Текст книги "Брак по-Тьерански (СИ)"

Автор книги: Ирина Седова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

   Мартин посмотрел на него пристально и многозначительно кивнул:

   – Звездолет в порядке, а вот ты – нет. Сейчас тебе сделают укол, ты отдохнешь, а затем мы поговорим.

   Он действительно вызвал медсестру, и необходимый укол пациент получил. Вот только обещанный разговор состоялся нескоро. Открыл глаза Эльмар уже не в Солнечном, а совершенно в ином месте. Там, где на окнах была прочная решетка, а звездолета не было даже поблизости.

   Эльмар не сразу сообразил, куда попал. Сквозь решетку виднелись кусты каких-то растений, распространяющих одуряющий аромат, а вдали синела безбрежная водная поверхность. Две двери, одна из которых вела в сад, а другая куда-то внутрь здания, дополняли интерьер. Обе они оказались заперты.

   Не успел Эльмар оценить ситуацию, как внутренняя дверь раскрылась, и в помещение зашел человек средних лет в светло-зеленом халате. Вошедший катил впереди себя столик-тележку с набором довольно разнообразных кушаний.

   – Где я? – спросил Эльмар, без всякого интереса взирая на изысканно сервированную снедь.

   – На Сиреневом острове, – почтительно отвечал человек в халате.

   – Что? – невольно вырвалось у Эльмара. И он горько рассмеялся. Ну, Мартин! Ну и провел его! Сиреневый остров!

   – Иначе говоря, я нахожусь в сумасшедшем доме? – произнес он вслух.

   – Как угодно. Хотя мы предпочитаем другое название.

   – Какое же?

   – Клиника для реабилитации душевнобольных.

   – Один коленкор. Я могу узнать, каков у меня диагноз?

   – Суицид.

   – А по-простому?

   – Попытка самоубийства.

   Голос человека в светло-зеленом был по-прежнему невозмутим и почтителен.

   – Так... И надолго я здесь?

   – Это знает только лечащий врач. Я санитар.

   – Можно его видеть?

   – После завтрака, – человек в халате показал на тележку.

   – Оставь что-нибудь, сынок. И пришли врача.

   – Хорошо, Марк Данович.

   Обращение прозвучало на полном серьезе.

   – Почему ты меня так называешь? – изумился самый знаменитый человек планеты, на поверхности которой он сейчас пребывал.

   – Мне сказали.

   – А что еще тебе про меня сказали?

   – Что у тебя – особый режим.

   Особый режим, как выяснилось впоследствии, обозначал незримое круглосуточное наблюдение и отсутствие контактов с внешним миром. Если не считать обслуживающего персонала, то за все полгода, проведенные на Острове, Эльмар не видел ни единого человека. Ни книг, ни телевизора ему не полагалось. Зато он мог заказывать себе любые яства и при желании получать их не из рук санитаров, а, так сказать, посылочным способом. Он выводил на экране дисплея записку, нажимал на клавишу «Сообщение» и имел результат: дверь открывалась, тележка въезжала, дверь закрывалась.

   В первый же день при пробуждении, сразу после ухода санитара, Эльмар провел рукой за правым ухом и ощутил там пустоту. Блокировки, которую он себе поставил, чуть только звездолет приблизился к границе материализации, не было. Без сомнения, Мартин вживил ему стационарную, под черепную кость. Эльмар был здесь беспомощным пленником, и заранее предполагалось, что остальные способы бегства также для него перекрыты.

   О том, что за ним неотступно следят, пленнику не напоминали, но когда он попытался утопиться, любые сомнения в факте надзора у него пропали. Сектор, где он пребывал, выходил на отмель и был огражден с трех сторон энергетическим барьером, столь же невидимым, что и слежка, но таким же реально ощутимым при соприкосновении.

   Эльмар даже знал устройство этого барьера: агрегаты, генерирующие отталкивающий импульс, размещались под землей, образуя нечто вроде треугольника с незамкнутой вершиной, располагавшейся в центре острова, в здании клиники. Основание треугольника простиралась параллельно берегу, по мелководью, достигая дна. Это обозначало роскошную возможность плескаться хоть до посинения, но попасть на ту часть акватории, где можно было бы без проблем свести счеты с жизнью, нечего было и пытаться.

   Однако чего не добьешься, если сильно хочешь! Через три дня размышлений Эльмар привязал к поясу самодельный мешочек с песком, нырнул поглубже и сделал несколько вдохов, наполнив легкие водой. Он знал, что будет неприятно, но что такое пять минут пытки по сравнению с годами смертельной муки?

   Увы! Извлекли его из акватории быстрее, чем он успел потерять сознание! Откачивали же долго и нудно, а затем еще несколько суток держали на снотворных. Больше попыток утопиться Эльмар не делал, он просто затосковал, затем пришло успокоение. Он смирился. Попросив кисти, краски и материал для лепки (резьба по понятным причинам исключалась), он весь оставшийся срок прозанимался так называемым творчеством. Он рисовал и ваял.

   Эльмар рисовал восходы, закаты, полдень. Он рисовал море в ясную погоду, в дождь и в бурю. Он рисовал сирень за окном, просто сирень и песчаный пляж. За всю жизнь, наверное, он не намалевал столько картин, столько за те злосчастные 156 дней. А надоедало рисовать – он занимался скульптурой. Полгода промелькнули, словно сон.

   – Ну как самочувствие, Марк Данович? – спросил его однажды врач.

   Это была их третья беседа за весь период заключения.

   – Я хотел бы, чтобы сюда пригласили доктора Мартина из Солнечного, – отвечал пленник.

   – Нет необходимости. С сегодняшнего дня ты уже не наш пациент. Есть какие-либо замечания или пожелания?

   Ни пожеланий, ни замечаний у Эльмара не было. Люди добросовестно выполняли свою работу – какие у него могли быть к ним претензии? Другое дело – Мартин.

   – Зачем ты заставил меня жить? – кинулся он к нему с упреком.

   – Прошло, значит, – констатировал тот.

   – Прошло, – подтвердил Эльмар. – А зачем? Зачем мне жить? Кому она нужна, моя жизнь?

   – Мне, хотя бы! – рявкнул Мартин, потеряв терпение. – Думаешь, только у тебя были потери, а у остальных никто не умирал и все благополучно? Стыдись, старина!

   – По какому праву ты взялся меня учить?

   – По праву старого друга!

   – Друга? А я думал, по праву старого доносчика!

   – Доносчика? – изумился Мартин. – С чего ты взял, будто я доносчик?

   – Да ты всегда им был! Помнишь мой первый звездолет?

   – Это когда тебя чуть не засадили? Извини, друг, но доложил о тебе не я.

   – А кто?

   – Сестрица, мир ее праху. Она же была влюблена в тебя как кошка, все надеялась, бедная, что ты на ней женишься. Неужели ты всерьез думал все эти годы, будто я способен на низость?

   – Конечно, способен. И в этот раз ты это доказал.

   – Великий разум, каким образом? Почему спасение твоей жизни ты считаешь низостью?

   – Не спасение, а донос.

   – Великие силы, какой донос? О твоем появлении у нас правительство узнало прежде, чем ты вышел из звездолета!

   – А Сиреневый остров?

   – Врачебные каналы, дорогой!

   – И Марк Данович твоя выдумка?

   – А то чья же? Зачем было афишировать наши слабости? Все расходы по особому режиму оплачены из моего кармана. Можешь не сомневаться, я такую легенду тебе сочинил, что не подкопаешься. Кроме суицида в сопроводительном листе была потеря памяти и подробные рекомендации по твоему содержанию. И таланты твои перечислены, чтобы знали, чего опасаться.

   – Да уж! Меня пасли как экземпляр редкостной ядовитости: не подходи – убивает на расстоянии, – грустно усмехнулся герой одной планеты и первооткрыватель другой.

   – А чего бы ты хотел? Я всегда все делаю на совесть. Шедевры твои уже доставлены в мой особняк спецрейсом, можешь получить.

   – Нет уж, пусть останутся у тебя, на память... Значит, вот как оно получается? Выходит, зря я на тебя сердился все эти годы?

   – Потому и избегал?

   – Конечно. Я не мог понять твоего предательства. К тому же ты всегда меня осуждал.

   – Брось, я тобой гордился, причем еще со школы. Я просто за тебя боялся, ведь ты бывал так неосторожен! В общем, если тебя не ждут очередные великие дела, погости у меня, сколько захочешь. Вспомним молодость, помянем прошлое, своих навестишь. Твой старший недавно персональную выставку открыл. Неужели нелюбопытно? Твоя ведь кровь, а?

   – Ты смотрел?

   – Не успел еще. Но говорят – сила, тебе до него далеко. В общем, оставайся, не дури. И я отпуск возьму.

   И Эльмар остался. Он не ожидал, но его снова подхватило и завертело. И прошел целый год, прежде чем он снова покинул свою родину. Он перецеловал правнуков, пожал последний раз руки старым друзьям... Да, нагостился он тогда вволю! Он был здоров как в молодые годы, крепок, силен и даже морщин на лице у него, казалось, стало меньше. Прилетел на Новую восьмидесятилетний старец, а улетал едва пятидесятилетний мужчина. Его не узнавали, и «Марк Данович» свободно перемещался по поверхности планеты, впервые за последние сорок с лишним лет вкусив возможности позабыть о своей популярности и вновь ощутить себя человеком толпы. Таким, как все.

   Вернувшись на Безымянную, он нашел центральную полосу полностью покинутой. Дома в поселке стояли пустыми, и островки зелени вокруг них казались сиротливыми и жалкими на фоне огромного безжизненного пространства протяженностью в 39 тысяч километров. Впрочем, их с Рябинкой домик, стоявший на отшибе посередине лесопитомника, остался в полной сохранности. Ничего из обстановки не было вынесено, и даже разная мелочевка оказалась нетронутой.

   Он зашел в дом, замкнул за собой дверь и принялся думать. На следующий день он прогулялся по окрестностям и подумал еще. Через неделю он принял решение: никуда не уезжать, остаться. Рябинка хотела увидеть эту полосу зеленой – она умерла, но жив он. Пусть он теперь один, без помощников, но и один человек может сделать многое.

   Да, он правильно тогда решил. Питомники к тому времени были заложены практически по всем основным культурам, технология выращивания сеянцев и саженцев отлажена, и опыт кое-какой имелся. Недаром последние десять лет, предшествовавшие смерти жены, художник пробыл фактически в одной с ней упряжке.

   И он остался. И пробыл на пустынной, безлюдной полосе почти безвылазно аж 24 года...

Наследница

   – Значит, если я не соглашусь отпустить Бинку с вашим Марком, она останется? – спросил Уотер, когда за старым отшельником закрылась дверь.

   – Мы ее сами тогда не отпустим. Семья для женщины важнее всего, а ты теперь ее глава. Но ты все же подумай хорошенько, принимая окончательное решение.

   – Я подумаю. До завтра.

   – Вот и славно. Эл очень стар, он может умереть в любой момент. Когда он улетит, я тебя непременно свожу на Новую Землю и кое-что тебе покажу. Ты многое поймешь, парень. Только чур – об этом молчок. Пусть это будет наш с тобой маленький секрет.

   «Вот тебе и раз, – думал Уотер, вышагивая по улице, – оказывается, Бинка умна, находчива и имеет стальные нервы. И не просто на меня изволила смотреть, а проверяла. Ну что ж...»

   Взволновала его не проверка, очевидно было, что экзамен он выдержал на 5 с плюсом. Неприятно было, что его, Уотера, провели, причем самым беззастенчивым образом. До сих пор он был уверен, что действительно является главой над своей строптивой половиной, и что это он окрутил Бинку, а не она его. И вдруг оказалось, что его перехитрили.

   Девчонке нужен был муж – это он и раньше знал. Она искала нечто особенное – это было понятно, все девки такие. Но как он не догадался, что ее прямота – всего лишь игра, и что истинной Бинкиной целью было влюбить его, Уотера, в себя? Что нет в ней никакой наивности, а есть один расчет? Удобный, послушный муж – верти им, как хочешь!

   Уотеру стало жалко себя чуть ли не до слез. Он вдруг понял, что до этого мгновения считал все случившееся с ним просто чудом, чем-то небывалом и особенным. Он грезил, что ему крупно повезло заполучить в жены наивную симпатичную глупышку, готовую ради него на все. И вдруг оказалось, что вместо нежной любящей девушки он связал свою судьбу с хладнокровной расчетливой стервой, способной равнодушно смотреть на людские страдания.

   Он шел, и глаза его поневоле пробегали по нарядным фасадам домиков, каждый из которых мог бы соперничать красотой и изяществом с коттеджами на окраине той части Спейстауна, где селилась обеспеченная публика. Еще совсем недавно и он, Уотер, мечтал выстроить себе подобный домик, но теперь резные узоры наличников и свесов не радовали его, точно так же, как и голубые переливы солнечных батарей на крышах. А яркие картины на воротах оград казались зловещими и наводили тоску.

   Он прекрасно понимал: отпустить Бинку за наследством ему, конечно же, придется. Он слишком влип, чтобы идти на попятную и гнуть свое. Другой бы на месте Уотера, возможно, и попытался поступить публике назло, заявив свое «нет», но что бы это ему дало? Вся женина родня на него ощерится, окочурься старый мошенник без завещания.

   Ладно, пусть порадуются. Пока. А потом он, Уотер, скажет свое слово. Тогда он будет умнее. Он найдет способ выжать из этой ихней наследницы обеспечение и себе, и матери. А потом помашет супруге ручкой.

   А сейчас он должен притвориться. Сжаться, и сделать вид, будто по-прежнему ей верит. Верит ее лучистым глазам, мягкой улыбке и звенящему, счастливому смеху. Верит восторженным взглядам и ласковым рукам, верит нежности и лукавой уступчивости. Верит заботливости и не видит коварства.

   Ноги между тем несли Уотера прямиком к ателье, где Бинка работала закройщицей. Ее рабочий день подходил к концу, и она вот-вот должна была вынырнуть на улицу из парадного входа.

   – Ты чем сегодня так озабочен? – спросила она, увидев супруга.

   – Жаль, что у тебя больше не осталось таких колечек. Помнишь, ты мне подарила? – сказал он, кое-что вспомнив.

   «Сейчас спросит, куда я дел то.»

   – Почему же не осталось? – прозвучал ответ. – Есть еще три. Валяются дома, в шкатулке. А зачем тебе они?

   – Да так. Хотел с тобой одно переслать матери. Вы же с Марком на Тьеру собираетесь, так зашла бы и передала заодно.

   – Хорошо, передам. Только ты сам выбери, своей рукой, чтобы подарок был от тебя.

   «Попалась! Не за статуей ты собираешься, голубушка, а чуток подальше!»

   – И еще. Ты не могла бы передать ей немного денег? Если, конечно, это возможно. И продуктов привезти.

   Бинка задумалась.

   «Если у моей матери сейчас уйма кредиток, нафик ей нужна твоя подачка. Только недаром Дак говорил, что ты расчетлива. Интересно, чем ты собираешься осчастливить свою свекровь?»

   – Знаешь, вряд ли нам удастся привезти отсюда что-нибудь существенное. Почти ничего такого, чем бы твою мать можно было приятно поразить, отсюда не заберешь. Звездолеты класса L не имеют спецкамер для хранения натуральных продуктов, а сублиматы... Ей тогда понравилось, что ты привез с Первой полосы? Ну тогда, помнишь?

   И Бинка покраснела.

   – Понравилось, – сказал он.

   «О деньгах – ни слова!»

   – А насчет денег даже не знаю. По-моему, лучше будет, если мы просто купим ей здесь подарок. Ну, что-нибудь не сильно тяжелое, а то топлива будет перерасход.

   – Значит, деньги моей матери не нужны?

   – А зачем они ей? Все равно переведет на счет вместо того, чтобы потратить сразу. А если мы дадим ей слишком много – она ошалеет и начнет вести безрассудную жизнь. Зачем ей это?

   – Значит, не нужны...

   Уотера охватила злость. Страстное желание задушить эту невозмутимую куклу, равнодушно рассуждающую о том, как прекрасно его мать обойдется без всяких денег, ударило ему в голову.

   – Значит, денег не нужно... – снова повторил он, цедя слова.

   – Это было бы неразумно.

   «Сейчас я ей вмажу...»

   – Только она, наверное, переехала из своего квартала, – продолжала его супруга в раздумьи. – Послушай, если она переехала, кому она может оставить свой новый адрес? Кто ее лучшая подруга?

   – Какой еще адрес? – прошипел Уотер.

   – Ну, у вас на Тьере каждый старается жить в соответствии со своим заработком. Процент с капитала твоей матери – 500 кредиток в месяц. Обычно семьи, имеющие такой доход, перебираются ближе к центру, в более благоустроенные районы.

   – 500 кредиток? Почему столько?

   – Дедушка Марк сказал, что он специально поинтересовался, какова процентная ставка на помещенный капитал в ее банке. 6% годовых – это 0,5% ежемесячно, что с суммы в 100 тысяч составляет как раз 500.

   «Сто тысяч кредиток?!»

   – Вот корешок перевода. Дедушка Марк отдал мне его в первый же день, я просто тебе не говорила. Как-то случая не было.

   И она сунула в руки ошеломленному супругу узкую полоску тоненького пластика.

   Уотер машинально взял драгоценный документ и довольно долго рассматривал его, стараясь вникнуть в то, что в общем-то никаких особых усилий для понимания не требовало. Но на банковском корешке стояла дата совершения операции. Это был день, в который он, Уотер, покинул Тьеру. Так вот почему информационное табло дважды высветило сообщение, что на материнский счет поступили деньги!

   Значит, Дак сказал ему правду: Марк – парень высший класс и вообще законный человяга?

   «А Бинка?»

   – Да что с тобой? – повторила та озабоченно. – Ты не ожидал, что дедушка Марк заранее все предусмотрит? Или думаешь, что 100 тысяч кредиток мало? Так он посмотрит, как твоя мама живет, и если надо – добавит.

   «Мало? 100 тысяч – мало? Сколько же тогда, по-ихнему, много? Неужели и впрямь этот Марк такой богач, что любая сумма для него в подъем? Надо теперь прощупать, сколько весит кошелек моей дражащей половины.»

   – Я думаю, почему давать моей матери деньги должен он, а не ты и не я?

   В этой фразе заключалось редкостное коварство. Она содержала целых 3 вопроса: 1) много ли у тебя, голубушка, денег; 2) каковы мои перспективы в смысле финансов на будущее; 3) если ты действительно рассчетлива, то сейчас себя выдашь.

   – Чудак! – нимало не подозревая о ловушке, воскликнула Бинка. – Касса у нас – общая!

   Уотер заглотнул ртом воздух. Снова Дак не солгал! Общая касса! Вот оно, ради чего стоит потерпеть и скверный характер этой космической кошечки, и снисходительные усмешки ее родни. Сто тысяч кредиток – и добавляй, сколько хочешь, если понадобится! Какую глупость он едва не сделал, чуть было все не испортил!

   Дак посоветовался подождать 3 года – ну так что? Почему бы ему, Уотеру, не посчитать себя нанятым в работу на такой срок? За это время он разузнает, где они добывают свои камушки, подготовит «багаж» и попросится в отпуск, к матери на побывку. Там, опять же, можно будет попросить кругленькую сумму «на бедность» – и пиши письма, дорогая!

   Очевидно, Бинка кое-что прочитала на его лице. Она вдруг глянула на мужа и добавила, запинаясь:

   – У нашей семьи... есть... общая касса. Для экстренных случаев... А как ты догадался, что дедушка... Марк везет меня на Тьеру? Дедушка Дак сказал?

   Он взглянула на Уотера так тревожно и заискивающе, что у того сладко заныло в груди. И это бесхитростное, простодушное создание он только что хотел ударить? Может, по-местному, его супруга и была рассчетлива, но в их квартале ее мог бы обвести вокруг пальца даже ребенок.

   – Скажи, а что это значит: «наш» – «не наш»? – спросил Уотер, любуясь той, которую еще пяток минут назад жаждал задушить, и отнюдь не в дружеских объятиях.

   Бинка задумалась. В самом деле, как объяснить человеку со стороны то, что ей самой всю жизнь, насколько она себя помнила, казалось очевидным?

   – «Наш» – это такой, какого примет вся родня, – наконец нашлась она. – В общем, хороший.

   – А я?

   – Тебя же приняли.

   – Это потому, что они не знают, какой я на самом деле.

   – И какой ты на самом деле?

   «Да какой угодно, только не тот лопух, за которого ты меня держишь» – ответил он мысленно.

   В самом деле, никто в квартале Уотера разных глупостей о нем не думал. Даже наоборот, его репутация среди приятелей, прознай о ней Бинкины родственники, могла бы их разве отпугнуть.

   «Хорошо, что здесь, возле этой публики, прикидываться добрячком ничего не стоит. Только бы Марк не проболтался еённому папаше, а Сэм с Мореем раньше чем через 2 года сюда не заявятся,» – подумал Уотер с тоской.

   Он поежился. Он не хотел, мучительно не хотел себе признаваться, как тяжело ему было бы потерять уважение Бинкиных родных. Эти люди нравились ему, его тянуло в их общество, и только опасение проколоться мешало ему чувствовать себя с ними свободно.

   – Я давно хотела тебе сказать... – проговорила Бинка, снова запинаясь. – В общем, не рассказывай никому, как мы с тобой познакомились.

   Уотер мрачно скривился. Вот, началось! Она его уже стыдится!

   – Морей все равно проговорится, откуда ты меня извлекла, – сказал он со злой насмешкой. Он смеялся над собой, над своими недавними мечтами.

   – Чудак! – нежно изумилась супруга. – Дело вовсе не в тебе. Неужели ты думаешь, что мой папа не поинтересовался, за кого собирается выскочить его старшая дочь?

   – И ты ему все рассказала? – спросил Уотер по-прежнему мрачно.

   – В том-то и дело, что не все. Он знает, что ты из трущоб, но без подробностей, понимаешь?

   «Еще бы не понять!»

   – А что будет, если узнают? Через Марка, например?

   – Наши будут надо мной очень смеяться. Я вела себя... ох, тебе этого не понять... В общем, наши девушки так себя вести не должны. Ты чего смеешься?

   Уотер вспомнил то воплощение холодной добродетели, которое маячило перед его взором на банкете в честь старого Дака, и разум его, наконец, постиг, почему такими странными казались ему манеры Бинки на фоне тьеранского Спейстауна. Его супруга и в самом деле была великой актрисой! Играла она тогда! Изображала доверчивую простушку «скушай меня мальчик».

   А вот сейчас она не притворялась. Сейчас она действительно была напугана перспективой вызвать осуждение у своей родни. Да, не сильно особа, идущая сейчас рядом с Уотером вдоль по бульвару, смахивала на кошечку с улицы Развлечений! У Уотера сжалось сердце.

   «Если и все остальное в ней – обман, пусть он продлится подольше,» – решил он. И сказал:

   – Отчего же не понять. Я не дурак, я видел твоих сестер. И вопреки логике спросил: – А Морей?... Марк предлагал познакомить его с одной из своих внучек... Морей тоже «ваш»?

   – Ох! – воскликнула она. – Ну да, конечно же! А я-то думала, почему...

   Она не договорила и покраснела.

   – Марк взял с него обещание жениться. Это тоже всерьез?

   Бинка замялась.

   – А как же? – сказала она, смутясь. – Такими вещами у нас не шутят.

   Это прозвучало потрясающе. Особенно если было вспомнить рассказы Морея о крайней разборчивости невест одиннадцати семейств.

   – И на какой же из твоих сестер он должен будет жениться? – спросил Уотер с надеждой услышать душещипательную историю об очень-очень доброй, но обладающей физической непривлекательностью девушке, лишенной поклонников и тоскующей в гордом одиночестве.

   – На той, которую сам выберет. Если ее сердце еще не занято, конечно, – выдала Бинка, не задумавшись ни на секунду.

   – И она за него пойдет?

   – Что же она за дура будет отказаться от своего счастья?

   Нечего и говорить, Уотер был шокирован. Старый Дак ведь и ему предлагал любую – на выбор. Неужели же потому никого не смущает его, Уотера, происхождение, что другой парень на его месте просто побрезговал бы ихними девками? Может, они все чем-то больны или имеют еще какой скрытый дефект? Может, потому и подобрала его Бинка с самого дна?

   Это было абсолютно невероятно, но что еще можно было подумать?

   «Ловушка,» – вновь возникла в голове у Уотера паскудная мысль.

   – Морей – калека, – напомнил он.

   Он сам не заметил, с какой яростью прозвучали его слова. Зато заметила Бинка. Она остановилась.

   – Он вовсе не будет калекой, когда вернется, – возразила она, удивленная его запальчивостью. – Да если бы и так? Подумаешь, проблема! Стали бы вместе работать на ускорителях, только и всего. Нашли бы выход.

   – А Сэм? – прорычал Уотер, насмешливо глядя в прекрасное лицо. – Сэм тоже подошел бы на роль жениха?

   – Сэм – нет, – ответила Бинка по-прежнему удивленно. – Он не наш.

   Это слово мгновенно отрезвило Уотера. Ярость его погасла, но вновь засосало под ложечкой.

   «Наш», – сказала про него своей родне Бинка. И Морей тоже был «наш». Даже безногий, он был лучше Сэма! Да что там говорить, он вообще был парень, каких мало!

   Уотер прикинул в уме: «Добрый, смелый, честный, все умеет (теперь не все), умный (по-здешнему) – полный набор.» И тревожное воспоминание, что он, Уотер, проник в эту семью обманом, что его непременно разоблачат и с позором выкинут вон, сжало ему горло.

   – Чем же Сэм не такой? – спросил он с горькой усмешкой.

   – Он любит прятаться за спины других, – ответила Бинка. – Чтобы он шкодил, а отдувались за него другие.

   Характеристика была меткой, Уотер должен был это признать. Его супруга, действительно, была наблюдательна, этого было у нее не отнять.

   – Значит, Морей вернется с ногами? – вымолвил он, пряча за жалким подобием улыбки крошечную надежду, что он, Уотер, все же счастливчик, а не жертва и не злодей. В конце-концов, обещал же этот самый сверхраспрекрасный Марк, что Морей отпляшет на собственной свадьбе? Если свадьба не блеф, то почему бы и чудо-протезам не оказаться действительностью?

   – Одной из моих сестер крупно повезет, – вздохнула Бинка. – Конечно, если у нас его не перехватят. Хорошо, что на Новой Земле девушки не смотрят на таких молодых.

   – Поэтому и ты его проморгала? – сказал Уотер.

   Так вот куда отвез Марк Морея – на свою родину. Туда, куда Дак обещал свозить Уотера на экскурсию, обещая, что тот многое там узнает, и все тайны перед ним раскроются. Кроме всего прочего это обозначало возможность увидеть Морея совсем скоро и кое-что прояснить наточняк.

   – Поэтому? – повторил он уже весело.

   Ответ Бинки вновь его обескуражил.

   – Конечно, нет, – сказала она. – Морей мне сразу понравился. Но если он не увидел во мне своей избранницы, что я могла поделать?

   – А я, значит, увидел?

   – Конечно. Не я же себя тебе предложила.

   Бинка покраснела и отвела глаза. Она снова вспомнила ту их встречу возле бара. Однако и Уотер вспомнил. Это было правдой: он первым заговорил с девчонкой в необычном наряде и, между прочим, выбрал ее одну – из всех!

   «Если он хоть однажды обратит на меня внимание – он непременно меня полюбит,» – всплыло в памяти.

   Так, может, зря он запаниковал?

   – Ну, я хочу сказать, Морей никогда не видел во мне объекта для... В общем, ты понял, для чего.

   Уотер грустно усмехнулся. Он-то знал, почему тот не видел в Бинке объекта для...

   – А если Морей не понравится ни одно из твоих сестер? – сказал он, продолжая прощупывать почву.

   – Как это не понравится? – изумилась его супруга. – Разве такой парень может не понравиться? Когда я расскажу им о нем, все они заранее будут мечтать о его появлении! А ему я скажу, как надо себя вести, вот и все!

   – С девушками? – не мог не рассмеяться Уотер.

   – Ну да!

   – Вообще-то Морею нет нужды объяснять, как надо вести себя с девушками.

   – Прекрасно. Тогда я ему скажу, как не надо вести себя с девушками.

   – Ну и как?

   – Смотреть на них снизу вверх!

   Бинка выпалила это, покраснела и отвернулась. Морей нравился ей – это было несомненно.

   – Значит, если бы он взглянул на тебя иначе, ты бы выбрала его?

   Своей прямотой вопрос ошеломил даже самого Уотера. Какая там хитрость! Боль от одной только мысли, глупого предположения, что юное сероглазое создание, главой над которым он официально был признан, могло быть вручено судьбой другому, сводило его сейчас с ума. И он, боясь поверить злому предчувствию, повторил:

   – Ты бы выбрала его?

   Ответ не замедлил явиться:

   – Разумный муж не задает жене подобных вопросов.

   Уотер едва не застонал. Точно – Бинка выбрала его рассудком. Он – муж по расчету, и не больше! В голове у него зашумело.

   – Милый, – донесся до него словно издалека голос супруги. – Я же не знала еще, какой ты есть! Мне было все равно. Ведь я тебя тогда еще не любила!

   Сердце Уотера вновь счастливо запрыгало. Любит! Все-таки любит! Всякие мысли о какой-то там расчетливости Бинки или о ее коварстве мигом улетучились у него из головы. Плевать на все – он любим, и не надо искать иной разгадки, почему он здесь.

   «Какая она славная, а я – дурак,» – подумал Уотер.

   – Если бы ваши меня не приняли, ты бы по-прежнему продолжала меня любить? – спросил он, томимый жаждой вновь и вновь слышать, что вот эта совершенно необыкновенная девушка из всего мира всегда и везде отныне выберет его одного и никого другого.

   – Как же могли они тебя не принять, если ты – наш? – ответила супруга. – Ведь если бы ты был не таким, я бы тебя не полюбила.

   Уотер вспомнил про набор достоинств, которыми должен был обладать Бинкин избранник, и ему снова стало не по себе. От каких пустяков, бывает, зависит счастье человека! Неужели его неустрашимая супруга настолько ценит мнение своего клана? О да, сегодня она любит, а что будет завтра?

   – А если однажды они от меня отвернутся? – грустно усмехнулся он.

   – С чего вдруг? Послушай, ты от меня чего-то скрываешь!

   – М-м... Твой Марк приглашал меня поработать у него на Первой. Ты поедешь со мной?

   – А отказаться нельзя?

   – Мне тяжело среди твоих родных.

   Уотер вновь солгал, но в тот миг ему казалось, что это и в самом деле правда.

   Бинка расстроилась.

   – Жаль, – сказала она огорченно. – Я надеялась, что тебе у нас понравится.

   – Так ты поедешь со мной? – повторил он настойчиво.

   – А куда я денусь? – прозвучал грустный вопрос.

   – Не знаю. Я думал, ты не захочешь.

   – Конечно, не захочу. Я же привыкла к городу, – вздохнула супруга. – Но это ничего не значит.

   Уотер тоже привык к городу. Но потерять из-за какой-то дурацкой привычки то, чем любой нормальный человек дорожил бы больше жизни?

   – Если ты не передумаешь через месяц, – произнес он уныло. – Твои родные – мастера уговаривать.

   – Мои родные будут за тебя, – возразила Бинка. – Каждый из них выскажет мне «Фи!», если наша семейная жизнь рухнет из-за того, что у меня семь пятниц на неделе.

   – Потому что я ваш?

   – Да, потому что. Идем, чего стоять-то? Извини, но для меня это слишком неожиданно.

   Она замолчала и просто пошла рядом с Уотером, слегка ссутулившись, как это бывало всегда, когда что-то сильно ее расстраивало.

   «Что я могу поделать? – подумал Уотер. – Останься мы здесь, ты очень скоро поймешь, как мало подхожу я тебе в спутники жизни.»

   – Муж Гиты тоже ваш? – сказал он, чтобы нарушить унылое молчание.

   Он спросил это не случайно: ему еще с банкета стало понятно, что парень, сидевший рядом с Бинкиной сестрой, был не из одиннадцати семейств. Парень чем-то неуловимо отличался от остальной молодежи, и это что-то было не в его пользу. По крайней мере, в глазах Уотера.