Текст книги "Вояж Проходимца"

Автор книги: Илья Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

У кого, конечно, она осталась.

Хранитель грустно улыбнулся:

– «Просите – и получите, ищите – и найдете, стучите – и отворят вам». Творец не имеет права распоряжаться не в Своем доме. Но Он всегда готов помочь навести в нем порядок. Материальный мир – мир человека. Творец сдал его в аренду, как сдают квартиру. И теперь, чтобы что-то сделать в нем, пусть и в благих целях, Сам Бог должен получить согласие арендатора. Иначе Он будет нарушителем закона, что невозможно в принципе. Потому Творец и не воспрепятствовал человеку, когда тот решил познать зло, предоставляя ему полное право выбора, чтобы человек оставался полноценной личностью. Вот только как будет расплачиваться человечество за разоренную квартиру, когда подойдет к концу срок аренды?

Матвей встал:

– Тебе пора взрослеть, Проходимец. И если ты все еще хочешь навести порядок в своей жизни и во всем доме– ты знаешь, к Кому нужно обратиться за помощью.

– А Дорога? – встрепенулся я. – Она для чего?

– Помнишь самые первые слова к человеку, Алексей?

Словно кто-то развернул перед моими глазами страницу, и слова сами легли на язык:

– «Плодитесь и размножайтесь и населяйте Землю».

– Именно. В плане Творца было распространение человечества не только по Земле, но и по всей Вселенной. Дорога – путь для этого. Как используется этот путь… Что ж. Для того и существуют Проходимцы и Инспекторы, чтобы менять положение вещей, когда начинается беззаконие. Опять же – если они этого хотят.А не тратят полученные свыше таланты по своему эгоистическому разумению.

Хранитель внимательно посмотрел мне в глаза. От его синих, словно светящихся изнутри глаз шли волны тепла, понимания и сочувствия.

– Скажи мне, Алексей… Ты хочешь?

Я улыбнулся… и тут же спрятал улыбку, осознавая, что вышла она кривой. В районе сердца и солнечного сплетения нарастала щемящая боль от понимания своей ущербности и слабости. Зачем мне какая-то ответственность? Почему я должен исправлять ошибки других? Я не просил этого!

Или… просил?

– Ладно, – проговорил я, ощущая, как принятое решение зажгло какой-то огонек в груди. Крохотный, но яркий, он постепенно наполнял меня светом. Медленно, сантиметр за сантиметром, этот свет разгонял тьму сомнений и усталости, освобождая от тяжести, что так долго пригибала меня к земле. – Ладно. Похоже, пришла пора начать правильно молиться.

Глава 9

 
Вот в такую же ночь
И туман
Расстрелял их
Отряд англичан.
 

Сергей Есенин

Очень хотелось есть.

Даже во сне я ощущал тоскливые призывы пустого желудка, который почти сутки не получал ничего, кроме адсорбента и пальмового вина.

Не знаю, сколько времени я проспал: пару раз, с трудом открыв глаза, я видел только темноту, сквозь которую доносилась звуковая какофония, напоминающая треск гигантских цикад. Этот сухой, цокающий треск был щедро разбавлен хрипом пары десятков испорченных водопроводных кранов. Иногда в этот хрипяще-стучащий ансамбль сольной нотой ввинчивался тонкий вибрирующий визг. Очевидно, то были звуки активности ночных джунглей, но обдумать происходящее я не успевал, снова проваливаясь в объятия глубокого, тягучего сна. Во сне я отчего-то жутко замерз, словно не в тропиках был, а в холодильной камере, но сон не отпускал, не давал подняться и поискать какое-нибудь покрывало потолще. Так я и мучился, внутренне порываясь встать, но не в силах разорвать липкие оковы сна. Потом почему-то стало теплее: очевидно, одеяло само пришло ко мне. Оно было толстым и тяжелым, а также закрывало только верхнюю часть тела, оставляя ноги мерзнуть. Зато грело оно отлично, и я с блаженством расслабился, уже добровольно уходя в пучину сна. Вот если бы еще есть не хотелось…

Снова меня разбудил вибрирующий пронзительный дискант, чем-то напоминающий крик обыкновенного земного петуха, подпустившего в голос оперного вибрато. Не понимаю, зачем люди держат животных, которых нельзя выключить, словно будильник! А вообще, эту крикливую тварь сварить бы с лучком и лавровым листом, а потом употребить с хреном или горчицей…

Я поднял голову и уткнулся носом в круглое, поросшее густым мехом ухо. Ухо возмущенно дернулось, и его заменили черный усатый нос и блестящие глаза.

Маня! Так вот почему мне было и тепло, и тяжело. Надо же, нашла меня! Хотя чему тут удивляться? Столько раз я убеждался, что гивера ни за что не хочет бросать свою маленькую стаю, упорно находя меня даже в других мирах.

– Манька, морда ты моя ненаглядная, – хриплым спросонья голосом пробормотал я, поглаживая пушистый мех.

Гивера одобряюще фыркнула, затем пискнула еле слышно, словно прося дать ей еще поспать, и снова передо мной появилось ее круглое ухо.

Я осторожно спустил тяжеленькое пушистое тело с себя на койку, затем сел, с трудом расправляя затекшие и замерзшие ноги. Было действительно холодно: я не удивился бы, если б узнал, что ночью выпал снег. Прямо на зеленую кипень джунглей. Брр!

Есть хотелось все сильнее.

Серый, мрачный свет робко струился через круглую дыру в нижней части двери, знаменуя следующий день и обозначая место, где вошла гивера. На койке, стоящей напротив моей, никого не было, даже простыни. Видимо, штурман уже «усвистал» куда-то. Хотелось бы надеяться, что это не его «свистнули».

Н-да…

Ежась и зябко вздрагивая, я обошел хижину в тщетной попытке найти хоть что-то съестное, прошел к дверям, осторожно выглянул наружу… И словно уткнулся носом в серую стену: густой туман плотно залил окрестности, так что ничего нельзя было различить и в паре шагов. Прямо декорации к какому-то ужастику по произведениям Стивена Кинга. Вот сейчас как надвинется из серой мути девочка с огненными глазами… ммм… верхом на лангольере!

В тумане что-то шевельнулось. Проявилась колышущаяся тень, надвинулась… Я непроизвольно попятился, когда на меня выплыла длинная фигура в белом саване. По спине пробежали холодные мурашки…

– Ну и холодина! Тумана еще этого до хренищща… – пробормотала фигура, и я понял, что это Санёк, закутанный в простыню.

Настроение у штурмана, как мне показалось, было отвратительным. Он постоянно неразборчиво бормотал что-то и опасливо оглядывался, словно за ним следовал кто-то крайне неприятный.

– Ты чего такой напряженный? – спросил я его.

– Я облегчиться пошел, – процокал зубами Санёк. – Ну забрел за крайнюю хижину – ты же знаешь, что далеко за лагерь отходить нельзя – патрульные пристрелят! – присел под деревом, сижу, размышляю, туман глотаю… И тут слышу – идет что-то по джунглям.

– Что-то или кто-то?

– Что-то, – свистящим шепотом утвердил Санёк. – Человеком это быть не могло, хоть и походило на него немного: фигурой, походкой… Но слишком крупное, тяжелое как для человека. Хотя пытается ступать осторожно, все равно земля вздрагивает при каждом шаге. Да еще и шипит, клацает на ходу… зубами, что ли? Самое главное, что патрульные – ни гугу. Словно сквозь землю провалились. Или дрыхнут все, или…

Я хотел было сказать, что с похмельной головы и не такое может привидеться, но взглянул в трезвые и встревоженные глаза штурмана и передумал шутить. Мы с Саньком достаточно хлебнули горькой каши вместе, чтобы я мог различать, где долговязый штурман ваньку валяет, а где полностью серьезен.

– Густой туман, патрулей не видно… Драпануть бы, раз случай такой выпал, – мечтательно протянул Санёк. – Да вот припасов и оружия нет, и вдобавок хрень какая-то вокруг деревни лазит! Разве попытаться вездеход угнать? Чухнуть через туман – Дорога рядом – не догонят!

В словах штурмана было рациональное зерно: туман действительно давал прекрасное прикрытие для побега. Единственное «но» – завал на Дороге. Вряд ли партизаны были настолько любезны, что соизволили его разобрать. И если бы нам хорошо окрестности знать…

– Нужно предупредить Луку, Шварца и Дженнифер, – решился я. – Мы с тобой вряд ли справимся с вездеходом, да еще у него шасси с одной стороны повреждено, насколько я вчера днем рассмотрел.

– Шасси вчера вроде чинили, – неуверенно протянул Санёк. – Пара партизан копалась, но сделали ли… А попытаться с вездеходом стоит. На своих двоих по джунглям далеко не уйдем. Догонят в два счета.

– Уходить будем по воде, – раздался голос из тумана.

– Черт, – дернулся Санёк, – Лука, ты подкрадывайся как-то заметнее, что ли!

– А какой смысл тогда подкрадываться? – хмыкнул врач, пытаясь пройти в хижину.

– Стой! – Я схватил его за рукав. – Я первый зайду!

Но Лука уже пятился от дверей, сопровождаемый Маниным шипением.

– Манька, тихо, это свой! – Я погладил готовую прыгнуть гиверу по напряженной холке. – Лука, пусть она тебя понюхает, привыкнет. А то от тебя лекарствами пахнет, раздражает…

– Хорошенькое дело, – пробормотал врач, бочком протискиваясь мимо Мани, что подозрительно следила за его движениями. – Хорошенькое дело! Это же гивера! Я слышал про нее, но все-таки… вот так…

Лука скрылся в хижине, завозился там, очевидно укладывая вещи.

– Такой феномен! Нет, ну надо же! Ходит за ним следом! Это нужно изучить… – донеслось изнутри.

Санёк переглянулся со мной, пожал плечами и плотнее запахнулся в свою простыню.

Наконец Лука снова появился в дверном проеме, с битком набитым мешком в руках и жестким рюкзаком-ящиком военного образца на спине.

– Я же не могу оставить свою аптеку, – сказал он, словно извиняясь, а затем ткнул мне мешок: – Здесь одежда. Я договорился вчера, чтобы забрать ваши, Алексей, вещи из вездехода. Одеваться будете потом, на воде, а сейчас – ходу, ходу! Кстати, как ваша рука? Не ноет, не дергает? Жара нет?

Я отрицательно покачал головой:

– Свербит только, словно постоянные мурашки. Почесать хочется…

– Хорошо, – кивнул Лука. – Нормально сгибается в локтевом суставе? Вот и славно. Шлот – чудесное лекарство, если можно называть эту сложносоставную субстанцию лекарством. Все же постарайтесь руку не нагружать. И, пожалуйста, соблюдайте молчание! Стоп!!!

Лука придвинулся ко мне, выдернул из рук мешок, ткнул его Саньку:

– Несите-ка его вы, Александр! А господин Проходимец пусть возьмет на руки своего чудного зверя. Надеюсь, зверь будет не против.

– Это еще зачем? – спросил я, подзывая Маню тонким шипением сквозь зубы.

– Видите ли, – конфузливо проговорил Лука, – я полчаса назад раскидал по лагерю кусочки отравленного мяса, чтобы собачки не помешали нашему отходу. Так что следует принять меры предосторожности по отношению к гивере.

Я тут же подхватил на руки Маню, что и не думала возражать против такого обращения, но наоборот – перевернулась у меня на руках на спину, чтобы я почесал ее желтое сытое брюшко. Я и почесал, с грустью размышляя, что не отказался бы от мяса, раскиданного по лагерю Лукой… правда, если бы оно не было отравлено.

Мы с Саньком нырнули вслед за врачом в белый, влажный кисель. Так как на зрение полагаться было неразумно, я перехватил одной рукой Маню, словно малого ребенка, и вцепился за конец ремня, свисающего с рюкзака Луки. Тут же Санькины пальцы впились в подол моей рубахи, так что с нашей идущей гуськом троицы вполне можно было бы писать картину «Побег слепцов».

Правда, художнику пришлось бы обзавестись даром видеть сквозь туман.

Несмотря на то что Лука торопился, быстро идти не получалось. В случае, если бы кто-то из нас оступился, поскользнулся на мокрой траве или попросту каким-нибудь образом нашумел, побег наш принес бы очень печальные результаты. Мне оставалось только восхищаться, как ловко вел нас врач, огибая препятствия и избегая встречи с патрулями партизан. Пару раз мы миновали крупные объекты, смутно темнеющие сквозь туман. Скорее всего, это были хижины. На наше счастье, все местные собачки позарились на бесплатное угощение и ни одна не подала голос. Что ж, чревоугодие – смертельный грех.

Как ни странно, я в этот момент не испытывал к ним ни капли жалости или сочувствия. Даже наоборот: меня восхитила предприимчивая смекалка и подготовленность Луки. Создавалось впечатление, что врач готовился к побегу заранее, продумывая план и подготавливая материальную базу. Хотя… нет, все же вещи он не собрал заранее. Возможно, он действительно – просто ждал подходящего случая. Такого, как этот туман.

Лука резко присел, так что ремешок его рюкзака вырвался у меня из пальцев. Я тоже присел, но медленней, чтобы не лишиться подола рубашки. Маня завертела головой, и я почувствовал, как напряглось ее теплое тело. В тумане передвигалась пара теней. Очевидно, смена караула. Несмотря на всю внешнюю бесшабашность, дисциплина в лагере герильерос была на высоте. Оставалось только радоваться, что команданте Алехо не догадался поставить часовых к нашей хижине по случаю такого тумана.

Тени остановились. Вряд ли из-за того, что нас заметили, – слишком уж были спокойны. Скорее всего – остановились поболтать и покурить.

До меня донесся неспешный тягучий говор, разгорелось и погасло световое пятно – прикуривают. Разговор все продолжался, хотя партизанам пора было бы и убраться с нашей дороги. Мелькнула горящая точка, пролетая мимо моего плеча. Я чуть было не шарахнулся в сторону, но вовремя сообразил, что это всего лишь окурок, запущенный не глядя, щелчком пальцев.

Прошла минута, вторая… Мои ноги стали затекать в неудобном положении. К тому же туман начал двигаться, несомый неуловимым ветерком. Над самой землей он стал реже, прозрачней, и можно было опасаться, что прозрачная зона поднимется еще выше.

Лука медленно повернулся на корточках, потянул меня за плечо.

– Помогите снять рюкзак, чтобы не брякнул, – еле слышно прошипел он мне на ухо. – Нужно избавляться от этих… Каждую минуту нас могут раскрыть, проверить хижину, натолкнуться на остальных… Времени слишком мало.

– Помочь с ними?

– Нет.

Я, все еще крепко держа гиверу левой рукой, правой придержал за низ пластиковый обтекаемый ящик. Лука осторожно освободился от лямок, мягко опустил рюкзак на землю и исчез в тумане.

Санёк осторожно потянул меня за подол рубашки, зашептал в ухо:

– Слышал? Кажется, еще кто-то разговаривает! В другой стороне…

– Слышал, – мрачно ответил я, – это у меня в животе урчит.

Прошла пара минут, прежде чем среди теней возникла суматоха. Я боялся, что кто-то из партизан крикнет, переполошит лагерь, но все прошло максимально тихо: негромкие звуки ударов по живому, хрип, мягкое падение тела…

Лука возник из тумана как гордый лев – на четвереньках. На его шее висела ободранная винтовка, видимо позаимствованная у врагов.

– Можно идти, – шепнул он, надевая лямки рюкзака. – Придут в себя только через пару часов. Я вколол им кое-что.

– Ну вы даете! – восхитился я шепотом. – Без шума, криков…

– Я же все-таки врач, – скромно шепнул Лука.

– Ага, а партизаны так и подставились под вашу иглу. Причем – совершенно добровольно.

– Ну я же все-таки военный врач.

Через пару минут мы достигли противоположного края деревни и сползли, пачкаясь в глине, по отлогому спуску. Из-за Мани, уже порядком оттянувшей мою левую руку, мне пришлось съезжать по склону на заднице, что вряд ли хорошо сказалось на моих джинсах. Как оказалось, склон заканчивался возле воды, и я благополучно въехал в темную жижу, остановившись только благодаря ухватившей меня за ворот руке.

– Что это вы, молодые, все спешите, спешите, – раздался над ухом тихий знакомый голос. – Несетесь куда-то, не щадя своей… гм…

– Фридрих Францевич, как же я рад вас видеть! – искренне проговорил я.

Несколько рук помогли мне взобраться на раскачивающийся деревянный борт. Я выпустил гиверу и осмотрелся.

Лодка была метров семь в длину, а то и больше, по крайней мере мне так показалось – нос и корма тонули в тумане. В ширину суденышко было всего около метра в самой широкой части, так что выглядело весьма неустойчивым. Скорее всего, оно было выдолблено из цельного ствола дерева, причем несколько досок, установленных поперек по всей длине лодки, служили распорками бортов, одновременно являясь банками. [15]15
  Банка (морск.) – сиденье в шлюпке, лавка. Также банкой называют небольшую мель.


[Закрыть]

К моему удивлению, в лодке находилось немало людей. Помимо меня и Шварца, а также перебравшихся через борт Санька и Луки, здесь были два местных парня, помогающих прибывшим вскарабкаться в лодку. Среди пузатых мешков сидела Дженнифер, рядом с ней – та самая Контина, девушка, что вчера наполняла наши кружки пальмовым вином. На коленях у Контины ворочал широко распахнутыми глазами мальчонка лет семи-восьми, закутанный в несколько одеял.

Лука махнул рукой парням, и те начали орудовать длинными шестами, отводя лодку от берега. Осторожно, без всплесков.

Наконец течение подхватило суденышко и легонько понесло его среди истаивающих туманных струй. Один из парней положил шест и взял короткое весло с длинной лопастью в форме листа, направляя бег. Я не переставал удивляться: надо же, возле деревни протекает речка, а я ее не заметил, очевидно из-за холма.

– Прикинь, сбежали, – выдохнул сидящий рядом со мной Санёк. – Теперь бы еще подальше… вот блин!

Яркая вспышка прорезала туман. Грохнул взрыв. Рассыпались трели автоматных очередей. Я сначала испугался, но потом понял, что стреляют не по нам. Просто в деревне на вершине холма шел бой. Туман мигал световыми пятнами от выстрелов, еще пару раз грохнуло. Все, сидевшие в лодке, молча смотрели назад, даже парень с веслом перестал грести. Медленно проявилось желтое зарево, разрослось, окрепло… очевидно загорелась одна из хижин. По лицу Контины, судорожно прижимавшей к себе мальчонку, текли слезы. На холме лился свинец, рвался от выстрелов воздух, кричали и умирали люди…

Наша лодка легкой тенью уходила от всего этого, словно растворяясь во вновь сгустившемся тумане. Тихо и незаметно.

Света становилось все больше. Туман немного рассеялся, так что даже стали видны темные стены джунглей по обе стороны неширокой речки. Люди в лодке молчали, каждый оставаясь наедине со своими мыслями, и только мне не сиделось: мокрые джинсы и рубашка немилосердно холодили тело, а надежды на то, что сквозь туман проглянет солнце и высушит меня, было мало.

– Что ты вертишься? – недовольно пробормотал Санёк, когда я в очередной раз попытался найти хоть какую-нибудь одежду в лодке.

– Замерзаю, – признался я штурману, – мокрый насквозь…

– Посмотрите в мешке, что Александр нес, – посоветовал Лука. – Я туда положил кое-какие вещи из вездехода. Партизаны не успели его разграбить – Алехо запретил. Видимо, боялся, что утянут какие-нибудь полезные ему вещички. Так что партизаны не смогли, а я туда ночью пробрался тайком: прихватил что мог. Жаль, никакого оружия не нашел.

К счастью, в мешке нашелся и новый сухой комплект белья, и штаны из ткани камуфляжной расцветки, которые я натянул вместо промокших джинсов, и моя куртка из шкуры плазмозавра. Последней я обрадовался, пожалуй, больше всего, поскольку уже попрощался с ней, думая, что она останется в лапах партизан. К тому же в одном из потайных карманов куртки находился «Кото-хи», который мне мог весьма пригодиться в нынешних обстоятельствах, а в другом – тот самый «портсигар», который я должен был доставить по некоему адресу в Сьельвиване. Надев куртку, я с удовольствием ощутил, что оградился от холодной сырости, вот только сырые кроссовки неприятно холодили ноги. Ну это до первого костра, на котором их можно просушить.

Теперь, в камуфляжных штанах и футболке той же расцветки, торчавшей из-под кожаной куртки, я должен был выглядеть как какой-нибудь коммандос, только оружия в руках не хватало. А ствол в данной ситуации совсем бы не помешал.

– Ну крут, батенька! – восхитился Санёк, разглядывая мою экипировку. – В куртке не запаришься?

– Все-таки она лучше твоей простыни, – ласково ответил я штурману. – Ты мне лучше скажи: поесть у тебя ничего нет?

На лице Санька отразилось мучительное колебание, но он переборол себя и вытащил откуда-то из-за пазухи кусок вяленого мяса.

– Что-то вроде бастурмы, – извиняющимся шепотом пробормотал он. – Не фонтан, конечно, но…

Мясо было жестким, жилистым, чрезмерно высохшим и несоленым. Несмотря на это, я был рад ему, словно манне небесной. При всем моем старании, откусить от куска у меня не получалось, так что я засунул все мясо в рот и, обливая его слюной, стал неторопливо мять зубами, со стороны, скорее всего, напоминая запасливого хомяка, набившего полные защечные мешки зерна.

Звуки перестрелки, уже довольно ослабленные расстоянием, совсем стихли. Кто бы ни напал на лагерь партизан, он либо победил, либо удалился обратно в джунгли.

Лука о чем-то переговорил с парнями на веслах, и те, беззвучно загребая длинными остроконечными лопастями, направили лодку к берегу. Врач пару раз щелкнул пальцами, привлекая внимание, и продемонстрировал всем сидящим в лодке прижатый к губам указательный палец, требуя соблюдать тишину.

Берег приблизился… еще ближе… сейчас лодка ткнется днищем в дно…

Толчка не было. Я с удивлением увидел, как еле различимый в тумане нос лодки прошел в темную стену джунглей, нависших над водой. Оказывается, в этом месте была крохотная затока, почти до самой воды закрытая порослью. Все сидящие в лодке невольно пригнулись, когда облепленные мхом ветви и воздушные корни заскребли по бортам. Лодка, целиком скрывшись в затоке, остановилась: здесь ветки и корни образовывали что-то вроде плетеного свода, достаточно высокого, чтобы можно было сидеть выпрямившись. Затока была довольно обширна и целиком вмещала далеко не маленькую лодку. Тем не менее мы были не единственными, кто в ней обосновался: жизнь в этом скрытом от посторонних глаз месте кипела.

Темная вода у борта время от времени закручивалась небольшими водоворотами, и мне совсем не хотелось знать, что там проплывало. В переплетении ветвей над нашими головами что-то ползало, копошилось. Я с неудовольствием отметил, что по краю борта, совсем рядом со мной, деловито перебирает многочисленными ногами какая-то довольно крупная насекомая тварь. Дженнифер взвизгнула, когда рядом с ней на один из мешков упало что-то извивающееся, напоминающее оживший корень. Лука хлопнул нарушительницу тишины ладонью по губам, а другой рукой выбросил извивающуюся дрянь за борт. Затем врач снова прижал палец к губам, настоятельно требуя тишины.

Дженнифер больше не визжала: зажав ладонью рот, выпучив светлые глаза, профессор кафедры биологии и биохимии превратилась в восковую куклу, и только боязливые взгляды, которые она бросала на врача, говорили о том, что американка боится еще одной оплеухи.

Минуты текли одна за другой. Люди в лодке молчали, соблюдая тишину, и только Шварц посапывал коротким носом.

Мясо в моем рту постепенно размягчалось, уступая натиску слюны и зубов…

В тумане возникло несколько темных силуэтов, послышался плеск весел, негромкие голоса, и, одна за другой, три лодки прошли вниз по течению, минуя наш схрон. В лодках можно было различить фигуры гребцов и людей с оружием в руках.

Плеск стих, прошло еще несколько минут, и Лука махнул рукой гребцам, показывая, чтобы они выводили лодку из затоки.

– Мы возвращаемся, – негромко проинформировал он меня и Санька. – Будьте готовы высадиться на берег.

– Зачем нам возвращаться? – удивился Санёк.

– Эта погоня была определенно за нами, – пожал плечами Лука. – Самое мудрое действие с нашей стороны – вернуться в деревню и посмотреть, что там произошло. Возможно, появится шанс разжиться оружием. А то с одной винтовкой на всех путешествовать как-то неуютно.

Санёк беспомощно оглянулся на меня, ожидая поддержки. Я развел руками, показывая, что не собираюсь спорить с врачом, и штурман, горько вздохнув, улегся на наваленные в лодке мешки, всем своим видом показывая, что не сделает ни шага в сторону деревни.

Мне самому не совсем нравилось то, что предложил Лука, но я соглашался в душе, что его затея имела рациональное зерно, хоть и была довольно опасной.

Лодка вышла из зарослей и медленно пошла вверх по течению, отталкиваясь от воды заостренными перьями весел.