Текст книги "Звезда Нибелии (СИ)"

Автор книги: Ива Арлейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Прикоснуться к божественному, чтобы почерпнуть сил и вновь поверить в то, что боги на его стороне.

Гвирн запустил руку в стопку пергаментов, в которой оставил свиток. Но пошарив, не обнаружил манускрипта. Гвирн нахмурился: он был уверен, что спрятал свиток именно здесь. Он стал искать рядом, в соседних стопках и даже на других полках, но свитка Амальрис не было.

Гвирн ощутил, как струйка холодного, словно кожа змеи, пота, поползла между лопаток. Как? Этого просто не может быть!

Он снова кинулся к первой полке, выхватывая желтые пергаменты один за другим. И бегло просматривая, чтобы убедиться, что ничего не пропустил, кидал прямо на пол. Он раскрывал свиток за свитком, эту стопку и соседнюю. Он топтал хрупкие пергаменты, жалобно хрустевшие под ногами. Он ничего не понимал. Удушливая волна паники накрыла с головой.

Гвирн просмотрел все свитки Амальрис и даже богов, соседствовавших с ней на старых полках. Он обошел стеллаж кругом, заглянул за него и на соседние. Он переворошил все, что здесь было, перепроверил каждый сантиметр и каждый манускрипт, до тех пор, пока не удостоверился: его здесь нет.

Гвирн сполз на пол, хватаясь за голову. Комкая такие хрупкие и такие ценные пергаменты, как будто они были не более чем мусором. Как это могло произойти? Как он мог такое допустить?

Самый ценный свиток во всем городе, свиток, который, возможно, определит, кто станет великим правителем Утегата, сможет провести народ через смутное время – пропал. И Гвирн понятия не имел, кто забрал его.

Глава 7. Шкатулка

Под плотно сомкнутыми веками расплывались ярко красные круги. Она плыла по воде – горячей, тяжелой, обволакивающей тело, словно внутриутробные воды – младенца. Вода тоже была красной. Волны подхватывали и раскачивали ее, как мать раскачивает на руках дитя. Она не боролась – не было ни сил, ни желания. Она полностью отдалась мягким прикосновениям волн, то погружаясь в них глубже, то всплывая на поверхность.

Она хотела пить. Но когда попробовала воду на вкус, она оказалась соленой. Она закашлялась, выплевывая соленые комки из легких.

– Потерпи, почти пришли.

Голос звучал приглушенно, издалека. Но он был ей знаком. Он был чем-то твердым и надежным в мире зыбких красных волн. Она потянулась к этому голосу. Она хотела слышать его снова.

Юта приоткрыла слезящиеся глаза. Мир вокруг был настолько ослепителен, что она едва могла смотреть. Голова раскалывалась, по ней размеренно били два молота: раз, два, раз, два.

Юта захрипела, силясь что-то сказать, но вместо слов из легких снова вырвался мокрый кашель. Она с усилием поднесла к губам руку и увидела кровь.

Мир по-прежнему раскачивался. Но теперь это не были красные волны – она раскачивалась в такт шагам Корта, который нес ее на руках. Уже который день.

Юта повернула голову, чтобы посмотреть, как приближается стена. Она закрывала полнеба – огромная, неприступная. Она казалась Юте вратами Рая, закрытого для них навсегда. Стена висела перед ними, так же как и вчера, и позавчера, но не становилась ближе.

– Корт, – прошептала Юта, поворачивая голову к мужчине.

Она видела его заросший черной щетиной подбородок, темную маску лица с плотно сомкнутыми, полопавшимися до крови губами, и ярко-синие глаза, устремленные вперед.

– Тише, не говори. Скоро придем, – сказал Корт.

Его голос звучал как иссохший от солнца и времени лист бумаги – такой же шершавый и хрупкий.

Юта повиновалась и закрыла глаза, тут же подхваченная теплыми красными волнами. А когда снова открыла их, то обнаружила, что мир больше не плывет и не раскачивается. Мир остановился, и вместе с этим пропала стена, последние несколько дней указывавшая им направление, как спасительный маяк для мелкого суденышка, попавшего в шторм в открытом море.

Юта ничего не понимала. Она забеспокоилась, ерзая на месте. Она полулежала на песке, ее лопатки упирались во что-то твердое и прохладное. Юта подняла голову, и увидела нависшую над ней стену. Она сидела под ней, чувствуя, как гладкий камень ласкает горячую взмокшую кожу. Юта провела по камню рукой и посмотрела по сторонам.

Стена высилась над ней гранитной скалой, настолько высокая, что со своего места Юта не видела верха. Направо и налево тянулась та же серая каменная лента, уводя взгляд вдаль, теряясь в бесконечной пустыне, подернутая легкой рябью от соприкосновения горячего воздуха и холодного камня.

Юта покрутила головой, стараясь понять, куда делся Корт. Вдалеке, приближаясь, маячила черная точка. Через десять минут точка превратилась в мужчину.

– Очнулась? Хорошо, – констатировал Корт, но в голосе не было слышно радости.

Он снял с пояса кожаную флягу и достал из поясной сумки лоскут ткани. Вынув пробку, Корт осторожно смочил ткань водой, запрокидывая флягу кверху дном – это были последние капли оставшейся воды. Корт поднес тряпицу к губам Юты и аккуратно обтер. Девушка улыбнулась. Она была благодарна Корту за все, что он сделал.

В пустыне жизни их обоих полностью зависели от него, и он не подвел. Но здесь, у стен города, Корт был бессилен. На границе пустыни и города заканчивались его возможности. Теперь им оставалось только ждать. Если ворота не откроются, очень скоро они погибнут. Корт и Юта оба это знали.

Юта бы и так не смогла выжить без него. Глупо было думать, что она могла бы совершить этот переход с кем-то другим, что у кого-то другого хватило бы сил, выдержки, умений и знаний, чтобы провести ее. Если бы не Корт, она уже несколько раз была бы мертва. И не только от жажды, солнечного удара, бессилия и страха.

На второй же день, когда они еще перебирались через горы, Юта неосторожно потревожила змеиную нору на склоне. Из узкой норы выполз желто-серый жнец – одна из самых ядовитых змей в пустыне. Жнец застыл в шаге перед замершей девушкой, напряженно шипя, готовый броситься на нее, чтобы впиться смертельно ядовитыми клыками.

Пока Юта замерла на месте, от страха ничего не соображая, Корт среагировал. Он прыгнул, сбив ее с ног, и они покатились по склону вниз, больно ударяясь о камни и потянув за собой небольшой оползень. Когда Юта опомнилась, она была вся засыпана песком, тело болело и саднило от синяков, зато она оказалась так далеко от жнеца, как было возможно.

Когда она неуклюже благодарила Корта за спасение, он только посмеялся, назвав это «боевым крещением». И вскоре Юта осознала, что то маленькое происшествие и правда было лишь крещением младенца, только пришедшего в мир, который еще ничего не видел и не знает.

Пески не раз и не два покушались на их жизни за одиннадцать дней перехода. И если бы не знания Корта, одна из этих попыток точно увенчалась бы успехом.

Пожалуй, ближе всего к этому Юта была, когда на шестой день ее укусил скорпион. Его укус смертелен, и она решила, что ей пришел конец. У нее быстро начался жар, голова кружилась, все расплывалось, как будто вот-вот потеряешь сознание. И тогда Корт сделал что-то странное.

Он вытащил нож и порезал свою руку, рассекая пополам одну из татуировок наури. Мир виделся Юте как в тумане, яд быстро распространялся по организму. Может, поэтому она не сопротивлялась, когда Корт поднес нож к ее руке. Он сделал быстрый длинный надрез, кровь потекла из него тонкими ручейками, капая на песок.

Предплечье Корта тоже было в крови. Он обхватил руку Юты своей, соединяя порезы. Юта наблюдала, как их кровь смешивалась, текла по рукам, обильно проливаясь на песок. Жадный песок тут же пил ее без остатка, а ветер стирал следы. Потом Юта потеряла сознание.

Когда она очнулась в импровизированном ложе под барханом, Корт сидел к ней спиной. На нем не было хилта – он был растянут над головой Юты, как навес, скрывающий от лучей стоящего высоко в небе Тауриса. Юта не знала, чему удивляться больше – тому, что Корт проделывал с крупной песчаной ящерицей, скобля ее кожу ножом, который потом аккуратно вытирал о край плоской миски, или тому, что была жива.

– Что ты делаешь? – спросила Юта, глядя на мужчину, без всякого неудобства сидевшего под прямыми лучами Тауриса, будто под обычной лампой.

– Лекарство, – коротко пояснил Корт. – Ты не умерла от яда, но твое тело еще отравлено. Это поможет.

– Кстати об этом. Почему … я не умерла? – как-то неуверенно спросила Юта и посмотрела на свою руку. Она была замотана тряпкой в том месте, где Корт сделал надрез. Значит, не приснилось.

– Это моя кровь. Она стала для тебя противоядием, – объяснил Корт, облизывая палец, которым только что снял остатки слизи с ножа.

Юта сглотнула.

– Как это?

– Когда-то давно меня укусил скорпион. Еще когда мы блуждали по пустыне с Утагиру. Я несколько дней провалялся в горячке. Не изжарился под солнцем только потому, что Утагиру не отходил от меня ни на шаг. Лежал на мне, закрывая своей шерстью и зализывал укус. Не знаю, почему, но мой организм как-то поборол яд. А значит, в моей крови есть к нему иммунные клетки.

Корт залил слизь, собранную с кожи ящерицы, водой. Тщательно размешал и принес Юте, опустившись перед ней на корточки.

– Пей. Это поможет.

Юта посмотрела на ящерицу, валяющуюся рядом.

– Не бойся, остальное тоже не пропадет. Мясо я завялю, а кровь солью. До завтрашнего дня нам придется остаться здесь.

Корт поднес к ее губам «лекарство», а Юта гадала, то ли он шутит над ней, пытаясь приподнять настроение, то ли говорит всерьез.

Теперь она смотрела на профиль Корта, сидящего рядом с ней под стеной, думая о том, не были ли все эти усилия напрасны.

Вдруг Корт резко вскочил, словно подброшенный в воздух пружиной. Он схватил ничего не понимающую Юту и закинул на плечо, как куль с картошкой. Она видела перед собой только спину Корта и песок, шуршащий под его ногами. А потом песок сменился асфальтом.

– Боже! Что с ней?! – голос был до боли знакомым, обеспокоенным и насмешливым одновременно. На всем свете он мог принадлежать только одному человеку – Кирли Коул.

«Со мной все в порядке», – хотела ответить Юта, ворочаясь у Корта на плече.

– У нее солнечный удар, она сильно обгорела и обезвожена, – ответил Корт, снимая Юту с плеча и снова беря на руки, чтобы не привлекать излишнего внимания.

– Давай, иди за мной. Я отведу вас в безопасное место, – без лишних расспросов властно скомандовала Кирли.

Юта хотела сказать, что сама может идти, но в руках Корта было так уютно и надежно. Так что она не стала ничего говорить, мягко погружаясь в дрему. Когда она уже проваливалась в забытье, на ее растрескавшихся губах проступила бледная улыбка.

***

Дверь с шуршащим звуком открылась внутрь, таща что-то за собой по полу. Юта посмотрела вниз и увидела неразобранную почту. Руки машинально собрали с пола конверты – сперва шли квитанции на оплату счетов, затем предупреждения об отключении воды и электроэнергии, письмо от муниципалитета о том, что она должна подтвердить договор аренды, в противном случае государство заберет квартиру.

Среди конвертов и рекламных объявлений нашлась рукописная записка от Ленни. Взгляд зацепил слова, написанные крупным шрифтом со множеством вопросительных и восклицательных знаков: «Куда ты пропала?! С тобой все в порядке???!!».

Юта положила конверты на сушилку, за неимением другого места стоявшую в коридоре, так, как будто собиралась просмотреть их позже. Прежде чем шагнуть в гостиную, она неуверенно обернулась.

Корт прикрыл за собой дверь. Его лицо и фигура были напряжены, он внимательно прислушивался к звукам. Правая рука была заведена за спину, где, как знала Юта, под одеждой прятался чехол с охотничьим ножом – одним из тех, что предназначались для метания.

Постояв минуту в темном коридоре, мужчина кивнул, и Юта вошла в гостиную. Все осталось в точности так же, как когда она была здесь в последний раз.

В квартире царит беспорядок, кажется, каждая вещь находится не на своем месте. На полу негде ступить из-за битого стекла от настольной лампы и стакана, смахнутого со столика рядом с креслом. Журналы и подшивки газет со статьями Юты валяются вперемежку с мятой одеждой и горшками с засохшими цветами.

У Юты сжалось сердце при виде того, что сотворили с ее квартирой: как будто целью людей, побывавших здесь, было не найти кого-то, а устроить как можно больший хаос, с тем чтобы внушить страх и указать на ее место.

Но сквозь нагромождение сваленных в центре гостиной выпотрошенных ящиков, диванных подушек, покрывшихся пылью книг по астрономии и осколков битого стекла она все еще видела то единственное место в мире, где всегда тепло и уютно, где тебя ждут люди, которые любят, где можно спрятаться от невзгод и бед, которые непременно обойдут это место стороной – она видела дом.

Юта перевела взгляд на свой рабочий стол, за которым было проведено столько бессонных ночей и выпито столько чашек кофе, что хватило бы утопить целую флотилию. Столешница была пуста – все бумаги Юты свалены на полу, а монитор компьютера варварски разбит, зияя черным провалом, как будто из него только что вылупился «чужой».

Юта сделала осторожный шажок в гостиную, как будто пересекая невидимую черту. Ступив внутрь, она перестала быть посторонним наблюдателем, словно подсматривающим за чужой жизнью сквозь замочную скважину. Она снова стала частью мира, в котором жила так долго и который теперь безвозвратно разрушен.

Юта знала: когда она пересечет эту черту, для нее уже не будет пути назад.

Не глядя под ноги, запинаясь о разбросанные на полу вещи, Юта прошла в центр гостиной, растерянно осматриваясь по сторонам, как будто забыла что-то очень важное, но никак не могла вспомнить, что.

Ей показалось, боковым зрением она увидела силуэт. Силуэт мужчины, который, согнувшись в три погибели, сидел на табуретке возле письменного стола. Монитор его компьютера был включен, мигая таблицами и формулами. На столе лежали чертежи и вырванные из блокнота листы со сложными расчетами, а подо всем – огромная карта звездного неба, свисавшая одним краем со стола.

Мужчина рылся в стопке бумаг и невесть откуда взявшихся здесь чеках на обед из университетской столовой, пока не нашел огрызок карандаша, сточенного настолько, что едва можно было удержать в пальцах. Мужчина поправил сползшие на край носа очки и записал очередную формулу на оборотной стороне чека.

Юта улыбнулась при виде него. Она потянулась к силуэту, но он выскользнул из ее рук, растворившись в неподвижном воздухе, как тень растворяется под прямыми лучами солнца.

Корт стоял позади Юты в коридоре. Он не хотел мешать девушке предаваться воспоминаниям, слишком хорошо понимая, что иногда человеку нужно остаться с ними наедине.

Юта неуверенно застыла посередине комнаты, как будто не знала, что делать дальше. Её тонкий силуэт обтекали потоки солнечного света, льющегося через неплотно прикрытую бежевую занавеску. Солнечный зайчик, отскочив от зеркала, запутался в каштановых волосах, завязанных в небрежный «хвост».

Она казалась призраком, возвратившимся в дом, в котором когда-то жила. Но вместо привычного домашнего уюта встретившим лишь запустение и одиночество. Время безвозвратно утекло сквозь ее невесомые прозрачные пальцы, его уже не вернуть, и теперь призраку остается лишь бродить среди развалин своей былой жизни, тихо плача под звуки воды, капающей из недокрученного крана.

Юта протянула руку, словно хотела дотянуться до чего-то, видимого только ей, но остановилась, не закончив движения. Её маленькая узкая рука опустилась вниз, медленно сжимаясь в кулак.

– Это должна была быть я. Я должна была быть на его месте.

Она говорила сама с собой, будто забыла, что Корт тоже находится здесь. Сперва тихо и даже как-то пугающе отстраненно. Но постепенно её голос обрел силу, прорываясь истеричными нотками, пока Юта не начала кричать.

– Это все моя вина! Я должна была быть на его месте! Почему это случилось именно со мной?! В чем я виновата?!

Корт боялся, что этот момент может настать. Стеклянный колпак, под которым она все это время держала свои чувства, дал трещину, а затем разлетелся вдребезги. Но у каждого свой способ пережить потерю близкого человека.

Корт нашел утешение в совершении одного и того же ежегодного ритуала. Целый год он живет, не позволяя себе думать о том, что произошло шестнадцать лет назад. Пряча свои истинные эмоции, старательно отводя взгляд от себя самого. Но в один единственный день в году – день смерти Энрига – он позволяет себе помнить, позволяет скорбеть. Он говорит с другом так, словно тот все еще жив и может его слышать. Наверное, со стороны это похоже на то, будто он сошел с ума.

Так что не ему судить Юту. Если ей нужно плакать и кричать, крушить все вокруг – пусть, он не собирался ее останавливать. Он лишь хотел дать ей понять, что она не обязана проходить через этот кошмар одна. Потому что он тоже через него прошел и знает, что это такое.

Корт подошел к Юте, чтобы напомнить, что он рядом и никуда не собирается уходить. Но когда он коснулся ее руки, она посмотрела на него так, будто не узнавала. Она с силой оттолкнула Корта, покачнувшись при этом, как будто ее не держали ноги. А в следующую секунду осела на пол, как механическая кукла на шарнирах, у которой внезапно кончился завод.

Упав, Юта уже не пыталась подняться. Она поранила руку об один из осколков, во множестве валявшихся на полу. Но она не замечала этого. Неловко сидя на полу, она обхватила себя руками, как будто пыталась удержать. На кофте остались кровавые следы.

– Юта, у тебя кровь, – негромко окликнул девушку Корт, стоявший в шаге от нее.

Она никак не отреагировала.

– Ты поранилась.

Он подошел и опустился на колени рядом с ней. Юта снова не отреагировала на его приближение. Она смотрела перед собой, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону и бормоча что-то, как умалишенная.

Корт не мог смотреть на нее без боли. Всегда такая стойкая и непоколебимая, она в точности знала, чего хочет, и шла к своей цели, несмотря ни на какие преграды. Имея на своей стороне лишь идеализм и упрямство, которого хватило бы на десятерых, эта совсем еще юная девушка сумела совершить невозможное.

Корт был единственным изгоем почти за целое столетие, сумевшим добраться от Вечного Города до подземного города атлургов. Но Юта первой за всю историю обоих народов сумела проделать обратный путь. И теперь при виде нее, такой потерянной и жалкой, его сердце разбивалось на части.

Может, именно поэтому ему самому никогда и не приходила в голову мысль вернуться – он понимал, что если однажды город отверг тебя, то возвращаться уже некуда.

Корт обнял Юту за плечи, в то время как она продолжала раскачиваться. Он прижимал ее к груди так сильно, как только мог, пока она дрожала. Он гладил ее по растрепавшимся волосам и шептал, что все будет хорошо до тех пор, пока она не стихла. Его рубашка пропиталась её слезами и кровью из пораненной ладони.

Постепенно Юта успокоилась, обмякнув в его руках. Некоторое время она не шевелилась, Корт только чувствовал на своей коже ее тяжелое горячее дыхание через промокшую от слез рубашку. Потом Юта медленно отстранилась.

Корт неохотно отпустил ее, не уверенный в том, что приступ не повторится. Но, кажется, Юта уже взяла себя в руки. Не глядя на Корта, она вытерла слезы и только тогда заметила, что поранилась. Переведя взгляд на рубашку Корта, Юта смущенно пробормотала:

– Прости, я испортила твою рубашку. Я посмотрю, во что тебе переодеться.

Осторожно, еще не совсем уверенно, она поднялась на ноги и скрылась в боковой комнате. Наверное, ей было неловко. Но когда она вернулась в гостиную, Корт увидел, что она уже вполне овладела собой.

Непонятно, когда и как, но Юта успела привести себя в порядок: порез на ладони был заклеен пластырем, волосы собраны в пучок на затылке, испачканную кровью кофту она тоже переодела. Девушка протягивала Корту рубашку – не новую, на несколько размеров больше, но вполне приличную, небесно-голубого цвета.

Юта робко улыбнулась, виновато и как-то неуверенно глядя на Корта:

– Извини, ничего более подходящего не нашлось. Эту рубашку Бабли одевал на школьный выпускной, с тех пор он поправился еще на пару размеров.

– Перестань извиняться и давай сделаем то, за чем пришли, – ответил Корт резко, что стало неожиданностью для него самого.

Он схватил рубашку из рук Юты и скрылся в ванной, хлопнув дверью сильнее, чем рассчитывал.

Он боялся, что Юта обидится на него, но когда вышел из ванной, гостиная оказалась пуста.

Юта окликнула его из соседнего помещения. Корт толкнул дверь и вошел в небольшую светлую комнатку. Здесь царил такой же беспорядок, как и в остальном доме, но Корт безошибочно узнал комнату Юты.

Он с любопытством огляделся, воображение тут же услужливо помогло восстановить картину по разбросанным на полу и кровати, разбитым и поломанным вещам.

Это была комната занятого человека, редко появляющегося дома и оттого не слишком заботящегося о быте. Человека, увлеченного своим делом, о чем красноречиво говорил высокий открытый стеллаж с папками и подшивками газет – единственное место в комнате, где всегда соблюдался идеальный порядок. Таких людей мало заботят удобство и комфорт, они едва замечают, что их окружает, потому что у них в жизни есть нечто гораздо более ценное и важное – любимое дело, которому они посвящают свою жизнь.

Корт легко мог представить, как Юта забегает домой после двух дней, проведенных в редакции над очередной горящей статьей, только для того, чтобы по-быстрому принять душ и переодеться. Она разбрасывает вещи из платяного шкафа в поисках чего-то, еще не требующего стирки и тут же, забыв сложить вещи обратно, бежит на кухню включить кофеварку. Вернувшись в комнату, она подходит к высокому, до потолка стеллажу с книгами и папками и быстро просматривает несколько в поисках необходимых материалов.

С кухни доносится сигнал завершения работы кофемашины, и она снова несется туда, наспех засунув в сумку найденные бумаги. Обжигая губы горячим крепким кофе, она подходит к столу и широким неразборчивым почерком оставляет записку своему другу, который значил для нее так много. Взглянув на себя в небольшое зеркало в коридоре, она небрежно поправляет короткую челку, хватает с сушилки ключи и уносится из квартиры, громко хлопнув дверью.

Корт скользил взглядом через раскрытые во все комнаты двери, словно и правда следил за чьими-то передвижениями.

– Ты что-то увидел? – прозвучал совсем рядом обеспокоенный голос.

«Да, призрак девушки, которая здесь жила».

– Нет, – ответил Корт, поворачиваясь к Юте, глядя на нее так, будто узнал о ней что-то новое. Какую-то мелкую, незаметную обычным взглядом деталь, которая, однако, помогла ему лучше понять её.

– Вот. Это мамина шкатулка, о которой я вспомнила в Утегате. Одна из немногих вещей, оставшихся у меня от родителей.

На коленях у Юты стояла деревянная шкатулка. Простая, без изысков и резьбы, покрытая темным лаком, она тем не менее оставляла ощущение старины и дороговизны. Как будто тот, кто вырезал ее, сознательно отказался от витиеватых узоров и украшений драгоценными камнями в пользу добротности и надежности.

Юта держала шкатулку неуверенно и немного опасливо, как будто у нее в руках пригрелась спящая ядовитая змея, и она боялась сделать неосторожное движение, чтобы не разбудить её. Девушка еще не открывала шкатулку, она просто сидела и смотрела на нее с печалью и странным испугом в больших серо-зеленых глазах.

– Позволь мне.

Корт присел рядом на кровать и взял шкатулку у Юты из рук. Она молча наблюдала за его действиями, как будто у не самой недоставало сил сделать то, что требовалось.

Корт повернул металлический замочек, запиравший крышку, и откинул ее. Первым, что бросилось ему в глаза, было углубление на дне шкатулки, выложенной поролоном и обитой истершимся от времени бархатом. Углубление пустовало, но его форма в точности повторяла форму свитка, словно шкатулка была специально изготовлена для хранения манускриптов. Корт переглянулся с Ютой, а потом заметил то, что сперва ускользнуло от его взгляда.

На внутренней стороне крышки имелась надпись, вырезанная в темном дереве. Корт прочел ее два раза и бережно провел пальцами по причудливым витиеватым символам.

Юта ничего не спрашивала, словно и так уже все поняла. Она не ошиблась: надпись на шкатулке, принадлежавшей ее матери, была сделана на наури.

– Здесь сказано, – проговорил Корт внезапно охрипшим голосом, – «Ат ла раним – санум реглат, ат ла атлурн – санум ассари». Что переводится, как: «Удел мужчин – проливать кровь, удел женщин – проливать слезы».

Корт потрясенно умолк. Юта первая нарушила зыбкую тишину, в которую погрузилась квартира, как будто слова, прозвучавшие на древнем, мертвом языке, были заклинанием, заставляющим произнесшего его человека хранить обет вечного молчания, дабы сберечь тайну загадочных строк.

– Что это значит? – тихонько спросила Юта, как будто звуки наури еще звучали над ними.

– Я не уверен, но я по-моему видел эту фразу где-то в манускриптах Амальрис.

– Как думаешь, то, что здесь хранилось, могло быть пропавшими свитками?

Корт нахмурился. Это именно то, что сразу пришло ему в голову, но он не торопился озвучивать эту диковатую мысль. Однако, надо признать, что в этом что-то было – какая-то сокрытая, непонятная ему, ускользающая от осознания логика.

– Это возможно, – поколебавшись, ответил мужчина. – При условии, что твоя мать была каким-то непостижимым образом связана с народом, само существование которого считается здесь не более, чем сказкой. Я никогда не встречал упоминаний о том, что два народа вообще когда-либо пересекались, не считая изгоев из Вечного Города, которых по пальцам можно пересчитать.

– Но ведь если кому-то удавалось пересечь пустыню в одну сторону, значит, возможно, кому-то еще, кроме нас, удалось пересечь ее и в обратную. – С внезапным лихорадочным жаром воскликнула Юта. Как будто ей открылось что-то, во что она очень хотела верить.

– Теоретически это возможно, – с сомнением ответил Корт. – Но давай не забегать вперед. Пока что связь между всем этим весьма призрачна. У тебя есть кулон, оставшийся от матери, который является знаком забытой богини народа. А дома мать хранила шкатулку с надписью на языке наури, в которой, вероятно, хоть и не доказано, могли храниться какие-то свитки. При том, что из библиотеки Утегата тоже пропали свитки.

Но пока что единственная связь между всеми этими событиями – это богиня Тьмы – Амальрис, которой атлурги поклонялись столетия назад. И ты.

Корт покосился на Юту. Ее взгляд застыл на шкатулке, как будто она пыталась осмыслить сказанное, но это казалось слишком невероятным, как и всё, произошедшее с ней за последние месяцы. События развивались слишком стремительно, не давая ей возможности остановиться и подумать, осмыслить или смириться.

Наверное, она до сих пор не могла поверить, что это происходит с ней взаправду. Она говорила, двигалась и действовала смело и решительно, в соответствии с тем, чего требовала от нее ситуация. Но, возможно, в глубине души она так и не приняла эту новую свою реальностью, считая ее просто сном.

Корт знал, каково это. Ему и сейчас, по прошествии шестнадцати лет, все еще порой казалось, что он читает книгу, и настолько вжился в роль персонажа, что начал путать себя с ним, реальность с вымыслом.

И со временем это ощущение не проходило, как бы он этого ни желал. Просто грань между вымыслом и реальностью начала стираться, миры начали проникать друг в друга, медленно, но неумолимо, как столкнувшиеся галактики. И теперь, когда все смешалось, он уже не мог сказать, где же настоящий Корт, а где – всего лишь вымышленный персонаж, плод чьего-то разыгравшегося воображения.

Они оставили шкатулку в квартире, в комоде, где Юта всегда ее хранила. Корт ждал девушку в гостиной, пока она собирала кое-какие необходимые вещи. Они и так провели здесь слишком много времени, и им пора возвращаться в пустующую квартиру на окраине, которую им предложила в качестве убежища Кирли.

Корт сидел на низком, продавленном от времени кресле, когда заметил мигающий зеленый огонек на мониторе одного из двух компьютеров. Интересно, почему один компьютер зверски раскурочили, а второй не тронули и даже оставили включенным?

Корт поднялся из кресла и подошел к столу. Из чистого любопытства он нажал на кнопку включения, и монитор тут же откликнулся, услужливо замигав бегущими по черному экрану символами. Корту понадобилось время, чтобы вспомнить былые навыки и понять, что он видит.

– А чем занимался твой друг? – крикнул Корт, глядя на бегущие по монитору строки программного кода.

– А … Бабли, он учился в аспирантуре и по совместительству преподавал высшую математику в колледже. А еще увлекался астрономией. Он даже сделал крупное открытие и отправил заявку на членство в ЛАС.

– Вот как, – тихо, так, что было слышно только ему, ответил Корт.

В этом было что-то тревожащее, но Корт никак не мог понять, что. Что-то, бьющееся за самым краем сознания, не дающее покоя, словно ночной мотылек, привлеченный светом, бьющийся в стекло, но неспособный попасть внутрь.

– А почему ты спрашиваешь? – крикнула Юта, мелькнув в проеме комнаты. Не услышав ответа, она высунула голову в гостиную.

– Его компьютер… Видишь эти строки? – Корт указал рукой на монитор. – Это означает, что кто-то искал и вероятно копировал данные.

Мысли тяжело ворочались в голове, как сонные сытые боровы, не желая просыпаться, отвыкшие от подобной работы. Корт пытался расшевелить их, ударяя палкой логики по жирным лоснящимся бокам, но мысли лишь недовольно храпели, стараясь забиться подальше в темные углы.

– Может, Бабли сам это и сделал? – спросила Юта, появляясь из комнаты с пузатой сумкой, перекинутой через плечо.

– Сомневаюсь. Искали в том числе и удаленные данные, а также помещенные на виртуальных дисках и в виртуальных хранилищах. Зачем бы твоему другу делать это?

Юта скинула сумку на пол и подошла к столу.

– Действительно странно, ведь Бабли на самом деле не собирался со мной лететь. Постой-ка….

Юта опустилась на корточки и стала перебирать бумаги, валявшиеся на полу. Через несколько минут она поднялась.

– Это показалось мне странным и в прошлый раз, но с учетом всего происходившего, я не придала этому значения. – Юта тяжело вздохнула, словно на ее хрупкие плечи опустилась еще одна ноша, добавившись к и без того тяжелому бремени, которое она несла. – Чертежи и расчеты Бабли пропали. В тот раз я подумала, что он взял их с собой. Но, как и говорила, он не собирался лететь. К тому же, в тот день, в Космопорте, при нем не было даже сумки. Так куда же делись его расчеты?

– Все это странно, – откликнулся Корт. Ему казалось, что еще чуть-чуть и тот ночной мотылек сумеет-таки пробить стекло и ворваться внутрь комнаты его разума. Но для этого ему требовалась помощь. – Кажется, нам надо еще кое-куда наведаться.