Текст книги "Изгнанница (СИ)"
Автор книги: Ирина Булгакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
–Где она? – громкий крик прокатился по двору и настиг Лорисс. Сердце тревожно забилось, потому что в тот же миг она отнесла его к себе. В доме никого кроме нее не было. Харида после полудня ушла к роженице. Собрала обереги, узелок с заранее приготовленными травами, и ушла. Правда, напоследок долго стояла в дверях, словно к чему-то прислушалась. Но, видать, ничего не услышала. Сказала, чтобы ночью Лорисс ее не ждала: роды будут тяжелыми.
–Сидишь? – дверь в клеть с грохотом распахнулась и на пороге возник разъяренный Питер. Он обратился к ней вопросом, хотя она вскочила, услышав его крик. От дурного предчувствия потемнело в глазах. Лорисс стояла, по привычке прижимая к груди заветную трубку, и не могла вымолвить ни слова.
–Пойдем, посмотришь, что ты здесь натворила, – тихо, но так зловеще сказал Питер, что у нее по спине пробежали мурашки.
Лорисс качала головой из стороны в сторону, заранее оправдывая себя, как Питер крепко схватил ее за руку – всего-то два шага, она не успела даже отшатнуться. Ей вдруг показалось, что он снова схватит ее за волосы.
–Что случилось? – негромко спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Но Питер не собирался отвечать на ее вопросы, он попросту потащил ее за собой.
Лорисс не сопротивлялась, когда он вывел ее из клети и швырнул на крыльцо. Она с трудом удержалась на ногах, в последний момент уцепившись за резные перила. Иначе катиться бы ей кубарем по тем трем ступенькам.
Во дворе, рядом с крыльцом, сжимая в руке кухонный нож, первое, что попалось ему под руку, стоял Капитон. На бледном от волненья лице темнели веснушки.
–Оставь ее, – твердо сказал он. – Что ты от нее хочешь?
–Ты еще, сопляк, – тяжелый удар по шее – так, больше для острастки – отбросил подростка в сторону. Капитон упал, но тут же вскочил. Его рука по-прежнему сжимала нож. Набычившись, он встал посреди двора, загораживая путь.
–Она ничего не сделала! – по-мальчишески звонко крикнул он. – Оставь ее в покое!
–Сейчас, пойди, посмотри, что она не сделала, – веско сказал Питер, и опять схватил ее за руку. Лорисс пыталась вырваться, но он оказался сильнее. Крепкая рука железным обручем сжала предплечье. – Твоя работа, демонское отродье, твоя.
–Ты можешь толком объяснить, Питер, что случилось? – начала она, но он не дал ей закончить.
–Уйди с дороги, сопляк, я покажу тебе, что она сделала, – Питер навис над мальчишкой как гора. – Иди за мной.
Питер пошел прямо на мальчишку, невзирая на то, что тот перехватил рукоять ножа удобнее для удара. Еще мгновенье, и Капитон дрогнул. Он посторонился, пропуская Питера и Лорисс, с трудом переставляющую непослушные от волненья ноги.
На дороге царила суматоха. Встревоженные лица женщин, мужчины, сжимающие в руках ножи и луки со стрелами. Лорисс было решила, что все они по ее душу. И только разглядев, что они бегут прочь, не обращая на нее внимания, перевела дух. Если в чем ее и обвиняют, то расправа ждет ее не сразу. Мимо пробежала стайка испуганных детей, поднимая дорожную пыль босыми ногами. Встревожено, не скрывая неприязни, оглянулась на Лорисс девушка, сжимающая в руках оберег и шепчущая слова молитвы. Лорисс силилась разобрать слова, чтобы представить, какая ей угрожает опасность, но ничего не получилось. Стоял шум. К крикам людей, поддаваясь всеобщей суете, присоединилось ржание лошадей, да мычанье коров. У дома Отца Света мужчина в черном балахоне суетливо размахивал руками. Он что-то кричал, но Лорисс не разобрала что именно.
Она пыталась вырвать руку из цепких пальцев Питера, но он несколько раз встряхнул ее, да так, что у нее лязгнули зубы и она прикусила язык. Лорисс оставила бесполезные попытки, и теперь шла молча.
У загона для скота собралась вся деревня – от мала до велика. Толпа гудела как улей в период сбора меда: гулко и настороженно. Громкий возглас тут же сменялся приглушенным говорком. Женщины осеняли себя знамением, отгоняющим злых духов. У дощатого забора, огораживающего загон нерешительно топтались мужчины, некоторые из них сжимали в руках оружие.
–Харида скоро?
–Роды, говорят, тяжелые: Улита при смерти…
–Скоро мы тут все будем при смерти, случись что…
Громкий шепот смолк, как только Питер подвел Лорисс к воротам загона. Он толкнул ее вперед, и толпа расступилась, освобождая пугающее пространство. Все было пропитано ненавистью, настолько ощутимой, что казалось сам воздух стал вязким, непригодным для дыхания. Лорисс затравленно огляделась по сторонам, пытаясь отыскать в толпе хотя бы одно доброжелательное лицо, но вокруг были только искаженные злобой маски. Еще людьми владел страх, и именно ему должна быть благодарна Лорисс за то, что не растоптала ее толпа, не сошлась в кровожадном порыве вышибить из нее дух.
Краткая тишина сменилась новой волной шепота, который разрастаясь, заполнял и без того душное пространство. Сдержанный гул распадался на отдельные слова, чтобы в следующее мгновение слиться в единый поток.
–Пришлая…
–Демона в деревню принесла.
–Пусть ее демон и жрет…
–… насытиться, уйдет восвояси…
Вперед вышел, шатко качая поднятой клюкой дед Велес.
–Что натворила, девка! Иди теперь…
Что он говорил дальше, Лорисс не разобрала. Ее толкнули к воротам. В щербатом заборе она увидела пустой загон. Лошадей в нем не было. По крайней мере, так показалось ей на первый взгляд. И лишь приглядевшись, она вздрогнула, охватив всю картину в целом. В загоне не было живых лошадей. У самых ворот лежала огромная туша, из порванной на горле артерии толчками вытекала кровь, но животное уже не подавало признаков жизни. Чуть поодаль Лорисс заметила еще одну растерзанную тушу, которая не напоминала лошадь даже отдаленно. Песок смешался с кровью и закатные лучи Гелиона словно в насмешку окрашивали в красный цвет и песок, и ограду забора, и…
Мысль о том, что сидящее посреди загона существо прежде носило имя Павлина, коснулась сознания и исчезла. И лишь потом пришлось доказывать себе в чем заключалось сходство. Измазанная в крови так, что не разглядеть цвета кожи, оборванная, с растрепанными волосами, торчащими в разные стороны, с красными глазами, выражающими невесть что – то была Павлина. Она сидела в луже крови, сквозь прорехи в плахте торчали неестественно вывернутые ноги. Не обращая никакого внимания на то, что вокруг загона собралась толпа и добрых две сотни – а то и больше – глаз наблюдает за ней, Павлина спокойно отрывала острыми зубами куски мяса и ела. Монотонно и безучастно.
–Теперь ты видишь, гадина, – зашипел ей Питер в ухо и толкнул в спину, – твой демон вырвался на свободу. Харида мне рассказала…
–У меня нет… – сдавленно пробормотала Лорисс, но не закончила.
–Если она вырвется из загона, ее надо убить, – стоявший рядом Феодор поднял лук с туго натянутой тетивой. – Ее нельзя выпускать.
Лорисс обернулась на голос, и тут только заметила, что с другой стороны от ворот замерли в ожидании лучники.
–Если ей овладел демон, нам не поздоровится, – покачал головой Феодор.
–Жечь ее надо, – высокий Гаврилий хмуро посмотрел на Питера. – Стрелы так – мертвому припарка. Только что остановят… ненадолго.
–Не дам! – вдруг раздался крик и толпа содрогнулась.
Расталкивая людей локтями, растрепанная женщина грудью кинулась на Феодора. Она вцепилась в лук и рванула его на себя.
–Погоди, Матрена, погоди, – нехотя отбивался тот.
–Не дам! Она дочь мне… кровиночка! Моя дочь! Пусть Харида придет, она все сделает! Убережет доченьку! Люди добрые… не дам!
Матрена металась меж насупленными мужиками, пытаясь то у одного, то у другого отобрать оружие, но те только отводили глаза в сторону. Седые волосы выбились из-под платка, по щекам текли слезы.
–А делать-то что, Матрена? – Феодор резко вырвал лук из цепких рук, и женщина едва не упала. – Если из загона выйдет, всех нас здесь…
–Не дам… доченька, – жалобно стонала Матрена, и вдруг резко повернулась и пошла прямо на Лорисс. – Вот кто! Пришлая беду принесла! Она, гадина, демонов навела!
И уже руки потянулись к Лорисс, и приближалась неминуемая расплата, только Питер удержал Матрену за плечи. Раненной птицей забилась она в его руках.
–Погоди, Матрена, мы по-другому сделаем.
–Уйди, Питер! Я сама ее кончу! – так пронзительно закричала Матрена, что ее услышала дочь.
Павлина оторвалась от своего пиршества, прислушалась и нехотя поднялась. И медленно пошла вперед, к воротам. Ее глаза не мигали, а изо рта текла кровавая слюна. Пройдя несколько шагов, она споткнулась о вилы, неизвестно в силу каких причин оказавшиеся в загоне. Босую ногу насквозь прошил острый зубец. Павлина застыла, пытаясь понять, что задержало ее. Она несколько раз дернула ногой, попыталась сделать шаг, но не смогла.
Кто-то сдавленно охнул и люди заволновались. По толпе ветром пронесся шепот, слышно было, как мужики спешно натягивают луки, как звенят мечи, освобожденные от ножен.
Лорисс застыла, глядя на то, как Павлина освобождает ногу, без всякой осторожности, нимало не заботясь о том, насколько рваной получается рана. Так не может вести себя человек, одержимый демоном! Демон любит свое тело. Все знают – как трудно ему получить человеческую личину. Зато получив, он бережет ее как зеницу ока! А тут…
Отец Света! Лорисс обернулась на Питера, не отрывшему глаз от Павлины. Как он не понимает, никакой демон девушкой не владеет! У нее не льется кровь, она мертва! И глаза, как два угля горят на перемазанном лице… Не иначе Пэн – полевой дух постарался, или Ырка, как называла его Фаина. Злой и жестокий. Лесной Дед его в лес не пускает, вот он в поле и безобразничает. Такой прикинется кем угодно, да и соблазнит девку! Только вместе с девственностью из нее жизнь и выпьет. Если девка стойкая, не уступит – уйдет Ырка ни с чем. А если рада думать, что парень милый сердцу ей любовь предлагает, пусть и оглядную, то… Как выпьет из девки доверчивой жизнь – семя свое оставит. Вот утроба у нее и ненасытная. А к вечеру раздует ее, чрево лопнет, и на свет появится злой Анчутка – сын Ырки.
Как же они не видят? Сюда траву надо – Линек полевой называется – да и сыпануть ей на мясо, что ест она. Тут ей и конец придет. Страх правда, когда сынок на свободу вырвется, но мужиков кругом много – защитят. Тем более, что недоношенный он у нее будет.
Как не видят они? Лорисс оглянулась по сторонам. Или…
Или не хотят видеть.
У одного из мужиков дрогнула рука. Стрела пропела последнюю песню и прошила тело Павлины, выше сердца. Гул прошелся по толпе. Страшно закричала Матрена и упала бы, не подхвати ее Гаврилий.
Павлина остановилась, словно натолкнулась на преграду. Она неторопливо ощупала древко, что торчало из плеча. Потом легко обломила стрелу и пошла прямо к воротам.
Матрена взвыла и оттолкнула Гаврилия. Она рванулась к Лорисс, но Питер опередил ее. Во всеобщей суматохе он схватил Лорисс за волосы. Не успела она опомниться, как он втолкнул ее в приоткрытые ворота.
Лорисс упала на колени, и тут же вскочила, чтобы встретить смерть как подобает. Все произойдет быстро и некрасиво. Смерть догнала ее. Смерть не прощает. И накажет за побег. Накажет растерзанным телом и изуродованным лицом. Накажет останками, которые после зароют подальше от деревни.
Багровые лучи уходящего Гелиона последний раз осветили загон. Глаза Павлины раскаленными углями сияли на грязном лице. Вблизи заметно было, как под разорванной плахтой круглился живот. На мгновенье она остановилась, глядя на Лорисс. Потом злобная гримаса исказила ее черты. Не рожденный дух требовал пищи. Он устал от мяса животных и теперь просил человечины. Повинуясь зову плоти, Павлина бросилась на Лорисс.
Дальше все произошло так быстро, что разум Лорисс отказывался это воспринимать. Павлина кинулась на нее злобным зверем, единым махом преодолев то расстояние, что их разделяло. Она сходу перепрыгнула через тушу лошади, за которой стояла Лорисс.
Странное чувство вдруг овладело Лорисс, словно она знала заранее, что будет дальше. Не дожидаясь, пока Павлина окажется от нее в непосредственной близости, Лорисс откатилась в сторону. Песок, щедро политый кровью затягивал, как болото. Путаясь между ногами, плахта стесняла движения.
Павлина захрипела, как разъяренный медведь. Не обнаружив жертву на прежнем месте, она повернула голову так, как не смог повернуть бы живой человек и тут же, без всякой передышки снова бросилась на Лорисс.
Откуда взялась та боль, что обрушилась на Лорисс сверху, пронзила сердце острой иглой, а голову сжала в холодные тиски? Сквозь туманную пелену Лорисс видела, как Павлина готовится к прыжку, как горят ее глаза и раскрывается жадный рот с острыми, обломанными зубами. Но боль – немилосердная, выворачивающая наизнанку, скрутила ее, сжала внутренности в тугой ком, единым толчком выгнала воздух из легких. Острое отточенное лезвие проникло в сердце, разрывая его пополам. Под кожей на обнаженных руках веревками вздулись кровеносные сосуды. Откуда… успела подумать Лорисс и сознание оставило ее.
Вместе с провалившимся в небытие сознанием ушла боль, но тело продолжало подчиняться невесть откуда взявшейся чужой воле. Лорисс не видела себя со стороны. Не видела, как стремительно ее тело уходило от, казалось бы, неминуемой расправы. Как, будто играя, уклонялась она от разъяренной неудачей Павлины, позволяя той почти коснуться тела. Как предугадывала движенья вопящей от ярости Павлины. Улыбка кривила губы и морщила нос, словно Лорисс беспокоил запах крови, что исходил от мечущегося по загону существа. Она улыбалась, наблюдая за тем, как вместо вожделенного человеческого мяса, Павлина глотала песок, смешанный с кровью. Отягощенное бременем тело с трудом поспевало за кажущейся доступной добычей. Павлина бросалась из стороны в сторону, пытаясь угнаться за собственной тенью. За каждую неудачу она расплачивалась яростным воем. Нечеловеческие звуки, вырывающиеся из человеческого горла не добавляли ни сил, ни ловкости. Каждому крику ярости, будто эхо, вторил безумный вопль матери.
Слишком поздно Павлина заметила, что Лорисс оказалась рядом с вилами, по-прежнему сиротливо лежащими возле трупа лошади. Как зверь почуяв собственную смерть, Павлина рванулась в сторону, но не успела. Железные зубцы вил, нацеленные не в грудь – в живот – посланные с силой, превосходящей человеческую, вонзились в ее тело. Страшная сила отбросила Павлину к воротам загона.
Долгий крик походил на вой и ей ответил такой же пронзительный крик матери.
Из разверзшегося чрева, оставляя на острых зубцах куски плоти, наружу выбиралось отвратительное черное существо, с горящими как угли глазами.
6
Бывший Наместник славной Веррийской провинции выглядел не лучшим образом. Измученный, похудевший, скинувший за время, проведенное в подземелье, половину своего веса, постаревший лет на двадцать, он стоял перед Зеноном, не зная, куда девать руки со следами от веревки на запястьях. Прежде тучный, добродушный мужчина, теперь потерял не только вес, но вместе с тем и уверенность в себе. То и дело нервная дрожь пробегала по его лицу, и тогда он становился откровенно жалким. Недельная щетина и затравленный взгляд и вовсе придавали ему вид раба, погрязшего в духовных метаниях. Казалось, окончательно сломить такого человека ничего не стоит.
Обманчивое впечатление. Расставшись с привилегиями, низведенный до жалкого состояния, отсидевший в подземной комнате больше месяца, он еще сохранял остатки достоинства, которое помогало ему сопротивляться.
Зенон ждать больше не мог. Значит, нужно ускорить события. Он кивнул в сторону одиноко стоящего стула, и Наместник понял его. Неловко переставляя длинные ноги, он пересек комнату и сел.
У дверей, горя желанием оказать помощь господину застыл охранник. Дюжий молодец с быстрой реакцией и силой, способной сломать Наместнику шею.
У Зенона непроизвольно вырвался короткий вздох. Однако ни тени жалости или сочувствия в нем не сквозило – всего лишь сожаление о потерянном времени. Со скучающим видом он уставился в зарешеченное окно, расположенное под самым потолком. Наместник молчал. Зенон вдруг поймал себя на том, что ему хочется оттянуть начало беседы или наоборот, закрыть дверь после ее окончания.
–Завтра праздник Святого Откровения, если ты потерял счет времени, – негромко заговорил Зенон, словно продолжал долгую беседу. – Тебе есть, в чем повиниться?
Наместник откашлялся.
–Мне не в чем виниться. Особенно перед тобой, Зенон, – хрипло сказал он.
Но теперь Зенон понял, что за те две недели, что они не виделись, чувство собственного достоинства, которым так кичился Наместник, дало трещину. Он сдался. Но ему, как благородному человеку, коим он себя считал, необходима было последняя капля, которая позволит ему в глазах общества разыграть роль доведенного до крайности человека. Что ж? Трудно отказать в последней просьбе обреченному.
–Каждому человеку есть, в чем повиниться, – задушевно сказал Зенон, по-прежнему не отрывая глаз от окна.
–Мне не в чем виниться ни перед тобой, ни перед людьми. Я правил, соблюдая старые законы, установленные единственным королем. Ты для меня – никто.
–Нуждаешься в философских спорах? – Зенон отвлекся от окна. – Засиделся в одиночестве, Наместник?
–С тобой, Зенон, мне не о чем спорить. Ты обязан вернуть мне то, что отнял. Неужели ты всерьез рассчитываешь на то, что Королевство не сможет дать тебе отпор? Это вопрос времени. Рано или поздно ты будешь сожжен на костре, как опасный преступник, одержимый демоном. Это тебе – есть в чем повиниться. Или ты собираешься править народом, сжигая деревни и города? Хорош правитель – Король пепелища! Рассчитываешь со временем обзавестись прозвищем, дай подумать… Зенон Милосердный?
–Ты крепче, чем мне показалось, – Зенон легко улыбнулся. – У тебя остались силы на то, чтобы шутить.
–Ты можешь по-прежнему морить меня голодом, держать в подземелье, издеваться надо мной, но я не буду выступать перед народом и слагать с себя полномочия, как тебе хочется. Если ты узурпатор – прямо заяви об этом. Сможешь дорваться до власти – правь. Но как завоеватель, разрушивший прекрасную страну. Жалкий баронишка – кем ты себя возомнил?
Охранник, стоявший у двери напрягся и чуть подался вперед, ожидая не приказа, но неуловимого взгляда.
–Рихард, позволь тебе напомнить, кроме того, что величал себя Королем, на деле являлся Наместником семи провинций. К чему нужно было, объединив Королевство – снова дробить его на части?
–Это новый уровень развития общества! За горами Восточного тракта есть страны, в которых правителя выбирает народ!
–Очень впечатляет. Но кто сказал, что это путь вперед? А в Северных пределах до сих пор верховодят женщины. Так, может, к этому будем стремиться?
–Это – наше прошлое. Далекое прошлое.
–Веский довод. А ты, значит, такой умный, что можешь утверждать: тот путь хорош, а этот плох? Для южан рабство – норма, и ничего – процветают. А для нас важно иметь власть, сосредоточенную в руках одного правителя. Иначе со временем мы рискуем оказаться под пятой у южан. Такой расклад тебе понравится больше?
–Если потребность в одном правителе возникнет, то это скорее Главный Наместник Сигмунд Добрый. Он, а не ты!
–Добрый… Вот с этой добротой мы и окажемся не у дел. Чего еще можно было ожидать от семи слабаков, из которых двух уже формально не существует? Если этот ваш Добрый охоч до власти, пусть добьется ее обычным путем: добудет с мечом на поле боя!
–Благородная победа Рихарда…
–Оставь, Наместник, эти сказки для детей. Мой отец присутствовал при начале знаменитой победы. Когда Рихард Справедливый собрал баронов мятежных провинций якобы для того, чтобы обсудить вопросы, касающиеся раздела будущего Королевства. Им, бедолагам, казалось, что они самые коварные и хитрые. А Рихард попросту убил их. Так что последующий бой с мало что понимавшими войсками, оставшимися без руководства – малая кровь. Благородно?
–Это было сделано для благой цели: ты знаешь, что после Рихард установил новые порядки, и обеспечил долгожданный мир. Он справедливо правил более сорока лет.
–Я тоже буду справедливо править. Ты сомневаешься?
–Сгоревшие деревни…
–У тебя плохой источник информации, Наместник. То были происки Бахаган-дея. Мои солдаты всего лишь отбили вражескую вылазку. Ты знаешь, что время от времени такое случается. Да, на сей раз степняки зашли далеко, может быть потому, что для них тоже очевиден вопрос: слабое Королевство легче завоевать. А сгоревшие деревни – необходимость. Жестокая, но необходимость. Зато ни один завоеватель не ушел живым.
Это пусть тайный советник Теодорих рассуждает о том, нужен ли был акт устрашения – те сгоревшие деревни. Для Зенона ответ очевиден. Позиция силы упреждает многочисленные философские беседы, которые что? Правильно, легко вести у камелька зимней ночью, когда единственный, но необходимый диссонанс в душевном равновесии – метель за окном. Не будь четко поставленного вопроса: хотите продолжения? – неизвестно, чем бы еще обернулся почти мирный поход на Веррийскую провинцию. Военные прямолинейны. Они не любят философских споров. Поэтому четко поставленный вопрос требует такого же четкого ответа. А уж потом подвести идеологию дело кнута и пряника. Но раз внушенная идея, для них не нуждается в постоянной подпитке. Особенно такая идея, выстроенная на жесткой платформе.
–Это ложь. И ты это знаешь. И вот поэтому, уступок с моей стороны не будет. Тебе придется завтра показать народу мою голову. Во всяком случае, на моих руках не будет крови невинных людей.
Наместник замолчал. Молчал и Зенон. Он откинулся на спинку стула и внимательно заглянул Наместнику в глаза.
“Что ж ты смотришь на меня таким понимающим взглядом, – подумал Зенон. Закрадывается подозрение, не лишенное основания, что ты, уважаемый Наместник, знаешь, каким будет следующий ход. Тебе-то, человеку, находящемуся на вершине пирамиды не может не придти в голову простая мысль: время слов прошло. Были – были сгоревшие деревни, а значит, пришло время поступков. Если ты все понимаешь – а ты все понимаешь – сдайся сразу, не стоит дожидаться, когда слова будут произнесены. Или в разгоряченном мозгу возникает безнадежная мысль, что вот посидим, поговорим и разойдемся, а ты по-прежнему будешь страдать в темном подземелье, испытывая мазохистское наслаждение оттого, что, выпивая чашу до конца, освобождаешь от нее своих близких? Нет, ты не настолько глуп, Наместник… Но все равно ждешь”.
–Что ж, – выдохнул Зенон. – Только голова будет не твоя. Раз ты согласен ради великой идеи пожертвовать своей дочерью…
Не сразу до Наместника дошел смысл жестоких слов, хотя по всему было видно: ждал он их. Не мог не ждать. Но одно дело тешить себя надеждой, благословляя каждую ушедшую минуту, и совсем другое – знать наверняка. Наблюдая за тем, как побелело и без того бледное лицо Наместника, у Зенона было время загадать: достанет ли у того сил бурно выразить свои чувства?
Зенон выиграл мысленный спор. Склонному к эпатажу Наместнику понадобилось время, чтобы привлечь к себе внимание – так актер делает весомую паузу перед пространным монологом. “Ты ветреной была, а я моложе, за страстной ночью мы не замечали дня”… Понимание подбросило Наместника. Оказавшийся в ту же секунду рядом охранник опустил ему тяжелую руку на плечо, разом придавив к стулу.
–Вот и закончились твои словесные оправдания, – седая борода тряслась. Наместник опустил голову. – И мы перешли к сути.
–А ты бы хотел, чтобы я еще год разнообразил твое существование философскими беседами? Взялся за дело – нужно доводить его до конца. Иначе не следовало браться.
–Наверное, бесполезно стараться уверить себя, что ты так не поступишь…
Вот она – последняя капля, в которой нуждался Наместник, чтобы оправдаться перед общественным мнением. Дескать, я сделал все возможное, и если бы дело не касалось близких мне людей, я бы ни за что не сдался. Общественное мнение… А подумать головой: какое, Тьма возьми, общественное мнение? Зря Наместник боится, еще месяц-другой, и от общественного мнения останется прекрасная и глубокая тишина. А чтобы разобраться с разговорами в кулуарах, достаточно сделать акцент на извечном трогательном отношении человека к материальным ценностям. Всегда отыщется любитель за приличную сумму заложить товарища.
Мелькнула у Зенона мысль на грани сознания, что Наместник в первую очередь старается найти оправдание в собственных глазах, но он отверг ее как несостоятельную. Не вязалась глубокая внутренняя жизнь Наместника с внешним позерством. Увы, не вязалась.
Зенону любопытно было подмечать ту грань, что отделяла человека, верующего в того, что не все еще потеряно, от человека, потерявшего все. Широко открытые глаза Наместника были болезненно пусты. Зенону не раз приходилось заглядывать в глаза человеку, только расставшемуся с жизнью: такой же пугающий, остановившийся взгляд. Грудь у Наместника вздымалась, словно он пытался надышаться на год вперед. Он суетливо переплетал длинные непослушные пальцы. Губы его дрожали.
Близился миг торжества. Но Наместник молчал, и Зенон устал ждать.
–Бедняжке Донне нелегко. Больше месяца она заперта в своей комнате. Ни знакомых, ни друзей, пожаловаться некому, – монотонно заговорил Зенон, наблюдая за тем, как часто задышал Наместник. – И никто не знает, что может случиться с ней в этой комнате. И сколько раз…
И Наместник дрогнул. У него перехватило дыхание, он открыл рот, но дышать не мог. Его глаза расширились, правой рукой он схватился за грудь.
–Ладно, я еще наблюдаю за тем, – Зенон понизил голос, – чтобы ее окружали люди благородные. Но вполне может случиться, что у меня возникнут неотложные дела и тогда о ней придется заботиться грубым солдатам. Что понимают они в этикете?
У Наместника не осталось сил, чтобы вскочить. Он стал тяжело заваливаться на левую сторону. Если бы охранник не подхватил его, то он упал бы на каменный пол.
–Я сделаю все, что ты требуешь, – еле слышно шепнул он. – Только если дочь моя будет в безопасности. Я хочу видеть ее.
–После того, как убедительно справишься со своей ролью, ты сможешь поселиться с ней в Южной башне дворца. Я всегда выполняю свои обещания.
Наместнику ни к чему было знать, что бедняжка Донна на днях благополучно распрощалась со своей девственностью. Правда, носилась с ней, как с писаной торбой, не понимая, какую честь ей оказывает будущий король. Зенону даже пришлось отвесить ей несколько пощечин, прежде чем она догадалась: лучший выход из создавшегося положения – уступить. Ему претила такая манера общения с женщинами, тем более что желающие отталкивали друг друга локтями, ожидая его милости. Но ему важно было уложить эту гордячку в постель. Во-первых, общаясь сейчас с Наместником, он в полной мере ощущал свою победу. Во-вторых, завтра Донна будет тиха и послушна. Еще оставалось некое “в-третьих”. И это, пожалуй, даже удивляло Зенона. Наверное, все дело в разнообразии любовной игры. Девушка тихо плакала, отдаваясь ему, а он чувствовал необыкновенное возбуждение и необычайный прилив сил. Скорее всего, он просто устал от разнообразных похотливых криков и стонов. Чтобы подтвердить это предположение, стоило воспользоваться услугами Донны еще раз…
Четырнадцатилетний племянник Эрнион нагнал Зенона у входа в Круглый зал.
–Дядя, ты обещал мне, что мы пойдем в Оружейную, и ты поможешь мне выбрать новый меч. Меня туда одного не пускают, учитель говорит, что мне сгодится старый, но ты же знаешь, это не так, – глаза Эрниона горели решимостью добиться своего, во что бы то ни стало. – Ты обещал мне.
Глядя на серьезное мальчишеское лицо, на светлые волосы, собранные в хвост на затылке, Зенон подумал о том, как быстро растет племянник. Еще год, и они практически сравняются в росте. Надо бы отдать распоряжение, чтобы позаботились о новом гардеробе для племянника будущего короля. Если мать Эрни только и думает о том, кто достоин стать ее новым фаворитом, кто-то должен заботиться о мальчишке? Десять лет назад, перед смертью, брат Орест вытянул из Зенона обещание сделать из Эрни человека. Сначала, Зенон считал, что уже держит слово, если мальчишка находится рядом с ним. Но постепенно пришел к выводу, что лучше приручать его с малолетства, чем пожинать плоды не своего труда.
–Эрни, ты знаешь, я всегда выполняю свои обещания, – Зенон пошел медленнее, давая возможность племяннику приноровиться к его шагам. – Сейчас у меня важная встреча, а после обеда займемся тобой. Доволен?
–Доволен, – в предвкушении дорогого подарка Эрнион заулыбался. Веснушки делали его лицо трогательным и беззащитным.
Эрнион не был похож на Зенона в детстве. И все равно чем-то неуловимо напоминал Зенону себя лет двадцать назад. Ровно до того времени, как барон Ладимир – отец Зенона, долгое время служивший советником при дворе Рихарда Справедливого – не объявил, для какой цели он готовит сына. И для чего нужно было неуклонно придерживаться взглядов, по которым военная мощь должна быть сосредоточена в руках короля, и негоже городам, городкам и деревням иметь собственные обученные отряды. Дело военных – прикрывать внешние границы Королевства. В таком случае, достаточно поладить с главнокомандующим Южной армией генералом Авениром Сакским, чтобы внести свои коррективы. “Это минимум, но достаточный минимум, – говорил отец. – А максимум – найти общий язык с главнокомандующим Восточной армией, генералом Гордеоном Даргнийским. Король не вечен, с наследниками не повезло. Когда наступит наше время, сынок, мы должны быть во всеоружии”.
Сейчас можно было утверждать, что генерала Авенира Сакского, своего старинного друга, отец оставил Зенону в наследство. А вот что касается Гордеона Даргнийского… Не следует идти на запад, имея за спиной сильного противника. Этот вопрос и предстояло Зенону решить в первую очередь.
–Дядя, я вот что хотел спросить…
Зенон отвлекся от своих мыслей и обнаружил, что племянник по-прежнему идет рядом.
–Что еще? – насколько Зенон помнил, все просьбы Эрниона касались оружия или возможности попрактиковаться. Поэтому его вдвойне удивило то, что сказал ему племянник.
–Вот дядя, я вчера видел госпожу Донну, дочь Наместника. Ее сопровождали в дворцовые бани. Я заметил, что она была вся в слезах. Нельзя ли чем-нибудь ей помочь? У тебя своих дел полно, я мог бы изредка развлекать ее…
Зенон остановился. Эрнион продолжая движение, чуть не налетел на него. Охранник почтительно застыл в нескольких шагах от них. Эта тема нуждалась в длительном разговоре. Утвердится в сознании мальчишки ненужная жалость к поверженным врагам, в особенности к тем, которых еще можно использовать, пиши пропало. Катастрофически не хватало времени: в Круглом зале его ждал Елизар. А после, он может забыть об этом. Пришлось довольствоваться кратким пояснением.
