Текст книги "Возвращайся, сделав круг 2 (СИ)"
Автор книги: Ирина Тигиева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– Почему?– вырвалось у меня.
Арэта театрально взмахнул веером, будто смущаясь.
– Будешь по мне скучать? Я польщён. Но не признавайся в этом господину, он не любит соперников.
Я возмущённо дёрнула его за рукав.
– Мне не до веселья! Почему я здесь? И что это за место?
– Покои господина.
Я почувствовала, что бледнею – лицо будто начало остывать.
– Зач... чем...
– Не будь ребёнком, Аими-сан!– Арэта раздражённо захлопнул веер.– Шайори исчезла, никто не знает куда. Но остались её марионетки и шпионы. Для тебя будет безопаснее оставаться... ближе к Ракураю-сама.
– Но как же...
– Что мне известно, я уже сказал,– резко оборвал Арэта и совсем тихо добавил:
– Мне жаль.
На какое-то мгновение мне показалось, по его лицу мелькнула горечь. Но он тут же отвернулся и, направляясь к двери, небрежно бросил:
– Обязательно навещу тебя, как только представится возможность!– и дверь за ним задвинулась.
***
Кажется, ещё ни разу за всё пребывание в этом мире я не испытывала такого бессилия и одиночества. До сих пор рядом всегда был кто-то, готовый помочь – Иошинори-сама, Дэйки, Кэцеро, Камикадзе... Даже к Арэте я относилась скорее как к другу, несмотря на все предупреждения его таковым не считать. А теперь ушёл и он, оставив меня один на один с…
– Вижу, ты до сих пор жива. Но, клянусь всеми богами этой земли, ненадолго!
Не знаю, как удержалась, чтобы не подскочить. Шайори стояла за спиной и, к счастью, не видела моего лица. Но почему она здесь?! Неужели Арэта знал... Я постаралась принять невозмутимый вид, прежде чем повернулась.
– А я вижу, ты не сбежала после неудавшегося покушения, как меня уверяли.
– Сбежала? Я?
Демоница подплыла ближе. Фарфоровое личико замерло, словно маска гейши, в глазах – разгорающийся алый огонь.
– Господин никогда со мной не расстанется. Может, ты и вызвала его любопытство – не каждый день встретишь бродяжку из другой реальности с глазами цвета грязной листвы. Но это – лишь мимолётное увлечение.
– Хочешь сказать, бродяжке из другой реальности он всё же предпочтёт развратницу из индийского ада?– хмыкнула я.– Пожалуйста. Лично мне приятнее считаться избранницей Иошинори-сама.
Лицо демоницы потемнело и вытянулось, скулы заострились, к губам будто прилила кровь – они надулись и судорожно дёрнулись, обнажив заострённые клыки и длинный язык.
– Дрянь!– прохрипела она, замахнувшись.– Я выпущу из тебя кровь и разрисую ею стены этого замка!..
– Почти на всех уже есть росписи, моя лилия.
Я всё-таки подскочила, а Шайори, в мгновение ока приняв свой обычный облик, поспешно поклонилась.
– Мой господин!
Словно призрак, он возник в просвете раздвинутых створок. Прищуренные глаза, неизменная ухмылка, руки сложены на груди, кисти скрыты в рукавах кимоно...
– Рад видеть тебя в добром здравии, Аими-сан. Шайори не слишком любезна – особенно с теми, кто привлекает моё внимание. Не знаю, можно ли назвать это ревностью. Там, откуда ты родом, привычно испытывать ревность, Шайори-химэ?
– Ты ошибаешься, мой возлюбенный,– миниатюрный ротик Шайори уже кривился в кокетливой улыбке.– Это жалкое существо не может привлечь твоё внимание, а потому и не способно вызвать во мне ревность.
– Зачем тогда хотела разрисовать её кровью стены?
– Она оскорбительно отзывалась о тебе.
– В самом деле? И в чём это выражалось?
Шайори стыдливо потупилась.
– Я не смею повторить.
– Настолько вульгарно?– Ракурай неторопливо подошёл ближе.– Что ж, тогда исполни угрозу.
– Господин?..– демоница вскинула на него округлившиеся глаза. У меня, вероятно, было такое же ошеломлённое лицо. Ухмылка "господина" стала шире.
– Ты ведь этого хочешь, верно? И уверена, что она не могла меня заинтересовать. Так в чём дело?
Она повернулась ко мне со скоростью расправленной пружины, и я передумала произносить вслух уже готовую сорваться шпильку.
– Смерть смотрит на это человеческое создание твоими глазами, Шайори,– продолжал Ракурай.– И вот она здесь, перед тобой, не защищённая ни мечом твоего прежнего возлюбленного, ни чарами Чиио. Отчего же медлишь?
Тягучие плавные движения, ласковый голос, неизменная улыбка… Но Шайори вдруг попятилась, будто от цунами, и едва слышно прошептала:
– Прости меня, господин.
– Простить? За что?
Я только испуганно моргнула, когда демоница рухнула на колени.
– Мне известно, как ты дорожишь этой смертной. Но, ослеплённая ревностью и страхом, что из-за неё ты можешь охладеть ко мне, я была готова ослушаться твоего распоряжения...
– Была готова ослушаться?– размеренно повторил Ракурай.– Но это ведь не произошло?
Голова Шайори опустилась ниже, а ухмыляющаяся физиономия повернулась ко мне.
– Что скажешь ты, Аими-сан?
Я покосилась на коленопреклонённую Шайори и снова на него.
– А что я должна сказать? Обвинить её? Думаю, Чиио уже это сделала.
– И тебе нечего добавить?
– Твоя любовница – злобная стерва,– пожала я плечами.– Она прикончила Юу головастиком, пыталась задушить Арэту креветкой и...– я запнулась, вспомнив, что о змее, вырвавшейся изо рта лягушонка, никто не знает,– и собиралась убить меня руками Арэты.
– Чудовищно. Это в самом деле заслуживает наказания.
Плечи Шайори поникли.
– Хотя...– Ракурай качнул головой.– Ты в безопасности, и с Арэтой ничего не произошло. Если бы Шайори пыталась причинить ему вред, ей бы это наверняка удалось.
Я растерянно смотрела на него. Неужели он пытается её выгородить?
– Ты сомневаешься, что это была она?..
– Скорее удивлён, что её магия оказалась бессильна.
– Вовсе не оказалась,– я с отвращением посмотрела на демоницу, напрягшуюся, как струна.– Видел бы ты креветку, вылетевшую из горла Арэты!
– Каким же образом она вылетела?
– С помощью приёма Геймлиха. Этому учат в моём мире.
– Занятно.
Чуть склонив голову набок, Ракурай рассматривал меня. Всё-таки хорошо, что не вижу глаз этого существа. Вряд ли смогла бы выдержать его взгляд. Так и не произнёсшая ни звука Шайори вовсе перестала подавать признаки жизни. Только судорожно стиснутые пальцы выдавали её напряжение – демоница ждала приговора. Но "господин" медлил. И мне стало совершенно ясно: он нисколько не привязан к своей "лилии". Недавние сомнения в её причастности к произошедшему – не более, чем игра. Вина Шайори для него очевидна, унижение и явный страх доставляют удовольствие. То же и с моими шпильками в адрес демоницы и с её ответным бешенством. Потому он и позвал её сейчас, потому и допускает наши стычки, которые мог бы пресечь оним словом. И за благосклонность этого циничного существа с повадками садиста борются дамы местного двора?..
– Встань, Шайори-химэ,– его голос буквально источал патоку.– Невыносимо видеть тебя в таком униженном положении.
Шайори поднялась с колен, не отрывая глаз от пола. Неужели эта безжалостная тварь в самом деле настолько его боится?
– Подойди.
Она двинулась к нему, подошла совсем близко и вдруг вскинула голову. В глазах полыхнуло алое пламя, а губы изогнулись в зовущей улыбке, настолько обольстительной, что мне стало не по себе.
– Мой возлюбленный...– тембру её голоса позавидовали бы и профессионалки из службы секса по телефону.– Позволь мне заслужить твоё прощение.
Я закатила глаза, даже не пытаясь скрыть отвращение, но на меня уже не обращали внимания. Пальчики Шайори игриво пробежали по груди Ракурая, губки приоткрылись, выпустив язык – длинный и тонкий, как у ящерицы или змеи. Томно выдохнув, она прильнула к нему всем телом, и ухмыляющееся лицо ёкая начало медленно склоняться к её распалённому страстью личику. Я, испытывая невероятное облегчение, что, по крайней мере этой ночью, господин обойдётся без моего общества, уже собиралась потихоньку улизнуть – неважно куда, как вдруг Шайори издала короткий придушенный звук, и я остановилась. Не сразу рассмотрела вынырнувшую из широкого рукава ладонь Ракурая, стиснувшую её горло... Демоница задёргалась, выпустив несколько пар рук. Две тотчас метнулись к безжалостно сжимаемой шее, на третьей выросли огненные когти, из ладони четвёртой вырвался огненный хлыст, вокруг пятой обвилась призрачная змея, шестая беспорядочно захлопала веером... Но всё тщетно, магические трюки не причиняли Ракураю никакого вреда – он продолжал ухмыляться. От ладони, сжимавшей шею Шайори, начало исходить белесоватое свечение, подобно тому, что умела напускать старая Чиио. Только сейчас оно несло не защиту. Словно мерцающая сетка, по безупречной коже демоницы побежали полосы, принимавшие форму вен. Она задёргалась сильнее, отчаянно хрипя от боли, и, не испытывая к ней ни малейшей жалости, я всё же чувствовала, как меня охватывает ужас. Вид ухмыляющегося маньяка, выжимающего жизнь из недавней любовницы, поверг бы в трепет кого угодно... Я попятилась, не чувствуя под собой ног, но хватка вокруг горла Шайори вдруг ослабла, и она, словно ворох пёстрой одежды, рухнула к ногам своего мучителя. Все её руки, утратившие магические "добавления", бессильно болтались в слоях шёлка, из груди со свистом вырывалось дыхание.
– Ты в самом деле ещё можешь быть мне полезна, моя лилия, и заслужить если не прощение, то хотя бы часть расположения. Не так, как ты привыкла это делать, но теперь не время привередничать, не правда ли? Отправляйся к Чиио, она скажет, где ты нужна сейчас больше, чем здесь.
– Ты... отсылаешь меня... прочь?– просипела Шайори.
– А ты бы хотела остаться?– наклонившись, он приподнял её голову за подбородок.– Не думаю. Прощай, моя лилия. Мы ещё увидимся, но пока не торопись показываться мне на глаза.
Короткий смешок – и, словно тут же забыв её существовании, он повернулся ко мне.
– Аими-сан. Надеюсь, не откажешься составить мне компанию за трапезой.
– Сейчас?..– пискнула я и поспешно откашлялась.– То есть... хотела сказать... я не голодна.
– Какая жалость. А я распорядился приготовить всё с особым старанием. Идём,– Ракурай протянул мне руку.
Безуспешно пытаясь моргнуть, я послушно направилась к нему и, не подавая руки, поклонилась.
– Излишняя скромность,– констатировал ёкай.
– Наследственная болезнь в моём роду,– брякнула я первое, что пришло в голову.
– Сомневаюсь,– мурлыкнул он и, сделав знак, чтобы я следовала за ним, неторопливо направился прочь из комнаты.
Глава 13
Светлые стены, яркие росписи, отполированный до блеска пол, по которому скользили мои таби[1]... Эта комната была гораздо приветливее предыдущей, но в ней мы не задержались. За ней – ещё одна комната, совсем небольшая. На полу – татами, посередине – два столика. Ракурай остановился и приглашающе указал на них.
– Располагайся, Аими-сан.
Я перевела дух – только бы не впасть в панику... Вымученно улыбнувшись, опустилась за один из столиков. Ракурай устроился напротив. Тут же в комнатку вошли несколько девушек, явно не человеческого происхождения, но и не ао-ниобо – лица были кукольно красивыми. Ступая бесшумно, словно призраки, они уставили столики посудинками с едой, налили из кувшинчиков саке в две маленькие чашечки и, поклонившись, удалились.
– Отчего ты так молчалива, Аими-сан? Увиденное тебя смутило?
– А должно было?
Какой же жалкий у меня голос... Может, действительно стоит поесть, влить в себя галлон саке...
– Считаешь, что я поступил с Шайори жестоко?– словно читая мои мысли, Ракурай поднял свою чашечку.
– Она ведь – твоя любовница, тебе и решать.
– Была моей любовницей.
Стараясь скрыть дрожь в пальцах, я вцепилась в свою чашечку.
– Я пугаю тебя, Аими-сан?
Саке... мне нужно много саке, и дьявол с ним – с недавним обещанием больше никогда не прикасаться к алокоголю! Всё равно нарушила его уже не раз...
– Ты ведь можешь видеть дух, Ракурай-сама. Значит, уже знаешь ответ на свой вопрос.
Ухмыляющаяся физиономия чуть наклонилась ко мне.
– Один из досадных парадоксов бытия, Аими-сан. Больше всего мы вожделеем тех, кто безразличен к нам. Это может уязвить, ранить, свести с ума. А может и оставить равнодушным. Ведь единственное, что имеет значение – насколько жажда утолима.
Дрожь в руке, сжимающей чашечку с саке, усиливалась. Ещё немного – и содержимое выплеснется на столик...
– Кстати о жажде и её утолении,– я нервно дёрнула чашечкой.– Кампай[2]!
Алкоголь обжёг горло, огнём пробежал по венам... Но чашечка была слишком маленькой – её содержимого недостаточно, чтобы заглушить отвращение и порождённый им страх.
– Кампай?
– Так принято говорить в моём мире.
– Забавно. Тогда – кампай!
Я проследила, как он осушил свою чашечку и спросила, просто чтобы что-то сказать:
– Ты пьёшь саке?
Ведь ёкаям, вроде него, подобные "человеческие" слабости должны быть чужды.
– Почему нет? Как принято говорить в этом мире, непьющих богов не бывает.
– Богов?..
– Это – очень древняя пословица. Прошу,– он любезно указал на расставленные передо мной тяван, наполненные всякой всячиной,– подкрепи силы.
Внутренне содрогнувшись при виде креветок, я послушно проглотила несколько кусочков рыбы.
– Расскажи о своём мире, Аими-сан.
Хотя бы небольшая отсрочка... Может, удастся повторить подвиг Шахерезады, и растянуть повествование о чудесах моего мира на тысячу и одну ночь? Я старалась – описала интернет, самолёты и телевидение в выражениях, каким бы позавидовала сама великая сказочница. Он не перебивал, но по застывшему в ухмылке лицу так и не смогла определить, насколько моё красноречие его впечатлило. Под конец случилось непредвиденное, но ожидаемое – меня подвело собственное тело. От затянувшегося монолога пересохло в горле, и я закашлялась. Ракурай тотчас протянул мне чашечку с саке.
– Боюсь, что злоупотребил твоей любезностью, Аими-сан, позволив себе наслаждаться звуком твоего голоса слишком долго.
– Ничего,– я отхлебнула из чашечки.– Ещё не рассказала и трети...
– Не сомневаюсь. Твоя реальность удивительна. Тот, кто обратил Иошинори-сама в камень, пришёл в этот мир явно не из неё.
– Гудзи Кэзухиро? Ты говорил с ним?– удивилась я.
– Однажды. Но его голос не производил на меня такого чарующего действия, как твой, поэтому беседа не повторилась.
– Мне кажется, он был из другого времени – более позднего, чем ваше, но более раннего, чем моё,– проигнорировала я его "заигрывание".– Значит, гудзи тоже не смог пройти сквозь барьер заклинаний и добыть для тебя эту чашу? Или он просто отказался?
Из груди Ракурая вырвался смешок.
– До этого не дошло, Аими-сан. Сила Кэзухиро-сама была не в преодолении магических барьеров, а в создании таковых. Он оказал мне услугу другого рода.
– Заключил Иошинори-сама в камень?– предположила я.
– Именно.
Я вскинула на него глаза. Не может быть... Всё это время считала "пленение" белокурого ёкая – следствием неизбывной вражды между человеческими и не-человеческими обитателями этого мира. Но неужели местный "гуру" гудзи Кэзухиро, чья духовная сила чуть ли не воспета в легендах, был простой марионеткой в руках этого существа?..
– Ты кажешься удивлённой, Аими-сан.
– А смерть Озэму-сама?– вырвалось у меня.– Может, и к ней ты приложил руку?
Снова этот тихий смех, не отражающийся на ухмыляющемся лице.
– Думаю, не ошибусь, предположив: о том, как погиб Озэму-сама, тебе известно больше моего – из первых уст.
– "Первые уста" был тогда ребёнком,– пробормотала я.
– Тем лучше для него,– качнул головой Ракурай.– Сейчас я оставлю тебя, Аими-сан – досадная необходимость, вынуждающая лишиться твоего общества.
Мне едва удалось подавить вздох облегчения.
– Но это ненадолго,– тут же "утешил" он.– А пока, надеюсь, тебя развлечёт присутствие Нэцуми-химэ.
Дьявол!.. предпочла бы остаться в одиночестве и подумать... А что, если злополучное зелье, способное "сгладить" мои шрамы, уже готово, и цель визита девушки-змеи – опробовать его на мне?
– Вижу, весть о её приходе тебя не очень обрадовала?
Как только ему удаётся всё подмечать почти закрытыми глазами? Но мысль об отсрочке придала смелости, и я не удержалась от ехидства, прикрытого сладчайшей улыбкой:
– Скорее расстроила весть о твоём уходе.
Уже собиравшийся встать Ракурай, чуть подался вперёд. Тонкие пальцы, лаская, прошлись по моей щеке.
– Невыносимо быть причиной твоего огорчения, Аими-сан. Я потороплюсь.
– У тебя много забот, я понимаю,– с трудом подавив импульс отшатнуться, пискнула я.
– Ты – сама учтивость, Аими-сан.
Продолжая ухмыляться, он встал и выплыл из комнаты. Я только дёрнулась к саке, собираясь осушить одним махом весь кувшинчик, как вдруг снова послышался звук раздвигаемой двери, а вслед за ним – радостный вопль:
– Хитоми-тян!
[1] Таби – традиционные японские носки до лодыжки с раздельным большим пальцем. Их носят с дзори, гэта и другой традиционной обувью с ремешками.
[2] Кампай – яп. тост, досл. "сухое дно", что-то вроде нашего "пей до дна". Смысл его в том, чтобы призвать гостей выпить и перейти от официальной части трапезы к неофициальной. Считается дурным тоном прикоснуться к алкоголю раньше, чем прозвучит этот тост.
***
Я так и застыла с уже поднесённым ко рту кувшинчиком. Укутанная в слои бледно-голубого шёлка, девушка-змея будто парила над полом.
– О! Саке? Его не следует пить в одиночестве!
Несколько "колебаний" шёлка – и Нэцуми опустилась на циновки за столик Ракурая.
– Как я рада нашей встрече, Хитоми-тян! По замку бродят ужасные слухи!
– Слухи?– я с сожалением отставила кувшинчик.
– Не буду пересказывать, большинство слишком нелепы!– Нэцуми потянулась за кувшинчиком.– Говорят, там, где пьют саке, рождается дружба.
Плеснув в мою чашечку, она подвинула кувшинчик ко мне и выжидающе замерла.
– Тебе тоже?– догадалась я.
– Не принято наливать себе.
– Тогда нужна другая чашечка, из этой пил Ракурай... сама,– я полуобернулась к двери позвать кого-нибудь и услышала тоненький смех девушки-змеи.
– Действительно нужно позвать синухи[1], но только потому что нам понадобится больше вина,– пояснила она свою весёлость.– Для меня – честь пить из той же посуды, что и Ракурай-сама. Хотя скорее этой чести должна удостоиться ты, ведь именно ты – его...
– У меня уже есть чашка!– я поспешно выплеснула остатки саке в чашку Ракурая и подняла свою.– Кампай!
Нэцуми осушила чашечку вслед за мной, поинтересовалась, что значит "кампай" и отличается ли вкус саке моего мира от подаваемого здесь. Потом хлопнула в ладоши, призывая "синухи" – кукольных девушек, прислуживавших нам с Ракураем, и когда те принесли и разлили саке, снова повернулась ко мне.
– Значит, Шайори наконец избавила замок от своего присутствия?
– Похоже на то.
– Я в это не верю, только не эта ведьма! Думаю, она всё ещё поблизости и ждёт своего часа! Господин поступил мудро, забрав тебя в свои покои. Здесь ты в безопасности.
"От Шайори – может быть",– подумала я.– "Но кто защитит от "защитника"?"
– Я была у Кииоши-сама,– Нэцуми выудила из складок своего одеяния небольшой фарфоровый сосудик и протянула его мне.
Наверное, я побледнела, потому что улыбка, появившаяся на её лице, сменилась беспокойством:
– Что с тобой, Хитоми-тян? Это – средство, которое приготовил для тебя Кииоши-сама.
– Убирающее шрамы?– упавшим голосом уточнила я.
– Оно самое!– так и не дождавшись, чтобы я взяла сосудик в руки, Нэцуми поставила его передо мной.– Испробуй его!
– Сейчас?..
– Конечно! Можно начать с небольших шрамов,– она потянулась к моей раненной щепкой руке, но я её отдёрнула.
– Шайори ведь больше нет!– о том, что прочь её отослал сам "господин", Нэцуми явно не знала.– Так какая разница, займу я её место на его футоне или нет?
Девушка-змея как будто растерялась.
– Её нет, потому что она пыталась убить тебя. Но, пока эта ведьма жива, всегда есть опасность, что она вернётся. Особенно если господин потеряет интерес к тебе. Поэтому допустить этого нельзя.
Замкнутый круг... Поддерживать интерес "господина", чтобы сохранить жизнь, которой бы ничего не угрожало, если бы не его "интерес". Змея, пожирающая собственный хвост...
– Кииоши-сама просил посмотреть, подействует ли средство,– Нэцуми подвинула мне сосудик ближе.– Ты ведь хочешь, чтобы шрамы исчезли?
Интересно, если откажусь, "средство" нанесут насильно? Хотя... даже если шрамы начнут разглаживаться, может, Ракурай проявит терпение и оставит меня в покое до конца процесса заживления? А там уже подойдёт время использовать мои «способности» для добычи треклятой чаши. О том, чтобы бежать из замка, нет и речи. Но в месте, «окружённом кольцом заклинаний», такая возможность предоставится – в это я верила, как в Евангелие. Главное – продержаться сейчас... любой ценой... Открыв крышечку, я окунула палец в содержимое сосудика – вязкую, пахнущую травами субстанцию неопределённого цвета. Приподняв рукав, нанесла её на шрам.
– Нужно немного подождать, чтобы средство подействовало, а пока продолжим нашу чудесную беседу!– пальчики Нэцуми обхватили чашечку с саке.– Как ты говорила? Кампай?
Пока длилась "чудесная беседа", "синухи" успели пополнить истощавшийся запас алкоголя дважды. Осушая чашечку за чашечкой, Нэцуми щебетала о прелестях жизни, которые откроет передо мной "внимание господина". Описывала его богатство и щедрость, а также почёт, неизменно окружающий "избранницу великого Ракурая-сама"...
– Как в случае с Шайори?– не удержалась я от шпильки.
Нэцуми захихикала.
– Не сравнивай себя с ней, Хитоми-тян! Тебя все полюбят, вот увидишь!
– Как ты любишь господина?
Давно хотела задать этот вопрос и посмотреть на реакцию девушки-змеи. И она не обманула ожиданий. Раскрасневшееся от алкоголя личико потемнело, в глазах прорезался змеиный зрачок.
– Никогда не произноси этого вслух, Хитоми-тян.
– Значит, так и есть? Тогда почему сама не попытаешься завоевать его расположение? Теперь, когда Шайори больше не...
Вскинувшись, как кобра, Нэцуми запустила чашечкой в стену. Я вздрогнула от звона околков, почти протрезвев от неожиданной вспышки. На личике Нэцуми тотчас отразилось раскаяние.
– Прости, Хитоми-тян... Саке сделало меня несдержанной... я не должна была... Прости.
– Не хотела тебя задеть,– осторожно проговорила я.– Просто не думала, что...
...можно на самом деле быть очарованной этим жутким существом. Шайори наверняка делила с ним футон ради выгоды – от развратницы, проводившей всё своё существование в чужих постелях, это вполне ожидаемо. Но беззаветная привязанность Нэцуми казалась искренней...
– Не думай, что будишь во мне ревность, Хитоми-тян,– Нэцуми печально улыбнулась.– Сердце господина тронуть нелегко, но... если тебе это удастся, я буду рада... За вас обоих.
Я поёжилась от такой перспективы.
– Господин может казаться жестоким,– самозабвенно продолжала Нэцуми.– Но это – удел всех, обладающих силой, какой обладает он. Сила даёт власть, а власть рождает величие. До сих пор помню день, когда увидела Ракурая-сама впервые. Исходившая от него мощь заставила меня трепетать, взгляд пронзал как острейшие лезвия, а лицо – такое красивое и мужественное...
– Красивое?..– возглас вырвался у меня прежде, чем я успела этому помешать.
В глазах Нэцуми мелькнуло недоумение.
– Разве ты не считаешь господина привлекательным, Хитоми-тян?
Но тут взгляд её переместился на мою смазанную снадобьем руку, и миловидное личико из мечтательного стало мрачным. Я тоже покосилась на руку, даже пощупала шрам. Кожа слегка покраснела, а шрам ничуть не стал мягче.
– Не действует...– упавшим голосом констатировала Нэцуми.– Кииоши-сама предупредил, что в случае покраснения кожи средство нужно незамедлительно удалить... Я так надеялась!
– Ничего не поделаешь,– сокрушённо вздохнула я.
От облегчения закружилась голова, хотя, может, причина в саке... Подхватив со столика сосудик с мазью, Нэцуми торопливо поднялась на ноги.
– Немедленно отнесу это Кииоши-сама! Он должен умножить усилия! Избавить тебя от этого уродства ему под силу, я убеждена! Благодарю тебя за беседу, Хитоми-тян. Она доставила мне удовольствие,– и, покачнувшись – саке явно сказывалось и на ней, засеменила прочь.
Но едва дверь за ней задвинулась, а я облегчённо вздохнула, что наконец-то осталась одна, в комнату ворвались прислужницы.
– Купальня уже приготовлена, оксама,– тоненьким голоском пропищала одна.
– Купальня?.. Но я ещё не...
– Распоряжение господина,– поклонилась она.
"Распоряжение господина"... С чего ему проявлять такую заботу о чистоте моего тела, если не для... Я содрогнулась. И как только Нэцуми может считать его красивым?.. Я близка к истерике при одной мысли, что...
– Прошу, оксама,– снова поклонилась девушка.– Господин не любит ждать.
– Он ждёт меня в купальне?– ужаснулась я.
– Нет, после.
Я с отчаянием посмотрела на свою руку, "украшенную" покрасневшим шрамом. Так надеялась на эти "несовершенства" на моей коже! Неужели они его всё-таки не остановят...
[1] Синухи – личные рабы, находящиеся в полном подчинении у своего хозяина, приравнивались к частному имуществу или скоту. Их можно было продавать, дарить или передавать по наследству.
Глава 14
"Купальня" больше походила на мини-аквапарк под открытым небом. Сад камней, карликовые деревца, с полдюжины бассейнов... Я представила, как "господин" плещется в них в компании местных "гейш" и захотела упасть в обморок. Интересно, во владениях Иошинори-сама тоже было нечто подобное? Хотя, даже если было, трудно представить его в компании гейш... Уже смеркалось, когда, прополоскав в нескольких бассейнах и умастив кожу маслами, синухи накинули на моё многострадальное тело тонкую ткань и повели во «внутренние» покои. Лёгкое кимоно изумрудного цвета, скользящие по волосам гребни, нефритовые заколки... Я почти не обращала внимания на эти манипуляции. Всё время лихорадочно пыталась найти выход из создавшегося отчаянного положения, но сознание будто одеревенело. Бежать из замка невозможно. Магия надо мной не властна, но физически я слабее многих, тем более Ракурая. Помощи ждать неоткуда. Выхода нет...
– Всё готово, оксама.
Как же надоела эта ничего не значащая учтивость, это обращение, звучащее, как насмешка! "Оксама"... беспомощный "всего лишь человек", очередное развлечение их господина... Я отвернулась от услужливо поднесённого мне зеркала, так в него и не глянув.
– Оксама выглядит чарующе,– пропела одна из девушек.
Я не удержалась от усмешки. В древности попавшие в плен женщины уродовали себя, чтобы избавиться от "милостей" врага. Крайность, граничаящая с безумием. Но в какой-то мере, их можно понять...
Несколько раздвигающихся и тотчас снова закрывающихся за мною дверей, тихое "Оставайся здесь, оксама", удаляющийся шелест одежд... и я – одна в просторной комнате. По стенам мелькают отблески светильников. На одной – изображение Фудзи на фоне луны, на другой – дикие гуси, парящие в ночном небе. За двумя приоткрытыми створками с изображением ветвей сакуры, посеребрённых лунным светом, – альков...
– Аими-сан.
Всё внутри меня сжалось в узел. Я повернулась, не чувствуя собственного тела, поклонилась, не вполне сознавая, что делаю. Ракурай скользнул ближе, ступая бесшумно, словно юрэй, и я вздрогнула, когда его ладонь легко сжала мою.
– Тебе холодно, Аими-сан?
– Нет,– прошелестела я.
– Твои ладони – холоднее снега. Позволь мне согреть их.
Онемев от отвращения, я смотрела, как тонкие пальцы обвиваются вокруг моих рук, как он медленно подносит мои ладони к своему ухмыляющемуся рту... Когда его неразличимые губы коснулись моей кожи, её будто обжёг язык пламени... и меня вдруг озарило – огонь! Перед глазами замелькали образы: замок похитившего меня самурая, тела мёртвых сохэев, израненный Дэйки и пламя, полыхающее до потолка. Циновки и ширмы – отличное "топливо"! Стоит лишь опрокинуть светильник в момент, когда Ракурай ожидает этого меньше всего... Это меня не спасёт, но хотя бы даст отсрочку! Оцепенение, сковавшее, когда ёкай сжал мои ладони в своих, отпустило, я даже смогла улыбнуться.
– Ты добр ко мне, Ракурай-сама.
Неизменная ухмылка стала шире. Он мягко увлек меня вглубь алькова – мимо створок с ветвями сакуры к футону с подушечками-валиками. У изголовья мерцали два светильника. Но, будто читая мои мысли, Ракурай усадил меня на самый край футона далеко от них и, опустившись рядом, легко провёл ладонью по моим волосам.
– Всё же я пугаю тебя, Аими-сан. Почему? Ты ещё не была наедине с мужчиной?
Я закашлялась от неожиданности и, прикрыв рот рукавом, чуть отодвинулась, стараясь приблизиться к светильнику. Но Ракурай снова уменьшил расстояние между нами.
– Тебя смутил вопрос?
– Разве способность видеть мой дух, не может дать на него ответ?
Тихий смех.
– Мне всё больше нравится беседовать с тобой, Аими-сан.
– Тогда, может, побеседуем о месте, "окружённом кольцом заклинаний"?– с готовностью предложила я.
– Почему бы и нет? На любезность следует отвечать любезностью. Ты развлекла меня историями о твоём мире. Я поведаю тебе о тайнах моего.
Я не верила ушам – вожделенная отсрочка, которой собиралась добиваться такой дорогой ценой...
– Ты слышала о "живых Буддах", Аими-сан?
– Нет... Не очень знакома с понятиями буддизма.
– Так называют монахов, прошедших ритуал сокушимбуцу. Это длительная и довольно мучительная практика, проводящаяся в три этапа по тысяче дней каждый. В первые тысячу дней монах, пожелавший стать воплощением Будды, питается лишь орехами, семенами и ягодами, теряя вес. Следующие тысячу дней он употребляет в пищу кору и корни, а также чай уруши из сока ядовитого лакового дерева, постепенно отравляя и иссушая себя. По истечении этого срока, когда кожа монаха становится подобной листу момидзи[1], а сам он близок к смерти, его ослабевшее тело помещают в каменную гробницу. С внешним миром её соединяет лишь небольшое отверстие, в которое помещают бамбуковую трубку – через неё монах дышит всё оставшееся ему время. Рядом с будущим воплощением Будды оставляют колокольчик. Монах звонит в него, сообщая, что ещё жив. Как только звон прекращается, трубку вынимают, отверстие запечатывают, а ещё через тысячу дней гробницу открывают и извлекают из неё тело. Если гниение его не коснулось, монах считается достойным звания "живого Будды" и причисляется к святым. Тело его омывают, одевают в богатые одежды, помещают в храме и поклонятся ему, как божеству.
– Какой ужас...– поёжилась я.– Он добровольно сначала мумифцирует, а потом погребает себя заживо?..
– Люди – странные существа. Их невозможно понять.
– А ты пытался?– усмехнулась я.
– Время от времени,– ухмыляющаяся физиономия чуть склонилась к моему лицу.– Когда встречалась особенно интересная особь.
– Какое отношение имеют монахи-самоубийцы к месту, окружённому заклинаниями?– быстро спросила я.
Ракурай сложил на груди руки, спрятав в рукавах кисти – словно давая понять, что пока переходить к "действиям" не собирается. Я не смогла подавить вздох облегчения.
– В ладонях одного из них – чаша, о которой я говорил. Это чаша для сбора подаяний, хоши[2] путешествуют с такими по деревням. Та, что нужна мне, высечена из камня самим Буддой. И кто, как не его живое воплощение, должен был стать её хранителем!
