Текст книги "Брак по-Тьерански (СИ)"

Автор книги: Ирина Седова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

   – А что лучше: отбывать наказание там или жить здесь?

   – Там лучше.

   Отвечал Сэм, но Морей согласно кивнул, подтверждая.

   Третий разговор Уотера едва не добил.

   – А сколько она тебе заплатила? Ну, тогда, когда ты ее притиснул?

   – Смеешься?

   Но Фрац не смеялся.

   – А все же? – настаивал он.

   – Нисколько, разумеется, – ответил Морей. – Я получил массу удовольствия, а за это кто же берет плату?

   – Ну, еще бы! – хмыкнул Билл. – Такую работенку каждый день давай – кто же откажется? Небось, опытец имеется, а?

   Морей усмехнулся.

   – Ты что? – сказал Сэм. – У нас бы за такое, знаешь? У нас с этим строго, о! Раз – и за шкирку!

   – У нас только по добровольному согласию, – подтвердил Морей с той же усмешкой.

   – А если без?

   – Очень просто можно схлопотать ссылку на первую полосу без права возвращения.

   – Не все ли равно, где жить? – хмыкнул Билл.

   – Так первая же полоса не жилая, чудак! Там пустыня: голые камни, песок да вода.

   – Врете вы все, – сказал Фрац. – Не может быть, чтобы из-за таких пустяков к смерти приговаривали.

   – Не к смерти, а к отрыву от цивилизации, – важно пояснил Сэм, и Морей снова кивнул.

   – Тебе дают кучку барахла, центнер семян и говорят: «Существуй».

   – И все-то вы знаете, – ухмыльнулся Фрац.

   – Чудило, мы там побывали. Мы же сказали: нас наказали.

   – И справедливо наказали? – вмешался Уотер.

   Он-то знал от Бинки, кто и как попадает на первую полосу Безымянной, но до сих пор помалкивал. Потому что раньше он как-то не соединял в уме ее слова о нарушивших закон с двумя безвредными, словно телята, и черезвычайно добродушными парнями. А сейчас вдруг соединил. И ему стало любопытно, что они сами думают о себе и своих законах. Сейчас парни должны были начать оправдываться и взапуски доказывать, что они ничего такого не делали, и запичужили их на первую вовсе за зря.

   – Естественно, справедливо. Мы же нарушили, – сказал Сэм важно, и Морей снова согласно кивнул.

   Фрац так и застыл с открытым ртом, да и Билл оторопел. Принять, что наказание может быть справедливым, они были не в состоянии. То есть они понимали это, когда наказывали других, но когда наказывают тебя?

   И Уотер удивился. Главный закон их квартала гласил «Наноси удары, пока можешь, или их нанесут тебе. Мсти за все открыто, если силен, и тайно, если слаб. А справедливость – это для умственно недоразвитых.»

   Но и у Морея, и у Сэма мозги были вполне на месте, если они сумели выжить в городе и не сломаться. Чужакам это обычно не удавалось. Они либо погибали, либо быстро становились мелкими подручными гангстерских банд, попадали в поле зрения полиции и отправлялись в места, откуда о них ничего и никто никогда больше не слышал.

   «Съел город, – равнодушно говорила мать. – Однажды он съест и тебя, сынок.»

   Мать была права: город был жаден, он лопал всех без разбора. Эти двое – уцелели. Но зачем же они сюда сбежали, если приняли приговор?

   – На свободу, – лаконично ответил Морей.

   Уотер его понял. Свободой он тоже дорожил.

   И вообще ему было приятно, что трюк, проделанный ради того, чтобы разгрызть скорлупу, в которую он себя привычно одевал, был сыгран Морем без оценки девчонкой стоимости его, Уотерова внимания. Что не все она мерила на деньги.

   Так и шли чередой дни за днями. Уотер жадно слушал рассказы обоих парней с Безымянной об их родине. Ему доставляло какое-то болезненное удовольствие растравлять себя разговорами о том, что он потерял. Ему нравилось представлять Бинку кем-то наподобие особы королевской крови, фантазировать о дворцах, полных золота и бриллиантов (парни никогда не упоминали о таком, но Уотеру нравилось воображать себя владыкой в окружении толпы слуг). Ценность того, от чего он отказался, возрастала тогда в его глазах многократно, и он возвышался в собственном мнении.

   Фантазии свои Уотер держал при себе, он вообще предпочитал о многом умалчивать из своих приключений на Безымянной. Ни Сэм, ни Морей так и не узнали, что он побывал там же, где и они, и превосходно представлял себе место, где они проводили ссылку. Он никогда не упоминал о старике по имени Марк и о заброшенном поселке.

   Уотеру забавно было слушать, как парни распинались, описывая ужасы джунглей и свой поход через пустыню. Впрочем, о пустыне они рассказывали почти весело. Что же касается джунглей, то их они знали весьма слабо. Уотер знал больше.

   Про статую на скале Сэм, например, уверял, будто она из чистого золота, и что она бесподобно красива, ну просто взглянуть один раз – и умереть. Уотер на такое заявление лишь пожал плечами. Статуя была хороша, но умирать из-за куска металла? И слова старика насчет лигатуры он помнил.

   «Интересно, что бы этот Сэм сочинил о площади с фонтаном и мозаиками?» – подумалось ему.

   И молчал Уотер не только потому, что боялся насмешек. Он не желал, чтобы к нему лезли в душу, да и догадывался, в общем-то, что его фантазии – только миражи. Действительность, разумеется, оказалась бы совсем иной. Постепенно он научился смеяться над своими придумками, то есть над собой, и боль, терзавшая его, начала развеиваться.

   Превратив живую, полную недостатков девчонку в некий идеал, он начал бояться осуществления этого идеала на деле. Ему не хотелось разочаровываться. Приятно было узнать, что тебя любила королевна, и приятно было верить, что она до сих пор о тебе мечтает. Но самое приятное во всей этой истории было то, что она благополучно закончилась.

Место на стене

   Художник отошел от картины подальше, чтобы окинуть ее взором всю целиком, и снова подошел к тому месту, которое Бинка назвала пустым. Без сомнения, девчонка была права: произведение необходимо было докончить хотя бы для того, чтобы не возникало лишних вопросов. Кто его знает, сколько ему еще доведется прожить – пустое место выдавало его. Оно словно говорило: «Творец сией картины еще топчет поверхность планеты».

   А это уже было вовсе ни к чему. Потому что тогда конец покою, конец его неспешного бытия. А чтобы никто не догадался, что художник изображает себя, можно применить прием, подсказанный этим тьеранским мальчиком: усадить космонавта спиной. Тогда никому не придет на разум сопоставлять бравого молодца в звездолете с сутулым, сморщенным, надоедливым стариканом.

   И в конце-концов, чего ему стесняться? Жизнь прожита не зря, и все давно уверены, что ты не только не существуешь, но и вообще никогда не существовал. Ты, как сказала эта девочка, «всего лишь легенда».

   Конечно, можно было бы на этом месте изобразить и сына. Старшего сына, Додьку, Ждана Максимова, как тот себя называл. Смешно! Так ведь и носил парень всю жизнь фамилию человека, который его вырастил, прекрасно зная, что тот ему никто. Но силен был мальчик! Младший, Мадька, ему и в подметки не годился. Понимал все с полунамека, и идей у него в голове всегда был целый рой.

   Ведь это он сообразил тогда, во время их предпоследнего совместного полета, что Безымянная в ореоле огненных извержений выглядит звездой, а не планетой. И что если бы можно было извлечь из реестра обитаемых миров всякое упоминание о купле-продаже данного небесного объекта, то никто бы не догадался о ее существовании, попади он случайно в данный сектор Космоса.

   – Работа ускорителей продлится еще лет сто, и на все эти сто лет мы были бы избавлены от опасности быть обнаруженными. И по каталогам нас искать никто бы не стал: по предварительной информации Безымянная принадлежит к небесным телам, непригодным для освоения.

   Художник усмехнулся, вспоминая ядовитый пейзаж и давление в 90 атмосфер, которыми его когда-то встретила планета. Тем, у кого в компьютере имелись такие данные, и ад показался бы более пригодным местом для экскурсий.

   Посмеявшись, они с Додькой еще посетовали, что, поскольку сделка зарегистрирована, ничего теперь поделать нельзя.

   Оказалось – можно, если было хорошенько подумать. Подыскать, например, человека, крайне нуждающегося в деньгах и не очень щепетильного в смысле способа их приобретения. Человека, работающего в службе регистрации планет. Художник поискал его и нашел. Не так уж трудно соблазнить кого-то на должностное преступление, если предлагаешь ему сумму, равную годовому налогу с целой планеты. И данные о Безымянной были полностью стерты из памяти компьютерной сети, обслуживавшей налоговый отдел нужного учереждения. Все было провернуто тихо, скрытно, и главное, чисто.

   Сначала была мысль вообще уничтожить все следы того, что Безымянная когда-либо кем-то покупалась, и дать банку указание прекратить отчисление процентов с суммы, оставленной там специально для уплаты налога. Однако после обсуждения последствий такого поступка стало понятно, насколько непредусмотрительным был бы данный шаг. Сумма, конечно, была громадна, но уплачена она была за объект, непригодный к эксплуатации. После того, как работы по благоустройству будут окончены, стоимость планеты многократно возрастет, и если Безымянная будет случайно открыта заново, ее непременно выставят на аукцион как ничейную.

   Мнением аборигенов Галактический Союз еще никогда не интересовался, и если они не захотят иметь непрошенных гостей, то им придется либо вести затяжную и бесперспективную войну, либо откупаться заново и платить чудовищные налоги. Вся комбинация, проделанная с таким изяществом, в подобном случае совершенно теряла смысл, потому что нужным количеством кредиток они уже не располагали, да и траты продолжали, как говориться, иметь место.

   Уклоняясь от уплаты налогов, они, конечно же, рисковали гораздо меньшим – а именно, всего лишь тем, что однажды с них сдерут штраф. Каким бы он ни был, но это все же был не аукцион и не война. Надо было только провернуть дело так, чтобы не быть обвиненным в сознательном мошенничестве. То есть нельзя было давать банку указание о невыплате налога, иначе при расследовании сразу же стало бы ясно, что к чему.

   Обсосав со всех сторон проблему, они решили так. Додька как имеющий доступ к счету наравне с отцом, заменит в поручении о выплате суммы для Налогового Управления номер счета и другие данные на иной адрес. Для того, чтобы деньги не ушли неизвестно куда, он откроет в одном из филиалов другого банка счет на свое имя и номер этого счета поставит в платежное поручение к основному счету. Совладельцем этого счета он сделает Мади, и ни Рябинка, ни Эльмар об этом якобы знать не будут. А поскольку деньги из общего капитала будут по-прежнему отчисляться, то в случае чего они смогут предстать перед имперским правительством чистыми, невиновными и даже пострадавшими.

   Разумеется, все трое надеялись, что к тому моменту, когда планета снова возникнет в поле зрения Налогового отдела, они, основатели, успеют скончаться, и притянуть к ответу будет некого. И пусть даже на Додькин счет будет наложен арест, а сумма конфискована, зато планета останется в руках истинных хозяев – ее обитателей. Конечно, для гарантии придется держать на оплате своих людей в Управлении по Делам Планет, но это была сущая чепуха по сравнению с опасностью неожиданной ревизии и прочих «благ» Империи.

   Так и поступили. Раз в году после этого приходилось в определенный срок совершать поездки на Тьеру для проверки дел, и все необходимые закупки приурочивать к таким одиночным рейсам. Всякие другие космические передвижения были потихоньку свернуты, конторы по найму рабочей силы прикрыты, а тьеранские отпуска прекращены.

   А потом было решено отменить поездки и на Новую Землю. Новая была очень опасна для тех, кто не все о ней знал, а рассказывать в подробностях что, почему и как там происходит, было нельзя. Даже членам акционерного общества не полагалось ведать об их родине слишком много, что же касается наемной рабочей силы, то большинство тьеранцев лишь слышало такое название и знало, что там говорят на особом языке, не на хингре. На этом языке была написана львиная доля книг в библиотеках Безымянной, и хотя он изучался в школе, большая часть выходцев с Тьеры предпочитала ограничиваться знанием его азов.

   Кстати, закрыть этот маршрут оказалось еще легче, чем тьеранский. Все рейсы на Новую и обратно совершали Эльмар, Додька, Лерка и еще человек пять, имеющих личные машины. Был собран совет стариков, из посвященных в проблему, и все согласились.

   Только с Лиской Безымянная продолжала сноситься еще лет двадцать. Собственно говоря, Лиска до некоторой степени заменила им Тьеранские курорты. Все желающие отдохнуть от повышенной гравитации и посмотреть, как живут люди еще где-то, могли, поднакопив средств на оплату топлива и месяц роскошной жизни, заказать себе место в транспорте, перевозящем оборудование для производства воды из твердых пород, это не возбранялось.

   «Так, может, в самом деле изобразить Додьку?»

   Художник подумал.

   «Нет, – сказал он сам себе. – это будет еще более нескромно. Ничем особенным Додька в глазах людей не стал, и подвигов за ним не числится. К тому же вдруг он еще жив? Нескромно.»

   «Решено. Остановимся на человеке без лица.»

   Художник еще раз окинул взглядом картину и принялся за эскиз. Получалось не очень. Рисовать самого себя особого желания не было. Просидев над наброском битый час, художник поднялся и посмотрел в небо. Он ждал.

   Он ждал уже давно, целую неделю. Девочка обещала непременно залететь на полосу перед возвращением домой. Он дал ей поручение, и быть того не может, чтобы она его не выполнила.

   Поручение было пустяковым – заглянуть в банк и сделать запрос, кто и когда в течение последних двадцати лет снимал или клал на счет какие-либо суммы. Конечно, теоретически художник сам мог, и давным-давно, проделать такой пустяк, но на свете существуют вещи, через которые человек почему-то не решается переступить. Появиться в банке обозначало объявить себя живым, Хозяином, а ведь уже уйма лет, как официально он исчез из мира.

   Впрочем, беспокоило художника скорее не это, а все та же необходимость изображать, будто ему неизвестно, что ежегодный процент с суммы перечисляется отнюдь не в казну Управления по Делам Планет. Посылая Бинку, можно было выдать ей одноразовую доверенность с ограниченными правами, не расширяя круга сораспорядителей. Пора было, наконец, поинтересоваться, кого из молодежи Додька ввел в курс дела.

   Но девочке он этого, конечно же, не сказал. Он объяснил ей, что хочет узнать, не было ли злоупотреблений со стороны его компаньонов. Доверенность была написана на специальном банковском бланке, где опознавательной сигнатурой служила зашифровка генетического кода. Это давало возможность выяснить все, что надо, не смущая лишний раз девочку.

   Конечно, девочка могла задержаться и по совершенно пустяковой причине, и все же если до начала ночи она не появится, художнику предстояло лететь на Тьеру. А это обозначало необходимость собираться в путь, и паковаться сегодня, сейчас.

   «Ну, иди, старина, пора. Готовься снова окунуться в суету мирскую. Тебе скучно стало? Общества захотелось? Признайся сразу: понравилась тебе девочка, с радостью оставил бы ее тут.»

   Художник вздохнул: девочка, действительно, ему понравилась. Самостоятельная,, энергичная, умная. Чудно, как быстро он успел к ней привязаться, никогда с ним такого не было!

   «Рябинка – это я!» – вспомнил он. И улыбнулся. Как быстро летят годы, когда живешь вдали от людей. Конечно же, девочка права, теперь она – Рябинка. Той, первой, уже не вернуть, как ни упивайся он воспоминаниями. Не вернуть ее бесподобных зеленых глаз, ее мягкой улыбки, ее ненавязчивой заботы. Не вернуть, как бы ни жаждал он этого, как бы о том ни мечтал.

   Все, что он может – сохранить о ней память. Хотя бы у нынешнего поколения. Какой их прабабка была яркой, неповторимой, прекрасной.

   «Когда вернется девочка, все расскажу ей о тебе, моя незабвенная. И о себе тоже,» – решил художник.

   Не получилось! Девочка прилетела вся в слезах.

   – Почему я такая невезучая? – рыдала она. – Ну чем я для него плоха?

   – Сердцу не прикажешь, – сказал художник.

   – Я знаю. Но сколько мужчин берут замуж намного худших, чем я, и ничего – живут!

   – Ты хотела бы, чтобы он женился на тебе, а потом полюбил другую?

   – Нет! – испуганно замотала головой Бинка. – Но ведь я ему нравилась, правда-правда!

   – Конечно, нравилась, – согласился художник. – Но этого иногда бывает мало, чтобы сделать решительный шаг.

   – Да, – вынуждена была согласиться Бинка, – он говорил, что мужчины их квартала не женятся.

   – Вот видишь, а ты сразу плакать. Улыбнись-ка, малыш, и вспомни, что не только на Тьере есть одинокие молодые люди. Хочешь, я отвезу тебя туда, где ты сразу сможешь найти себе пару?

   – Шутишь? – улыбнулась сквозь слезы Бинка. В голосе ее звучало недоверие.

   – Совсем нет, есть целых два места. Например, Лиска. Или Новая Земля.

   – Я слышала о них, – возразила Бинка печально. – Но...

   – Думаешь, они тоже легенда?

   – Нет, просто дорогу туда никто из наших не знает. Она забыта.

   – В моем борткомпьютере все маршруты хранятся в неприкосновенности. Ну так как, полетим?

   – Вообще-то можно. Но что я там буду делать? Как себя представлю?

   – А что тебя смущает?

   – Да как это будет выглядеть: она явилась на ловлю жениха! Бр...

   – На Тьере тебя это не стесняло.

   – Так это на Тьере, там все чужие. А тут... Да меня на смех поднимут! Да все мои предки в гробах попереворачиваются от такого позора! И чем я вообще смогу доказать после этого, что я не самозванка и знаю обычай?

   Художник усмехнулся:

   – А мы не будем никому говорить, зачем прилетели. Я представлю тебя как свою внучку и введу в Круг. Тебе рассказывали про игру в розовые шарики?

   – Рассказывали. Но разве это не...

   – Нет, это не легенда. Доказывать ничего не придется. Ты предъявишь свои способности, и других объяснений не потребуется.

   – А вдруг я не сумею?

   – Сумеешь, даже не сомневайся. Я уверен, что у тебя есть дар. Разве ты не дочь своих родителей и не внучка своих предков?

   Бинка грустно улыбнулась:

   – А кто-то недавно старательно втолковывал мне насчет скромности, и говорил, что предки ничего не значат...

   – Разве? – засмеялся художник. – Ну, он заблуждался малость, этот твой... учитель. Такими предками, как твои, можно гордиться. Там, куда мы полетим, их имена известны всем. Увидишь, кто-то непременно захочет познакомиться с тобой поближе.

   На глазах у Бинки снова навернулись слезы.

   – Да в чем печаль-то? Или ты боишься, что я не тот, за кого себя выдаю? Проверь, если сомневаешься.

   – Я... я люблю его! – снова зарыдала Бинка. – Я... я не хочу ни с кем больше знакомиться! Я так надеялась, что он меня тоже полюбит! И – ничего, даже ребеночка не осталось!

   Она рыдала так горестно, что художник сам едва не прослезился.

   – Не сделала ли ты какую-нибудь глупость, малыш? – спросил он сочувственно.

   – А если и сделала? Разве нельзя? Все равно он уже от меня уходил! И никогда, никогда я его больше не увижу!

   – Ну, это пустяки, – сказал художник. – Если только ты не повесилась ему на шею сама.

   – Чего? -

   Слезы на глазах у Бинки мгновенно высохли.

   – Так-то лучше. А то – рыдать. Если инициатива исходила от него, ты правильно поступила, и никто тебя не посмеет осудить. Я просто хочу понять, чего ты хочешь: выйти замуж или вернуть своего знакомого?

   – Я хочу его видеть! Неужели нельзя сделать так, чтобы он переехал к нам жить? У меня куча сестер – если ему не нравлюсь я, кто-нибудь же придется ему по вкусу!

   Художник посмотрел на нее внимательно и грустно усмехнулся.

   – Ты говоришь глупости, – сказал он. – Если ты его любишь, твое сердце разорвется от боли, когда он будет с другой.

   – Ну и пусть разрывается! Зато я смогу перед смертью еще разок на него взглянуть! Да я готова умереть хоть сегодня, лишь бы снова услышать его голос! Он был таким нежным! Таким необыкновенным!

   – Какая ты еще наивная, – сказал художник грустно. – Он просто негодяй. Он обманул тебя – наверняка наговорил кучу слов, чтобы ты позволила себя увлечь.

   Бинка энергично замотала головой:

   – И совсем нет! Ничего такого он мне не говорил! Он не обманщик! Он очень добрый! Он даже пантра не захотел усыплять, чтобы ему не повредить! Вы... вы его не знаете! Он самый лучший на свете!

   Художник задумался.

   – Ну, если самый лучший... – проговорил он наконец. – Самого лучшего жаль упускать. Пожалуй, я возьмусь за это дело. Только чур, уговор...

   И он вопросительно посмотрел на Бинку. Та старательно закивала головой, заранее соглашаясь на все его условия.

   – Если он выберет другую, ты на следующий же день после его свадьбы летишь со мной на Новую Землю. А пока – возвращаешься домой и просто живешь. Ждешь. С удачей или неудачей, но не позднее, чем через полгода я буду к вам с визитом. Примешь гостя?

   Бинка покраснела и снова кивнула.

   – А как мое поручение? Не забыла? Или тебе не до этого было?

   Увидев, что девушка нахмурилась, он повторил уже совсем другим тоном:

   – Так не забыла?

   – Конечно же, нет! – сказала Бинка строго. – Но я хотела бы знать, кто ты такой.

   – Я называл тебе свое имя, – сказал художник.

   – Я не об этом. Я хочу знать, почему ты имеешь право контролировать счет моей родни.

   – Я из Круга, – засмеялся художник.

   – Это понятно. Но разве любой «из Круга» имеет право лезть в наши дела?

   Художник на минуту задумался, как лучше объяснить.

   – Конечно, не любой. Но, видишь ли, этот счет когда-то заводили мы вместе: я и Доди, то есть, я хотел сказать, я и твой дедушка Ждан. Мы были компаньонами.

   – Нашим об этом ничего не известно, – возразила Бинка.

   – А зачем всему народу помнить о разных пустяках? Ты видишь, как я живу и чем занимаюсь, деньги мне бывают нужны, и суммы это довольно крупные. Однако трачу я их на дело, важное для всех. То же самое и с твоим дедом, он тоже на пустяки деньги не транжирил. В общем, мы оба знали друг про друга достаточно, чтобы заиметь общий интерес. А потом жизнь нас развела: он стал обитать там, а я остался здесь. Разные мы люди, оба любим самостоятельность и бережем покой другого.

   – Значит, дедушка Ждан тоже имел право контролировать тебя?

   – Правильно. У нас равные права.

   – А кто еще был вашим компаньоном?

   Художник призадумался. Говорить про Мади ему почему-то не хотелось.

   – Не знаю, – ответил он полуправду. – По договору каждый из нас имеет право вводить в дело любого, кого посчитает нужным. Так что, вполне возможно, сейчас там имена, мне неизвестные.

   – Все правильно, – вздохнула Бинка. – Вот выписка.

   – Дядя, – спросила она брата своего отца, когда была уже дома. – Кто был компаньоном дедушки Ждана? Ну, кто кроме тебя имеет доступ к его счетам на Тьере?

   – Только я и теперь ты. – отвечал Шурка.

   – Я не об этом банке, куда ты меня посылал, а совершенно о другом. О том, который имеет филиалы по всей Тьере.

   – Ты о резервном фонде?

   – Резервном?

   – Да, это страховочная сумма, с нее должны отчисляться проценты на оплату налога в казну Галактического Союза. Компаньоном отца был дядя Ахмад, потом он включил меня. А что?

   – А то, что есть еще один человек. И он запрашивал сведения о расходе сумм.

   Шурка подумал:

   – Очень даже может быть. Дедушка запросто мог ввести в дело еще кого-то, у него это получалось быстро. Особенно, если он почуял приближение смерти.

   – Из Круга?

   – Не понял?

   – Ну, с Новой Земли?

   – Само собой. Выбрал кого-то из внуков, например.

   – Разве у нас там есть родственники?

   – Уйма, если не сказать больше. Правда, большинство из них простые, но есть и наши... Или из Таировых взял.

Бинкина памятка

   Уотер думал, что знает себя, когда произошло событие, перевернувшее все его представление о мире, в котором он жил. Событие, заставившее его совершить поступок, которого он от себя никак не ожидал.

   Началось все с кара, обыкновеннейшего кара, который Фрац приобрел за пару кредиток у скупщика подержанных машин. Кар был больше похож на груду металлолома, он был даже без верха, да и Фрац не скрывал, что приобрел его на запчасти. Но он был на ходу, и это предопределило развитие событий. Кар попался на глаза Морею. Тот сох по машинам, они были его страстью и чуть ли не пределом его мечтаний. Конечно же, увидев кар, он попросил прокатиться.

   – Бери, – проговорил Фрац равнодушно. Но в тот момент, когда он произносил это, у него на лице промелькнуло какое-то странное выражение.

   – Не ожидал от тебя, – сказал ему Уотер удивленно, увидев Морея за рулем транспортного средства, принадлежащего Фрацу. – Ты ведь всегда был жмотом, эге?

   – А у нее все равно нет тормозов, – ухмыльнулся Фрац.

   Здесь крылся какой-то подвох. Уотер посмотрел на приятеля непонимающим взглядом.

   – А будет знать, как зариться на бесплатное.

   Он произнес это с таким злорадством, что у Уотера мурашки пробежали по телу. Надо было очень сильно ненавидеть человека, чтобы ТАК о нем сказать! И шутка, которую Фрац сыграл над парнем с Безымянной, должна была быть особенно зловещей. Но до Уотера не сразу дошел смысл каверзы. Между тем Морей уже успел включить мотор и отъехать. И вот тогда Уотер постиг.

   – Он же не сможет остановиться! – воскликнул он. – Ты что натворил, подонок!

   – Ну ты, с подонком не очень! Подумаешь, покатается, пока заряд не кончится!

   – И надолго там того заряда?

   – Так, деньков на пару.

   – Сукин ты кот! – выругался Уотер.

   Просвещать Фраца насчет того, что он о нем теперь думает, было бесполезно. Уотер побежал за каром. Дорога шла под уклон, и машина набирала скорость. На что рассчитывал Уотер, включаясь в гонку за движущейся штуковиной с колесами, он не знал. Но он просто не мог не попытаться что-нибудь сделать. Ясно было: Фрац сам не знал, каков заряд у аккумулятора, и машину надо было немедленно остановить.

   Улочка, где обитали Фрац с Биллом, была довольно узкой и в одном месте настолько плотно утыкана различными клетушками и заборами, что и на исправной машине проехать там было не каждому по нервам. Жать на акселератор там стал бы только сумасшедший. Вот Уотер и бежал, соображая, что в этом месте Морей непременно попробует сбросить скорость и, поняв, что тормозов нет, попытается что-нибудь с машиной сделать. Сразу за проездом начинался подъем, там можно было замедлить ход, и...

   Что должен был бы предпринять парень, сидевший в машине, мчавшейся без тормозов по узкому проезду, Уотер опять же не знал. Выпрыгнуть на ходу и пустить машину на самоход? Поискать препятствие, на которое кар бы не смог влезть?

   Все решилось гораздо проще и быстрее.

   В конце проезда, вцепившись друг другу в волосы, «танцевали» две соседки. Визг и ругань их достигали пределов верхних этажей и вот уже с полчаса служили развлечением для обитателей ближайших домов. Несколько голов, высунувшихся из окон, криками подбадривали дерущихся и заключали пари на победительницу. На эту живописную пару и мчалась неисправная машина.

   – А! – закричал чей-то голос.

   По судорожным движениям Морея Уотер догадался, что тот пытается дать сигнал, но, очевидно, с машины были сняты не только тормоза. Звука не последовало, и Уотер увидел, как парень на сиденье водителя начал выкручивать руль.

   «Куда ты! Здесь не объехать!» хотелось крикнуть Уотеру. И точно!

   Миг – и машина врезалась в ближайший столб. раздался грохот, чей-то истошный визг... Обе женщины, только что с остервенением рвавшие друг друга на части, расцепив руки, стояли, словно раскиданные невидимой силой, каждая на своей стороне проезда.

   – А-а! – вдруг заголосила одна, покачнувшись.

   Осев на землю, она опустилась на колени и принялась раскачиваться из стороны в сторону, продолжая выть. Вторая, прижав ладони к груди, вертела головой, как будто спрашивая в недоумении: «Что же это делается, люди?» Колеса машины продолжали крутиться, а парень в кабине неподвижно лежал на руле.

   Город принял еще одну жертву!

   Уотер подбежал к машине и дернул за дверцу. Дверцу заклинило, и она не открылась, но парень за рулем застонал.

   Жив!

   Обогнув столб, в который врезался кар, Уотер открыл левую дверцу и забрался в салон. Машина качнулась, норовя забраться на столб и опрокинуться, но Уотер не обратил на это никакого внимания. Подхватив Морея подмышки, он попытался стащить его с сидения и выволочь из кабины. Первое ему вполне удалось, но вытащить из машины беспомощную груду мышц и костей не получалось. Что-то держало тело, и держало крепко. Усадив Морея обратно на сидение, Уотер опустился на пол кабин и полез под руль – передок машины оказался настолько смят, что ступню левой ноги водителя намертво зажало.

   Поняв, что раздвинуть искореженный пластик руками невозможно, Уотер вылез из кабины и огляделся. В груде хлама, валявшегося под забором, виднелось что-то железное, и это железное можно было использовать. Взяв это что-то, Уотер снова забрался в машину, чтобы теперь, орудуя железкой как рычагом, отогнуть, наконец, кусок пластика, сжимавшего ногу Морея.

   Получилось. Вновь подхватив парня подмышки, Уотер выволок тело на улицу и положил на землю. Выпрямившись, он вытер со лба откуда-то взявшийся там пот – толпа зевак бессмысленно глазела на происходящее, и на один краткий миг Уотер вдруг возненавидел и эту толпу, и квартал, и даже узкий просвет небес между крышами домов.

   Завыла сирена полицейской машины. Сержант, толстый и красномордый, в сопровождении патрульного, растолкал зевак, подошел к Уотеру и кратко произнес:

   – Дорожное происшествие. Зачем трогали тело?

   – Он жив, – возразил Уотер.

   Наклонившись над лежащим, полицейский приподнял его веки и заглянул в глаза.

   – Точно жив, – сказал он удовлетворенно. – Подождем санитаров.

   Прибыли санитары. Фельдшер, молодой и безусый, закатал рукав рубашки Морея и сделал ему инъекцию. Парень застонал и открыл глаза.

   – Как хочется жить, – прошептал он, силясь улыбнуться, и снова потерял сознание.

   – Куда его? – спросил полицейский. – В общую?

   – В общую, – согласился фельдшер, кивнув двоим амбалам с носилками, чтобы забрали пострадавшего.

   «В общую?» – забилось в отчаянии в мозгу у Уотера.

   «В общую» обозначало «умирать». Неужели он никогда больше не увидит этого добродушного, жизнерадостного верзилу? Неужели Морею суждено вот так и загнуться из-за какого-то дурацкого набора лома на четырех колесах?

   – Нет! – возразил он, с ненавистью глядя на полицейского. – Вы должны спасти его! Ведь его можно спасти, правда!

   – Можно к Бергу, – сказал в раздумье фельдшер, – но это будет стоить денег...