Текст книги "Цена власти (СИ)"

Автор книги: Илья Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Глава 27

Гильям Фотрейн не любил командовать. Вернее сказать, ему претила роль командира армии, которому приходится торчать на военных советах, а после исполнять определённую там стратегию. А после, в самой битве, следить за множеством отрядов сразу, отдавать сигналы к атаке и отступлению, отходить на высоту, чтобы окинуть взглядом поле боя.

Ему хватало опыта, чтобы уверенно сказать: любое сражение, пусть даже поминутно выверенное и тщательно спланированное, рано или поздно превращается в сумятицу. Разум уступает место эмоциям, холодный расчёт – горячке боя, а солдатня, ещё недавно упрямо рубящая врага, мгновение спустя может пуститься наутёк.

Именно поэтому Гильям предпочитал сражаться во главе малых отрядов, неожиданно вонзаться в тыл или фланг, а после с наслаждением отдаваться ярости, сокрушать врагов, и обращать их в бегство собственными руками. Лишь там, среди воплей и стонов, среди крови и пота он чувствовал себя на своём месте. Настоящим. Свободным. Живым.

Накануне вечером он всё-таки решился отдать свой рот на растерзание мяснику Уоллесу. К тому же на этом настоял король, а злить его величество Гильяму не хотелось. Судя по вмятинам на железном протезе, Эдвальд Одеринг и без того был не в восторге от последних событий, а переговоры ещё больше подлили масла в огонь.

Гильям попросил в лечебнице самое сильное обезболивающее средство, которое у них только есть, и белые сёстры не смели спорить с командующим гвардии, который выглядел так, будто готов разрубить каждую из них пополам. Вскоре Гильям уже спускался в подземелье, пошатываясь от нахлынувшего блаженства.

Мясник Уоллес встретил его широкой улыбкой жёлтых зубов и велел лечь на стол. Потом угрюмый хмырь, что прислуживал в пыточной, связал его по рукам и ногам кожаными ремнями, но Гильям и не думал спорить: благодаря средству белых сестёр, ему было всё равно.

– Лечи меня, о добрый лекарь, – проговорили его губы, и что-то в глубине души содрогнулось от омерзения. Неужели он действительно это сказал?..

Гильям не помнил саму процедуру. Для него происходящее слилось в причудливый сон, полный переливающихся красок и туманных образов. Когда он пришёл в себя, то первым делом ощутил вкус крови и горечь травы, а вдобавок кусок какой-то тряпки во рту, которую тут же выплюнул. Голова шла кругом, мысли слипались, как куски мяса в густом рагу, но там, где недавно десну будто пронзала раскалённая игла, теперь осталась лишь тупая ноющая боль.

– Вижу, вы очнулись! – просияла всё та же желтозубая улыбка. – Но вот компресс выплюнули зря…

– Что за… что за дерьмо ты мне в рот положил…

– Кусочек сукна, пропитанный крепкой полынной настойкой. Поможет унять боль. Я сделаю новый, вот, прошу, закусите, если не хотите вскоре снова оказаться у меня на столе.

От последних слов Гильяму сделалось не по себе, и он послушно прикусил тряпку. Ему предстояло хорошо выспаться, ведь завтра ему предстояло впервые за долгое время окунуться в родную стихию. Но перед тем он вновь заглянул в лечебницу, чтобы никакая боль не отвлекала его от завтрашней битвы.

И вот он стоял в тени барбакана у Южных ворот столицы, когда горизонт едва окрасился заревом рассвета. Верхом на коне, в доспехах и накидке в бело-голубую полоску, спускающуюся сверху-вниз: цвета его дома всегда приносили Гильяму удачу в бою, вдобавок он считал себя единственным, кто прославляет род Фолтрейнов достойным делом.

У седла висел щит, раскрашенный в те же цвета, но роль белого выполняли полосы серебряной стали. Согласно донесениям, в рядах врага видели магов, поэтому Гильям вооружился тем, что однажды уже помогло одержать над магией верх.

За спиной стояли стройные ряды королевских сил и ополченцев из числа горожан. Конные и пешие, выстроенные в колонны они занимали всю широкую улицу. Неподалёку переминался с ноги на ногу щуплый рыжеволосый паренёк в шлеме и кольчуге, которая была ему немного велика. Сын старшего охотника, Гильям пообещал взять его в оруженосцы, если он выманит имперскую девчонку из лечебницы. И, хоть в тот вечер командующему гвардии помешали получить своё, обещание он сдержал, пусть даже не удосужился запомнить имя мальчишки.

Его величество хотел напасть как можно раньше, застать южан врасплох, и Гильяму эта идея нравилась. Пусть шпион в лице Тейноса Таммарена прошлой ночью так и не добрался до города, и точное расположение обоза, командирских домов и прочих важных пунктов осталось загадкой, примерный план лагеря королю преподнесли ещё в первые дни. Со стен всего было не видно, но, следуя военной логике, обозы следовало разместить ближе к дороге, чтобы подвозимые припасы не пришлось тащить через весь лагерь.

Туда-то и собирался направиться Гильям со своим отрядом. Он заранее вверил сержантам командовать большей частью пехоты, а сам отрядил с собой остальных и вдобавок пять десятков конных. У каждого к седлу была привязана глиняная бутылка полная масла и каждый держал в руке факел, чтобы поджечь его.

Сир Гильям Фолтрейн выжидал. Лорд Аран Кавигер должен был напасть с первыми лучами солнца, выдвинуться из Садовых ворот и обрушиться на вражеский лагерь смешанными силами королевских солдат и ополчения. После стража на стенах должна передать послание об этом по цепочке и дать сигнал к атаке.

– Пора, сир Гильям! – донеслось с барбакана. – Пора!

Раздался глухой звук, поднялась наружная решётка, а следом перед Гильямом медленно открылись створы городских ворот. Он дал команду, и пришпорил коня.

Лагерь лежал по ту сторону реки и казался лёгкой добычей даже несмотря на наспех сколоченные деревянные укрепления. Сонный и беззащитный, словно девица в ограбленной деревне. Гильям вспомнил годы войны и хищно облизнулся. Наверняка у обоза будут маркитантки. И не местные, энгатские, а смугленькие аккантийские девки, за которых красные дома ломят непомерные цены.

Если сделать всё достаточно быстро, можно будет успеть схватить кого-нибудь из них, перекинуть через седло и увезти в город. Там свернуть куда-нибудь в пустующий дом восточного района, и…

Кажется, обезболивающий отвар, принятый накануне, расслабил его сверх меры. Нельзя позволять грёзам захватить разум, ведь наяву его ждало куда более достойное развлечение.

Он привёл своих людей к старому мосту через Эрберин, и пропустил пеших вперёд. Караульные наверняка уже их заметили, но плевать. Они не успеют настолько быстро поднять всех по тревоге. К тому же лорд Кавигер наверняка уже вовсю рубит ублюдков на другой стороне лагеря. Интересно, осмелится ли покалеченный Дэйн выступить против отца?

Пехота построилась, взмыли вверх знамёна с железным кулаком. Сержант набрал в лёгкие побольше воздуха и гаркнул, что есть мочи:

– За короля Эдвальда! За Энгату! За владыку Калантара!

Гильям усмехнулся. Если его величество узнает, в каком порядке были произнесены эти имена, наверняка вздёрнет бедолагу на Горьком холме.

Сержант снял с пояса рог и извлёк из него пронзительный звук. Ободрённые солдаты ринулись в атаку. Гильям же гаркнул «За мной!», надел шлем и хлестнул поводьями.

Его путь лежал в обход лагеря. Туда, где восточный тракт утопал в нагромождении телег. Прохладный ветер врезался в лицо, а в ушах стоял тяжёлый гул конских копыт, приглушённый подшлемником. Гильям видел, как из палаток вылезают сонные враги. Наверняка в замешательстве, охвачены страхом, ничего не могут понять. Сейчас похватают, что придётся под руку, понесутся туда, в мясорубку, оставят телеги без защиты…

Вот они белеют, накрытые сукном, точно крынки с молоком! С этой стороны лагеря сами телеги служили оградой, перемежаемые кусками деревянного забора. Гильям захохотал от предвкушения, снял с седла рог и гулкий звук прокатился по округе, обращая на него внимание воинов. Рыцарь выхватил из ножен меч, направил его в сторону телег и гаркнул:

– Жги!

Всадники понеслись вперёд. Их задача была проста до безобразия: окатить телегу маслом, швырнуть факел, и постараться не обжечься самому. Следом неслись пешие, подбадривая друг друга выкриками. Если кто-то и придёт защищать обоз, они должны были связать их боем.

Гильям наблюдал, как соратники подъезжают к телегам. «Никто и мешать не пытается, надо же! Зато будет больше времени позабавиться», – пронеслось в голове, как вдруг раздался пронзительный крик и конское ржание.

Вместо разбегающихся в страхе торгашей и маркитантских девок из-за обоза вдруг с криком повалили пешие воины, не дав всадникам подобраться ближе. Неужели ждали? Неужели кто-то выдал? Но плевать, это совсем не аккантийские солдаты: обряжены в стёганки, вооружены чем попало. Больше похожи на оборванцев из Крысиной роты, которой когда-то командовал Фолтрейн. Что ж, значит всё пойдёт чуть веселее.

Гильям налетел на ближайшего оборванца и рубанул его с широкого замаха. Тот упал со стоном, а лошадиный бок обрызгало кровью. Рыцарь довольно крякнул и принялся за следующего, но вскоре и он, и его люди завязли в массе своих и чужих. Ряды пехоты вгрызлись друг в друга с яростью голодных волков. Хоть всадники и возвышались над ними, закованные в доспехи, словно башни, и были практически не уязвимы, однако вскоре в ход пошли багры.

Крюки цеплялись за поножи, подмышки нагрудников со звоном и скрежетом – и вот один всадник валится из седла. Но это ещё не конец: просто теперь кровавая бойня продолжится на земле.

Рыцари отступили к флангам, сражая тех, кто пытался обойти. Сам он рубил и колол, что было сил, с каждой минутой всё глубже впадая в экстаз… Проклятье! Почти позабыл, зачем здесь.

– Масло! – проорал он и для верности выдул из рога раскатистый рёв. – Масло! Жгите телеги!

Гильям сломал горлышко глиняной бутылки, выплеснул содержимое на ближайшую телегу. Масло пропитало ткань, под ней проступили какие-то свёртки и мешки. Ближайший всадник швырнул туда факел, телега вспыхнула. Увидев это, остальные поспешили сделать то же самое, и вскоре часть обоза охватило пламя.

Но этого было мало. Здесь стояла по меньшей мере сотня телег, а они подожгли едва ли с десяток. Мир потонул в криках, звоне стали и конском ржании. Воздух пропитала кровь. Гильям Фолтрейн чувствовал себя как никогда лучше.

Он дунул в рог, скомандовал всадникам рассредоточиться и жечь все телеги, до которых можно дотянуться. Сам понёсся в сторону, туда, где не было вражеской пехоты, как вдруг…

Нечто невидимое ударило Гильяма в бок и вышибло из седла. Он едва успел сгруппироваться и кубарем покатился по земле. Слава богам, нога не застряла в стремени.

– Что за?.. – рыцарь стиснул зубы и схватил упавший неподалёку меч.

Испуганный конь поскакал дальше, а из-за обоза выскочили новые оборванцы во главе с каким-то щёголем в закрытом шлеме, напоминавшим горшок, и желто-бурой стёганке. «Видать, командир», – мелькнуло в голове Гильяма. На помощь командующему гвардии уже неслись пехотинцы во главе с рыжим оруженосцем, да несколько конных рыцарей заметили, что он спешился.

Гильям сжал покрепче меч и ринулся вперёд, увлекая за собой пехоту. Завязалась драка, та самая сумятица, в которую рано или поздно превращается любая битва, ещё недавно так красиво выглядевшая на командирском плане.

Закалённый рыцарский клинок разил без пощады. Сталь рубила кости, увечила плоть, а Гильям всё сильнее пьянел от крови. Но и этот, в жёлтой стёганке тоже оказался не промах: заколол замахнувшегося было беднягу прямо в подмышку, а другому разрубил лицо.

Ряды нападавших редели, а из-за обозов напирали всё больше. Гильям уже порядком утомился и попытался вырваться из свалки. Телеги вокруг охватило пламя, кровь в воздухе смешалась с запахом гари. Рыцарь с удовольствием втянул эту смесь ноздрями, и по телу пробежала приятная дрожь. О да, так пахнет война.

Но вдруг пламя, только что плясавшее на обозе, с рёвом собралось в огненный смерч. А после, словно повинуясь чьей-то воле, взмыло вверх и рассеялось без следа. Всадник неподалёку сбил горлышко глиняной бутылки, и уже замахнулся, чтобы вылить масло, как вдруг факел в его руке вспыхнул облаком жаркого огня.

Раздался взрыв – огонь добрался до масла. Испуганная лошадь встала на дыбы, а пламя охватило всадника пылающим плащом. Он вывалился из седла, принялся кататься по земле с душераздирающими воплями, тщетно пытаясь сорвать с себя доспехи. Гильям знал, кто этому виной. Командующий увидел рыжеволосую голову, выглянувшую из-за телеги. «Дьявол! Щит остался у седла, – досадно пронеслось в голове. – Плевать, справлюсь и так…»

Он понёсся вперёд, но тут же что-то подхватило и сбило его с ног, завывая, точно буря. Гильям выругался, поспешил встать, но к нему уже нёсся командир оборванцев в жёлто-буром. Его бойцы стояли насмерть, не пуская королевских солдат к обозу, поделив битву на множество случайных поединков. Рыжего оруженосца рядом не было. Бесполезный сопляк…

– Ну держись, сучий потрох, – глухо процедил Гильям и покрепче сжал рукоять меча.

Однако противник оказался стоящим. Ловко увернулся и увёл удар в сторону. Тут же попытался поразить Гильяма в подмышку, но тот опередил ударом стальной перчатки, сбив с головы шлем. Командир оборванцев упал на землю, и рыцарь увидел коротко стриженные светлые волосы и лицо слишком смазливое для парня…

– Девчонка? – удивился Гильям и тут же расплылся в улыбке. – Да это просто праздник…

Рыцарский меч уже метил прямо девушке в голову, как вдруг она выбросила вперёд руку, и Гильяма отшвырнуло назад мощнейшим порывом ветра. Тем же самым, что выбил его из седла.

– Ещё один маг? – прохрипел рыцарь, с трудом сохранив равновесие. – Сколько ж вас ещё мне нужно перерезать?..

В памяти вспыхнуло давнее воспоминание: нож, короткий взмах и боль в щеке, притуплённая разгорячённой кровью. Тогда Гильям сжёг нахалку заживо. С этой же он поступит куда проще.

Сталь клинков плясала, высекая искры. Девчонке никак не удавалось добраться до уязвимых мест рыцарского доспеха, а как только Гильям перехватывал инициативу, она тут же отбрасывала его порывом ветра. Так же она поступала и с теми, кто пытался помочь рыцарю, но и тех с каждой минутой становилось всё меньше.

Вдруг Гильям ощутил тупую боль в ноге: какой-то ублюдок добрался до незащищённой голени. Рыцарь резко обернулся и вонзил клинок ему в лицо. Но любоваться получившимся зрелищем времени не было, белобрысая девчонка уже неслась в атаку так быстро, будто её саму нёс ветер.

Клинок проскрежетал по нагруднику, взрезав полосатую накидку. Гильям взревел и ответил ударом кулаком в грудь что было сил. Девчонка упала на колено, а сдавленный стон, сорвавшийся с её губ, заставил кровь Гильяма закипеть.

Он замахнулся мечом, чтобы указать ещё одной дерзкой дряни её место, как вдруг что-то ударило по шлему с такой силой, что мир покачнулся. В голове зазвенело, а боль от вырванного вчера зуба разлилась по всему телу. Гильям отшатнулся, и увидел перед собой полотно щита, серое в чёрный горох.

Его обладатель носил укреплённую пластинами кольчугу и шлем без забрала, а в левой руке сжимал меч с чёрным, будто дым, лезвием. Он помог девчонке подняться и зло взглянул на рыцаря. Гильям без труда узнал это лицо. Губы сами собой растянулись в ухмылку.

– Крыса вернулась, – прохрипел он. – Любимчик короля. Как там тебя? Таринор?

– Сир Таринор, – ответил тот и добавил: – Пепельный.

– Брехня! – выпалил Гильям и перехватил меч поудобнее. – Кусок дерьма! Ты и твоя девка! Обоих прирежу!

Ответом ему была целая серия выпадов, отразить которые удавалось с трудом. Проклятая левая рука… Клинок Гильяма же то проходил мимо, то врезался в щит. Вот ему, наконец, улыбнулась удача: меч скользнул по кольчуге, едва не угодив в шею, но в бок вновь ударил порыв ветра.

Драться сразу с двумя рыцарь не собирался, к тому же несколько королевских солдат и пара всадников уже неслись на помощь своему командиру. Гильям отпрянул, давая связать противников боем, и вдруг услышал звук рога. Высокий, пронзительный, не похожий на тот, что использовали королевские силы.

Он бросил взгляд туда, откуда доносился звук и похолодел, увидев вдали знамёна с красно-чёрными полосами и золотым львом поверх. Неужели лорда Кавигера разбили? Скоро здесь будут до зубов вооружённые аккантийцы, и тогда им точно несдобровать.

Гильям стиснул зубы и пронзил бок попавшемуся под руку оборванцу с вилами, который тут же повалился на землю с протяжным стоном. Потом рубанул старика, что пытался подобраться сбоку, и едва не споткнулся о лежащего на земле рыжего мальчишку, в котором узнал своего оруженосца.

Он держался за живот окровавленными руками и стонал, а увидев своего господина принялся судорожно кричать:

– Сир Гильям! Я… Я пробивался… К вам… Помочь!.. А меня пикой… в живот!.. Спасите! Умоляю!..

Но Гильяму Фолтрейну было не до того. К тому же мальчишка скулил до того истошно и противно, что рыцарь просто вытащил кинжал и навсегда прервал его страдания. Вернув клинок на место, Гильям огляделся и плюнул на землю с досады.

Вылазка едва ли достигла цели. Лагерь явно ждал нападения, так что большая часть обоза осталась невредимой, а немногие обугленные телеги не успели выгореть дотла. Рыцарь зарычал от негодования и что есть сил дунул в рог, а потом ещё раз. Битва замерла. Два сигнала означали отступление.

Прежде чем аккантийцы настигли людей Гильяма, он успел отойти к тем силам, что вязали боем лагерь. Пехоте здесь даже удалось смять оборону и, хоть и неглубоко, но войти в лагерь. Но всё это не имело значения: если не уйти сейчас, их всех просто перережут. Командующий гвардией вновь просигналил дважды и увидел ошалелый взгляд сержанта.

– Уходим! – проорал рыцарь и снова задул в рог.

Горло уже горело огнём, а тело ныло от усталости. Гильям поймал за уздцы лошадь неподалёку. Её всадник, из мелких рыцарей с чёрт знает чем на гербе, поднял забрало и удивлённо посмотрел на своего командира.

– На землю! – выпалил Гильям осипшим от команд голосом, но рыцарь всё так же глядел, не понимая, что происходит.

– Живо! Это приказ! – прорычал командующий, выставив меч для надёжности.

Рыцарь побледнел и послушно спешился. Гильям занял его место и снова дважды протрубил в рог. Наконец, он снова в седле, это придавало уверенности. Вожжи хлестнули лошадиную шею, заставив её нести седока прямо к мосту через Эрберин. Совсем недавно они переходили его, предвкушая лёгкую добычу, а теперь всё катится к чертям…

Следом за Гильямом потянулись всадники, а за ними пехота. Но подъехав ближе к мосту, он резко остановил лошадь, и та ответила громким ржанием. Изумлённый рыцарь поднял забрало и не поверил своим глазам.

На другом берег словно растеклась грязно-зелёная лужа. Рычащая, вопящая, оскалившаяся тысячью зубов и глядящая сотнями злобных маленьких глазок. Путь к отступлению преграждали целые полчища невесть откуда взявшихся гоблинов!

Но удивительнее всего было другое. Несколько зелёных уродцев держали скрученный из веток паланкин, а на нём во весь рост стоял удивительно высокий гоблин, держа в руках что-то, отдалённо похожее на… арбалет?

Секунду спустя сир Гильям Фолтрейн получил удар в плечо с оглушительным лязгом, едва удержавшись в седле. Стрела отлетела в сторону, а рыцарь нащупал на нагруднике глубокую вмятину, не оставлявшую сомнений, что было бы, угоди она в незащищённое доспехом место.

Отступающие солдаты, собравшиеся позади, порывались бежать к мосту, но не решались на это без команды. Выстрел словно вернул Гильяма в реальность. Он поднял в воздух меч и гаркнул, насколько хватало голоса:

– Это всего лишь чёртовы гоблины! Те, сзади, куда хуже! Вперёд!

Ободрённые солдаты ринулись вперёд. Высокий гоблин же что-то прокричал, и толпа его сородичей забурлила, пришла в движение. Однако, вопреки ожиданиям Гильяма, они всего лишь разбежались вдоль берега и принялись что-то вертеть над головой. Что за чертовщину они задумали?

Королевская пехота ступила на мост, ощетинившись алебардами, совершенно уверенная, что пройдёт через ряды гоблинов, как нож через масло… И тут же попала под настоящий град из камней. Маленькие, не больше куриного яйца, но с острыми гранями, они попадали в незащищённые части тела, коих у пехоты находилось предостаточно, и первые, кто ступил на мост, уже лежали с окровавленными лицами.

Озлобленные солдаты, подгоняемые окриками напиравших сзади, пробирались по телам братьев по оружию, стремясь добраться до мерзких коротышек, но обстрел не прекращался ни на мгновение. Вот вперёд выскочил сержант, но не успел даже открыть рта, как согнулся пополам, схватившись за губы. Между пальцев сочилась кровь. Шальной камень сбил с головы шлем, следующий угодил прямо в подшлемник, и сержант повалился без чувств.

Кто-то пытался перебраться через реку вплавь, но тонул под градом камней. Единицы добирались до берега, обессиленные течением и тяжестью промокшей стёганки, но там их ждала ещё более незавидная участь: кривые ножи гоблинов не знали пощады.

Некоторым солдатам всё же удавалось добраться до врага, прикрываясь щитами и даже вступить с ним в бой. И, пусть гоблины справедливо считались слабейшими и лишёнными дисциплины бойцами, чья животная ярость в мгновение ока могла смениться столь же животным ужасом, их было несравнимо больше. И каждый, кому удалось перебраться на ту сторону, тут же оказывался в галдящем круговороте когтей и ножей.

Гильям отъехал подальше от моста, чтобы не поймать ещё один выстрел из арбалета. На другой стороне моста разразилась кровавая мясорубка, но о быстром прорыве не могло идти и речи. По всему выходило, что этот путь к отступлению закрыт. Даже коннице уже не перебраться через нагромождение мёртвых и стонущих тел, под которыми самого моста уже не было видно.

Сзади напирали лагерные силы с бело-голубыми знамёнами, которые едва сдерживали обессилевшие пехотинцы. С другой стороны приближались полосатые тряпки с золотым львом, перед которыми ехал всадник в блестящем на солнце золочёном шлеме. Нужно уходить. Сейчас же. К Южным воротам путь закрыт. Оставалось лишь одно: пробиваться к Королевским.

Гильям протрубил в рог, и сотни измученных глаз обратились на него.

– К чёрту мост! – выкрикнул он. – К Королевским воротам!

– К Королевским воротам! – прокатилось по рядам, и началась давка.

Те, кто пытались прорваться через мост под градом острых камней, повернули назад, расталкивая остальных с животным упорством. Кто-то, не удержавшись, падал в реку, кто-то получал камнем в затылок или висок и падал замертво. Конные, пытаясь пробиться к спасению, безжалостно топтали пеших. Кто-то пытался прорубиться через ряды своих же, а кто-то, спасаясь от давки нёсся к лагерю, в надежде сдаться в плен.

Отступление превратилось в бегство. Безумное, позорное и лишённое всякого порядка. Сир Гильям Фолтрейн выбрался чудом и теперь с остальными всадниками во весь опор нёсся к городским стенам в надежде, что стража узнает цвет его накидки.

К счастью, ворота открыли ещё когда рыцари пронеслись мимо Горького холма. Ещё никогда смрад качающихся в петле мертвецов не казался Гильяму столь родным и желанным.

Решётка ползла вверх медленно, словно пьяная улитка, а створы ворот открывались, кажется, целую вечность, но, наконец, в город потёк ручей рыцарей и настигших их королевских солдат. Проигравших, израненных, едва стоявших на ногах от усталости… но живых.