Текст книги "Ловите принца! (Щепки на воде) (СИ)"

Автор книги: Инна Сударева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

– Поооомню, поооомню, – пропел Пек, рассматривая себя в крохотное зеркальце, которое у него с другом было одно на двоих.

– Сомневаюсь я, – и Ларик протянул руку к столу, взял с тарелки морковку и захрустел (любил он этот сладкий овощ), вновь откинувшись на свою подушку. – Как ее звать?

– Кого? Девушку? Делия, – довольно ответил Пек и повторил, получая неимоверное удовольствие от звука имени красавицы. – Делия.

– Оп-па! – вновь подскочил на постели Ларик. – Это не трактирщика ль дочка? Кабачок 'Отдохни'?

– Точно. Откуда знаешь?

– Как не знать, – ухмыльнулся Ларик. – В прошлом году я ее целовал.

Пек нахмурился, покосился на друга, потом на букет осенних цветов, которым он запасся для свидания, потом – опять на Ларика:

– Дальше.

– Дальше? – парень опять смачно откусил от морковки, опять захрустел и широко улыбнулся. – Дальше было все, как положено. Ну, ты ж не маленький, знаешь, что после жарких поцелуев бывает. А потом мы разбежались… Папаша все мечтает ее замуж выдать и побыстрее. Глупая она, до мужских статей жадная… Можешь, конечно, и ты посвататься, только зачем тебе такая? Да и нам, босякам, у которых ни кола, ни двора, тут ничего не светит. Откажет тебе ее папаша – ему жених богатый нужен. А то, что дочка гуляет – это его не волнует. Главное – чтоб в подоле не принесла, но с этим делом у нее, вроде, никаких проблем… Так что – иди, балуйся. Делия безотказная…

– Ты врешь! – с таким рычанием Пек резким ударом кулака сбил на Ларика и цветы, и кувшин, в котором они стояли.

Ларик подскочил, подавившись морковкой, весь мокрый, в глиняных черепках и запорошенный рассыпавшимися цветами, проревел:

– Свихнулся?!

– Ты вре-ошь! – не сбавив ярости, повторил Пек и топнул ногой.

– Я когда-нибудь тебе врал?! – так же, с ожесточением, проорал Ларик, отряхиваясь. – Да и на кой мне тебе врать?! Ты дурак.

Юноша охолонулся, получив такой ответ. В самом деле, во лжи он никогда не уличал друга. Ларик был простодушен, иногда делал глупости, но подлости – никогда.

– Ну, дурак, – продолжил бурчать парень, стягивая долой мокрую, холодную рубаху. – Ты ж меня всего вымочил. И кувшин разбил, а кувшин не наш – его Нина принесла. Что мы ей скажем?

– Медяк положим – новый купит, – глухо ответил Пек и без сил опустился на свою постель. – Как же так?

Ларик понял, что приятель остыл и свял и сердиться на него больше не стоит.

– Не переживай, братишка, – он бросил рубаху в корзину, куда складывали белье для стирки, подошел к другу и похлопал его по плечу. – Мало ли девиц хороших на свете? Удивляюсь только, как это такая пташка, как она, тебе понравилась? Она, что есть, то есть, барышня видная: губы, глазки, щечки, фигура ничего. Но какой от этого богатства толк, если в голове у нее одна мысль, и та глупая? – молодой человек хмыкнул, рукой махнул, снял со спинки кровати льняное полотенце и стал вытираться. – Жалко мне того, кто на ней жениться: эдакое сокровище в дом введет…

– Замолчи, – сквозь зубы прорычал Пек.

– Ладно, не пыхти. Больше про нее не говорю, – Ларик пожал плечами. – Только совет тебе дам: сходи, погуляй и забудь быстрей про все неприятности. И смотри: сегодня вечером ты дерешься, а настрой в этом деле штука важная.

– Без тебя знаю! – огрызнулся Пек и сорвался с места и сердито хлопнул дверью, выбегая наружу.

В коридоре он чуть не сбил с ног горничную Нину, которая шла мимо с охапкой покрывал – собрала их, чтоб нести на улицу, вытряхивать.

– Мамочки! – вскрикнула девушка, заваливаясь на бок вместе с ношей.

– Тихо-тихо, – Пек не дал ей упасть, ухватил горничную за локоть. – Чуть беда не случилась. Я тебя не сильно пихнул?

– Вроде нет, – выдохнула Нина, прислонившись к стенке. – Только впредь смотри, куда летишь.

– Да, конечно, – забормотал Пек. – На вот, – протянул ей пару медных монет из кошелька, – я кувшин разбил, тот, что ты для цветов давала. Это – на новый кувшин, и за то, что толкнул, – чуть помедлил, посмотрел на ее красное лицо, растрепавшиеся при столкновении волосы, и вдруг предложил. – Давай помогу. Ты маленькая, а покрывал – гора целая. Куда нести?

– Нет, не надо. Я сама справлюсь. Ты сегодня такой нарядный, а работа – пыльная, – смущенно заметила девушка.

– И вовсе я не нарядный, – нахмурился Пек: ему не хотелось думать, что ради какой-то легкомысленной Делии он старался-наряжался. – Просто одеть сегодня больше нечего: все в стирке.

Нина улыбнулась и сбросила на его подставленные руки свою ношу. Поправив юбку и фартук, спрятала выбившиеся каштановые прядки под чепец и кивнула:

– Что ж, тогда пойдем…

Трясли они на заднем дворе – пыли было немного, поэтому работа двигалась быстро.

Сперва все делали молча. Потом Пек решил, что не стоит понуро молчать, тем более, что Нина ему добродушно улыбалась, и повел разговор:

– Ты ж тут недавно?

– Да. Всего полгода. Раньше отец не пускал – сам работал: в кузнечном цеху меха качал, огонь раздувал. Потом он умер – и что-то у него в груди порвалось. Осталась я одна. Пришлось трудиться – и как-то полегче мне стало. Не только время лечит – работа тоже лечит, – Нина рассказывала бодрым голосом и улыбалась: ей очень нравилось, что она и Пек так просто сошлись и теперь вместе занимались покрывалами.

– Ты отлично справляешься, – кивнул юноша, перебрасывая чистые покрывала на забор. – Ни разу не видел, чтоб ты без дела сидела. А толстуха Павлина, что работала до тебя, любила подремать в каморке под лестницей. Лентяйка была.

На это Нина лишь плечами пожала, смущенно улыбаясь, и Пек тоже улыбнулся: заметил, что она не желает обсуждать других людей. Это ему понравилось.

– А сколько тебе лет? – спросил он неожиданно сам для себя.

Нина покраснела:

– Шестнадцать.

– И не страшно тебе одной в этом городе?

– Но ведь и тебе не страшно, – лукаво улыбнулась девушка.

– Я-то парень, и я не один: я с Лариком. Мы вдвоем, если надо будет, горы посворачиваем.

– Так я тоже не одна, – кивнула Нина. – Друзья моего отца, которые с ним вместе в цеху работали, меня не забывают. Я от них частенько помощь получаю. Вот ведь как получилось – как будто сразу три отца у меня теперь, – вздохнула девушка. – Хотя родного батюшку и толпа не заменит…

Пек чуть вздрогнул, услыхав про отца, но тут же пустил эти слова мимо – не хватало еще сравнивать заботливого батюшку Нины со своим собственным отцом, жестоким и равнодушным к нему, родному сыну.

– А ты что же? Как в бойцы пошел? Это дело нехорошее – здоровьем на хлеб зарабатывать. На такое лишь сильная нужда толкает, – стала спрашивать Нина, полагая, что если она без утайки про себя все рассказала, так и от Пека следует ждать подобного.

Только юноша не был настроен откровенничать. Заметив, что покрывала кончились, он буркнул:

– Ну что? Все?

– А? Да, – растерянно кивнула Нина. – Теперь это все надо до кладовки дотянуть.

– Помогу – без вопросов. Ты только знай – наваливай, – и Пек решительно подставил плечо.

Они не успели нагрузиться и уйти со двора: над забором, над черепичной крышей дома, пугая голубей, пронесся тревожный гул – где-то далеко металл бил в металл.

– Набат! – пискнула девушка, от неожиданности роняя покрывало на землю. – Ой, мамочки! Что-то страшное случилось!

Звон не прекращался, был громким и частым.

– Прости, старушка, я должен узнать, – тряхнул головой Пек, в один миг перелетел через забор на улицу и умчался на главную площадь Илидола – Каменную, к ратуше – именно оттуда несся сигнал тревоги.

– Ну вот, – с сожалением забурчала Нина, – мне ведь тоже интересно. Помог бы – потом вместе бы пошли. А теперь, – и вздохнув, сама собрала все покрывала и невесело поплелась в дом.

Пек спешил на Каменную площадь не один – со всех улиц и закоулков, из подъездов и подворотен, торопились мужчины и женщины, богатеи и бедняки, стар и млад, чтоб узнать, какая тревога взбудоражила их город.

Последний раз – юноша помнил – набат звучал года два назад, поднимая илидольцев посреди январской ночи. Тогда случился пожар на дровяных складах: ревущее, безжалостное пламя вздыбилось до небес, и было светло, как днем.

Тушить пожар, казалось, весь Илидол сбежался. Люди по цепочке передавали ведра с ледяной водой, но от этого было мало толку. Последствия оказались ужасны: сгорели не только склады с содержимым, но и несколько соседних кварталов – почти четверть Илидола. Погибло много людей, еще больше остались без крова и имущества. В городе все строения, кроме городских стен, храма, ратуши и пары-тройки особняков знати и купечества, были деревянными, поэтому пожары всегда приносили огромные разрушения.

'Что ж теперь-то? – думал Пек, спеша на площадь. И, конечно, такой вопрос задавал себе каждый илидолец.

Там уже собралось множество людей – несколько тысяч, не меньше. Встревоженный народ шумел, гудел, а набатный гул, что несся с башни главного храма, не прекращался. Пеку удалось пропихаться почти к самым ступеням белой ратуши. Дальше не получилось – толпу сдерживали солдаты городского гарнизона, рослые крепкие парни в круглых шлемах и синих накидках с белыми башнями в зеленых кругах – гербами Илидола – поверх блестящих кольчуг. В их руках были длинные шесты, и они ими, как забором, сдерживали массу людей, что волновалась, словно морской прибой.

– Мэра! Мэра! – дружно начали требовать илидольцы.

Пек уже давно считал себя полноправным горожанином, поэтому с готовностью влил свой молодой и зычный голос в этот общий крик:

– Мэра! Мэра!

Рядом возникла белобрысая голова Ларика. Он был одет кое-как: видимо, очень торопился.

– Во! Так и знал, что сюда примчишься! А как же папаша Влоб? Как же бой? Через час начало, а тебе еще размяться надо…

– Ты думаешь: кто-то пойдет на бой, когда звучит набат? – ухмыльнулся Пек. – Посмотри: весь Илидол на площади. Как считаешь, сколько людей сейчас в 'Тумачино'?

Ларик почесал затылок, медленно, но соображая:

– Фу ты, ну ты. Прав, братишка, – и став плечом к плечу с другом, заорал вместе с ним и тысячами других горожан:

– Мэра! Мэра!

Тут набат затих, и на белое, высокое крыльцо ратуши вышли члены городского Совета старейшин во главе с мэром. Все они были седовласыми мужчинами, явно перешедшими полувековой рубеж, вид имели важный и степенный: в длинных, темных, бархатных одеяниях, отороченных по воротам ценными мехами, с золотыми цепями на плечах, с белыми тростями власти в руках.

Мэр выделялся среди старейшин, и не ростом или величиной живота (надо сказать, отцы города все были заметно упитаны), а самой толстой цепью. Ее к тому же оттягивал вниз массивный золотой медальон с гербом Илидола.

– Ишь, какая цацка, – не сдержал восхищения Ларик и пихнул Пека локтем в бок.

– Это тебе не цацка, – ухмыльнулся парням один из солдат с шестами.

– А ну тихо! – рокочущим басом крикнул на толпу закованный в сияющие доспехи капитан гарнизона, крутившийся за рядами своих воинов на горячем рыжем жеребце. – Господин мэр говорить будет!

В самом деле, градоначальник выступил вперед и поднял руку, также призывая к тишине и вниманию.

Глава девятая

– Жители славного Илидола! – заговорил мэр, и на Каменной площади воцарилась тишина. – Это я приказал бить в набат. Потому что беда нависла над нашим городом – надо решать, что делать.

– А что за беда? – тут же бросили в него вопросом из толпы. – Пожара нет, и врагов у ворот не видно. Чего народ растревожили?

– Земляки мои! – продолжил мэр. – Все вы знаете лорда Гая Гоша – владетеля земли, на которой стоит наш город, – и тут же на эти слова понеслось со всех сторон:

– Кто ж этого пса не знает?

– Жлоб он!

– Муравьев ему в штаны!

– Перцу в глаз!

И прочие приятности в адрес благородного лендлорда. Не пользовался он любовью илидольцев. А все потому, что был Гай Гош, владетель обширных земель Гош, в свои сорок лет вполне оформившимся жадным, наглым и жестоким человеком. Со своей многочисленной дружиной он часто приезжал в Илидол, где вел себя полноправным, но плохим, хозяином. Его рыцари и слуги пьянствовали, дебоширили в трактирах и не платили по счетам. Правда, хозяева питейных заведений и харчевен бывали счастливы и тем, что просто оставались целы.

Закончив с попойками, дружинники Гоша не успокаивались. Они слонялись по улицам Илидола, орали непристойные песни, задирали парней, обижали девушек, заскакивали в лавки, где брали все, что хотели и сколько хотели. Если же кто-то самонадеянно пытался давать отпор разбойникам, побои были самым легким наказанием дерзкому. В общем, вели себя, как захватчики.

Так что теперь горожане получили небольшую возможность выразить теплые чувства лендлорду и старались вовсю.

– Каблуком по яйцам! – смело и громко внес свою лепту в общее слово Пек, и тут уж развеселились все – даже солдаты гарнизона, а их капитан хоть и погрозил юноше хлыстом, но при этом сам заухмылялся.

Мэр, тоже улыбаясь, подождал, пока народ выскажет все, что наболело, и успокоится, затем продолжил речь:

– Мне отрадно знать, что вы едины в своих порывах и желаниях. Вдвойне отрадно, потому что испытание ждет нас и наш город, но я уверен – мы выстоим. Лорд Гай Гош объявил, что желает получить плату за землю, которую занимает Илидол…

– Мы уже платили в этом году! – снова ответила толпа. – И монетой, и натурой!

– Лорду Гаю мало! – развел руками мэр. – Он считает, что Илидол получил хорошие прибыли и должен уплатить еще раз. Угрожает пойти войной на нас, разграбить, сжечь город, если откажемся. Рыцари его всегда были хороши – что в войне, что в разбое… Так что мы должны вновь собрать налоги.

– Пусть купцы идут в складчину! – заволновался простой люд. – У них золото всегда есть! Медяки не спасут Илидол! Купцы, пускайте шапку по кругу!

– Тише! Тише! – мэр поднял руки, вновь требуя тишины. – Мы все можем спасти Илидол! Раз и навсегда!

– И как же? Как же? – народ продолжал волноваться.

– Мы можем выкупить наш город у лендлорда. Заплатить полную стоимость земли, на которой он выстроен. Это будет большая сумма, но это меньше, чем платить Гошу из года в год. Один раз мы опустошим кошельки и получим свободу – для себя, для Илидола! Вольный город – так мы будем зватся! Будем платить налоги только королю – и никаких поборов от лорда Гая. Он больше не сможет приезжать в город и устраивать пьяные дебоши, грабить, избивать горожан, портить наших девушек. Илидол станет богатеть, и вместе с ним каждый станет богаче! Даже милостыня будет больше! Разве не так?

– Неплохо они там в ратуше соображают, – шепнул Ларик Пеку. – Что скажешь?

– Скажу, что идея неплоха, – кивнул юноша. – Наш город каждый год платит налоги лорду Гаю и королю, а после откупа Илидол станет платить лишь королю. Откуп – дело нужное…

– Эх, парни, – покачал головой стоявший рядом пожилой горожанин в кожаном фартуке сапожника, – знали б вы, какие деньжищи придется собрать для этого откупа. Каждый кошель в городе, даже кошель нищего, сильно похудеет.

– Да какие б ни были эти деньжищи! – отозвался с другой стороны высокий плотный парень в белой одежде, сам румяный, с волосами, запорошенными мукой – пекарь. – Это ж раз и навсегда! Лорд Гай и бумагу особую подпишет – грамоту откупную. Ну, подтянем пояски, годок другой на хлебе да капусте посидим, зато детям вольный город оставим – хоть они пожируют.

– Что ж, вольный город – хорошо звучит, – согласился-таки сапожник. – Только по сколько монет сбрасываться будем?

Мэр, тем временем, как раз повел разговор о размере выкупа:

– Совет старейшин не берется устанавливать жесткие размеры взносов. В каждом квартале Илидола есть староста. Пусть они – старосты – составят списки жителей и займутся сбором денег. Каждый же из нас, – мэр указал на себя и мужей-управителей города, – даст по сотне золотых. Мы ждем не менее солидных взносов от торговых и ремесленных гильдий. Каждому в Илидоле пойдет лишь на пользу то, что город станет вольным…

– Ох, боюсь я: сколько ни дай лорду Гаю, а будет мало, – вновь засомневался сапожник.

– Главное – чтоб грамоту подписал да печатью заверил. Тогда, мало не мало, а уже хозяйничать и командовать в городе не получится, – уверенно тряхнул мучной головой пекарь.

– Сумму мы немалую соберем – мы народ дружный. Лорд Гай как мешки с золотом увидит – тут у него глаза загорятся, все подпишет с первой-то жадности. А дальше-то ходу нет.

– Дай Бог, чтоб он согласился, – вздохнул сапожник.

– Что ж, братец, и мы с тобой золото свое положим. Не зря, видно, копили все эти годы, – толкнул Пек Ларика.

Но тот вдруг нахмурился, ничего в ответ не сказал…

Да, он давно копил, откладывал, доверяя сбережения на хранение папаше Влобу. Тот держал заработанный капитал многих своих бойцов у себя, но и залеживаться деньгам не давал – частенько пускал эти средства в торговые дела и, будучи человеком предприимчивым и ловким, почти всегда выигрывал. Парни знали об этом, но не противились такой деятельности папаши, ведь Влоб и с ними барышами делился. И при необходимости каждому выделял столько, сколько тот требовал. Так, довольно быстро, росли их сбережения, и средства делового папаши.

Ларик, благодаря Пеку, кроме искусства кулаками махать научился еще кое-каким полезным вещам. Более образованный приятель раскрыл ему тайны сложения и вычитания, умножения и деления, и поэтому Ларик, вооруженный математическими знаниями, регулярно требовал у папаши Влоба отчета о том, куда двигаются и как растут его сбережения. То же самое делал и Пек, но больше для того, чтоб довольно поулыбаться, услыхав о приросте капитала. У Ларика же были другие причины холить и лелеять 'кубышку'. Ларик задумал жениться…

Его невесту звали Злата. Она была дочкой богатого мясника и обладала той замечательной внешностью, которая нравилась Ларику: высоким ростом, крепкой фигурой, пышной грудью, круглым румяным лицом, большим улыбчивым ртом и огромными глазами голубого цвета. Еще – толстыми золотистыми косами. Кроме того, Злата имела веселый нрав, не стеснялась задорно хохотать, и ей в приданое отец обещал одну из двух своих мясных лавок. Конечно, такое наследство было немаловажно для Ларика. 'Моя мечта' – так называл он Злату.

Встретились молодые люди на проводах зимы – на празднике Воротее.

Отмечался он каждый год по всей стране и длился целую неделю. Люди в городах и деревнях весело встречали март-месяц, когда солнцу птоложено воротить земле тепло и ласку. Потому и назывался этот старинный праздник Воротеем. Полагалось варить кашу из оставшегося в запасах желтого пшена, щедро заправлять ее сливочным маслом, пить золотистые меды, угощать всех встречных и угощаться самим, ходить в гости по родне и соседям и привечать гостей у себя. На длинных шестах в те дни носили горящие колеса – символ жаркого солнца, красные флажки – символы огня, разжигали огромные костры и бросали туда старую глиняную посуду и соломенные куклы, изображавшие зиму и мороз.

У молодежи всех земель Лагаро Воротей считался одним из любимых праздников – в эти дни песен, плясок и забав всяких было сверх меры. Тут тебе и снежные войны, и качели-карусели, катание на санях, лепка дивных зверей и людей из снега, кулачные бои, шумные хороводы с прибаутками и, конечно, поцелуи, объятия, любовь.

Илидол не отставал от традиций.

В тот Воротей Ларик здорово наворотил во время кулачных боев. Тогда, как и каждый год, молодые горожане поделились по кварталам, посбрасывали с плеч куртки, полушубки, и пошли стенка на стенку, показывая свою удаль девушкам. Прелестницы же, раскрасневшиеся, с бубликами и пирожками в розовых пальцах, наблюдали за битвою, хохотали и пищали, и от страха, и от веселья.

– Эх, подходи, кому еще не навалял! – зычно приглашал Ларик, выгодно отличаясь среди других парней ростом, размахом плеч и величиной кулаков. – Эх, люлей много – никому не пожалею! Подходи – навешаю! – а сам все посматривал на высокую, пышногрудую красавицу в красном полушубке и в овчинной шапке, что заливисто хохотала, открывая розовый рот, не пряча крупные белые зубы – это и была Злата, мясникова дочь.

Засмотревшись, получил и Ларик люлей – бровь ему какой-то ловкач кулаком разбил. Но это была мелочь, потому что красавица-хохотушка испуганно ахнула, когда его ударили. "Распереживалась, стало быть, в душу я ей запал", – довольно подумал парень и пошел на радостях молотить всех встречных и поперечных пудовыми кулаками. И его сторона легко победила на Воротее. Зрители осыпали их сластями и мелкой монетой.

Злата, в самом деле, сразу заприметила белобрысого крепыша. А после боя, когда Ларик подбирал да надевал свою куртку, подошла и вытерла ему бровь белым платочком. Так и пошли у них знакомство и симпатии.

Ларик теперь каждый свободный день бегал к дому Златы, бросал в ее окошко букеты и птичек из голубой бумаги (такое послание означало, что парень тоскует по девушке, как пташка по ясному небу), а когда красавица выглядывала, улыбался и кланялся. А вечером приглашал ее гулять на главный городской мост: туда-сюда, под ручку, раскланиваясь с такими же встречными парочками. Мост этот, кстати, в Илидоле не зря назывался Свадебным. Там парни 'вываживали и выгуливали' своих невест.

Через месяц ухаживаний девушка познакомила Ларика со своим отцом. Мясник без особой радости узнал, что возможный зять – кулачник из 'Тумачино', но, видя, что он полюбился единственной дочке-красавице, поворчал и поставил условие:

– Деньжат накопи. Как двадцать золотых в твоем кошеле заведется, так свадьбу и сыграем. А то с моей стороны вам подарок – лавка цельная, а с твоей стороны – что? Тем более, подъемные вам понадобятся на первое-то время. Вот ты про них и подумай.

Ларик на уговор согласился, хоть двадцать золотых были весьма большими деньгами – за четыре золотых хорошую дойную корову можно было купить и горя не знать. С тех пор начал парень на всем экономить: реже пиво с друзьями пил, не спешил одежду и сапоги обновлять, а с папашей Влобом договорился, что тот его сбережения в первую очередь будет в торговлю пускать…

Так уж получалось, что уже семнадцать полновесных золотых дукатов лежало в схроне у папаши Влоба для славного кулачника Ларика, и не очень-то парню улыбалось потрошить кошелек тогда, когда до заветной свадьбы было рукой подать.

– Да что с тобой, братец? – опять толкнул его в бок Пек. – Не морщи сильно брови, приятель мой суровый. Всех денег не заработаешь, а общему делу помочь – это здорово!

– Поди-ка сюда, братец Пек, – и Ларик, не очень дружелюбно ухватив юношу за шиворот, потащил его в соседний проулок, где было безлюдно – все горожане до сих пор толпились на Каменной площади. – Разговор есть.

Остановились они под навесом хлебной лавки.

– А тебе эта идея о вольном городе не нравится, – утвердительно заметил Пек, видя, что друг так и не прогнал со лба суровую складку.

Ларик взъерошил свои соломенные волосы, приводя мысли в порядок и собирая слова. Много чего он хотел сказать Пеку, но, так уж повелось, что ясно выражать умозаключения у него не всегда получалось.

– Вот что я подумал, – начал Ларик, с шумом выдохнув воздух. – Ну, кто мы с тобой такие в этом городе? Бродяги пришлые. Сегодня мы здесь, а завтра можем в другом каком городе оказаться – всякое ж бывает. Так что ж? За каждый город, чуть что, взносы платить? Нет уж, не наше и не для нас это дело – вольный Илидол…

– Ларик? Я тебя не узнаю! – удивился Пек. – Ты ж собирался жениться, корни пустить в Илидоле. Ты всегда мне говорил, что Илидол запал тебе в душу. И что ж теперь? Что я слышу? Да тебе, похоже, просто денег жалко! – в самую точку ударил Рифмач.

– Ну, пусть так! – не стал больше неумело пользовать обиняки Ларик и заговорил взволнованно, путаясь в словах. – Да! Жениться я хочу! Ты это знаешь. И еще ты знаешь, что мне для женитьбы надобно. Нужны деньги! Много! Так ведь я почти все собрал. Еще пару монет доложить – и Злата моя, и лавка моя, и жизнь новая – моя. Са-мо-сто-я-тель-на-я! Свое дело у меня будет! Мечта моя сбудется! И разве тебе будет плохо с таким ловким старшим братом? Со мной не пропадешь. Со мной на пару будешь в лавке хозяином! Представляешь вывески новые: 'Ларик и Пек' или 'Пек и Ларик' – красота…

– Ларик, – разочарованно протянул Пек, – неужели ты так глуп? Неужели не понимаешь: если не станет Илидол вольным, рано или поздно придет лорд Гай и развалит твою жизнь. Вечно будет он мечом висеть над твоей головой, над твоей лавкой, над твоей женой, семьей и жизнью. Без Илидола твое дело – пустышка. Неужели не понимаешь? Страшно мне слышать такие слова от тебя. Если каждый горожанин так рассудит – денег не давать – то и пропал Илидол.

– Но есть в городе люди намного богаче нас с тобой! – не сдавался Ларик. – И если Илидол пропадет, так они больше потеряют. Значит, они должны откупаться! Они должны давать больше всех. А кто мне поручиться, что какой-нибудь купец даст сто монет, а не две?

– Да какая разница? – теперь Пек вспылил, нахмурил брови, поджал губы. – Вот это уже, как раз, каждый решит сам для себя; так, как ему совесть скажет. Наше дело, наш долг – дать от себя, столько, сколько сможем, для общего блага. А если какой толстосум затихорит дукаты – не нам его судить. Я так мыслю. Думай прежде о себе самом, о том, чтоб никто потом тебя не упрекал, и самое главное – чтоб ты сам себе в глаза смотрел без стыда. Чтоб смотрел на себя и думал: 'Вот я – настоящий парень! И поступаю всегда, как настоящий парень! Это ли не здорово? Самого себя уважать?

Ларик покачал головой, только непонятно было: согласно или, наоборот, с отрицанием.

– Не горюй, братишка, – Пек хлопнул его по плечу. – Накопим еще деньжат. Я с парнями из 'Тумачино' поговорю, папашу Влоба раскручу. Скинемся и мы для тебя всей братвой после вольной Илидолу, и будет свадьба… Да, еще запомни, Ларик: дав денег на откуп, мы станем настоящими илидольцами! И мяснику твоему придется с этим посчитаться.

– Славно ты все говоришь, – вновь заерошил волосы Ларик. – Да только как оно на самом деле выйдет?

– Чего гадать-прикидывать? – усмехнулся Пек. – Скоро-скоро все узнаем. А теперь пошли к папаше Влобу – дукаты свои забирать…

Глава десятая

– Да вы с ума сошли! – таким возгласом ответил папаша Влоб на все идеи Пека и Ларика. – Лично я собираю все, что имею, и уезжаю из Илидола! Я взял тут все, что мог. Скоро тут будет жарко – пришло время искать место поспокойней и кусок пожирней…

Они втроем сидели в просторной гостиной папашиного дома, на мягких скамьях у небольшого камина и обсуждали дела. Агата принесла горячего чаю и сахарные крендели, которые сама выпекала, и ушла командовать в сад, где двое слуг работали граблями – сгребали в кучи опавшие за ночь листья.

– Я не дурак, чтоб бросать деньги на ветер! – заявил тем временем папаша.

Пек даже румяный крендель брать не стал, а на резкие высказывания Влоба хотел было повторить те пламенные речи, которые он обрушил на Ларика возле хлебной лавки, но почти сразу передумал: учить жизни человека, который втрое старше тебя и столько за свои годы повидал, что на десяток юнцов хватит, – дело бесполезное и неблагодарное.

– Я и вам советую не отрываться от меня, – мигнул Влоб юношам. – Я переберусь в Буйград, а он – недалеко от столицы. Капитала у меня предостаточно, начну там новое дело, сразу крупно. Со мной кое-кто из бойцов едет: Куп и Ронт – вот это умные головы. Будем и дальше капиталец растить. Глядишь: еще пару лет и в стольный город переберусь – там развернусь. Так поехали со мной: я таких парней, как вы, не обижу… Рифмач, тебе ведь пора в 'быки' переходить, вот на новом месте и мелькнешь. А представь, если тебя кто-нибудь из королевского окружения приметит? К себе в дружину позовет? Это ж тебе сама судьба улыбнется…

– Нет, папаша, – покачал головой Пек. – Раз так ты говоришь, отдавай мне деньги, и распрощаемся.

– Пек, – мягким голосом заговорил Влоб, – сам подумай: зачем тебе это геройство? Что для тебя Илидол? Ты здесь благодаря мне, так почему б и дальше нам вместе не топать? До сих пор мы друг другом были довольны.

– Теперь – нет, – твердо сказал юноша. – Я решил: я за Илидол. Слишком долго я тут, слишком много он мне дал…

– Не он, а я! – уже возвысил голос папаша. – Кто б ты был без меня?! Босяк, нищий! Побирался б по проселкам, ел бы то, что свиньи не едят, пока не сдох бы зимой в сугробе!

Вот тут Пека передернуло. Его спина выпрямилась, плечи дернулись в разлет – так, как семь лет назад в Обротях, когда смеялся папаша Влоб над самоуверенным мальчишкой.

– Я не собираюсь вечно квасить рожи в твоем доме! – голосом, полным стального холода, заговорил юноша. – Я не босяк и не нищий! И я вырос, если ты еще не заметил! И я собираюсь делать то, что мне по нраву! Деньги, папаша! Мои деньги – и мы разойдемся по-хорошему, – последние слова сказал глухо, сжав свои пусть небольшие, но знаменитые кулаки.

Влоб пристально смотрел на своего лучшего бойца. Очень ему не хотелось терять Пека и его деньги, но, встретив грозный взгляд исподлобья, который приготовил ему Рифмач, папаша только рукой махнул:

– Ну тебя. Всегда ты был с придурью. Одни стишки чего стоят. Забирай свою долю и делай, что хочешь. Нянчить тебя не буду – больно много чести. Только попомни еще – не раз пожалеешь, что свалил от меня.

– Пусть так, но одно я буду знать точно – я свой выбор сделал. И хорош он или плох, а мой он! – резко отвечал Пек.

– Но ты-то Ларик? – опять махнув рукой в сторону упрямца, Влоб повернулся к другому бойцу. – Ты-то не станешь делать глупости? Ты – мой лучший бык, и ты только начал свои победы на арене. Ты ведь не уйдешь с этим баламутом?

– Еще как уйду, – буркнул Ларик. – А ты, папаша, даже не начинай сливать мне про общие дела. Я тоже решил: я за Илидол, – повторил он слова друга. – За Илидол и вместе с Пеком я. Мы с ним навечно вместе: еще когда мальчишками были, так решили. Тут уж тебе меня не переубедить.

– Ну, раз так! – с возмущением и досадой воскликнул папаша Влоб, подскакивая со скамьи и кидаясь к темному дубовому серванту, где в особом шкафчике, закрытом на замок с секретом, хранил он свой капитал. – Вот вам! – сердито зазвенел ключиком, отпирая тайник. – Вот вам ваша доля, и валите отсюда! – швырнул в парней кожаные, потертые кошели. – Да прямо тут, сейчас же пересчитайте, чтоб видели: обманывать я вас не собираюсь!

– Не буду я тебя недоверием обижать, – поймав кошели, отвечал Пек. – Стоит ли на прощание друг другу гадить?

– Может, и не стоит, – проворчал папаша. – Да только выметайтесь-ка вы из моего дома, – и он потянулся к графинчику с кленовой настойкой, что волшебно мерцал узкими, зелеными гранями из полумрака серванта.

Юноша пожал плечами, встал со скамьи и направился к выходу. Ларик, вздохнув, поплелся следом.

– Слышьте, баламуты, – не удержался, окликнул парней Влоб. – Вы, если что, помните: в Буйграде я есть. И я вам друг. Что бы ни было. А теперь катитесь на все четыре стороны!