Текст книги "Возвращайся, сделав круг 2 (СИ)"
Автор книги: Ирина Тигиева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
– Думала, этих "живых воплощений" – несколько.
– Пытавшихся стать «живым воплощением» – несколько,– поправил Ракурай.– Но тело подвергшего себя сокушимбуцу должно оставаться нетленным, а это удалось лишь троим. Останки одного покоятся в храме Дайнити-Бу, останкам другого поклоняются в храме Нангаку, а останки третьего, самого почитаемого из всех, стали «подставкой» для чаши великого Будды.
– И где хранятся они?
– В том самом месте, окружённом кольцом заклинаний. В Безымянном Храме на Погребальной Горе.
– Ну и название...
– Оно произошло от погребального дома, воздвигнутого на Равнине Высокого Неба одному из небожителей. Однажды дом был разрушен и низвергнут на землю. Обломки его и стали Погребальной Горой. Позднее там построили храм, названный Безымянным, потому что никто не возносит в нём молитв. Единственное его назначение – служить домом "живому Будде". Сильнейшая аура, исходящая от останков, и заклинания, наложенные монахами, не позволяют приблизиться к храму ни одному существу этого мира. Но ты, пришедшая из другой реальности и чуждая нашим обычаям, минуешь их без труда. А я буду ждать у подножия горы.
[1] Момидзи – японский клён.
[2] Хоши – странствующие буддийские монахи в Японии.
***
Всё просто... Но что-то не вписывалось в общую картину, и я никак не могла определить, что.
– Чаша ведь – своего рода оружие? Так почему бы мне не воспользоваться им против тебя?
По его лицу мелькнуло умильное выражение.
– Мощь, заключённая в чаше, разрушительна, Аими-сан. Лишь сильнейший может управлять ею.
– Почему ты, в таком случае, уверен, что она не испепелит меня?
– Тебе ничто не угрожает – если не нарушишь целостность чаши. Содержащаяся в ней сила сделала камень хрупким – разбить его легко. Только если чаша расколется, вырвавшаяся на свободу мощь способна "испепелить".
Насколько же сокрушительной должна быть эта мощь, если её стремится обрести и без того могучее существо... Нобу-сан уверял, Ракурай равен по силе Иошинори-сама, но под началом ёкая с прищуренными глазами наверняка больше союзников, чем успел собрать мой недавний защитник. Так почему он с такой одержимостью ищет способ заполучить эту чашу?..
– Тебе не о чем беспокоиться, Аими-сан,– голос Ракурая снизился до шёпота.– Я не подвергну твою жизнь опасности, если этого можно избежать.
– Какое облегчение,– ехидно начала я и замолчала на полуслове.
Руки Ракурая покинули своё "убежище" в рукавах… Одна легко сжала моё запястье, другая устремилась к моей щеке.
– Ты ведь знаешь зачем приходила Нэцуми?– выпалила я.
– Вероятно, чтобы испробовать зелье, которое вернёт твоей коже безупречность.
– Оно не подействовало! Наоборот, теперь шрам ещё более безоб...
– Аими...– его пальцы погладили мою щёку, голос стал глухим.– Тебе очень подходит это имя.
Я пыталась отодвинуться, но рука Ракурая, выпустив моё запястье, мягко обвилась вокруг талии. Я чувствовала его прикосновения на груди, спине, шее... Настойчивые, неторопливые, они напоминали движения змеи, всё крепче сжимающей жертву в смертельном объятии. Он будто исследовал моё тело, пока я извивалась в его руках, безуспешно силясь освободиться. Гротескная сцена в спальне населённого чудовищами замка – в тишине, нарушаемой лишь шелестом шёлковых одежд... Отчаянный взгляд на светильник – он слишком далеко, мне не дотянуться...
– Что ты хочешь сделать, Аими-сан?
Похожее на маску лицо приблизилось к моему. Ужасный ухмыляющийся рот едва не касался моих губ, и я беспомощно замерла. Прикосновения этого существа не были грубыми, как "ласки" похитившего меня самурая, но тонкие пальцы словно выпивали из меня жизнь, лишая воли к сопротивлению.
– Ты смотришь на светильник, будто желаешь его так же страстно, как я желаю тебя, Аими-сан. Так что ты хочешь сделать?
– Поджечь этот вертеп!..
Ёкай тихо рассмеялся. На мгновение почти невидимые губы приникли к моим, и захлестнувшее меня отвращение придало сил. Я бешено задёргалась, вырываясь из его рук, и вдруг поняла, что свободна.
– Тогда исполни задуманное.
Я в отчаянии смотрела на него, слыша собственное срывающееся дыхание будто со стороны. Невозмутимое лицо, прищуренные глаза, руки, снова нырнувшие вглубь рукавов... Только чуть хриплый голос выдавал его эмоции.
– Ты ведь хочешь поджечь это место, не так ли? Попытайся.
Жуткое существо играло со мной, как накануне забавлялось с бывшей любовницей, предлагая ей прикончить меня у него на глазах. Всё это время он играл со мной, наблюдая за моей агонией, позволяя «отвлечь» себя рассказами о моём мире, «живых Буддах» и Погребальной Горе. В действительности он полностью контролировал ситуацию, направляя её по своему усмотрению. Какое омерзительное создание!..
– Ты медлишь, Аими-сан. Почему?
Соскользнув с футона, я попятилась.
– А ты путаешь меня с Шайори, Ракурай-сама. С чего бы?
– Ты похожа на Шайори, как солнечный день – на туманные сумерки. С чего бы мне путать тебя с ней?
– Может, потому, что думаешь, я боюсь тебя, как боялась она?
– А это не так?– тоже поднявшись с футона, он медленно направился ко мне.– Тогда приблизься. Позволь мне притронуться к тебе.
– Нет!.. Твои прикосновения вызывают у меня омерзение...
Он остановился на доли секунды, будто раздумывая, но тут же возобновил движение, приближаясь ко мне шаг за шагом.
– Как я и говорил, больше всего мы вожделеем тех, кто равнодушен к нам.
– Я к тебе не равнодушна,– продолжая лихорадочно отступать, я уже не выбирала слов.– Ты мне отвратителен!..
Лёгкое движение воздуха – его пальцы сжали мои плечи, ухмыляющаяся физиономия нависла надо мной, точно ночной кошмар.
– Почему я отвратителен тебе, Аими-сан? Разве я груб с тобой? Или тебе не нравится моё лицо?
Меня охватил безотчётный страх. Внутренне сжимаясь от отвращения при мысли о близости с этим существом, в наложницы которому меня прочили с моей первой ночи в этом замке, я не обращала внимания ни на что другое. Но в нём было что-то другое – нечто грозное, очень жестокое и ещё более пугающее, от того, что оставалось скрытым за неизменной улыбкой и обходительными манерами...
– Отпусти меня...– едва расслышала собственный шёпот.– Я этого не хочу...
Ладони ёкая мягко обхватили моё лицо, он придвинулся ближе, будто собирался меня поглотить.
– Твоя красота завораживает, Аими-сан. Аими... странное человеческое создание с удивительными глазами, пришедшее из неведомой реальности. Разве несколько неприглядных отметин на коже могут сделать тебя менее желанной?
Приёмы по самообороне!.. Ударить в пах, разбить нос, укусить за ухо... Но глаза почти сросшегося с моим телом существа вдруг приоткрылись – впервые за всё время, и я вздрогнула. Они были жуткого кровавого цвета... Или это – отблески огня от светильника, добраться до которого мне уже не суждено?.. Ладони, нетерпеливо скользнувшие под ткань кимоно, рот, жадно припавший к моим губам – всё происходило будто не со мной. Словно околдованная, я всё ещё видела кроваво-красные глаза демона, лишь по форме напоминавшие человеческие...
И тут что-то произошло. Терзавший мои губы рот отстранился, ладони, почти стянувшие с плеч кимоно, обхватили талию и замерли. Очнувшись, я резко подалась назад, извернулась, рискуя сломать себе позвоночник... У входа в альков стоял одетый в белое ёкай в маске.
– Шинджи,– с лица Ракурая сошла привычная ухмылка, губы вытянулись в тонкую злую линию.– Что привело тебя сюда в столь поздний час?
– Прости, господин,– холодно отозвался ёкай.– Я бы не побеспокоил тебя, тем более, когда ты не один. Но известие моё срочно. Ещё до рассвета замок будет атакован.
– Атакован?– худая рука Ракурая обвилась вокруг моих плеч, пальцы, поигрывая, начали поглаживать шею.– Кем?
– К замку приближается дзикисидан[1] из ёкаев и кайдзю. Возглавляет их старший сын Озэму-сама.
Меня словно обожгло, ноги подкосились, но рука Ракурая удержала в вертикальном положении.
– Иошинори,– довольная ухмылка вернулась на лицо с прищуренными глазами.– Любопытно, как ему удалось определить наше местоположение?
– Вероятно, измена. Шайори-химэ исчезла, никто не знает куда. Она могла прибегнуть к покровительству бывшего возлюбленного в обмен на сведения о нахождении твоего замка.
– Шинджи, Шинджи. Никто не избежит твоих подозрений! Но кем бы ни был безликий предатель, я ему благодарен – отчасти. Всё же лучше бы Иошинори-сама почтил мой замок своим присутствием в другую ночь.
– Какими будут твои приказания, господин?– Шинджи чуть склонил голову.
– Окажи нашему гостю достойный приём,– и ласково обратился ко мне.– Составь мне компанию, Аими-сан. Уверен, зрелище доставит тебе удовольствие, но наблюдать за всем лучше не отсюда.
Я молча запахнула приведённое в беспорядок кимоно, и Ракурай, ухмыляясь, привлёк меня к тощей груди… За мгновение до того, как меня оторвало от земли, я повернулась к Шинджи, застывшему между створками с ветвями сакуры, и беззвучно прошептала:
– Спасибо...
[1] Дзикисидан – войска (даймё).
Глава 15
Сильный порыв ветра буквально хлестнул по лицу, я захлебнулась собственным дыханием... А, когда отдышалась, с трудом сдержала удивлённый возглас. Я парила в воздухе над островерхими крышами замковых строений, освещённых мигающими фонарями. Дворики и переходы казались живыми – из-за бесчисленных снующих по ним существ. Существа "стекались" к воротам замка, за которыми начиналась тьма, угрожающая и непроглядная даже в свете почти полной луны.
– Слышишь их?– раздался над ухом шёпот Ракурая.
– Нет...
– Тогда прислушайся.
Омерзительные ухмыляющиеся губы мягко обхватили мочку моего уха. Я дёрнула головой, надеясь попасть ёкаю в нос и не думая о последствиях, если он вдруг выпустит меня из рук. Но Ракурай увернулся и, описав в воздухе дугу, легко приземлился вместе со мной на загнутый край крыши главной башни замка.
– Прислушайся, Аими-сан.
Постаравшись не замечатъ худого тела, прижавшегося к моему, и рук, обвившихся вокруг талии, я всё же закрыла глаза, прислушиваясь. Поначалу – ничего, только шум ветра. Но вот сквозь него начал прорываться и другой звук, похожий на рычание множества диких зверей. Вздрогнув, я распахнула глаза.
– Знал, что Иошинори придёт за тобой, Аими-сан,– снова прошептал Ракурай.
– Думаю, он пришёл не за мной, а за тобой, Ракурай-сама,– ехидно отозвалась я.
– Верно. Потому что ты – со мной.
– Он собирал союзников задолго до того, как я оказалась "с тобой".
Может, упоминание, что мой недавний защитник готовился к схватке, немного собьёт спесь с ухмыляющейся твари, будто сросшейся с моим телом? Но «тварь» только рассмеялась своим тихим, глумливым смехом.
– Разумеется, ведь он желал вернуть свои земли. Лишь глупец минует вытянутую шею черепахи и пытается пробить панцирь. И лишь безумец атакует крепость врага, прежде чем занять собственные земли, где многие до сих пор хранят ему верность. Но в этом случае причина не в ослабевшем разуме, а в вырванном сердце. В сердце, которое теперь находится рядом со мной – в этой самой крепости.
– Иошинори-сама не знает, что такое сердце, а значит, не мог заметить пропажи,– хмыкнула я.
Не ожидала, что в голосе прозвучит такая горечь. Думала, боль уже отступила... Из груди ёкая снова вырвался смех.
– Арэта-кун прав: во многих отношениях ты действительно – дитя, Аими-сан.
– Арэта-кун не знает ни меня, ни...
Мои слова прервал протяжный трубный звук, от которого завибрировал воздух. Фонарики перед воротами обезумели – державшие их существа заметались, как мотыльки, формируя ряды, и вдруг замерли, словно марионетки, повинующиеся невидимому кукловоду.
– О властный зов дзинкай[1],
прорезавший ночь.
Враг мой близко,– насмешливо продекламировал Ракурай.
И, словно в ответ на импровизированное хайку, тьма за стенами замка расступилась, открыв единственное существо, неторопливо направлявшееся к воротам. Длинные белоснежные волосы, "поймавшие" луч луны, светлое кимоно, царственная осанка...
– Иошинори... сама...– беззвучно прошептала я.
Он как будто меня услышал – остановился и вскинул голову. С такого расстояния не могла рассмотреть его лица, но видела, как глаза полыхнули синим огнём. В то же мгновение, словно по чьему-то знаку, тьма, обступавшая замок со всех сторон, всколыхнулась и рассеялась, "обнажив" тысячи и тысячи существ, замерших так же неподвижно, как и "защитники" замка. Я скользила по рядам нападавших лихорадочным взглядом, пытаясь найти Дейки... Но напряжённая тишина вдруг взорвалась рёвом и визгом – их уже не мог перекрыть "властный зов дзинкай", поминутно раздававшийся с "внутренней" стороны стен. И ворота распахнулись... Когда обе армии сошлись, крыша задрожала, как если бы башня собралась обвалиться под нашими ногами. Ракурай стиснул меня крепче.
– Многое бы отдал, чтобы посмотреть на это до конца, но...
Фигура с белоснежными волосами, будто вынырнувшая из захлестнувшей её волны кайдзю, и вцепившийся в меня Ракурай поднялись в воздух одновременно. На мгновение совсем рядом мелькнуло некогда столь дорогое для меня лицо со светящимися синим огнём глазами. Не вполне понимая, что делаю, я протянула к нему руку... Но тут передо мной будто что-то взорвалось. Зажмурившись от ослепляющей вспышки, я чувствовала, как меня вдавливает в тощую грудь Ракурая и уносит куда-то в пустоту. А когда снова открыла глаза, уже стояла на земле. Руки Ракурая по-прежнему обвивали талию, вокруг клубился туман, а впереди тёмной громадой возвышалась гора...
– Мы на месте, Аими-сан. У подножия Погребальной Горы.
Я рассеянно высвободилась из рук ёкая и покачнулась. Голова кружилась, в ушах ещё стоял звон. Ракурай поспешно меня подхватил и пощёлкал языком.
– Чиио, Чиио. Надеюсь, простишь её? Увидев Иошинори так близко к тебе, она, вероятно, забыла об осторожности.
– Так эта вспышка – дело её рук? Сам будешь прощать её, если из-за травмы не найду дорогу к твоей чаше…
Ракурай рассмеялся, костлявые пальцы легко скользнули по моей щеке. Я резко отстранилась, с трудом сохранив равновесие, и на всякий случай отступила на несколько шагов. Но ёкай больше не пытался приблизиться, руки нырнули в глубь рукавов, на лице, едва различимом в слабом свете луны, застыла привычная ухмылка.
– Храм находится в пещере на самой вершине горы. К пещере ведут сто восемь ступеней...
– Именно сто восемь?– не выдержала я.– Их кто-то пересчитывал?
– Ступени символизируют человеческие пороки, а их – ровно сто восемь[2]. Чтобы попасть в храм, нужно пересечь Озеро Душ…
– А почему пороков сто восемь?– снова перебила я.– Я знаю только семь.
– Я расскажу тебе всё о пороках, Аими-сан, и судовольствием покажу некоторые из них,– в голосе ёкая проскользнули сладострастные нотки,– как только вернёшься ко мне с Чашей Будды. Озеро легко пересечь по мелководью – лишь следуй за огнями...
– А почему оно называется Озеро Душ?– уточнила я.– В нём водятся призраки? Утопленники?..
Продолжая ухмыляться, Ракурай чуть склонил голову набок.
– Ты боишься юрэй, Аими-сан?
Я передёрнула плечами. Обнажать свои страхи перед этим существом хотелось меньше всего.
– Или надеешься на появление Иошинори-сама и поэтому тянешь время?– вкрадчиво продолжал Ракурай.– Он не придёт, по крайней мере, пока. Сейчас грозный сын Озэму-сама пытается взять штурмом мой замок, из-за стен которого доносятся твои крики о помощи. Следуй за огнями и не бойся юрэй – они не причинят тебе вреда. Но самое важное: сохрани целостность чаши, иначе заключённая в ней сила испепелит твоё тело. А лишиться его подобным образом было бы досадно для нас обоих.
Я подняла глаза на возвышавшуюся над нами гору. Свет луны становился всё бледнее, небо начинало светлеть – близился рассвет. Но гора по-прежнему казалась гигантским сгустком мрака, а клубившийся у подножия туман придавал ей ещё более зловещий вид – словно прибежище сотен неупокоенных призраков... Я действительно тянула время, почти подсознательно надеясь, что Иошинори-сама найдёт меня здесь. Но если он в самом деле спасает ветряную мельницу, вопящую моим голосом в замке Ракурая... Я скосила глаза на ёкая, стоявшего в нескольких шагах от меня. Что бы ни ждало на Погребальной Горе, это лучше общества ухмыляющегося чудовища.
– Какие-нибудь последние наставления, Ракурай-сама?
– Возвращайся скорее, Аими-сан. Уже начинаю скучать по тебе.
Я поклонилась, не скрывая усмешки, и, развернувшись, направилась к горе.
[1] Дзинкай – большие раковины в ажурных корзинах, которые применялись на Японских островах в качестве горна на протяжении многих веков.
[2] Японцы считают, что человек подвержен шести порокам: легкомыслие, глупость, жадность, злость, зависть и нерешительность. Но каждый порок имеет восемнадцать оттенков, отсюда цифра сто восемь.
***
Свет бледнеющей луны, призрачный туман... Почти не спотыкаясь, я подошла к самому подножию гигантского "могильника". Вокруг – редкие деревья и полуразрушенные каменные фонари-торо. Ступени ведут вверх и теряются в тумане. Неестественная тишина – не слышно даже шелеста ветра. И ни души. Ухмыляющийся ёкай остался за растрёпанными кустами – последовать за мной сюда он уже не мог. Сделав глубокий вдох, я опустила ногу на первую ступеньку – ничего. Ни грома с небес, ни сверкающих молний. Как же странно, что сильнейшие заклинания и барьеры, неодолимые для обитателей этого мира, для меня – ничто. Вторая ступенька, а потом ещё одна и ещё... Я вздрогнула, когда из тумана вдруг выступили два столба, сверху соединённые двумя перекладинами, и остановилась. Тории... Покосившиеся, покрытые мхом, но безошибочно узнаваемые. "Дорога" к храму шла через них. Конечно, это не те врата, что привели меня в этот мир. Но, может, выход из него не там же, где и вход? Чуть не бегом, я бросилась вперёд. Пятая, шестая, седьмая, восьмая... Зачем, на самом деле, считаю ступеньки?.. Девятая, десятая, одиннадцатая... двенадцатая, тринадцатая, четырнадцатая... и ещё девяносто четыре, теряющиеся в полумраке предрассветных сумерек. Пройдя сквозь тории, я лишь поднялась на несколько ступеней... Но охватившее меня чувство было странным – разочарование, смешанное с... облегчением. Впереди – неизвестность, позади – ухмыляющийся монстр, лелеющий надежду стать непобедимым с моей помощью, но... кажется, я всё же не готова оставить этот мир – пока. Совершенно непрошенно перед глазами возникло невозмутимое, сверхъестественно красивое лицо "грозного сына Озэму-сама", белоснежные волосы... Неужели дело в нём? В том, что я увидела его, хотя думала, больше никогда не увижу? Но тотчас этот образ сменил другой. Встрёпанная шевелюра, глаза разного цвета и исходившее от них голубоватое свечение, когда их обладатель наклонился к моим губам за секунды до появления посланцев Ракурая... Я тряхнула головой и резко остановилась, вернувшись к реальности. Ступени закончились. Я стояла перед входом в упомянутую Ракураем пещеру «на самой вершине горы». В глубине – невысокое строение, из окон струится голубоватый свет. Безымянный Храм – дом «живого Будды». А вокруг храма, подбираясь к самому его порогу, бесшумно играло волнами Озеро Душ. На воде покачивались сотни желтоватых фонариков и до меня будто донёсся тихий шёпот множества голосов... Я поёжилась. Ракурай уверял, юрэй не причинят мне вреда, и пока их даже видно. Может, и шёпот – лишь плод моего воображения? Я тоскливо оглянулась на клубившийся за спиной полумрак, снова посмотрела на храм... «Озеро легко пересечь по мелководью – лишь следуй за огнями...»,– прозвучал в сознании голос Ракурая. Неужели моё предназначение действительно в этом? Достать чашу из тайника и передать заключённую в ней силу чудовищу с глазами цвета крови? Если так, правы были монахи Храма Тысячи Демонов – Вселенная действительно послала меня на погибель этому миру. Но, если прав Нобу-сан, и я была послана, как спасение, а не наказание за пороки... Я рассеянно смотрела на мерцающие огоньки фонариков. А если сила, заключённая в чаше, настолько велика, что Ракурай не сможет с нею совладать? Что, если она, уничтожит его, а не сделает ещё сильнее? Ведь никто, включая его, не знает её истинной мощи. Стянув с ног таби, я решительно вошла в воду. Странно, она не была холодной – казалось, вокруг плескалось море, прогретое солнцем. Шаг, другой, третий... Что-то коснулось щиколотки. Испуганно вскрикнув, я отшатнулась и, оступившись, едва удержалась на ногах. Мимо, покачиваясь на волнах, проплыл цветок с лепестками, похожими на паучьи лапки, а за ним ещё один и ещё...
– Хиганбана...– тихо выдохнула я.
Кроваво-красная лилия с тонкими изогнутыми лепестками и длинными тычинками издавна считалась в Японии растением умерших. Цумуги ненавидела гвоздики, потому что по форме они напоминали ей этот зловещий цветок... Но откуда лилии здесь, да ещё и в таком количестве? И эти фонарики... «Души монахов...»,– пронеслось в голове. Мысль будто кем-то подсказана – точно ответ на неозвученный вопрос. Поёжившись, я поддёрнула рукава, подобрала полы кимоно, заткнула их за оби и двинулась вперёд. Вода поднималась всё выше. Дошла до колен, потом до бёдер. Похоже, всё-таки придётся добираться вплавь... «Посмотри на огни...»,– снова мелькнуло в сознании. Покачиваясь на воде, фонарики выстраивались в неровную линию, ведующую к храму. Всё, как сказал Ракурай, и подтвердило... моё подсознание? Или как ещё назвать не мои мысли, словно произнесённые моим голосом?.. Казалось, я брела к храму вечность. Фонарики и цветки хиганбаны плавно покачивались на волнах, словно гипнотизируя, но вода оставалась на уровне колен до самого конца. Вот я у энгавы. В одном месте часть её спущена в воду подобно перекидному мостику, и волны бесшумно набегают на покрытые тиной доски. Несколько раз поскользнувшись, я всё же вскарабкалась наверх и нерешительно застыла у порога. Комната, в полумрак которой таращилась по-совиному, была совсем небольшой и совершенно пустой. Отблески голубоватого света падали откуда-то сверху. И что теперь?.. «Найти то, за чем пришла...» Забыв опустить полы кимоно, я торопливо шагнула внутрь. «Подсказки» подсознания уже начинали пугать. Как если бы я говорила с внезапно пробудившейся во мне второй личностью. Чем не признак зарождающейся шизофрении?
Ненадёжная на вид лестница вела на второй этаж. Наверняка чаша там. А вместе с ней, и "оберегающая" её мумия "живого Будды"... Интересно бы посмотреть на реакцию Ракурая, вернись я без чаши, но с оправданием, что не смогла её добыть, испугавшись костей монаха и неустойчивой лестницы... Ступени прогибались и скрипели под моими ногами. В абсолютной тишине этот звук казался святотатственным. Но вот последняя ступень осталась позади, и я растерянно замерла. "Верхняя" комнатка была ещё меньше "нижней". Никаких стен – крышу поддерживали четыре столба. Низкое подобие ограды... и алтарь, усыпанный цветами хиганбаны. А на алтаре – скукоженное нечто в белом конусообразном уборе на голове. Именно от алтаря исходил голубоватый свет, виденный мной ещё с берега озера – сгорбленная фигура будто парила в нём. «Чего ты ждёшь?..» Очнувшись, я чуть не крадучись подошла ближе. Высохшее лицо, застывшее в вечном оскале. Слои шёлковых одежд, не тронутых временем, чётки, спускающиеся с костлявого запястья на сложенные в позе лотоса колени, и небольшая круглая чаша, зажатая в пальцах, на которых не осталось и намёка на плоть...
– Это и есть... Чаша Будды?– прошептала я, обращаясь неизвестно к кому.
И было умолкнувшее "подсознание" услужливо предложило: «Возьми её, раз уж смогла зайти так далеко...»
***
– Вот так просто... взять и уйти?
«Ты ведь здесь для этого…»
– Не по своей воле... Мне не нужна ни чаша, ни заключённая в ней сила...
Перед кем, спрашивается, оправдываюсь? Перед высушенной мумией монаха-самоубийцы?
«Тогда уходи...»
Закусив губу, я всматривалась в неподвижную светящуюся фигуру. Невероятно, но этот полускелет не внушал мне, до истерики боявшейся юрэй, никакого страха. И храм без названия казался скорее таинственным, чем пугающим. А озеро, на волнах которого покачивались фонарики и цветы смерти, – красивым. И вообще, здесь – такое умиротворение... Даже я, совершенно не восприимчивая к местной религии, его почувствовала. Удивительно, что именно в этом окутанном святостью месте хранится чаша такой разрушительной мощи...
«Разрушительной?..»
– Да. И, надеюсь, она уничтожит того, кто послал меня сюда!
Я решительно потянулась к чаше. Стараясь не касаться костлявых пальцев, накрыла её ладонями сверху и снизу и подняла глаза на мумию.
– Прости, что забираю её у тебя...– и рванула чашу к себе.
Свечение погасло, а скелетообразные ладони мумии вдруг сложились в молитвенном жесте. Я ошарашенно попятилась, оступилась и, не удержавшись на ногах, рухнула вместе с чашей, случайно ударив её о пол... Едва различимый щелчок. Я в ужасе подскочила, так и не выпустив чашу из ладоней. По каменной поверхности побежала тонкая трещина, и сквозь неё блеснул голубоватый свет – в таком же только что парила фигура живого Будды.
– О Господи!– в панике выкрикнула я.– Сейчас она развалится и испепелит меня!
Ещё трещина, и тот же голубоватый свет... Держа чашу в вытянутых руках, я бросилась обратно к "живому Будде", собираясь вернуть жуткую посудину, но свечение уже мягко окутало мои запястья, и я в ужасе остановилась. Начало конца – теперь процесс не остановить...
– Это – наказание за то, что разграбила святилище и отобрала у монаха его святыню!– сокрушённо пробормотала я.
«Чаша никогда не была моей. Я – лишь хранитель...»
Я вскинула на мумию округлившиеся глаза.
– Так это ты говоришь со мной?! Всё это – не мои мысли, а твои слова?..
«Те из них, что ты смогла услышать. А теперь – уходи...»
– Но чаша...
«Её сила – в твоих руках...»
Я покосилась на свои руки. Свечение продолжало распространяться по коже, а вместе с ним по телу расходилось ласкающее тепло. Странные ощущения – от мощи, способной испепелить...
«Отправляйся. Нам обоим пора...»
Если это – телепатия, то мумифицированный монах явно перешёл в этом умении на новый уровень совершенства.
– Спасибо,– я поклонилась.– И... прости, что ограбила...
Мумия безмолвствовала, но вдруг засветилась ярким белым светом и... рассыпалась прахом. Я закашлялась, снова поклонилась на всякий случай и попятилась к лестнице. Сползла по ней, бережно прижимая чашу к груди, торопливо пересекла нижнюю комнату и, соскользнув с края энгавы, плюхнулась в озеро. Вода – по-прежнему тёплая, но что-то изменилось... Фонарики исчезли – на поверхности воды покачивались только кроваво-красные цветы хиганбаны... В пещеру проникал сероватый свет зарождавшегося дня, и вся мистика этого необычного места в нём как будто растворилась. Но причина изменения, конечно, не в дневном свете, а в святости, ушедшей вместе с обратившейся в пыль мумией монаха.
Развязав оби, я выскользнула из верхнего кимоно, оставив только нижнее. Огоньков-душ больше нет, мелководье указывать некому, и мне, вероятно, придётся пересекать озеро вплавь. Осторожно завернув чашу в ткань, закрепила её на спине и, удивлённо ахнула, уставившись на свою руку – ту самую, которую ранила у разрушенных торий Храма Тысячи Демонов. Шрама, оставленного остриём щепки, больше не было... Я лихорадочно распахнула кимоно, обнажив бок, изуродованный когтями óни, и, не веря глазам, уставилась на совершенно гладкую кожу... Спустив с плеча ткань, осмотрела предплечье, некогда продырявленное стрелой Юрико – никаких следов. Не могла взглянуть на спину, но наверняка и отметины, оставленные Иошинори-сама, тоже исчезли. Как такое возможно? Неужели святость этого места всё же подействовала на меня, совершив то, чего не мог добиться Кииоши-сама своими снадобьями? Рассеянно перебирая ногами, я двинулась к противоположному берегу. Вода в самом деле вскоре дошла мне до груди и я поплыла.
Ощущение невероятной лёгкости. Я продвигалась вперёд, почти не прилагая усилий. Если бы не плотность и влажность воды, решила бы, что парю в воздухе. По озёрной поверхности расходилось голубоватое свечение. Кружившиеся вокруг хиганбаны задевали кожу загнутыми лепестками... А я, словно во сне, скользила в светящейся воде, окружённая кроваво-красными цветами, и не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала такую безмятежность. Берега достигла досадно быстро, с сожалением выбралась из воды. Но свечение ушло вместе со мной – на поверхности покачивались только хиганбаны, молчаливо проводившие меня до самой кромки. Не удержавшись, я выловила один цветок и, воткнув его в волосы, закрепила за ухом. Хотя... может, следует подарить его Ракураю – с весьма недвусмысленным намёком?
Почти рассвело, и по-прежнему клубившийся вокруг туман больше не производил зловещего впечатления. Поёживаясь от утренней свежести, я бодро зашагала по ступенькам вниз, где ёкай с прищуренными глазами ждал моего возвращения. Но вдруг замедлила шаг… Почему-то вспомнилась беседа с Ракураем, когда он впервые рассказал о чаше, о том, что я должна её добыть, а он, в свою очередь, даст мне всё, что пожелаю. Тогда я ехидно напомнила о моих шрамах, а он ответил фразой, которую я на тот момент не поняла: «Моя нетерпимость к подобным несовершенствам преувеличена. Но в твоём случае действительно не буду портить себе удовольствие. В конце концов, я ведь не животное, могу и потерпеть...» Мои шрамы на самом деле волновали его мало – вопреки опасениям Нецуми. И теперь они действительно исчезли. Неужели он знал, что так будет?.. Ступенька за ступенькой я продолжаа свой спуск. Опять это чувство, будто что-то не сходится... Место, святость которого залечила мои шрамы, невероятный покой, ощущаемый мною до сих пор, души монахов, указавшие путь, и мумия с телепатическими способностями, не внушавшая ни малейшего страха... А всё вместе – «кулиса» для чаши, разрушительная мощь которой способна испепелить? Оступившись, я сильно ударилась большим пальцем ноги о камень, разбив его до крови. Жалобно пискнув, присела на ступеньку, на секунду забыв обо всём, кроме боли. Но боль ушла, не успела я толком расположиться, а рана начала затягиваться у меня на глазах. И я потрясённо выпалила, обращаясь неизвестно к кому:
– Это действие чаши!..
Бесформенные обрывки внезапно сложились в чёткий узор. Дрогнувшей рукой я стёрла кровь, под которой уже не было и следа раны... Не святость места, не близость живого Будды, а именно чаша обладает силой, сгладившей мои шрамы, и сейчас залечившей ушиб. Ракурай это знал, потому и не заботился о «несовершенстве» моей кожи. Наверное, Чаша Будды – что-то вроде Святого Грааля этого мира. Её сила не разрушает, а исцеляет... Но, если так, она ни в коем случае не должна попасть в костлявые руки ухмыляющегося чудовища! Лучше утопить её в озере, чем отдать ему! Вскочив на ноги, я уже повернулась в сторону пещеры, как вдруг до слуха донёсся звук, странно прозвучавший в безмятежной тишине. Я прислушалась. Звук повторился, и я похолодела. Звон сходящихся мечей! Ракурай сражается с... Сама не заметила, как понеслась вниз, прыгая через три ступеньки. Только бы не упасть и не разбить чашу раньше времени…
