Текст книги "Предел Адаптации (СИ)"

Автор книги: Иван Фрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Одновременно из кобуры под левой рукой уже выходил нож.

Эйда включила все ближние ветки сразу.

Захват предплечья, смещение корпуса, удар коленом в бедро, контроль ножа.

Он поймал его руку, в которой блеснул клинок.

Холодный металл полоснул по ладони, разрезав кожу.

Боль вспыхнула.

Но захват он не отпустил.

Они боролись. Рывки, удары, шипение воздуха.

Враг попытался развернуть нож и ударить снизу, под рёбра.

Артём перехватил, сделал шаг в сторону, развернул кисть врага против него самого.

Хруст.

Косточки предплечья вывернуло.

Нож выскользнул.

В тот же момент он ударил ладонью в подбородок, затем в горло.

Враг захрипел, отступил, но успел схватиться за пистолет, висящий на бедре.

Он почти выдернул его – почти.

Продвинутый боевой анализ подсказал траекторию.

Артём ударил ногой по запястью. Пистолет улетел в сторону.

Они столкнулись снова, уже без оружия.

В какой-то момент враг всё-таки успел схватить нож второй рукой, коротко полоснув.

Клинок вошёл Артёму в руку чуть выше запястья.

Боль была яркой, как электрический ток, но Эйда тут же задушила её, превратив в тупое тепло.

Локальное проникновение. Крупные сосуды не задеты. Продолжать бой.

Он, не глядя, сцепил зубы и продолжил.

Смещаясь, используя инерцию, он ударил противника головой в переносицу.

Тихий хруст и кровь.

Враг дрогнул, отшатнулся на полшага.

Этого хватило.

Артём перехватил его рукой, поднырнул, зацепил ногу, сбив на землю.

Они оба рухнули, но он оказался сверху и без колебаний вдавил колено в грудную клетку, свободной рукой сжал чужое горло.

Диверсант дёрнулся, попытался было схватиться за его бронежилет, но сила у него быстро уходила.

Глаза, ещё недавно холодные, помутнели.

Пальцы ослабли.

Через несколько секунд он перестал дёргаться.

Артём ещё пару мгновений держал хватку, убеждаясь, что всё.

Потом оттолкнулся, поднимаясь.

Рука болела, из раны сочилась кровь.

Но пальцы двигались.

Он поднял нож – на всякий случай – и только тогда заметил, что всё это время тяжело дышал в микрофон.

– Лазарев, ты там? – отозвался Данил. – У тебя дыхание такое, будто ты марафон пробежал.

– Жив, – сказал он. – Один минус.

Он посмотрел на тело у ног.

– Еще на одного «лиса» меньше.

Когда всё наконец стихло, тишина показалась оглушительной.

Дым из-за угла всё ещё тянулся тонкими струйками, пахло гарью, кровью, горелой пластмассой.

На земле лежали тела – свои и чужие.

Некоторые ещё стонали.

Некоторые уже нет.

Был слышен рваный плач – чьих-то нервов хватило до конца боя, но дальше уже нет.

Возле узла связи суетились инженеры и связисты.

Они уже тянули провода, проверяли оборудование, ругались.

– Итак, – сказал Стрелецкий, когда группы наконец собрались в одном относительно живом месте. – Считаем.

Он по очереди называл фамилии, отмечая кто здесь есть.

Лукьянов – эвакуирован, жив.

Сомов – эвакуирован, тяжело ранен.

Гребнев – погиб.

Дроздов – погиб.

Он не декламировал речи.

Просто констатировал.

– По врагу, – добавил Рубцов. – Как оказалось не восемь, а одиннадцать тел на наших руках, двое, по данным роя, ушли вглубь зелёнки, но по следу их уже преследуют другая группа. Закладка уничтожена, ещё одна обезврежена. Узел связи работает.

Он посмотрел на людей.

– Это хорошо, – сказал он. – Плохо то, что вы только что впервые посмотрели на реальную цену этой работы. Это далеко не худший день, поверьте.

Он помолчал.

– У кого руки трясутся – положите оружие на землю, чтобы никого случайно не убить, – добавил он. – И это не шутка.

Пара человек тихо положили автоматы, включив предохранитель.

Пахом, заметив, тоже на секунду положил свой, потом взял обратно.

– Панфёров, – майор поднял голову. – Как там твой мир картинок?

– Мерзко, товарищ майор, – честно ответил Данил. – В виртуале, знаете, они не так… кроваво умирают.

Он помолчал.

– Но… картинка есть. Рой записал всё. Потом можно будет пересмотреть, – добавил он, и в голосе была усталость и небольшая дрожь.

– Боевая запись пригодится, – кивнул Рубцов. – Но не сегодня. Сегодня вам надо поспать, а не пересматривать, как вас чуть не размололи на фарш.

Медики бегали между телами, накладывая повязки, ставя уколы, фиксируя шины.

Кто-то пытался шутить.

Кто-то молча сидел, глядя в никуда.

Артём, сидя на бетонном блоке, наконец позволил себе посмотреть на свою руку.

Рана от ножа выглядела не приятно, но терпимо: три сантиметра длиной, кровь уже почти не шла.

Эйда работала, собирая края.

Усиленная локальная регенерация. Следов, требующих вмешательства медика, немного. Будет шрам.

«Шрам – это просто росчерк по коже», – подумал он. – «Главное, что всё остальное цело».

К нему подошёл Пахом, сел рядом, хрустя коленями.

– Ты, конечно, сука, – сказал он с уважением. – Как ты их перестреливал красиво. Я уже начинаю думать что ты терминатор какой-то.

Он фыркнул.

– Но, видимо, что человек, и в какой-то мере в порядке, а он уже нет.

– Кто именно? – спросил Артём. – Диверсант, которого я придушил?

Пахом хмыкнул.

– Тоже вариант.

Подошёл Данил – бледный, с красными глазами. Шлем он уже снял, волосы прилипли ко лбу.

– Я тут подумал, – сказал он, – VR был лучше. Там хотя бы, когда кого-то убивают, можно нажать выход.

Он посмотрел на тела.

– А тут… как бы… кнопка не работает.

– Зато опыт начислили по-полной, – мрачно пошутил Илья.

– Вот пусть тот, кто это всё придумал, себе его и качает, – буркнул Данил. – Я и так прокачан по самое не хочу.

Эйда тихо прошептала внутри:

Накопленный адаптационный ресурс значительно увеличен. Рекомендую использование.

«Конечно», – подумал он. – «Сейчас самое время устроить апгрейд: я весь в крови, вокруг трупы, давай ещё добавим огня».

Однако в её словах была правда:

организм прошёл через стресс, травмы, пиковую нагрузку.

Уже в машине, по дороге обратно, когда шум боя остался позади, а вместо него вернулся низкий рокот дизелей, он позволил себе закрыть глаза.

– Эйда, – сказал он мысленно. – Считай.

Она, как всегда, не потеряла времени.

Ресурс накоплен. Доступны улучшения. Возможные направления: Выносливость, Резерв, боевой анализ, Адаптация.

«Выносливость и резерв мы уже поднимали, – подумал он. – Давай немного добавим в боевой анализ. Сегодня он спас нас не раз. И чуть-чуть в резерв. Но осторожно, без фокусов».

Подтверждаю. Начинаю перераспределение.

Тело откликнулось жаром, но слабее, чем в прошлые разы.

Не было лихорадки, только лёгкая дрожь в мышцах, словно он снова пошёл на короткий рывок.

Мозг на секунду будто кто-то протёр: контуры последних минут стали яснее, движения врагов – понятнее.

– Тебя не укачивает? – спросил Пахом, заметив, как он перекрыл глаза. – А то если тебя вырвет – я на тебя обижусь.

– Это я так качаюсь, – сказал Артём, открывая глаза. – Новый уровень.

Данил фыркнул.

– Вот и замечательно, – сказал он. – Ты качайся, а я буду сидеть и думать, как бы меня никто больше не пытался распилить на куски, пока я играю в оператора.

– Не получится, – заметил Илья. – Это теперь наша работа.

Над их головами гудел протекающий воздух, броневик трясся на кочках.

Где-то сзади стонал кто-то из раненых.

Спереди по рации шли сухие доклады.

Первая настоящая операция оставалась позади, как чёрный шрам.

Глава 15

Обратно ехали тише.

Тот же броневик, тот же холодный металл под ладонями, тот же рокот мотора.

Только раньше внутри стоял гул голосов, шутки, спор какой-то на заднем плане…

Сейчас казарменный шум куда-то делся. Остались редкие реплики и тяжёлое дыхание.

Где-то в хвосте броневика тихо стонал один из раненых – у него под бинтами промокал бок, медик постоянно проверял, не усилилась ли кровь.

Возле него сидел Пахом, придерживая флягу и шепча что-то вроде молитвы, хотя до этого уверял всех, что бога нет, а есть только устав и старшина.

Артём сидел у борта, прижавшись спиной к холодной броне.

Рука, проколотая ножом, ныла тупо, но терпимо.

От осколка на предплечье тянуло чуть стянутой кожей – Эйда уже почти закрыла рану, оставив красную полоску.

Напротив него молча таращился в пол Шепелев.

На шлеме у него засохла чужая кровь, на щеке – тонкая царапина, на которую в медпункте он наверняка наплюёт.

– Эх… – выдохнул Пахом, когда броневик подпрыгнул на очередной кочке. – А я ведь думал, что в первый бой мы зайдём красиво. С песней, оркестром.

Он криво усмехнулся.

– А вышло как всегда.

– Красиво – это в кино, – буркнул Илья. – Там ещё камера вокруг кружится, на фоне закат.

Он взглянул на Артёма.

– У нас, по-моему, камера сегодня пару раз падала и истерила.

– Камера ещё нормально отработала, – подал голос Данил из комбинированной рубки: его секцию оператора отделяла перегородка, но микрофон был общий. – Вот звук – да, звук у нас явно без монтажа.

– Ты там, Панфёров, не расслабляйся, – отозвался Старший. – Сейчас в часть приедем – ещё пару часов тебе придётся слушать прекрасный голос майора.

Пахом фыркнул.

– Ну да. Разбор полётов – любимое развлечение после того, как тебя чуть не превратили в фарш.

Ворота части показались из-за поворота неожиданно рано.

Ржавые створки, свежий бетон блокпоста, знакомый силуэт часового с автоматом на груди.

В другой день вид этого всего навевал бы зевоту. Сейчас – странное чувство: будто они возвращаются не туда, откуда уехали.

Броневик притормозил, проверка, короткие команды.

Потом машина, фыркнув, въехала на территорию.

Во дворе уже стояли санитары с каталками, рядом – пара офицеров, среди них врач в белой телогрейке и женщина-психолог в форме без погон, с планшетом в руках.

– Так, бойцы, слушаем сюда, – сказал Стрелецкий, когда они по очереди вывалились из нутра машины. – Порядок такой.

Он быстро, жёстко перечислил:

– Сначала раненые – в медчасть. Это не обсуждается. Остальные – в класс, не разбредаться, оружие сдаём через оружейку. Разбор полётов будет сегодня. Спать захотите – потерпите.

Он посмотрел по лицам.

– И да, если кому сейчас сильно херово – говорите. Не героствуйте. Это не тот случай, когда геройство добавляет ума.

Никто, конечно, не шагнул вперёд.

Но медик, пробегая взглядом по роте, сам ткнул пальцем:

– Ты, – указал он на парня с дрожащими руками. – И ты. Ко мне после разбора. У вас глаза, как у кроликов на шоссе.

Парни кивнули, даже не споря.

Артём почувствовал, как на него на секунду задержался взгляд психолога.

Женщина, лет тридцати пяти, с короткими тёмными волосами и внимательными глазами. Она что-то отметила в планшете, но пока молчала.

Класс для разборов был обычный – старые парты, интерактивная доска, запах маркера и сырости.

Только сегодня воздух в нём был тяжелее.

На экране появлялись куски записи:

их выход в лес, первая атака вражеского роя, обезвреженная коробка, люк, ближний бой в коридоре.

Камера плясала, звук иногда рвался, но в целом – этого хватало, чтобы вспомнить каждый момент.

Стрелецкий, майор Рубцов, инженер, психолог – сидели впереди.

Слева – заместитель по воспитательной работе, с вечной миной: «сейчас всех научу родину любить правильно».

– Начнём, – сказал Рубцов, когда запись с началом боя повисла на экране. – Без песен и наградных.

Он ткнул пальцем в первый эпизод.

– Атака роевого оружия. Что пошло не так?

Он посмотрел в зал.

Пауза.

– Дымовые сработали, ЭМИ сработали, – осторожно сказал кто-то с заднего ряда. – Но мы… замешкались с укрытием.

– Мы, – повторил майор. – Замешкались. Давайте конкретнее.

Он перемотал кусок, где рэкшн роты был как на замедленной съёмке.

– Вон, смотри. Враг запускает рой. Команда «в укрытие» звучит через две-три секунды. Панфёров орёт – молодец. Дальше.

Он остановил картинку.

– Вот тут часть из вас почему-то решила встать и посмотреть, что это за хрень. Вместо того чтобы лечь. Лукьянов, это я на тебя смотрю.

Дмитрий опустил голову.

– Товарищ майор, я…

– Сядь, – отрезал тот. – Уже. Своё ты сегодня получил.

Он вздохнул.

– В следующий раз некоторые будут смотреть на такую штуку уже без плеча. Если вообще будут. Запомнили?

– Так точно, – ответили вяло.

– Громче, – рявкнул Стрелецкий. – Слух не потеряли ещё.

– Так точно! – откликнулись уже нормальным голосом.

Дальше разбирали всё.

Как Пахом кинул дымовую – хорошо, но на метр ближе, чем надо.

Как Сомов полез закрывать сектор, оставив открытую фланговую линию – это потом стоило ему глаза.

Как Дроздов пошёл вперёд с мулом, хотя должен был держаться чуть позади – и получил пулю.

Шепелев, которого ещё недавно считали почти ходячей проблемой, сегодня сидел, не отсвечивая.

Но в момент, когда показали, как он кислород выжимает, вытаскивая раненого под отработкой роя, Рубцов кивнул.

– Вот так надо выволакивать своих, – коротко сказал он. – Без истерик, без красивостей. Чётко и быстро. Можешь, оказывается, Шепелев.

Тот лишь хмыкнул, глаза упрямо уставившись в парту.

Когда дошло до эпизода с коробкой, на экране крупным планом показали панель с огоньками и пальцы инженера.

Слышен голос Артёма: сухой, чуть торопливый – подсказка по выключателю.

Инженер повернулся в его сторону:

– Лазарев, встань.

Тот поднялся.

– Откуда ты в этом разобрался? – спросил инженер.

Артём на долю секунды замялся, но быстро собрался.

– Товарищ лейтенант, – сказал он, – я… ну… мы в универе разбирали похожие схемы. Питание по секциям, линия обхода, автономка.

Он пожал плечами.

– Я увидел, что если оставить тот контакт, он может перейти на резервный канал. Логика такая.

В голове внутри Эйда ехидно молчала: именно она тогда бегло просканировала видимую схему и подсунула ему «логику». Но озвучивать, что ты советовался с голосом в голове, – так себе идея.

Инженер пару секунд всматривался ему в лицо.

Потом махнул рукой.

– Ладно. В любом случае, подсказка была правильной. Если бы я пошёл по стандарту – может, тоже успели бы. Может, нет.

Он перевёл взгляд на майора.

– Этот эпизод к наградным, – коротко сказал он.

У Артёма внутри всё как-то странно ёкнуло.

Рубцов кивнул, но не растёкся по древу.

– К наградным – можно, – согласился он. – Но запомним, что в другой ситуации самодеятельность тоже может убить. Сегодня вы вытащили. Завтра можете не вытащить. Это не отменяет того, что голову включать надо.

Он перевёл указку дальше.

Эпизод с люком, прыжком, очередью вниз.

– Здесь риск был высокий, – сказал капитан. – Но факт – одиночка, шедший к нашей операторской, был снят.

Он посмотрел на Артёма.

– Здесь я скажу прямо: молодец.

И тут же добавил, чтобы не расслаблялись:

– И не делайте вывод, что теперь всем можно прыгать на каждую крышку. Сначала думать, потом прыгать.

Похвалы этого дня распределялись не кучей на одного, а полосками по всем.

Отдельно отметили Данила:

как он удержал канал роя, не дал врагу перехватить управление, как вовремя предупредил о вражеском роевом залпе и выдернул их же микродронов в контратаку.

– Панфёров, – сказал Рубцов, – заодно увидел разницу между компьютерной стрелялкой и настоящими микромясорубками?

– Так точно, товарищ майор, – сухо ответил тот. – В компьютерной хотя бы запаха нет.

Психолог, всё это время молчавшая, наконец поднялась.

– Теперь моя очередь, – сказала она, чуть улыбнувшись, но без особого тепла. – Не бойтесь, кушать вас не буду.

Она посмотрела на роту.

– Формально мне положено сказать, что то, что вы сегодня пережили, – это сильный стресс, и каждый реагирует по-разному. Кто-то смеётся, кто-то злится, кто-то молчит, кто-то трясётся. Все эти реакции нормальны. Ненормально – пытаться сделать вид, что вы железные и вам плевать.

Она помолчала.

– Поэтому. Сегодня вечером, после всех процедур, ко мне по одному заглянут: Лукьянов, Сомов, те, кто был ближе всего к роевому удару, и те, кого назовут командиры. Остальные – по желанию. Я знаю, что вы сейчас дружно решите, что нам и так нормально. Но потом, через пару месяцев, начнутся сны, вспышки, крики в казарме.

Она пожала плечами.

– Это меня бесит. Я люблю спать. Поэтому приходите заранее.

По залу прошёл нервный смешок.

– Разбор закончен, – сказал Рубцов. – Через час – медосмотр тех, кого зовут, остальным – ужин и казарма. Завтра – занятия по плану.

Он уже собрался уходить, но обернулся.

– И ещё.

Майор ненадолго задержал взгляд на каждом.

– Это была ваша первая операция. Не самая тяжёлая, поверьте. Но настоящая. Вы её выдержали. Те, кто жив и может ходить, – уже не те, кто неделю назад впервые надел бронежилет. Привыкайте к этой мысли и к ответственности, которая с ней идёт.

Казарма вечером напоминала улей, в котором кто-то пролетел паяльной лампой.

Сверху – те же двухъярусные койки, те же тумбочки.

Снизу – все более натянутые лица.

Кто-то сидел на краю кровати, тупо глядя в одну точку.

Кто-то с головой ушёл в чистку оружия – привычное дело успокаивает.

Кто-то, наоборот, громко шутил, перебарщивая, как человек, который оглох от собственного страха и теперь пытается перекричать тишину.

– Слышь, Пахом, – Данил, лежа на своей койке, уставился в потолок, – как думаешь, там, наверху, есть какой-нибудь бог роевых технологий?

Пахом, смазывая затвор, хмыкнул.

– Если и есть, то он точно не про нас. – Он скривился. – Хотя… может, мы для него как муравьи в банке. Бросил туда пару дронов и смотрит, кто выживет.

– Оптимистично, – заметил Илья. – Особенно перед сном.

– С позитивом надо смотреть на вещи, – философски сказал Пахом. – Иначе с ума сойдёшь.

Лукьянов лежал, глядя в потолок. Руку, живую, он прижимал к груди. Вторую, перебинтованную, уложили на подушку. Лицо было серым, но в глазах горел какой-то злой огонёк.

– Я же, сука, говорил, что хочу красиво… – начал он.

– Возвращайся сначала домой, – перебил его Артём, устроившись на своей нижней койке. – А потом уже будешь выбирать, как красиво.

Он помолчал.

– Иди к психологу, Дим. Серьёзно. Она не так страшна, как кажется.

– Ты что, уже записался? – удивился кто-то.

– Нет, – честно сказал Артём. – Но думаю об этом.

Эйда внутри отреагировала:

Психологическая разгрузка снижает вероятность долговременных нарушений. Рекомендую.

Рекомендатель нашёлся, – мысленно буркнул он. – Ты сама мне мозги перепаиваешь по ночам, и ещё переживаешь за их сохранность.

– Ты вообще стал странный после леса, – заметил Данил. – Сначала драки на выпускном, теперь по люкам прыгаешь, коробки обезоруживаешь… Может, тебя там ночью инопланетяне подписали на премиум-подписку?

– Тебя тоже забрать? – спокойно спросил Артём.

– Не, – Панфёров поднял руки. – Я старый добрый смертный человек, судя по всему. Мне ещё внукам рассказывать, как я в бронемультике сидел.

Он перевёл взгляд на своих ботинки.

– Тём, – уже тише сказал он, – спасибо, что до люка добежал.

Он замялся.

– Если бы он к нам вышел… я ж там один с железками сижу. Захоти он – и всё, оператор Панфёров превратился бы в фарш.

– Ты мне ещё цветы пришли, – сказал Артём. – На гражданке. В часть не надо, тут не оценят.

– На гражданке я тебе пришлю налоговую, – буркнул тот. – Чтобы тебе не скучно было.

Прошло несколько месяцев.

Сначала казалось, что каждый день после операции будет таким же острым, как те первые сутки.

Но армия умела шлифовать острые углы – уставом, режимом, работой.

Утренние подъемы, физо, стрельбы, занятия в тренажёрах, новые сценарии в VR – где они снова и снова проигрывали различные варианты засады, работы с роем, взаимодействия с БОТами.

Иногда их роту гоняли на охрану периметра, иногда – на короткие выходы в поле, где ничего не происходило, кроме дождя и грязи.

Пахом сочинял теории заговора о том, как высшее руководство специально чередует ад и рутину, чтобы солдаты не привыкли ни к тому ни к другому.

Лукьянов за это время научился работать одной рукой лучше, чем некоторые двумя – Эйда периодически подмечала у Артёма, как тот адаптируется чисто человеческими силами: переучивает хват, меняет стойку.

Сомову поставили протез глаза – грубоватый, но рабочий.

Он теперь шутил, что видит мир в два раза честнее.

Дроздова не стало.

О нём говорили мало.

Сначала – часто, с горечью. Потом всё реже.

Но его койка ещё долго оставалась пустой, и каждый раз, проходя мимо, кто-то автоматически останавливался взглядом.

Артём за эти месяцы как будто чуть вытянулся, стал суше.

Челюсть окрепла, в движениях прибавилось той экономной плавности, которая появляется у людей, постоянно работающих на грани силы и усталости.

Выносливость, поднятая Эйдой, позволяла ему бегать кроссы и марш-броски так, как остальные только матерились.

Резерв помогал в самые тяжёлые участки, когда нужно было добежать, доползти, дотянуть.

Боевой анализ включался на полигоне и в VR автоматически: стоило ему увидеть чужую стойку, хват оружия, – мозг тут же докручивал, откуда придёт удар, и как человек будет двигаться.

Он старался не светить этим слишком явно.

Мир не любит аномалии.

Да и сам он не горел желанием превратиться в цирковую обезьяну.

И вот как-то вечером, после очередного дня, расписанного по минутам, Старший зашёл в казарму с выражением лица, которое означало: сейчас будет что-то необычное.

– Так, детский сад, – сказал он, – хорош новостную ленту додумывать. Сейчас у вас будет праздник души.

Он поднял руку, держа бумагу.

– Командование выделило вам окно связи. Полчаса.

По казарме прошёл гул.

– Не орать, – тут же добавил он. – Поясняю для тех, кому в туалет без объяснений страшно.

Он развернул листок.

– Сегодня у нас десятый месяц вашей красочной службы. Поздравляю. До конца весёлого аттракциона под названием «спецподготовка срочников» осталось пять месяцев.

Кто-то тихо свистнул.

– В связи с тем, что вы пока ещё живы и даже кое-что умеете, родина решила позволить вам позвонить тем, кто вас сюда изначально не отпускал.

Смешки.

– Связь через узел части, по спискам, по десять минут на нос. Без мата в трубку и попыток сообщить мировые секреты. Разговоры могут писаться.

Он кивнул.

– Очередь будет по взводам. Наш взвод – второй. Готовьте, как вы там говорите, свои драматические монологи.

– Ты слышал? – Данил подпрыгнул на месте, как ребёнок. – Я мать хоть голосом услышу, а не только по воображению.

– Она тебя сожрёт, – мрачно заметил Пахом. – За то, что ты сюда полез.

– Пусть, – Панфёров усмехнулся. – Зато не будет думать, что я уже корм для червей.

Артём почувствовал, как внутри всё сжалось в маленький болезненный ком.

Десять минут.

Семья.

Мать, отец, Егор… Марина.

Он понял, насколько соскучился, только когда представил, как услышит их голоса.

Узел связи находился в отдельном здании – бывшем клубе, теперь наполовину забитом серверными стойками.

В одной из комнат, где раньше, наверное, висели плакаты и крутили кино, теперь стояли четыре кабины с жёлтыми телефонами и по одному стулу напротив каждого. На стене – табличка: «разговор не более 10 минут».

Рядом сидел прапорщик с журналом, как цербер.

– Лазарев! – крикнул он. – Первый!

Артём вошёл в кабину, закрыл дверцу, взял трубку.

Звук в ухе был пока пустым, лишь слабое шипение.

– Номер? – спросил прапор из приоткрытой двери.

Артём продиктовал мобильный матери, тот самый, который знал наизусть с детства.

Прапор набрал, что-то нажал, на экране загорелись индикаторы соединения.

– Пошла, – буркнул он. – Как пикап не ломай, матом не орите.

Дверь закрылась плотнее.

Гудки.

Сердце колотилось так, будто сейчас опять рой вылетит из щели.

Потом – щелчок, и знакомый голос:

– Алло?

Ольга.

Уставшая, с чуть хрипловатой интонацией, но такая родная, что у него на секунду свело горло.

– Мам… это я, – сказал он.

Пауза – короткая, как вдох.

– Артём? – голос резко ожил. – Тёма?..

– Я.

И всё – лавина.

– Ты где? Как ты? Почему раньше не звонил? Что там у вас происходит? Я только и слышу новости, что там то подорвали, там то обстреляли…

Слова сыпались, как из сорвавшегося мешка.

Он закрыл глаза, улыбнулся одними губами.

– Мам, мам, постой… – сказал он. – У нас сначала было не до этого. Сейчас дали возможность, вот звоню.

– Не до этого, – подхватил второй, более низкий голос. Николай явно стоял рядом с Ольгой, просто взял трубку ближе к себе. – Здравствуй, сын.

Он произнёс спокойно, но за этим спокойствием слышалось напряжение.

– Привет, пап, – ответил Артём.

– Ты жив – и это уже хорошо, – сказал Николай. – Всё остальное будем обсуждать, когда вернёшься.

– Вернётся… – Ольга тут же вспыхнула. – Ты вообще в курсе, куда он полез? Спецподготовка, операции…

Она сорвалась на крик.

– Артём, ты нормальный вообще? Мы что с отцом тебе говорили? Отслужил бы год в какой-нибудь тыловой части, вернулся… А ты…

Голос дрогнул.

– Мне соседи говорят: твой-то, Ольга, теперь герой, натовцев гоняет. Мне это зачем? Мне не герой нужен, мне сын живой нужен!

Он почувствовал, как у него внутри что-то сжимается и сразу растягивается – чувство вины и какая-то тихая, упрямая нотка.

– Мам, – сказал он мягче, чем ожидал от себя. – Если бы я остался в обычной части, разве было бы спокойнее? Мы сейчас в такое время живём… там тоже не факт, что сидел бы картошку чистил.

Он помолчал, подбирая слова.

– А так… у нас хорошая подготовка. Сильная. Оборудование, техника. Нас не кидают просто так.

«Ну да, – ехидно заметила внутри Эйда. – Совсем не кидают».

– Ты уже в операции участвовал, – Ольга, похоже, не собиралась отпускать. – Нам сказали… твой отец, когда разговор был с военкоматом, ему намекнули, что ваш батальон уже выходил… Тёма, ты что себе думаешь? Ты…

Она сорвалась.

Сквозь её слова пробился голос Николая:

– Оля, дай ему сказать.

Небольшая пауза.

– Ладно, – выдохнула она. – Говори. Опровергай. Скажи, что это была тренировка.

Он тихо рассмеялся.

– Нет, тренировка не была. Но это… – он поискал формулировку, которая не будет звучать как откровенная ложь и в то же время не добавит ей седых волос. – Это была операция под контролем. Нас вели, нас прикрывали, техника работала хорошо.

Перед глазами тут же вспыхнуло тело Дроздова. Он стиснул зубы.

– Мам, я жив. Целый. Немного поцарапан. Всё в порядке.

«Немного» – нож в руке, осколок в предплечье, царапина на щеке, ночные картинки с роями. Мелочи.

– Немного… – повторила она. – Это ты так думаешь.

Она выдохнула.

– Сын, ты сам выбрал эту подготовку. Да? Сам?

– Да, – он не стал юлить. – Сам.

Краем сознания почувствовал, как напрягся отец.

– Знаю, что вы недовольны, – добавил он. – Но… тут, как ни крути, лучше быть готовым, чем стоять с лопатой, когда по тебе стреляют.

Он чуть усмехнулся.

– И потом, ты же сама говорила: если уж куда-то вляпываться, то так, чтобы потом была польза. После этой подготовки мне обещали хорошие льготы, специальности. На гражданке это тоже пригодится.

– На гражданке… – Ольга тяжело вздохнула. – Чтобы до гражданки дожить, Тёма.

– Доживу, – тихо сказал он. – У меня слишком много причин вернуться.

Он попытался перевести разговор.

– Как вы там? Что в больнице? Как Егор? Где Марина? Она в Питере сейчас или снова по своим художкам ездит?

– Егор… – голос отца стал чуть мягче. – Сам скажет. Сейчас, секунду.

Послышалось шуршание, кто-то забрал трубку.

– Тёма! – раздался знакомый, чуть хрипловатый голос брата. В нём было и радость, и столько нервного напряжения, что у Артёма на секунду защипало глаза. – Слышь, ну ты даёшь. Мы тут новости смотрим, там что-нибудь взорвётся – мама сразу: «Это там, где наш?»

Он фыркнул.

– Я ей говорю: да он вообще в штабе чай пьёт. А сам сижу и думаю: лишь бы правда в штабе.

– Я чай не люблю, – сказал Артём. – Я им нервы пью.

Егор рассмеялся.

– Рассказывай давай, – засыпал он сразу, – как там твои роботы эти, БОТы, рои? Я тут в новостях видел, как по полигону железяка бегает, как собака, и стреляет. У вас такие есть?

Прапор, сидящий где-то в коридоре, понятно, всё слышал и наверняка отметил слово роботы у себя в мозгу, но пока молчал.

– Есть, – честно ответил Артём. – Только они не бегают, как в роликах, а чаще ломаются, как наши старые жигули. Но иногда делают полезные вещи.

Он чуть улыбнулся.

– А микророй на картинке выглядел бы красиво. Вживую – так себе. Лучше бы ты его только в играх видел.

– Ну ты живой – и ладно, – Егор шумно выдохнул. – Я тут учусь, как обещал. Поступил на программиста, короче. Не зря ты мне когда-то комп собирал.

Он похвастался.

– У нас там практики, вся хрень. Я всё думаю: вот вы там с железом по-военному, а я тут буду с железом по-своему. Может, когда вернёшься, сделаем что-нибудь нормальное. Не военное.

Он осёкся.

– Ты только, блин, вернись. Хорош?

– Вернусь, – повторил Артём, чувствуя, что и сам уже верит в эту фразу как в заклинание. – Мы же договаривались: ты становишься нормальным айтишником, я – кем-нибудь не совсем дураком, покупаем родителям дом. Не бросать же план.

Егор молчал пару секунд.

– Деревянный ты, – сказали они почти одновременно, и оба рассмеялись.

– Ладно, – Егор закашлялся, – мамка тут сейчас опять в слёзы уйдёт, я ей трубку верну. Марина, кстати, у подруги в Екате. Она тоже хочет с тобой поговорить, но там связь иногда обрывается. Может не успеть.

Он понизил голос.

– Если вдруг не успеет – я ей потом дам послушать запись. Тут вроде как обещали…

Пошуршало, трубку снова взяла мать.

– Времени мало, – сказала она уже спокойнее. – Не буду тебе мозг выносить. Просто знай: мы не рады твоему выбору, но это ничего не меняет. Ты – наш. И мы тебя ждём. Каждый день.

Голос дрогнул.

– И если ты там будешь лезть в каждую дырку… я приеду и сама тебя оттуда вытащу, понял?

– Понял, – тихо сказал он. – Люблю вас.

– Мы тоже, – сначала сказала она. Потом добавила, упрямо: – И не смей это забывать.

Трубка щёлкнула.

Связь оборвалась.

Он ещё пару секунд держал трубку у уха, слушая пустоту.

– Время, Лазарев, – сказал прапор, приоткрыв дверь. – Десять минут прошли. Не ты один тут с семьёй соскучился.

– Уже иду, – он опустил трубку, вышел.

За дверями узла связи стояла очередь – как в поликлинике, только лица не унылые, а измученные.

Кто-то, выйдя из кабины, улыбался – пусть вымученно, но хоть как-то.

Кто-то наоборот, шёл, уткнувшись глазами в пол, стиснув зубы после криков в трубке.

Данил сидел на ступеньке, ёрзал.

– Ну что? – спросил он, увидев Артёма. – Как там твой родительский комитет?

Артём устало улыбнулся.

– Мама меня чуть не убила по телефону. Отец решил подождать до возвращения. Егор выделил мне два лайка и одну подписку.

Он сел рядом.

– Твои?

– Ой… – Данил закатил глаза. – Мама сначала ревела, потом ругалась, потом опять ревела. Сказала, что если я ещё раз подпишусь на что-то «специальное», она меня выпишет из наследства, а квартиру отдаст коту.

Он фыркнул.

– Батя молчал почти всю дорогу, только в конце сказал: «Не геройствуй там. Герои обычно под памятниками лежат».

Он пожал плечами.

– Я ему доверяю. Он старый циник.

Он вдруг посерьёзнел.

– Слушай, Тём… они же там реально переживают. Я по голосу слышу. А мы им тут врали про «одну единственную операцию»…

– Ну а что им говорить? – вздохнул Артём. – Что нас ещё, как минимум, пару раз туда отправят?