Текст книги "Изгнанница (СИ)"
Автор книги: Ирина Булгакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Царапины на его лице стали совсем не заметны. Вместе с безупречной внешностью к нему вернулась прежняя надменность и желание в каждой мелочи отстаивать нерушимое правило “я господин”.
–Виль так интересно рассказывал мне о травах, – тихо заговорила Лавелия, стараясь за нарочитой монотонностью слов спрятать бурное волнение.
–Вот как? Я уж, было, решил, что дело обстоит как раз наоборот: самое интересное рассказывала ты…
Бросив на Флавиана короткий взгляд, Лорисс мысленно позавидовала его умению владеть собой. На его лице застыла легкая улыбка. Что вы говорите? Намек? Отнюдь. Вежливое напоминание о том, чего делать нельзя. Ни при каких обстоятельствах. И ни с каким спасителем. Особенно, следует отдельно подчеркнуть, если он далек от той среды, где ты, милая девочка, воспитывалась. Романтика: ночь, пожар, дождь, кошки, – все очень мило. Эмоции – и ничего более. В приличной обстановке, девочка, ты с улыбкой вспомнишь, быть может, о своем спасителе, испытав малую толику признательности – но и только. Кто он, милая, и кто ты? Рядом с эмоциями ничто так близко не ходит, как глупость. Помни о том, и держи себя в руках… Тьма возьми.
Посчитав, что дальнейшая семейная сцена обойдется без ее участия, Лорисс учтиво склонила голову и поспешила удалиться. Не без внутреннего ликования. Хорошо еще, удалось уйти от опасного места, не спотыкнувшись. Между лопатками закололо, стоило только представить, каким взглядом проводил ее Флавиан. Лорисс так и не смогла отделать от мысли, что имей такой взгляд физическое воплощение, он проткнул бы ее, как мечом.
–Слава Свету, ты вернулся, Виль! – Далмат развел руками. – Ужин готов, а нашего знаха… знахаря, смешно звучит, нет.
–Ты уж сразу скажи – колдуна, – Северин осторожно разогнул спину.
–Ты следи за речью, Сысой, а то мы тогда по уши в дерьме.
–Почему это еще?
–Это знахарки обязаны оказывать помощь всем, кому ни попадя, – Далмат подмигнул Лорисс. – А за деяния колдуна вовек не рассчитаешься. Каждый колдун сам за себя. А у знахарок закон общий имеется. Они клятву дают, когда посвящение проходят, и имя восточное принимают. Отступятся – собственное мастерство ее и покарает.
–Это как?
–Вот сейчас Виль нам все и расскажет.
–Я не знаю, – буркнула Лорисс, вынимая из торбы мясистые клубни. – Сколько себя помню, у нас всегда Фаина была. И ничего такого она не рассказывала.
–А я вот знаю, – Далмат посолил суп. На их счастье уцелел единственный мешочек с солью. Чего не скажешь о приправах. – Мне одна знахарка знакомая рассказывала. Обращался как-то к деревенской, сам-то я городской.
–Знаю я, зачем ты обращался, – Северин хитро улыбнулся.
–Много ты знаешь, Сардарий. Это у тебя одни девки на уме, а у меня болезнь душевная была.
–Как интересно, – Северин с неподдельным удивлением уставился на Далмата. – У тебя, и вдруг душевная?
–Интересно ему. Не знаю, что случилось, но в один прекрасный день… хотя, если подумать, какой же он прекрасный? Не важно. Так вот, хочу, как-то, взять в руки нож острый и такой страх меня берет, что невозможно высказать. Вот прямо душу наизнанку выворачивало, стоило только посмотреть. Уж и заставлял себя, и уговаривал, и приказывал – ни в какую. Только прикоснусь, и дыхание спирает, как без воздуха под водой. Думал, пройдет. День, другой – все то же. На меч и вовсе смотреть не мог. Трясло всего.
–Ничего себе! – Лазарь, мирно отдыхавший у костра, приподнялся. – И что же?
–А то же. Вот пришлось к знахарке обратиться.
–Помогло?
–Сам-то, как думаешь?
–Слушайте вы его больше, – Глеб вышел на поляну и устало присел на поваленное дерево, потеснив Лорисс.
–Ты, Глеб, не знаешь – и не говори.
–Может, ты и обращался к знахарке, но по другому поводу. После знакомства с некой молодой особой. Она, конечно, была так хороша, что…
–Я и говорю, по другому поводу, – обрадовался Северин.
–Хватит, – повысил голос Далмат. – Не о том речь. Вот она мне, эта знахарка и рассказывала. Что если отступится от клятвы, и не поможет тому, кто обратиться к ней, то однажды, заварив себе какой-нибудь боярышник, выпьет его и отправится в Полуночный мир, как будто выпила она… Виль, подскажи.
–Если выпить настойку корня Кукольника, то запросто можно умереть.
–Вот! Виль не даст соврать.
Не обнаружив возле костра металлической кружки, в которой обычно заваривала траву, Лорисс поднялась и пошла на поляну, где невдалеке от костра паслись расседланные лошади. Там, на траве лежали седельные мешки. Во всяком случае, те, что удалось спасти.
Жухлая осенняя листва – слабое утешение, но лошади упрямо склоняли головы, выискивая редкие зеленые стебли. Последние лучи заходящего Гелиона осветили поляну. Прислонясь спиной к огромной, в два обхвата, березе, сидел Бажен. Льняная повязка, пропитанная настойкой из корня Крупины, закрывала половину лица. По негласному правилу Бажен начинал ночное бдение. Позже его сменял Далмат, потом наступал черед Лазаря, и под утро обычно караулила Лорисс. В последнее время, в связи с тем, что на ее долю и так выпало немало обязанностей, Глеб освободил ее от ночного караула.
Прихватив с собой металлическую кружку, Лорисс решила заодно осмотреть глаз Бажена. Края резаной раны, рассекавшей веко, сошлись на удивление ровно. Опухоль заметно спала. Лорисс вздохнула с облегчением: за Бажена можно было не волноваться.
Лорисс возвращалась к костру, когда ее окликнул Глеб.
–Подожди, Виль, – он говорил так тихо, что Лорисс поняла: разговор будет серьезным. Она даже рискнула предположить тему будущего диалога. Почти монолога, как всегда, за редким исключением в виде незначительных “о чем ты?” и “что ты имеешь в виду?” с ее стороны. – У меня сложилось мнение, что ты несколько легкомысленно относишься к весьма непростой ситуации.
–О чем ты, Глеб? – интуиция ее не подвела. Но так приятно делать вид, что ничего не понимаешь, отмечая про себя, как раздражает собеседника твое непонимание.
Глеб вздохнул и посмотрел на нее. Его взгляд был таким проникновенным, что Лорисс стало стыдно за свою невинную игру. Но не идти же на попятную?
–Ты считаешь, это смешно? – темные волосы упали на лоб, закрывая глаза.
–Объясни. Я хочу, чтобы ты сказал, наконец, в чем я на этот раз провинился, – в словах никакого вызова. Только искреннее желание понять.
Черные глаза прищурились, губы дрогнули, и Глеб неуловимо напомнил Лорисс Сокола, когда тот рвался в бой, до последнего пытаясь не обращать внимания на сдерживающую его узду.
–Лавелия не деревенская девка. Не забывай об этом. И если тебе кажется, что граф не способен отстоять честь своей сестры – это самая глупая мысль, которая пришла в твою голову.
Он говорил так тихо, что если бы Лорисс не смотрела ему на губы, нипочем бы не поняла, что он говорит.
–Что за дурацкая манера, постоянно оставаться с ней наедине? Или ты совсем ничего не понимаешь? Были б мы недалеко от цели, я бы махнул рукой на то, что случись “недоразумение”, граф проткнет тебя мечом, как надоедливую муху. А потом я подумал, уж не решил ли ты парень, что графиня настолько забудется, что пожертвует своим положением, чтобы связать свою судьбу с тобой? Постарайся уверить меня, что это не так.
–Мне жаль тебя перебивать, Глеб, – Лорисс внимательно разглядывала карие глаза, прямой нос, ровно очерченные губы, аккуратно подстриженную бороду, и не смогла не отвлечься: царапины почти зажили, а вот повязку на шее сегодня нужно бы сменить. – Я не знаю, что ты там себе надумал. Мне нет дела до Лавелии. – И не нашла ничего лучшего, как воспользоваться фразой, уже однажды выручившей ее “она не в моем вкусе”. Правда, в несколько измененном виде. – Чтобы совершенно тебя успокоить, и положить конец домыслам, скажу: меня в Славле ждет девушка. Только ее я вижу рядом с собой. Я обещал, что вернусь, и слово свое намерен сдержать.
По всей видимости, в этот раз она не доиграла. Потому что Глеб нахмурил темные брови и задумчиво сказал.
–Мне хочется тебе поверить, – в углу рта у Глеба оказалась длинная травинка. – Но я тебе не верю. Хотя ни разу не ловил на вранье.
Сумерки сгущались. Осенний лес замер, прислушиваясь к разговору. Воздух, напоенный ароматами пряной листвы и грибов, кружил голову. Глеб стоял, скрестив руки на груди, и спокойно смотрел на Лорисс. Травинка перемещалась слева направо, повинуясь движению языка. И чем дольше Лорисс следила за ее перемещением, тем более неожиданные мысли возникали в ее голове. Кровь внезапно прилила к щекам, но не тревога была тому виной. Неожиданное чувство захватило Лорисс. Стыдное и необъяснимое. Вдруг захотелось плюнуть на все: на то, что возомнила себя мужчиной, что посчитала способной творить возмездие, на то, что подумает Глеб и кем ее посчитает. Махнуть рукой совершенно на все, сцепить руки у него на шее, притянуть к себе и впиться в эти губы. Захватить губами этот рот, вечно говорящий ей гадости и читающий одну нотацию за другой. Заставить замолчать, задохнуться и на краткий миг забыть обо всем. Мысль была такой простой, такой ясной и подчиняющей себе, что от испуга у Лорисс перехватило дыхание. Она уже чувствовала, какова на вкус его кровь – соленая? нет, сладкая – что выступит из прокушенной губы, как податлив его язык. Отец Света! Да только за то, чтобы увидеть, как полыхнут его все понимающие глаза нечто таким, чему и названия нет в сложной гамме человеческих чувств – за это можно многое отдать! Лорисс уже видела, как на долгое мгновенье стекленеют его глаза, и он перестает что-либо понимать, как теряет способность рассуждать логически, как путаются его мысли и тщательно выстроенные линии дают трещины и рушатся, распадаясь на мелкие осколки…
Видение оказалось настолько ярким, что Лорисс перестала себя понимать. Да и откуда было ему взяться, если все ее представления о поцелуях укладывались в тот единственный, что удалось сорвать с ее губ Эрику в день, когда ей исполнилось шестнадцать? Пытаясь унять необъяснимый жар в груди, охвативший все тело, Лорисс почувствовала слабость в ногах. Оставалось надеяться на то, что на ее лице ничего не отразилось. А если и отразилось, то лишь малая часть того, что было на самом деле. Жар опять прилил к щекам, и Лорисс сообразила, наконец, отвести взгляд в сторону. Она успела заметить, как нечто, далекое от понимания мелькнуло в глазах Глеба. Во всяком случае, Лорисс показалось, что он перестал быть уверенным в том, о чем говорил.
–Да, – Глеб вынул травинку изо рта. – Странный ты парень, Виль. Порой мне кажется, ты весь как на ладони. Порядочности тебе не занимать. На злополучном хуторе проявил себя с лучшей стороны. Каюсь, я не ожидал. Не то, чтобы думал о тебе хуже… Но одно дело разумные инстинкты, и совсем другое самопожертвование, если ты понимаешь, о чем я говорю. Немногие, из тех, с кем я знаком, способны вынести из горящего дома девушку. Пусть даже графиню. Не говоря уже о том, что ты оказался настоящим врачевателем. Я, конечно, способен был оказать помощь раненным, но боюсь, тогда жертв было бы намного больше. А порой… даже не знаю. Словом, постарайся держаться подальше от Лавелии. Не ищи приключений на свою умную голову – пострадает все равно не она. Я имею в виду голову.
Глеб обошел ее и направился к костру. Она же, еще некоторое время стояла, уставившись в одну точку. Судорожно прижимала к груди заветную курительную трубку и все пыталась объяснить самой себе то, чего объяснить было нельзя…
–Ты как хочешь, Флавиан, а я попробую, – Лавелия протянула руку с длинными тонкими пальцами за металлической кружкой, в которой была заварена Дед-да-бабка. – Виль сказал мне, что ничего плохого не будет.
–Я не сомневаюсь в познаниях Виля, но полагаю, Лавелия, что ты и так чувствуешь себя достаточно… раскованно, – Флавиан безоговорочно взял у нее из рук кружку.
–Неправда, – на глазах у Лавелии заблестели слезы. – Я тяжело пережила смерть Калиника. Мне необходимо обрести душевное равновесие.
–Виль, – Флавиан не слушал сестру, – у меня нет причин не доверять тебе, после того, что произошло за эти дни. Однако не стоит смешивать два понятия: доверие и доверчивость. Правильно говорили столь любимые тобой древние верры: доверчивость – открытая дверь для предательства. Виль, позволь мне несколько усомниться и предположить, не слишком ли много ты на себя берешь? Одно дело лечить тело, и совсем другое – душу.
–Боюсь вы, Флавиан, неправильно меня поняли, – Лорисс в сотый раз пыталась объяснить, что не видит ничего страшного в том, чтобы сделать несколько глотков успокоительного настоя, но, судя по всему, граф не слышал ее. Или не хотел слышать. – Я взял на себя обязанности врачевателя в силу обстоятельств, а не потому, что собирался на практике применять те немногие знания, что получил. Вы вправе отказаться от всего, что я предлагаю. Это, что касается тела…
–Я понял. Но поверь, Виль, тело меня волнует в меньшей степени. Ибо мой вопрос, если ты помнишь, касался несколько других аспектов.
–А мне кажется, что я ответил сразу на два вопроса. Я не навязывался в лечении тела, но и думать не смел, что мне припишут еще и тайное знание души.
–Флавиан, мне кажется Виль прав…
–Подожди, Лавелия. Если бы у меня были основания, поверь мне, менее всего я был бы склонен что-то приписывать, – Флавиан усмехнулся. – Я попросту обвинил бы и потребовал объяснений. Но в данном случае, когда дело касается сестры, если доказательства возникнут, будет поздно. И даже кровью невозможно будет смыть последствия. Твоей кровью.
Лорисс открыла рот, чтобы возразить, и вдруг до нее дошло, что имеет в виду, а скорее, чего опасается граф. Все эти слова о душе и о доверчивости, ни что иное, как попытка обвинить ее, Лорисс, страшно даже подумать в чем! – в попытке приворожить Лавелию! Конечно. Граф вполне мог придти к мысли, что человек, столько знающий о лечебных свойствах трав, не может не знать и о несколько других свойствах. Чего проще? Добавить в настойку щепотку даже сухих листьев Приворотника – и Лавелия будет как хвостик бегать за… Одна неувязка. Если девушка уже сейчас не дает ей прохода, то после настойки и вовсе сойдет с ума.
–Очень просто разрешить наш спор, Флавиан, – Лорисс пришлось заговорить. Она опасалась, что ее молчание граф оценит по-своему. – Просто забудем о предмете. Я говорю о настое.
–Мне не хотелось бы быть категоричным, – начал Флавиан, и Лорисс мысленно застонала. Пытается на нее переложить ответственность. Боится, что Лавелия, будучи девушкой эмоциональной, поведет себя не лучшим образом, решись брат на категоричный приказ. – Лавелия юная девушка…
Лорисс едва не усмехнулась: еще не известно, кто здесь кого юнее.
–Она доверчива, как ребенок, которого поманили конфетой. К тому же, ты, Виль, проявил себя достойным образом. Ты можешь мне поклясться, что этот напиток не дает эффекта привыкания, как иное дурманящее средство?
Он повернулся к Лорисс. Серые глаза диктовали ответ. Там, в глубине, где горел огонь, отраженный от костра, ясно читался не только приказ, но и кровавая расправа в том случае, если Лорисс не сдержит своей клятвы. Именно поэтому она сказала не то, что мысленно, но весьма понятно подсказывал ей граф.
–Вы, Флавиан, и вы, Лавелия, вправе делать то, что считаете нужным. Я уже сказал, и не собираюсь повторять. Хотите – пейте, хотите – нет. Но не заставляйте меня все время оправдываться.
Лорисс услышала, как за ее спиной тихо хмыкнул Далмат. Хотелось бы верить, что в его возгласе содержалась малая толика одобрения. В отличие от Глеба, в чьих глазах присутствовал немой укор. Спасибо следует ему сказать за то, что сдержался, и не стал отсчитывать при всех. В иносказательной манере, как умел только он.
–Мне кажется, Виль, – Флавиан не повысил тона, но в его голосе отчетливо прозвучали металлические нотки, – все мы несколько расслабились в дороге. Но это не дает права забывать об элементарных нормах общепринятого поведения. Я понимаю, что дорога – не лучшее место для того, чтобы выяснять отношения, но, видит Свет, я долго сдерживался. Может, настало время поучить тебя, как следует вести себя в приличном обществе?
К концу тирады плохо скрываемое раздражение все же вырвалось наружу. Граф не вскакивал со своего места, не хватался за меч – его слегка повышенный тон указывал на то, что слова не разойдутся с действием.
–Флавиан, – глаза Глеба метнули молнию. Несмотря на то, что обращался он к графу, взгляд его был устремлен на Лорисс, следовательно, та пресловутая молния предназначалась именно ей. – Вы абсолютно верно подметили: всех нас дорога не только утомила, но и заставила несколько забыть о приличиях. Я заранее прошу у вас извинения за резкий тон Виля, и обещаю вам, этого больше не повторится. В противном случае, ему придется иметь дело не только с вами, и не столько с вами, но, прежде всего, со мной.
Флавиан молчал. Его лицо оставалось спокойным. Лишь веки почти закрыли глаза, а губы растянулись в насмешливой улыбке. Поочередно он оглядел присутствующих, задержавшись несколько дольше на лице Лорисс.
–Хорошо, я принимаю твои извинения, Глеб, – наконец, сказал он, отчетливо выделяя слово “твои”. – Но оставляю за собой право решать: как и когда наказать человека, забывающего о правилах приличия.
Лорисс слушала, как за нее оправдывался Глеб, и одновременно с осознанием того, какая взбучка ее ждет при первом же удобном случае, такая усталость навалилась вдруг на ее плечи. И настолько несоизмеримыми ей показались груз страданий, смертей, пролитой крови и того, о чем подумает… да ладно подумает – скажет, или того хуже – сделает граф, что Лорисс взяла у него из рук камень преткновения, кружку с настоем, и сделала несколько глотков. Теплая жидкость, горечью скользнув по языку, тотчас согрела душу. С шорохом ветра потекли мгновенья, и краски стали ярче, а острота восприятия произнесенных слов глуше.
–Оставь немного, – Далмат протянул волосатую руку со следами заживших порезов, и Лорисс была ему благодарна за эту косвенную поддержку. – С вашего позволения.
Он сделал несколько глотков, на диво не поперхнувшись под пристальным взглядом Флавиана, и подал кружку Северину. Тот бросил короткий взгляд на Глеба, но видимо, мало что там прочел. Тогда Северин опустил глаза, пожал плечами и поднес кружку ко рту. Лазарь едва дождался своей очереди. Вот уж кому дела не было до сложных рассуждений: раз Далмату можно, значит можно и ему. Тем более что Глеб молчал. А уж до таких тонкостей, как мысли командира, Лазарь не снизошел.
Душа, как бутон полевой розы медленно – лепесток за лепестком – раскрывалась. Радость от кратковременной свободы постепенно заполняла тело. Осенняя ночь вступала в свои права. Было тихо и тепло. Легкий порыв ветра шепотом листвы рассказывал сказки вечного леса.
Глеб отказался пить настойку, сославшись на то, что ему дороги и радостные моменты и печальные, и вообще, он предпочитает всегда оставаться самим собой. Лавелия бросала на брата умоляющие взгляды – тот не пошел у нее на поводу.
У корней ели на лапнике, Северин соорудил что-то вроде палатки. Перекинутое через огромную еловую ветку одеяло отгораживало графа и графиню, создавая некое подобие одиночества.
Как только они скрылись за пологом, напряжение спало.
–Хорошая вещь, – Далмат цокнул языком. – Тут волк вдалеке завыл, а я думаю: все не так плохо, раз ему никто из сородичей не ответил. Значит, стаи рядом нет. Они сейчас сытые, разжиревшие на летних харчах, но все равно от них лучше держаться подальше. Хорошая вещь, Виль. Дашь потом рецепт.
–Рецепт, – Лорисс блаженно улыбалась. – Ты попробуй найти его в лесу. Днями, неделями можно ходить, все ноги стопчешь, а толку…
–Ни разу не пробовал ничего подобного, – Северин тоже улыбался. – Надо будет в городе поинтересоваться, пригодится в отдельных случаях.
–Что ты вообще пробовал, – Лазарь оглянулся на Далмата, – Сакердон?
–Было уже.
–Сосипатр?
–Тоже.
–Тогда… Сигизмунд. Я правильно говорю, Далмат?
–Молодец, сынок, учишься.
Тихий приглушенный смех заставил улыбнуться сурового Глеба. Из чего Лорисс сделала вывод: он отложил расправу на завтра.
–Я еще слышал, – Далмат придвинулся к костру и подбросил хвороста. Огонь добродушно полыхнул, пожирая редкие сухие листья. – Есть такие ягоды…
–Знахарка знакомая рассказывала? – лукаво прищурился Лазарь.
–И она тоже. Так вот. Есть такие ягоды, съешь одну, а сил прибавляется не меряно. Можно сутками не есть, не спать, а только бодрствовать. Вон Виль не даст соврать.
–Глупости, – Глеб лениво расправил широкие плечи.
–Если ты у меня спрашиваешь, то я подтверждаю, – Лорисс говорила спокойно, без вызова. Лишь позволила себе легкий акцент на слове “меня” – все ровно, что язык показала в отместку за прошлые и будущие унижения. – Действительно есть такие ягоды.
Глеб оторвался от разглядывания огня и внимательно посмотрел на Лорисс: смотрите, кто у нас умеет разговаривать!
–Да знаешь ли ты, что началось бы, существуй такие ягоды на самом деле? Особенно сейчас, когда идет война.
–Что началось бы, не знаю, – Лорисс легко вздохнула. В душе царил мир и покой. – Но ягоды такие есть. Правда Далмат их действие преувеличивает. Не сутки напролет, а меньше. И не просто бодрствовать, а… как бы это объяснить… действовать, что ли. Ярость, азарт, на все плевать – вот то, что, пожалуй, дают те ягоды. Собрать их трудно, а расплачиваться придется…
–Понял, Виль, – глаза у Лазаря блестели, – все крутые травы трудно собирать. И эту – Дедку-да-бабку, и эти твои…
–Погоди, Лазарь, – перебил его Глеб. – Что такое расплачиваться? И за эту, – он кивнул в сторону опустевшей кружки, – тоже придется расплачиваться?
–За эту – нет. А вот за ту – да. Эта забирает. Что? Грусть забирает, печаль. Эта – лечит, расслабляет и успокаивает. А та – дает. Что дает? Подъем, ярость. А откуда всему этому взяться? Да из твоих собственных сил. Чем больше приходится тратить, тем сложнее восстановить. А иногда и вовсе… Как у лошади, если жабка далеко зашла, тут уж лечи не лечи, а сделать ничего нельзя.
–Умный ты, Виль, – задумчиво потянул Лазарь. – И когда ты умудрился всему научиться – и в травах разбираться, и ножи метать?
–И девок на сеновале тискать, – в тон ему, но едва слышно добавил Далмат.
Пока Лазарь с Северином пытались сдержать смех, рвущийся на свободу, Глеб не преминул нахмуриться и указать глазами в сторону палатки. Тише, мол, ребята, ваши шутки не для нежных ушей графини.
Далмат в знак повиновения поднял открытую ладонь, но как оказалось, ему трудно было остановиться.
–Виль, а где ты говоришь ручей? Помыться бы. От твоей мази чешется хуже, чем от болячек.
–Завтра утром покажу, – Лорисс кивнула головой. – Помыться, конечно, можно. Но все равно потом намажу. Говорил тебе: не чешись, потерпи, разнесешь заразу – хуже будет.
–Он кошек забыть не может, – шепнул Лазарь. – В кои-то веки ему спину, как следует, почесали.
Северин тихо прыснул в кулак.
–А может, оставишь меня в покое? – Далмат подмигнул Лорисс. – Мало приятного стоять голым, пока тебя обмазывают мазью. Мерзну я слишком.
Глеб только укоризненно вздохнул.
–Не пойму я, Далмат, что ты мне все время подмигиваешь, как девке какой? – вырвалось вдруг у Лорисс. – Или, может, мы чего не знаем о твоих настоящих пристрастиях. А, Далмат?
И неожиданно для себя она подмигнула ему. Если она поставила перед собой цель ошарашить Далмата, то, безусловно, своего она добилась. Даже угрюмый Глеб не сдержался и усмехнулся, а уж о Лазаре с Северином и говорить нечего.
Пока Лорисс расстилала одеяло возле костра, она то и дело ловила на себе удивленные взгляды Далмата, в глубине которых застыло недоумение.
Часть четвертая
Замок
1
С холма открывался такой вид на окрестности, что остаться безучастным мог бы только человек, лишенный воображения. Всюду, насколько хватало глаз, расстилался многоцветный ковер леса. Темно-зеленые, багровые, желтые пятна, повинуясь движению ветра, стремились слиться воедино, создавая насыщенную цветами палитру, достойную кисти гениального художника, чтобы в следующее мгновение вернуться на круги своя. Предчувствуя близкое дыхание зимы, осень пыталась показать все, на что была способной.
У самого холма лесной ковер обрывался, уступая место реке. Ее естественное русло сливалось с глубоким рвом, имевшим уже искусственное происхождение и окружавшим величественный замок с трех сторон. Единственная дорога, ведущая к замку, проходила по мосту. Под ним пенилась быстрая река. Огромный мост, ощетинившийся шипами, был поднят.
Отсюда, со стоящего напротив холма хорошо был виден центральный дом, затянутый как в корсет рядами узких, утопленных в каменную кладку окон, внутренний двор, окруженный крепостной стеной с острыми башнями и хорошо укрепленными воротами. Между первым и вторым рядами крепостных стен виднелись хозяйственные постройки. И, наконец, рукотворной завершенности зубчатых стен вторил природный ров, заполненный бурным потоком.
–Замок Литоль, – задушевный голос Глеба заставил Лорисс оторваться от созерцания противостояния природы и человека.
–Позволь, Глеб, – граф подъехал к самому краю холма, дальше начинался крутой спуск. Флавиан мог надеяться на то, что за высокими деревьями его не было видно со стороны замка. Каурый жеребец нервно переступал тонкими ногами, но ослушаться приказа не мог. – Разве мы не должны были его объехать?
–Должны были, – тихо сказал Глеб и повернул коня. – Я хотел бы поговорить, граф, а потом решать вам. Всем. По крайней мере, я постараюсь, чтобы разговор был коротким.
Далмат уже спешился. Более того. Пока Лорисс, раскрыв рот, пожирала глазами окрестности, он раздобыл где-то вырванное к корнем деревце, и вместе с Баженом подтащил его ближе к открытой поляне, поросшей жухлой травой.
–Ты считаешь остановку необходимой? – лицо графа оставалось спокойным, но Лорисс, имея с ним дело, приучилась читать между строк: Флавиан был недоволен. Некоторое время он неподвижно сидел в седле, что-то обдумывая. По всей видимости, он так и не нашел доводов против остановки. Как только он спешился, его конь наклонил голову и стал щипать траву, спеша воспользоваться кратковременным отдыхом.
Вслед за графом соскочила с коня и Лорисс. Сокол, получивший щедрую порцию ласковых похлопываний по холке, присоединился к сородичам.
–Мне есть что рассказать вам, граф, прежде чем вы примете решение, – Глеб обвел внимательным взглядом тех, кто сидел на бревне и тех, кто устроился рядом, на траве. – Я расскажу вам, почему я решил остановиться в замке, а вы потом решайте.
–Я вздремну, если ты Глеб, не возражаешь, – Далмат осторожно поднялся с бревна, чтобы не потревожить Лавелию. На удивленные взгляды поспешил ответить, – эту историю я знаю. Если хотите знать мое мнение – я за то, чтобы передохнуть пару дней. Мы нуждаемся в отдыхе и в пополнении запасов. И вьючная лошадь не помешает. Путь долог.
–Ну, вода у нас еще есть, – неуверенно начал Северин, но натолкнулся на хмурый взгляд Далмата и замолчал.
–Я не хотел бы распространяться о своей личной жизни, но поскольку иного выхода я не вижу, – Глеб взъерошил волосы, тотчас снова упавшие на лоб. – Я хорошо знаю хозяина этого замка, и у меня нет причин не доверять ему. Далмат прав, после злополучного хутора мы нуждаемся в пополнении запасов. К тому же, может случиться так, что нам придется провести неделю в седлах, пересекая Двуречье, и времени на охоту и на поиск воды просто не будет. Не говоря уже о костре.
–Глеб, – перебил его граф, – “нет причин не доверять” – весьма прозрачная формулировка. Я попросил бы подробностей.
–Я так и думал. Хозяин замка спас мне жизнь. Дважды. Достаточно?
–Нет, не достаточно, – граф понизил голос, и по спине Лорисс пробежали мурашки. – Я должен знать больше, прежде чем соглашусь подвергнуть себя и сестру опасности. Здесь Двуречье, и этим все сказано.
–Это сейчас Двуречье, – подал голос Далмат, – а раньше было единое Королевство.
–Что ж, приготовьтесь к тому, что история будет лишена романтики. Заранее прошу прощения, Лавелия, – Глеб одним взглядом выразил почтение.
–Оставим условности, Глеб, – Лавелия махнула маленькой ручкой. – За эти я дни я столько повидала, что, вряд ли ты способен меня удивить.
Глеб коротко вздохнул и заговорил. Но первая же фраза едва не заставила Лорисс от удивления подскочить с травы.
–Так получилось, что когда мне исполнилось тринадцать, моя мать ушла от отца к графу Ильясу Литольскому, владельцу того замка, что вы видите перед собой. Она стала его женой. Но в тринадцать лет трудно смириться с тем, чего не понимаешь…
Лорисс искренне надеялась, что ее открытый рот остался в ее воображении. Ничего себе – мать Глеба – графиня? А кто же тогда его отец, если мать может взять в жены сам граф, да еще вот так, от мужа и ребенка?
–Я любил мать. Тогда, после ее ухода, отец запретил мне с ней встречаться. Естественно, запрет подействовал обратным образом. Я рос необузданным ребенком. Не мне рассуждать хорошо это или плохо, – голос Глеба стал глуше. – Я решил, что мой побег из родного дома будет способствовать моему взрослению. К замку я пробирался другой дорогой, южнее, чем мы в этот раз.
–Вот почему ты знаешь эти места, – вырвалось у Лорисс. – Прости, Глеб.
Он кивнул головой, принимая извинения, и задумался, возвращаясь к прерванной мысли.
–Я считал свой поступок героическим. Но кому из нас не было тринадцати…
Бажен негромко хмыкнул, и Лорисс решила, что сейчас он скажет “мне не было тринадцати”, но он промолчал. Может, у него тоже что-то было связано с этой цифрой?
–До сих пор недоумеваю по поводу того, как нас с Орликом – это мой конь, – Глеб улыбнулся, судя по всему, воспоминание оказалось приятным, – не сожрали дикие звери. Тогда я думал, что всему виной амулет, который дала мне знахарка.
Далмат при этих словах вздохнул и перевернулся с боку на бок.
–Так или иначе, звери не сожрали. Сожрали люди. В переносном смысле, естественно, Лавелия, – поспешно добавил Глеб, заметив, как побледнела графиня. – На пятый день путешествия, ближе к вечеру, я выехал к одиноко стоящему хутору и попросился на ночлег. Не буду рассказывать, что хозяин не понравился мне сразу, потому что такого не было. Вполне дружественно настроенные люди. Да… Я поужинал, – он усмехнулся, – как сейчас помню, была вкуснейшая куриная похлебка. И все.
Граф поднял брови.
–Что ты… вы… хочешь сказать? – Лавелия не сводила с Глеба широко открытых глаз.
–Я ничего не помню. Когда я очнулся, первое, что я осознал – у меня нестерпимо болело тело, прошу прощения Лавелия. Болело горло, все тело было покрыто ранами: и зажившими и свежими…
Лавелия сдавлено охнула.
–Неважно. Я просто хотел сказать о том, что видимо, прошло некоторое время. Напротив меня стоял полный, но я бы добавил – подвижный, человек и радостно улыбался. “Слава Свету, ты очнулся” – сказал другой человек, и я увидел старого Берта – слугу отца. Он сидел рядом со мной и одной рукой держал меня за шею, а другой поил из чашки. Питье было обжигающим и с каждым глотком возвращало меня к действительности. Что со мной, хотел сказать я, но не смог. Берт подхватил меня на руки, и я удивился, насколько легкой оказалась его ноша. “Интуиция не подвела вас, ваше сиятельство, – Берт обращался к полному человеку, – если бы поехали западнее, ни за что его бы не нашли”. Так состоялось мое знакомство с графом Ильясом, а позже и с замком Литоль. Как я узнал позднее, Берт, невзирая на запрет отца, приехал в замок, чтобы разыскать меня. Он был слугой, но не рабом. Он бросил все и поехал в замок, чтобы предупредить мою мать. Казалось бы, какое дело Ильясу до глупого мальца? Но горе матери задело его за живое. То была настоящая любовь, я впервые увидел ее так близко. Ильяс не мог видеть мать несчастной. Меня искали долгий месяц после того, как получили известие. Искали, методично объезжая окрестности. Ильяс лично возглавил поиски, мотаясь по лесу со своими людьми. Много позже он признался мне, что только однажды в жизни был счастлив: когда увидел глаза моей матери, после того, как исхудалого, больного, но живого привез меня в замок.
