Текст книги "Лучшая ученица (СИ)"
Автор книги: Ирис Мэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
Глава 8
У Гвеннет голова шла кругом. Днём снова прибыла та самая дама, которую она уже видела вчера.
Гвен ещё с утра получила записку от барона, в которой тот предупреждал о визите и указывал, что ей стоит во всём слушаться леди. Его самого она после предыдущего вечера больше не видела – господин де Триен рано отправился по делам и не завтракал дома.
Гвен терзал мучительный стыд за свою вчерашнюю выходку. Было совершенно непозволительно вот так сбегать из-за стола, даже не извинившись и не попрощавшись с гостем барона. Однако если бы она осталась, точно разрыдалась бы у всех на виду, а это уж совсем ужасно. И так все увидели, какая она никчёмная.
Легко и упоительно было представлять себе другую жизнь, прячась с книжкой на чердаке старой Адайн. Но эта ослепительная, великолепная леди одним своим появлением заставила её спуститься на землю. Гвен никогда не стать такой.
Она и так всё поняла, сразу. Мигом вспомнила и о своём ужасном платье, и о неумении себя вести. Она была чужой в этом блистательном мире господ. Ещё более чужой, чем у себя дома. Наверное, ей нигде нет места, и прав был отец, когда намеревался её утопить, когда называл дурным отродьем с порченой кровью и диким духом.
Теперь собственные мечты о другой жизни показались смешными и жалкими. Но когда эта изысканная, утончённая госпожа заговорила, Гвен захотелось провалиться сквозь землю. Слова правды, прозвучав вслух, окончательно разбили ту наивную, зыбкую сказку, которую она для себя придумала. Теперь все должны были понять, что она – пустое место, самозванка за этим столом, и совершенно не заслуживает великодушия, которое проявил к ней господин барон…
При мысли о том, что он тоже посмеётся над ней, от неё отвернётся, Гвен охватывала почти физически ощутимая боль.
Утром она с ужасом и затаённой, никак не желающей окончательно умереть надеждой ждала встречи с ним, но получила только лаконичную записку, из которой мало что можно было понять. А потом прибыла эта леди…
Наверное, всё, что происходило дальше, стоило назвать не иначе как волшебной сказкой. Вместе с леди явились портниха и белошвейка, и оказалось, что всё это ради Гвен. С неё снимали мерки, обсуждали фасоны нарядов, и сама блистательная леди указывала, что нужно пошить для Гвеннет.
«Это уже два сезона как вышло из моды…», «В таком платье она будет похожа на соломенную вдову, а не юную девушку», «Пожалуй, подойдёт. Кружев можно и поменьше, она ведь не на бал в этом собирается», «Цвета? Пожалуй, голубой и белый ей будут к лицу. И золотисто-жёлтый. Можно добавить чёрного, но в меру».
Её никто ни о чём не спрашивал, а сама Гвен даже не пыталась вмешаться в разговор.
Её раздирали противоречивые чувства. Никогда прежде она и мечтать не могла о чём-то подобном, не могла даже вообразить, что однажды сможет нарядиться, как знатная дама, и что о её гардеробе будет заботиться недосягаемая титулованная госпожа. Это казалось даже более невероятным, чем феи и эльфы из старых сказок.
И всё же Гвен отдала бы многое, чтобы никогда не видеть эту прекрасную самоуверенную медноволосую леди с чуть раскосыми зелёными глазами и завораживающими своей изысканной небрежностью манерами. Одним своим присутствием та напоминала Гвен её место, перечёркивала наивные былые мечты и заставляла понять, кем она всегда будет оставаться в глазах высокородных.
Даже помогая, леди не скрывала пренебрежения. Говорила с портнихой, с экономкой барона, но только не с Гвен. И самое ужасное – они говорили о ней. Недобро шутили и удивлялись решению господина барона. Так, словно Гвен была игрушкой или зверьком, который всё равно ничего не поймёт. Пожалуй, леди в самом деле забывала или попросту не задумывалась о том, что Гвен всё слышит. Ведь что для аристократов такие, как она? Пустое место. Иногда – забава. Человек – никогда.
– Хвала бессмертным, с этим покончено! – довольное восклицание госпожи вырвало Гвеннет из тягостных переживаний. А потом та впервые за всё время обратилась непосредственно к ней: – Что ж, начнём делать из тебя даму?
Последнее слово прозвучало с неприкрытой насмешкой. Леди точно сама не верила, что из этого что-то выйдет, и Гвен оставалось лишь гадать, почему та вообще решила ею заняться.
– Платья будут готовы не раньше, чем через неделю, – не дождавшись ответа, задумчиво продолжила леди и, поморщившись, добавила словно через силу: – Так и быть, пришлю тебе на первое время что-нибудь из своего старого. Будет немного велико, но всё же лучше, чем это.
А потом они остались наедине, и всё, что происходило до сих пор, сразу показалось Гвен безобидными приятельскими посиделками.
Леди всё же удостоила её своим вниманием и принялась забрасывать бесчисленными вопросами. Гвеннет прилежно отвечала, стараясь говорить правильно и красиво, как это делают господа, но всё равно леди лишь кривилась и презрительно фыркала.
– Фи! – только и слышала Гвен.
Изредка недовольство дополнялось коротким замечанием вроде:
– Как это скучно… Об этом не принято говорить в приличном обществе!.. Ты хочешь испортить собеседнику настроение?.. Ты ещё расскажи, как пасла гусей!
– Но вы ведь сами спрашиваете! – не выдержала Гвен, окончательно отчаявшись понять, что от неё требуется.
Она была готова к тому, что за этим последует гневная выволочка, но леди неожиданно ответила:
– Если тебя о чём-то спрашивают, это вовсе не означает, что хотят услышать ответ.
Это прозвучало так странно, что сначала Гвеннет подумала – над ней просто в очередной раз потешаются. Хороша она будет, если поверит и станет молчать, как рыба, когда к ней кто-нибудь обратится!
Леди обидно рассмеялась, глядя на её лицо.
– Ох, это невозможно! О чём только думает Рудольф? Разве можно что-то вложить в голову деревенщине?.. Не поняла меня, так? – утомлённо закатив глаза, она всё же продолжила: – Искусство светской беседы состоит в том, чтобы поддержать разговор, но при этом ничем не огорчить собеседника, не оскорбить его слух и не выставить себя в дурном или невыгодном свете. Не стоит упоминать о своих тяготах, о вещах грубых и низменных. В твоём случае лучше не распространяться о своём происхождении и в целом о жизни до Академии, хотя, конечно, именно это будет интересовать всех в первую очередь.
– Что же… Мне придётся обманывать? – видя, что леди не намеревается ничего больше добавить, робко уточнила Гвен.
– Ни в коем случае! Это ещё хуже, чем выложить всю правду.
– Но как тогда… – она совсем растерялась. – Нужно ведь что-то отвечать…
– Что хочешь! Главное, не сказать больше, чем следует. Например, можно упомянуть, что ты провела детство в провинции, но совсем не обязательно вспоминать, как именно и в какой семье. На расспросы об этом можно ответить в духе: «О, вдали от столицы царит ужасная скука, даже вспомнить не о чем» или «Что же интересного можно рассказать о детстве? Разве не у всех оно проходит одинаково?», а потом ненавязчиво перевести разговор. Можно спросить что-нибудь у собеседника. Например, подходящей темой станет обсуждение погоды, нарядов или последних событий при дворе… Хотя тут тебе нечего будет сказать. Лучше остановиться на погоде.
Гвеннет очень старалась запомнить всё, что ей говорят. Конечно, лучше было бы записать, но она видела нетерпение и растущее недовольство леди, и потому не осмелилась просить, чтобы ей дали на это время.
– Давай-ка попробуем, – произнесла леди и, не дав Гвен опомниться, заговорила так, словно они сейчас впервые увиделись. – Итак, рада знакомству. У вас необычный говор. Южный, если не ошибаюсь? Приехали к нам издалека?
Гвен вздрогнула и поникла. Она так старалась говорить правильно и до сих пор наивно полагала, что хотя бы это у неё получается.
– Да, – грустно признала она, пытаясь припомнить недавние поучения, но как назло всё вдруг вылетело из головы. – Издалека… Но в моей жизни нет ничего интересного… А погода здесь приятнее, чем на Юге, не правда ли?
Ещё до насмешливого хмыканья, послужившего ей ответом, Гвен поняла, что говорит не то и не так. В устах леди ничего не значащие размытые фразы, которые та приводила в пример, звучали с естественной небрежностью. Её неуверенный сбивчивый лепет никак не мог с этим сравниться.
– Простите… – сама не зная, за что именно извиняется, вздохнула Гвен.
– Это безнадёжно! – равнодушно подвела итог леди. – Собственно, ничего удивительного, не стоило и ждать иного.
Несмотря на то, что Гвен сознавала справедливость этих слов – а может, как раз из-за этого – в душе всколыхнулась горечь.
– Тогда… зачем вы тратите на меня время? – выпалила она, прежде чем подумала, что это наверняка недопустимая вольность.
Леди взглянула на неё по-новому, оценивающе, но не разозлилась.
– Потому что он попросил, – просто ответила она, точно зная, что Гвен сразу поймёт, о ком речь. – И для меня выгоднее проявить отзывчивость. Если бы тебе вдруг удалось добиться результата, это было бы моей заслугой. Раз такого не случится – что ж, не моя вина, я старалась. Меня в любом случае есть за что ценить, верно?
Так легко, беззаботно сделанное признание поразило Гвен. Она не могла объяснить, в чём дело, но услышанное казалось неправильным, нечестным. Однако же леди совсем не была смущена и нисколько не беспокоилась, что их разговор станет кому-то известен.
– Вы… его любите? – замирая от собственного нахальства, не удержалась она от нового вопроса.
– Люблю? – леди посмотрела так снисходительно, словно Гвен призналась ей, что верит в эльфов, или сообщила, что у неё имеется покровительница-фея. – Пожалуй, что и люблю. Но это не твоё дело.
– Простите… – опомнившись, повинилась Гвеннет, на что леди лишь недовольно поморщилась.
– Прекрати извиняться по каждому поводу. И если не хочешь, чтобы на тебя смотрели, как на деревенскую девку – не веди себя, как деревенская девка. Раз уж решила прыгнуть выше головы, сохраняй достоинство. Что бы ни случилось, спина должна быть прямой, голова поднятой, а голос твёрдым. Даже если говоришь глупости. Это понятно?
– Да… – растерянно пролепетала Гвен, удивлённая неожиданным советом.
Она думала, что после вольности, которую она себе позволила, леди не уделит ей больше ни минуты внимания. Но та не только не выразила негодования, но и преподала урок, который для Гвеннет был понятнее и ценнее всех заученных фраз, услышанных до сих пор.
– Да, – уверенно повторила она, вскинув подбородок. – Я постараюсь.
Леди улыбнулась – впервые за время их беседы просто улыбнулась, не кривясь и не морщась с презрением.
– Интересно… А ведь, пожалуй, я могла бы тебя уважать… Хочешь совет напоследок? Помни, что не всё в мире тебе по зубам. Сосредоточься на учёбе и не думай тянуть руки к тому, что тебе не принадлежит. Тогда, быть может, удача от тебя и не отвернётся. Это понятно?
Гвен опешила. Не может ведь быть, чтобы леди вкладывала в слова тот смысл, который ей на мгновение почудился… Разве может блистательная знатная дама посчитать её соперницей? Нелепо даже думать о таком, не то что пытаться их сравнить!
Но всё же уточнять она не стала, решив отделаться коротким:
– Я думаю, я вас поняла… госпожа маркиза.
Глава 9
День выдался непростым. Встреча с главой Тайной службы затянулась, и всё бы ничего, но в результате у каждого осталось больше вопросов, чем ответов.
К сожалению, де Триен не мог припомнить о нападении ничего значимого. Ни лиц, ни каких-либо примет нападавших он тогда не разглядел – да это и не было возможно с того места, где они с Гвен находились. Он даже не мог сказать, сколько всего было противников.
И он сам, и руководитель Тайной службы, виконт Сен-Моро, понимали, что отправлять служащих на место происшествия уже бесполезно, никаких следов давно не осталось. Если они вообще были. Слишком ловко всё было подстроено, со знанием дела.
Оставалось строить предположения, исходя из здравого смысла, но и тут не удалось далеко продвинуться. С одной стороны, у де Триена всегда хватало политических противников, и многие из них могли желать ему смерти, но с другой – такое положение вещей сохранялось далеко не первый год и до сих пор противостояние не доходило до крайностей. У него не было ни малейшего предположения, кто из недоброжелателей мог перейти черту. По какой причине?
Логично было предположить, что такой серьёзный шаг связан с определённым событием. Однако в последнее время при его участии не принималось никаких особо важных решений.
Да, последний разработанный им законопроект вызвал у некоторых определённое недовольство. Барон давно выступал за то, чтобы ограничить применение ментальной магии в работе дознавателей, а также запретить использование боевой магии для подавления невооружённых внутренних беспорядков. Всего два месяца назад ему удалось добиться от императора одобрения этих идей. Но всё же изменения в законе скорее ограничивали самоуправство региональных властей, чем задевали интересы кого-либо из верхушки.
И в любом случае – дело уже сделано. А опыт барона показывал, что в кругах власть имущих убийства чаще совершаются, чтобы помешать каким-либо планам, а не отомстить за уже осуществлённые.
– Пока наиболее вероятным представляется, что покушение на вас связано с расследованием исчезновений в Академии, – вторя его мыслям, заключил глава Тайной службы.
– Однако ведь за полгода мы почти не продвинулись с этим делом, – продолжил де Триен размышления вслух. – Не вижу причины, почему бы виновники заволновались именно сейчас.
– Почему же? Ведь именно вы перед отъездом в Приморскую провинцию пришли к выводу, что стоит обратить внимание на профессора Камбера.
– И что же? – оживился барон. – Разве этот след к чему-то привёл? Почему вы мне не сообщили?
– Вы не получили письмо? – в свою очередь удивился Сен-Моро. – Профессору Камберу был отправлен приказ явиться для беседы с дознавателем, однако накануне назначенного дня он тоже пропал. Я писал вам сразу, как только это произошло.
– Никакого письма я не получал, – задумчиво ответил де Триен. – Не слишком удивительно, когда каждый день проводишь в разном месте, послания часто не находят адресата. За что я особенно не люблю разъезды – можно упустить важные новости. Но непонятно, почему Бертран… граф де Лаконте ничего не рассказал об этом? Мы виделись вчера вечером.
– Полагаю, вопрос был риторическим? – скупо улыбнулся глава Тайной службы. – Вам лучше знать, о чём вы беседовали, и что могло заставить господина ректора на время забыть о таком нашумевшем событии.
– Значит, профессор исчез и до сих пор не найден? – барон решил вернуться к более важным вопросам.
– Никаких следов, как и в случае со студентами. Встреча с дознавателем была назначена на утро. День накануне он провёл, как обычно. После завтрака отправился в Академию, там заперся в своей лаборатории и работал до самого вечера. Потом, по сведениям привратника и одной преподавательницы, которая видела его и перебросилась парой слов, он отправился домой. Однако туда уже не явился. Мы прочесали все закоулки, но… – Сен-Моро замолчал, красноречиво разведя руками. – Похоже, мне пора подавать в отставку.
– Не спешите. Не вас одного это дело поставило в тупик, – попытался подбодрить де Триен.
– Но именно я был обязан давно его раскрыть. С профессором мы совершили непозволительную ошибку. Нужно было наведаться к нему без предупреждения, а не приглашать сюда.
Барон погрузился в размышления, не слушая покаянные вздохи главы Тайной службы. Того не в чем было обвинить, разве что в стремлении всё делать по прописанным правилам.
Исчезновение профессора вряд ли могло быть совпадением. Скорее всего, его заподозрили не зря. А это значит, что какое-то время разгадка была близка. И поскольку именно де Триен первым к ней приблизился, вполне возможно, что его посчитали опасным и решили не дожидаться дальнейших действий.
– Допрашивали родственников профессора?
– В доме, кроме него, живёт одна старая служанка. Разумеется, ничего не знает.
Барон с досадой стукнул ладонью по столу. След, едва мелькнув, сразу растаял.
– Будем расследовать покушение, – снова заговорил Сен-Моро. – Может, удастся подобраться с этой стороны. Пожалуй, стоит допросить ту девушку, что была с вами…
– Гвен? Не думаю, что это необходимо! – решительно возразил барон. – Она не могла видеть больше, чем я.
Глава Тайной службы взглянул на него с удивлением. Наверное, несогласие прозвучало слишком резко.
С минуту поразмыслив, де Триен сам себе не смог объяснить, чем его так возмутило данное предложение. Намерение собеседника трудно было не признать логичным и разумным. И всё же барон не был готов ради формальностей впутывать девчушку в это дело. Возможно, проснувшееся желание оградить её от любых излишних тягот несколько выходило за рамки обычной благодарности, но де Триен не видел причин отказываться от своего порыва.
– Вы не думали, что она может быть замешана в произошедшем больше, чем кажется? – выдвинул Сен-Моро совершенно нелепое предположение. – Она нисколько не пострадала во время нападения, часть событий вы знаете только с её слов. Само её появление рядом с вами выглядит подозрительно…
– Нисколько, – с уверенностью опроверг де Триен. – То, что я отправился в путь вместе с ней – стечение обстоятельств, которое никто не мог бы заранее предугадать. И я готов поручиться, что девушка не замешана ни в чём противозаконном и не знает ничего, что могло бы пролить свет на это дело.
– Вот как? – не скрывая недоумения, произнёс Сен-Моро. – Что ж, вашего слова достаточно, чтобы не принимать к ней мер… Но хорошо подумайте. Я всё же настаиваю на допросе. С применением ментальной магии.
– А я повторяю, что это лишнее, – не терпящим возражений тоном завершил барон. – Лучше сосредоточьтесь на поисках профессора. То, что он жил один, ничего не значит. Нужно выяснить, с кем он больше всего общался в стенах Академии, кто имел доступ в его лабораторию. Может, он вёл с кем-нибудь переписку.
– Мы усиленно работаем в этом направлении, но пока…
– Вот и продолжайте. О любых результатах прошу сообщать немедленно.
Глава Тайной службы явно остался не слишком доволен разговором, да и о себе де Триен не мог сказать иного. Однако несмотря на нескончаемые трудности, при мысли о том, что сегодня он вернётся не в пустой дом, на душе неожиданно потеплело. Похоже, он сам не заметил, как привязался к своей спасительнице и подопечной.
Глава 10
Де Триен вернулся домой, когда время ужина уже давно прошло. На вопрос о Гвеннет экономка ожидаемо сообщила, что девушка находится в отведённой ей комнате.
Пожалуй, было неправильно беспокоить гостью в такое время, однако, поразмыслив, барон решил, что в их случае условностями можно немного пренебречь. Нужно ведь предупредить девушку, что зачисление в Академию пройдёт уже завтра. И рассказать, на каком факультете ей предстоит учиться, тоже не помешает.
– Госпожа Кьерсен оставила для вас записку, – добавила экономка, прервав его размышления. – На бюро в кабинете.
Что ж, значит, сначала придётся зайти в кабинет. Агата, несомненно, обидится, если он отложит её послание ради общения с другой девушкой, пусть даже речь идёт только о деле.
В том, что у леди Кьерсен есть осведомители среди его слуг, которые докладывают обо всём, что происходит в доме, барон не сомневался. Слишком хорошо она всегда была осведомлена о его буднях, слишком быстро узнавала о его возвращениях из путешествий.
Возможно, её информировала та же экономка. Бывая здесь, Агата всегда находила для неё доброе слово, а тщеславной женщине льстило внимание леди. Впрочем, де Триен не стремился разузнать точно. За время их связи у него ещё не возникало необходимости скрыть что-нибудь от леди Кьерсен, а просто так бороться с любопытной женской натурой он не видел смысла.
Как барон и предполагал, записка не содержала ничего неожиданного. Агата писала, что не забыла о его просьбе и «сделала всё возможное, хотя это было непросто», предлагала при необходимости обращаться к ней снова и напоминала, что скучает и ждёт встречи наедине. «Кстати, слышал ли ты новость? При дворе освободилась должность составителя торжественных речей. Я была крайне удивлена, ведь никто не может сказать, что маркиз Лефевр плохо справлялся со своими обязанностями. Не известно ли тебе, чем он вызвал немилость императора? И кого теперь назначат на это место, хотелось бы знать!» – заканчивалось послание.
Прочитав последние строки, барон задумчиво нахмурился. Намёк леди Кьерсен был понятен. Деятельная молодая вдова давно желала получить заметную и влиятельную должность, и рассчитывала, что он сможет с этим помочь.
Агата и прежде не раз об этом заговаривала. Де Триен не обещал ничего определённого, но не отказывался посодействовать при случае. Вот, похоже, случай наступил…
Понимая, что Агата ждёт ответ, а для личной встречи едва ли в ближайшую неделю найдётся время, де Триен сел составлять ответную записку. Мысли никак не желали сосредоточиться на нужной теме, поэтому несколько раз приходилось начинать сначала, когда он замечал, что чересчур обнадёживает женщину, или наоборот, пишет слишком сухо.
Когда с этим было покончено, оказалось, что пустяковые по сути дела всё же отняли немало времени. Вечер плавно перетёк в поздний предночной час, когда визит в чьи-то апартаменты точно выходит за рамки этикета. И всё же барон двинулся по коридору в сторону комнаты Гвеннет, решив для себя, что если там ещё горит свет, он постучит и спросит, не против ли девушка побеседовать сейчас, а если нет, то не станет её беспокоить.
Свет горел.
Он постучал раз, два и, не дождавшись ответа, вошёл. Гвеннет ещё не спала, стояла у окна, глядя на темнеющий сад. Конечно, она не привыкла к тому, чтобы люди оповещали о своём приходе, прежде чем войти, и потому даже не обратила внимания на его попытку сообщить о своём присутствии, не заметила.
И теперь де Триен мог наблюдать удивлённую, немного растерянную девушку в одной лишь нижней рубашке, которая едва доходила ей до середины бедра. Сегодня она была расчёсана и умыта, и эта малость заметно её преобразила, сразу выдав привлекательность, о которой раньше можно было только догадываться.
Ему следовало бы немедленно извиниться и уйти, но правильная мысль промелькнула и угасла, никак не отразившись на действиях. Если бы девушка испугалась или возмутилась, он бы, возможно, повёл себя по-другому, но Гвен держалась так, будто в происходящем не было ничего необычного, и он, как зачарованный, сделал ещё шаг вперёд, закрыв за собой дверь.
– Простите, ваша милость, – произнесла девушка, словно это она была виновата в случившейся неловкости. – Я не ждала, что увижу вас сегодня.
Она держалась иначе, чем прежде. Гордо, прямо. Почти по-светски. И при этом совершенно не задумывалась о стандартных для светской леди приличиях.
Эта, казалось бы, мелочь неожиданно завораживала. А может, дело было в резком преображении. Ещё вчера он видел перед собой обиженную и недоверчивую крестьянскую девчонку в бесформенном заношенном платье, а сейчас рядом стояла обворожительная молодая девушка, глядящая без страха и настороженного ожидания.
– Мне очень жаль, что приходится встречать вас в таком непривлекательном виде, – продолжила она, не догадываясь о его размышлениях. – Госпожа маркиза прислала платье на время, но оно немного велико. Я просила у одной из горничных нитки, чтобы ушить ткань, но она до сих пор не принесла… Наверное, неправильно расслышала или решила, что это нужно лишь утром.
Теперь ему было впору растеряться. Девчушка явно имела понятие о допустимом и недопустимом, но трактовала всё по-своему. То, что любая из женщин его круга назвала бы верхом неприличия, она считала просто непривлекательным и только поэтому нуждающимся в сокрытии.
– Да ты красавица, малютка Гвен, – вырвалось у де Триена совсем не то, что он собирался произнести.
Она бросила на него быстрый вопросительный взгляд, словно подозревала, что эти слова всего лишь шутка, но почти сразу же радостно, открыто улыбнулась.
– Я вам нравлюсь?
– Как же ты можешь не нравиться? – искренне ответил он. – Ты очаровательная девушка, Гвен.
Она порозовела, потупилась. А потом сделала нечто невообразимое, отчего барон застыл на месте, растерявшись, словно желторотый юнец.
Всё с той же доверчивой нежной улыбкой девушка уверенно подняла руки к горлу и неспешно распустила завязки сорочки. Без жеманства и без робости, так естественно, словно была невинным ребёнком или, напротив, опытной куртизанкой. Впрочем, нет, у тех не встретишь такой природной простоты.
Когда она повела плечами, сбрасывая ткань, де Триен опомнился, быстро шагнул вперёд. Хотел только помешать ей, но тонкий батист уже соскользнул вниз, и его ладони коснулись обнажённой кожи.
Гвен тут же вскинула руки, обвила его шею и замерла в ожидании. Мягкая, податливая… желанная. Влечение вспыхнуло так непреодолимо, словно он давно тосковал по этой девушке. Не в силах справиться с искушением, де Триен склонился к ней, провёл губами по скуле и дальше, пока не коснулся губ. Она сразу ответила на поцелуй, прильнула, заставляя окончательно забыть обо всём на свете.
Он ещё помнил, что намеревался прекратить это, но уже не понимал, почему и зачем. Разве в происходящем действительно есть какая-то неправильность? Почему не поддаться порыву, если двоим этого хочется?
Гвен быстро скользнула пальчиками по застёжкам его рубахи, словно спрашивала разрешения.
– Мне вам помочь, ваша милость?
Привычное, положенное обращение резануло острым диссонансом. Наваждение схлынуло.
– Что же ты вытворяешь, малютка Гвен?
Он отступил на шаг, быстро стянул с кровати покрывало и набросил девушке на плечи. Она не возразила, только смотрела растерянно и непонимающе, по-прежнему не двигаясь с места.
– Зачем это ты? – повторил де Триен.
– Но… вы ведь сказали, что я вам понравилась. Я думала…
Барон разочарованно выдохнул. В краткий миг ожидания он успел понадеяться совсем на другой ответ. Странно, прежде ведь он вовсе не думал о чём-то подобном, но сейчас хотелось, чтобы для Гвен случившееся тоже оказалось искренним порывом, а не желанием угодить.
– Нравишься, но что с того? – он вдруг почувствовал страшную усталость. – Ты прелестная девушка, Гвен, и многим будешь нравиться. Это совсем не значит, что ты обязана… кому-то угождать.
– Но я… вы… – она запнулась, отвела глаза, а потом вдруг выпалила: – Это честь для меня.
Де Триен снова не сдержал горького вздоха. Честь… Для её матери когда-то тоже наверняка было честью услужить какому-то заезжему путнику, вот только растить потом плод этой услужливости оказывается вовсе не почётно.
Барон никогда не мог понять этого искажённого, не поддающегося здравому смыслу мышления. Городские слуги вели себя иначе. Вся их жизнь проходила среди господ, они могли даже сами выбрать себе хозяина, сменив место. Наверное, поэтому и не испытывали трепета и преклонения перед аристократией, не торопились угодить во что бы то ни стало, хотя и знали своё место.
Но эти крестьяне-земледельцы с окраин, для которых правящий провинцией наместник равнялся императору, а император – богу, иногда казались ему словно и не людьми вовсе, другим видом, настолько невозможно было их понять. За годы поездок барон так и не привык к сочетанию страха, ненависти и преклонения в их глазах, так и не понял, как всё это может уживаться вместе.
Впрочем, Гвеннет страха или ненависти не испытывала…
– Нет никакой чести в том, чтобы стать чьим-то развлечением, – мягко произнёс он. – У тебя может быть совсем другая судьба, не та, которая предписана по рождению. Но для этого ты должна не только выучиться в Академии, но и научиться себя ценить. Понимаешь, малютка Гвен? И не стоит заботиться о чьих-то чувствах больше, чем о своих собственных.
Она быстро кивнула, по-прежнему пряча глаза.
– Простите меня, ваша милость…
Де Триен давно не чувствовал себя настолько беспомощным. Весь его разум и немалый опыт императорского служащего оказался бессилен перед необходимостью объяснить простой девушке очевидные вещи.
– Я тебя не ругаю. Только не хочу, чтобы твоя жизнь сложилась хуже, чем возможно. Ты ведь сама просила дать тебе шанс, помнишь? Пользуйся им, Гвен. Ты теперь – подопечная графа, и я тоже обещаю тебе помощь и поддержку в любое время. Ты сможешь многое получить, но для этого нужно забыть о прошлом и о прошлых привычках. Тебе предстоит иметь дело с представителями высшего общества, и чтобы стать им равной, ты должна сама чувствовать себя равной… А близость прекрасна, когда у обоих есть чувства. Не лишай себя возможности это узнать.
– Но я… – взволнованно, почти запальчиво начала Гвен и резко осеклась, сказала явно совсем другое, чем собиралась: – Я поняла. Насчёт равенства ваша леди маркиза уже говорила что-то похожее… Вы её любите, да?
Путаница в словах и скорость речи говорили о том, что она взволнована донельзя, и барон не решился в и без того непростой ситуации напоминать об этикете и недопустимости некоторых тем.
– Леди Агата достойная женщина и заслуживает всяческих похвал, – обтекаемо ответил он.
Хотел продолжить, но Гвен не дала, снова заговорив.
– Я понимаю. Простите меня… Я вела себя недопустимо, больше это не повторится, – как по заученному оттараторила она, вскинув подбородок и впервые за этот вечер глядя прямо на него.
Неприятное колющее ощущение, что они друг друга недопоняли или поняли неправильно, всё усиливалось с каждой фразой, и он не стал продолжать, быстро смял разговор, желая наконец избавиться от взаимной неловкости.
– Зачисление состоится завтра, – сообщил он то, что должен был. – За тобой пришлют экипаж примерно к обеду. В Академии тебе всё объяснят о дальнейших порядках. Тебе отведут апартаменты в пансионате…
– Я должна покинуть ваш дом?
– Студентам полагаются комнаты в пансионате. Даже дети важных особ там живут, чтобы не тратить время на переезды, а домой отправляются только по воскресеньям.
– А у меня… не будет воскресений?
Несмотря на корявую фразу, де Триен понял. Душу обожгло сочувствием и неумолимым вопросом – что это, интерес или боязнь одиночества?
– Ты под опекой графа, – подавив ненужные вопросы и объяснения, ответил барон. – Он наверняка найдёт для тебя занятие на выходной.
