Текст книги "Вампиры: Когда ночь сменяет день. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Ирина Тигиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Я не заметила, когда звучание органа прекратилось. Проповедник исчез в одной из боковых дверей, одетые в чёрное служители гасили на алтаре свечи. Большинство прихожан покинули собор, но некоторые продолжали сидеть на скамьях или подходили к статуям святых для молитвы. Тогда и я поднялась со своего места и побрела в сторону алтаря. Разглядывая статуи и потускневшие картины, читая полустёршиеся надписи, я совершенно потеряла счёт времени. Собор уже опустел, когда я остановилась перед изваянием, украшавшим одну из колонн вблизи алтаря. Скульптура изображала женщину со стиснутыми за спиной руками и поднятым к небу лицом, словно застывшую в немой мольбе. Вокруг тела женщины обвилось драконоподобное существо. Когтистые лапы сомкнулись на её спине, хвост кольцами обвивал талию и ноги, чешуйчатая голова покоилась на плече, а получеловеческое лицо выражало злобное торжество. Я не могла отвести от скульптуры взгляд, почти физически ощущая отчаяние, сквозившее во всём облике женщины, и смертельную хватку существа, соединившегося с ней в вечном объятии… По щекам тихо заструились слёзы, я не пыталась их сдержать…

– Трудно не заметить, что скульптура произвела на вас впечатление.

Рядом стоял немолодой священник в тёмной сутане. Видимо, собор закрывался, и преподобный отец подошёл, чтобы попросить меня удалиться. Вытерев глаза, я на всякий случай извинилась и развернулась к выходу, но он тихо проговорил:

– Вам не за что извиняться, дочь моя. Это я должен просить прощения, если моё вмешательство вынуждает вас уйти.

– Я думала, собор закрывается…

– Дом Господа нашего никогда не закроет двери перед тем, кто нуждается в утешении.

Светло-карие глаза священника излучали безмятежность и доброту. Я неловко переступила с ноги на ногу.

– Что на самом деле символизирует эта статуя?

– То, что в ней видите вы. В этом церковное искусство мало отличается от мирского. Каждый находит в нём послание, предназначенное ему одному. Я вижу в ней подчинение злу – молчаливую покорность и неспособность противостоять…

– Покорность?– вырвалось у меня.– О какой покорности вы говорите? Разве может несчастная противостоять этой твари? Посмотрите на её запрокинутую голову, на сжатые в кулаки руки… Отчаяние – вот что вижу в ней я. Отчаяние и безысходность…

– Как я и говорил, каждому предназначено своё послание,– мягко повторил преподобный отец.– Думаю, буду прав, предположив, что вы не часто бываете в Божьем храме. И всё же почему-то убеждён, что вера для вас – не пустой звук.

– То, во что я верю, меня пугает. Я бы предпочла верить в то, что оно не существует.

– И что это – то, во что вы верите?

– Вечное проклятие,– отчётливо выговорила я.

По его лицу промелькнула улыбка.

– Почему это пугает вас?

– Разве это не должно пугать каждого верующего?

– Об этом должен помнить каждый верующий. Вера не должна строиться на страхе.

– Тогда к чему эти устрашающие образы? Эти картины…– я кивнула на стену, большую часть которой занимало изображение мук грешников в аду.

– Почему вы считаете, что они созданы с целью запугать, а не предупредить?

– Предупредить о чём? Что преисподняя, проклятые души и демоны действительно существуют? Что самые безумные человеческие фантазии на самом деле – реальность?

– Конечно, человеческие фантазии не возникли на пустом месте.

– Тогда скажите, отец, какое наказание ожидает тех, кто позволяет своей душе умереть? Что ожидает таких людей до Страшного Суда и после?

– Душа не может умереть, она – бессмертна. Это – дыхание Господа, которое даётся человеку на время жизни, и возвращается к Богу после смерти. Если же душа была осквернена, Бог её отвергает,– он бросил красноречивый взгляд на картину с муками грешников.

– Разумеется,– усмехнулась я.

Какого совета, кроме поучения о добродетели, можно ожидать от священника? Жалея, что вообще начала этот разговор, я пожелала преподобному отцу приятного вечера и направилась к выходу, но он последовал за мной.

– Мне показалось, мои слова вас разочаровали, дитя. Как если бы я ответил не на тот вопрос, на который вы надеялись получить ответ.

– Мои вопросы – риторические. На них не может ответить ни один из живущих.

Подойдя к двери, я потянулась к ручке, когда он особенно проникновенным тоном произнёс:

– Люди глухи к тому, что кричит в их ближнем громче всего. Но я, в силу своего призвания, научился прислушиваться. Заговорить с вами меня побудило отнюдь не желание побеседовать о спасении души. Я услышал крик, отчаяннее которого мне слышать ещё не приходилось – громкий крик о помощи.

Я вдруг испытала огромный соблазн выложить этому пастырю всё, что происходило со мной в последние месяцы, и потрясти его маленький устоявшийся мир до основания. Но желание было мимолётным. Скользнув взглядом по потемневшим витражам, я с удивлением обнаружила, что солнце село, и, толкнув дверь, равнодушно возразила:

– Вы ослышались, преподобный отец.

– Энтони,– с улыбкой уточнил он.– Отец Энтони. Буду рад видеть вас снова.

Шагнув за порог, я тотчас съёжилась от пронизывающего чувства холода. Несколько фонарей в старинном стиле освещали небольшую безлюдную площадь перед собором. Возле одного из них, засунув руки в карманы джинсов, стоял Доминик. Рассмотрев выражение его лица, я невольно замедлила шаг. Но Доминик не шелохнулся и, только когда я подошла ближе, тоном, не предвещавшим ничего хорошего, поинтересовался:

– Решила поиграть в прятки, моя милая?

Мне показалось, что тень, отбрасываемая соседним фонарём, ожила, приняв очертания стройной фигуры Арента. Но видение тут же исчезло. Я недоумённо воззрилась на Доминика. Мой взгляд его разозлил.

– Не смотри на меня глазами святой невинности! Или урок с щедрой на неуместные подарки монашкой, ничему тебя не научил?

– Ты всё-таки убил её…

– Нет, любовь моя, убила её ты. И такая же участь будет ждать и прочих твоих друзей и знакомых, если ты ещё раз вздумаешь спрятаться подобным образом.

– Мог бы постучать, я бы поторопилась…– ехидно начала я и замолчала от внезапной догадки.– Ты не знал, что я внутри… Не чувствовал моего присутствия, пока я находилась на освящённой земле…

– Верно говорят, у обыкновенной женщины ума столько, сколько у курицы, а у необыкновенной – сколько у двух.

Презрительно хмыкнув, он привычно подхватил меня в охапку, но я вывернулась.

– У меня другие планы на эту ночь.

– Вот как? И с каких пор твои планы стали меня интересовать?

Я снова уклонилась от устремившихся ко мне рук.

– Винсент ждёт меня. Время, оставшееся до моего обращения, я проведу с ним. Тебя я лишь хотела поставить об этом в известность.

Лицо Доминика потемнело.

– Очевидно, пребывание в храме сказалось на твоём разуме самым плачевным образом, моя дорогая. Или же я дал тебе слишком много свободы, и ты забыла об истинном положении вещей. Но поправить это не сложно!

Он грубо схватил меня за локоть и, умышленно причиняя боль, подтянул к себе.

– Ты давно не составляла мне компанию во время охоты. Но, может, увидев пару окровавленных физиономий своих знакомых, вспомнишь, кто на самом деле правит этой лодкой!

Я подумала о скульптуре женщины, обвитой кольцами хвоста драконоподобной твари, и почувствовала себя придавленной таким отчаянием, точно на плечи легла чугунная плита. Беспомощно глядя в пылающие глаза Доминика, я уже не пыталась освободиться.

– Чего ты добиваешься? Чтобы я действительно наложила на себя руки? Неужели не видишь? У меня больше нет сил!.. Ты превратил мою жизнь в ад и продолжаешь делать её ещё более невыносимой!..

– Во всём, что с тобой происходит, ты должна винить собственное упрямство!

– Моё упрямство?.. Ради своей мести ты обрёк меня проклятию! Из прихоти ты губишь мою душу!

– Кто бы говорил о прихоти! Вспомни о своём голубоглазом приятеле!

– Винсент – часть жизни, которой у меня, по твоей милости, никогда не будет! Эту жизнь ты мне должен!

Доминик сжал мои плечи так, что я застонала, и, сузив глаза, наклонился к моему лицу.

– Ты – единственное известное мне существо, чья смерть причинила бы боль моему заклятому врагу. Я мог убить тебя медленно и мучительно, чтобы воспоминание о твоей смерти преследовало его не одно столетие! Но я оставил тебе жизнь. Помни об этом, когда снова вздумаешь утверждать, что я тебе что-то должен!

– И это ты называешь жизнью! Даже медленная и мучительная, моя смерть не утолила бы жажду мести, которой ты одержим! Только поэтому ты оставил меня в живых, и не смей говорить об этом как об одолжении! Если бы хотел, ты убил бы меня давно!

– Ад свидетель, как я жалею, что не сделал этого сразу!

– Тогда что останавливает тебя сейчас? Если моя смерть причинит Аренту боль, а моё обращение – жертва, на которую ты идёшь только ради мести, если моё существование для тебя – бремя, почему ты меня не убьёшь? Почему?..

Плохо соображая, что делаю, я вцепилась в его одежду. И в мгновение ока руки Доминика, соскользнув с плеч, сомкнулись вокруг моей талии, пепельное лицо стремительно наклонилось к моему… В янтарных глазах я увидела то же выражение, что и в саду Эмили, когда Сьюзан нарушила наше уединение. Но теперь я не сомневалась в том, что оно означало. Это было выражение едва сдерживаемой страсти, настолько откровенной, что я испуганно отшатнулась. Доминик тут же опустил руки и, отведя взгляд, безразлично, будто разговаривал со стеной, произнёс:

– Не вздумай снова прибегать к фокусам с освящённой землёй. В следующий раз это не останется безнаказанным.

И исчез, оставив меня в полном смятении под старинным фонарём в тени величественного собора.

Глава 10

Я никак не могла собраться с мыслями и всю дорогу к Винсенту испытывала смутное желание, чтобы он ещё не вернулся. Но Винсент уже ждал меня за накрытым столом. Стараясь вести себя естественно, я шутливо выразила удивление по поводу праздничного ужина. Винсент возразил, что удивляться стоило бы отсутствию такового.

– Должен же я подтвердить, что всё, сказанное мной утром, не было следствием шока при виде твоей истерзанной ладони,– рассмеявшись, он взял меня за руки, и тут же обеспокоенно нахмурился.– Ты вся дрожишь, что-то случилось?

Ненавидя себя за то, что разговор с Домиником привёл меня в такое волнение, я сделала глубокий вдох.

– Я уволилась с работы.

– Правда? Это повод для праздника на всю неделю, потом можно придумать что-нибудь ещё.

Выдавив улыбку, я прижалась к его груди. Взгляд Доминика преследовал меня, точно навязчивое видение. Ужин превратился для меня в пытку. Винсент был совершенно счастлив, и, глядя в его светящиеся нежностью глаза, я изо всех сил пыталась отбросить мысли о Доминике. Но это не удавалось… Позволив Доминику напиться моей крови, я впустила его в моё сознание. Именно этим объяснялось неясное чувство страха, которое я испытывала перед ним в последнее время. Я не знала, насколько сильной была власть, которую так легкомысленно позволила ему обрести, не знала, когда и как он собирался ею воспользоваться. Но в том, что это рано или поздно произойдёт, теперь, вспоминая его взгляд, нисколько не сомневалась.

И ещё меня настораживало поведение Арента, который тихо плёл свои невидимые сети. Прекрасно зная, на что я обрекаю себя, добровольно отдавая Доминику кровь, он и не подумал вмешаться. Моё сближение с Винсентом его вроде бы тоже не волновало. Но я не могла отделаться от чувства, что всё происходившее каким-то образом входило в его планы.

Кольцо вокруг меня сужалось, мне нужны были ответы. И только одно существо могло их дать – Толлак. Он был более опасен, чем Арент и Доминик вместе взятые. Но никакой риск уже не казался мне чрезмерным.

На следующий день, проводив Винсента на работу, я с усердием, граничившим с одержимостью, начала подготовку к предприятию, которое могло оказаться последним в моей жизни. Я собиралась отправиться в дом с камином, из которого в прошлый раз выбралась только благодаря вмешательству Арента, тот самый дом в Норвегии, где, по словам Толлака, я была желанной гостьей. Немного потрудившись над картой, я вспомнила и название места, которое он тогда упомянул – Орнес. Это была деревушка населением в три с половиной тысячи человек километрах в пятидесяти от Осло. Дальнейшие поиски несколько осложнялись тем, что я никогда не видела дом Толлака снаружи. Но, судя по внутреннему интерьеру, дом был старинным, и, скорее всего, располагался особняком. Покопавшись в интернете, я нашла с десяток домов, соответствовавших этим параметрами, и из прилагавшейся информации о владельцах выяснила, что один из самых старых домов Орнеса числился за неким Т. Ниельсеном. Почему-то я была уверена, Т. Ниельсен и есть Толлак. Мне повезло, его номер даже значился в телефонном справочнике. Я тут же набрала указанный номер. Но ни на этот звонок, ни на повторные, как я и ожидала, никто не отозвался.

В тот же вечер я заказала билет до Осло на пятницу. В аэропорту с непроизносимым названием самолёт приземлялся в пятнадцать двадцать. На автобусе до Орнеса ехать чуть больше часа, то есть времени найти дом Толлака до заката оставалось достаточно. Обратный билет я заказала на утро субботы, стараясь не думать о том, что поездка могла запросто оказаться путешествием в один конец. Теперь нужно было позаботиться о том, чтобы ни Арент, ни Доминик мне не помешали. Я вспомнила ярость Доминика, когда он не почувствовал моего присутствия на земле собора. Освящённая земля скроет меня от его и Арента глаз и послужит защитой от Толлака.

В четверг утром я приготовила склянку, подаренную сестрой Франческой, и отправилась в собор, по дороге наполнив склянку землёй из цветочной клумбы. В соборе было тихо и немноголюдно. Возле статуи, так поразившей меня в прошлый раз, одетый в чёрное служитель разговаривал с какой-то старушкой. У него я спросила, где найти отца Энтони. Священник указал на решётчатую дверь справа от алтарной части храма, сообщив, что преподобный отец, вероятно, готовится к вечерней службе в крипте. По неровным ступеням я спустилась в помещение с низким потолком. В глубине его виднелся алтарь с золотым распятием, перед алтарём – скамьи для прихожан. Помещение было мрачным, и тусклое мерцание свечей на алтаре только усиливало это впечатление. Пройдя вдоль скамей, я обнаружила нишу, совершенно незаметную от входа. В ней перед статуей Девы Марии молился отец Энтони. Не желая мешать, я попятилась к ближайшей скамье, но преподобный отец уже увидел меня и поднялся с колен.

– Простите,– пробормотала я.– Возможно, вы меня не помните…

– Странная девушка с большими глазами, пришедшая за помощью, но отказавшаяся её принять,– улыбнулся он.– Я надеялся, что наша встреча не была последней.

– В этот раз я действительно пришла за помощью, и просьба моя довольно необычна,– я вытащила из сумки склянку.– Вы можете освятить эту землю?

Отец Энтони устремил на склянку помрачневший взгляд, потом посмотрел на меня, будто хотел заглянуть в душу.

– Значит, освящённая земля всё же служит от них защитой.

Я едва не уронила склянку. На лице преподобного отца отразилась печаль.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Бедное дитя,– прошептал он.– Я так надеялся, что ошибся.

От удивления я не могла произнести ни слова.

– Не пугайтесь, дочь моя. Я сразу обратил на вас внимание. В вас было что-то…– он развёл руками.– И потом, когда закрывал за вами дверь, мне показалось, я почувствовал присутствие…

– Вы знаете, кто они, преподобный отец?– выпалила я.– Знаете, как их можно убить?..

– Всё, что я знаю, это то, что они существуют. Я был ребёнком, когда впервые увидел одного из них, и его вид меня потряс. Уже тогда я знал, почему стоит бояться темноты. Но годы шли, и детские страхи забылись, пока мне снова не было послано напоминание о том, что я отличаюсь от других. Вы знаете, о чём я говорю. Вы ведь тоже обладаете этим даром, что хуже любого проклятия. Я видел, как смерть коснулась моего отца и братьев – накануне автокатастрофы, унёсшей их жизни. Я заранее знал о смерти моей жены, которая даже не была больна. Я видел и другие вещи…– его голос пресёкся.– Никогда бы я не пожелал подобной судьбы ближнему. И то, что этим роком отмечено юное, невинное создание…

– И вы никогда не пытались узнать, что это за существа?– вопрос прозвучал резче, чем я хотела.

– Помните, что я сказал о статуе, которая произвела на вас впечатление, и что она значила для меня? Я не нашёл в себе сил оставаться в мире, который внушал мне такой ужас, и предпочёл отгородиться от него стенами этой святой обители в надежде, что зло сюда проникнуть не сможет… До сих пор я даже не знал этого точно.

Я молча уставилась на склянку, отец Энтони вздохнул.

– Подождите здесь. Я принесу всё необходимое.

Когда он ушёл, я рассеянно опустилась на скамью. Ещё один "стоящий меж двух миров", уникум человеческого мира, появление которого – такая редкость. И я встречаю его, хотя и надеяться на нечто подобное не приходило мне в голову. И что? Он знает даже меньше меня, и уже этим напуган. И слаб…

Отец Энтони вернулся быстро.

– Можем начинать, дочь моя.

Прислонившись к каменной колонне, я равнодушно наблюдала, как отец Энтони положил склянку на накрытый белоснежным покрывалом алтарь и, бормоча "In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti"[1], провёл обряд.

– Теперь эта земля освящена. Да поможет вам Бог.

– Спасибо, преподобный…

– Вам не за что благодарить меня. Я не могу оказать помощи, которая вам действительно нужна. А это,– он махнул на склянку,– не стоит упоминания.

Слабо улыбнувшись, я повернулась к выходу, но он вдруг спросил, и голос его дрогнул:

– Кто они, эти существа? Демоны?..

– Зачем вам это знать?

В светло-карих глазах преподобного отца мелькнула горечь.

– Не судите меня, дитя. Нам не дано выбирать, какими появиться на свет. Я, к сожалению, был рожден не дубом, а тростником.

– За что мне судить вас? Способность, подобная нашей, проявляется не часто, и я никогда не думала, что встречу другого, обладающего ею. Но вот встреча произошла, и я ощущаю своё одиночество сильнее, чем когда-либо…

– Одиночество – наш неизбежный удел,– тихо согласился отец Энтони.– Но, если вам потребуется утешение, или просто захочется поговорить, знайте: здесь вы найдёте человека, который вас выслушает.

Поколебавшись одно мгновение, я испытующе посмотрела на него.

– Я не знаю, способны ли мы видеть собственную смерть. Вы… можете сказать, коснулась ли она меня?

Лицо отца Энтони стало серьёзным, взгляд – задумчивым.

– Нет, дитя моё, я не вижу возле вас смерти. Но не вижу и жизни…

Покинув собор, я ещё долго и без цели кружила по улицам. В душе царил ад. Конечно, отец Энтони – всего лишь человек, а людям свойственно ошибаться, но всё равно его слова не шли из головы. Хотя что с того? Разве даже зная что мне суждено умереть, я бы отказалась от задуманного? Совершенно непрошенно в памяти возникли давно забытые сцены из детства, первый день в школе, сосед по парте, с которым мы постоянно дрались, выпускной вечер, поступление в университет, первый год учёбы… Это время казалось таким далёким и нереальным, полным наивных надежд, над которыми теперь хотелось смеяться. Я вспомнила, как часто и грандиозно мы мечтали о будущем с Дженни, и щемящая тоска сжала сердце. Дженни… Что бы ни случилось, она уже не застанет подругу, которую когда-то знала. Моя прежняя суть ушла, моё отношение к миру изменилось до неузнаваемости, я перестала быть тем, кем была… Я выудила из сумки телефон, испытывая почти физическую потребность поговорить с ней немедленно. Но, к моему разочарованию, мобильный Дженни был отключен. Вздохнув, я глянула на часы – пора отправляться домой. Винсент должен вернуться через час, а мне ещё нужно подготовиться к его приходу.

Последние два дня прошли для меня в неустанных поисках, но Винсент не подозревал ни о чём – к этому я приложила все усилия. После того, как Винсент устроил праздничный ужин для меня, я устроила нечто подобное для него. В последовавший за тем вечер мы ужинали в одном из любимых ресторанов Винсента. При этом я чувствовала себя почти счастливой, чему в немалой степени способствовали избавление от общества Доминика и обожание, светившееся в глазах Винсента. Уже пару раз он упомянул, что, кроме перевозки вещей, на эти выходные запланировал ещё кое-что, ведь это – первые выходные, которые мы проведём вместе. Причина, способная нарушить эти планы, должна была оказаться веской. Но свою историю я продумала хорошо, и, едва Винсент переступил порог, чуть не рыдая, бросилась ему на шею. В ответ на его тревожные расспросы я, запинаясь, рассказала, что близкая подруга попала в аварию и находится в больнице в критическом состоянии – её сестра позвонила час назад. Родители их – во Франции и смогут вернуться только послезавтра, поэтому Никки – так я назвала сестру – очень просила меня приехать.

– Где это?– Винсент утешающе погладил меня по волосам.– Я тебя отвезу.

Всхлипнув, я замотала головой.

– Это в другом городе, на автобусе ехать пару часов. Я поеду завтра утром, и лучше сама… Мне будет спокойнее, если ты останешься дома.

Винсент попытался спорить, но я убедила его отпустить меня одну. За ужином он был настолько задумчив, что меня начали мучить угрызения совести. Под конец, не выдержав, я перебралась со стула на его колени и ласково потрепала его по щеке. Винсент посмотрел на меня полным тоски взглядом.

– Ужасно, когда такое происходит… Авария, несчастный случай, неожиданная болезнь. Я ведь тоже едва не потерял тебя так… До сих пор, когда об этом вспоминаю, всё внутри обмирает.

Приняв беспечный вид, я взьерошила его волосы.

– Не стоит об этом вспоминать. Всё ведь кончилось благополучно.

– Тогда – да. Но, пережив подобное раз, невозможно избавиться от мысли, что это может повториться,– он заглянул мне в глаза.– Если с тобой что-нибудь случится, я… не смогу с этим справиться.

У меня сжалось сердце. Я и не задумалась о том, что будет с Винсентом, если я не вернусь из Норвегии. Он ведь даже не будет знать, что со мной произошло… Но тут я представила, как превращаюсь в бездушное кровососущее существо, представила вечность, в которой Доминик станет моим всевластным хозяином, и пошатнувшаяся было решимость окрепла вновь. Надеясь, что руки дрожат не слишком сильно, я погладила Винсента по лицу и прильнула к его губам. Мне было нечего сказать, что не оказалось бы очередной выдумкой, но в поцелуй я вложила всю душу, которая у меня пока была. Винсент порывисто прижал меня к себе, ладони заскользили по моей спине, по волосам, поцелуи становились всё требовательнее и настойчивее… И о смерти мы в ту ночь больше не вспоминали.

Проснувшись на рассвете, я бесшумно пробралась в гостиную, где накануне оставила дорожную сумку с самым необходимым. Опасаясь разбудить Винсента, который бы наверняка вызвался отвезти меня на автовокзал, куда мне совсем не было нужно, я даже не стала умываться – это можно было сделать в аэропорту. Нацарапав Винсенту записку с обещанием дать о себе знать, как только предоставится возможность, я прокралась в коридор, отперла входную дверь и шагнула за порог. В соборе я приобрела серебряный ковчежец на цепочке и, приоткрыв крошечную крышечку, насыпала туда немного освящённой земли. Винсент был далёк от религии, но, когда прошлой ночью я поднесла ему ковчежец в качестве подарка, отказаться от него не решился. Повесив ковчежец ему на шею, я была относительно спокойна за его безопасность. В аэропорт я прибыла вовремя, однако там меня ждало разочарование: вылет задерживали на три часа. Проклиная всё на свете, я нервно мерила шагами зал ожидания. До Орнеса я могла теперь добраться только перед самым закатом.

Из-за опоздания мой великолепный, продуманный до мелочей план давал трещину за трещиной. Приземлившись в аэропорту Гардермуэн, я обнаружила, что следующего прямого автобуса до Орнеса нужно ждать чуть не полтора часа. Свободных такси, как назло, не было, и мне пришлось добираться на перекладных. На первом отходившем от аэропорта автобусе я доехала до местечка Рёд. Там мне наконец повезло с такси, и я назвала водителю адрес Толлака. Красота проплывавших за окном пейзажей при других обстоятельствах заставила бы меня забыть обо всём на свете. Но сейчас, с тоской следя, как солнце неумолимо склоняется горизонту, я её практически не замечала. Не преуспев в попытке завязать со мной разговор, таксист включил радио, но от первой же песни меня бросило в жар. Под звуки рок-гитар мужской голос повторял снова и снова:

"Неужели ты не видишь?

Мы связаны вместе,

Ты и я навечно –

И это то, чего я хочу отныне и навсегда…"[2]

Не выдержав, я попросила водителя переключить радио на другой канал.

– Вам не нравится?– удивился он.– Это известный хит популярной норвежской группы – Apoptygma Bezerk!

Я только пожала плечами и поблагодарила, когда он выполнил мою просьбу. До Орнеса мы добрались где-то за час до заката. Такси остановилось неподалёку от окружённого густой зеленью дома на пригорке. Дом выглядел точно как на фотографии, только не был расположен так уж особняком: справа и слева выстроились дома соседей. С замиранием сердца я поднялась на крыльцо, на всякий случай нажала на кнопку звонка. И тут мне сделалось нехорошо… В одном из верхних окон мелькнула тень, а через пару минут дверь отворилась. На пороге стоял светловолосый парень. Окинув меня удивлённым взглядом, он что-то залопотал на языке, который, видимо, был норвежским. Я смотрела на него по-совиному. Парню это явно показалось забавным. Рассмеявшись, он снова попытался что-либо у меня выспросить. И тогда, только начиная осознавать колоссальность произошедшей ошибки, я с трудом выдавила по-английски:

– Вы… Т. Ниельсен?

– Т. Ниельсен?– парень замотал головой и тоже перешёл на английский.– Тронд Ниельсен – мой отец. Я – Йенс Ниельсен. Отец сейчас в Ставангере, вернётся через несколько дней. У тебя к нему дело?

Парень говорил что-то ещё, но слова начали сливаться в неразборчивый гул, очертания его лица стали расплывчатыми, и я вспомнила, что в этот день почти ничего не ела.

 НАЗАД 1 ... 3 4 5 ... 14 ВПЕРЕД

– Тебе плохо?

Я растерянно хлопала глазами, не сразу заметив, что парень держит меня за плечо – если бы не эта поддержка, я бы, наверное, свалилась на ступеньки.

– Может, воды принести? Подожди здесь… Хотя нет, лучше зайди внутрь.

Он вдёрнул меня в дом и, приткнув на диван, куда-то унёсся. Я постепенно приходила в себя, и когда Йенс подоспел с водой, смогла даже подняться на ноги. Но тут случайно глянула на окно и чуть не выронила стакан. Солнце садилось, времени на поиски дома Толлака практически не осталось… Я повернулась к Йенсу, наблюдавшему за мной со смесью недоумения и любопытства.

– Я ищу Толлака. Он тоже живёт где-то здесь в Орнесе в большом, скорее всего, старинном доме, который, вероятно, расположен в стороне от других.

– Толлак, Толлак…– задумчиво повторил Йенс.– Нет, не говорит мне ни о чём. Как его фамилия?

– Не знаю. Но его могу описать: высокий, худой, светловолосый…

– Каждый второй подходит здесь под это описание.

– У него глаза разного цвета,– с отчаянием добавила я.– Один голубой, другой карий…

– А, что-то припоминаю! Мой приятель Бьёрн рассказывал про своего соседа, странного неприветливого парня с разными глазами. Так его зовут Толлак? Имя какое-то доисторическое…

– Где он живёт?– перебила я.

– На другом конце города, за церковью. Дом, кстати, не старинный…

– Как туда добраться?

– На такси,– Йенс почесал за ухом.– Хочешь им позвонить?

Пока мы ждали такси, он написал на листке бумаги адрес своего приятеля.

– Дом этого разноглазого расположен немного дальше по той же улице. Номера я не знаю, но, думаю, для водителя этого будет достаточно.

Зажав в руке листок, я с отчаянием уставилась в окно. В лучах закатного солнца небо приняло зловещий кроваво-красный оттенок, как на картине Мунка "Крик". Как часто в последнее время хотелось закричать мне, громко, безудержно. Так, чтобы даже преисподняя содрогнулась от этого крика…

– Ты вообще откуда взялась?– спросил Йенс.– Давно в Норвегии?

Но к дому уже подъезжало такси. Подхватив сумку, я торопливо выпалила:

– Огромное спасибо за помощь, Йенс!– и, не оборачиваясь, понеслась к машине.

Водитель оказался мрачным, неразговорчивым типом, от которого я так и не смогла добиться, сколько времени уйдёт на дорогу. Но, когда мы стояли на очередном светофоре, которых здесь было, кажется, больше, чем деревьев, необходимость в спешке отпала – солнце село. Я напряглась в ожидании привычного чувства холода, но его не было, и никто не появился: ни Арент, ни Доминик. Освящённая земля действовала – они понятия не имели, где я нахожусь.

Когда впереди показались очертания церкви, я попросила водителя остановиться. Отсюда, по словам Йенса, до дома Толлака было недалеко, и, не желая привлекать к своему появлению особого внимания, я решила пройти остаток пути пешком. Таксист посмотрел на меня, как на умалишённую, и, выбравшись из машины, я поняла почему. Местность вокруг церкви была пустынной и неприветливой. Справа раскинулись какие-то поля, густые заросли слева очень смахивали на лес. Трудно поверить, что каких-то пять минут назад мы ехали по улицам населённого пункта… Но я закинула на плечо сумку и бодро зашагала к церкви. Правда, проходя мимо дверей, невольно замедлила шаг. Это было каменное строение с высоким шпилем, хорошо заметное в темноте благодаря подсветке. Возле входа стояла статуя монаха. Вперив в небо неживые глаза, одной рукой он прижимал к груди Библию, другой почти касался головы уродливого существа, скорчившегося у его ног. Связанные лапы существа обхватывали согнутые колени, а безобразное лицо выражало такую злобу, что при взгляде на него становилось жутко. Несколько секунд я рассматривала эту странную композицию, как вдруг совсем рядом раздался протяжный жалобный вой. Я с ужасом огляделась. Вокруг – ни души, только шелест ветра, две безмолвные статуи, и мой нарастающий страх… Вытащив из сумки склянку с освящённой землёй, я судорожно прижала её к груди и бегом понеслась к деревьям, за которыми начинались жилые кварталы. Едва различимая в темноте, тропинка петляла меж могильных камней прилегавшего к церкви кладбища. Я уже добежала до деревьев, когда вой раздался снова, и я замерла, почти не дыша. Со всех сторон меня окружала тьма, наполненная шелестом деревьев. Позади остались неподвижные ряды могильных камней и освещённый силуэт церкви, вход в которую охраняли суровый монах и усмирённый им демон. Я проделала слишком долгий путь для того, чтобы сейчас дрогнуть и, убрав с лица растрепавшиеся волосы, решительно двинулась вперёд.