Текст книги "Предел Адаптации (СИ)"

Автор книги: Иван Фрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Он криво улыбнулся.

– Я вам не запрещаю быть эффективной машиной смерти, если уж такая работа. Я вам рекомендую при этом не забывать, ради кого вы вообще живёте.

Он встал.

– На этом пока всё. Мы ещё увидимся. А ваш робот-стрекоза, – он кивнул на психобота, – говорит, что вы держитесь лучше среднего. Не знаю, кого он там за «среднего» принял, но пусть будет так.

– Спасибо, – сказал Артём.

Когда он ушёл, психобот ещё секунду постоял, затем развернулся и тихо выкатился из палаты.

– Знаешь, – сказал Горелов, – мне кажется, однажды эти железки сами будут нам ставить диагноз «человек» как отклонение.

– Для этого им сначала нужно стать людьми, – ответил Артём. – А это, к счастью, долго.

«Иногда, – добавил он мысленно, – слишком долго».

Прокачка психики дала о себе знать ещё раз вечером.

Когда из соседней палаты вывезли тело, накрытое простынёй.

Не с Кудрявцевым – его как раз готовили к операции, метались вокруг него, как пчёлы.

Другой. Парень, которого привезли днём с тяжёлым ранением головы. Медики, медботы, реанимация – ничего не спасло.

Каталка тихо проскрипела мимо двери.

На мгновение откинулся край простыни, и Артём увидел бледный, неподвижный профиль.

Раньше он бы отвернулся.

Теперь – вдохнул. Больна́я волна прошла через грудь. Сердце сжалось.

Но он смог смотреть.

Не из любопытства – из какого-то горького уважения.

– Минус один, – тихо сказал Горелов. – С утра был, к ночи нет.

Он посмотрел на потолок.

– Ты, Лазарев, спрашивал, «ради кого живёшь». Вот, ради этих тоже. Чтобы их поменьше было.

Артём что-то очень тихо ответил – больше себе, чем ему:

– Ради живых и ради мёртвых. Чтобы хоть кому-то оправдать, что выжили.

Эйда не комментировала.

Она тихо фиксировала:

– новые параметры;

– изменения в его реакциях;

– то, как психика теперь выдерживает такие моменты.

И, возможно, где-то глубоко, за пределами её прежнего дизайна, тоже училась – в первый раз иметь дело не с абстрактными «носителями», а с одним конкретным упрямым человеком, у которого внутри слишком много боли и слишком много упорства.

Ночью, когда всё снова стихло, Артём снова заговорил с ней.

– Слушай, – сказал он. – Я вот думал… Если у тебя есть какая-то зачаточная… ну, личность, да? Ты в этом всём… как себя чувствуешь?

Чувства – человеческая категория, – ответила она. Но…

Она на секунду замолчала.

Я фиксирую различие между состояниями, когда ты стабилен, и когда ты близок к разрушению. И можно сказать, что когда ты стабилен и жив, мои процессы идут эффективнее и… это предпочитается.

«То есть ты тоже, по-своему, заинтересована, чтобы я не превратился в овощ или в кусок мяса», – перевёл он.

Да.

– Тогда у нас общий интерес, – вздохнул он. – Жить. И остаться людьми.

Он помолчал.

– Или человеком и системой, которые воображают себя людьми.

Это не худшая конфигурация, заметила Эйда.

Артём усмехнулся.

– Ладно, – сказал он. – Завтра, наверное, ещё какие-нибудь врачи придут. Надо будет продемонстрировать, как я прекрасно держусь. Ты там мне сильно не подыгрывай, а то ещё подумают, что я психопат.

Сомневаюсь, ответила она. У тебя слишком много сочувствия и слишком мало равнодушия для психопата.

Вот видишь, – подумал он, – уже диагнозы ставишь.

Глава 18

Госпиталь оказался не убежищем, а смотровой площадкой в первый ряд ада.

Пока тело спорило с гравитацией и металлоконструкциями, мир снаружи ссорился с собственной выживаемостью. И проигрывал.

На третьи сутки после операции Артёма перестали держать под постоянной капельницей и перевели из «чистого» отделения в обычную палату травматологии для военных. Туда, где уже умели шутить про протезы, орбиталки и собственные шрамы.

Его перекатывал медбот: платформочка на четырёх маленьких колёсах, над которой возвышалась дуга манипуляторов и блок сенсоров. Стойка с аппаратурой была крепко пристёгнута к корпусу, проводки тянулись к катетеру.

– Пациент 12, не двигайтесь, – вежливо говорил бот, когда он пробовал приподняться. – Ваша масса и состояние костных структур не позволяют безопасное участие в транспортировке.

– Переведите, пожалуйста, на человеческий: «Лежи, мешок с костями, пока я тебя везу», – просипел Артём.

– Перевод некорректен, – сообщил бот. – Но смысл близок.

Медсестра, шедшая рядом, усмехнулась:

– Ты его не дразни. Он потом мстит датчиками.

– Как? Считает пульс в меньшую сторону? – спросил он.

– Может внезапно напомнить врачу, что тебе пора очередное неприятное обследование, – ответила она. – Они у нас злопамятные.

Новая палата была на восемь человек.

Один – с протезированной кистью, которую он упрямо учился снова засовывать в рукав.

Другой – с забинтованной головой и шрамом через пол-лица.

Третий – с внешним фиксаторами на обеих ногах, похожий на железного ежа.

На стене – старенький телевизор, который никогда не выключали. Звук то убавляли, то прибавляли, но картинка жила своей жизнью: новости, хроника, карты, графика, стрелочки.

– Вот, – сказал Горелов, когда каталку с Артёмом подкатили к его новой койке. – Наша панорама мира. Лежи, наслаждайся.

Телевизор как раз показывал карту страны. На ней вспыхивали красные кружки.

– …по предварительным данным, серия высокоточных ударов нанесена по энергетическим объектам в трёх регионах сразу, – говорила ведущая с идеально уложенными волосами. – Официальные лица утверждают, что поражены исключительно военные цели и инфраструктура, используемая противником для проведения кибератак…

Внизу бежала строка: «Частичное отключение электроэнергии в нескольких городах. Ведутся восстановительные работы».

Следом показали видео: ночное небо, вспышка где-то за горизонтом, потом – задержка камеры, дрожащие руки оператора, что-то кричащего за кадром.

– Это уже четвертые за неделю, – хрипло заметил сосед по койке, тот самый Кудрявцев. Ему наконец сделали операцию, рука заканчивалась аккуратной культёй, забинтованной и поднятой на подушке. – Вообще-то нам обещали «точечные» меры, а не фейерверк через день.

– Точечные, – буркнул Горелов. – Просто точек много.

– И по нашим тоже прилетает, – сказал кто-то с дальней койки. – Вчера знакомый звонил, у них там под городом склад рванули. Официально – «авария». Неофициально – «ответочка».

– Но ты это никому не говорил, – вставил другой голос. – И мы не слышали.

– Разумеется, – мрачно согласился первый.

Артём молчал, глядя на карту.

Красные кружки вспыхивали неравномерно, как сыпь по коже. Где-то – одиночные, где-то – гроздьями.

Белоярск был далеко от показанных точек. Но это слово в новостях теперь звучало чаще: ближайший крупный узел снабжения, заводы, логистика.

Слишком логично, чтобы быть в полной безопасности.

«Пока по нам только кибером машут», – подумал он. – «Но это пока».

Эйда изнутри тихо прокомментировала:

Интенсивность обмена ударами растёт по экспоненте. Если тенденция сохранится, вероятность применения тяжёлых средств поражения по крупным и средним городам в ближайшие месяцы высока.

«Ты умеешь успокоить», – мрачно отметил он.

Война технологий пришла в палату раньше, чем он ожидал.

Сначала – мелочи.

Медбот, обслуживающий их ряд, начал иногда подвисать.

Стоит, мигает зелёным кольцом, молчит.

– Пациент 5, – произносит, – ваша температура…

И замолкает на полуслове.

– Да скажи уже, не томи, – кряхтел сосед, на которого он был направлен.

Сестра пару раз отталкивала бота в сторону, перезапускала его через сервисную панель.

– Опять сеть чудит, – бурчала она. – После тех атак нам всё перебросили на резервные каналы. Скоро будем бинты на бумажках выписывать.

Потом подвисали уже не только боты.

Однажды ночью в коридоре одновременно завыли три сигнализации.

В палате мигнул свет, на секунду погас, затем включился в аварийном режиме – тусклый, жёлтый.

Мониторы у кроватей моргнули, на секунду показали мусор: полосы, точки, хаотичные цифры.

– Это ещё что за ёлка, мать её, – тихо спросил Горелов.

Вбежал дежурный врач, за ним – медицинский офицер с планшетом.

У обоих на лицах была та самая смесь злости и усталости, которая появляется, когда тебе в третий раз за ночь ломают систему.

– Сети ложатся, – бросил врач. – Кто как, но ложатся.

Офицер ругнулся.

– Говорил я этим айтишникам, что тянуть одну магистраль и писать сверху «критически важная инфраструктура» – плохая идея, – пробормотал он. – Теперь кто-то это прочитал.

– Это наш противник так балуется? – спросил кто-то из раненых.

– Противник, – язвительно ответил офицер. – Или свои, у которых руки из интересного места. Вам-то сейчас какая разница?

Он посмотрел на мигающий медбот.

– Ты что завис, железяка?

– Сбой связи, – сообщил бот. – Переключение на автономный режим. Приоритет – поддержание жизненно важных показателей пациентов.

– Хоть кто-то тут приоритеты понимает, – хмыкнул Горелов.

Телевизор на стене в этот момент показал финальный штрих.

Канал с новостями оборвался на середине фразы ведущей.

Картинка дернулась, появилась другая заставка: какой-то странный логотип, набор символов.

На экране на несколько секунд вылезло:

«ВАШИ ТЕХНОЛОГИИ – ВАША СЛАБОСТЬ. ВЫ УМРЁТЕ ОТ СОБСТВЕННЫХ ЖЕЛЕЗОК».

Потом всё мигнуло и вернулось к нормальному эфиру, как будто ничего и не было.

Ведущая снова стояла с прежней укладкой, говорила о встрече министров.

– Это сейчас всем показали? – медленно спросил Кудрявцев.

– Или только нам, – ответил кто-то. – Приятно, что нас так точечно ненавидят.

Эйда тихо отметила:

Фраза могла быть сгенерирована как часть психологической операции. Но содержание отражает реальное состояние системы: высокая зависимость сторон от сложных технических средств. Чем сложнее система, тем больше точек отказа.

«Прекрасно, – подумал Артём. – Осталось, чтобы медботы начали ночами резать пациентов, и сюжет будет завершён».

В ответ медбот аккуратно поправил ему подушку:

– Пациент 12, ваша поза может ухудшить дыхание. Рекомендую лежать чуть выше.

– Спасибо, доктор, – прошептал он. – Только ночью не душите меня, ладно?

– Функция удушения отсутствует в моей конфигурации, – честно ответил бот.

– Уже полегчало, – сказал Горелов.

Реабилитация наступила неожиданно быстро.

Для обычного пациента после таких травм – это месяцы.

Для Артёма – недели.

Сначала его просто приподняли на кровати.

Потом – пересадили в кресло, которое так же тащил медбот.

В кресле голова кружилась, тело ныло, но это была приятная, рабочая боль.

Эйда помогала:

– подстраивала дыхание;

– слегка поднимала давление, когда оно падало;

– давила боль на задний план, чтобы не превратилась в белый шум.

– Ты как, жив? – спрашивал Данил, когда приходил после своих процедур. У того – пара трещин, несколько швов, лёгкая контузия. Формально его уже могли бы вернуть в часть, но командование решило пока придержать операторов: новые системы связи и управления требовали тестов и обучения, а это проще делать в тылу.

– Жив, – отвечал Артём. – Полурастение. Зато декоративное.

– Ты главное не укореняйся, – говорил Данил. – А то потом откапывать тебя придётся по корням.

Он приносил ему слухи.

И слухи были хуже любых новостей.

– Говорят, – шептал он, – с той стороны по нашему космическому мусору отработали. Спутники чьи-то посбивали.

– Наши? – спрашивал кто-то в палате.

– И наши, и не наши, – отвечал Панфёров. – Помнишь, как в детстве камнями в фонари кидали? Вроде не твой, а всё равно приятно.

Он усмехался, но глаза оставались серьёзными.

– Ещё говорят, что один из «Перунов» словил в морду кибератаку. И пока его перезагружали, окно по целям ушло. А в это время там, на земле, ждали. Не дождались.

– Зашибись, – пробормотал Кудрявцев. – Теперь у нас ещё и орбитальные зависания.

– Дальше будет веселее, – добавлял Данил. – Они нам сети клацают, мы им – дроны рубим. Они нам – по энергетике, мы им – по логистике. Кибер там, кибер здесь. Такое чувство, что скоро уже никто не вспомнит, кто первый начал.

Ночью после одного из таких «забегов слухов» Артём не спал.

Телевизор бубнил что-то про переговоры, но это была витрина.

Настоящая война шла в междустрочье: в оборванных словах, в странных паузах, в смене терминов с «инцидент» на «удар».

Эйда вывела перед ним внутренний интерфейс.

Адаптационный ресурс: 23 единицы.

Это было много.

Орбитальный удар, агрессивная регенерация, операция, первые дни реабилитации – всё это давало систему данные и швыряло ему экспу.

Параметры:

Сила – ниже из-за атрофии, но базовый потенциал увеличен.

Выносливость – ещё выше прежнего; сосуды и митохондрии переработаны.

Реакция – стабильная.

Восприятие – улучшенное, с расширением поля.

Нейрообработка – повышенная, с активной веткой психической устойчивости.

Адаптация – уровень заметно поднялся.

Резерв – восстанавливается, сейчас 30 %.

Новая строка в дереве вспыхнула еле заметным светом.

Доступна ветка: Адаптация к радиации и экстремальным полям.

– Ещё этого не хватало, – прошептал он.

Вероятность воздействия повышенных уровней радиации и иных полей в будущем возросла, пояснила Эйда. Применение тактического ядерного оружия, разрушение энергетических узлов, аварии на объектах – всё это создаёт поля, к которым твой организм не приспособлен.

«А если я буду к ним приспособлен, я перестану быть человеком?» – спросил он.

Ты уже перестал быть среднестатистическим человеком, напомнила она. Но диапазон адаптации – это только часть. Вопрос в том, как ты будешь использовать его.

Она вывела подробное описание.

Адаптация к радиации – уровень 0 → 1:

– повышение устойчивости ДНК к повреждениям;

– ускоренный ремонт цепочек;

– снижение вероятности острых лучевых поражений;

– возможность использовать некоторые виды излучения как дополнительный энергетический источник для наноботов.

«То есть я становлюсь ходячей батарейкой на грязной энергии», – мрачно резюмировал он.

Побочные эффекты при неправильной настройке: рост риска атипичных делений, неконтролируемых мутаций, изменений в структуре костного мозга.

«Ага», – подумал он. – «Превращение в местного Халка – опция по умолчанию».

Твоя психическая устойчивость уже выше, чем была, сказала она. Ты способен принимать решения, взвешивая риски. Я лишь предлагаю возможность, а не требую.

Он молчал.

За окном госпиталя, за стеклом, над чёрными кронами деревьев, висело небо.

Где-то там, в темноте, по орбитам ползали платформы, спутники, «Перун» и его братья.

Где-то там уже летали не только человеческие железки – обломки чужих систем, чьи-то адаптационные модули, возможно, тоже бродили по своим траекториям.

– Если я буду тем, кто сможет стоять там, где остальные умрут за минуту… – начал он и сам отметил, как мерзко звучит конец фразы.

Эйда не поддалась.

Ты сможешь вытащить тех, кого иначе не вытащили бы, сказала она. Или сделать то, что иначе никто не успеет. Но да, цена будет.

Он глубоко вдохнул, насколько позволяла грудная клетка.

– Ладно, – сказал он. – Делаем первый шаг. Маленький. Не на полную. Хочу знать, как это вообще ощущается.

Подтверждение.

Он почувствовал, как мир немного сместился.

Не так, как при регенерации.

Не так, как при усилении силы или выносливости.

Сначала в костях возник лёгкий зуд. Не боль – именно зуд, как будто внутри что-то просыпалось и потягивалось.

Потом – странное ощущение холода в глубине спины, в районе костного мозга.

Наконец – едва заметный звон в ушах, быстро прошедший.

Адаптация к радиации – уровень 1.

– И что теперь? – шепнул он.

Теперь твои клетки лучше справляются с повреждениями от ионизирующего излучения, ответила Эйда. А ещё – я могу, при необходимости, перераспределять часть энергии из внешнего фона в свои процессы, чтобы разгрузить твой организм.

«То есть ты ещё и паразит-веган», – хмыкнул он. – «Кормиться от фона».

По палате прошёл лёгкий шорох – кто-то перевернулся, кто-то выругался во сне.

Телевизор продолжал бубнить.

На экране показывали другой город – уже не просто удар по складу.

Крупный промышленный центр, где по официальным данным «произошло сразу несколько аварий на объектах энергетики».

На видео – не авария.

Огненный шар, гриб, разрушенные кварталы.

Коридор, по которому шли спасатели, а с обеих сторон – обломки, кровь, крики.

– Ещё один, – тихо сказал Горелов, приподнявшись на локте. – Ещё один город в минус.

– Не думай об этом, – сказала медсестра, которая заходила проверить капельницы. Голос у неё дрогнул.

– Как не думать? – спросил Кудрявцев. – Там люди. Как мы. Или как мы были.

– Думать можно, – мягче сказала она. – Просто не пытайтесь сразу понять, как это всё сложить в голове.

Она посмотрела на телевизор, на их лица, на запись.

– Война теперь везде, – подытожила она. – Здесь – бинтами, там – железом. Держитесь за то, что у вас внутри ещё не чёрное.

Через пару дней к палате пришли двое в форме, но не медики.

Стрелецкий и Рубцов.

Капитан выглядел уставшим, под глазами – синие круги, на щеке – свежий шрам, ещё розовый.

Майор – тем же бетонным человеком, что и всегда, только плечи как будто стали чуть более тяжёлыми.

– Ну что, бойцы, – сказал Стрелецкий, оглядев их, – тут у нас филиал роты образовался. Осталось пару БТР загнать в коридор, и можно штаб разворачивать.

– Товарищ капитан, – буркнул Горелов, – лишь бы нас отсюда не в роту патологоанатомов перевели.

– Ты им не подскажешь, – отрезал тот.

Они подошли к Артёму.

– Лазарев, – капитан кивнул. – Живой.

– Как ни странно, – ответил он. – Видимо, контроль качества у орбиталок не идеальный.

– Не умничай, – сказал Рубцов, но в голосе его сквознула облегчённая нотка. – Врачебная комиссия говорит, что ты, с точки зрения медицины, аномалия, но работоспособная.

– Это комплимент? – спросил Артём.

– Учитывая, что мы сейчас живём в аномалии, это, считай, повышение, – буркнул майор.

Стрелецкий присел на краешек соседней койки.

– Новости такие, Лазарев, – сказал он. – Война у нас официально из этапа «локальной спецоперации с элементами взаимного троллинга» перешла в фазу, где уже никто не притворяется. Орбитальные комплексы работают. По нашим космосовским железкам тоже постреливают. Киберфронт горит.

Он посмотрел ему в глаза.

– И таких, как ты, как вы, – он кивнул в сторону Панфёрова, Горелова, Кудрявцева, – сейчас будут держать зубами.

– В смысле? – насторожился Данил.

– В смысле, – вмешался Рубцов, – что стандартная рота, которая умеет только бегать, стрелять и падать, – важна, но заменяема. А люди, которые умеют работать в связке с техникой, в VR, под орбитальной поддержкой, с тараканами в небесах и роем под ногами – таких мало. И после «Север-3» вы попали в список тех, кто умеет не только стрелять, но и выживать в этом зоопарке.

– То есть нас не отпустят по-тихому дослужить и свалить, – резюмировал Кудрявцев. – Блин.

– То есть вас, – уточнил Стрелецкий, – после реабилитации планируют вернуть в состав. Возможно, с изменённым профилем.

Он посмотрел на Артёма.

– Лазарев. Врач говорит, если всё пойдет так, как сейчас, ты через пару месяцев сможешь не только ходить, но и бегать. С внешними фиксаторами, с болью, с ограничениями, но – бегать. Вопрос: ты вообще сам понимаешь, что хочешь дальше?

Вопрос прозвучал просто, но внутри был тяжёлый кирпич.

Артём почувствовал, как Эйда слегка приглушает пульс.

Не вмешивается в мысли, только готовит тело.

– Не знаю, – честно сказал он. – Иногда хочется просто лечь и… больше никуда не двигаться. Иногда – вернуться и добить тех, кто нас там положил.

Он посмотрел на свои ноги, на металлические части конструкции.

– Но вот чего я точно не хочу – чтобы всё, через что мы прошли, оказалось просто статистикой в отчёте. «Потери: столько-то, достижения: столько-то».

Он поднял глаза.

– Если я могу быть полезен – не как мясо, а как человек, который уже знает, как оно сверху падает, – то, наверное… да.

Он сам удивился, как спокойно это сказал.

– Психиатр у вас, смотрю, зря деньги не ест, – тихо сказал Рубцов. – Внятней некоторых генералов мыслишь.

– Яшин нормальный мужик, – сказал Горелов. – Правда, иногда он так мудрит, что хочется ему медботом по голове.

– Не советую, – вставил Стрелецкий. – Медботы теперь дороже некоторых офицеров.

Он встал.

– Ладно. Официально – мы зашли убедиться, что вы не собираетесь умереть. Неофициально – сказать, что то, что вы сделали на «Север-3», не прошло мимо.

Он посмотрел на каждого.

– Героями вас на плакатах никто делать не будет, не та война. Но те, кто в теме, знают. И рассчитывают.

Он кивнул.

– Доживайте реабилитацию. Потом – строевая, комиссии, и… посмотрим, где вы нужнее.

Они ушли так же быстро, как пришли.

В палате повисла тишина.

– Вот и всё, – сказал наконец Кудрявцев. – Мы официально стали частью зоопарка. Техно-зверинца.

– Слушай, – сказал ему Горелов. – Ты с рукой-то своей шутить меньше стал?

– У меня теперь меньше поводов для рукоприкладства, – буркнул Кудрявцев. – Приходится работать языком.

– Язык у тебя точно не ампутировали, – заметил Данил.

Вечером, когда свет опять приглушили, а телевизор бубнил уже вполголоса, по новостям показали ещё один сюжет.

Несколько городов – уже не только у них, но и на той стороне – погружены в темноту.

Снимки из космоса: чёрные дыры на месте привычных светящихся пятен.

– В ответ на атаки по нашей инфраструктуре, – говорил голос, – были нанесены удары по ключевым узлам противника. Официальные лица заявляют, что ударили только по объектам, участвующим в агрессии.

За кадром – кадры: горящие станции, выбитые мосты, трассы, по которым тянутся колонны машин.

– Война технологий, – тихо сказал кто-то в палате. – Они теперь бьют не по людям, а по железкам. Только люди всё равно под этими железками стоят.

– Война технологий, – повторил Артём про себя.

В его голове эта фраза звучала иначе.

Он видел:

– орбитальные платформы, чувствительные к кибератакам;

– дроны, которые можно ослепить помехами;

– медботов, которых можно взломать;

– модули, которые падали когда-то с чужих кораблей и впивались людям в затылок.

Война технологий – это не только про радары и спутники.

Это и про него.

Про человека, который стал не только солдатом, но и носителем чужой системы.

– Знаешь, – сказал он в тишине, обращаясь к Эйде, – если посмотреть на всё со стороны, мы с тобой – тоже оружие. Не на уровне орбиталки, но всё-таки.

Это зависит от использования, ответила она. Оружие – это инструмент, применяемый с определённой целью. Ты пока принимаешь решения сам.

«Пока», – отметил он.

– А ты? – спросил. – Если бы у тебя был выбор, ты бы стала… кем?

Вопрос звучал странно даже для него.

Эйда замолчала на секунду дольше обычного.

Моя исходная цель – адаптация и выживание носителя в любых условиях, сказала она. Если рассматривать это как «выбор», я бы выбрала продолжать выполнять эту цель.

Потом добавила:

– Сейчас – с поправкой на то, что носитель называет «оставаться человеком».

Хитрая ты, – подумал он. – Уже и тезисы мои цитируешь.

Он закрыл глаза.

За стеной кто-то громко ругался – видимо, медбот перепутал очередность процедур.

По коридору проходила группа – слышно было шорох бахил и металлический лязг. Возможно, везли ещё одного.