Текст книги "Ловите принца! (Щепки на воде) (СИ)"

Автор книги: Инна Сударева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Тот легко справился: схватил Тита за тощие запястья, оторвал от себя, как котенка и толкнул обратно. Рыжий парень, всхлипнув от своей новой неудачи, свалился со стола на ковер.

– Езжай в Илидол, Тит, – прошептал Мелин, подходя к юноше, который опять свернулся клубком, и опускаясь рядом с ним на корточки, – езжай домой. Теперь ты бессилен что-либо изменить… Мне больно, что кроме Ларика я и тебя потерял. Ты был хорошим человеком. Может, ты и сейчас хорош, но не для меня…

Он выпрямился и позвонил в колокольчик – в кабинет, громыхая сапогами и бряцая золотыми шпорами, вошел капитан Ливий.

– Дайте Титу коня, припасов, теплой одежды, – приказал кронпринц, сел обратно за стол и остановил блуждающий взгляд на графине с березовкой. – Пусть уезжает из моей земли, – хмыкнул и наполнил настойкой еще рюмку.

– Ваша милость, его нельзя отпускать – его надо наказать, его надо казнить, – ответил рыцарь. – Показательно, во дворе, повесить. Вы не должны быть только мягким с людьми – вы должны показать, что вы умеете наказывать. Лорды не только одаривают – они и карают…

– Его вина слишком мала. Он слаб умом и поддался хитрым речам, – Мелин выпил и откинулся на спинку кресла – жаркое питье уже разошлось по жилам его уставшего тела, добралось до головы и на время подернуло тяжелый мрак мыслей туманом хмеля, легким, светлым. – Ларику не полегчает от того, что во дворе замка появится наживленная виселица… Пусть Тит едет домой…

– Жалеешь? Ты меня жалеешь?! – закричав, Тит вскочил на ноги, словно его подбросила невидимая пружина. – Ты дурак! Это я жалею! Жалею, что мне не удалось выполнить своего обещания! Жалею, что стал убийцей друга, а не палачом убийцы и предателя! – тут он увидел, что капитан Ливий ступил к нему, опасаясь нового покушения на кронпринца.

– Не трогайте меня! – проорал юноша и испуганным зайцем бросился к окну.

Стекло с оглушительным треском разлетелось, раскололось, открывая зияющую темнотой бездну, и Тит Лис, мелькнув странно-белыми подошвами овчинных сапог, легко нырнул в эту бездну, обхватив отчаянную голову руками.

– Вот и все, – равнодушно прошептал Мелин.

Капитан бросил на него удивленный взгляд и подбежал к окну, чтоб видеть, чем закончилось дело.

Кабинет кронпринца располагался на втором этаже, пусть и высоко, но не настолько, чтоб можно было говорить об однозначно смертельном исходе падения Тита. Поэтому Ливий и спешил: чтобы успеть приказать караульным ловить сумасшедшего прыгуна. Осторожно, чтоб не попасться на 'зубы' оставшимся в раме осколкам, капитан выглянул наружу и даже зажмурился: его глазам предстала не самая приглядная картина.

Тит упал не в сугроб и не на брусчатку двора – рухнул прямо на составленные шалашом копья караульных. Сбежавшиеся на шум от разбитого окна воины теперь факелами освещали место падения парня, и было хорошо видно: два копья пробили бедолагу насквозь и теперь торчали из его спины, мерцая влажными от крови остриями.

– Убился, – сказал один из караульных, заглядывая в лицо Тита. – Страшно-то как убился…

– Ну что глазеете? – крикнул им из окна Ливий. – Уберите его! Как солнце встанет, схорόните под стенами, да холм потом разровняете. У предателя и убийцы не должно быть могилы!

Затем капитан вернулся к Мелину. Тот по-прежнему сидел, безвольно обмякнув в кресле, и неподвижным взглядом, не мигая, смотрел, как дергаются на гранях полупустого графина желтые блики от огня толстой свечки.

– Вы слышали? С ним кончено, – сказал капитан.

– По другому быть не могло, – вздохнул Мелин и поднялся, громыхнув креслом. – А я пойду, проведаю брата…

Он брел по коридору, и коридор качался, угрожая обрушить свои стены и сводчатый потолок на хмельную голову хозяина. Мелин чувствовал, как по щекам бегут непослушные слезы. Он не хотел плакать, но они прорвались, и от этого коридор качался еще сильней.

Кто-то тонкой тенью метнулся к нему из одной боковой двери, и первая мысль юноши была – 'еще один убийца'. Только защищаться почему-то не возникло желания. Он лишь поднял навстречу руки, вяло и лениво. Но тень оказалась Ниной, и она восприняла это, как объятие: шмыгнула Мелину на грудь, обхватила его, прижалась крепко-крепко, и юноше ничего не оставалось, как сомкнуть руки вокруг стана девушки и прошептать в теплые, мягкие, душистые волосы:

– Солнце мое…

Мелин закрыл глаза и прижался щекой к ее макушке, и вдруг понял: она, в самом деле, солнце, она – последнее из того важного и светлого, что осталось.

– Что за шум там, во дворе? – испуганно спросила девушка.

– Тит выпрыгнул в окно. Убился.

– Зачем, зачем Тит это сделал? Зачем хотел убить тебя? Разве он не друг тебе, не друг Ларику? Ведь вы всегда были приятелями, – всхлипывая, Нина уткнулась лицом в грудь юноши.

– Королева попросила его. И он не мог ей отказать. А когда у него не получилось, он решил, что жить не стоит, – Мелин все рассказал правдиво.

– Королева хотела твоей смерти? Какой ужас! Мне казалось: наша королева добрая женщина, – девушка подняла вверх глаза – ей хотелось увидать лицо парня.

Мелин искривил губы в горькую подкову:

– И добрая женщина становится безжалостной, когда убивают ее ребенка. Для королевы я – убийца ее сына. И разве ты не с ненавистью на меня смотрела, когда обвиняла в смерти Иллара? Ведь я виновен и в его смерти…

Нина приготовила жаркие слова о том, что была не права, что погорячилась, что те гневные речи были вызваны горем, болью, но молодой человек опередил, сказав:

– Я тебя не упрекаю. Я просто хочу, чтоб ты поняла: я заслужил то, чтоб меня ненавидели и желали мне смерти. Я отвратителен, ужасен и безнадежен. Все, что я делаю, приводит к бедам. И самое жуткое, что я сделал – это подставил смерти человека, который был мне самым близким другом, братом, – тут он отстранил от себя девушку и проговорил уже другим тоном, почти умоляющим. – Я много хотел тебе сказать, но теперь в этом нет смысла. Моя жизнь замкнулась. Все, что впереди – это война. Потому прошу: не касайся меня: я – одно сплошное несчатие. Оно уже ранило тебя, глубоко и жестоко. Я не хочу, чтоб это повторилось. Я хочу, чтоб твоя дальнейшая жизнь была лишь с добром и светом… А теперь мне нужно к Ларику. Я хочу побыть с ним столько, сколько ему осталось.

– Я с тобой! – Нина не выпускала из своих рук рукавов куртки Мелина.

– Нет-нет. Хватит с тебя ужасов. Коприй говорил мне, что Ларик очень плох.

– Я с тобооой! – девушка не сдержала потока горючих слез, и кронпринц, вздохнув, согласился:

– Хорошо, идем…

Дверь в комнату Ларика им открыл Коприй. Он все время теперь находился у постели умирающего: то перетирал в ступке сушеные корешки и листья из санитарной сумки (готовил обезболивающий порошок), то подносил раненому воды, то вытирал испарину с его лба.

Было темно и прохладно: Коприй распахнул ставни окна, и зимний ветер чуть слышно шелестел портьерой и лениво перебирал алую бахрому на подлокотниках ближайшего кресла.

– Его мучает жар, – ответил оруженосец на вопросительный взгляд кронпринца. – Еще час, два и он уйдет. Но он страдает – сильные боли. Может, все-таки облегчить его уход?

Мелин, не отвечая, подошел к постели, сел на край и глянул на старого доброго друга.

Нина на цыпочках следовала за ним, приблизилась к кровати, но, увидав Ларика, охнула и убежала, еле-еле сдерживая всхлипы.

Ларик узнавался с трудом: его лицо, когда-то круглое, широкое и румяное, стало ужасным угловатым каркасом, обтянутым серой в голубые прожилки кожей. Запавшие, распахнутые глаза заплыли желтыми бельмами: казалось, кто-то наполнил их молоком. Раненая рука несчастного распухла до чудовищных размеров; уже невозможно было определить, где локоть, где запястье. Все превратилось в некую огромную синюю с черными пятнами гусеницу, которая лежала на простыне вдоль тела молодого человека. Коприй снял бинты, потому что в них уже не было необходимости: рана не кровоточила – ее забил черный гной.

– Сильный яд, жестокий яд. Убивает медленно и мучительно, – говорил Коприй, стоя рядом. – Вы узнали, кто пожелал вам такого ужасного конца?

– Узнал, – кивнул юноша.

Оруженосец не стал спрашивать дальше: понял, что большего молодой человек не расскажет. Поэтому он отложил в сторону свои травы и ступил в тень от полога.

Мелин, закусив губу, коснулся пальцами здоровой руки Ларика, позвал:

– Братишка.

Умирающий вздрогнул, прошелестел синими губами:

– Мел? Ты?

– Я.

– Славно. Ты живой. Славно, – и Ларик улыбнулся, а Мелин смог увидеть, что у бедняги кровоточат десны.

– Благодаря тебе, братец, – лорд Лагаро, наклонившись, поцеловал друга, в скулу и ему показалось, что под губами не кожа, а истрепанная временем бумага.

– Жаль: не смогу быть с тобой в походе. Смерть – она там, в углу, ждет. Я видел. Я сейчас никого, ничего не вижу – только ее, – зашептал Ларик. – Еще иногда вижу Злату. Ты ей привет передай, поцелуй в щеку, за меня. Пусть не шибко обо мне плачет – пусть ищет парня понадежней и поздоровей. Я уж спекся…

– Все, что пожелаешь, – ответил Мелин. – Прости меня…

– За что?

– За то, что я таков, что тебе пришлось закрыть меня.

– За такое прощения не просят. За такое спасибо говорят, – Ларик опять улыбнулся. – Я тебя спас, вот и живи теперь и за меня, и за себя. И не смей умирать раньше, чем спасешь Лагаро. А ты его спасешь – это дело как раз по тебе… Дьявол, что ж так больно-то? – он заскрипел зубами, и лицо его исказилось. – Больно. Будто кипяток по телу вместо крови…

– Хочешь?… Хочешь?.. – Мелин почувствовал, какой судорогой сводят рыдания его горло, и не мог говорить дальше свой вопрос.

Ларик улыбнулся в третий раз – сквозь гримасу боли – и кивнул:

– Хочу, хочу. Если можешь – сделай. Хоть посплю напоследок…

Мелин повернулся в темный угол, где стоял Коприй и, зажмурившись, кивнул оруженосцу. Тот ответил 'хорошо' и взялся за свою необъятную санитарную сумку, лежавшую на прикроватном столике.

– Прощай, братец, – прекрасно понимая, что происходит, пробормотал Ларик и сжал другу пальцы. – От судьбы не убежишь. И ты от своей не бегай…

Глава десятая

Ларик умер. Коприй подстегнул его смерть: дал бедняге выпить травяного настоя, и парень мирно уснул, чтоб уже никогда не проснуться. И на лице его в миг ухода проступило выражение покоя – как у сильно уставшего, спящего ребенка.

– Это правильно, ваша милость, – говорил молодому лорду оруженосец. – Это милосердно.

Да, это было милосердно и для Мелина: сделало боль, терзающую его сердце, чуть-чуть слабее.

Он приказал хоронить друга в фамильной часовне лордов Данн, и гроб с телом Ларика установили в нишу рядом с гробами благородных господ. На церемонии кронпринц не плакал – волю слезы получили раньше, у постели умершего, и их никто не видел, кроме Коприя. В часовне же, пока замковый священник бормотал молитвы и просил небо с миром принять душу покойного, Мелин неподвижностью тела и лица был подобен статуям скорбящих ангелов, укрывших свои головы погребальными платками. Они грустно смотрели с постаментов-колонн каменными глазами на участников церемонии. Давным-давно какой-то безвестный даннский скульптор очень старался, вырезая из белого мрамора их печальные лица…

Нина плакала, стоя у гранитного стола, на который для прощания подняли гроб. Для всех в Двуглавой крепости она была сестрой покойного. Даже для себя самой. И потеряв его, она не лукавила, скорбя.

Прижимая к лицу, закрытому плотной вуалью, платок, вбиравший в переплетение льняных нитей соленую влагу ее глаз, девушка чуть слышно всхлипывала. Ей очень хотелось быть рядом с Мелином, опираться на его руку, прижиматься лбом к его плечу – так было бы легче справляться с горем, но разве она могла себе такое позволить при людях? Поэтому рядом с ней был Ник. И его пальцы, а не кронпринца, крепко стискивали ладонь Нины, и его плечо, а не плечо Мелина, поддерживало девушку.

– Поплачь, поплачь, – шептал Ник девушке, – тебе будет легче…

Обряд был завершен, и живые стали покидать дом умерших. Последними из часовни к кипарисам, печально спящим под снежными шапками, вышли Мелин и Коприй. К ним подбежал Ник. Его глаза блистали какой-то нетерпеливой мыслью: парень едва-едва сдерживался, чтоб сразу не заговорить о том важном, с чем он спешил к своему господину. Но сперва требовалось соблюсти все приличия.

– Ваша милость, позвольте мне выразить своё вам соболезнование, – поклонился камердинер кронпринцу. – Такого не должно было случиться: вы не должны были терять друга, а госпожа Нина – брата.

Мелин согласно кивнул и поблагодарил Ника за добрые слова, но сделал это, как во сне. Ему в последнее время все казалось именно дурным сном.

– Да беда постигла нас, – продолжал камердинер, – но не стоит отдавать ей на откуп то, что нам осталось. Госпожа Нина осиротела: совсем недавно она лишилась супруга, а теперь – единственного родного человека – брата. Ей очень тяжело, ее будущее под угрозой. И я прошу позволить мне заботиться о ней. Я понимаю, что вы, ваша милость, посчитаете своим долгом взять девушку под свою опеку, но на вас и так лежит бремя управления целым краем…

Мелин, до этого меланхолично кивавший, заметно оживился на последних словах Ника: губы кронпринца сжались, брови чуть нахмурились.

– Позвольте мне быть при госпоже Нине, заботиться о ней. А в будущем, когда пройдет положенный траур, жениться на ней, – высказав все свои благородные устремления, слуга вновь поклонился, преданно глядя на господина.

– Что я слышу? – прошептал Мелин, оглядываясь на Коприя – словно у него требуя объяснений; но оруженосец ничего не ответил, не дернул ни единой чертой сурового лица.

– Да, быть может, так нельзя. Мы только что похоронили Ларика, а я уже подбиваю клинья к его сестре, – Ник заметно нервничал, говорил сбивчиво, – но я не могу допустить, чтоб Нина оставалась одна со своим горем…

– Все хорошо, все хорошо, – пробормотал кронпринц, рассеянным жестом останавливая речи парня. – Я просто сам не свой в последнее время. Конечно, я не буду препятствовать тебе и Нине. Если вам по душе общество друг друга, то даю тебе добро. Как смотришь на это, Нина? – он заметил, что девушка подошла ближе, услыхав свое имя из его беседы с Ником, и оборотился к ней.

– Вы про что? – спросила она.

– Я прошу его милость разрешить мне заменить вам брата, а в будущем стать для вас ближе брата – стать супругом, – и Ник схватил ее руку, чтоб поцеловать.

Нина вздрогнула, отпрянула, удивленно глядя красными от слез глазами на молодых людей.

– Ваша милость, – тихим голосом, в котором сквозили ноты мольбы и укора, заговорила она, обращаясь к кронпринцу, – вы торопитесь, ваша милость. А вы, мастер Ник, вы тоже торопитесь. Простите, но вы оба очень торопитесь! – у девушки вместе с повышением тона голоса вырвалось невольное рыдание, и она сорвалась с места, чтоб убежать в глубь кипарисовой аллеи.

Мелин вздохнул, покачал головой, забормотал:

– Она права… Но беги за ней, Ник. Мое слово в силе: будь ей братом, надежной опорой. Пока она не решит, что пришло время посмотреть на тебя, как на супруга. Удачи.

Ник не сдержал радостного сияния, полыхнувшего из его глаз, и побежал за девушкой.

Тогда Коприй, за все время не проронивший ни слова, спросил молодого лорда:

– Ваша милость, разве эта девушка не дорога вашему сердцу?

– Моему сердцу? – криво усмехнулся Мелин. – Странно, но все, кто в нем, рано или поздно окунаются в горе. Нине там не место.

Оруженосец буркнул 'ах вот оно что… и пожал плечами: теперь он считал, что в сердешных делах для наследника престола он неподходящий советчик…

Словно щепка на воде,

Не касаясь берегов,

То ли к счастью, то ль к беде

Я несусь без лишних слов.

Где я буду, что со мной

Станет завтра иль сейчас —

Не волнует… Все равно

Нету радости для глаз.

Все видали, иль почти

Все, что мир представить мог.

Все теперь равны пути,

И надежде вышел срок…

Мелин дописал и отложил перо в сторону. Это стихотворение теперь было последним в зеленой стихоплетной тетради. Его первые строки пришли в голову юноше еще в Илидоле, при встрече с отцом, и навсегда врезались в память, став неким девизом для всей жизни молодого лорда. И вот только сегодня – почти год спустя – он написал продолжение стихотворению и поставил, наконец, дату.

'Все мы щепки, – думалось Мелину, пока он перечитывал написанное. – Щепки на воде. И я, и Ларик, и Нина, и даже грозный король Лагаро Лавр Свирепый. Все мы несемся, сами не знаем, куда. Скорее всего – к своей гибели… Ничтожные щепки… ничтожные пылинки, – подняв взгляд от тетради, он невольно засмотрелся на то, как парит в луче бархатного солнечного света мельчайшая невесомая пыль. – Не буду я больше писать стихи. Есть дела, более подходящие для лорда Лагаро…

– И надежде вышел срок, – пробормотал Мелин и сунул стихоплетную тетрадь в нижний ящик стола, закрыл его за замок и позвонил в колокольчик. – Коприй, где ты там?

Оруженосец не замедлил явиться. Он теперь редко покидал своего молодого господина.

– Ты говорил: прибывает ополчение? – юноша кивнул вошедшему и встал из кресла.

– Точно так, ваша милость, – воин довольно улыбнулся: ему понравился бодрый тон и слова молодого господина. – Люди собираются под стены вашего замка. Их поток не иссякает. На ваш призыв торопятся все, кто может держать в руках оружие, даже крестьяне. С теми отрядами, что мы отбили у Гоша, с дружинами ваших вассалов, со всеми остальными, у нас уже более двух тысяч.

– Замечательно, – кивнул Мелин. – От тебя же я жду помощи: командовать таким войском мне еще не приходилось.

– Помниться: илидольским гарнизоном вы неплохо управляли, – усмехнулся Коприй.

– Там меня поддерживали друзья. Там многое было по-другому.

Оруженосец все понял:

– Я не подведу. Я – ваш надежный слуга, ваша милость.

– Я считаю тебя, Коприй, хорошим и добрым человеком, а потому ты – мой товарищ, а не слуга, – заметил юноша. – Сейчас я отправлюсь в Латную Залу: мне нужны доспехи из той коллекции, что накопили мои даннские предки. Ты же найди приказчика Расмуса – он занимается вопросами снабжения – и справься: как скоро мы будем готовы выступить в поход.

– Да, ваша милость, – оруженосец поклонился и ушел выполнять распоряжения.

Мелин же отправился – как и обещал – выбирать себе боевое снаряжение. Причин не заказывать кузнецам новые доспехи было много: нехватка времени и недопустимость лишних расходов. Юноша прекрасно понимал, что на экипировку собравшихся в ополчение людей, на лошадей, фураж и прочее, необходимое войску, придется отдать много золота и серебра из казны. А из последних докладов Расмуса следовало, что средств на все про все не так уж и много. 'Хоть по кольчуге, а каждому справлю', – думал Мелин, проходя в Латную Залу.

Кронпринца встретил ее смотритель, безжалостно сгорбленный временем и хворями старик лет восьмидесяти. Он ходил, покряхтывая и опираясь на трость, меж стоек с доспехами и специальным веничком из гусиных перьев сгонял налет пыли со сверкающих наплечников и шлемов, когда-то в прошлом красовавшихся в жарких битвах.

– Рад видеть моего лорда, – хриплым голосом поздоровался смотритель и гулко покашлял в шерстяной шарф, обмотанный пару раз вокруг длинной шеи (Мелин в эту минуту подумал, что, наверно, из-за шарфа шея старика стала длинной, тонкой и красной). – Жаль, не было возможности поприветствовать вас раньше, молодой господин. Хворал я – спину скрутило, ноги не ходили. С постели вроде встал, а разогнуться не получилось, – и смотритель виновато развел руками. – Имя мое Дитер. Когда-то я был в дружине вашего прадеда, потом и деду вашему служил. Теперь вот доживаю век тут, в вашем доме, в тепле и довольстве. В полном довольстве, – и снова закашлялся, складываясь пополам сухим, источенным болезнями телом, и этим совершенно опровергая слова о полном довольстве.

Мелин похлопал старика по плечу, вспомнил, чем лечил свой зимний кашель мастер Герман, и спросил:

– Меды часто пьете?

– Воду медовую. Попиваю иногда, – кивнул Дитер.

– Я прикажу, чтоб вам каждый вечер готовили и подавали вино с медом и пряностями. И кашель пройдет, и кости взбодрятся, – пообещал кронпринц. – А сейчас, мастер Дитер, подскажите мне, в каком наряде на войну податься. Чтоб и легкий, и прочный был.

Старик улыбнулся, оголив почти беззубые десны, и потянул юношу за собой:

– Посмотрим, подберем. Я ведь про любую перчатку вам много чего рассказать могу. Все знаю, все помню…

В самом деле, погуляв около получаса по залу, Мелин услышал много интересного о том, как та или иная часть доспеха спасла жизнь какого-нибудь его предка, или, наоборот, оказывалась несостоятельной.

– Этот шлем, – мастер Дитер указал на головной убор из белой стали, со следами выправленных вмятин, – выдержал удар гранитной глыбы. Тот, кто в шлеме был – дед ваш троюродный, лорд Принс, погиб, а шлем-то не раскололся – помялся только. Да, знатная сталь.

Мелин усмехнулся, подумав, что сталь была бы намного знатней, спаси она голову благородному лорду Принсу.

– А вот это – латы вашей прабабушки, леди Мальвы, – смотритель торжественно представил кронпринцу изящные доспехи переливающегося голубого цвета с прекрасной чеканкой, изображавшей цветы-васильки. – В них она успешно воевала с кочевниками правого берега реки Норовки. Вместе со своим мужем – лордом Бронием. Враги называли леди Мальву Синей Ведьмой, а мы ее называли Голубой Звездой, – старик Дитер вздохнул, погружаясь в воспоминания своей боевой юности. – Вот смотрите: сюда, между наплечником и панцирем попал арбалетный болт. Леди вела засадный отряд в атаку, их осыпали стрелами, а она скакала в первых рядах, высоко неся наше знамя. От лат болты отскакивали, но один под наплечник угодил, кольчугу нижнюю пробил. Хвала небу, рана оказалась неопасной – леди даже боя не покинула, а потом быстро поправилась. Но за ее кровь лорд Броний жестоко отомстил кочевникам: собрал самых отчаянных воинов и напал ночью на вражий лагерь и разбил, разметал противника по Желтым холмам. До сих пор мальчишки, роясь в тамошних песках, находят ржавые шлемы, мечи и ножи…

Кронпринц кивнул: он помнил эти истории родного края из книг, которые читал, только-только приехав в Двуглавую Крепость.

– А вам я посоветую эти доспехи, доспехи лорда Брония, – объявил Дитер, указывая юноше на латы из темно-серой стали, с насечками из белого серебра, изображавшими дубовые листья и желуди. – Они хранили лорда от вражьей стали, они принесли ему удачу в бою. Не совсем легкие, но прочные, и вам, похоже, будут впору. Если что – мастера-оружейники постараются, подгонят под размер.

Мелин снял с подставки округлый шлем, украшенный венцом из серебряных дубовых листьев – символом лордов Данн, поднял забрало, чтоб проверить крепление. Так же внимательно осмотрел латные перчатки; присел, чтоб ознакомиться с наколенниками и поножами.

– Единственное повреждение – от удара копьем слева на панцире, – указал Дитер. – Была хорошая вмятина, но все выправлено. Еще надо ремни крепежа поменять: наверняка кожа от времени потрескалась.

– Все в очень хорошем состоянии, – сказал молодой лорд, удовлетворившись первым осмотром, – будто вчера из лавки.

– Вы мне льстите, ваша милость, – покачал головой смотритель Латной Залы. – Конечно, я следил, чтоб все было в порядке, но сам вижу многие упущения. Да еще хворь меня от дел оторвала…

– Ты не будешь против, если я поделюсь этим добром с моими воинами? – продолжил юноша, рассматривая кольчуги, развешенные на стене.

Дитер даже подпрыгнул от возмущения:

– Как это? Как это? Это все знатные доспехи! Не для того они тут, чтоб кто попало их надевал!

– На войне лишнего железа не бывает, – ответил Мелин, меняя тон голоса с дружеского на повелительный. – Я пришлю людей. Отдашь им все, что они выберут…

Глава одиннадцатая

В этом году, казалось, даже природа решила вести себя так же непредсказуемо и коварно, как люди: весна не наступила, а обрушилась. Почти сразу после позабытого всеми Воротея солнечные лучи безжалостными клинками ударили в снежные шубы долин и холмов земли Данн. Глубокие и пушистые сугробы поначалу осели, сомкнули свои ряды, не желая просто так сдаваться, но тепло побеждало: день становился длиннее, на лазоревом небе не было ни одного облака, которое могло бы подарить спасительную тень, жаркое солнце будто отыгрывалось за мрачный и студеный февраль, и снег потек, лед потрескался, а сосульки закапали. Не прошло и недели, как все возможные низины, в прошлом году бывшие полями или лугами, превратились в мелкие озера,

– Нам очень некстати такое быстрое потепление, – говорил Коприй Мелину, когда они с несколькими рыцарями верхом отправились смотреть, что стало с трактом, ведущим на Змеиный мост и дальше – к земле Гош, куда и собиралось выступить войско кронпринца. – От талой воды дороги совершенно раскисли. Коннице, баллистам, обозам не пройти, да и пехота не осилит. Если только их в грязеходы не обуть. Но где взять столько грязеходов? Да и что одна пехота сможет сделать, когда доберется до поля боя?

– Не стоит сокрушаться, – отвечал Мелин, все-таки хмурясь из-за того, что его скакун без малого по колено проваливается в красноватую грязь дороги. – Ведь эта проблема – не только для нас проблема. Уверен: у Гая Гоша и его союзников – те же заботы. Или у его лошадей и людей крылья за спиной? Судьба дарит нам передышку, Коприй. Так используем это с максимальной пользой.

– Ваша правда, ваша милость, – кивнул оруженосец.

Они уже готовились повернуть жеребцов, утомившихся топтать грязь и снег, от Змеиного моста обратно к Двуглавой Крепости, но потом задержались: на той стороне реки показались четыре всадника. И они, и их лошади имели очень усталый, даже измученный, вид. По всему было ясно: маленький отряд уже много дней скакал-торопился по плохой дороге. Мелин сразу опознал флажок на копье одного из конников – красные цвета лорда Гоша – и без промедления выдернул из чехла у седла лук, чтоб приготовиться стрелять, и буркнул:

– Похоже, я ошибся. Люди Гоша оказались шустрыми…

– Не торопитесь, – сказал оруженосец, останавливая руку молодого лорда, которая уже натянула тетиву, сдобренную стрелой. – Мне кажется, это просто герольды.

В самом деле, всадники остановились у моста, увидав Мелина и Коприя на другой стороне. Через минуту один из них замахал белым платком:

– Эй-эй! Мы посланцы лорда Гоша! Мы не воюем! Мы везем вести лорду Мелину!

– Вот видите, – улыбнулся Коприй. – Это гонцы.

– Вкладывайте все прямо тут! – громко ответил всадникам кронпринц. – Я лорд Мелин, хозяин этих краев!

– Откуда мне знать, что ты не врешь? – возразил герольд.

– Я – Коприй, бывший оруженосец лорда Гоша и настоящий оруженосец лорда Мелина, свидетель этому, – ответил воин.

– А! Предатель! Скот! Изменник! – наперебой, гневно, заорали всадники. – Лорд Гай объявил, что он будет счастлив, когда увидит твою голову в грязном мешке из-под брюквы! И того, кто так тебя ему представит, высокородный лорд одарит золотом и усадьбой!

– Если желаете золота и поместья, милости просим к нам! Попытайте удачи! Глянем, чьи головы в мешок попадут! – зычно и грозно отозвался Мелин, потрясая луком.

– Ну, нет, мы гонцы, а не головорезы! – ответил ему старший из герольдов, человек в высокой шапке, украшенной алым пером. – А тебе, если ты тот, кем назвался, несем такое слово нашего господина: последний раз предлагает лорд Гош тебе союз и дружбу. Но уже с условиями: уступи ему Данн, без боя, покорно, присягни в верности и поставь свои дружины под его знамена.

– А штаны ему не постирать? – расхохотался Мелин. – Передайте Гаю Гошу мой ответ: пусть сидит там, где сидит, и ждет того часа, когда я и мои люди придут поучить его уму разуму. Это он предатель! Это он изменник! Нет ничего подлее, чем измена родной земле, и он – лорд королевской крови – пошел на это. И он ответит за это! Я сам похлопочу! Данн не сдастся – Данн станет упрямой стеной на пути его армии! И высшие силы будут за нас, потому что защита родного дома угодна Богу! Крепко это запомните и ему передайте! А теперь – валите прочь!

Герольды ничего ему не ответили – немного потоптавшись на месте и переговорив, развернули лошадей и поскакали туда, откуда прибыли.

– Славно вы им слов накидали, – заметил Коприй. – И за меня заступились. Спасибо.

– Мне нужно, чтоб рядом был друг, – ответил Мелин. – И ты, хотел того или нет, стал им. А друзья должны стоять друг за друга. Я правильно считаю?

– Точно так, ваша милость, – кивнул оруженосец.

– Ну, теперь в крепость – давно пора, – приказал Мелин и развернул коня прочь от Змеиного моста…

К замку кронпринца собралось уже очень много людей из Данн: более четырех тысяч, не считая солдат, перешедших к Мелину от лорда Гоша. Многие из прибывших являли собой обычных крестьян и никогда не держали в руках ничего, кроме мирных орудий труда, но желание воевать под знаменем своего лорда, совсем недавно подарившего им многие свободы, у них было огромное. Поэтому они окружили возвращавшихся всадников – Мелина и его рыцарей – и наперебой посыпали вопросами:

– Когда в поход?

– Когда выступаем!

– Веди нас хоть сейчас на Гоша!

Мелин не смог сдержать улыбки, остановил коня и поднял руку, желая отвечать:

– Рал слышать это все от вас, рад видеть, что вы так горячо желаете защищать родную землю.

– Это ж дело – Богу угодное – дом родной боронить! – отозвался кто-то из толпы, и на этот возглас кронпринц согласно кивнул:

– Правда, правда. Но выступить немедленно мы не можем: против нас погода: снега тают, тракты размякли. У лорда Гоша и его союзников те же проблемы. У армии короля Лавра – тоже. Все мы сейчас ждем. И время, которое у нас есть, надо тратить с пользой. Многие из вас почти не знакомы с военным делом. Думаю, никто из опытных воинов не откажется взять себе несколько учеников. От вас жду прилежности и терпения в обучении. Уж если идти на Гоша, то готовыми. Ведь мы пойдем за победой!

– Дааа! – народ обрадовался, довольно замахал руками.

– Видите, ваша милость? – сказал Мелину подъехавший справа Коприй. – За вами пойдут – только киньте клич. За сыном короля, который был простолюдином, за лордом, который добр и милосерден к своим подданным, люди пойдут. И впереди у лорда Гоша – большие сюрпризы… Что ж, надо бы мне присмотреть себе пару хлопцев – в ученики.

– Мне тоже, – кивнул Мелин, а толпе крикнул. – Сегодня вечером все, кто желает обучаться, приходите в мой двор: я и мои рыцари отберем себе учеников.

– Дааа! – в очередной раз восторженно проорали люди земли Данн.

Их молодой господин счастливо улыбался, чувствуя, как растут за его спиною невидимые крылья. 'О добрый Бог, ты в самом деле безмерно добр, если посылаешь мне такие минуты, – думал он. – Минуты, когда я вижу, что я нужен многим людям, и они верят мне, верят в меня…