сказала, что надо мерять, что в квартиру никто еще не заселился, а по договору тут встроенные шкафы положены.

– Если положены, то почему их нет?

– Дом-то не сдан…

– Вадим, – Мила встала между ним и парнями, – ты собирайся, мы сами все решим. – Она не боялась больше, выглядела даже более уверенно, чем когда говорила с Лиманским наедине. А вот он как раз отступил перед этими незапланированными бытовыми проблемами. Купить квартиру было полдела, не то что устроить тут все… – Вадим, мы сами, – повторила Мила. – А план есть у вас? Что конкретно должно быть?

Парни сразу заулыбались, поняли, что хозяйка не сердится, а хозяин ее слушает.

Лиманский вернулся в ванную. Когда он закончил с бритьем и вышел на кухню, то застал Милу и обмерщиков за оживленным обсуждением.

– Нет, так не пойдет, – говорила Мила, и тон у нее был безапелляционный, – это неудобно и выглядеть будет нехорошо, вот так лучше перенести, местами поменять. Шкаф-купе справа, а уголок слева.

– Не встанет справа, – заспорил тот, что старший.

– Размеры можно корректировать, – не сдавалась Мила.

– А зачем вам типовая встроенная? – спросил второй обмерщик. – В такую квартиру надо настоящую мебель заказывать.

– Вот это правильно! – Вадим обрадовался, что можно выпроводить незапланированных работников. Бытовые вопросы, как правило, приводили его в замешательство, и он отодвигал их в сторону. Может быть, он и научился бы решать такое, если бы имел на это время. – Вернемся, тогда и закажем, давайте не сегодня.

– Тогда подпишите, что вам встроенная не нужна. – Вадим уже собирался подмахнуть бумаги, но Мила остановила.

– Нет, подождите, договор мне дайте. – Она забрала листы, пробежала глазами. – Вот что, давайте так: вы нам это оставьте, мы подумаем, а после нового года точно скажем. Зачем же наспех решать? Мебель в стоимость входит, вот же, тут прописано. А еще ключи оставьте, пожалуйста.

– Ключи не можем, их надо вернуть менеджеру. – Старший обмерщик заметно разочаровался в Миле, но спорить не мог. Договор остался у нее.

– Лилиане? Я сам ей позвоню сейчас. – Лиманский нашел мобильный, просмотрел номера, выбрал нужный, ждал соединения, а дождавшись, с удивленным взглядом, устремленным на Милу, переспросил:

– Семен?!

Ситуация прояснилась быстро. И с Семеном, и с ключами. Лилиана взяла трубку, переговорила с рабочими, и они убрались восвояси.

Закрыв за ними дверь, Вадим облегченно вздохнул.

– Ну, слава Богу, ушли. Что им надо было?

– На самом деле – твою подпись, – покачала головой Мила. – Ты и свои контракты так, не глядя, подписываешь?

– Бывает, так Захар их прежде смотрит.

– А говоришь он забывает все.

– Нет, не все. В основном помнит. Слушай, ну их, давай, может, позавтракаем пойдем? А потом я по делам, а ты, если хочешь, со мной.

– Куда пойдем?

– В кафе завтракать.

– Нет, мы вчера продукты купили. На кухню мы пойдем завтракать, я приготовлю сама. А потом мне еще раз в тот большой магазин, в «Ленту», утюг купить, – сказала Мила.

Вадиму было странно и хорошо. Не то чтобы романтическая трепетность этих дней ушла, нет, он все так же был на пределе эмоций счастья, искал им выхода и хотел… играть! Лучше всего он мог бы выразить это там, на сцене.

Но пришло и другое, то, что возрастало вне музыки, в простоте каждого дня обычной человеческой жизни. Такого у Вадима никогда не было и не могло быть без Милы.

Теперь он разрывался между стремлением оставить только это, хотя бы на какое-то время, и горячим желанием взять Милу с собой и увести ее в свой мир. Уехать. И чтобы она была вместе с ним – там, в пространстве звучания рояля. Да она и так там. С того часа, как он увидел ее… нет, раньше, гораздо раньше…

– Вадик? Почему ты не ешь? Невкусно? Ты не любишь сырники?

– Люблю.

– Так поешь, остынут же.

– Спасибо…

Мила тоже устроилась за стойкой, поставила тарелку, взялась за упаковку со сметаной.

– Тебе со сметаной? Вадик?

Будь это кто другой на ее месте – Лиманский бы рассердился, что его отвлекают, но с Милой все было иначе.

– Да… ты извини, я задумался просто.

– О чем? Расскажи. О концерте? Ты волнуешься?

– Пока нет. – Вадим был уверен, что она спросит: «Задумался, о нас?», а она о концерте. Это поразило и обрадовало. Оказывается, он хотел говорить с ней о концерте. Был уверен, что Мила поймет. – Волноваться я обычно начинаю часа за два. А как сегодня будет – не знаю.

– По-другому сегодня?

– Да, Милаша, сегодня я проснулся рядом с тобой и… хочу рассказать об этом Богу и Моцарту.

Она замерла и смотрела на его руки. Повторила тихо:

– Богу и Моцарту. И я услышу. – Она осторожно погладила руку Вадима. – И все люди услышат.

– Я все не понимал раньше, о чем же это! И вот сейчас понял – это же беседа с Богом. Не молитва, а рассказ. Ведь и Моцарт сам есть Бог. Они с Создателем равны. – Он продолжал с середины фразы, Милу это не смущало, как будто она прочла его мысль с начала.

– Вадик… я не знаю, как сказать… слов не найду. Ты верующий, вот я о чем. Очень глубоко верующий человек. А говорил мне, что нет. Когда про Ксению рассказывал. Я бы хотела пойти туда, к ней, поблагодарить… за то, что тебя ко мне направила. А я молилась за тебя, так молилась каждый день!.. Ну поешь, пожалуйста, ведь остынет! – Она отпустила его руку. – Опять реветь буду, надо платки брать с собой в филармонию. – И она засмеялась. – Я не могу слушать спокойно, как ты играешь!

– Надо же администратору позвонить было, чтобы оставил тебе место из брони. О чем я думал? Сейчас…

– Сначала поешь!

***

Мила стояла у окна, смотрела на море. Погода была пасмурная. И странно неновогодняя, потеплело еще больше, и снег таял, таял, таял. И залив не замерз. Темно-серый со свинцовым отблеском, он волновался под низким, обложенным тучами небом. Странный Новый год. А дома тепло. Можно босиком ходить по теплому полу. Дома…

Там чужой мир, а тут дом – Белая Башня. За этими стенами не страшно, а вне них? Как все будет? Мила не боялась, она ждала с замиранием сердца. Не верить не могла, ведь все уже произошло. И карета не стала тыквой, и бальное платье не полиняло. И принц ее в жены взял. Теперь она вся его. Похож Вадим на прекрасного принца? Мила улыбнулась этой мысли. Не очень похож, он в сто раз лучше любого самого распрекрасного принца, потому что принцев много, а такой, как Вадим, – один.

Мила отошла от окна, огляделась. Заняться ей было решительно нечем, не считая проблемы с мятым фраком. Вадим сказал, что перед началом ему погладят. А вдруг нет? Мила расстегнула кофр, вытащила фрак, высоко на вытянутой руке держала распялку – и повесить-то некуда. Положила на матрас, села рядом, провела по черной матовой ткани рукава. Тонкая, а издали кажется плотной. В кофре была и концертная рубашка… Вадик же не запрещал, он только настоятельно просил ее никуда не ходить без него сегодня.

Но до «Ленты» ведь недалеко, на машине они ехали пять минут, не больше. И, наверно, транспорт какой-то ходит к этому огромному магазину-складу. Разузнать можно у консьержа. Ключи от квартиры есть, а Вадик еще не скоро вернется. К тому времени она добежит до «Ленты», купит утюг, приведет фрак в порядок и рубашку выгладит.

Мила так хотела сделать это!

Консьерж выслушал и посоветовал вызвать такси, и тут она вспомнила, что у нее не так много денег, а еще что Вадим оставил ей кредитку, но код она решительно вспомнить не могла. И еще она не хотела сразу пользоваться ею. Если пойти пешком, то на утюг должно хватить и наличных.

– Не надо такси, я так доберусь, – сказала она консьержу, – спасибо. Ключи вот оставлю, если вдруг… – Мила замялась, сказать «муж» она еще не могла, настолько непривычно было, а «Вадим» – фамильярно. Ну а как еще? «Господин Лиманский»? Миле стало смешно, она не смогла подавить улыбку. Консьерж, вероятно, привычный ко всему, смотрел спокойно и выжидательно. – Если вдруг хозяин вернется раньше меня, – нашлась Мила.