Текст книги "Изгнанница (СИ)"
Автор книги: Ирина Булгакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
–Чего видела ты? Тебе человеческим языком говорили: сиди, не лезь. Чего поднялась?
–Они друзья…
–Друзья, – опять передразнила ее Милица. – Смех один. Мужеское платье на себя нацепила… друзья… Волосы обрезала… друзья? Ведешь себя, тьфу, как мужик какой. Друзья…
–Так надо.
–А надо ли? – грозный голос Милицы раскатом грома проникал в сознание. – Да не знаешь ты, чего творишь! Другой раз говорю тебе: оставайся тут.
–Не могу.
–Можешь, девушка. Не хочешь, другое дело. Надо пожелать. Отвечай, – глаза Милицы разгорались далеким лесным пожаром.
–Прости, Лесной Дед, – Лорисс стало страшно. Она отказывает Деду во второй раз. Память услужливо напомнила о Кошачьих Ушках.
–Твое дело, – Милица повернулась к Лорисс спиной и поплыла в темный угол.
Воспользовавшись тем, что осталась без присмотра, Лорисс тихо подвинулась к спящей Лавелии.
–Она останется здесь, – Милица развернулась, и Лорисс едва не сбил с ног порыв ветра.
Не могла же она вступать в противоборство с Лесным Дедом и отбирать у него законную добычу? И с чем, с мечом? Это все равно, что переходить реку с камнем на шее. Где глубоко – там и потянет. Что же, смириться с тем, что Лавелия будет “прыгать кошкой с дерева на дерево, не зная хлопот”? Страшная судьба. Но где Лорисс тягаться с Лесным Дедом?
–Что просил у тебя в прошлый раз, принесла? – лукаво прищурилась Милица. На Лорисс пахнуло обожженными под лучами Гелиона травами.
–Принесла, – сказала Лорисс и подняла голову.
–Опять врешь, – угрожающий шелест заставил Лорисс вздрогнуть.
–Я не вру. Соленые огурцы в седельной сумке. Я вожу их с собой целую неделю.
–Врешь, – Милица приблизилась вплотную к Лорисс, и два черных омута заглянули ей в самую душу. – Хорошая девушка. Ладно, коли так.
–Я выполнила твою просьбу.
–Хоть в этом послушна. Ладно, – Милица повернулась к ней спиной.
–Подожди, Лесной Дед, – от изумления Лорисс вскинула на Милицу полные слез глаза. Праведный гнев придал ей сил. – Я выполнила твою просьбу…
–Остановись…
–Я выполнила твою просьбу, разве теперь ты не должен выполнить мою?
–Замолчи, девушка! Погоди, пока понадобится, а так – глупости одни.
–Ты должен выполнить мою просьбу!
Лицо Милицы изменилось. Сквозь печальный женский лик проступило сморщенное, изборожденное морщинами лицо Деда.
–Понимаешь, девушка, чего требуешь?
–Я прошу! И только то, что заслужила, – губы у Лорисс тряслись от волненья. – Я выполнила твою просьбу. Разве ты не должен выполнить мою?
Фигура Милицы застыла. Она стояла на месте и вдруг начала расти. Постепенно увеличиваясь в размерах, она не давала возможности привыкнуть к новой устрашающей форме. Белое лицо с черными глазами нависло над Лорисс, заслонив собой сарай. Оно заполнило все вокруг, не оставив свободного пространства.
–Повтори, – шептали огромные синие губы в страшных поперечных морщинах. Будто шов, стягивающий губы разошелся, оставив незаживающие раны.
И Лорисс кричала туда, в черные глаза, в синие губы.
–Я выполнила твою просьбу, разве ты не должен выполнить мою!
–Проси, – синие губы разошлись, обнажая старческие беззубые десны.
–Позволь нам всем уйти, мне и моим друзьям! Убери кошек!
–Нахальная девушка, – губы изогнулись в ехидной усмешке. – Не стыд тебе, хлеб у своих подруг отнимать? Но ты просчиталась. Тут две просьбы…
Раскат грома слился со смехом Лесного Деда.
–Желание твое. Гляди потом, что будет…
7
Дэвис смеялся от души. Разум, взирающий на тело с высоты, дергал нужные нити. Но тело, получавшее удовольствие от бурного смеха, ни могло не радовать.
Черная Вилена нахмурилась и отступила назад.
Дэвис полулежал, облокотившись на разноцветные подушки, разбросанные на длинноворсовом ковре. На низких подставках колыхалось великое множество свечей. Малейшие нюансы в изменении выражения черного лица читались без труда. Глаза с черными белками по-прежнему пугали несуществующей глубиной, но в них отсутствовал вызов.
–В тебе слишком много женского, – отсмеявшись, тело Дэвиса удобнее устроилось на мягких подушках. – Обычно демоны стараются не иметь яркой индивидуальности. Они прямолинейны, дурно воспитаны, агрессивны, кроме того… просты. Я до сих пор недоумеваю: как получилось, что ты настолько женственна? Как объяснить с обычной точки зрения то, что сгусток силы, пройдя через трансформацию, и не побоюсь уточнить – креативное начало нашего мира, обрело такую совершенную форму и такой извращенный ум?
–Ты недоволен? – Черная Вилена стоя к нему спиной, не обернулась. Черные ягодицы блестели в свете свечей.
–Я люблю сотрудничать с тем, что понимаю. До конца. Единственное, чем я могу быть недоволен, когда мои “друзья”…
–Слуги.
–Уточнение порадовало тебя?
Она недовольно передернула плечами.
–О чем я и говорю. Мазохизм – явление для демонов недостижимое. Так вот, единственное, чем я могу быть недоволен, это когда мои друзья неожиданно удивляют меня. Независимо от того, приятным оказывается этот сюрприз или нет.
–Лжешь. Приятный сюрприз не может огорчать.
–Отчего же? А теперь представь себе, что я призываю демона первой силы, чтобы зажечь свечу…
–А я? Я какой силы?
–Что за дурная манера постоянно перебивать? – лицо Дэвиса дернуло щекой. – Я расскажу тебе об этом после, если сочту нужным. Итак, чтобы…
–Бестолковой меня полагаешь. Твоя сказка мне понятна: хочешь зажечь свечу, а горит весь дом. Сила в демоне тебя порадует, а результат – нет.
–Ты не согласна со мной?
–Отчасти. Ты не новичок. Обуздать силу легко.
–Обуздать легко, – согласился Дэвис. – Но сделанного не исправишь.
–Всегда?
–Часто. Скажем так, чтобы исправить, нужно иметь в своем распоряжении демона такой силы, которого не каждый магистр заполучить способен.
–Ты способен?
–Вилена, веди себя прилично. Помни, я кое-что могу.
–Что такого? Я хочу знать, кому служу. Это разве из ряда вон? – Черная Вилена, наконец, развернулась, скрестила руки за спиной и вперила в него неподвижный взгляд. Ее ноздри трепетали.
–Баба-бабой, – нисколько не церемонясь, произнес Дэвис. Она умела обижаться, и делала это достаточно артистично. И этим тоже противоречила знаниям о демонах, которые он имел. Она вся была сплошным противоречием.
–Это оскорбление для меня, ты уверен? – она подняла голову.
–Хочешь казаться стервой? – он заинтересованно посмотрел на нее. – У тебя для этого не хватает самой малости.
–Например?
–Вилена, мне надоел бестолковый спор. Мы общаемся с тобой полгода, а я до сих пор мало что о тебе знаю. Ты хочешь, чтобы я плюнул на тебя и ты навеки, пока, естественно, я жив, и ты не досталась моему ученику, отошла в небытие? Мне будет жаль потраченных на тебя и сил, и времени. Но работать с тобой, не зная, какой чертик выскочит из бутылки, смешно. Я не дилетант, чтобы ставить подобные опыты. Пока ты показала мне штучки, на которые способен каждый. Все эти зеленые шары Пламени, поля Безмолвия, поцелуй Молнии, пустошь Времени… У меня для этого много “друзей”. Не заставляй меня пожалеть о том, что я вытащил тебя.
–И все же.
–Что – и все же?
–Чего у меня не хватает, чтобы я была стервой?
–Вот отчего у меня постоянно складывается впечатление, что я общаюсь с капризной бабой. До стервы тебе далеко. Хочешь знать, чего тебе не хватает? Рычагов воздействия на меня! Рычагов воздействия!
–Думаешь, сложно их получить?
–Опять за старое, – Дэвис перевернулся с боку на бок и глубоко вздохнул. На лбу выступили капли пота. Болтовня, болтовня. – Чего ты сопротивляешься? Любой демон, заключающий Договор, знает, чем больше он откроет своих возможностей, тем чаще его будут использовать. Все и всегда охотно включаются в диалог. Так заведено. Это Закон – так было всегда. И не тебе устанавливать новые порядки. Я могу тебя заставить, но толку от сломленного демона не будет. Что ты за демон? Не хочешь осознавать своей выгоды от нашего общения – тебя попросту не станет! У меня есть с кем сотрудничать и без тебя.
–Я знала, что когда-нибудь начнутся угрозы, – Черная Вилена оттопырила нижнюю губу.
–Ты предпочитаешь воображать себя женщиной? – Дэвис зашипел от злости.
–Я ничего не воображаю. Я такая, какая есть, – Черная Вилена села на подушку. Потом легла, устроившись у ног Дэвиса.
–Что ж. Я вижу, ты не взялась за ум. Не сделала для себя надлежащих выводов: ты здесь существуешь только благодаря мне. Пока ты болтаешь – я испытываю боль, выпуская тебя в наш мир. Тебе бы, стерва, – он заметил, как ее лице зажглась легкая улыбка, – холить меня и лелеять, а ты тратишь мое время попусту.
–Не злись, Принц, – Черная Вилена по-кошачьи выгнула пластичную спину. – Я сказала: у меня есть то, чего ты хочешь.
–А после этого ты насмешила меня, – Дэвис на сей раз с трудом сдерживал нарастающее раздражение, – предложив в обмен на это знание возможность тебе завладеть любым женским телом. Глупый демон. Уже так и хочется назвать тебя глупой женщиной.
–Что смешного? – она дернула голым плечом. – Это нормальное желание.
–Что я получаю, отпустив тебя?
–Ты будешь иметь надо мной власть, по-прежнему.
–Как ты необычно умна для своих… тысячи лет, – ехидству Дэвиса не было предела. – Это условная власть. Не думай, что до тебя никто не заключал подобных сделок.
–И что? – она подняла голову. Белые пряди волос упали на плечи.
–Интересно? Первое, что сделал такой демон – убил своего бывшего владельца.
–Я тебя не убью.
Дэвис покачал головой.
–Да ты не просто глупая, ты дура. Я чувствую еще немного, и ты поднимешься в моих глазах до немыслимой высоты в градации глупости.
–И какова она, градация, после дуры?
Дэвис вздохнул и устало махнул рукой.
–Дура-дурой. Ты услышишь еще.
–У меня есть то, что тебе надо, – как всегда она заговорила в самом конце о том, что его интересовало. Несмотря на то, что он давал себе зарок не поддаваться ее болтовне, опять получилось, как она хотела. – Но такая вещь, – она подчеркнула слово “такая”, – которую тебе никто не даст, никто, кроме меня, достойна отдельной оплаты. Ничто не дается просто так. И чем дороже вещь – тем выше ее цена.
–Я заплатил тебе сполна. Я сам чуть не погиб.
–К тому же, какой смысл мне убивать тебя… Потом… Я предпочла бы иметь тебя, как союзника, – ее монотонная речь производила обратное воздействие – Дэвис начал медленно закипать. – К тому же давай… как это?… смотреть матке в глаза.
–Правде-матке.
–Неважно. Эти сказки меня не интересуют. Они помогают точнее выразить мысль. Или скорее, позволяют точнее вам понимать. У вас, у людей, очень развито иносказательное мышление…
–Ассоциативное.
Черная Вилена вздохнула.
–Ты тоже дурно воспитан – постоянно перебиваешь. Так что я и ты… квиты. Времени мало. Ты вспотел, и сердце у тебя стучит, уши слышат.
–Закладывает, – не удержался он.
–Сам расходуешь время и сам возмущаешься. Я не справлюсь с тобой даже в чужом теле. Ты сильнее.
–Лесть тебя не красит, – Дэвис на миг закрыл глаза. – Я думал, ты намерена сказать что-то новое. Если я умру, ты никому не достанешься. Ты исчезнешь. Я сделаю так. Тебя не будет.
Она так глубоко и так жалобно вздохнула, что пламя многочисленных свечей долго колебалось, словно выражало сочувствие.
–Что ж. Я сказала тебе. В обмен на женское тело ты получишь то, к чему стремишься. Иначе я согласна. Быть ничем.
–Ты не понимаешь, чего просишь, – грудь Дэвиса тяжело вздымалась. Сердце меняло ритм. – Даже получив тело, ты не выживешь. Охотники за демонами учуют всплеск энергии, независимо от расстояния. Для того и есть недремлющий Смотритель. Знаешь, что происходит, когда Охотник настигает демона?
–Знать не хочу. Будто мне сейчас лучше. К тому же, – она приподнялась и положила черную руку на его обнаженное колено, – я не собираюсь убивать. Я рассчитываю на помощь. Ты поможешь мне уйти от Охотника.
–Разбежался, – время кончалось. – Не убьешь сразу. Я сильнее. Так наберешься сил. У демонов восстановление происходит по-разному. Тебе может хватить и нескольких часов. Потом – убьешь. Я – не Охотник. Поразмысли на досуге. Я долго не буду тебя беспокоить. Долго. У тебя будет время. Много времени…
Черная Вилена глубоко вздохнула и легла на спину, широко раскинув руки.
–Ло`рисс-с, – тихо шепнули его губы.
Черная Вилена исчезла. Во всяком случае, ему хотелось так думать. Теперь он ни в чем не был уверен.
8
Хуже всего пришлось Калинику. Ему досталось больше всех: у него был сорван с головы волосяной покров – и значительный – от уха до затылка. Соединить края не представлялось возможным. Открытая рана постоянно сочилась сукровицей, время шло, но она все не подсыхала.
Несмотря на то, что Лорисс использовала все запасы лекарств, которые, слава Свету, удалось спасти – даже предусмотрительный Глеб не мог представить себе, что помощь понадобится сразу всем! Несмотря на то, что она провела полдня в лесу, выискивая корень Беляны. Несмотря на то, что она меняла повязки, тщательно промывая рану слабым настоем Желтушника. Несмотря на все старания, Калинику стало хуже. Все остальные не знали правды, или предпочитали до поры ее не знать. И только она, бодро улыбаясь, шепча обнадеживающие слова, понимала – дело плохо.
Глеб еще шутил, недоумевая по поводу того, что такой опытный воин умудрился оставить в когтях каких-то там кошек, гордость любого мужчины – прекрасную шевелюру. Калиник улыбался…
Он еще улыбался! Лорисс не услышала от него стона, когда он находился в состоянии бодрствования. Но она догадывалась, чего ему стоило сдерживаться. По ночам Калиник стонал. Да так, что Лорисс не могла спать. Она сидела рядом с ним, время от времени смачивала ему сухие, потрескавшиеся губы, и злилась на себя за то, что не может ничем помочь.
Глеб выделил три дня, чтобы привести раны в порядок. С большинством повреждений Лорисс справлялась без труда. Корень Беляны, заваренный в крутом кипятке, а потом процеженный до состояния густой вязкой массы, великолепно заживлял неглубокие порезы.
Первым, кто перестал внушать Лорисс опасения, был Флавиан. Длинный порез – чуть разошлась кожа, не более – на правой руке и две глубоких царапины на лице. Пусть придавали они благородному лицу вид заправского разбойника, зато спустя трое суток от них остались едва заметные розовые полосы. Издалека не заметные совершенно. Легкий загар плюс время, и скоро граф сможет принимать приглашения на званые обеды.
О Лавелии и говорить нечего. Злополучные события коснулись ее лишь отчасти. Она ничего не помнила. По ее словам, она заснула в горнице, а проснулась в объятиях Виля. Какой благородный поступок! Он вынес ее из бревенчатой постройки, когда вокруг бушевал пожар, выл ветер и хлестал дождь!
К слову сказать, тот “благородный поступок” дорого обошелся Лорисс. Да, Лавелия оказалась легкой. И сама Лорисс находилась в таком состоянии, когда не задумываешься о последствиях. Однако, бродя по лесу в поисках трав, которые еще могут пригодиться, Лорисс сгибалась в три погибели от резкой боли в животе. И забыла бы она о том поступке, тем более что через три дня боль прошла, но Лавелия не давала ей проходу, при каждом удобном случае спешила выразить свою благодарность.
С Глебом дела обстояли хуже, чем с графом, но по счастью, лучше, чем Калиником. Сильные порезы на лице, на предплечье была повреждена кожа. Невзирая на то, что рана была рваной, в глубине скоро образовался рубец. “Зажило как на собаке, не к ночи будет помянута. Нам собак еще не хватало”, – шутил Глеб, поглаживая свежий шрам над губой.
Лазарь – единственный, кто обошелся без царапин на лице. Свирепая кошка, вцепившись ему в предплечье, основательно потрепала его. Раны были глубокими, и заживали плохо. Но, меняя повязки, Лорисс видела, что дело идет на лад. Правда, кое-где пришлось взяться и за иглу. Что ж, при должной сноровке дело нехитрое. Старая Фаина считала, что шить поврежденную плоть должна уметь каждая уважающая себя девушка. Лес полон опасностей, из которых лесные кошки – меньшее из зол. А вот заденет тебя озорница Лесавка, или дева-морочница, уж об Отверженных, не к ночи будут помянуты и речи не идет. Против иной царапины и нити подходящие нужны со словами заветными. Но никогда, Лорисс могла бы поклясться, заложив руки за спину и подставив грудь лучам Гелиона, – никогда, Фаина не упоминала о Кошках! Решив про себя, что Кошки мало чем отличаются от дочерей Лесного Деда, Лорисс, сшивая иглой податливую кожу, шептала знакомые с детства слова. Кроме раны на предплечье, у Лазаря были сильно обожжены руки: выводить лошадей из горящей конюшни пришлось ему одному.
У Северина была изранена спина. Пока Далмат прорывался к воротам, он прикрывал его, стреляя из лука. Бесплодность такой обороны он понял после того, как кошка, трижды пронзенная стрелами, бросилась на него сзади. Вряд ли ему пришлось бы лечить раны вообще – не спасла бы и куртка – если бы не Далмат. Пока разъяренная кошка рвала Северину спину, Далмат снес ей голову мечом. Целый день Северин пролежал в горячке. Лорисс пришлось поить его Сон-травой, чтобы снять жар и облегчить страдания.
Когда Лорисс увидела Бажена… Гонимые страхом, они спешили как можно дальше убраться от опасного хутора. Так что осмотреть всех она смогла некоторое время спустя. При первом взгляде на Бажена, Лорисс поняла, что спасти левый глаз не удастся. Под рассеченным веком уже не было глаза. Пустая глазница со слизью – все, что от него осталось. К чести Бажена, он принял страшную новость стоически. “С девками общаться, и одного глаза хватит. Чего я там не видел?” Но шутки давались ему с трудом. Отекла вся левая половина лица, и Лорисс тоже поила его Сон-травой, чтобы ослабить боль. По ночам он часто просыпался, уже сдерживая стон, который во сне исторгала грудь, и хрипло просил Лорисс дать ему еще отвара Сон-травы. Корень Крупины, который Лорисс прикладывала ему на лицо, чтобы вытянуть возможную заразу, слава Свету, великолепно справился со своей задачей.
Заставив Далмата раздеться догола – иначе было нельзя – Лорисс ахнула. Что-то нереальное представляло его тело. Покрытое густыми волосами, сквозь которые виднелись глубокие порезы, оно напоминало творенье знаменитого безумного художника Армэли. Лорисс видела его картину в доме Лазаря, она называлась “Проклятие грешника”: огромный голый мужчина сам наносил себе порезы ножом, таким образом искупая насилие, причиненное собственной жене. Теперь, глядя на Далмата, Лорисс вовсе не склонна была считать Армэли безумным. Как Далмату удалось не истечь кровью, осталось для нее загадкой. Его одежда пришла в негодность. Кроме металлических пластин, которые Далмат любовно отделил от разодранной в клочья куртки. Странное дело, но когда Лорисс увидела его голого, стоящего перед ней в полный рост с неизменной улыбкой на исцарапанном бородатом лице, то подумала, что, несмотря на немыслимо расписанное острыми когтями тело, помощь ему не нужна. Раны подсохли и покрылись темно-коричневыми корочками. Пришлось лишь кое-где побрить волосы, чтобы не мешали выздоровлению.
Она оказалась права. Пусть не через три дня, пусть позже, но корочки отвалились, и получилось другое странное явление: белое волосатое тело, испещренное нитями невидимой паутины.
Далмат страшно чесался, и Лорисс пришлось дополнительно заняться поисками чертошника. Кроме сильного запаха, отпугивающего лесных кошек, он обладал еще одним свойством – отлично снимал зуд, одновременно заживляя мелкие порезы. Кроме того, ей пришлось сходить за чертошником еще один раз. Как только стало известно, что его можно было использовать для борьбы с кошками. Правда, Лорисс не уточнила, что речь идет об обычных лесных кошках, а не о тех монстрах, с которыми они столкнулись на хуторе.
Меняя у Калиника очередную повязку, дурно пахнущую, со следами серо-зеленого гноя, Лорисс чувствовала себя ужасно. Но не потому, что дело пришлось иметь с грязной работой. На ней, как и на Лавелии, не оказалось ни одной царапины. Лишь Далмат, в очередной раз демонстрируя себя в полном блеске мужского великолепия, поинтересовался: как можно заслужить такую любовь у кошек, чтобы в следующий раз его не тронули? Не следует ли ему, по возвращении в родной дом, пригреть на своей груди парочку пушистых, уютно урчащих кисок?
Калиник не шутил. На третьи сутки он впал в бессознательное состояние. Кроме головы, у него была рана на горле, у самой ключицы. Несерьезная рана. Но даже она гноилась, и Лорисс ничего не смогла поделать. Промывая раны уже насыщенным раствором Желтушника, она старалась, чтобы приходящий иной раз в себя Калиник, не прочитал в ее глазах свой приговор.
Ради Калиника Глеб задержался еще на пару дней. Но тот уже не приходил в сознание. Он бредил, дыханье его прерывалось. Гнойная опухоль разрасталась. Синие вены на висках и на лбу вздулись. Даже в бреду, он постоянно просил пить. Лорисс поила его настойкой боярышника, как раз к осени набравшего силу, но все оказалось тщетно.
Под утро пятого дня Лорисс проснулась. Открыла глаза и поняла, что спать больше не хочет. Моросил мелкий дождь. Стояла безупречная предрассветная тишина. Душа впитывала редкое мгновение, когда можно было лежать, наслаждаясь покоем. Когда не требовалось вскакивать и заниматься не терпящими отсрочки делами, которых, видит Отец, с каждым днем не убавлялось. Лорисс легко вздохнула и перевернулась на другой бок. Рядом с ней, под пологом, сооруженным из тех одеял, что удалось спасти, лежал Калиник. По его щеке катилась одинокая капля дождя. Он смотрел на Лорисс широко открытыми глазами. И не дышал.
Когда хоронили Калиника, облака разошлись, и робкие лучи Гелиона осветили поляну. С осеннего леса спала туманная пелена. Листва ожила, расцвеченная яркими красками. Лорисс выбрала для могилы поляну с Желтой травой. Жгучие стебли не терпят соседей. На таком месте не будет молодых березок или могучих елей. Пусть кости Калиника покоятся в мире – сквозь них не прорастут корни. У леса короткая память, но он запомнит безымянную могилу. Так будет правильно.
Податливая после дождя земля обнажила черное чрево, готовясь принять свое неразумное дитя. Что из земли вышло, туда же и вернется. Давно, когда не было еще людей, Отец Света подарил отчаявшейся иметь детей Земле тепло и собственное семя. Из него вырос огромный цветок. Вскоре бутон раскрылся – на лепестке сидел Прекрасный сын измученной матушки-Земли. Когда он вырос, его семя упало на орошенную дождями, согретую теплом Землю, и вырос другой цветок. Когда лепестки раскрылись, Земля увидела, что теперь у нее есть и Прекрасная дочь. Дети детей заселили Землю, радуя, и, как водится, огорчая свою Мать. Те, кто вышел из земли, в нее же и возвращаются.
Пока Лорисс говорила, все молчали. Лавелия тихо плакала, не стыдясь слез.
Дорога до вечерней стоянки прошла в молчании. После событий на кошачьем хуторе, у них не осталось вьючных лошадей. Коня Глеба спасти не удалось, как и великолепного жеребца графа. Но после смерти Калиника, на его лошадь погрузили уцелевшие вещи. Отдохнувшие лошади не знали устали. Даже послушный Сокол, казалось, рвался в бой. Время от времени Лорисс приходилось осаживать его, ласково похлопывая его по холке.
День клонился к вечеру, когда Глеб объявил привал. У каждого были свои обязанности, естественно, исключая графа и графиню.
Северин, как самый умелый стрелок отправился на охоту, которая, кстати сказать, увенчалась успехом. Таким образом, у них оказался полноценный обед: суп из зайца и жаркое. Разумеется, тоже из зайца.
У Лорисс тоже были свои обязанности. Недалеко от стоянки она нашла ручей – заросли Кукольника, пусть высохшего и пожелтевшего, безошибочно указали на присутствие воды. Кроме того, Лорисс необходимо было пополнить запасы Крупины. Опухоль у Бажена начала спадать, но прекращать лечение еще рано. Хотя он и рвался нацепить элегантную черную повязку вместо льняной, закрывающей половину лица, Лорисс категорически была против.
Закинув на плечо торбу, полную мясистых корней, Лорисс собиралась возвращаться, и тут заметила у самых корней клена тонкие бледно-розовые стебельки. Вот так запросто найти Дедку-да-бабку – редкая удача! И настолько нарочитой показалась ей эта находка, что Лорисс просидела перед ней дольше, чем требовалось для того, чтобы освободить от земли круглый корень с белесыми отростками.
Лорисс услышала голос позже, чем поняла, что на поляне она уже не одна.
–Ты что-то нашел, Виль? – Лавелия, во всем блеске непорочной красоты, несколько затемненной в сумраке, остановилась в нескольких шагах. – Что-то интересное?
–Интересное, моя госпожа.
–Виль, – Лавелия шутливо топнула маленькой ножкой, – из всех, кто находится со мной рядом, ты один достоин называть меня просто по имени.
Лорисс с досадой кивнула головой.
–Я с тобой за эти дни столько нового узнала. О травах, например. И вообще мне кажется, что иным дворянам, кичащимся своим происхождением, стоит у тебя поучиться, Виль.
Голос у Лавелии дрогнул, и чтобы скрыть волнение, она села на корточки. Ее плечо касалось Лорисс.
–Я никогда не видела, чтобы мужчина вел себя так, – Лавелия замолчала, подбирая слова. – Так человечно. Мне всегда казалось, что они жестокие и безразличные. А сострадание – это удел женщин. Это странно, но ты первый человек, Виль, который заставил меня по-другому смотреть на многие вещи. Ты благороден, ты щедр, ты способен на поступок. Я… благодарна судьбе за то, что ты встретился на моем пути.
С замиранием сердца слушала Лорисс проникновенные слова графини. И приятно – ликует душа. И страшно – как в омут с головой. И стыдно – вот нашлось определение для того чувства, которое главенствовало над остальными.
Сколько лет Лавелии? Вполне возможно столько же, сколько и ей самой. Неужели она действительно говорит то, что думает, или ее слова – только способ выразить благодарность? Казалось бы, какое дело Лорисс до графини, до искренности ее слов? Но голос Лавелии дрожал, а глаза выражали решимость “будь, что будет!”. Лорисс поспешно отвела взгляд в сторону. Краска прилила к щекам при мысли о том, что Лавелия способна признаться ей в любви, наплевав на всякое представление о девичьей чести. И что, прикажете, делать, если все-таки это произойдет? Лорисс почувствовала острый приступ паники. Она не имела опыта в любовных делах. Уж не говоря о том, что не имела даже отдаленного представления о том, что положено отвечать мужчине, если девушка признается ему в любви! Кроме того, спасительное решение, напрашивающееся само собой, к этикету не относилось: попросту сбежать, оставив девушку в неведении. Нет признания – нет и оправдания.
–О чем задумался, Виль?
И шестое чувство подсказало Лорисс, что ей полагалось ответить что-то подобное “о вас, Лавелия”. Тем более что ждала она те слова, умоляюще заглядывая Лорисс в глаза!
–Вы преувеличиваете мои заслуги, – и взгляд опущен долу. – Так поступил бы любой из нас. Спасти девушку – долг каждого мужчины. И неважно, какой титул он носит.
–Обидно, – Лавелия поднялась. – Обидно, что ты, Виль, говоришь не то, что думаешь. Я понимаю, почему ты это делаешь. Но… Впрочем, Отец тебе судья. Это никак не повлияет на мое отношение к тебе. Просто знай: никто и ничто не заставит меня посмотреть на тебя другими глазами. Ты останешься для меня тем, кем ты стал для меня в последнее время. И титул тут не при чем.
Лорисс, по-прежнему стоя на коленях, медленно подняла голову и посмотрела на графиню. Даже в наступающих сумерках было заметно, как та покраснела. Лорисс вздохнула и отвела взгляд в сторону. Что сказать тебе, девушка? Обе мы оказались в странной ситуации: когда говорить правду, только усложнять ее.
–Что за растение у тебя в руках? – Лавелия улыбалась, но в голосе чувствовались слезы.
–Это Дед-да-бабка, – Лорисс положила корень с белесыми отростками в торбу и встала на ноги. – Только не знаю, зачем я его сорвал?
–Не понимаю.
–Сорвал, потому что трава редкая, не всем в руки дается. Да еще и осенью.
–Виль, ты говоришь загадками, – Лавелия старательно справлялась со своими чувствами. – Благодаря тебе, я научилась различать некоторые травы. У меня даже возникает порой обманчивое впечатление, что я и одна не пропаду в лесу. Но про Деда-с-бабкой ты ничего не рассказывал. Почему она не всем дается? Разве я не смогу ее сорвать, если найду, конечно?
–Не знаю, – Лорисс пожала плечами. – Мы могли бы проверить. Но я, к сожалению, уже ее сорвал. Дед-да-бабка растение особенное. С одной стороны стебельки гладкие – это бабка, а с другой колючие – дед. Смотрит иной человек, вроде бы все в порядке, а руку потянет – листья с двух сторон колкие. Такое растение целебной силы не имеет.
–А это в порядке?
–Сами смотрите, – Лорисс протянула графине правильные стебли.
–Интересно. А отчего это зависит?
–Кто же знает? Одним растениям слова особые нужны, другим – извиненья. Попробуй, сорви Кошачьи ушки – да не пожалей его при этом, у само… го ушки могут вырасти.
–Кошачьи ушки?
Лорисс кивнула.
–А это растение? Слова нужно особые знать?
–Нет, Лавелия. Это Дед-да-бабка. Оно само различает, кому в руки даваться.
–Чем больше тебя слушаю, – Лавелия доверчиво посмотрела на Лорисс снизу вверх, – тем скорее убеждаюсь: ты самый необычный человек из всех, с кем я была знакома, – и, не дожидаясь, пока Лорисс потупит смущенный взор, перевела разговор на прежнюю тему. – А в чем сила этой Дедки-да-бабки?
–Это трава не имеет отношения к телу, но к душе, – тихо ответила Лорисс.
–Ты говоришь о так называемых дурманящих травах? Тогда зачем ты ее взял?
–Не совсем так, Лавелия, – графиня оступилась, и Лорисс пришлось невольно поддержать ее под локоть. – Этот корень, если конечно употреблять его в малых количествах, освобождает дух от тягостных воспоминаний. Дает успокоение и радость. Действие его кратковременно, но порой измученная душа нуждается в такой передышке.
–Красиво. В тебе живет поэт, Виль. Ты не пробовал писать стихи?
Лорисс неожиданно для себя не рассмеялась, а как-то глупо хмыкнула. Напряжение спало. Она напрасно волновалась. Как она вообще могла подумать, что в голове у Лавелии возникнут мысли, далекие от правил приличия? И только она собиралась с облегчением вздохнуть, что гроза миновала, как графиня обернулась и порывисто сжала ей руку. Ее лицо оказалось вопреки приличиям недопустимо близко – наклонись и губами заденешь пунцовую щеку. Как Лавелия не сдерживалась, на глазах выступили слезы. Грудь ее, вполне заметная под рубахой, к тому же подчеркнутая корсетом, вздымалась. Лавелия так порывисто дышала, что по спине Лорисс прошел озноб. Она с ужасом поняла, что объяснения в любви не миновать.
–Виль… ты… я…
Слава Свету, она не успела ничего сказать! Никогда еще Лорисс так не радовалась появлению Флавиана.
–Лавелия, я беспокоился, – тот возник слишком близко, чтобы не слышать того, о чем говорила, а быть может, как раз не договорила сестра. – Разве можно уходить так далеко?
