Текст книги "Подгоряне"

Автор книги: Ион Чобану

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

чеснока. А в мирное время люди не болеют тифом...

– Вы, очевидно, были очень сильным человеком?

– Как вам сказать? Не так чтобы очень уж сильным, но и не слабаком.

Берите серединку. Два мешка сразу не подымал, как некоторые дураки. Но на

косовице за мной никто не мог угнаться. Там одной силы мало – нужна

сноровка!

– Тошнота, боли в желудке бывают? – Нет. От живота я других лечу,

– Чем вы их лечите?

– Соком ветреницы. Есть такое растение. Мой внук-книжник уверяет, что

ветреница приходится дальней родственницей женьшеню. Обмываю корни,

отвариваю и, затем сливаю воду. Вода получается желтая, как чай. На вкус

препротивная. Такой вкус бывает у вина, настоянного на полыни и смешанного с

постным маслом и керосином. Эту гадость на-до употреблять на голодный

желудок за полчаса до еды.

– Помогает?

– Клин клином вышибают. Так вот и этой мерзостью выгоняют другую

пакость. И не только из желудка, но из кишок!

– Вы, мош Тоадер, упомянули тут постное масло и керосин. Зачем они в

вине?

– Так я готовлю лекарство против лихорадки, трясучки этой проклятой.

Теперь лихорадки нет. Есть какая-то малярия, и та редкость. А в пору моей

молодости на всех завалинках люди тряслись в припадке лихорадочном. Один

день хворь даст им передышку, а потом опять возьмется трясти, как спелую

грушу. Горькие пилюли из аптеки Мардароса не всем помогали.

– Мардарос – это врач?

– Конечно. Ежели у него была лавка в центре города, кем же ему быть,

как не врачом?! Вором прирожденным не был, шапки с собственной головы не

крал. Как же вы не понимаете, коровьи вы башки?! Конечное дело, был врачом

тот Мардарос, даже дохтуром. У него была белая борода – загляденье!

– А откуда у вас эта лекарственная трава?

– Какая трава?

– Ветреница, Или дедица. Так вы ее называли, мош Тоадер?

– Дедица – не трава. Это такой кудрявый корешок. Ну, вроде помазка для

бритья. -

– А где вы добываете этот корень?

– С трудом, но нахожу. Теперь, когда перепахали вес залежи и выгоны,

найти его стало еще тяжельше.

Попадается иной раз на опушке леса. Для ветреницы-дедицы требуется

целина. Тысячу лет чтобы не знала плуга!..

– Может, это все-таки женьшень?

– Слыхал я про него от внука. Он всю агрономию превзошел. Но

ветреница-дедица не это... как его? самое... Она, правда, тоже прячется от

человеческого глаза. Ее надо искать да искать. Узнаю ветреницу-дедицу по

цветку. Нужно только подстеречь, когда она расцветает. Найдешь – поставь

возле нее мету: колышек, тростинку, сухой стебелек. Так я делаю. Приметив,

даю ей дозреть. Жду, когда лепестки цветка облетят, когда все соки останутся

в корне. Осенью прихожу с лопатой, выкапываю корешок, Отряхиваю с него землю

и уношу домой в торбочке. Дома сушу его в тени, где-нибудь под навесом.

Когда высохнет, усики корня делаются черными. А промеж черных попадаются

красные усики. Их я выбираю отдельно. Называются они "волчий глаз". В

прежнее время их засовывали под кожу лошади. Просверлят дырочку и втыкают,по

нескольку красных волосинок. Через них из лошади уходят всякие болячки.

Таким же образом выгоняли и водянку из ног. Сперва лошажья кожа вспухает. А

когда опухоль созреет, она лопается. Гной вытекает, а вместе с ним и дурная

кровь. Лошадь выздоравливает. Теперь у нас на все село осталась одна лошадь,

да и ту один дурак прозвал Телевизором. Не скажи тому коню это слово, он и с

места не стронется!..

– Вы не хотели бы поехать в Кишинев, мош Тоадер?

– А чего я там не видал? Там и без меня хватает бездельников,

бубличников этих!

– У нас там есть разные медицинские приборы и аппараты.

– Что?.. Как вы говорите?

– Я говорю, что в нашей клинике мы могли бы вас лучше проверить.

– Мне и непроверенному хорошо живется.

– Спите хорошо?

– Нет, чего нет, того нет. Сном не могу похвалиться в последнее время.

Что делать? Сколько веревочке ни виться, а конец бывает. И поскольку жить

мне осталось недолго, организм мой не хочет транжирить время на сон. Толкает

меня под бок, будит и заставляет работать. Но какой из меня теперь

работник?!

– Следите за собой? Бережетесь от простуды? В вашем возрасте, мош

Тоадер, это надо делать. Не пейте холодной воды даже в самое жаркое время.

– А я воды и не пью. Ни летом, ни зимой.

– И холодного вина не пейте. Если не хотите, чтобы вас парализовало,

не остужайте свой организм. В особенности когда он у вас разгорячен.

Берегитесь парализиума!

– Чего?

– Паралича, дедушка!.. Как у вас с памятью?

– Что?

– С памятью, говорю, как?-

– А-а!.. Помню все войны. Сперва пришел белобрысый русский и заковал

лед в Дунае. До этого Дунай никогда не замерзал – не то что Днестр или Прут.

Заковал, значит, во льды и без всяких мостов переправился на ту сторону, где

хозяйничал турок. Русский Иван сокрушил его у Плевны и Шипки. Изничтожил

этого нехрис.тя в красной феске, коровья его образина! Я тогда был

пацаненком, возил провиант на телеге со своими волами. Называли меня тогда

похонцом, волонтером, значит. Слово "волонтер" от вола произошло. Заберешься

на воз – и цоб-цобе! Едешь потихоньку. Волы сильнее лошадей. Те то бегут

рысью, то – тпру, и ни с места! А вол хоть тихо, но довезет твой груз куда

надо. Дунай переезжал по льду, как по мосту. Услыхал господь бог нашу

молитву: встал Дунай!..

– А что вы еще помните, мош Тоадер?

– Помню еще три войны. С японцами, с германцами, а потом опять с ними,

с немцами то есть.

– А кроме войн?

– Помню еще, как мы сражались с саранчой, лупили ее плетями, рубили и

давили мотыгами. Ведь эта поганая тварь затмила даже солнце. Днем было

темно, как ночью.

– И чуму помните?

– Нет. Не захватил ее. Засуху помню. Все три страшеннейшие засухи.

Перепахивали дороги. Лишь под ними была капелька влаги. Там и выращивали

немного пшеницы и кукурузы на семена. С тех пор я стал больше доверять

амбару, чем Николаю Чудотворцу. Я ценю только то, что положено хранить в

сусеках, коровьи образины!

– Вы курили когда-нибудь?

– Нет! Я не дурак, чтобы лопать мамалыгу пополам с табаком!

– Ну что ж, доброго вам здоровья, мош Тоадер! Оставайтесь долго таким

же крепким!

– Здоровья?.. А где его взять?

– Берегитесь простуды.

Мама радостно всплеснула руками:

– Слава тебе господи! Пронесло! Не сказал ни-. какой глупости!

И она побежала провожать гостей.

Вечером, необыкновенно счастливая, мама поведала отцу о посещении

кишиневских докторов. В награду за достойное поведение сварила дедушке его

любимый "холостяцкий" борщ и все подваливала его за толковый разговор с

учеными людьми. Был несказанно доволен собой и сам дедушка. Расщедрившись,

угостил профессоров своей настойкой из ветреницы-дедицы, разрешил захватить

несколько сухих корешков этого целебного растения, показал жесткую

деревянную лавку, служившую ему кроватью.

– Им очень хотелось глянуть на мой станок! – хвастался старик перед

зятем.

Отец слушал и подкручивал кончики усов. Был и он рад, что все обошлось

благополучно. Все в доме помнили, как во время переписи населения старик не

захотел разговаривать с докторами.

– Он турнул их жердью от своего решета! – смеялся отец.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Жизнь в Кукоаре шла своим размеренно-привычным ладом. И вдруг произошел

взрыв, какие бывают лишь в природе весною. Зимою кругом было белым-бело, все

призасыпано, уровнено снегом. Все попряталось под его белым покрывалом.

Дороги безлюдны и печальны. Природа дремлет до поры до времени. И вдруг, как

бы очнувшись, сбрасывает с себя оковы. По колеям, по склонам бегут ручьи.

Капает с крыш. Лопается лед на реках. На полях появляются черные, курящиеся

паром пятна. Кроны деревьев из безжизненно-темных превращаются в фиолетовые.

Углубляются дали горизонта. Почки на ветлах и талах стремительно набухают,

на вербной неделе они одеваются в белые пушистые одежки. Желтеет и сеет

вокруг себя мелкую крупу зацветающий кизил. Все оживает, как при новом

сотворении мира. По дорогам, под по-гами людей, скачут куда-то земляные

лягушки. Божьи коровки греются на солнце. Просыпаются змеи и -ящерицы.

Лопаются почки на деревьях. На некоторых цветки появляются раньше, чем

листья. Другие, напротив, сначала кутаются в зеленые ризы листьев, а потом

уж зацветают. Принимаются за свои дела неутомимые и мудрые труженики -

муравьи и пчелы.

В лесу и садах – неумолчный гомон птичьих базаров. Многие пернатые уже

мастерят новые или чинят старые гнезда. Отовсюду слышится гимн жизни и

весне. Пройдет неделя-другая – появятся и поздние перелетные птицы. В конце

апреля или начале мая прилетит главный певун – соловей, за ним – кукушка,

которая, едва появившись, примется считать чьи-то непрожитые годы. Человек

на какое-то время задумывается в смятении, за какую работу приняться раньше

всего. Поля и леса гудят и вздыхают от тяжкой работы. Все трудятся изо всех

сил – от человека до насекомого...

Знаю, что сравнение не ново, но все в такую пору напоминает

потревоженный муравейник. Вчера еще ты видел на конусообразной его вершине

лишь одиноких муравьев. Но достаточно было ворохнуть ее палкой, чтобы

произошло невообразимое. Тысячи, миллионы встревоженных крохотных существ

замельтешат перед твоими глазами, начнется непонятная для тебя, но

целенаправленная для них беготня. Откуда они повыскакивали, где были до

этого момента? Так вот и жители нашего села однажды спрашивали себя в

удивлении: откуда к ним понаехало столько народа? И что это за нашествие?

Всему виною были студенты Московского высшего технического училища

имени Баумана. Они приехали на сбор урожая в садах по -берегу пруда. Глядя

на них, трудно было понять, когда они работали и работали ли вообще, потому

что шумливое это племя с утра до ночи купалось. Купались на восходе солнца,

купались на заходе, купались до обеда и после обеда. Вся забота

руководительницы студенческого трудового отряда состояла в том, что она

следила, как бы кто-нибудь из ее подопечных не заплыл слишком далеко и не

утонул. Недалеко от берега они вроде бы еще слушались женщину-профессора,

но, отплыв подальше, совершенно не внимали ее тревожному гласу. Возле

походных домиков непрерывно дымились костры, над которыми готовилась в

котлах и чугунах еда. Спали студенты тут же, на берегу пруда, в своих

палатках.

У акациевой рощи, на прибрежной равнине собирали помидоры девушки из

кишиневской школы медсестер и акушерок. Деревянные, похожие на тракторные,

будки на колесах, представляющие собой студенческие общежития в сезон

осенней уборки урожая, пестрели развешанными вокруг них платьями и бельем.

Девушки работали в одних трусах и майках.

Любил дедушка бродить по бескрайним совхозным виноградникам. Приходил к

ним с самодельной трещоткой и "отпугивал птиц. По треску сухой деревяшки я

легко находил старика, иначе он мог бы и заблудиться. От громкого верещания

трещотки с виноградных гроздьев подымались черно-серые скворцы, в такт ей

стрекотали недовольные сороки, вынужденные тоже оставлять виноградники.

Пугались и улетали даже нахальные дрозды, сойки и вороны. Словом, дедушка

наводил своей трещоткой панику в птичьем царстве. Но не надолго и в

ограниченном пространстве. Виноградные массивы были так велики, что

вспугнутые полчища пернатых перелетали из одного конца на другой и там

преспокойно лакомились. На уборке винограда и фруктов люди зарабатывали

больше, чем на огородах. Поэтому сюда выходили и стар и млад из самого села,

а из городов приезжало множество парней и девушек. Эти последние

приурочивали свои отпуска к уборочной кампании на виноградных плантациях.

Жаль только, что виноградная страда продолжалась лишь месяц-полтора. Если б

ее хватало на полный год, никто из молодых не уезжал бы в город. Ведь

душою-то новоиспеченные горожане принадлежали земле.

На ровных, без склонов и бугров, местах испытываются первые уборочные

комбайны. Пока что они были несовершенными. Их легко обгоняли рабочие. Отец

потихоньку посмеивался над этими неуклюжими первенцами, которые, конечно же,

не производили сенсаций. Отец бегал по бригаде и отмечал сделанное его

рабочими. Мы с мамой собирали виноград. Дедушка сражался с птицами.

Вечером подводились итоги. Победителям выдавались премии. Георге Негарэ

целую неделю удерживал Красное знамя на своих рядках. Он собирал по одной

тонне двести килограммов в день и каждый вечер получал вознаграждение. За

одну лишь неделю ему были выданы холодильник, телевизор, стиральная машина и

отрез на костюм. Помимо этого сам генеральный директор вручал ему "презент"

в виде маленького красивого конвертика с деньгами. Дедушка таращил глаза на

премии Георге Негарэ и по-своему комментировал их:

– Ежели ты и дальше будешь хапать дорогие вещи, то тебе придется

открывать лавочку на своем дворе, коровья ты образина!

Дедушка, видно, накаркал трудолюбивому односельчанину, как старый

ворон: в один отнюдь не прекрасный для Георге Негарэ день его опередил

учитель из местной школы, которому генеральный директор и вручил переходящее

Красное знамя. Это случилось в момент приезда Шеремета в кукоаровский

совхоз-завод.

– Вижу, и школьные учителя могут быть победителями на уборке

винограда! – весело сказал Алексей Иосифович, пожимая руку растроганного

учителя.

– Могут, могут! – радостно подтвердил генеральный директор.

– Хорошо, если б об этом помнили, все твои совхозные директора, -

заметил Шеремет. – Глядишь, стали бы повнимательней относиться к сельской

интеллигенции.

– Мы заботимся о ней, Алексей Иосифович! На всю зиму обеспечиваем

учителей углем...

– Углем обеспечиваете, а в совхозные столовые не пускаете!

– Это было недоразумение, Алексей Иосифович, ошибка здешнего

директора. Но мы его поправили.

– Поправили после того, как "Правда" погладила нас с вами против

шерсти. Не так ли? Ославила нас центральная газета на всю страну!

Алексей Иосифович не мог простить руководителям нашего совхоза их

скупердяйства, граничащего с социальной бестактностью. Они не могли продать

по сниженным ценам три-четыре котлеты нескольким молодым учителям, которые

учат грамоте их же детей. Шеремет не удивился бы, если б такой случай

произошел в соседнем, Чулукском совхозе, где директорствовал известный жмот

Тимочей, – его скупость сделалась притчей во языцех, о ней слагались

легенды. О мош Тимочее говорили, что за его пазухой столько же чертей,

сколько мешков на мельнице. В совхозе этого скряги создана хорошая

футбольная команда исключительно-де для того, чтобы после каждого матча мош

Тимочей ходил по стадиону и подбирал пустые бутылки. "Болельщиков" он

привозил в, Чулук даже из Кишинева, а потом сам вместе с десятком женщин

подбирал "пушнину", то есть опорожненную стеклянную посуду. Вырученные за

нее деньги оприходовались совхозным бухгалтером и поступали в общую казну.

Побасенки эти доходили, конечно, и до первого секретаря райкома. Потому-то

он и принял бы как само собой разумеющееся, если бы жертвой директорской

скупости оказались учителя чулукской школы. А от кукоаровских он не ожидал

такой мелочности и потому сердился.

Алексей Иосифович присутствовал при вручении учителю "Спидолы" и видел,

как тот радовался. Однако торжество преподавателя было недолгим. Стоило

сборщикам перейти на другую плантацию,, как эта чертова колдунья по имени

Витора уложила беднягу на обе лопатки, собрав полторы тонны винограда! Она

побила все рекорды, которые достигались в течение недели. Когда подводились

итоги дня, множество людей столпилось вокруг "чемпионки". Георгэ Негарэ

хлопал в ладоши и бормотал:

– Выползла из лесу эта баба-яга, проснулась, клятая, раньше петухов и

давай орудовать! Этак-то любой бы!..

– Просто повезло бабке, когда перешли на "фетяску". Этот сорт самый

урожайный! – обронил Иосуб, чтобы приглушить немного удивленные голоса.

Однако Георгэ Негарэ резонно заметил:

– А почему ты не собрал даже половины того, что собрала Витора? -

Настигнув пожарника в момент замешательства, Георгэ Негарэ "добивал" его: -

Ты, Иосуб, лучше не зевай. Женись на ней, пока кто-нибудь не перехватил! Аль

не видишь, что она получила в награду золотые часики?!

– Ей эти часики нужны, как мне колокольчики на известном месте! -

Иосуб назвал бы это место собственным именем, но вокруг были учителя,

школьники: всем хотелось глянуть на бабкины часики. Иосуб, который какое-то

время работал конюхом при щколе, все-таки малость пообтесался и теперь

попридержал соленое словцо, не дал ему выпорхнуть наружу. Премия, врученная

Виторе, кажется, и в самом деле была не совсем подходящей. Старуха держала

часы на ладони и не знала, что с ними делать. Карманов у нее не было, а

передать их Иосубу хотя бы на время не решалась. Витора знала, что легче

вырвать кость из пасти голодного пса, чем часы из кармана Иосуба.

– Ты, коровья башка, спрячь их за пазуху, – советовал дедушка. – Или

ты все-таки хочешь передать их Иосубу3

Вырлан, похоже, рассчитывал на это, а потому и заорал, как огретый

плетью кобель:

– А где твоя норма, старый горлопан, болтливый решетняк? Все знают,

что вместо воды ты пьешь вино. А нормы никогда не давал. Шастаешь тут со

своей трещоткой и мутишь народ!..

Норма была не очень большой: триста килограммов на день. Такое

количество винограда мог бы собрать и дедушка, если б не гонялся за

пернатыми воришками со своей трещоткой. На массиве с "фе-тяской" эту норму

выполняли даже школьники первых классов. Взрослые же перекрывали ее в два и

три раза. А Витора – в пять раз! И получила самый ценный подарок,

предусмотренный протоколом социалистического соревнования. Но если б на ее

долю пришлись холодильник или стиральная машина, то они были б еще менее

подходящими для Виторы: ведь она жила в лесу, и к одинокой ее хижине

электричество не провели.

– На "фетяске" попались старухе самые жирные кусты, потому как растут

в низине, – вмешался в разговор и бадица Василе Суфлецелу. – Там ее никто не

перегонит. На ее рядках виноград хоть лопатой греби!

Бадя Василе успел уже проверить рядки Виторы, поднимал там каждый куст,

как овечий курдюк, и теперь делал свое сообщение всем остальным:

– Если мы не переведем эту жаднющую старуху на другой участок, она и

мотоцикл завоюет. Вот те крест!

Бадица Василе был членом бюро партийной организации совхоза и заранее

знал, какие вознаграждения предусмотрены победителям на сборе винограда.

В душе-то он сам целился на этот мотоцикл, который был бы великолепным

подарком для сына, только что окончившего десятилетку. Бадица Василе вообще

был везучим человеком. В походе за грибами никто не мог обогнать его ни по

весу, ни по качеству собранных "даров природы". Самый ценный гриб, белый,

обязательно вывернется перед глазами бадицы Василе и не перед чьими-нибудь

другими. Кто-то пройдет мимо, а этот наткнется, и, торжествуя, срежет и

покажет слепцу – даже его жена Аника иногда роптала:

– Порази тебя громом! Иду впереди – и ничегошеньки не вижу. А ты,

лупоглазый цыган, плетешься позади и наполняешь целое ведро! Ну и везет же

тебе, Василе!..

Однако Суфлецелу отлично отдавал себе отчет в том, что для завоевания

мотоцикла одного везения недостаточна Нужно хорошенько потрудиться, согнать

с себя семь потов, чтобы обойти эту проклятую Витору. Цель была достойной,

и, чтобы достичь ее, бадица Василе вывел на виноградник весь свой выводок,

всех своих "домашних гвардейцев". Прихватил даже самого меньшого. И всем

сыновьям показывал на новенький мотоцикл, который как боевой конь стоял в

сторонке на привязи и ожидал своего хозяина. Это был бы не только хороший

подарок "старшому", но и великолепный транспорт для доставки почтовых

отправлений. Сам-то, с одной рукой, он не рассчитывал управлять мотоциклом,

но им легко бы овладели сыновья и возили его на почту и с почты. Не все же

они укатят на донецкие шахты, кто-то останется и с отцом!.. Двое ускакали -

и довольно. И для дома осталось немало. Дедушка мой, когда видит ораву

бадицы Василе, напевает какую-то старую песенку:

Мош Кулай,

Детишек – полон сарай.

Двое с овцами,

Трое с волами.

Двое играют на гармошке,

Матвей и Тимошка.

А Марийка и Софийка – ох! -

Ловят на крыше блох.

А Лукьян и Дорофтей – крошки,

Пекут на костре картошки!

– Разве обгонишь эту отшельницу! – сокрушался! бадица Василе. -

Отберет у нас мотоцикл, как пить дать отберет!

– Что ж, поглядим бабу верхом на мотоцикле? – спрашивал дедушка в

крайнем смятении.

– К этому дело идет, мош Тоадер. Похоже, увидим, – отвечал печально

почтальон.

– Привяжите к ее заднице веник! – ржал, как жеребец, Иосуб. – И дайте

ей трещотку этого старого решетняка. Она вмиг распугает не только ворон, но

и людей на виноградниках! То-то будет потеха!

Ох, как хотелось Вырлану сделать из Виторы посмешище! Он напоминал

сейчас некоего кота, который не смог достать с веревки шматок сала и уверял

себя, что сало-то дрянь, тухлятина. По хитрости и блудливости с Иосубом

Вырланом не смог бы посостязаться ни один кукоаровский кот. Не нашлось бы

такого и во всех соседних селах. Это уже известно всем и каждому в округе.

Из нескольких миллионов рублей, которые совхоз получал за виноград,

выделить несколько тысяч на премии было легче легкого. Это, в сущности,

крохи. Вообще-то люди выходили бы на сбор винограда и без премий, потому что

зарабатывали по пятнадцать – двадцать рублей в день. Но премия есть премия.

Получивший ее как бы сразу же выделялся из общего ряда, о нем потом

вспоминали на всех собраниях, он был героем на праздниках урожая, его

фотографировали и фотокарточку помещали на Доске почета при Доме культуры.

Если премированный оказывался ветераном войны, его фотографировали при всех

орденах и медалях, хотя бы он был и одет в гражданский костюм. Для

победителей в социалистическом соревновании устраивались прогулки на

теплоходах по Черному морю, и все это за счет совхозов и колхозов. Труд стал

наконец высокооплачиваемым. И люди находили в себе силы работать и в

общественном хозяйстве, и на своем приусадебном участке.

Человек остается бодрым и свежим даже после тяжкой работы, если труд

его вознаграждается сторицей. Было б, конечно, еще лучше, если бы все

культуры созревали в разное время, чтобы не наваливались на человеческие

руки разом, чтобы уборка винограда не совпадала с кукурузной страдой, с

уборкой табака, сахарной свеклы, подсолнечника, садов и огородов, когда даже

машины не смогут справиться с такой бездной дел. Растянуть бы их на

несколько месяцев, но... но рад бы в рай, да грехи не пускают! Все

выращенное в течение всего лета должно быть убрано за один какой-нибудь

месяц, самое большее – полтора месяца. Убрано теми же руками и теми же

машинами, которыми были посеяны и посажены. Промедление чревато разными

бедами. В воздухе явственно чувствуется осенняя прохлада. Приближаются

неотвратимо заморозки. По ночам кто тонко одет – толсто дрожит. Точно по

пословице. Арбуз сладок и отраден для тебя лишь днем, а к вечеру только

прибавляет дрожи. И вообще, с появлением спелых гроздьев винограда и румяных

персиков арбузы что-то теряют в глазах человека, делаются вроде бы не так уж

вкусны и сочны..

Между тем Никэ привез жену с лесным гайдучонком. С появлением этого

крошечного существа мужское население нашего дома стало как бы неприкаянным.

Мало того что все мы ходим теперь необстиранными, но должны еще разогревать

себе обед, бегать в буфет за хлебом, потому что мама совсем про нас забыла.

Теперь она большую часть времени находится у Никэ. Его женушка боялась

притронуться к своему ребенку. Боялась поднять его с постельки (а вдруг

уронит!), боялась купать его в ванночке (а вдруг утопит!). Всего боялась

молодая жена Никэ. Даже поднести дитя к своей груди боялась (подсовывала ей

крошку опять же мама!).

– Ну, ну... что же ты всего боишься? – говорила мама и принималась

стирать пеленки. Пеленала мальчика туго, чтобы ножки росли прямыми и

стройными, чтобы не были кривыми, как у кавалериста. Прежде чем опустить

сморчка в воду, пробует локтем, не слишком ли горяча. Искупав, припудривает

складки ног и рук, чтоб не подопрели. Когда мы приходили к Никэ, нас и

близко не подпускали к ребенку: не ровен час занесем какую-нибудь микробину.

Дедушка несколько раз пытался глянуть на правнука, но и его безжалостно

выдворяли.

– Во...во!.. Коровья образина!.. Не сглажу его вам!.. Мне б только

посмотреть, на кого похож!..

Но разве по этому красному сморщенному комочку можно определить, на

кого он похож?! Даже глаз не видно из-под опухших век. Комочек живого теста,

в котором мама то вытягивает носик, то подправляет подбородочек, то

выпрямляет ножки, то округляет руками головку, будто готовит хлебец перед

тем, как сунуть его в печку. Брат сердится:

– Ну, мама... Ты так совсем оторвешь ему носик!

– Не оторву – не бойся. Только сейчас его, и можно поправить. А то

вырастет картошкой, как ,у твоего дедушки. И головку надо округлять, й то

будет длинной, как кормовая свекла!

Заглянув на минутку домой, мама, бесконечно счастливая, сообщает отцу,

что ребенок уже кое-что стал понимать, ищет ее и мать глазками, разглядывает

внимательно лампочку на потолке. Все это прекрасно: и моделирование носика и

головы, и выпрямление ножек, и купание, и присыпание складок на ногах я

руках младенца, но мы-то с дедушкой и отцом из-за этого создания остались

брошенными на произвол судьбы. Виноградник на нашем дворовом участке убираем

без мамы. Используем для этого вечер, ночь и утро. Хорошо еще, что

"изабелла" на опушке леса нас не торопит. Она созревает гораздо позже всех

других сортов. Но на нее накатывалась другая беда: когда виноград был убран,

птицы стаями налетали на нашу "изабеллу". Правда, днем дедушка отпугивал их

своей трещоткой, а ночью приходилось сторожить лесной виноградничек мне.

Стоял я там одинокий и вздрагивал от любого шороха. А их было много,

шорохов. То выскочит барсук, то из села нагрянет свора собак. Днем они рвут

друг дружку так, что шерсть клочьями летит с них, а ночью почему-то мирятся

и приходят красть виноград. Собаки-сластены – видывали ли вы когда-нибудь

таких?! Подкрадываются тихо – не взвизгнут, не залают, не рычат даже у

самого плодоносного куста, вот стервы! В это время они похожи на барсуков,

которые орудуют на винограднике всегда втихую.

Во время уборки нам не хватает ящиков и корзин. Отец нервничает: ему

надо разрываться на части – то с нами работать, то бежать в свою бригаду.

Там тоже нужен глаз да глаз, чтобы кто-нибудь не завернул грузовичок на

собственный двор. И на винпункте надобно следить за весами – и там могут

погреть руки от совхозного винограда. Есть такие ловкачи! Того и гляди

надуют на пару сотен килограммов с каждой машины. Друг-то друг ты ему, но

денежки врозь! Поближе к поздней осени сахаристость винограда резко

поднялась, достигла двадцати двух – двадцати трех процентов. А на винпункте

старались принять его за семнадцатипроцентный, чтобы заплатить совхозу

соответственно меньше. Объединение объединением, а своя рубашка все-таки

ближе к телу. Так что за всем надо присматривать, глаз не сводить с

совхозного добра.

Иной раз отец возвращался с винпункта за полночь. За последними

корзинами с виноградом сам уже не приходил, а просил Илие Унгуряну, чтобы

тот помог мне. Что ж, помощничек что надо! Но вот только Илие что-то

припадает на одну ногу.

– Ты чего хромаешь? – спросил я era

– Упал в яму и повредил ногу.

– Проверял молодое вино на крепость?

– Да нет! Ни свет ни заря пошел в районную "Молдсельхозтехнику", чтобы

занять очередь. Ведь если не встанешь вместе с петухами, то простоишь целые

сутки из-за какой-нибудь несчастной гайки для трактора или комбайна. В

темноте не увидел, что одна крышка у канализационного люка немного

сместилась. Крьгшка черная, и дырка черная – ну и провалился прямо в

колодец. Хорошо еще, что не сломал ногу, а только сильно ушиб. Все мои сто

двадцать килограммов рухнули в ту яму, черт бы ее побрал совсем!

Несмотря на приобретенную хромоту, Илие поднимал на свои плечи

тяжеленную корзину так же легко, как барана на стадионе во время спортивных

состязаний. Я стоял в кузове тракторного прицепа и размещал там наполненные

виноградом плетенки.

Перво-наперво дедушка сообщил Илие новость:

– У меня уже есть правнук! Понимаешь, беш-майор?.. Вот такусенький

живой комочек с глазками!.. Не больше вот этого кувшина! Скоро сам будет

сидеть в кроватке и дуть из соски молочко!..

– А какое же имя вы дали правнуку, мош Тоадер?

– Нет у него имени. Еще не окрестили его, коровья башка!..

– А на кого он похож?

– А я знаю – на кого?.. Бабы близко не подпускают меня к нему. Боятся,

как бы я не сглазил, коровьи они образины! Издали только и видал. Носишкой

вроде бы вышел в меня!

У электролампочки, что висит у чердака, роятся бабочки и мухи. Из

разверстой пасти чана слышится шипение и ворчание молодого вина. Оно

пробивается сквозь слой выжимок и разговаривает на своем языке.

Приехал Никэ. С ним работа пошла веселее. Брат крутит ручку дробилки и

брезгливо сплевывает: его одолевают маленькие винные мушки. Они залезают в

уши, в ноздри, в рот. Народ прозвал их "пьяными мушками". Их появление

непостижимо. Стоит лишь собрать виноград и начать дробить его, миллионы и

миллионы этих почти что микроскопических тварей возникают словно бы из

ничего. Меньше макового зернышка, они тучей вьются над выжимками и норовят

обязательно попасть тебе в глаза, в рот и в ноздри. Никэ отплевывается и

матерится. Унгуряну стоит в сторонке. Подобно всем шоферам и трактористам,

он не упустит ни минуты для того, чтобы, привезя груз, немного передохнуть:

я, мол, свое дело сделал, а остальное – ваше дело. Силушка, однако, в нем

бурлит, взывает к действию. Повелеваемый ею, он берет дедушку за ремень

ватника и легко поднимает над головой. Делает вид, что собирается

сброситьtстарика в ящик дробилки.

– Эй ты, сумасшедший!.. Я тебе не баран, чтобы громоздить меня на

плечи!.. Нашел с кем мериться силой, с древним дедом... Был бы я помоложе, я

бы вмиг тебя успокоил, ты б у меня не бесился, как мирской бык по весне!.. А

теперь не могу. Годы не те. Да еще и ключица у меня сломана. Вон идет

почтальон Василе. Борись с ним.

Ночи стали прохладными. Зимний воздух пахнет бодрящей свежестью снега,

а в деревне – еще и дымком от печных труб.

Весна, само собой, пахнет цветущими деревьями, пробивающейся на свет

молодой травкой, дымом or множества костров, на которых сжигаются

прошлогодние будылья, тыквенные и огуречные плети, прочий хлам и мусор.

Лето пахнет пылью, соломой, жнивьем, хлебом...

Но вот наступают осенние ночи с немыслимой смесью запахов, над которыми

доминирует кисловато-терпкий запах от хмельной игры молодого вина. Пройдет

еще немного времени, и на передовые позиции выплывут запахи убираемых яблок

и айвы. Не успеет еще до конца развеяться отдающий дымком запашок