Текст книги "Брак по-Тьерански (СИ)"

Автор книги: Ирина Седова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

   – Через два года будете кушать собственные бананы, – сказал старик, когда последний отводок встал на место.

   – Не успеем даже попробовать, – отозвался Морей. – У нас срок минимальный.

   – А... – протянул старик с понимаем, показав этим, что он в курсе УК Безымянной.

   – Где вы будете спать? – поинтересовался он по возвращении на поляну с коттеджем и после ужина.

   – В своей палатке, конечно, – торопливо сказал Сэм.

   Морей вспомнил про пантров и поежился. Но он понял Сэма. Звери с когтями и зубами и ему внушали меньший страх, чем их двуногий хозяин.

   – Как хотите, – усмехнулся тот. – Рекомендую поставить ее под навесом.

   – Он рекомендует! – задумчиво проговорил Морей, когда старик скрылся в коттедже.

   – Помолчал бы уже! – пробурчал Сэм, доставая из мешка чехол с палаткой. – Тоже мне, разбойник с большой дороги! Не мог ножом провести разок-другой!

   – А ты?

   – Что я? Он мне не всерьез предлагал, а так... А вот тебе... Теперь мы его ничем не напугаем, факт! Послушай, ты уверен, что он в самом деле из хиппов?

   – Не знаю, – сказал Морей, подумав. – Не похоже, чтобы он был из любителей воспарять в облака, сидя у камина.

   – Ты имеешь в виду потребителей разной вирты?

   – Да, их тоже... И эти дрессированные пантры... Нет, он не псих...

   – А если твой непсих нас убьет?

   – Не мели ерунды. Если бы он хотел нас убить, одно бы движение его пальцев – и ты был бы уже давно покойник.

   – Скажешь тоже!

   – И скажу. С этим дедом надо держать ухо востро, иначе он нас обоих в дугу свернет и узелком завяжет.

   Разбудил их на следующее утро негромкий стук, похожий на стук посуды, когда ее ставят на стол. Вскочив, Морей высунулся из палатки. Действительно, старик готовился к завтраку.

   – Ого! – раздался голос Сэма. – Десять часов проспали!

   После завтрака старик принес из сарая большой бак, самодельное ведро из ствола дерева какого-то растения, залез под стол и, откинув крышку отказавшегося там люка, сказал Сэму:

   – Полезай в подвал.

   – А если я не полезу? – отпрянул тот.

   – Можешь и не лезть, если вы раздумали лететь на Тьеру.

   – А если не раздумали?

   – Тогда будете меня слушать.

   – Почему?

   – Потому что я намерен доставить туда вас, а не ваши трупы. Еще вопросы есть?

   – Пока нет.

   – Тогда вот тебе ведро, и начинай таскать картошку. Вон тот бак надо наполнить доверху.

   – А! – произнес Сэм, наконец, поняв, для чего его погнали в погреб.

   Когда картошка была благополучно извлечена и люк закрыт, старик велел Сэму залить ее водой, принес еще бачок, вручил обоим парням по два ножа и приказал перечистить.

   – Если успеете до моего возвращения, поставьте вариться, – добавил он. – Плита включается вот так.

   – Мы знаем, – отвечал Морей.

   – Вот и отлично. Если меня ничего не задержит, увидимся через пару часиков.

   Старик вернулся даже раньше, чем обещал. Он привез с собой четырех усыпленных животных: одного корза, каборга, небольшого кабанчика и огромную птицу с длинной шеей, в роскошном черно-белом оперении. На этот раз он не предлагал парням перерезать животным горло. Он все проделал сам, по-прежнему ловко и невозмутимо.

   Опять прибегали пантры. Морей, впрочем, заметил, что старик подозвал их только когда освежевал и выпотрошил все четыре тушки. Лишь сложив мясо под навесом, он издал условный свист. И Морей понял: выходило, что старик и сам не очень-то панибратствовал с тремя хищниками. Впрочем, это были уже мелочи. Когда картошка была поставлена вариться, старик вручил каждому парню по разделочному ножу, доске, придвинул им по тазику мяса и сказал:

   – Нарежьте вот такими ломтями. Чем тоньше получится, тем лучше.

   Сам он занялся птицей. Когда первая тушка была разделана, он велел нанизать ломти мяса на длинные узкие штыри и отнес эти штыри в один из сараев. Выйдя оттуда, он нажал на какой-то рычажок и из сарая начало доноситься легкое гудение.

   – Сушилка, – догадался Сэм. Это нам в дорогу, да?

   И точно. Отваренный картофель был передавлен на пюре, а затем на хлопья. Кабанчика старик велел перекрутить на фарш, смешал этот фарш с чем-то, вынесенным из дома, раскатал на металлических листах с загнутыми краями и, предварительно запекши в духовке, тоже отправил в сублиматор. Сэм воспрянул духом – он поверил, наконец, что старик не собирается их дурачить.

   Вечером они опять сажали, на этот раз кокосы. Старик привез их к самому морю, на прибрежную платформу. Сэму захотелось сделать покрасивее, и он начал копать ямки в рядок, на одинаковом расстоянии друг от друга. У него был отличный глазомер, и получалось ровно.

   – Ты что делаешь? – воскликнул старик.

   – Стараюсь, – сказал Сэм. – Как вы нас учили вчера.

   – Кокосы – не бананы, их надо сажать группами и вразбивку. Представь, как уныло будет выглядеть твоя роща, когда пальмы вырастут и встанут по ранжиру. Будьте поэтами, а не чертежниками.

   Быть поэтами оказалось не намного труднее, чем выдерживать правильные интервалы. Но, главное, это было не в пример интереснее. Сэм даже стишок сочинил:

   Мы леса втроем сажаем,

   И копаем, и копаем.

   Если кто увидит нас -

   Позавидует тотчас.

   На следующее «утро» старик показал парням, откуда у него берется хлеб. Оказалось, деревья такие растут на одном из ярусов, хлебные. Их плоды, сорванные и разрезанные на лепешки, можно было поджаривать, замешивать из них тесто или сушить на сухари. Чем они втроем и занимались всю первую половину последних перед семидневной ночью стандартных суток. Сажали они на этот раз рис, что показалось Морею гораздо менее увлекательным делом, чем раскладка по ямкам кокосовых орехов. Парни очень устали; к концу работы у них ломило поясницу и кружилась голова.

   – Ничего-ничего, – сказал старик удовлетворенно, когда Сэм по своему обыкновению пробурчал, что если бы он знал, как намотается, то ни за что бы не пошел. – Зато спать будете крепче. Да и кушать свое куда приятнее, чем чужое.

   – Нас уже здесь не будет, – напомнил Морей.

   – Экая печаль! С этой посадки не поедите – с предыдущей или следующей снимете урожай. Главное, что-то же вы сажали. Кто-то что-то бросил в землю для вас, вы – для кого-то. Так и пойдет по кругу.

   – Он точно не хипп, – сказал Сэм перед сном.

   – Откуда ты знаешь? – удивился Морей.

   Сэм никогда не увлекался философией и не очень любил размышлять на отвлеченные материи.

   – Я его спрашивал.

   – И что он ответил?

   – Что он только сажает леса.

   – Значит, статуя не его?

   – Про статую мы не говорили.

   – Эх ты, растяпа! Самого главного не узнал!

   – Это ты растяпа. Любишь чужими руками жар загребать.

   – Какой еще жар?

   – Ну, начет статуи. Сам спросил бы, если тебе интересно.

   – И спрошу.

   – Сегодня мы займемся фруктами, – сказал старик при пробуждении.

   – Ночью? – вытаращил глаза Сэм.

   В самом деле, тьма вокруг поляны с коттеджем стояла кромешная.

   – Нам много не надо. Используем то, что у меня в погребе. Можно сублимировать и молоко, у меня его сейчас литров тридцать.

   – А чай?

   – Чай тоже имеется. Не забудьте, нам предстоит 5 дней пути. Если вы по-прежнему мечтаете о побеге отсюда.

   – Мечтаем, – подтвердил Сэм.

   – Мечтать – это хорошо, – согласился старик. – А только как вы собираетесь жить на Тьере? Там за все надо платить кредитками.

   – Вот если бы та статуя была золотой! – многозначительно проговорил Морей. – Помнишь, Сэм, мы видели ее на десятом ярусе отсюда?

   – Конечно, помню, – закивал головой Сэм. – А чего ты о ней вдруг задумался?

   – Можно было бы ее взять и продать. И жили бы, как короли.

   – Не поднимете, – меланхолично заметил старик. – В ней металла на добрую тонну. Конечно, можно отпилить ей голову... или руку.

   – Зачем?

   – Тоже можно продать. Даже еще проще.

   Парни встревожено взглянули друг на друга.

   – Не, – мотнул головой Морей. – Она слишком красивая. Жалко.

   – А ты говорил: «Хипп,» – прошептал Сэм, когда старик на минутку от них отошел. – Убийца он. Срок отбыл и остался.

   – А техника откуда?

   – За примерное поведение дали.

Художник и его творения

   Художник прищурился и удовлетворенно кивнул. Здесь, в мастерской, он чувствовал себя в своей стихии. Пусть здесь не светило солнце, зато и никогда не лил дождь, не было ветра, зноя, холода. Здесь круглые сутки царила одна и та же приятная сухая прохлада. Впрочем, при желании прохладу всегда можно было сменить на температуру по своему выбору. Потому что мастерская была в подвале, самом лучшем подвале из всех возможных. Она имела отлично замаскированный вход, отменную вентиляцию и две камеры. В одной из камер размещалась непосредственно мастерская, в другой был небольшой музей.

   Больше всего художник любил заходить именно туда, в музей. Здесь, на простых деревянных полках, покрытых гуттаперчей, стояли его дети, его творения – двадцать статуэток, большая часть из которых была отлита из электрума, сплава серебра с золотом.

   Возможно, золота здесь было и больше, чем полагалось бы для сплава с таким названием, но художнику нравилось само слово, и он употреблял его. Для себя, потому что другие человеческие лица, кроме своего, отраженного в зеркале, он видел редко. Так редко, что когда видел, то избегал всяких бесед с ними на металлургические темы. В свое время художник достаточно провел времени среди людей, чтобы перестать строить свои расчеты на человеческом бескорыстии. Слишком многие могли увидеть на этих полках лишь слитки металла, рыночная стоимость которого до сих пор никем во Вселенной не ставилась под сомнение. В отличие, кстати, от искусства.

   Эх, если бы золото не было столь устойчиво к внешним воздействиям или менее удобно в работе! Или хотя бы вместо него у художника имелись другие металлы, столь же доступные! Он мог бы тогда сделать статуэтки из железо-никелевого сплава, например. Взятый в определенном соотношении, такой сплав тоже не корродировал бы в здешнем климате. Но что было мечтать о пустом? Даже бронзу в этой местности взять было неоткуда.

   В отличие от золота. Да, золота у художника было столько, что он даже не стал бы смешивать его с серебром, не будь этот металл невообразимо мягким. Серебро показалось художнику вполне подходящим отвердителем, серебра он тоже мог добыть сколько угодно. Вот меди была нехватка, и находилась она в труднодоступном месте. Извлекать же другие металлы художник не только не умел, но даже и не знал, как выглядят породы, их содержащие.

   В отличие от золотоносной. Вот этой, в толще которой он устроил себе мастерскую. Собственно говоря, и подвал-то, в котором он с таким удобством расположился, образовался благодаря желанию художника это золото извлечь. Скала была вырублена, выдолблена изнутри, пустая порода переплавлена в блоки для укрепления стен и свода и других строительных нужд, а золото превращено в симпатичные брусочки пятикилограммового веса.

   Брусочки были сложены штабелями в углу все того же музея и закрыты чем-то вроде набора щитов, замаскированных под стенку. Щиты раздвигались, при желании раздвинуть их, конечно, но тот, кто не знал их секрета, ни за что бы не догадался, что перед ним не облицовка стены, а дверь, ведущая в сокровищницу. Там же, за перегородкой, художник хранил в сундучке вторые экземпляры своих отливок – просто так, на всякий случай. Кстати, зеркало, в которое он иногда смотрелся, тоже было золотым.

   Иногда художник думал, улыбаясь про себя, что здесь, в своей мастерской, он может ощущать себя неслыханным богачом. Здесь он ел на золотой посуде золотыми ложками, смотрелся в золото и золотом любовался. Но вряд ли бы кто посторонний понял, что художник заходил в музей отнюдь не для созерцания желтого сплава. Статуэтки изображали дорогих ему людей. Людей, с которыми он некогда расстался. Не на мертвый металл, а на них жаждали смотреть его глаза, с ними он мысленно общался и часами мог сидеть, погруженный в прошлое, за возврат некоторых мгновений которого он готов был бы отдать не только оставшиеся годы жизни, но и самое бессмертие.

   Вот сыновья, Додька и Мади, вот обе невестки, а вот и его бывший недоброжелатель, а затем самый большой друг старина Дак. Вот жена Дака, верная и преданная Нита, воплощение заботливости и доброты. А вот и Нела Таирова, девушка с гордым сердцем и великой душой.

   Художник вновь погрузился в воспоминания. Не зря они тогда затеяли эту возню с платиновыми россыпями, россыпи надолго решили их проблемы. Жаль, что не навсегда и лишь финансово.

   – Нет, – сказала тогда Рябинка, – дальше так продолжаться не может.

   Эту фразу она говорила по крайней мере трижды в году, и обозначала фраза очередной хозяйственно-бытовой тупик.

   – А что случилось-то? – удивилась Нита.

   Их собралось четверо: двое мужчин и две женщины, обе невысокого роста, русоволосые и не первой молодости. Рябинка, впрочем, была постарше.

   – Не нравятся мне эти Тьеранские каникулы, – ответила она, обращаясь ко всем собеседникам сразу.

   – Да? Зато остальным они вполне по нутру, – пробурчал художник. Его недовольство было легко объяснимо: все до одной проблемы, обозначаемые Рябинкой, приходилось решать ему.

   – Не понимаю, как ты можешь относиться к этому так несерьезно, – нахмурилась самая старшая дама планеты. Старшей она была не только по возрасту, но и по должности. – Отмени мы эти отпуска – сэкономили бы уйму платины.

   – Вся платина и без того остается у нас, на Тьеру поступает золото. А золота у нас столько, что мы можем гнать его туда тоннами.

   – Первый раз об этом слышу.

   – Потому что это секрет.

   – Даже от меня?

   – Ты не спрашивала. А что касается людей, то они имеют право проводить свои отпуска там, где хотят. Это их право, они его заработали.

   – Ты просто не хочешь понять. Все транспорты у нас забиты народом, шастающим туда и обратно. Мы не можем приглашать новичков, их не на чем везти!

   – Сказала бы раньше, я давно купил бы еще несколько больших звездолетов.

   – Так мы скоро вылетим в трубу.

   – Дорогая, мы баснословно богаты. Ты даже не представляешь, насколько. Эта планета – просто золотое дно!

   – В буквальном или в переносном смысле?

   – В обоих.

   – Вот этого-то я и боюсь.

   За всю свою жизнь художник не помнил, чтобы Рябинка поднимала панику из-за пустяков. Но на этот раз она явно перегнула.

   – Мы не можем заткнуть людям рты, – добавила она.

   Он засмеялся:

   – Дорогая, ты представляешь себе наших людей на Тьере кем-то вроде миллионеров. На самом деле суммы, которые они имеют на руках, достаточно скромны, и удивить там никого не могут. Львиную долю съедает дорога.

   Рябинка согласно кивнула.

   – Конечно. Пока они работают на платине. Но дело может обернуться совсем по-другому, когда они дорвутся до алмазов. Алмазы-то ведь кое-чем отличаются от сырой платины, верно?

   Это было более чем верно. Сырую платину, в отличие от алмазов, нельзя было засунуть в карман. Художник тутже перестал смеяться. Тем не менее он возразил:

   – Украсть можно все.

   – Конечно, можно. Но некоторые кражи требуют вовлечения в событие большого количества людей, хорошей организации и наложенного сбыта. Что такое кусок сырой платины? Это огромный вес и относительно невысокая стоимость. А дальше у нас на всех операциях строгий контроль вплоть до съема конечной продукции. Алмазы же, особенно хорошего ювелирного качества, такому учету не поддаются. И они намного компактнее.

   – Это не проблема, – сказал художник, подумав. – Поставим на алмазы постоянных рабочих, платить им будем монами. А сверхурочные вообще запретим. Тарифы установим умеренные, чтобы не было соблазна рвануть на Тьеру раньше, чем через три года.

   – Какая нам разница, увезет вор украденное несколько раньше или чуть позже?

   – Чего же ты предлагаешь? Поставить вокруг людей охрану, обыскивать их или вообще приковать к горе, как рабов? Без права покинуть зону?

   – Я уже сказала. Прекратить все поездки на Тьеру, кроме сугубо деловых. Подумай, что будет, если о наших богатствах пронесется слух по Большому Космосу.

   – Будет очень плохо, – подтвердил Дак. – Ты еще не видел всей публики, какая обитает в мирах.

   Всю художник, действительно, не видел. Но и той, что ему довелось знавать, оказалось достаточно, чтобы заставить призадуматься.

   – Но, главное, я боюсь другого, – продолжала Рябинка. – Мы покупали эту планету как бросовую. И налог на собственность платим соответствующий. Что, если фискалы из имперской службы пронюхают о новоявленном золотом дне? Что, если нас переоценят?

   – Не имеют права.

   – Империя имеет право на все, – возразил Дак – У нее сила, не забывай.

   – Есть закон. Пока мы не начнем наводнять Тьеру своей продукцией, они не имеют права предъявить нам иск.

   – Они подберут какой-нибудь другой закон, например, о сокрытии истинной ценности или еще чего-нибудь. Они мастера на такого рода штучки.

   – Ты словно точно знаешь.

   – Я знаю Тьеру. Там способны создавать законы вовсе из ничего, лишь бы найти повод придраться. Если узнают, что планета может приносить доход, нас заставят его извлекать – вот и все.

   Художник подумал. Мнение Дака имело в его глазах повышенный вес. Дак был по происхождению тьеранцем. И изнанку тамошних законов знал как никто другой.

   – Предлагай свой вариант, – проговорил он, соглашаясь.

   – Пусть сначала выскажется твоя половина.

   – На добычу алмазов придется ставить новичков, несомненно. Но этого мало. Необходимо исключить их контакты с внешним миром до тех пор, пока мы не разрешим проблему с тьеранскими отпусками. Для этого я предлагаю не разрушать уже имеющиеся городки под куполами, а, наоборот, сохранить их в целости, чтобы поселить там этих людей. Тогда и охраны не понадобится. Контракт же заключать с ними сразу на всю жизнь, а не временный.

   – Я и говорю: каторжно прикованные.

   – Да нет же, ты меня не понял. Контракт не на временную работу, а на поселение. Они переселенцы, понимаешь?

   – Ты предлагаешь приглашать семьями?

   – Да, так было бы лучше всего.

   – Не выйдет. Тьеранские безработные – это люди, не имеющие возможности жениться или выйти замуж по причине отсутствия постоянного дохода.

   – Я думаю, – сказала Нита несколько смущенно, как это она делала всегда, когда вмешивалась в дела, ее непосредственно не касавшиеся, – что семья – понятие во многом условное. Если поставить рядышком два столика, и за одним разговаривать с юношами, а за другим – с девушками, предложив молодым людям прийти в следующий раз, а за это время подыскать себе партнера, жениха или невесту, то молодые люди, выйдя в коридор, а его можно сделать достаточно вместительным, сообразят сговориться.

   – А если не сообразят?

   – Можно подсказать. Запустить туда пару якобы только что познакомившихся молодых парня и девушку, чтобы они с таинственным видом рассказывали всем желающим, как ловко они обманули вербовщиков. Вот и достаточно. А не сработает – можно по старинке: корабль юношей, корабль девушек. Чтобы не отпугивать, в объявлении можно указать: «Парам отдается предпочтение».

   – Ловко. А как насчет контактов с ускорителями?

   – С ускорителями еще проще, – сказал Дак. – На ускорители и без того стараются ставить новичков. Ничто не мешает некоторые полосы укомплектовывать командами только из них. Смены на ускорителях общаются только между собой, когда меняются. Поселим их в том же поселке, что и приисковых, и замкнем круг общения. А к вывозу алмазов поставим своих. Если все пройдет гладко – с платиной можно будет поступать так же.

   – Мне это не очень нравится. Как ни крути, но оно весьма напоминает обман.

   – Не вижу обмана! – с горячностью возразила Рябинка. – Эти люди прибудут сюда, зная, что отправляются на планету, пока не пригодную к жизни, и что им предстоит ее освоить. Мы привезем их в благоустроенные поселки, где есть все, что необходимо для существования, причем условия предоставим гораздо лучшие, чем те, которые они имели бы на родине. Подумаешь, купола! Люди по тридцать лет там жили и не жаловались!

   – Но мы их перевезли.

   – Под точно такие же купола, только в другом месте. Дорогой, посмотри правде в глаза: мы еще лет десять не сможем гулять под открытым небом без скафандров. Так что же тебя смущает?

   – То, что новичкам мы даже скафандров не дадим. Свобода – великая вещь. А ты у них эту свободу отнимаешь.

   Рябинка вспыхнула.

   – Не думала я, что ты когда-нибудь станешь ханжой! На Тьере у этих людей есть одна свобода – подохнуть с голоду. Обговори все условия в контракте – увидишь, подпишут ли они его. Подумаешь, пустяк: с десяток лет эти граждане будут общаться только друг с другом. Ах, какая трагедия! Часто ли жители отдаленных поселков общаются между собой?

   – Смотрят друг на друга по телевидению, – сказала, смеясь, Нита.

   – Вот-вот. Этих мы показывать по телевидению не будем, и вся разница. Какие-то 10 лет!

   Художник снова подумал и сделал вывод:

   – Считай, что ты меня убедила, – был его вердикт. – Но если ты так подробно все обдумала, зачем паника? Видимо, ты еще кое-что припасла?

   – Все то же самое, – сказала Рябинка сердито. – Надо предоставить людям возможность тратить деньги здесь, если мы собираемся лишить их возможности летать на Тьеру.

   – Это ты собираешься лишить их возможности летать на Тьеру, а не я.

   В комнате повисло неловкое молчание.

   – Дорогая, ты сама сказала, что у нас в запасе целых десять лет, – нарушил молчание художник. – Когда они подойдут к концу, тогда и будем думать.

   – У нас в запасе нисколько нет лет! – воскликнула Рябинка в сердцах. – Дак, объясни этому упрямцу, чем мы рискуем, оплачивая эти отпуска драгметаллами!

   – Но с золотом имею дело только я один, остальные получают на руки только кредитки.

   – А ты разве не человек?

   – Я очень осторожен. И сбываю его только проверенной клиентуре.

   Дак засмеялся.

   – Если бы ты знал, сколько раз мне приходилось слышать эту фразу насчет клиентуры! И сколько раз проверенная клиентура оказывалась под колпаком у полиции в самый неподходящий момент! Большинство скупщиков открывают рот сразу же, как только им начинают задавать вопросы, запомни, родной!

   – Да чего вы всполошились? В конце-концов, золото ведь не краденое!

   – Лучше бы оно было краденое! – снова рассердилась Рябинка. – Тогда пострадал бы ты один!

   На этот раз засмеялась Нита. Дак же остался серьезен.

   – Дружище, – сказал он. – Рябинка права, пора сворачиваться.

   Художник пожал плечами.

   – Мои дорогие, – произнес он, – я всего лишь исполняю свою работу и делаю ее добросовестно, вы не находите? Свернуться я могу в любой момент.

   – Конечно, ты можешь. Но что мы будем делать потом с людьми здесь? Наобещав им кучу всего и ничего не выполнив?

   – Это уже будет не моя забота.

   – Конечно не твоя. А только втолкуй своему отпрыску, что империя существует не только в кино.

   – Которому отпрыску?

   – Додьке, конечно. Он не желает и слушать о производстве чего-либо, кроме предметов первой необходимости.

   – Ах вот оно как! А ты на что?

   – А я для него не авторитет. Стара стала, видно!

   Художник снова подумал и сказал:

   – Принято. Только подробно изложи ваши разногласия.

   – А они очень просты. Наш сын мечтает о равенстве. Чтобы все одинаково хорошо питались, жили в одинаково добротных домах и прочее подобное.

   – Но это же великолепная идея! – улыбнулась Нита.

   – Кто же спорит? Жаль, неосуществимая, – усмехнулся Дак.

   – Ага. Потому что тогда одна часть населения будет работать на другую. Тот, кто трудится хорошо, должен будет иметь столько же, сколько разные лентяи. Разве это справедливо? Ну и в результате никто не будет стараться. Кому же охота надрываться и лезть из себя, если все равно заплатят поровну?

   – Точно, – подтвердил художник. – На практике это обозначает либо всеобщую нищету, либо обязательный для каждого труд с весьма жесткими мерами принуждения. Нет, как ни крути, а квалифицированный рабочий должен получать больше неквалифицированного, а инженер еще больше. И точка. Иначе общество развалится.

   – Идеал, конечно, недостижим, но приблизиться к нему можно, – снова вопреки логике возразила Рябинка. – И кое-чего мы в этом направлении уже добились: у нас никто не голодает и не живет на улице. Но Доди не хочет понять, что стабильность у нас держится только благодаря Тьере. Люди спускают там накопленные суммы. Закрой мы поездки туда-сюда – сразу начнется инфляция и поползут цены.

   – Почему? – спросила Нита.

   – Потому что сейчас излишки денег регулярно изымаются из оборота, а тогда они хлынут на рынок. И сразу получится, что кое-какая часть населения сможет тратить в три раза больше, чем другая. А на что они смогут потратиться? Отсюда и вывод.

   – Да, – согласился художник, – одна часть населения сразу начнет недопотреблять. Но свободные прииски мы прикроем, как договорились... Впрочем, какая разница? Зарплаты-то все равно у людей неодинаковые.

   – Конечно. Вот я и говорю: совершенно необходимо организовать производство предметов роскоши, чтобы люди не на продукты питания изводили излишки монов, а помещали их в нечто существенное, имеющее несомненную ценность. Конечно, это обозначает неравенство, но оно лучше, чем голодные глаза бедняков или принудительный труд.

   Художник кивнул:

   – Я согласен, дорогая. Я что-нибудь придумаю. А с тьеранскими отпусками пока прекращать нельзя, сама понимаешь. Все, кому мы их обещали, должны их получить, а?

   – Я была уверена, что ты все поймешь правильно, милый. Люди должны что-то иметь в своей жизни, да?

 

Часть II

ПЛАНЕТА В ПОЛОСОЧКУ

 

Уотер принимает решение

   Уотер недолго ломался, соглашаясь на необычную работу. Он выговорил условия, чтобы его матери была выплачена точно такая же сумма, как и та, что Бинка дала его дружкам. Ну и еще взял с нее обещание, что через месяц она отправит его обратно.

   Разумеется, девчонка согласилась и с тем, и с другим условием. 1000 кредиток были вручены матери тотчас же, а насчет возвращения прозвучало:

   – Месяц – это кроме дороги, плюс-минус неделя. Космос есть космос, мало ли чего? И вдруг ты сам захочешь подольше задержаться?

   – Может быть, – ухмыльнулся Уотер. А про себя подумал: «Уж я постараюсь, чтобы был минус, а не плюс. Тебя, мисс задавака, воображающая, что за деньги можно все купить, следует проучить.»

   – Ну-с, – сказал он уже в звездолете, когда ему было объявлено, что переход в гиперпространство состоялся, и ему предстоит 5 суток ничегонеделания. – Приступим.

   – К чему приступим? – полюбопытствовала девица с самым наивным выражением на лице, какое Уотеру когда-либо доводилось наблюдать. Он даже растерялся немного: не дура ли она в самом деле.

   – К тому, для чего ты меня завербовала, – заявил он нахально.

   – И к чему же я тебя вербовала?

   Вопрос едва не сбил Уотера с нужного настроения. Ведь и в самом деле, для чего девица его наняла? Он мог бы ответить на вопрос на языке квартала, но тогда пропал бы весь шик позы. Ведь как ни крути, а он был сейчас не вольным стрелком улицы. Он был слугой, деньги были получены, и их требовалось отработать. А отрабатывать Уотер привык добросовестно.

   – Ну, к этому самому, для чего богатые мисс нанимают бедных парней, – ответил он, притворяясь и себе наивным простачком.

   – А я тебя вовсе и не нанимала, – возразила девица. – Ты волен делать здесь все, что захочешь. Как и я.

   – Все-все?

   – Ну, только не ломай бортовой компьютер и не пробивай иллюминаторов, если нет желания покончить жизнь самоубийством.

   Такого желания Уотер в себе не ощутил. По крайней мере, пока.

   – А что будешь делать ты? – поинтересовался он.

   – Развлекать тебя. Ведь ты у меня в гостях. По-моему, мы договаривались так?

   Уотер недоверчиво ухмыльнулся. Его собираются развлекать? Это было что-то новенькое в его биографии. У этой девицы точно с мозгами были не лады. Отваливать кучу деньжищ для того, чтобы кого-то развлечь? До сих пор, насколько он слышал, в мире происходило наоборот: развлекал тот, кому платили. Но поскольку музыку в данном случае заказывал не он, протестовать было бы глупо. И он сказал:

   – Валяй, развлекай.

   И уселся, сложив руки на груди.

   – Ты меня не совсем правильно понял, – засмеялась девчонка. – Я просто постараюсь, чтобы тебе не было слишком тоскливо сидеть 5 дней и выносить вид этих перегородок. А на моей планете мы целый месяц проведем вместе, но там все будет по-другому. Потому что там есть где развлечься и чем себя занять. Хотя жить мы опять должны будем в одном доме.

   – А зачем тебе это надо?

   – Мы будем друг ни друга смотреть.

   – Долго?

   – Что?

   – Долго смотреть будем, говорю?

   – Пока не поймем, вместе нам лучше или врозь. А здесь я только могу показать тебе, что можно трогать, а чего нельзя. И как всем пользоваться. Если, конечно, ты пожелаешь это узнать.

   Уотер пожелал. Скоро он имел удовольствие обнаружить, что в лодчонку вмещались пищеблок, видеотека и кабина управления.

   – Компьютер лучше не трогай, – сказала девчонка. – Не приведи судьба нас очутиться где-нибудь на краю Вселенной и перепутать дорогу назад.

   – Жаль. А я хотел с ним поиграть, – снова изобразил полный наив Уотер.

   – Я-те поиграю! – сделала рассерженное лицо его работодательница. Но тон ее явно показывал, что она приняла шутку своего слуги и пошутила сама. Открытие это приятно поразило Уотера. Оказывается, и с этой мисс можно было разговаривать по человечески, и не на все у нее был заскок.

   – Если я понадоблюсь, я на кухне. – проговорила та между тем. И, действительно, пропала на пищеблоке.

   Уотер зевнул и отправился в свой отсек. Про себя он успел удивиться, почему девица шла, а он, как ни старался, при любом шаге взмывал вверх и мог передвигаться лишь держась за ремень на стенах. Конечно, можно было бы и спросить, но ему хотелось разгадать загадку самому. Он лег на свою подстилку, пристегнулся и принялся думать.

   – Уже готово, – торжественно объявила хозяйка звездолета, заглянув в отсек.

   Она улыбалась и вообще выглядела прехорошенькой: на голове красовалась крошечная косыночка, а спереди был повязан светло-голубой короткий фартучек с оборочками и мережкой. Фартук и косынка ей очень шли и придавали вполне домашний, даже уютный вид.

   «Ей бы еще шлепанцы с цветочками – совсем бы хоть куда,» – лениво подумал Уотер.

   Он глянул своей хозяйке на ноги, но вместо шлепанцев взору его явились прежние тяжелые башмаки на толстой подошве. «Магнитные,» – догадался он и сказал: