Текст книги "Возвращайся, сделав круг 2 (СИ)"
Автор книги: Ирина Тигиева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
– Спасибо за обед, Нобу-сан. Мне бы хотелось отдохнуть.
– Ты почти не притронулась к еде,– мягко улыбнулся он.– Можешь взять всё к себе и утолить голод, когда он придёт.
– Спасибо...
Подхватив палочки и посудины, я заспешила к двери. Предложение монаха оказалось кстати. Голод в самом деле скоро заявил о себе и, не отвлекаясь на неприятные разговоры и настойчивые расспросы, я разделалась с едой очень быстро. Потом немного побродила среди окружавших святилище деревьев, покормила Камикадзе. Кэцеро не показывался, и я начала сомневаться в правоте монаха, что его дёрганый "господин" вернётся в ближайшее время. Может, в самом деле спит где-нибудь на дереве, как Тарзан, и всё же появится утром? С наступлением сумерек я вернулась в свою комнату. Камикадзе тотчас ворвался следом и, едва улеглась на футон, расположился на моей груди.
Ночью мне приснился Тэкэхиро. Опять… Сны с его участием всегда были одинаковыми. Я шла к ториям, слышала его голос и оборачивалась. Он бежал ко мне, радостно блестя глазами. Мы начинали разговаривать, присаживались на траву. С собой у него неизменно оказывались булочки из рисовой муки, яблоки и сливы… Мы ели и смеялись. А потом еда в моих руках превращалась в кровь, я в ужасе поднимала на Тэкэхиро глаза… и всякий раз он сидел напротив меня с пробитой грудью. Из раны на траву сочилась кровь, лицо становилось мертвенно-бледным, а остекленевший взгляд застывал на мне… И всякий раз я просыпалась в холодном поту. Так было и сейчас…
Камикадзе недовольно зашевелился на моей груди, я пригладила ему шёрстку, вновь попыталась заснуть. Но сон не шёл, я никак не могла выбросить из головы слова монаха. Если Вселенной действительно было угодно, чтобы я освободила ёкая от заклятия, интересно, входила ли в Её планы смерть Тэкэхиро от руки того, кого я освободила? Или виной всему "незапланированная" привязанность ко мне несчастного парня и, как следствие, путешествие на край света ради моего "спасения"? Я невесело усмехнулась. На самом деле неважно, прав монах или нет, послала меня Вселенная, или моё появление в этой реальности – простая случайность. Неизменно одно: и там, откуда я пришла, и здесь великие, вроде Иошинори-сама, вершат судьбы миров, а "насекомые", вроде Тэкэхиро и меня, страдают и пытаются выжить. Последнее удаётся не всем…
Сон прошёл окончательно. Лежать неподвижно в тёмноте стало невыносимо. Осторожно спустив Камикадзе с груди – зверёк только сонно фыркнул и снова свернулся колечком на футоне – я поднялась на ноги и крадучись выбралась из комнаты. Ни разу не бродила по дворику после заката и теперь остановилась в нерешительности. Ночь была безлунной, и окружавшие храм заросли, создававшие атмосферу защищённости и уюта днём, сейчас производили жутковатое впечатление. Мерцавшие кое-где светлячки ничуть не рассеивали густую лиловую тьму. Но я представила, как снова возвращаюсь в безмолвие своей комнаты, и, тряхнув волосами, устремилась во мрак. Криптомерия возвышалась впереди тёмной громадой. Подобравшись к выступавшим из земли корням, я только собралась расположиться на них, как вдруг в одном из дальних храмовых строений мелькнул свет. Нобу-сан? Может, и его мучает бессонница? Свет мелькнул снова, и сомнения рассеялись – не одна я бодрствую этой ночью. Спотыкаясь в темноте, побрела на источник света. Чем ближе, тем ярче он становился, и до меня донёсся тихий голос – Нобу-сан нараспев читал молитвы. На мгновение я задержалась перед дверью. Стоит ли входить? Вдруг помешаю благочестивому занятию монаха? Но любопытство оказалось сильнее, я тихонько сдвинула створку двери... и в ужасе замерла. Трепещущий свет светильника падал на изображения каких-то не то демонов, не то божеств на стене, на алтарь и на замершее перед ним существо. На нём была одежда Нобу-сан, оно говорило голосом Нобу-сан, но парило над полом, и я видела алтарь и настенные изображения сквозь него. Видимо, что-то почувствовав, существо подняло голову, и его шея начала вытягиваться вверх, пока голова не достигла потолка. На повернувшемся ко мне лице – лице Нобу-сан – отразились сожаление и горечь. А я, не силах шевельнуться, завопила так, что потемнело в глазах. Голова крутанулась в воздухе и устремилась ко мне на изогнувшейся в форме петли шее.
– Прошу тебя, одзё... Аими-сан... не пугайся, я не...
Ко мне наконец вернулась способность двигаться и, заорав на всякий случай ещё громче, я бросилась прочь. Но что-то попалось на пути, вцепилось в плечо. Я вслепую ткнула кулаком, в ответ раздался возмущённый возглас. А я не помня себя забилась в стиснувших меня руках.
– Осторожнее, Кэцеро-сама!
– Сумасшедшая!..
– Рана может открыться...
– Нужно было оставить её в лесу!..
Обрывки фраз доносились до слуха, но смысл до сознания не доходил. Меня крепко держали, и я быстро выбилась из сил, пытаясь вырваться... Задыхаясь, металась взглядом по двум склонившимся ко мне лицам: раздражённому – полудемона и полупрозрачному – твари, принявшей облик монаха.
– Не хотел, чтобы ты видела меня таким, Аими-сан,– подала голос "тварь".
– Вопишь, будто тебя кайдзю рвут на части!– возмущался Кэцеро.– Думал, стряслось невесть что!
Я постепенно приходила в себя. Даже попыталась моргнуть, но не смогла...
– Аими-сан нужно вернуться в её комнату, Кэцеро-сама.
Шея полупрозрачного существа уже почти вернула себе обычную длину, на лице застыло скорбное выражение. Полудемон без церемоний меня встряхнул.
– Разучилась ходить? Идём!
– Вероятно, Аими-сан нужна помощь. Может, следует понести её...
– Вот ещё!– фыркнул Кэцеро.
Содрогнувшись от подобной перспективы, я отшатнулась, обо что-то споткнулась и вознамерилась осесть на землю. Но Кэцеро тотчас подхватил меня в охапку.
– Ладно, ты прав,– буркнул он.– Похоже, действительно не держится на ногах...
Я было брыкнулась, но неудачно, и раненый бок пронзила боль. А уже через несколько секунд, полудемон толкнул створку двери и выпустил меня из рук. В темноте я различила светлевший на полу футон и услышала тихое фырканье проснувшегося Камикадзе. Нечего сказать, хорош защитник! Хотя, наверное, зверёк не чувствовал опасности, потому и не откликнулся на мой вопль.
– Успокоилась?– Кэцеро переступил с ноги на ногу.– Чего вообще бродишь ночью?
– Это ведь... не... Нобу-сан?– ко мне наконец вернулся дар речи.
– А кто ещё?– в темноте не видела лица Кэцеро, но в голосе прозвучало явное удивление.
– Он... юрэй?..
– Рокурокуби.
– Кто?..
– Разновидность юрэй, называются так из-за длинной шеи.
– Но…– я запнулась.
Неужели виденное мною существо действительно – всегда приветливый Нобу-сан, который вызывал у меня глубокое уважение, несмотря на короткое знакомство? Человек из плоти и крови, врачевавший мою рану, кормивший и поивший меня, когда от слабости я не могла держать голову самостоятельно... Кэцеро без приглашения плюхнулся на циновку рядом с футоном и начал приставать к сонному Камикадзе. Делал вид, что хочет дёрнуть его за хвост, потом ухватил за коготок... Как будто наличие длинношеего призрака за дверью для него – обычное дело. Зверёк недовольно ворчал и шипел, а я раздражённо выпалила:
– Оставь его в покое! Он же был человеком ещё сегодня днём!..
Кэцеро недоумённо поднял голову, и, поняв всю абсурдность своей реплики, я уточнила:
– Оставь в покое Камикадзе. Нобу-сан был человеком сегодня днём. С чего вдруг он оказался этим рокукуроби?
– Рокурокуби,– поправил Кэцеро.– Почему "оказался"? Он всегда был таким, сколько его помню.
Я окончательно перестала что-либо понимать.
– Он ведь знал тебя ещё ребёнком?
– И что?
– И был таким уже тогда?
– Сказал же, да!– Кэцеро снова потянулся к Камикадзе.
Но я, быстро опустившись на футон, шлёпнула его по руке.
– Ты что?..– опешил он.
– Сказала же, оставь его в покое!
Кэцеро потёр ушибленную руку, проворчал своё "Сумасшедшая!" и отвернулся. Но уходить явно не собирался, и я решила расставить все точки над "и":
– Я – не сумасшедшая. Назовёшь меня так ещё раз, пожалеешь. Дикарь!
Вообще-то, хотела озвучить не совсем то и не таким резким тоном. Но неприязнь к "дикарю" оказалась слишком велика. Правда, на него тирада не произвела особого впечатления.
– А как тебя называть?– в голосе – искреннее удивление.– Ведёшь себя странно. Испугалась безобидного рокурокуби…
– Попробуй по имени,– предложила я.– И откуда мне было знать, что он – безобидный?
– Он – юрэй, да и то только ночью,– и снова в голосе – удивление, словно я призналась, что боюсь Пикачу.
– Вот именно. Всегда боялась юрэй,– отрезала я.
– Почему?
– А почему ты впадаешь в истерику, когда речь заходит о твоём происхождении?
Могла поклясться – глаз Кэцеро сверкнул в темноте.
– Тебе этого не понять!– выпалил он и бросился прочь из комнаты.
А я, хлопнув глазами ему вслед, осторожно улеглась на футон. Камикадзе с готовностью подобрался мне под бок.
Как и говорила, только ты и я, малыш…– ласково погладила его по мордочке.
Никогда не думала, что буду так скучать по Дэйки, по его шуткам, нашим перепалкам и… по Иошинори-сама… Компания, в которую угораздило попасть сейчас, вызывала содрогание. Полудемон-психопат и монах-призрак… Камикадзе в самом деле был единственным родным существом в этом чужом жутком мире. На глаза навернулись слёзы, я крепче прижала зверька к себе, он недовольно заворчал.
– Прости, малыш…
Нужно постараться не думать ни о призрачном "соседе", ни о ёкае с белоснежными волосами, ни о Тэкэхиро… Просто закрыть глаза и надеяться, что несчастный парень с пробитой грудью больше не придёт меня мучить… Я зажмурилась, по щекам тотчас побежали слёзы, и, понимая, что никогда не буду услышана, прошептала:
– Прости, Тэкэхиро…
Глава 2
Камикадзе нетерпеливо потоптался по моей груди, взвился в воздух, когда я попыталась его погладить, и, плюхнувшись на футон рядом с моей головой, требовательно засопел в ухо. Я и сама понимала, что давно пора вставать, но медлила, с содроганием думая о неизбежной встрече с призрачным монахом. Наконец терпение Камикадзе лопнуло окончательно. Крутанувшись вокруг моего лица в очередной раз, он жалобно пискнул, попытался приземлиться мне на лоб, и я не выдержала. Поднялась на ноги и, рассыпавшись в извинениях, что мучила его голодом так долго, направилась к двери. Зверёк тут же смягчился и спикировал мне на плечо. Мысленно моля Небеса, чтобы монаха во дворе не оказалось, я распахнула створку двери, шагнула через порог и подскочила от грубоватого возгласа:
– Неужели вышла! Всегда спишь так долго?
У входа, прислонившись спиной к стене, развалился Кэцеро.
– Какого дьявола...– привычно начала я, но меня прервал Камикадзе.
Издав воинственный клич, бросился на противника, и я только закатила глаза, когда тот, мгновенно оказавшись на ногах, начал отпрыгивать и уворачиваться от атак рассвирепевшего зверька.
– Что ты делаешь под дверью моей комнаты?
– Жду, когда ты выйдешь, конечно!
Повернувшись ко мне, Кэцеро на секунду потерял бдительность, и Камикадзе тут же этим воспользовался – полоснул его по щеке. Полудемон нисколько не расстроился. Высоко подпрыгнув, ловко извернулся в воздухе, подхватил зашедшегося в яростном визге камаитати и, приземлившись в шаге от меня, протянул зверька мне.
– Есть хочешь?
– Кого? Камикадзе?– хмыкнула я, забирая у него зверька.
Кэцеро явно растерялся, и я снова закатила глаза.
– Нет, не хочу. Но Камикадзе проголодался,– и направилась к помещению, в котором хранились припасы. К моему удивлению, полудемон потрусил следом.
– Опять собираешься кормить его яйцом?– в голосе прозвучало отвращение.
– Тебе-то какая разница?
– Как можно это есть?
– Ты ведь не пробовал.
– Этого ещё не хватало!– Кэцеро тряхнул шевелюрой.– Они жидкие, вязкие... и пахнут странно! Однажды случайно налетел на гнездо и после не мог отмыться несколько дней!
Он состроил гримасу, а я, не выдержав, рассмеялась, представив эту картину. Кэцеро покосился на меня – моя весёлость его как будто удивила, но тут же потупился и смущённо хихикнул.
– Яйца не обязательно есть сырыми. Их можно сварить или пожарить. Как у тебя вообще получилось налететь на гнездо?
– Когда прыгал с ветки на ветку.
«Точно – Тарзан!»,– подумала я, а вслух спросила:
– Значит, ты хорошо карабкаешься по деревьям? Смог бы собрать несколько яиц для Камикадзе? Он почти доел те, что нашла я.
Полудемон озадаченно поскрёб затылок.
– Сколько тебе нужно?
– Сколько найдёшь. У Камикадзе отличный аппетит.
– Какие?
– Покрупнее. Мелкие он не любит.
– Хорошо! Сейчас!
И, не успела я моргнуть, унёсся прочь. Гибкая фигура вскарабкалась по стволу криптомерии, словно гигантская белка, а потом ветви её поглотили. Камикадзе только фыркнул ему вслед и тут же радостно взвизгнул, увидев яйцо. Это было последнее, оставшееся из кладки рябчиков. Присев здесь же на край энгавы[1] под крытой тростником крышей, я устроила зверька на коленях, и он с готовностью начал долгожданный завтрак.
– Доброе утро, Аими-сан.
Я напряглась всем телом, узнав голос монаха.
– Надеюсь, моё общество тебя не побеспокоит?
Он стоял в нескольких шагах – обычный человек, каким я считала его ещё вчера. Теперь понятно, почему я никогда не слышала его шагов, и почему Кэцеро говорил, что монах не ощущает жары. Поступь призраков бесшумна, и жара им действительно не страшна...
– Жаль, что тебе пришлось увидеть меня таким,– не дожидаясь приглашения, Нобу-сан неторопливо приблизился и присел рядом.
Странно, Камикадзе даже не поднял мордочку от скорлупы, но я поёжилась – просто не могла с собой совладать – и едва удержалась, чтобы не отшатнуться. Почти у каждого есть свой тайный или явный страх. Кто-то боится насекомых, кто-то – змей, кто-то – старинных кукол… Я до истерики боялась повешенных и призраков.
– Мне лучше уйти?– монах, конечно, заметил мои терзания.
Я вздохнула, собираясь с силами.
– Вчера... это была твоя истинная форма?
– Да,– грустно улыбнулся он.
– Но я видела, как ты пьёшь и ешь… Ты ухаживал за мной, перевязывал рану…
– Перевязку нужно сделать и сегодня,– в его голосе прозвучала настойчивость, я кивнула.
– Разумное дитя,– похвалил он.– Какова бы ни была моя "истинная форма", я желаю тебе добра.
– Спасибо,– пробормотала я.– Но почему ты… всё ещё здесь? И принимаешь форму человека…
– Это наказание за то, что я сделал и чего не сделал,– тихо произнёс он.– Когда-то я был самураем, в совершенстве владел мечом. Чувство вседозволенности от того, что можешь взять всё силой оружия, быстро превращает человека в чудовище. Я видел подобное не раз, но не заметил, когда это случилось со мной. А когда заметил, было слишком поздно. Я думал, что смогу остановиться. Сменил меч и доспехи самурая на облачение монаха, остался при этом святилище. Тогда оно процветало, жившие здесь монахи славились благочестием. Меня они приняли, как брата. Напрасно… Злодеяния мои были слишком велики, и отступиться от них я не смог. Храм начали преследовать беды. Я виновен в судьбе, постигшей это святилище и тех, кто жил при нём…– он вздохнул.– У меня было всё, что может пожелать самый жадный человек. Но в одном мне было отказано: в достойной смерти и достойном погребении. А без этого освобождение от совершённого в человеческой жизни невозможно. Постепенно храм пришёл в упадок, но я по-прежнему оставался здесь в виде презренного духа, реющего по комнатам более счастливых братьев, душам которых было позволено оставить эту жизнь. И однажды я начал молиться. Молился так искренне и горячо, так страстно жаждал избавления, как никогда за всё своё существование. Я молился весь день и всю ночь, а наутро в ворота храма постучали. Молодая женщина, красивее которой я не встречал, полумёртвая от слабости и страха. К груди она прижимала ребёнка лет трёх…
– Кэцеро…– выдохнула я.
Рассказ монаха меня взволновал, я начисто забыла о страхе. Нобу-сан улыбнулся своей мягкой отеческой улыбкой.
– Я видел её бледное лицо, полные отчаяния глаза, хрупкую фигуру… но за прошедшие сутки что-то во мне изменилось. Впервые женская красота не вызвала во мне низменной страсти. Впервые я испытывал сострадание к более слабому существу, и единственным желанием было – помочь. Увы! Мои бесплотные руки не могли открыть ворота. Если б только великий Будда вернул мне плоть хотя бы на время – чтобы я мог впустить в храм нуждающихся в помощи! И вдруг – о чудо! – мои руки в самом деле начали обретать плоть!
Лицо монаха словно засветилось изнутри.
– Молодой женщиной была Эмико-химэ, ребёнком – Кэцеро. Они чудом ушли от смерти, бежали всю ночь через лес, спасаясь от преследователей. О моём храме уже тогда ходили слухи, один ужаснее другого, и всё же Эмико постучалась, ища спасения и защиты. В тот день плоть вернулась ко мне ненадолго. Но ночью, когда желавшие смерти ребёнка и его матери оказались перед воротами, призрачная ипостась сослужила мне лучшую службу, чем сослужили бы монашеское облачение или самурайский меч человеку из плоти. Эмико не пугало моё истинное лицо. Не говоря уже о малыше Кэцеро, который до сих пор не знает, что такое страх. Мой храм стал для них домом, я – защитником. И с того времени я стал обретать плоть ежедневно – каждый день чуть надольше. Думал, чудо свершается, чтобы я мог заботиться о них. Но Эмико уверяла, это – начало моего избавления. Она подарила мне надежду... Как всё-таки непредсказуема судьба. Я жил всесильным воином и бесчестным монахом, умер и продолжал существовать чудовищем. И всё же мне было даровано счастье, истинное и всеобъемлющее – рядом с Эмико и её маленьким сыном.
В глазах Нобу-сан заблестели слёзы, голос снизился до шёпота.
– Она недолго оставалась в этом жестоком мире. Но вскоре после смерти её светлая душа пришла ко мне и повторила то, что Эмико говорила при жизни. Я могу заслужить прощение милосердием и состраданием. Однажды плоть моя восстановится полностью, и тогда я смогу умереть достойно, буду достойно погребён и душа моя освободится...
На несколько секунд повисло молчание. Камикадзе, давно закончивший завтрак, мирно посапывал у меня на коленях. Я отложила в сторону пустую скорлупку и вытерла глаза. История монаха тронула меня до слёз.
– Ты плачешь,– тихо проговорил он.– Не нужно. Каким был раньше, я не стоил слёз, а сейчас участь моя не так уж и плачевна. В моей душе давно воцарился покой. С благодарностью в сердце я жду прощения. Может, мне даже будет даровано увидеть Эмико ещё раз…
– Ты любил её…– прошептала я.
По губам монаха пробежала грустная улыбка.
– Снискавший её любовь мог считать себя счастливейшим существом. И, уверен, Озэму-сама был этого достоин. Эмико много говорила о нём – своём погибшем возлюбленном. Уже с её слов я проникся к нему симпатией и уважением,– монах на мгновение замолчал.– Судя по тому, как мало ты говоришь о Иошинори-сама, он не стал для тебя тем, кем был для Эмико его отец.
Я совсем не была готова к такой резкой смене темы.
– Иошинори…– произносить это имя вслух всё ещё нелегко, воспоминания о том, кто его носит, по-прежнему причиняют боль.– Иошинори-сама защищал меня. Я следовала за ним, пока это было необходимо. А как погиб Озэму-сама?
– Мне неизвестно,– монах, конечно, понял моё намерение сменить тему и не стал настаивать на своём.– Эмико избегала говорить о его гибели.
– Это ведь произошло незадолго до того, как Иошинори-сама попал под власть заклятия?
– Не совсем. Между гибелью Озэму-сама и превращением его наследника в камень сменилось два поколения, если мерить человеческими жизнями.
– Так долго?– удивилась я.– Но это значит, что Кэцеро… На вид ему лет восемнадцать, по поведению – ещё меньше…
Монах добродушно крякнул.
– Кэцеро-сама гораздо старше, чем кажется. Отпрыски ёкаев наследуют их долголетие.
– То есть, ему сотни две лет?..– ошеломлённо переспросила я.
– Чуть больше,– улыбнулся Нобу-сан.
– Каким же он был, когда ему исполнилось десять…
– Маленьким сорванцом,– с нежностью начал монах, но развить мысль не успел.
Ветви ближайшего дерева затрещали, и на землю в нескольких шагах от нас спрыгнул тот, о ком шла речь – "сорванец", разменявший третью сотню...
[1]Энгава – японская открытая галерея/веранда, огибающая с двух или трех сторон японский дом. Представляет собой настил, поднятый над землёй на деревянных опорах.
***
Рассмотрев его, я только хлопнула глазами. Волосы, хотя это и трудно представить, даже в большем беспорядке, чем были, в них запутались мелкие веточки и листья, лицо оцарапано. В руке он держал свёрнутое в узел верхнее кимоно. Камиказде, принюхиваясь, поднял мордочку и тихонько взвизгнул – видимо, почувствовал яйца.
– Кэцеро-сама,– улыбнулся монах.
– Нобу-сан и... ты,– ответил на приветствие полудемон и, бухнувшись рядом со мной на энгаву, развернул узел.– Я собрал, все, какие нашёл. Те, что не понадобятся, можешь выбросить.
– Если в лесу не останется птиц, буду знать, кого в этом винить,– пробормотала я.
То, что полудемон вывалил передо мной, запросто могло оказаться половиной потомства всего птичьего населения леса. Большие, маленькие, средние, светлые, пёстрые, голубоватые… Но, если я слегка растерялась от такого "улова", Камикадзе при виде возникшей перед ним груды яиц пришёл в восторг. Тут же слетев с моих колен, завертелся вокруг, облизываясь и повизгивая.
– Ты же сказала принести, сколько найду,– обиженно протянул Кэцеро.
– Не думала, что найдёшь столько! Очевидно, недооценила твои способности...– но, заметив, как помрачнело его лицо, торопливо добавила:
– Хотя... птицы нанесут себе ещё, а Камикадзе наконец-то по-настоящему отъестся! Правда, малыш?
Зверёк уже извертелся, обнюхивая яйца со всех сторон и всем своим видом показывая, что вот-вот скончается от истощения, если его немедленно не покормят.
– Тогда оставлю вас разбирать добытое Кэцеро-сама,– Нобу-сан поднялся на ноги.– Самое время позаботиться о пище для нас.
– Больше его не боишься?– Кэцеро кивнул вслед удаляющемуся монаху.
– Нет,– я потупилась, вспомнив, каким диким голосом орала ночью.– Просто... призраки всегда меня пугали. А, когда путешествовала с... когда попала в лес юрэй, они пытались вытянуть из меня душу...
– Нобу-сан не такой,– вступился за наставника Кэцеро.
– Знаю, он рассказал. И о твоей матери... Мне очень жаль.
– Никому не нужна твоя жалость!– хмыкнул Кэцеро.– И, вообще, это не твоё дело!
– Я и не говорила, что моё...
Смена настроений этого странного существа ставила в тупик. Рассказ монаха пробудил во мне что-то вроде жалости к бедному "дикарю". Выросший в лесной глуши и не знавший иных друзей, кроме наказанного за злодеяния призрака, он и не мог быть другим. Но в моменты, подобные этому, раздражение, вызванное его грубостью, перевешивало чувство сострадания. Я бы с удовольствием ушла, чтобы избавиться от его общества, но Камикадзе упоённо чавкал, уткнувшись в голубоватую скорлупку, и мне не хотелось прерывать его трапезу.
– Что именно он тебе рассказал?
– А это не твоё дело!– отрезала я.
Полудемон как будто растерялся.
– Почему не моё? Вы ведь говорили обо мне.
– Мы говорили о нём. И, если так интересно, спроси у него сам!
Камаитати между тем разделался с яйцом и потянулся за следующим. Но я свернула узел, подхватила зверька одной рукой, узел – другой и поднялась на ноги.
– Куда ты?– удивился Кэцеро.
– Отдохнуть! Кимоно верну, как только переложу яйца,– и поспешила прочь.
Наверное, моё отношению к нему было несправедливым. От кого этот полузверёныш мог научиться хорошим манерам? Но сейчас просто хотелось убраться подальше.
Расположившись на циновке в моей комнате, я разложила перед камаитати "буфет" из яиц и покосилась на прислонённую к стене дзё. Может, стоит ею воспользоваться, вздумай Кэцеро снова ввалиться в моё "убежище"? К счастью, делать этого не пришлось. Единственным, кто потревожил наш с Камикадзе покой, был Нобу-сан, который пришёл сменить повязку на ране. Когда он заглянул к нам, я валялась на футоне, глядя в потолок и не думая ни о чём. Камикадзе, наевшийся яиц до полуобморока, лежал на моей груди брюшком вверх и издавал непривычные звуки, очень похожие на икание. Услышав шорох сдвигаемой створки, я слегка приподняла голову, но зверёк даже не шевельнулся.
– Вижу, находка Кэцеро-сама пришлась камаитати по вкусу,– улыбнулся Нобу-сан.
– Нужно было спрятать часть яиц, а не раскладывать перед ним все,– я осторожно переложила икающего зверька на футон.– Но не думала, что он сможет столько съесть...
– Кэцеро-сама обрадуется, узнав, что помог накормить его.
Монах опустился рядом на колени, готовый начать перевязку. А я, кашлянув, сделала вид, что запуталась, развязывая пояс кимоно – в самом деле даже не поблагодарила "дикаря" за добытые яйца...
– Кэцеро-сама может показаться грубым,– продолжал Нобу-сан.– Но всё потому, что не привык к общению с человеческими существами. Тем более если собеседник – девушка, пусть и с "необычной внешностью".
При последнем замечании я невольно вскинула на него глаза, монах улыбнулся.
– Не хотел тебя обидеть. Твоя внешность действительно необычна – ты признала это сама. И, думаю, также сознаёшь, насколько привлекательна. Если даже Иошинори-сама не спешил тебя отпускать.
Я вспыхнула до корней волос и резковато отчеканила:
– Он не отпускал меня по другой причине!
– Которую назвал тебе?– мягко поинтересовался Нобу-сан.
– В этом не было необходимости. Вообще, я хотела просить Кэцеро об услуге. Помочь добраться к ториям.
– Попроси. Но сначала нужно полностью залечить твою рану.
Я покосилась на руки монаха, занятые перевязкой, и вздохнула.
– Шрам останется?
– Да, сожалею. Я сделал, что мог, он будет небольшим. Но всё же заметным.
Закончив перевязку, Нобу-сан поднялся с колен.
– Обед почти готов. Буду рад твоему обществу. Кэцеро-сама тоже,– и бесшумно вышел из комнаты.
Проводив его взглядом, я рассеянно пригладила шёрстку слегка раздувшегося Камикадзе. Зверёк недовольно заворчал.
Он так и не пошевелился, когда приведя одежду в порядок и причесав волосы, я собрала оставшиеся яйца и подошла к двери. Пусть отправляться к ториям пока рано, но есть ещё одно место, которое я должна посетить... И к нему тоже не добраться без помощи нового диковатого "приятеля".
Когда вошла в помещение, где мы обедали накануне, "приятеля" ещё не было. На столиках лежали палочки на деревянных подставочках-хасиоки. Нобу-сан хлопотал возле очага.
– Могу чем-нибудь помочь?– вежливо спросила я.
Монах с улыбкой покачал головой.
– Кэцеро-сама скоро...
Тут створка с треском распахнулась, пропустив в комнату "Кэцеро-сама".
– Уже здесь!– буркнул он, сверкнув на меня глазом.
– Можешь забрать свою одежду,– я кивнула на кимоно, которое оставила возле одного из столиков, как только вошла.– Камикадзе случайно опрокинул яйцо, и немного попало на рукав.
Полудемон равнодушно дёрнул плечами и плюхнулся за крайний столик.
– У меня есть, чем его заменить.
Сейчас на нём действительно было другое кимоно тёмно-синего цвета и светло-серые хакама. «Как будто одежда скроет твою дикость!»– подумала я и села за столик на противоположной стороне, оставив средний пустым.
Надеюсь, Аими-сан не против занять место посредине – как наша гостья,– тут же подал голос Нобу-сан.– И так будет удобнее говорить с господином о предстоящем путешествии.
– Каком путешествии?– тут же заинтересовался "господин".
– Мне нужно к ториям,– я осталась упрямо сидеть за крайним столиком.– Как только рана окончательно заживёт.
– И при чём здесь я?
– Хотела просить тебя о помощи,– пыталась придать голосу мягкость, но ничего не выходило.– Мне самой к ним не добраться.
– Это точно!– хмыкнул он.
Я разгладила ткань кимоно на подогнутых под себя коленях, стараясь сохранить хладнокровие. Столько времени провела с величавым Иошинори-сама, восторженно наблюдая за каждым его движением, но его выдержке не научилась ни на йоту.
– Для чего тебе к ториям?– небрежно поинтересовался Кэцеро.– Думаешь, сможешь вернуться в свой мир?
– Конечно, смогу!– вскинулась я.
Не хочу даже допускать мысли, что это может не сработать! Кэцеро сложил на животе руки, спрятав когтистые пальцы в рукавах "нового" кимоно.
– Я подумаю.
С трудом удержалась, чтобы не залепить ему оплеуху. Разумеется, быть моим телохранителем он не обязан. Но, наверное, я была слишком уверена в утвердительном ответе, чтобы спокойно воспринять расплывчатое "Я подумаю".
– Это ещё не всё,– так и не смогла смягчить тон.– Место, где ты нашёл меня, далеко отсюда?
– Место, где я спас тебя от óни?– ехидно уточнил он.– Нет, не очень.
– Неподалёку от него, где-то в дне ходьбы, должен быть пруд,– проигнорировала я намёк.– Можешь отвести меня хотя бы туда... в ближайшее время?
– Зачем?
– Нужно.
Кэцеро вскинул голову.
– Я подумаю и об этом.
В этот раз уклончивый ответ меня не разозлил – я едва его восприняла. Перед глазами возникла картина, забыть которую не удастся никогда. Пруд, заросший кувшинками, вьющиеся над водой стрекозы, кровь на траве... и неподвижное тело парня, проделавшего долгий путь, чтобы меня спасти...
– Аими-сан?
Я подняла глаза на возникшего перед столиком монаха, державшего поднос, уставленный чашечками с едой. Даже не заметила, как он подошёл.
– Когда хочешь отправиться к этому пруду?– ворчливо поинтересовался Кэцеро.
– Когда сможешь меня отвести,– прошептала я.
Наверное, никогда не смогу вспоминать о Тэкэхиро без того, чтобы к горлу не подступали слёзы. Уставившись на чашечку с дымящимся рисом, которую Нобу-сан поставил на столик, я не видела лица Кэцеро, но чувствовала на себе его взгляд.
– Что там, возле пруда?– непривычно серьёзным тоном спросил он.
И я едва слышно ответила:
– Останки… которые нужно похоронить… если они ещё там…
Глава 3
Ярко-зелёная трава, нежно-зелёный мох, рассеянный зеленоватый свет солнечных лучей, проникавших сквозь густую листву. Я будто оказалась в Изумрудном Городе... разве что вокруг – лес, а не город. Камикадзе то и дело срывался с плеча, чтобы погнаться за какой-нибудь слишком близко подобравшейся птицей. А рядом, поглядывая на меня из-под копны спутанных волос, вышагивал Кэцеро-сама. Оставив храм прошлым утром, мы направлялись к месту, где на меня напали óни. Оттуда легче найти пруд, берег которого стал для Тэкэхиро могилой... Кэцеро согласился сопровождать меня, как только узнал, зачем хочу туда попасть, и за это я была ему благодарна. Но в остальном... Когда покидали святилище, я до дрожи впечатлилась жутковатыми статуями монахов по обеим сторонам ступеней, ведущих с холма, на котором раскинулись храмовые строения. Замершие в разных позах, с воздетыми к небу или сложенными для молитвы руками, они, казалось, следили, за тем, как мы спускаемся в лес. И, стоило поёжиться, полудемон начал "умиляться" моей впечатлительности. Предложение перенести меня к месту побоища – так, по его словам, мы добрались бы всего за полдня – я отвергла наотрез. И весь день была вынуждена выслушивать, насколько медленно передвигаюсь. Пригрозила начать петь, если он не прекратит насмешки, но Кэцеро только оживился, предлагая исполнить угрозу. И тогда я надвинула на брови касу и замолчала, совершенно перестав на него реагировать. Вплоть до прошлой ночи он ещё пытался завязать со мной разговор, но под конец сдался, проворчав, что, не будь я человеком, составила бы прекрасную пару его молчаливому, как придорожный валун, братцу. Слова больно резанули по моим незажившим душевным ранам. Процедив сквозь зубы "Дикарь!", я отвернулась к дереву, у корней которого устроилась на ночлег, с содроганием думая о длительном путешествии к ториям в компании этого грубияна. Если, конечно, он соизволит меня сопровождать…
