Текст книги "Зайтан-Бродяга (СИ)"
Автор книги: Илья Слобожанский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
– Какого проводника? – Михалыч глядит на Гуньку, тот на него.
– Во даёт? – Гунька полез в карман, достал спички, положил перед собой кухонный нож. – Сам же сказал – Чёрт знает. – Нож срезал конец спички. – Вот и спроси у Чёрта, он-то точно не ошибётся. Выведет куда нужно. – Гринька допил кислую и принялся заострённым концом спички ковырять в зубах.
– Мужики, вы чего? – Хлебнул Михалыч кислой, отставил кувшин. – Решили подурачиться? Я Вам не пацан, могу и.
– Что ты можешь? – Гунька взялся за нож. – В Бочке так дела не решают. С кем пришёл, с тем и ступай в обратный путь.
– Ты идиот? – Очень спокойно спросил Михалыч поигрывая пистолетом.
– Откуда оружие? В Бочке так дела не ведут. – Пояснил я попивая кислую. Одной рукой держу кружку, другой, осторожно достаю свой нож. – За воротами стреляй сколько угодно, но что бы в питейной? Неправильно это.
– Времена нынче другие. – Михалыч глядит на Гуньку, взгляд не то что бы злой, скорее суровый с насмешкой. – Не дури парень. Положи тесак. Клади медленно.
– Зачем ты так? Мы к тебе с чистым сердцем с открытой душой. – Сказал и приставил нож к горлу Михалыча. – Не нужно портить вечер. Убери ствол. Спасибо за угощение. Захочешь поквитаться, назначь время. Выйдем на свежий воздух, там и поговорим.
– Ну и гад же ты. – В лицо Михалычу прошипел Гунька. – На болото тебе нужно? А на погост не желаешь? – Гунька взял пистолет и забросил в дальний угол к отхожему месту. – Пошли Бродяга. Я думал приличный человек, а он. – Гринька зыркнул на Михалыча и плюнул себе под ноги. – Прости Бродяга, впутал тебя. Да если бы я знал?
– Не спеши с выводами. – Потянулся Михалыч за Гунькиными спичками, от них и прикурил. Пустил к потолку струйку дыма и говорит. – Присядьте мужики, выпьем, языки почешем. Как-то нехорошо получилось. А давайте мирно, спокойно поговорим.
– О чём с тобой разговаривать? – Гунька забрал коробок. – Перехотелось мне. Сам пей.
– Бродяга? – Позвал Михалыч, смотрит из-под бровей. – Горячий у тебя дружок. Заводится с пол оборота. Как бы беда не приключилась.
– Угрожаешь? – Спросил Гунька и потёр кулаки. – А давай, я не против.
– Погоди. – Придержал Гуньку, вышел вперёд. – Зачем людей обижаешь? Не сложился разговор. Не смогли договориться, такое тоже бывает. Затаил обиду, назначь время. Я прятаться не приучен. Да и мой приятель не из пугливых. Выйдем за ворота там и расскажешь, чем недоволен? Здесь не нужно, не по правилам.
– Я Вас услышал. Послушайте и Вы меня. – Михалыч поднял руку, на зов прибежал хозяин питейной.
– Чего изволите? – Услужливо спросил Гундосый.
– Собери со стола. Брагу неси, мяса самого лучшего. Без жира и костей. – Михалыч полез в карман и выгреб большую пригоршню пистолетные патроны. – Сядем вон там. – Палец указал на дальний столик в тёмном углу. Патроны посыпались на стол, разлетелись во все стороны. – Отыщи пистолет. – Обращаясь к Гундосому приказал Михалыч поглядывая в мою сторону. – Бродяга! Лови! – Пистолетный магазин упал мне под ноги. – Ствол не заряжен, знаю я ваши правила.
– Всё сделаю в лучшем виде. – Пообещал Гундосый спешно собирая патроны. – Мясо уже жарится. Может ещё чего желаете? Музыку, девочек?
– Пошёл вон! – Рявкнул Михалыч и Гундосого как ветром сдуло.
– С башкой рассорился? – Спросил Гунька и поднял магазин, повертел в руке и бросил Михалычу. – В Бочке такие номера не проходят. Заряжен не заряжен, сначала в рожу, а потом за ворота. Гуляй, дорога в Бочку навсегда закрыта.
– Извини, погорячился. – Через плечо бросил Михалыч направляясь к дальнему столу. – Пошли мужики, мирится будем.
– Мирится так мирится. – Выдохнул Гунька и потёр руки. – Айда Бродяга.
– Ты куда? – Ухватил приятеля за локоть, подтянул к себе. – Не ходи. Мутный он.
– С нас не убудет. – Отмахнулся Гунька. – Посидим чуток, выпьем на дармовщину. Не дрейфь, уйти всегда успеем. Может чего интересного и расскажет? Ты видал сколько у него патронов? Угостит не обеднеет.
– Как бы боком нам его угощение не вылезло?
– Каким боком? – Хохотнул Гринька. – Нормальный мужик. Подумаешь взбрыкнул чуток. Мы тоже хороши. Нет что бы выслушать, сразу за ножи. А ты молодец, не растерялся. Пошли хлебнём кислой, нервишки подлечим. Струхнул я малость.
– По кувшину не больше. – Согласился я. – Пошли.
Выпили за дружбу, потом за знакомство и снова за дружбу. Михалыч рассказал историю на его взгляд смешную, сам и посмеялся. Гунька посетовал на нелёгкую жизнь в Бочке. Рассказал про Пуздро и разбойников что прячутся в лесу. Я набивал живот, кивал головой и слушал. Слово за слово, Михалыч вернулся к прерванному разговору.
– Ты извини Бродяга, но я тебя не понимаю. – Пыхтя мне в лицо табачным дымом поведал Михалыч. – Хоть убей не понимаю. Патроны тебе нужны это факт. Дорогу через болото тоже знаешь. Почему идти не хочешь?
– Хочет он, но не может. – Вмешался Гунька. – За чужой харч кишки выпустят.
– В смысле чужой? – Михалыч бросил на пол окурок, раздавил носком ботинка.
– Ты же сам сказал – есть провожатый. – Пояснил Гринька. – Даже имя назвал.
– Когда? – Михалыч выпучил глаза. – Не было такого.
– Как это не было? Было-было. Чего мочишь, скажи ему Бродяга. – Гунька хлебнул кислой, закусил мясом.
– Да. Говорил. – Подтвердил я.
– И какое имя назвал? – Покусывая губу спросил Михалыч.
– Ты сказал. – Громко чавкая Гунька поглядел в потолок. – Ты сказал – Чёрт знает дорогу.
– Кто? – Михалыч растянул губы в доброй улыбке и потянулся к ножу.
– Ты чего? – Гунька отодвинул нож, спрятал за мясом. – Опять?
– Это не то что ты подумал. – Михалыч поднял руки и прокричал в сторону кухни. – Тащи брагу бездельник!
– Зачем? – Гунька осмотрел стол. Два огромных куска мяса, клубни белой в глиняной тарелке, банка пасты, тёртый сыр в деревянной посудине, три налитых до краёв кувшина кислой. И это, не считая тех с которых мы пьём.
– Водки много не бывает. – Поведал Михалыч не удосужившись объяснить, что оно такое – водка. – Мужики. – Позвал Михалыч и встал. – А давайте выпьем за нас?
– А давай. – Тут же согласился Гунька, и мы выпили.
Гундосый принёс ещё кислой, мясо остыло подали горячий супчик. Болтали о жизни, про охотников, о жадности Хабибулы. Вспомнили Шваньку и её девиц. Говорили душевно, с пониманием. Вечер удался если бы Михалыч не заговорил о болоте.
– Вот что я тебе скажу Бродяга. – Михалыч отодвинул кувшин что бы лучше меня видеть. – Как не крути, а на болото пойти нужно.
– Пошли. – Без уговоров согласился захмелевший Гунька. – Да я с тобою хоть куда.
– Спасибо. – Поблагодарил Михалыч. – Но. – Михалыч закурил. – Извини друг, с тобою не пойду.
– Это почему же? – Гунька насупился.
– Дороги не знаешь.
– Согласен. – Гунька кивнул. – А кто знает?
– Он. – Палец указал в мою сторону. – Уговори Бродягу, озолочу.
– Тьфу на тебя. – Ответил Гринька. – Зачем мне золото? Ты патронов дай.
– Дам.
– Бродяга. – Позвал Гунька. – А пошли на болото. Он нам патронов даст.
– Сходить конечно можно. – Кислая ударила в голову, я осмелел. – Хорошо бы ещё знать куда? Болото большое.
– Куда тебе нужно? – Гунька потянулся через стол, стукнул своим кувшином о кувшин Михалыча.
– Там дерево. Бурьян во. – Михалыч поднял руки.
– Что здесь, что там, везде деревья. – Сообщил я. – И бурьян во. – Пришлось повторить всё как делал Михалыч. – Ты скажи, какая там трава, камни? Может что-то особенное заметил?
– Ничего я не заметил. Темно было.
– Это плохо. – Заметил Гунька. – Болото ого-го-го, большое оно.
– Мы из пещеры вышли. – Чуть ли не прокричал Михалыч, прикрыл рукой рот точно испугался, огляделся и прошептал. – Камни там, здоровенные. Огромная глыба над головой.
– Глыба? – Переспросил я.
– Ну да. – Михалыч кивнул. – Когда вышли, она сбоку стояла. Камень большой, гладкий. Может мне и показалось. – Михалыч погасил в тарелке окурок, хлебнул из кувшина. – Памятник это. Голова чья-то.
– Пещера. Голава. – Выдохнул я. – Не скажу точно, но таких голов я знаю три. И все они возле пещер. Идолами у нас их зовут.
– Молодец. – Обрадовался Михалыч. – Я в тебе не сомневался. Ну, так что, отведёшь?
– А как же Чёрт? – Напомнил Гунька. – Растрезвонит, пришибут нас. Поговорил бы ты с ним. Откажется к нам приходи.
– Нет никакого чёрта. Был и весь вышел.
– Помер? – Спросил Гунька и поднял кувшин. – Спасибо Чёрту, вовремя помер.
– Ты чего? – Пришлось ткнуть Гуньку кулаком в бок. – Нельзя так о покойниках. Давно помер?
– Давно. – Прикрывая ладонью насмешку ответил Михалыч. – Где могила не знаю, на похоронах не был.
– Что за имя такое? – Макая в пасту мясо осторожно спросил Гунька. – Откуда он родом.
– Оттуда. – Михалыч указал пальцем в потолок и расхохотался. Поначалу я не понял почему он ржёт, но потом глянул на Гуньку и тоже рассмеялся. Любит Гунька пасту, мажет ею мясо без меры. Вот и измарал нос, щеку, ещё и на лбу вымазался.
Посмеялись мы от души, Гунька тоже хохочет, глядит на нас. Когда отсмеялись, выпили кислой.
– А скажи мне Михалыч. – Заговорил Гунька и полез мясом в пасту. Гляжу на него и жду, когда снова морду измарает. Захмелел Гунька, сильно захмелел. – Доберёмся мы в нужное место, а что потом? – Большой шмат мяса отправился в рот. Гунька глянул на меня и растянул губы в улыбке. – Что смотришь? Видал? – Приятель показал кусок тряпки и вытерся ею. – На болоте жизнь гадкая, а дорога дальняя. Надо бы хорошенько подготовится.
– Не тарахти. – Перебил я Гуньку. – Три идола, три пещеры. Сразу не найдём, поплутать придётся. Путь не близкий, опасный.
– А где сейчас не опасно? – Вымолвил Михалыч и помрачнел. – Устал я бояться. Надоело бегать.
– Не бегай. – Посоветовал Гунька попивает кислую. – Оставайся в Бочке. А нет, так Бродяга отведёт к мусорщикам. Там поселишься. Вдов нынче много, хороший мужик завсегда в спросе.
– К каким ещё мусорщикам?
– Ты вообще откуда? – Поглядывая с прищуром спросил Гунька. – По всему видать с дальних краёв занесла не лёгкая. Ничего-то ты не знаешь.
– Да уж. – Тяжело выдохнул Михалыч. – Из далека, дальше не куда.
– И откуда? – Не унимается Гунька. – Куришь одну за другой.
– И что? – Михалыч достал сигарету, повертел в пальцах и сунул обратно в пачку. – Ваши мужики разве не курят?
– Наши не курят. – Гунька улыбнулся и приложился к кувшину.
– Вояки курили. – Пояснил я. – Торговцы и менялы покуривают, но редко. А вот нам, нельзя курить.
– Вера не позволяет? – Спросил Михалыч и закурил.
– Какая Вера? – Вопрос озадачил. Почему именно Вера, а не Тинька или Любаня? И с какого перепуга они должны разрешать или запрещать? – Зверьё табачный дым за версту учует. И не только зверьё. Разбойников много.
– Зверьё говоришь? – Михалыч оскалился. – Людей нужно бояться. Люди хуже зверей.
– Не скажи. – Гунька взялся за нож, принялся резать мясо. – От человека можно убежать, на худой конец прибить, а от зверя нет спасения. Если унюхает, считай покойник.
– От зверя тоже можно убежать. – Вставил я. – Не всегда и не от каждого, но можно.
– Утешил. – Не весело объявил Михалыч. – Ну так что, прогуляемся к идолу?
– Нет. – Отрезал я. – Вторая жизнь у тебя припасена? На болотах, дорога в одну сторону. Обратный путь вдвое дольше.
– Не собираюсь я возвращаться. – Поведал Михалыч и принялся озираться, точно испугался своих же слов. Осмотрелся и прошептал. – Отведёшь?
– Нет.
– Назови цену. – Михалыч уставился на меня как на добычу. Но всё это напускное. Боится Михалыч, от того и взгляд такой. Загнали его в угол, сам стал добычей.
– Ты, наверное, не понял? – Выждав с минуту ответил я. – Сказал не пойду, значит, не пойду.
– Бродяга, ты чего? – Гунька обошёл стол присел рядом. – Когда ещё столько отвалят? Ломи цену и пошли. Сам видишь, людям очень нужно.
– Придурок ты Гунька. Болото – это не парк, даже не Тихий. Там, куда не ступи, смерть. Одному куда не шло, а вот толпой.
– Вдвоём пойдём. Ты и я. – Михалыч придвинулся. – Одного поведёшь?
– Смерти ищешь?
– Отнюдь. Бегу от неё.
– Вот и оставайся в Бочке. Здесь тебя никто не тронет. – Присоветовал Гунька. – К нам за этим и приходят. Зверь сюда не сунется, а разбойники и душегубы в Бочке не озорничают.
– Дай слово. – Хмурится Михалыч. – Пообещай отвести, расскажу всю правду.
– Какую правду? Зачем она мне? – Не нравился мне этот разговор с самого начала, а теперь и подавно. Знает этот суровый дядька что-то такое, от чего на сердце стало не спокойно.
– Не уйдём на днях. – Озираясь по сторонам, поведал Михалыч. – Пропадём. Все сгинем.
– Ты же говорил, дело неспешное. – Напомнил я. – Сам же сказал. Подождёт.
– Может и подождёт, но не долго.
– Что-то я не пойму. – Гунька сунул в пасту кусок мяса, обмазал его и забросил в рот. – Ты мил человек говоришь загадками. – Смачно чавкая, заключил мой приятель и отрезал ещё кусок. – Мы люди простые. Да и место такое, что не нужно ходить вокруг да около. Ты либо говори, либо забудь. Мы тут всякого навидались. И душегубы приходили, и ворьё разное. Всем места хватало. Живём мы мирно. А вот за воротами, там другая жизнь.
– Подумайте хорошенько. Согласитесь, дам армейскую робу. По автомату и по цинку патронов. Консервы и всё что нужно в дорогу, за мой счёт. – Михалыч поднялся. – Ешьте, пейте ребятки, будет мало, просите ещё. Подадут в лучшем виде. О нашем разговоре никому. Если сболтнёте. – Михалыч хищно улыбнулся, взял со стола нож и засадил его в мясо, доска треснула, раскололась надвое, нож воткнулся в стол.
– Серьёзный мужик. – Заметил Гунька, провожая Михалыча взглядом. Тот в развалку, не торопясь пошёл к двери. Со спины, он мне напомнил Лекаря, того бородатого мужика на лестнице. Но вот чем, не знаю? Наверное, и первый и второй считают себя хозяевами жизни, идут без оглядки, уверенно, нагло. Да и выправка у обоих не такая как у здешних. Мы сутулимся, а эти плечи расправляют, грудь колесом. Дверь за Михалычем жалобно скрипнула и затворилась. Гунька покрутил носом, вздохнул и подытожил. – Лапища у него что у топтыря болотного. Разок припечатает, мало не покажется.
– Угу. – Согласился я, попивая кислую.
– Засадил, так засадил. – Гунька взялся за нож. Вытащить из досок получилось не сразу. – Да уж. – Выдохнул приятель, рассматривая лопнувшую доску. – Это какую силищу нужно иметь?
– Что-то здесь не так.
– Ага. – Согласился Гунька и показал кусок доски. – По
волокну расколол.
– Пойду спать.
– Да ты чего? – Гунька вскочил. – Стол ломится, а ты уходишь? Давай ещё посидим.
– Что-то перехотелось, выспаться нужно. Уйду до рассвета. – Повертел в руках пачку сигарет, забытую или нарочно оставленную Михалычем. Когда заезжий народ гуляет, в питейной дым столбом. Табак в мешочках, готовые самокрутки тоже обменять можно, этого добра сколько хочешь. Но что бы на обмен предлагали вот такие коробочки, такого я не припомню.
– Куда торопишься? – Гунька потянул за рукав. – Не спеши Бродяга. Отдохни денёк другой, устрой себе праздник. Одичал ты в Тихом, разучился хороводить. Я за девчонками сбегаю. Любаню с Томкой позову. Они конечно не такие умелые и ухоженные как девицы у Шваньки Розовощёкой, но тоже хороши. Девки в самом соку, всё при них.
– Устал я. В баньку хочу.
– И то верно. – Гунька потёр ладони. – Скажу Гундосому, пусть соберёт со стола и в баньку притащит. Я за девками. Попаримся и похороводим. А ты молодец, с баней хорошо придумал. Ну так что, погуляем на дармовщину?
– Уговорил. – Трудно отказать Гуньке. Соблазн уж больно велик. Кислая в голову шибанула, женского тепла, ласки захотелось. – Ладно. Беги за девками.
***
Банька удалась на славу, да и вечер не подкачал, растянулся в грандиозную пьянку до рассвета. Гуляли весело и громко. На еду и выпивку потратил все вырученные в конторе патроны, и даже те, что были припрятаны на чёрный день. Стало быть, этот день настал. Послеобеденное пробуждение в компании пышногрудых девиц принесло головную боль и кучу проблем.
Банщик, Воха Обух спокойный и очень вежливый мужик. Чужого не возьмёт, но и под шумок может отсебятины втюхать. Дармовщина, обещанная Михалычем закончилась в лавке Гундосого. В бане свой хозяин, свои цены и правила.
Жена банщика Минька Конопатая большая мастерица закуску подносить. Тащит всё чего гости пожелают. И где она только находит угощения посреди ночи? Свежину, вяленое мясо, соления разные. Сами знаете, как оно бывает под кислую да в хорошей компании о цене не думаешь. А тут ещё девицы постоянно чего-то хотят. То сладкого им подавай, то солёного. И как тут откажешь? Отдашь последнее, вот и отдал.
Но что-то мне подсказывает, эти красотки с Минькой в сговоре. Уж как-то быстро и ловко мои карманы опустели.
И не просто опустели, задолжал я банщику шесть патронов. Понятное дело не просто так, за услуги, хлопоты у стола, соления, варения, да разносолы. Сюда же, записана и оплата за комнатушку, что состоит при Вохиной баньке. Да это и комнатой сложно назвать, стены сбиты из нестроганых досок, дверь со щеколдой. Большой стол посредине, две лавки, кровать за драными занавесками. Стойло для скота и то просторней.
Потратился я на угощения, в должниках оказался. А это, ой как нехорошо. Ко всем неприятностям, добавились стеклянные бутылки, что я отрыл на развалинах, и собирался выгодно обменять в лавке Гундосого. Они, почему-то оказались разбитыми. И не только бутылки, чашечки, запарник, тоже пришли в негодность. Кто и когда их разбил не знаю. Может сам и попортил, когда в мешке рылся. А может и не я вовсе, не помню. Да и как тут вспомнить, столько всего было.
Голова раскалывается, кости ломает, нутро выворачивает. Похмелье, будь оно неладно. Состояние я вам скажу скверное, гадкое. Воду ковшами пью, похмеляться не умею, от того и страдаю. О кислой подумаю, или запах унюхаю к ведру бегу.
А вот Гуньке хоть бы хны, подшучивает над моими страданиями. Залил в себя пол кувшина кислой, сидит на лавке в чём мать родила, девок тискает. А те хохочут, да так громко и заливисто, словно и не было ночной попойки. Голышом расхаживают, босыми ногами по деревянным полам шлёпают. Похоже, из всей нашей компании я один болею. Остальным хорошо, весело.
– Ну, что? – Заговорил ко мне Гунька, нацепил самую радушную из своих улыбок, зубы скалит. – Продолжим хороводить? Девчонки горят желанием ещё разок в баньке попариться. – Хлопнул Гунька Тому по смуглому заду, а та, наигранно ойкнула, тряхнула большой грудью и завалилась на кровать.
– Не горю, сгораю. – Пропела Любаня призывно стреляет в меня бездонно голубыми глазками. Сидит у стола, только-только оторвалась от кувшина с кислой. – Бродяга, ты ещё вчера обещал отхлестать веничком. А может, позабыл? Так я напоминаю. Пошли, готовая я. – Взгляд красотки медленно сполз вниз, туда, где серая простыня прикрывает моё мужское достоинство.
– Иди сюда. – Ухватил я Гуньку за руку и потащил за цветастую занавеску что отгородила отхожее место.
– Ты чего? – Дружок скривился. – Отпусти, больно же.
– Какая банька? Последнее выгреб, ещё и должен остался.
– Да ладно тебе. – Гунька высвободил руку и побрёл к столу. Мне ничего не оставалось как отправиться следом за ним. – Не думай о плохом. – Выдохнул Гунька и приложился к кувшину. Громко хекнул, вытер ладонью рот и продолжая улыбаться, поведал. – Пей, гуляй. Я угощаю.
– И чем же ты угощаешь? – Прошипел, в голове гудит, желудок урчит. Плохо мне, но и молчать нет резона. – Вчера был пустой, а сегодня в наваре? Объясни.
– Ты чего Бродяга? – Гунька таращится на меня, хлопает глазами. – Ты же сам посылал за Михалычем.
– Я? – Пришла и моя очередь удивляться. – Когда велел? Зачем?
– Как зачем? Обсудить детали. Завтра уходим.
– Не может быть. – Жалобно заскрипела кровать, я на неё уселся, грохнулся со всего маха. Похмелье выветрилось в одно мгновение. – Завтра?
– Ну, да. Михалыч сказал – веселитесь, отдыхайте, за всё уплачено.
– Уплачено? А как же долг? – Не знаю, почему меня именно это волнует больше, чем скорый поход на болото? Наверное, не до конца протрезвел.
– Это ты у него спроси. – Дружок хмыкнул. – Может, спутал чего? Михалыч, под самое утро заявился. Минька у стола шустрила. – Гунька призадумался, поскрёб небритую щеку. – Колбасу принесла.
– О чём мы с Михалычем говорили?
– Не мы, а ты. – Гунька прижал к себе Тому, смачно поцеловал её в губы и завалил на кровать.
– Гунька?! – Прикрикнул и толкнул его в плечо. – О чём вели разговор?
– Не помню. – Гунька тискает Тому, не до меня ему.
– А кто помнит?
– Я помню. – Пришла на выручку Любаня. – Вы с ним долго болтали. Про воду, еду говорили. А потом, ты пожаловался. Сказал – праздник в разгаре, а в карманах ветер гуляет.
– И что?
– Да ничего. – Брякнул Гунька. Тома вырвалась из крепких объятий. Дружок хлопнул её по мясистому заду, схватил за руку и усадил себе на колени. – Михалыч, Миньке патронов отсыпал. – Запустив ладонь Томе между ног вспомнил Гунька. – Пригоршню. Даже не сосчитал, отсыпал и ушёл.
– Если отсыпал, почему Воха на меня долг записал?
– Ты чего ко мне привязался? Откуда я знаю? Михалыч пришёл, Минька со стола прибиралась. А Воха. – Гунька чмокнул девицу в щеку. – Спать ушёл.
– Спать он ушёл. А меня ни свет, ни заря растолкал и про долг напомнил.
– Да ты чего Бродяга? Как записал, так и вычеркнет. Подумаешь, велика беда. Давай хороводить, когда ещё такой случай выпадет? Пей, гуляй, за всё уплачено. Редкая удача в наше время.
– Дурак ты Гунька. Какая же это удача?
– Ну вот, к нему как к брату, а он обзывается. Спасибо.
– Бродяга. – Окликнула Любаня, стреляет в меня глазками. Волосы чёрные как смоль, свисают до пояса. Губки алые, пухлые, как ягода малиница что растёт у реки. – А пойдём в баньку, что-то я продрогла. Тепла хочу.
– И ласки. – Прижимаясь к Гуньке, прошептала пышногрудая Тома. – Странные вы какие-то. – Тома поднялась и виляя задом пошла к столу. – Всю ночь кислую пили, разные истории рассказывали. Интересно конечно, но и совесть нужно иметь. Мы же женщины, нам любви хочется.
– Любви? – Переспросил Гунька и уселся рядом со мной. – А разве её не было?
– Да ты чего? – Тома бросила в Гуньку мякишем хлеба.
– Ладно Бродяга, какой с него спрос? Безвылазно в Тихом да на болотах ошивается. Может, серой гнилью надышался или ещё какой дрянью. От того и по мужскому делу слаб. Но ты-то здесь живёшь, с тобой-то что приключилось?
После всего услышанного мы с Гунькой переглянулись. Похоже, хороводили мы только на словах и всё больше за столом. Но если и так, почему голые? Хотя, и этому есть объяснение, мы же в бане.
– Вы чего? – Любаня привстала, опираясь кулаками на стол. Грудь качнулась из стороны в сторону, на лице появилась не добрая улыбка. – Решили над нами посмеяться? Позвали, растревожили и в кусты? А ну, быстро в баньку! Мы сами вас веником отхлещем. Мужскую силу вернём и все болезни вылечим.
– Правильно Любаня. Молодец. – Тома подмигнула подруге. – Поднимайтесь, хворые. Щас, мы вы вас лечить будем. Пошли.
Сказано, сделано. Девицы запахнулись серыми простынями. Ну, не идти же голышом? А вдруг, не одни мы решили попарится?
Тома подхватила кувшин кислой, Любаня косицу вяленого мяса и мыску пасты. А вот мы, как сидели на кровати, так и остались сидеть.
***
Не знаю на счастье ли на беду, входная дверь распахнулась, вошли мужики в военной форме. Сделай девчонки ещё один шаг, припечатало бы их дверью. Отскочили наши красотки, шарахнулись в сторону, и забились в угол. Тома разлила кислую, Любаня измаралась пастой, сидят, жмутся друг к дружке глазёнками хлопают.
На пороге стоят трое, за их спинами Воха банщик топчется. Троица выстроилась у двери, Воха Обух остался за порогом. Банщик, мужик не из робких, если нужно припечатает, мало не покажется. Рука у него тяжёлая, прилепит, да так что одними синяками не отделаешься, покалечить может. Имеет на то полное право, банька-то его, озорничать здесь не позволительно. А двери ногой отворять, так это вообще дело последнее, тут уж любой хозяин не сдержится. Так было всегда, но не сегодня. Воха молчит, прячется за спинами не прошеных гостей.
– Кто из Вас Зайтан?! – Грубо спросил низкорослый крепыш.
– Он. – В один голос ответили девицы, тычут пальцами в мою сторону.
– И что? – Полюбопытствовал Гунька. – Чего надо?
– Заткнись. – Рявкнул крепыш. – А ты. – Быстрый взгляд ковырнул по мне и переполз на девчонок. Тома хлопает глазёнками, простыня сползла, открылась грудь. Крепыш облизал губы и приказал. – Собирайся Зайтан, с нами пойдёшь. А ты рыжий. – Крепыш высокомерно осмотрел Гуньку. – Сиди тихо, не вякай.
– Чего? – Гунька поднялся. – Ты на кого пасть раззявил? А пошли на свежий воздух. Там и поглядим, какой ты смелый да умелый?
– Можно и поглядеть. – Крепыш с прищуром осматривает голого Гуньку. Тот хоть и плохо видит на один глаз, но этого незаметно. А вот то, что Гунька на голову выше, да и в плечах куда шире низкорослого это и подслеповатый заметит. Я молчу за кулаки, они у Гуньки как кувшины для кислой.
– Пошли недомерок. За уши оттреплю. – Решимости Гуньки не занимать. Не впервой ему выяснять отношения за воротами. Частенько доводилось выходить одному против двоих, а порой и троих обидчиков.
– Отставить!!! – Гаркнули у Вохи за спиной. Тот попятился и сбежал. – Брысь отсюда. – Глядя на девиц приказал Михалыч. Повторять дважды не пришлось. Девки похватали вещи и убежали прочь, прихватили кувшин кислой, косицу мяса и пасту.
– Вон тот. – Вытянувшись в струну доложил крепыш. – А этот. – Взгляд отметил Гуньку. – Фраерок ушатаный. Стрелку забил.
– Стрелку говоришь? – Михалыч присел на лавку, стряхнул со стола крошки. – И что ты ему ответил? – Взгляд смерил крепыша, перелез на Гуньку.
– Ничего. Ответки не было. Всё помню.
– А как же – стрелка святое дело? За базар нужно отвечать? Не твои ли это слова Крюк?
– Так это. – Хлопает Крюк глазами, глядит то на Гуньку, то на меня. – Ты же сам запретил разборки с местной босотой.
– Верно, запретил. А чего припёрлись? На хату вломились, беспредельничаете. – Голос Михалыча напитался злостью. Ходят желваки, взгляд суровый. – По какой нужде заявились лишенцы? Зачем людям праздник испортили? – Михалыч приложился к кувшину, хлебнул кислой.
– Ветеринар послал. Вон того, – палец ковырнул в мою сторону. – Его велел привести.
– Так бы сразу и сказал. – Поутих Михалыч, опустил голову. – Куда велел?
– В номера, куда же ещё? – Подал голос худой, долговязый. Похоже, он не совсем здоров, лицо бледное, глаза впалые красные.
– Ступайте. Сам приведу.
– Так это. – Крепыш затоптался на месте. – Ветеринар
велел.
– А ты Крюк, часом не оглох на оба уха? – Тихо спросил Михалыч. – Может прочистить?
– Понял. – Крепыш кивнул и ушёл. Следом за ним чуть ли не наперегонки рванули и остальные.
Оставшись с нами наедине, Михалыч закурил. Хлебнул кислой, тяжело вздохнул и глядя на меня тихо спросил.
– Куда вляпался? Рассказывай всё как на духу.
– Лихо ты их завернул. – Гунька пританцовывая на одной ноге надевает штаны. – А чего они от нас хотели?
– Бродяга! – Окликнул Михалыч. – Говори, чем Ветеринару не угодил? Зачем ты ему?
– Не знаю я никакого Ветеринара. Даже не слыхал о таком. И этих тоже не знаю. Первый раз вижу.
– Странно получается. Ты никого не знаешь, а посыльных именно за тобою прислали. Может, просветишь, откуда такая популярность?
– Не собираюсь я ничего объяснять. Сказал не знаю, значит не знаю.
– Придётся. – Курит Михалыч, глядит как я одеваюсь. – Лучше мне, чем Ветеринару. Поверь Бродяга, страшный он человек, опасный.
– Сколько я тебе задолжал?
– Ты о чём? – Михалыч раздавил в тарелке окурок.
– О патронах. Схожу в схрон, вернусь, отдам долг.
– Забудь. Не нужны мне твои патроны. Дикие вы здесь. На патроны еду и девиц покупаете. Хотя? – Михалыч снисходительно улыбнулся и резко помрачнел. – Плохи наши дела мужики. Хуже и не придумаешь. Закрылась лавочка.
– Какая лавочка? – Спросил я, надеваю ботинки.
– Ваша лавочка. Контора работает только на вход. Выход закрыли.
– Не понял? – Вмешался Гунька. – Какой вход, какой выход? Шутишь?
– Да уж, какие тут шутки. – Михалыч потёр лицо. – Пришёл предупредить, а у Вас гости.
– Предупредить о чём? – Разговор не складывается.
Михалыч говорит загадками, и мне это сильно не нравится. – Спасибо за заботу. Заберу винтовку и рвану в Тихий. За долг можешь не волноваться, верну всё до последнего патрона.
– Бродяга, я с тобой. – Гунька хлебнул кислой, запихал в рот кусок холодного мяса и снова приложился к кувшину. Пережевал, проглотил, глянул в мою сторону и сообщил. – Без меня не уходи. Вещички прихвачу и рванём в Тихий. – Очередная порция мяса отправилась в рот, Гунька пошарил взглядом по столу (искал пасту). – Ты слыхал как недомерок на меня? – Набитым ртом жалутся Гунька. – Отловлю за воротами башку снесу. Да, когда такое было, чтобы какая-то козявка мне рот затыкала?
– Все высказались? – Поглядывая на дверь спросил Михалыч. Мы кивнули. – Теперь меня послушайте. Времени у нас мало, а дел много.
***
Рассказ был не долгим, но содержательным. Из слов Михалыча стало известно – в Бочке начались перемены. В конторе принимают исключительно колечки, серёжки, всякие цацки из белого и жёлтого металла. Цену за этот непотреб назначили высокую. Вожак новичков с необычным для наших мест прозвищем Ветеринар, решил рассорится с пришибленными, хочет забрать их промысел. Думаю, этим ребятам (пришибленным) сильно не понравится такая новость. Не было у них конкурентов, за такое могут и Бочку подпалить, у этих парней ума хватит.
Услыхали мы ещё одну новость, похуже первой. Ветеринар, собирается в скором будущем наведаться в соседние поселения. Горит большим желанием, объединить земли, установить на них свои порядки, и правила. Какие правила, что за порядок, да и зачем всё это ему нужно мы так и не поняли. Уж как-то много новых словечек, замысловатые они и ничего не объясняют, а на расспросы нет времени. Но то, что наша жизнь изменится и не в лучшую сторону, сомнений не осталось. Уж слишком много оружия у пришлых. В наших местах оружие и патроны решают всё, они и закон, и порядок. Для себя решил твёрдо – как бы мне этого не хотелось, пойду на болото. Уплачу долг Михалычу, спрячусь в укромном местечке и уже оттуда стану наблюдать за переменами, какими бы они ни были.
Гунька ушёл выполнять поручение Михалыча, наш новый приятель отсыпал ему пол кармана патронов и велел затаится, не лезть на рожон. А я отправился на встречу с Ветеринаром, Михалыч настоял. По пути в номера к Шваньке, Михалыч попросил, не давать обещаний. Что бы ни говорили, о чём не просили отвечать уклончиво. Сказал – облажаюсь поймают за язык и хана. Как можно поймать за язык ума не приложу? Это что, ворот куртки или рука? Да и вообще, много слов непонятных, не слышал я раньше таких. Урки, гопники, блатные, шалавы, шныри, ответка. Что оно такое? Имена, клички, а может название промысла? Голова идёт кругом, каша в ней, неразбериха.
