Текст книги "Судья и король. Пенталогия (СИ)"

Автор книги: Инна Сударева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 55 страниц)

   – Ладно. С вами хорошо, но надо топать, – хмыкнул юноша,  опустил на лицо маску и поправил сумку на плече.

   Он держал путь к горной речке  –  Сибил  –  там можно было посмотреть,  как плавают в прозрачной воде большие красные рыбы.  Иногда они подпрыгивали и брызгались, шлепая хвостами – словно дразнились.  Копус мечтал поймать одну такую, даже не ради того, чтоб выпотрошить и съесть,  а так  –  из интереса, чтоб подержать в руках,  рассмотреть получше.  Но, сколько ни пытался ухватить шустрых обитателей Сибил за блестящие и скользкие бока,  у него не получалось…

Рыба вновь не далась ему в руки,  зато окатила с головы до ног ледяной водой  –  так сильно шлепнула мощным хвостом.  Но Копус не огорчился, потому что сегодня он увидел медведя.  Рыжего в бурые пятна медведя.  Зверь сидел неподвижно, сгорбившись,  на большом плоском камне,  на другом берегу и тоже пялился в воду.

До сего дня юноша видел медведя лишь на картинках в книгах.  Слишком редко выходил Копус из пещер Круга,  чтоб много знать о мире, который был снаружи.  И парень замер на своем берегу, не мигая, смотрел на животное, которое,  похоже, решило порыбачить.

Зверь вдруг махнул лапой, ударил по воде  –  на берег вылетела,  сверкая чешуей, крупная рыбина.  Медведь кинулся следом, ловко ухватил ее зубами и рванул –  Копус услышал, как затрещали кости.  Юноша не удержался  –  облизнулся, сглотнув слюну:  представил, как вкусно сейчас позавтракает медведь.

Тот чавкал, мотал огромной головой  –  и брызги летели во все стороны с мокрой, лохматой морды.  Иногда зверь бросал взгляды на Копуса,  который словно в камень обратился и глаза пошире сделал,  чтоб не упустить ни малейшей детали той сцены,  свидетелем которой стал.  А юноша сидел на серой гальке и глупо улыбался,  видя, что у медведя большие,  ярко-желтые глаза.

Вновь плеснула рыба,  совсем рядом с Копусом,  и парень пришел в себя,  подхватился, цапнул сумку, брошенную на камни, посох,  и глянул на солнце  –  оно поднималось все выше.  Сияла река, сияли полированные водой валуны.

Если бы было можно,  Копус долго бы сидел у шумного потока и учился ловить рыбу руками.  И научился бы  –  это он точно знал.  Но он не мог выбирать, чем заниматься – ему нужно было идти…

Ближе к вечеру парень добрался до высокой гряды черных камней.  Когда-то (так было написано в кожаных книгах,  которые читал Копус в келье мастера Ахмара)  вдоль гряды пролегал большой тракт, который звали Пурпо. По нему ездили повозки, ходили люди:  жители равнин торговали с жителями гор.  Но это было так давно, что даже сам отец Зинус,  которому в первый снежный месяц этого года исполнилось сто лет,  знал о том из книг.

Много битв прошумело среди темных скал, много крови пролилось на тропах в ущельях:   жестоко воевали руи – предки Копуса – с жителями Крылатого Города  –  народом апи.  Юноша хорошо знал историю старинной вражды, потому что очень любил читать летописи.

   Началось все с девушек-красавиц из Крылатого Города.  В один жаркий летний день они пошли купаться на небольшое горное озеро.  Не одни пошли, а с охраной, потому что были эти девушки дочками богатых купцов.  Плавали юные красавицы в синей воде, хохотали, брызгались.  Веселились, как малые дети, песни пели,  плели венки из душистых трав и цветов.

   Потом одна из девушек заметила, что за ними кто-то наблюдает.  Это был паренек из народа руи.  Он сидел за кустами, на склоне,  и смотрел на прекрасных белотелых купальщиц, боясь вздохнуть лишний раз.  Девушки принялись насмехаться над ним, оскорблять и проклинать.  Руи разозлился, стал хватать камни и бросать их в девушек.  И случилась беда – попал он в голову одной из насмешниц, тяжело ранил ее. Воины, что охраняли девушек, побежали ловить парня,  но перепуганный руи скрылся в скалах.

   Раненую девушку отвезли в Крылатый Город, в дом родителей.  Не смогли искусные лекари спасти ее жизнь  –  бедняжка больше не открыла глаз и умерла в тот же вечер.  Отец погибшей не долго предавался горю:  он пожелал не медлить с отмщением за смерть дочери.  Собрал дружину и пошел в дом князя, правившего в городе.  Князь дал ему разрешение на набег на земли народа-соседа, и нескольких своих воинов с ним отрядил.  Так заплатили руи за одну девичью жизнь жизнями нескольких десятков людей: беспощадно разорили апи целую деревню на Рыжем склоне.

   Потом уж началась месть со стороны руи:  они стали делать набеги на Крылатый Город и другие селенья апи.

   Так проснулось чудовище – заполыхала жестокая война в Красных Перьях.  Победа металась испуганной птахой меж двух народов, когда-то добрых соседей, то одним,  то другим бросалась в руки.

   Все решил случай. Такой же незначительный, как и тот, что разжег войну.  Обида одного человека вновь обернулась гибелью для многих десятков,  сотен людей.

   Правитель Крылатого Города устроил большое, пышное торжество в честь дня рождения своей прекрасной супруги.  На него пригласили всю знать апи.  Гуляли, веселились они несколько дней. И вот на третий день придворный лекарь – мастер своего дела –  пригласил княгиню на танец.  Она не отказала, потому что был лекарь ей близким другом  –  врачевал, когда нужно было, её саму и её детей.  Только не подумал лекарь,  что выпил много за праздничным столом.  Во время танца он споткнулся и упал, и весьма неудачно  –  на княгиню упал, платье ей разорвал, золотую корону, рубинами украшенную, сшиб на пол.  Видели эту неприглядную сцену все важные господа из народа апи.  Смеялись они, шутки непристойные шутили,  потому как сами давно нетрезвы были.  Нетрезв был и правитель Крылатого Города.  Рассвирепел он, схватил лекаря за шиворот, как провинившегося пса, выволок из залы, где пировали, и столкнул с лестницы вниз.  Громко ругал и проклинал неуклюжего танцора князь, хохотали дворяне, хохотали стража и прислуга, а дворовые дети забросали злосчастного навозом.

   Лекарь сильно расшибся, ногу сломал, долго хворал потом, но жив остался.  Даже ко двору его вернули, спустя какое-то время,  потому что он был весьма искусен в целительстве.  Только имел бедняга теперь памятки о танцах своих – сильную хромоту и неприглядный горб на искривленной спине.

   Эти уродства лекарю жизни не давали  –  ожесточили сердце, сжигали злобой изнутри,  заставляли думать о том,  что надо бы отплатить князю и всем  остальным за свой позор.

   Долго думал о мести лекарь, разные способы для ее свершения выбирал. Наконец, он решился: пошел на Рыжий склон, прямо к правителю руи – князю Дарусу.  Рассказал, что готов отдать в его руки Крылатый Город, всех жителей, все богатства.  А еще рассказал, почему решился на такое.

   Как обещал  –  так и сделал. Опоил стражу главной цитадели – солдаты уснули крепко и навсегда.  Потом лекарь вытянул ключи у привратника и открыл ворота войску руи,  что под покровом ночи приблизилось к стенам города.

   Погиб Крылатый Город.  Без жалости убивали и рушили руи, не жалели никого, ничего.  Они тоже мстили, за свои давние обиды, давали волю гневу, и он захлестнул всё человеческое,  что было в них.

   Горбун же, видя,  какой жестокостью, каким морем крови обернулась его месть,  не выдержал – сбросился с крепостной стены на камни.  Только смерть его уже ничего не могла изменить.

   Город апи пал, их женщины и дети (те, кто не погиб) были взяты в рабство.  Руи ненавидели всех женщин апи много сильнее, чем мужчин: помнили, что из-за носящей юбки разгорелась война.

   Из-за женщины и Крылатый Город погиб…

   – В женщине много зла.  И поэтому небо создало мужчину,  который сильнее и умнее  –  чтоб сдерживал он женщину,  не давал ее злу расти и наружу выплескиваться, – так учил брата Копуса мастер Ахмар.

   А юноша смотрел на рабынь,  что сновали по пещерам Круга Семи Камней и были из-за худобы и грязи больше похожи на крыс, чем на людей,  и думал, что мужчины из их братства явно переусердствовали в своем сдерживании…

    *  *  *

   Черные камни, которые рассматривал Копус, не могли не притягивать восхищенного взгляда.  Один походил на лошадь, второй – на башмак, а третий  –  на мрачную физиономию вечно  хворающего брата Болы.  Юноша улыбнулся. С прошлого раза  (а было это месяца четыре назад)  заприметил он чудные камни и теперь вот радовался, что видит старых знакомых.

   К каждому он подошел, погладил, словно с товарищем поздоровался,  а «голову брата Болы» даже по носу щелкнул,  сказав «привет, болван».

   Сейчас же Копусу следовало карабкаться вверх – за грядой из причудливых черных камней начинался спуск в Душное ущелье,  где стояла башня Крупора.  Одолеть перевал юноша желал до наступления темноты.  Поэтому еще раз проверил лямки сумок,  сунул посох за пояс,  чтоб руки освободить,  и почти на четвереньках полез на крутой склон.

Управился он быстро  –  всего каких-то полчаса потратил на восхождение.  Отдышался и высунул голову из-за камня, чтоб посмотреть на ту сторону.  Улыбнулся, встретившись глазами с очередной знакомой картиной  –  узкой ложбиной меж скал и стройной башней,  очень похожей на фигуру человека,  плотно завернувшегося в бурый плащ.

 – Крупора, – сказал брат Копус и двинулся дальше  –  по еле заметной тропке вниз,  в Душное ущелье.

   Почему здесь не было ветра?  Потому что когда-то Огненный Бог –  Великий Воин,  устав от долгих хождений по земле людей, от трудов и забот, прилег здесь для отдыха.  Но порывы холодного горного ветра,  их свист и вой долго не давали ему спокойно уснуть.  Раздраженный Бог раздул свою могучую грудь,  сделав глубокий вдох, и втянул в себя ветер,  и всё стихло в ущелье.  Так, наконец, Великий Воин уснул и спал очень долго  –  нагрелась земля от его жаркого, полного огня, тела, а воздух  –  от его дыхания.  Отдохнув, бог встал и пошел дальше, в долину,  а ущелье с тех пор стало самым жарким и самым  душным местом в Красных Перьях.

   Такое сказочное объяснение знал Копус.  И ему нравилась эта чудесная повесть.

   У Крупоры же, которая торчала посреди ущелья,  тоже была своя интересная история,  только связанная с людьми, а не с богами.  Построил мрачную и высокую башню князь Дарус.  Тот самый, что воспользовался услугой лекаря-предателя и захватил,  разрушил гордый Крылатый Город.  Дарус не хотел, чтоб сквозь Душное ущелье, как и раньше,  ходили люди из долины Вриба, из пустыни Бликуша и свободно проникали на его владения  (теперь уже  –  только его владения,  потому что не стало народа апи, с которым делил народ руи склоны и ущелья Красных Перьев).  Князь согнал сотни рабов в ущелье и их руками,  под свист плетей и крики боли, возвел сторожевую башню и назвал ее Крупора, что на древнем горском языке означало «зрячая».  На верхней плошадке башни установили огромный сигнальный колокол  –  своим гулом он должен был предупредить руи, если бы явились на их земли незваные гости.

   Однако Дарус недолго правил,  недолго упивался своим могуществом и победой.  Одной ненастной весной над Красными Перьями сгустились плотные зеленые тучи,  и с помрачевших небес пошел жгущий кожу дождь.  Его потоки отравили посевы,  плоды и сам воздух, которым дышали руи.  Много народа погибло в тот год:  умирал и стал и млад от кровавого кашля и сильного жара,  что охватывал тело хворающего.  Остались живы лишь члены Круга Семи Камней и те,  кому повезло быть рядом с ними  –  травоведы пусть не сразу,  но нашли лекарство от неизвестной болезни,  принесенной дождем,  и спасли столько людей, сколько успели.  Спасли и князя Даруса, и его семью.  Только взамен потребовали ведуны, чтоб отдал им правитель власть над теми руи, что остались. Дарус согласился, потому что не было у него возможности сопротивляться  –  почти все его воины ушли в могилу,  не пережив хвори.  Так в землях руи установилась новая власть  –  власть ведунов и травоведов.  И тогда же поменялось назначение у башни Крупоры:  из сторожевой она превратилась в нечто вроде дверного молотка для тех,  кто желал вступить в Красные Перья…

Копус остановился, присел на ближайший камень,  достал из сумки флягу с водой, в которую мастер Танвир подмешал сок корня, улучшающего зрение.  Теперь, когда сгущалась ночь, необходимо было сделать свои глаза более зоркими.  Злоупотреблять же соком не стоило  –  его избыток мог «наградить»  сильными головными болями и даже совсем отобрать зрение.

Копус сделал пару глотков, глядя на темнеющее небо – оттуда ему приветливо мигнули первые звезды.

   Юноша редко их видел: почти все время сидя под землей,  небосклоном не налюбуешься.  Поэтому Копус отложил фляжку и лег на спину,  закинув руки за голову.

   – Созвездие, – прошептал он, щурясь. – Созвездие Орла, привет тебе. Давно не виделись, – он даже засмеялся: так вдруг хорошо ему стало,  на твердом теплом камне,  в полном одиночестве, среди скал,  под бездонным ночным небом. – И тебя я помню, созвездие Золотой Ящерки…

   Глаза его видели все лучше и лучше. И выныривали для Копуса новые звезды из угольной тьмы.  Те, которых он раньше не видел. Через какое-то время небосклон стал напоминать иссиня-черное покрывало,  щедро украшенное мелким, сияющим жемчугом.

   Копус протянул руку вверх,  растопырил пальцы,  сквозь них глянул на звезды.

   – Собрать бы вас, малышки, в ладонь, истолочь в порошок, – бормотал юноша, улыбаясь. – А потом – выпить с водою. Или с молоком.  Наверное, от такого питья можно стать очень красивым парнем.  Красивее подлеца Лива… тогда бы меня все тоже любили, никто бы не пинал, не бранил…  ах, что за чушь я несу…

   И тут уши Копуса поймали странный для этих мест звук – смех.  Смеялся мужчина, громко, раскатисто.  Юноша встрепенулся, забыв о звездах и своих мечтах, сел и помотал головой – он подумал,  что смех ему померещился.

   Но смех повторился и даже громче стал – хохотало уже несколько человек.  И хохот несся из Душного ущелья – от Крупоры. У ее подножия  (Копус отлично видел прояснившимся взглядом) мигал оранжевый костер, так не похожий на холодные белые звезды.  Возле огня туда-сюда метались тонкие тени.

   Копус задумался:  звонившие в колокол, были, судя по всему, смелыми ребятами.  Они развели огонь, они шутили и смеялись.  Их не пугало Душное ущелье, мрачная башня и слухи о том,  как страшны и коварны ведуны из Красных Перьев.  Не так вели себя те, кого видел Копус полгода назад.

   Тогда у Крупоры юношу ждали девять хмурых,  краснолицых и бородатых азарцев в  мохнатых шапках из лисьих шкур.  Они вели себя очень тихо – боялись злых духов,  которые по их поверью обитали в Душном ущелье.  Когда азарцы увидели Копуса (парень явился к ним из густого и огромного облака дыма,  которое он сам и создал,  бросив на землю глиняные шарики с порошком, творящим туман),  то пятеро из них упали перед юношей на колени и стали просить не губить их жизни.  Конечно, Копус был милостив и не сделал  им никакого зла.

   С собой азарцы привели четверых темнокожих чинариек  –  на продажу Кругу Семи Камней. Сильно избитые, крепко связанные девушки прожигали взглядами своих захватчиков. Все пленницы были ранены – кто в ногу, кто в плечо, одна – в голову.  Чинарийки всегда высоко ценили свободу и расставались с ней весьма неохотно,  а, если попадали в плен, легко могли с жизнью расстаться, только бы не оказаться в положении рабыни.  Только Круг Семи Камней мог их заневолить, благодаря особым зельям,  которые делали человека покорным и тупым, как овца.

Азарцы, приведшие пленниц, тоже не могли похвастать невредимостью.  Поэтому Копус первым делом одарил их всех живительной мазью,  которая затягивала раны.  После этого мужчины вновь кланялись ему  –  уже с благодарностью.

   Парень вспомнил тогда слова мастера Болы, который называл азарцев глупыми зверьками.

   Да, дурить «глупых зверьков» оказалось очень легко, и Копусу это понравилось.  Азарцы были первыми людьми,  в глазах которых юноша увидал страх и благоговение по отношению к себе.

   А эти?  Каковы будут эти пришельцы?  Беспечно смеющиеся в таком страшном месте,  как Душное ущелье…

   Брат Копус вернул на лицо маску  (снимал ее, чтоб освежить лицо),  сжал крепче посох и продолжил свой путь.  Сок корня, укрепляющего зрение, помогал еще и в темноте хорошо видеть.  И юноша прикинул, что без особой спешки доберется до Крупоры к середине ночи.  Самым главным было – идти бесшумно.  Он это хорошо умел делать  –  таиться и подкрадываться без лишних звуков, словно кошка. С детства научился  –  очень часто не желал Копус,  чтоб его видели,  потому и прошмыгивал незаметно по коридорам  за спинами братьев и отцов.  За подобное искусство и был он выбран отцом Зинусом для того,  чтоб ходить к Крупоре…

     *  *  *

   – Сдается мне:  никого мы не дождемся, – сказал один из мужчин, сидевших у костра,  потирая свой гладко выбритый затылок.

   – Это почему же? – спросил его сосед, ковырявший ножом какую-то чурочку  –  стружка летела в огонь и тут же воспламенялась,  светлячком уносилась вверх,  исчезала.

   – Вот такое у меня предчувствие,  – ответил первый, позевывая.

   – А я кроме жары адской ничего не чувствую,  – хмыкнул тот,  кто ковырял деревяшку.

   Первый вздохнул и откинулся на спину – на расстеленный плащ – завел руки за голову и вновь зевнул:  грудь его высоко поднялась,  затем опустилась.  Копус увидел, как блеснула на ней белая цепочка с какой-то мелкой подвеской.

   Юноша с огромным интересом наблюдал за мужчинами,  спрятавшись в небольшой овражек,  и едва сдерживался от того,  чтоб не высунуть голову дальше,  чем это было можно.

   Пришельцев было много. Пятнадцать человек.  Это если считать вместе с пленницами:  шесть темнокожих женщин увидел Копус.  Они, связанные по рукам и ногам,  неподвижно сидели у стены Крупоры.  Еще парень заметил одного азарца – угрюмого лохматого богатыря,  который держался отдельно от всех:  сидел на одиноком камне и что-то плел из кожаных ремешков,  время от времени посматривая то в небо,  то на своих товарищей.

   Остальные мужчины совершенно не походили на азарцев:  были белокожи, одеты иначе.

   В самом начале своего  наблюдения юноша здорово испугался:  двое воинов покрыли головы шлемами,  взяли длинные мечи,  круглые щиты  и факелы и направились в темноту  –  в разведку.  Они прошли рядом с Копусом, по краю оврага,  в котором парень скрючился, замотавшись в плащ  –  на него даже песочек сверху посыпался,  вкрадчиво шелестя.  А юноша и дышать перестал,  чтоб себя не выдать, и головой в землю уткнулся, будто это могло добавить ему невидимости.

   Разведчики ушли, у костра осталось семеро человек.  Двое стояли, опираясь на копья,  возле пленниц и вполголоса о чем-то переговаривались.  Остальные располагались у огня:  кто-то лежал на спине, закинув ногу на ногу,  кто-то – на боку, тыкая в костер палкой,  кто-то сидел, закрутив ноги кренделем.  Но никто не спал  –  все ждали.  А еще –  скучали.

   – А у кого дудка была? – спросил мужчина в черной кожаной куртке и белой рубахе  (у него были ясные глаза и темные волосы,  украшенные серебристыми прядями).

    – У Генрика, – лениво отозвался парень с удивительными  красными кудрями на голове   (Копус это яркое пятно давно заприметил). – И не дудка, а свирель.  Он ее из речного тростника смастерил.  Он же вечно что-то мастерит…

   – Ну, так сыграй нам, Генрик,  – махнул рукой мужчина в черной куртке.

   Генрик – лохматый, бородатый, крупноносый воин  (тот, что чурку ножом колупал)  –  неохотно оторвался  от своего занятия,  завозился, шумно вздыхая, в большой холщовой сумке,  достал свирель, подул в нее,  чтоб выгнать пыль из трубочек,  и спросил:

   – Что играть-то?  Веселое?  Грустное?

   – Веселое давай, – пророкотал басом широкоплечий здоровяк,  лежавший у огня на боку,  спиной к Копусу. – Слезливого не надо.

   – Давай-давай, – задорно отозвался воин в черной куртке  (Копус подумал о том,  что он пусть и седой, а на поверку – самый непоседливый). – А мы спляшем. Ножевую спляшем!  Эй,  кто меня перетанцует? – он резво поднялся, упер руки в боки, широко улыбнулся  –  сверкнули прекрасные белые зубы,  и они напомнили Копусу брата Лива и  его наглые усмешки.

   Копус невольно сам заулыбался, подивился и позавидовал смелости пришельцев. Надо же! Они плясать собрались!  У подножия мрачной башни,  о которой в пустыне Бликуше и в азарской степи сложено множество пугающих историй.  Например, о том, что башня может сама сбросить с себя тех,  кто ей не по нраву…

   – Я плясать не буду, – забурчал здоровяк,  почесывая огромной лапой свой зад, обтянутый кожаными штанами.  –  У меня – нога.  Да и жарко…

    – Да ты, брат, ножевую и не осилишь.  С таким-то фасадом, – ядовито заметил его сосед,  парень с бритым затылком и поднялся,  начал приседать, разминая ноги.  –  Я спляшу, ваша милость, – кивнул он седому непоседе.  –  Ножевую я всегда здорово танцевал.

   – Давай, Платон,  – седой протянул бритому руку.

   После рукопожатия они сбросили долой пояса,  куртки, оставшись в рубахах,  взяли в руки кинжалы,  которые поднес им красноголовый воин,  и расположились друг против друга,  лихо притопнули сапогами.

   Лохматый Генрик разгладил усы,  чтоб они не мешали дуть в свирель, и приложил инструмент к губам.

   Музыка, задорная, веселая, заскакала, запрыгала,  заставляя кровь веселее бежать по жилам.

   Копус вытянул шею, что лучше видеть,  что происходит у костра.

   Мужчины тоже заскакали и запрыгали.  Сперва довольно медленно, но постепенно ускоряясь.  У обоих получалось здорово – и притопы, и прихлопы, и взмахи кинжалами.  С такта никто не сбивался.  То и дело они совершали полный оборот,  и от этого их рубахи,  давно выбившиеся из штанов,  развевались, будто флаги, а клинки с хищным свистом описывали блистающую дугу.  То и дело они лихо выкрикивали  «хоп!»,  выбивая ногами пыль из земли,  и Копусу вдруг захотелось так же крикнуть и так же топнуть – заразило его веселье танцоров.

   Другие воины тоже «заразились»:  не выдержал красноголовый и кудрявый  –  тоже подхватился, тоже в пляс пустился.  Не так, правда, здорово у него получалось,  как у танцоров-соперников, и без кинжала, но все-таки с чувством, от души.  Остальные взялись хлопать плясунам.  Даже воины, охранявшие чинариек,  подошли ближе и застучали копьями оземь,  подзадоривая парней.

   – Давай, Платон!  –  кричали одни.

   – Давай, Фред! –  кричали другие.

   И вдруг Копус кое-что заметил.  На груди у седого, которого звали Фредом,  поблескивали, бились друг о друга два медальона.  Один был очень знаком юноше,  потому что поразительно походил на те медальоны,  которые носили мастера Круга Семи Камней.  Выгравированная на круглой бляхе из темного-красного металла семиконечная звезда, составленная из квадрата и треугольника.  Копус решил сперва, что ему померещилось,  даже глаза рукой потер, но, присмотревшись, убедился, что ошибки нет:  бляха была точно такой, как бляха мастера Ахмара, и мастера Давира, и отца Зинуса.

   «Вот так новости. Откуда она у него?» – подумал юноша,  с усилившимся интересом глядя на танцующего.

   А тот старался, плясал и ловко поигрывал сверкающим кинжалом.  Было видно, что рубашка на танцоре сильно взмокла – прилипла к телу,  и обрисовались под ней напряженные мышцы рук и плеч.  Однако прекращать пляску Фред не собирался.  И его соперник Платон  не сдавался:  перебирал ногами так же лихо, хоть был весь,  как водой облитый.

   Кончилось все неожиданно – при очередном резком движении кинжал вдруг выскользнул из рук Платона и,  звездочкой сверкнув в темноте,  улетел далеко от костра  –  широкоплечий здоровяк только голову пригнул,  чтоб оружие ему в лоб не попало.  А клинок шлепнулся в овражек, рядом с Копусом,  и вошел в песок почти по рукоять.

   – Мам-ма, – сипло выдохнул юноша,  глядя на кинжал и прижимая руку к груди – там вдруг бешено заколотилось сердце.

   – Ха-ха! – прерывисто,  но весьма довольно молвил Фред. – Похоже,  моя взяла.

   – Ничего подобного, – зарокотал здоровяк. –  Кинжал-то улетел,  но Платон все еще на ногах и вполне может еще поплясать?

   – Ага. Могу, – тяжело дыша, ответил Платон. – Это у меня руки вспотели.  Вот оружие и выскользнуло.

   Копус, чувствуя, как его спина тоже взмокает, как немеют ноги  (будто он только что точно так же плясал ножевую),  осторожно выглянул из оврага.

   Платон был без рубахи – стоял и жадно пил воду из кожаной фляги.  Фред вытирал полотенцем блестящее от пота лицо.

   – Вот уж забава – на жаре танцевать.  Это для сердца плохо, – проворчал воинам сухощавый мужчина,  до этого момента тихо сидевший в тени огромного валуна и по этой причине почти невидимый для Копуса.

   Фред опустил полотенце и сказал,  улыбаясь:

   – Вы бы не бурчали, уважаемый, а сходили бы за кинжалом.  А насчет танцев вот что скажу:  никогда не мешает застоявшуюся кровь погонять.  Тем более, что мы не знаем, что нас ждет.  Лично я прекрасно взбодрился.

   – Я тоже! –  отозвался Платон.  –  Сонливость – как рукой сняло.

   Ворчун ничего не ответил. Поднялся, выдернул факел из песка и с недовольным лицом потопал искать улетевший клинок.  И вполне ожидаемым стало то, что потопал он ровнехонько к оврагу,  где таился брат Копус…

    *  *  *

   «Что делать? Что делать? –  пульсировала мысль в голове у парня,  и билось, стучало его сердце не в груди, а где-то в ушах. – Он же заметит! Обязательно заметит!  Куда ж тут спрятаться?»

   Копус затравлено осмотрелся.  Пару минут назад этот овражек казался ему совершенно безопасным местом, замечательным местом.  Но капризник Господин Случай изменил все за долю секунды,  и убежище превратилось в ловушку.

   И Копус решил  –  пришло время явиться.  «Пусть уж так, чем по-другому!» – сказал он сам себе,  сунул руку в карман просторного плаща,  достал несколько дымовых шариков и бросил их себе под ноги,  и в миг окутался голубоватым туманом.

   До него донеслись удивленные крики, топот сапог тех,  кто только что веселился у костра.

   Юноша быстро, на ощупь выбрался из оврага,  поправил маску, капюшон на голове, чтоб, когда рассеется туман,  предстать перед пришельцами зловещей темной фигурой.

   Так, в общем-то и получилось.  Только воины, увидав мрачного незнакомца,  не стали падать на колени и молить о пощаде.  Они просто стояли у огня и смотрели на Копуса.  Вроде бы с удивлением.

   «Неплохо», – искренне обрадовался юноша,  увидав такую их реакцию.  Потом заметил, что у некоторых в руках – мечи,  а красноголовый держит наизготовку какую-то странную  металлическую палку с деревянной нахлобучкой.  И подумалось Копусу при взгляде на сверкающее оружие воинов,  что радость его преждевременна.

   Первым заговорил с парнем Фред  –  седой мужчина,  у которого на шее висела бляха Круга Семи Камней.  У Фреда в руках тоже поблескивал меч – белый клинок,  похожий на луч звездного света. Копус, чуть сощурив глаза,  увидал на лезвии изящную гравировку – двух крылатых, змееподобных драконов.  Это оружие, судя по всему,  было сработано большим мастером.  Воин же мотнул седой головой,  будто муху от лица отгонял, и сказал:

   – Ага.

   Копус приободрился:  в голосе Фреда не слышалось грозы  –  сквозила озадаченность. Поэтому парень сделал свой голос низким и рокочущим, шагнул вперед,  ударил посохом в землю и провозгласил:

   – Я пришел сюда, услыхав звон древнего колокола!  Кто посмел тревожить заповедные горы?

   – Мы посмели, – с легким поклоном ответил тот,  кто сказал «ага».

   Копус сделал вывод, что воин с седыми волосами – главный в отряде.  Но его ответ юношу не устроил.

   – Кто ж вы такие?  –  спросил он и опять стукнул посохом.

   – Мы эринцы. Про княжество Эрин слыхал?  Вот оттуда мы, – начал рассказывать Фред,  используя весьма беспечные интонации в голосе,  и Копус, глядя на него, сделал еще один вывод:  воин совершенно не боится таинственного пришельца из тумана.

   – А мы вот слыхали, что баб вы покупаете. Прибыли сюда, чтоб предложить вам парочку девчонок из Чинарии.  Вы, вроде, к ним особый интерес имеете, – продолжал седой, не сводя внимательных глаз с Копуса,  и парню захотелось поежиться от этого пристального взгляда.  –  Не ошибся?

   – Не ошибся,  – ответил Копус и неожиданно смолк.

   Слушая Фреда, он пользовался тем,  что маска надежно скрывает лицо и затеняет глаза,  и рассматривал остальных воинов,  которые все стояли у костра, не выпуская из рук оружия.  И взгляд парня теперь остановился на том здоровяке,  который совсем недавно лежал у огня,  спиной к Копусу,  и жаловался на ногу и жару.

   Огромный рост, широкие плечи, могучая грудь. Стройные, мощные ноги. И прекрасное лицо: светлое, круглощекое, с большими карими глазами, обрамленными пушистыми ресницами.  Копус глаз не мог оторвать от этого великолепия.  Особенно же – от волнистых, золотистых волос,  которые украшали голову прекрасного воина.

   – Матушка моя, – прошептал Копус, чувствуя,  что сейчас заплачет.

   Плакать ему хотелось от того, что он прекрасно понимал:  такой божественный красавец никогда не обратит своего  внимания на такое ничтожество,  как он, Копус.  А ведь парню так вдруг захотелось его внимания.

   – Ну и что ты нам за девчонок предложишь,  черная душа?  –  спросил между тем Фред,  воткнув свой меч в песок и сложив руки на груди – приготовился,  как видно, торговаться.

   Копус вздрогнул, очнулся,  с трудом отвел глаза от золотой шевелюры ясноликого великана,  чтоб посмотреть на седого воина.  Надо же  –  юноша поймал себя на том,  что на какое-то время совершенно забыл о его бляхе.  Ведь бляха теперь казалась не важнее песка,  который попирали ботинки Копуса  и сапоги воинов-эринцев.

   – Не со мной вам говорить о цене, – хрипло ответил парень. –  Я проведу вас в Красные Перья –  там будете говорить с Зинусом  –  отцом Круга Семи Камней.  Он и скажет цену.

   – Это не совсем устраивает, – хмыкнул Фред.  –  Давай так: мы скажем цену,  а ваш отец ее одобрит и заплатит.  Так оно лучше будет.

   Копус насмешливо скривил губы, подумал:  «Вот же наглый торгаш. Думает, что хитрый,  а на самом деле  –  глупый.  Думает: будет так, как он скажет.  Ну, в пещерах Круга ему покажут,  кто в доме главный».

   – Я уже сказал: говорить будете с отцом Зинусом. Сейчас – собирайтесь, – сказал юноша,  намеренно делая голос низким.  –  Я не намерен долго здесь задерживаться.

   Сказал и вновь уцепился глазами за златоволосого красавца.  Как же он хорош!  Да слащавый Лив и рядом не стоял со своей медовой физиономией и тонкими ручками…

  *  *  *

         – Что скажешь? – спросил король Фредерик у Элиаса,  кивнув на человека в черном плаще,  который по-прежнему стоял на краю оврага,  опираясь на свой посох,  и ждал, когда воины соберутся в дорогу.