Текст книги "Зайтан-Бродяга (СИ)"
Автор книги: Илья Слобожанский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
– Всё, дальше не пойду. – Сказал и уселся перематывать обмотки. Рядышком плюхнулись Рафат и Карлуха. Серёга прошёл чуть дальше, бросил в траву тушку роганоса, тесак воткнул в землю и завалился в траву.
– Вы чего? – Всполошилась Кхала. – Идти нужно.
– Ночь близко. – Сообщил и спросил. – Куда выйдем по тёмному? Ты почему всё время оглядываешься?
– Идут за нами. – Поведала Кхала.
– Почему раньше молчала? – Вскочил, осмотрелся. Чем хороша степь, видать в ней далеко. Нет позади ни одной живой души и впереди никого. Да и кустов за которыми можно укрыться, тоже нет. Уселся на травку, гляжу на Кхалу и улыбаюсь.
– Там он. – Указала пальцем, присела рядом. Обняла, поцеловала, шепчет на ухо. – Это крукль. Тот что тебя вытащил. Я его позвала, боится.
– И правильно делает. – Прошипел Серёга, взялся за тесак. Как он мог услыхать, не знаю. – Вы ступайте, я его здесь подкараулю.
– Ты же пообещал. – Напомнила Кхала. – Ранен он. Помощи ищет.
– Какой к чёрту помощи? – Вспылил Серёга. – Да я ему башку отрублю. На куски порежу. – Зол Серёга на круклей. Да оно и понятно почему? Славно они его отделали, распухло лицо, синяки почернели.
– А может ну его. – Заговорил Рафат. Встал бородатый на четвереньках, таращится на пройденный путь. – Ноги уносить нужно. Как бы в казан к людоедам не угодить. Пошли мужики. – Попросил Рафат, поднялся и давай отряхиваться. Лупит по тряпкам, пыль летит на Карлуху.
– Ну держись пыльный мешок! – Выкрикнул Коротун и толкнул Рафата ногой. – Я тебя говорил не тряси тряпьём? Предупреждал?
– Ты чего? – Спросил Рафат и отступил. – Драться-то зачем?
– Это я ещё не дрался. – Проворчал коротышка и поднял секиру.
Дважды повторять не пришлось, Рафат отошёл подальше, там и уселся. Стрекочут, шикают, поют в траве сверчки и козявки, они и у нас так делают, когда вечер близок. Небо опустилось ещё ниже, вернулись тяжёлые тучи. Где-то позади гремит гром, а мы сидим и молчим. Я и Серёга силимся разглядеть крукля. Карлуха лежит, таращится в небо. Рафат отвернулся, Кхала закрыла глаза, что-то бормочет, перебирает узелки на верёвках, те что висят у неё на поясе.
– Хорошо сидим. – Брякнул Карлуха и дёрнул меня за руку. – Я бы здесь на ночь остановился. Небо тяжёлое, как бы не прорвалось. – Коротун перевалился на бок, сунул в рот травинку и пожаловался. – Живот свело, кушать хочется. – Взгляд низкорослого остановился на тушке роганоса. – Протухнет чумрак, пропадёт.
– Не пропадёт. – Заверила Кхала. – Уходим.
– Куда? – В один голос спросили я и Серёга.
– Неподалёку, домик моей бабушки. Там и заночуем?
– Это, какой такой бабушки? – Ковыряясь пальцем в ухе спросил Коротун. – Не пойду я к ворожеям. Боюсь я их.
– Тебе-то чего бояться? – Широко улыбнулась и подмигнула мелкому.
– А чего это ты лыбишься? – Хмурится Коротун, злится. – Что я такого смешного сказал?
– Ничего. – Поправила подол балахона глядит на Карлуху, улыбка до ушей. – Не лыбилась я. Нравишься, вот и улыбаюсь.
– Я не слепой. Лыбилась ещё как лыбилась. – Интересно наблюдать за мелким, когда он заводится. Брови собрались у переносицы, глаза сверкают, покусывает нижнюю губу. Голову втянул в плечи, горбится, сжимает и разжимает кулаки, того глядишь в драку полезет. Хорошо хоть за секиру не хватается. Знаю я его, потому и не вмешиваюсь. Пошипит и остынет. Не в его правилах с девицами драться.
– Остынь. – Перед Коротуном вырос Серёга. – Ты чего к ней привязался? Лыбилась, не лыбилась? Заняться больше нечем?
– А ты вообще кто такой? – Карлуха сжался как взведённая пружина. Вот теперь пора и вмешаться. Завела Кхала мелкого, шипит как чайник на огне. Не поздоровится Серёге, на нём выпустит пар.
– Хватит! – Рявкнул и ухватил Карлуху за шиворот. Вывернулся мелкий и заехал мне в бороду.
***
– Это то, о чём я и говорила. – Гулко как из колодца слышится голос Кхалы. Перед глазами расплываются белые и чёрные пятна. Голоса растягиваются, гудят как в трубе. – Раньше сомневалась. Теперь знаю точно. Не человек ты Карлуха, шигжих.
– Не хотел я. – Жалобно оправдывается Коротун.
– Все вы тут пришибленные. – Ропщет Рафат.
– Пошёл отсюда, не путайся под ногами. – Рычит Серёга. – Совсем свихнулся недомерок. Ты что вытворяешь мать твою? За что Бродягу уделал?
– Не ведал, не знаю. – Бормочет Карлуха. – Как-то само всё вышло. Не хотел я.
– Дать бы тебе в рожу. – Грозит Серёга.
– А ты дай. Двинь да посильней. Я не против. Не знаю, как такое могло случиться. Не хотел я.
– Не знает он. – Шипит Серёга. – И что теперь будем делать? Здесь заночуем?
– Понесём. – Ответила Кхала. – Тут не далеко. Там и подлечим.
– Не пойду к ворожеям. – Ворчит Карлуха.
– Тебя и не звали. – Расползаются голоса как старая рубаха по швам. В голове каша, где я, что я, сложно понять. И вообще, я ли это?
8
Пахнет костром, мясным бульоном и сеном. Скорее не сеном, сухими листьями и травами. Знакомые запахи, крючкарь, вершанка, пузырник трава. Много разных ароматов. И только от одного в животе призывно урчит. Мясо варится.
– Бродяга? – Позвал Карлуха. В печи потрескивает огонь, чёрное пятно, тень от мелкого расползается по стене, взбирается на потолок. Накрывает она бревенчатые стены и веники, а они висят повсюду в огромном количестве. – Прости друг, не знаю, как получилось? Извини Бродяга. – Шепчет Коротун в самое ухо.
– Сгинь недоразумение! – Гаркнул Серёга и чёрное пятно отступило. Свет от масляной лампы бьёт по глазам, запах прогорающего масла вытесняет аппетитный аромат мясного бульона. Коптит лампа, сильно коптит. – Кхала, тащи суп. – Позвал Серёга, светит мне в лицо лампой. – Проснулся потерпевший.
– Привет. – Поздоровалась Кхала. Склонилась и поцеловала в губы. – А давай-ка мы покушаем? Ты полежи, сейчас принесу.
– Где я? – Поднял голову и сразу свалился. Бросило из стороны в сторону, в глазах потемнело. Челюсть болит.
– Лежи смирно. – Строго приказал Серёга. – У тебя, сотрясение мозга. Пошамкаешь лёжа. Врубаешься?
– Врубаюсь. – Проскрипел и потрогал челюсть. Распухла она, говорить больно. Желудок пустой, а меня тошнит. Странное состояние, не припомню за собой такого. Было мне плохо и не один раз, но что бы настолько?
Лежу на боку, шамкаю. Правильное слово подобрал Серёга. Не могу я кушать, а вот шамкать получается. Чуть приоткрыл рот, Кхала влила ложку супа. Промокнула тряпицей губы и снова вливает. Поел, в животе урчит ещё больше. Разве водой можно наесться? Принудила Кхала запить ужин какой-то дрянью, горькой и вязкой как смола. И только после того как проглотил последнюю ложку этой смолы, оставила меня в покое. Ушла к печи и давай греметь посудой. Серега тоже ушёл, а вот Карлуха вернулся, присел на край кровати.
– Представляешь. – Шепчет мелкий, искоса поглядывает на Кхалу. – Оказывается, не человек я вовсе.
– Да ладно. – Не поверил я. После супа, а может это вязкая дрянь так подействовала, не тошнит мне больше, да и челюсть совсем не болит. В сон клонит. Только-только проснулся, а спать снова хочется.
– Вот тебе и да ладно. – Карлуха тяжело вздохнул. – Она сказала. – Пухлый палец указал вглубь комнаты, Кхала прибирается со стола. – Говорит шигжих я.
– А это кто?
– Не знаю. – Карлуха пожал плечами. – Думал, ты подскажешь?
– Да как тебя только не дразнили. – Поманил мелкого пальцем, склонился он. – Помнишь нашу первую встречу? – Шепчу ему на ухо.
– Не-а. – Коротун завертел головой. – Не помню.
– Я тебя шибздоном обозвал. Вспомнил?
– Угу. – Карлуха растянул губы в широкой улыбке. – Я тебе за это словечко глаз подбил.
– Какой глаз? – Спросил, гляжу на Карлуху. – Мы в лавке у Гундосого кислую пили.
– А когда же я тебе глаз подбил? – Карлуха поскрёб затылок, призадумался.
– В глаз, ты мне на просеке зарядил. Я тебе непригодные патроны за девицу впарил.
– Точно. – Просиял Коротун. – Я тебе Куньку одноглазую подсунул. Ты кислой перебрал, на пьяную голову всё одно кого тискать. Целовался ты с Кунькой, вот смеху-то было. А в лавке Гундосого, я тебя укусил.
– Не укусил, грызанул. Гляди какой шрам остался. – Показал руку. Раньше, чуть выше кисти был большой шрам после ожога. Нарывал Карлухин укус, прижёг я его в кузне. Нет ожога, исчез.
– И где? – Спросил Карлуха.
– Рассосался. – Пояснил я. – Злой ты Карлуха и ядовитый.
– Маленький я, от того и злой. А ядовитый, потому как каждый обидеть норовит.
– Ага, тебя обидишь. – Потрогал челюсть. Вот так новость, совсем не болит. – Ловко ты мне в рожу заехал. Знать бы ещё за что?
– Ты чего? – Коротун виновато опустил голову. – Не со злая я это сделал. Знаю, виноват. Должок за мною. Так я прощения попросил. А теперь вспомни, когда такое было что бы я и извинялся?
Тут-то я и призадумался. А ведь не врёт Коротун, не припомню я такого случая. Дрался мой дружок часто. На ножах боялись против мелкого выходить, слава про его ножичек далеко впереди бежит. Чуть что затевается, про его умение ножом тыкать оповещают. А вот на кулаках, были охочие силой померяться. Не из местных конечно, всё больше пришлые, торгаши и охотники. Не всегда Карлуха выходил победителем. Бывало, накостыляют ему за воротами Бочки. Лежит кровью харкает, а прощения не попросит.
– Эй?! – Позвал Серёга. – Хорош лясы точить. Сколько раз тебе повторять? Угомонись мелкий. Спать пора.
– Тебе пора, ты и ложись. – Ворчит Коротун.
– Я двери запер. Ведро в углу.
– И что? – Карлуха запустил ладонь в шевелюру пригладил волосы. – По нужде на двор выйду. Не умею я в ведро, не приучен.
– Я тебе выйду. – Серёга пригрозил кулаком. – Спать ложись. Для тебя под лавкой постелено.
– А чего под лавкой?
– Где было место, там и постелила. – С печи сообщила Кхала. – Не кричи. Рафата разбудишь. Ступай под лавку.
– Ладно. – Нехотя, но согласился Коротун. Пожал мне руку и побрёл к лавке, шаркает босыми ногами по деревянному полу.
Серёга погасил лампу, стало темно. Огонь в печи тоже погасили, когда это сделали я не видел. Одинокий сверчок дождался тишины и давай петь. Красиво у него это получается звонко. За запертой дверь шумит дождь. В избе поёт сверчок, тепло, уютно, хорошо. Так и уснул под песню сверчка и стук дождя.
***
Разбудили меня голоса, слышатся они из-за двери. Кхала о чём-то спорит с Серёгой. Странный спор, не понятный. Спросонку я и не заметил, лежу не один. Карлуха присоседился. Залез мелкий под стенку, уткнулся лбом в брёвна, скрутился калачиком и храпит. Как он здесь оказался, когда перебрался из-под лавки, не знаю. Но, судя потому что у меня бок онемел, давно. Отлежал я бок, выжал меня Карлуха на край кровати. Нет подомною мягкой шкуры, голая доска, вот и вся постель.
Уселся на край доски, потираю бок, трогаю челюсть. Болит подбородок, распух. В избушке темно, пахнет травами, а за дверями спорят.
– Я сказала, не трогай. – Злится Кхала.
– Почему? Нас бы он не пожалел.
– Ты-то откуда знаешь? Ясновидящий, в будущее заглянул?
– Это ты у нас ясновидящая. – Ворчит Серёга. – Ты в своём уме? Куда полезла?
– Не кричи. Промыть нужно, вытащить пулю.
– Ты ненормальная. Зачем вытаскивать? Да и не пуля это, осколок.
– Неси воду, умник. Помогай.
– Чокнутая. А если очухается?
– И что ты предлагаешь? В дом его затащим?
– Башку отрубить и все дела. Давай хоть свяжем?
– Тащи воду, рубака.
Чуть скрипнув отворилась дверь, в избе не особо, но посветлело. Полоса света потянулась к столу, накрыла его и рваным куском легла мне на грудь.
– Проснулся? – Спросил Серёга, не глядит в мою сторону. Согнулся над печью, отворил заслонку. – Твоя ведьма умом тронулась.
– Ведьма? – Спросил и прошлёпал к столу. Прибрано на нём, нет тарелок и кувшина с водой тоже нет. Одиноко стоит масляная лампа, стеклянная колба высокая, пузатая. Возле лампы коробок со спичками. Взял его. Странный коробок, из бумаги и совсем не затёртый. – Пить хочется. Где вода?
– Там. – Серёга вытащил из печи большой казан, кивнул головой куда-то в бок и выдохнул. – Воду для чая кипятил. Накрылся наш чаёк медным тазом. – Серёга тяжело вздохнул и потащил казан к выходу.
– Давай помогу? – Предложил и добавил огня в лампе. – Что там у вас?
– Лучше и не спрашивай. – Отмахнулся Серёга. – Ты ботинки надень. Там они. Ведьма где-то отрыла тебе башмаки. – Палец указал под лавку. – С казаном сам справлюсь, а ты присядь. Башка не болит?
– Нет, не болит.
– Ты это. – Замялся Серёга, поставил у двери казан. Глядит на меня точно провинился. – Я всё понимаю. Вы тут местные, свои порядки и правила. Чего сразу не сказал? Я же у тебя спрашивал.
– Что не сказал? О чём спрашивал?
– Про вас. – Присел Серёга к столу, елозит пальцем по доскам. – Нехорошо как-то получилось. Приударил я за ней. Она молчала, и ты как чужой. Сторонился её, вроде, как и не при делах. Слышь Бродяга у Вас так заведено? Такие порядки?
– Ворожея она. Понимаешь?
– Нет, не понимаю. Я-то думал вы с ней не знакомы. На каланче пряталась, у ластоногих на полу в грязи лежала, да и на болоте ты делал вид что её не знаешь. Это какую же нужно иметь силу воли что бы вот себя держать. Я бы не смог. Запутали вы меня. Научи жить, по-вашему. Мне Кхала столько всего рассказала. Не вернусь домой, с вами останусь. Не прогонишь?
– Нет, не прогоню.
– Спасибо Бродяга. Ты не переживай, она мне как сестра, младшая. Побегу я. – Протянул Серёга руку, я пожал. – Ты отдыхай, отлёживайся. А я пойду, нужно спасать исчезающий вид. Ух, и упрямая твоя Кхала. Если чего захочет, хоть кол на голове теши. Стоит на своём. – Серёга махнул рукой. Только сейчас я заметил, лицо у него измазано чем-то чёрным.
– Эй! – Окликнул я. – Чем это ты так измарался?
– Грязевая маска. – Серёга улыбнулся опухшими губами и поведал. – Кхала ещё вчера намазала. Утром натёрла какой-то дрянью. Мало того, что воняет, так ещё и царапает, точно песка сыпанули. Пообещала – уже к вечеру буду как новенький.
– Если пообещала, так тому и быть. – Поднялся я с лавки, Серёга полез вниз. Оказывается, чтобы выйти из избушки нужно слезать по крутым ступенькам. Серёга, на пороге оставил казан, спустился и только потом его забрал.
Дверь затворилась тихо, совсем без скрипа, а через минуту открыли ставни. Утренний свет пролился из единственного окошка возле двери. На дворе не то что бы светло, но и не ночь. Серёга с Кхалой начали спорить. Выглянул я в окошко и никого там не увидел. Кусты закрывают обзор. Красивые кусты, высокие, ухоженные.
– Связать нужно. – Просит Серёга. – В кого ты такая упрямая?
– В бабушку.
Спорят на дворе, в избушке храпят. Карлуха точь-в-точь как птица мехарь выдувает. Засвистит, а потом как в трубу дует.
Пить всё ещё хочется, а где воду поставили я так и не узнал. Взял лампу, осмотрелся. Низкий потолок, куда не глянь свисают веники. Даже на дверном косяке и там они, повсюду травы, большие охапки и маленькие пучки. Чуть подсохшие и совсем сухие. В дальнем углу у чёрной тумбы на полу спит Рафат. Укрылся шкурой, зарылся под неё, только драные штанины и босые ноги торчат. Над Рафатом полка со свечами, банка с фитильком, а над банкой чуть ли не под самым потолком картинка приторочена. Подошёл ближе, подсветил лампой. Лицо мужика на куске дерева, хорошо нарисовали в красках. И обернули этот рисунок расшитым цветными нитями полотенцем, длинное оно концы свисают. На картинке мужик, круг у него над головой выведен жёлтым цветом. Ладонь вперёд выставил, показывает мне два пальца, указательный и средний. Почему именно их? Лицо у него худое, немощное. Глаза большие глядит жалостливо, нос длинный. Губ почти нет, тоненькие ниточки вот и все губы. Над жёлтым кругом, тем что у него над головой, написано большими буквами – СПАСИ И СОХРАНИ. Эти слова нужно запомнить, красивые словечки. А вот кто и кого должен спасти, и что сохранить, забыли написать. Надо бы Кхалу расспросить. Она уж точно знает.
Потрогал я полотенце, грубая ткань, вышивка на ней интересная, причудливые птицы с гребнями на головах. Бросил взгляд на картинку, откуда не глянь, мужик смотрит внимательно, пристально, точно следит. Что-то мне нехорошо стало под этим взглядом. Тряхнул головой и пошёл искать воду.
Стены избушки сложены из толстых брёвен. Заколочены в брёвна большие гвозди, на гвоздях лежат доски. Поверх досок, наставлены разные горшочки и плошки. Чистенько везде, даже пыли не видно.
Полы выметены, а может и вымыты? Нет под ногами песка и крошек. Вот вам и дом бабушки ворожеи. И верь после этого людской молве, сколько не слыхал, все одно и тоже говорят – ворожеи хуже диких зверей. Прячутся по норам в лесной глуши, годами не моются.
Глянул за печь, а там ушат с водой на чурбане пристроился. От стола его совсем невидно. Стоит в углу растрескавшаяся колода, а на ней кадка и ковшик. Попил, присел на скрипучую лавку у чурбана. Странно, почему Рафат не лёг на лавке, забился в угол там и дрыхнет.
Выпил ещё один ковшик, жажду утолил. Надо бы и на двор по нужде выйти. Надел ботинки, велики они на меня. Завязал шнурки, вроде бы и ничего, почти в пору. Осмотрел обновку, потоптался на месте и пошёл к двери.
Утро серое, неприветливое. Деревья подпирают небо, стрекочут букашки, жужжат мухи. Где-то в кустах заливается свирестоголоска, звонко, протяжно поёт птичка-невеличка. А вот где она спряталась, так сразу и не отыщешь. Осмотрелся, нет Сереги и Кхалы не видать. Голоса слышны, переговариваются за кустами. Много в этом месте кустов, поднялись они плотной, колючей стеною. Стриженые кустики высокие, даже сверху остригли, красивый забор получился. За этим зелёным забором и ворчит Кхала на Серёгу. Ругает она его.
С высоты избушки хорошо видна дорожка из камней. Уходит она к прорехе в кустах. Куда не посмотри везде дорожки, и вправо, и влево уводят, посыпаны они мелкой гальки. По обе стороны от дорожек цветочки, земля взрыхлена. Интересное местечко, красивое.
Полез вниз по ступеням. Всё же велики ботинки, нужно тряпки на ноги мотать, а нет, так в кровь сотру ноги. Но это потом, сейчас нужно отыскать клозет. Скрипят ступени, чуток прогибаются под моим весом. Чёрные доски, одна над другой, семь штук насчитал. Интересно, а сколько лет бабушке? На этих сходнях и для меня круто, в сумерках или ночью как пить дать свалишься, шею свернёшь. Как же по ним бабулька прыгает?
Домишко или избушка – это кому как нравится, назови и так, и эдак, не ошибёшься. Так вот, стоит эта чудо-постройка на сваях, а под нею между четырёх опор крупная галька. На гальке, под домишкой, ещё один домик пристроился, с круглой дырой вместо двери и плоской крышей из досок. В эту дыру, от железного прута, цепь уходит. Толстая цепь, с палец толщиной. Да и дыра в конуру не маленькая, Карлуха легко пролезет ещё и место останется. Интересно, зачем под избушкой эту штуку поставили? Для кого?
Побрёл по одной из дорожек, уходит она за избушку. Там кустов заметно больше, и не стриженные они. Живот крутит, место ищу. Зашёл за кустик, а там нужник. С дверью он, под хорошей крышей, всё как для людей и дорожка и клозет. Вот тебе и ворожеи, вот тебе и дикие. Хоть бы одним глазком посмотреть на бабушку. Живёт старушка в глуши невесть где, а всё у неё как в хорошем посёлке, и цветочки и кустики стрижены. Уверен, и колодец где-то неподалёку отыщется. Помыться хочу, пахнет от меня гадко.
Колодец я так и не нашёл, а вот огородик с рядами ухоженных грядок отыскал. Спрятался огород неподалёку от клозета, чуть в сторонке за горой толстых брёвен. Хорошая гора, высокая. Сучья на брёвнах срублены и уложены хлысты грамотно, сразу видно мастер укладывал. С обеих сторон, забиты колья что бы брёвна не расползлись, лежат на карбасинах, ветерок обдувает. Запасливая бабушка, да тут брёвен ещё на одну избушку. Но как старушка могла притащить и уложить такие толстые и длинные хлысты, это загадка. Телегу я не видел, дорожка к этому месту петляет узенькая, не проедет по ней телега. Чудеса, да и только.
Прошёлся по огороду до самого края. Грядки ровненькие, земелька взрыхлена, ботва высокая, сочная. Не силён я в земледелии, потому и не могу сказать, что посажено на грядках. Ягоды, овощи, клубни и корешки в корзинах, на рынке только и видал. Это вольные большие знатоки в этом деле, они бы сразу разобрались. А я, только и могу как потрогать широкие листья, посмотреть на ботву и похвалить бабульку за усердие.
Дорожка уводит вниз по склону. Кусты отгородили огородик, спрятали его от посторонних глаз за колючими ветками. Но и здесь всё по-хозяйски, остригли колючие кусты, забор получился высокий, может и не совсем надёжный, но всё, же забор. Между кустов калитка из сбитых досок. Интересно, а что за ней?
Отворил калитку, а там бурьян выше моего роста. Хотел было вернуться, но разглядел чуть приметную тропку. По ней и пошёл. Убегает дорожка, петляет между кустов. Любопытство взяло верх, решил поглядеть куда она меня выведет?
Домик проклюнулся из-за бурьяна. Зарылся домишко в землю, подпирает одним боком пригорок, второй мне показывает. Да и домиком эту постройку сложно назвать – лачуга, сарайчик. Прячется лачуга за кустами и нечесаной травой. Никудышнее жилище, крыша поросла мхом, да так сильно что и не поймёшь, чем и как давно её покрыли? Стены обиты железом, когда-то его красили, отшелушилась краска, почернела, у самой земли проступила ржавчина, съела она железо, прогрызла большие дыры. Уж как-то странно выглядит эта лачуга по соседству с прибранным домиком бабушки. Точно вырвали её из другого мира и спрятали здесь. Хотя нет, это домик на сваях из другого мира, а в этом месте всё как у нас, бурьян с колючками, трава косматая, кусты не стриженные. Интересно устроен человек, побыл всего ничего в чистом, ухоженном местечке, и уже не доволен тем что вижу изо дня в день. Хожу-брожу не оглядываюсь, как у себя дома. Неправильно это, как бы беды не вышло?
Дверь в лачугу открыта нараспашку, чтобы не закрылась подпёрли её колодой. Не решился я войти, побоялся. Там чёрная дыра, ничего не видно. Повеяло холодком из черноты, и пахнуло сырой землёй. Попятился от двери, отступил. Уж как-то тихо вокруг, чуть слышно стрекочут букашки, где-то поют плицы. Ветерок осторожно треплет верхушки деревьев, потянуло дымком.
Дилинь-дилинь слышится из-за кустов. Точно кто-то покачивает колокольчиком. Крадучись пробрался, раздвинул ветки. А там поляна, большая. Трава низенькая точно скосили её, и совсем нет колючек. Тлеет углями костерок, над ним тренога, казан на крюке, пар из-под крышки валит, поднимается к небу, кашей пахнет. Место для костра обложено камнями, неподалёку лежит ржавое ведро, на кустах сушатся тряпки.
Интересное местечко, может и бабулька где-то рядом. Наверное, и здесь у неё огородик имеется, а может сад? Погляжу как ворожеи живут, заодно и познакомлюсь с бабушкой.
Колокольчик хоть и не часто, но позванивает, зазывает. Спокойно в этом месте, тихо. Вышел на край поляны, за нею ярок не глубокий. Колокольчик тилинькнет и снова тишина. Пошёл на звук и упёрся в кусты. Раздвинул ветки, выглянул, да так и замер. Взяла меня оторопь, бежать впору, а я стою как завороженный, таращусь на рогатое чудовище. Прячется за кустами зверюга. Толстые бока в рыжих пятнах, хвост как плеть рассекает воздух, отгоняет мух и букашек. Щиплет зверюга травку, на меня даже не глядит. Большой у зверя нос, да и глазищи немаленькие. Жуёт траву, языком точно рукой её загребает.
Насмотрелся вдоволь на рогатое, решил уйти по-тихому. Да вот не получилось, наступил на сухую ветку, а та возьми и тресни, да так громко что у меня дух спёрло, испугался. Поднял зверь морду, на шее колокольчик тилинькнул. Рогатое как замычит – му-му-му!!!
Тут-то я и показал всё на что горазд. По лицу хлещут колючие ветки, ноги путает трава. Быстро я вернулся к калитке, запер её на щеколду, точно она спасёт от зверя рогатого. Запер, и не оглядываясь бегом к избушке.
***
Прибежал, запыхался, уселся, снимаю ботинки. Велики они мне, ногу натёр. Глядь, Карлуха под домишкой топчется, с цепью воюет. Тащит Коротун цепь, ногами в камни упирается и разговаривает сам с собой.
– Что же ты такой несговорчивый? Вылезай, кому сказано.
– Эй! – Окликнул мелкого. – Я там такое видел. Зверюга с рогами траву жрёт.
– Вылезай гадина. – Ругается Коротун. Не до меня ему, занят.
– Ты что делаешь?
– Да вот. – Уселся мелкий на камни, держит обеими руками цепь, не отпускает. – Рвачь будь он неладен. Залез, спрятался зараза.
– Рвач? – Спросил и раззявил рот. Из дыры, высунулась зубастая морда. Клыки с палец, толстые, длинные. Высунул зверь чёрный нос, нюхает воздух. Глаза зелёные огромные, вот только глядит он как-то жалостливо.
– Что, сдаёшься гадина? Теперь-то ты никуда от меня не денешься. – Просиял Коротун и потащил за цепь. Зверь чуть подался, показались короткие уши. Заскулил рвачь и спрятался в дыре, протащил Карлуху по камням. – Вылезай. – Шипит Карлуха. – От меня не уйдёшь. Вот я тебе.
– Не трогал бы ты его. – Посоветовал и отступил, спрятался за сваю. Даже не думал, что такое бывает. Там чудище с рогами травку щиплет, здесь рвач на цепи. Что за место такое?
– Ага, щас. – Хохотнул Коротун. – Пусть проваливает.
– А ничего что он на привязи?
– На привязи? – Мелкий осмотрел цепь, проследил взглядом до самого колышка.
– Ага, привязали его. – Подтвердил я. Рвачи не самые опасные хищники, но и добрыми их не назовёшь. Странно, почему Коротун его не боится?
– И как это понимать? – Карлуха тряхнул цепью, та загремела. – Выходит, не по своей воле? Не порядок. – Низкорослый полез в конуру. У меня сердце защемило, когда я это увидел. Послышалась возня. – Всё. – Объявил Коротун и выбросил на камни ремешок на цепи. Зверюга жалобно заскулила. Через минуту, Карлуха вытолкал рвача ногами. Тот вывалился из дыры, и попытался было вернуться, но Коротун стукнул каблуком в морду. Зверь громко чихнул, поджал хвост и уселся неподалёку. Не видел я так близко рвачей, а посмотреть есть на что. Большая, мощная грудь, длинные передние лапы, задние короткие. Шерсть у рвача гладкая, чёрная, чуть рыжеватая на груди. Клыки торчат как ножи. Скулит зверь, смотрит на Карлуху, а тот не торопится вылезать, выглядывает из дыры.
– Ты-ты что натворил? – Начал я заикаться, испугался не на шутку. Не спроста зверя прозвали рвачём. Рвёт он свою добычу, не душит, не давит, рвёт на куски раздирает.
– Ничего я не творил. – Карлуха выполз на четвереньках. Рвач сделал несмелую попытку вернуться в конуру, и снова получил по морде. Карлуха заехал ему кулаком в нос и пригрозил. – Только попробуй. Башку оторву.
– Ты чокнутый. – Сообщил я. – Не зли зверя.
– Пусть чешет отсюда. – Строго объявил Коротун. – Не место зубастому среди людей. Да и где это видано что бы рвача на цепи держали? – Карлуха отряхнул колени, вытер об штаны руки, поглядел на зверя и строго приказал. – Пошёл вон. Беги в лес и больше не возвращайся.
Не знаю, понял рвач что ему было велено или нет? Но убегать он точно не собирается. Поджал хвост и улучив момент, когда Карлуха отвернулся, спрятался в конуру.
– Вот гад. – Улыбаясь, объявил Коротун. – Да я ему, да я сейчас. – Карлуха засучил рукава.
– Постой. – Набрался смелости и подошёл ближе. – Не трогай его. Пусть там сидит.
– Ага, щас. – Карлуха хмурит брови, потирает ладони. – Я его за хвост и под зад.
– Не нужно за хвост. – Схватил мелкого за воротник и потащил от конуры.
– Отпусти! – Прикрикнул Карлуха. Не стал я спорить и отпустил. Свежи в памяти воспоминания о вчерашней перепалке, не хочу повторения. Скула всё ещё болит.
– Слышь? – Склонился над Коротуном. – Ты что, совсем рвачей не боишься?
– А чего их бояться? – Карлуха поковырял пальцем в ухе, скривился. – Да я этих тварей с малолетства гоняю. Сторонятся они меня. Только заприметят, убегают.
– С чего вдруг?
– Не знаю. – Карлуха пожал плечами. – Я это. – Низкорослый широко улыбнулся, и хотел было что-то сказать, но послышались голоса.
– Не ори на меня! – Донеслось из-за кустов. – Ты смотри, какой умный выискался?! Тащи ещё воды и не спорь!
– На кого это она так? – Спросил Карлуха.
– А сам не догадываешься? На Серёгу, на кого же ещё. С самого утра грызутся.
– Да-а-а, пропал Серёга. – Горестно, с участием ответил Коротун. – Вот она, любовь-то. Знает же, не его девка. А смирится не может.
– Уже смирился.
– Да ладно?
– Вот тебе и да ладно. – Кивнул и уселся на камни. – Сказал, Кхала ему как сестра, младшая.
– Эй! – Выкрикнул Карлуха в сторону конуры. Рвач высунул морду и тут же спрятался. – Вылезай!
– Угомонись. – Потребовал я. – Ступай воду вскипяти.
Чайку попьём.
– Чайку? – Карлуха скривил кислую рожицу. – Я бы мясца поел. Что мне чай? Вода, да и только. Прок от неё не велик.
– А где мы мясо возьмём?
– Погоди. – Коротун хитро посмотрел на меня и перевёл взгляд на конуру. – Как же я сразу не догадался? Так вот почему он цепи. Мясо.
– Даже не думай. – От одной только мысли желудок взбунтовался. Да и не припомню я такого случая, что бы рвача кушали.
– Проснулись? – Прозвучал вопрос, и я дёрнулся. Карлуха подпрыгнул точно его ужалили. Кхала стоит возле ступеней в избушку.
– Ага. – Гримасничая, ответил Карлуха. Чешет голову, зарылся пятернёй в шевелюру. – Проснулись. А ты чего орёшь? Людей пугаешь.
– Ты почему чешешься? – Поинтересовалась Кхала, глядит строго из-под бровей. – Запаршивел?
– Чего? – Карлуха перестал чесаться.
– Ничего. – Брякнула и полезла наверх. – Закончу свои дела, тобою займусь. – Пообещала с порога избушки. – Мне только вшей и не хватало для полного счастья.
– Всё, доигрался. – Сообщил я. – Запаршивел.
– Да ну вас. – Отмахнулся Карлуха. – Что, и почесаться уже нельзя?
– Чесаться конечно можно. – Скосил взгляд на конуру, глянул на Карлуху. Тот снова зарылся ладошкой в копну волос. Заметил, что я смотрю, резко одёрнул руку.
– Чего таращишься? – Проворчал Коротун.
– Да так. – Тяжело вздохнул и пояснил. – У рвача блох нахватался, острижём. Обреем наголо.
– Блох? – Карлуха поскрёб щеку, почесал подмышкой. – А разве такое бывает?
– Эй, бездельники?! – Позвала Кхала. Слезла по крутым ступеням. Я поспешил к ней, принял тряпки и небольшую железную коробку. – Вон там. – Палец указал на угол дома. – Левее куста йошты, погреб. Идите по дорожке не промахнётесь. Возле погреба, на ограде висят корзины. Возьмите и наберите в неё картошки. Там же, в погребе у дальней стены, на полках, отыщите банки с мясом. Одну возьмите и отнесите в дом.
– Картошки? – Переспросил я.
– Клубни. Серенькие такие, как камни. Они лежат на полу, в закроме.
– Айда. – Карлуха потащил меня за руку. – Есть хочу, в животе урчит. Пошли за мясом.
– Одну банку, и не больше. – Пригрозила пальцем. – Картошки наберите полную корзину.
– А давай, сделаем иначе? – Карлуха почесал шею. – Полную корзину мяса. Зачем нам какая-то картошка?
– Нет. – Сказала, как отрезала. Забрала у меня тряпки и коробку. Улыбнулась, поцеловала в щеку и заспешила по дорожке. – Растолкайте Рафата, пусть поднимается. Он знает, как картошку чистят. – Пояснила, не оборачиваясь и скрылась за кустами.
