Текст книги "Зайтан-Бродяга (СИ)"
Автор книги: Илья Слобожанский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
Пошатываясь выбрались на свежий воздух. Петляем между кустов и деревьев идём бредём, спотыкаемся. Впереди ластоногий с топором шагает, проворно идёт, едва поспеваем. Спустились по холму и вышли к болоту. Болотник указал рукой на камыш и пошёл в обратную сторону. Впереди заросли жёлтого камыша, сухие деревца, грязная вода и лохматые кочки. Надрывно квакают лягушки, пищат комары, свистят хастики. Птички такие, серенькие они совсем неприметные.
Накрапывает дождик, дует от болота холодный ветерок. Подванивает протухшей водой. После опохмелки меня это не пугает. Я бы ещё выпил, но вот беда нечего пить, даже воды в дорогу не дали.
– Бродяга. – Окликнули от кустов. – Подойди. – Зовёт болотник. Вылез он зарослей камыша, на сетке тина, лопатина-топор в жирном иле.
– Привет. – Поздоровался как с давнишним приятелем и спросил. – Как дела?
– По-разному. – Тихо ответил тот и повёл за куст. Отогнул ластоногий ветку и говорит. – Забирай девку.
Сидит она под кустом, закуталась в драную шкуру, глядит на меня большими глазищами и улыбается.
– От кого спряталась красавица? – Спросил и улыбнулся в ответ. Молчит девка глядит сквозь меня. – Чего это с ней?
– Спит. – Громко ответил болотник и протянул кожаный мешочек. – Переберётесь на ту сторону, дашь. Разжевать нужно.
– Погоди. – Присел, заглянул кареглазой в глаза. Пустые они, стеклянные. Не пойду я с дурочкой на болото. Тронул девку за руку, пошевелила пальцами, склонила на бок голову, хлопает глазищами. – Да она не в себе. – Разозлился я. – Зачем мне дурочка? Куда я с ней?
– Туда. – Болотник указал пальцем в сторону камышей. – Так нужно.
– Кому нужно? – Понюхал содержимое мешочка, пахнет травой, но вот какой не знаю.
– Всем нужно. И тебе в первую очередь.
– Мне? – Уставился на ластоногого. – Мне-то зачем? Вы опоили, вы и носитесь с ней. Что мне с дурочкой делать?
– Почему не взял нож? Сам решил тебе и тащить эту ношу. – Болотник тронул меня за плечо. – Ты катхи. Твоя дорога, омуты и холодный ил. Легко не будет.
– Голова чумная, соображаю плохо. – Пожаловался я. – Кто такой катхи?
– Хозяин, кто же ещё? – Поведал ластоногий. Девчонка заворочалась под кустом, высунула из-под шкуры голову. Посмотрела сквозь нас, глядит не моргает. – Сок муа не навредит, память покроет туманом. Забудет она где была и что видела. Теперь понимаешь?
– Понимаю. – Выдохнул и посмотрел на девку. Остригли её ластоногие. Не на голо, но и волос оставили совсем немного. – И долго мне с нею таскаться?
– Не знаю.
– А кто знает?
– Хозяйка Кхну. – Ластоногий понюхал воздух, выглянул за куст.
– Где мне её искать?
– Скоро придёт. А сейчас. – Ластоногий, протянул девке руку. – Вставай, пора идти.
В такой компании мы и вышли к моим приятелям. Я, ластоногий и девка. Сюндель курит, привалился спиной к трухлявому пню. Гунька согнулся в три погибели над Михалычем, шепчет что-то на ухо. Тот сидит на камне, глядит в пасмурное небо жуёт травинку. Карлуха уселся под упавшее дерево, охает да ахает, куски холодного мха к голове прикладывает.
– Почему босая? – Не вынимая сигареты, спросил Сюндель.
– Земля лечит. – Ответил болотник, помог девке усесться и ушёл.
– Привет. – Поздоровался Сюндель, выбросил окурок. – Давай знакомиться?
– Ой плохо мне, плохо. – Жалуется Карлуха. – Отравили жабы мохнорылые, опоили. Помру я.
– Не помрёшь. – Заверил Михалыч. – В болото залезешь, попустит.
– Язык проглотила? – Спросил Сюндель. – Э-э-эй. – Позвал, поводил рукой перед её лицом. Девка как сидела, так и сидит, даже не моргнула. – Пьяная?
– Спит. – Сказал то, что услышал от болотника.
– Спит? С открытыми глазами. – Сюндель тронул девку за плечо. – Красавица, а-у. – Красавица повернула голову, уставилась на него. – Чего это она? Может того. – Сюндель заглянул девке в глаза. – Придурошная?
– Сам ты придурошный. – Ответил грубо, помог девке встать и отвёл в сторонку.
– Да она же голая! – Выкрикнул Сюндель. – Вот черти мохнатые, что же они вытворяют? А если простудится?
– И что? – Спросил Михалыч и отошёл под дерево справить малую нужду.
– Сейчас. – Сюндель сбросил армейскую куртку, снял рубаху. – Бродяга, на-ка прикрой её. Штанины оторву, ноги обмотаем.
– Зачем штаны портить? – Через плечо бросил Михалыч. – Ты берцаки отдай.
– Я бы отдал. – Сюндель поскрёб щеку. – Но, куда они ей? Нога как у Золушки.
– Как у кого? – Полюбопытствовал Гунька.
– Забудь. – Отмахнулся Михалыч. – Слышь, Бродяга?! Мохнорылый не сказал, долго нам здесь куковать?
– Не сказал! – Ответил из-за кустов. Не доводилось мне девиц раздевать, сами раздевались. – Снимай. – Попросил тихо, даже не надеясь, что услышит.
Шкура упала в траву. Я и замер с раскрытым ртом. Стою, таращусь. Всё при ней, засмотрелся. Стоит девка в чём мать родила, глядит не моргает.
– Бродяга?! – Из-за кустов позвал Сюндель. – Не могу штанину оторвать! А давай я ей носки отдам?! Нормально будет?!
– Не знаю. – Прохрипел пересохшим горлом.
– Хватит пялится. – Толкнул меня Сюндель, вырвал из рук рубаху и поспешил к девке. – Вот ты ушлёпок. Я-то думал. – Ворчит приятель. Замотал девку, набросил поверх рубахи бушлат. Усадил на шкуру, растёр ей ноги, надевает носки и меня ругает. – Глазеешь урод. Дать бы тебе по роже.
Небо чуть разъяснилось, но скоро наползли тучи. Сидим под кустами лепуна, ждём. А вот чего ждём и сами не знаем. Пришли двое болотников, с топориками. Встали чуть поодаль, поглядывают на камыш, озираются.
– Эй. – Окликнул Михалыч. – Кого ждём?! Шмотки верните!
Болотники не ответили, даже не повернулись на оклик. Напряжённые они, дёрганые. Головами вертят, перешептываются.
– Мужики! – Не удержался Сюндель. Поднялся и пошёл к ластоногим. На дворе зябко, а он в майке с длинным рукавом. – В самом-то деле, чего резину тянем? – Пританцовывая и потирая плечи спросил Сюндель. – Оттопырились, погуляли, пора и по баракам. Верните стволы. Отдайте вещ мешки, одежда там. Имейте совесть, холодно.
И снова болотники не ответили. Поглядывают во все стороны, переговариваются. Отошёл я в сторонку, привалился к дереву, сижу бросаю в болото камушки. Куст лепуна опустил ветки в воду, мошки бегают по болотной тине, взбираются на куст по веткам. Бросаю камушки, а сам думаю – нехорошо получилось с девкой. Серёга-Сюндель невесть что про меня подумал.
– Бродяга. – Позвали сзади.
Выронил камушек, вскочил. Хозяйка Кхну подошла и не одна, с четырьмя ластоногими. Что-то я совсем расслабился, сижу у болота точно в своей лёжке. Так и зверюга подкрадётся, не услышу. Нужно прекращать с выпивкой и дурными мыслями. Что мне Сюндель? Плевал я на него. Пусть думает всё что хочет.
Кхну взяла меня за руку, подвела к воде. Мои приятели поспешили вслед за нами, но охранники встали на их пути, преградили дорогу.
– Происходит что-то неладное. – Присев у воды очень тихо заговорила хозяйка. – Этой ночью у заброшенной деревни пропали трое воинов. – Кхну поманила пальцем, болотник заспешил к нам. – Покажи. – Болотник развязал мешок.
– Что за? – Я отшатнулся, к горлу поднялся мерзкий ком вчерашнего застолья. В мешке голова болотника. Там, где должны быть глаза, торчат деревянные колышки, во рту кляп из травы.
– Ответь Бродяга. – Хозяйка придержала меня под локоть. – Твой народ способен на такое?
– Я таких не встречал.
– Тогда кто мог такое сделать?
– Я не знаю.
– Вы готовы уйти? – Жёстко и строго спросила Кхну.
– Да. – Я закивал.
– Ваши вещи там. – Худой палец указал на болото. Сухие деревца, камыш, квакают лягушки, грязная вода. Впереди топь. – Уходите.
– Куда идти? – Смотрю на болотные кочки, по спине холодок. Неужели хозяйка Кхну решила нас утопить? Перевёл на неё взгляд и признался. – Я не знаю дороги.
– Вас проведут. – Заверила Кхну и ушла.
– Спасибо. – Ответил с большим опозданием. Хозяйка скрылась за кустами, вслед за ней поспешила охрана. Не все, трое ушли, один остался.
– Вот. – Встал болотник передо мною, протянул металлическую пластину. Небольшая она, с палец длинной, не шире и не толще лезвия моего ножа. – Если встретишь таких как мы. Передай.
– Хорошо, передам. – Я кивнул.
– Хозяйка сказала. – Болотник глянул на моих приятелей.
– Ты и большой аги можете к нам приходить. Других не пустим. Бойся маленьких человечков в мешковатых одеждах.
– Кого?
– Твой народ, называет их пряхами. Для нас туртулаэйзы. Где они, там смерть.
– Что за пряхи?
– Будь внимателен. – Предупредил болотник. – Почувствуешь запах кислого, беги что есть духу. Не потеряй аушуту. – Болотник взял меня за руку положил в неё пластину и напомнил. – Передай аушуту таким как мы. Разыщи озёрных братьев. Хозяйка знает, ты сможешь их разыскать, шао-ту поможет.
– Где искать? – Спросил даже не знаю зачем? Не собираюсь я искать ластоногих. Верчу в руке пластину из жёлтого металла. Выдавлены на ней какие-то каракули, и выпуклый рисунок – болотник с шаром вместо головы.
– Этого никто не знает.
4
Идём тяжело и медленно. Хуже всех Сюнделю, тащит девку. После травки что я ей дал, перестала улыбаться и свалилась как подкошенная. Тогда-то Сюндель и взвалил её себе на плечо. Вот уж удружили болотники с травкой, могли бы и предупредить.
Врать не стану, и мне не легко. Винтовку Михалыч не забрал хоть и грозился. Лучше бы она у него осталась, уж больно большая и неудобная для прогулок по болоту. А тут ещё Карлуха будь он неладен, ростом не вышел мой приятель для таких путешествий. Едва ноги волочит, мешок не бросает точно прирос к нему. Ноет мелкий, на свою гадкую жизнь жалуется. А я, слушаю и тащу его за собою. Там, где глубоко несу на себе. Бусики из ракушек вещица хлопотная, а когда Карлуха на спине едет, хоть вой. Шею царапают. Хотел было снять, в мешок спрятать. Поймал на себе осуждающий взгляд болотника и передумал. Что же мне теперь с этими ракушками до скончания дней мучиться?
Странная у нас компания. Сюндель с девкой на спине, я за Карлухой приглядываю. Михалыч с Гунькой обособились, идут вслед за ластоногим, нам не помогают. Плохая у меня компания, ненадёжная.
Иду гляжу по сторонам, часто оглядываюсь. Запах от нас по всей округе разлетелся. Толпой в болото полезли, широкий след оставляем. Как бы зверьё не унюхало? Болотник тоже башкой вертит, останавливается, слушает. Кому как ни ему знать, кто в этих краях главный хозяин? Болотный рвака прячется в тине. Ухватит за ногу и утащит в яму. В этих местах и без рваки зверья хватает. Кто жалит, кто кусает, встречаются и с фантазией. Тот же остронос, этот, тварь хитрая. Не такой крупный как рвака, но выдумщик ещё тот. Ударит носом, не поймёшь на что напоролся, на корягу, или камыш в ногу ткнулся. Кровь, как не старайся не остановишь. А этот гад позади бредёт не торопится. Ждёт, когда свалишься.
Темнеть начало вышли к знакомому мне месту. Комаров, мошек, жучков и букашек, тьма тьмущая. Гудят, роятся.
Деревянная лачуга посреди болота, старая, обветшалая. Сваи чёрные, крыша из камыша поросла мхом и низенькими кустами. Не знай с какой стороны подойти, пройдёшь в двух шагах и не заметишь. Вокруг хибары камыш, а на воде большущие красно-жёлтые цветы баюки. Вонь от них стоит ужасная, почти как в отхожем месте. На этот запах и летят насекомые.
Вывел нас болотник к избушке, развернулся и ушёл, слова не сказал на прощание. Проводил я его взглядом, не теряю надежды, может хоть рукой помашет. Не помахал. Ну и ладно, я не гордый, переживу.
С большим трудом взобрались по скользким сходням и повалились на доски помоста. Болото я вам скажу – это куда хуже бурелома и сухостоя вместе взятых. Там посидеть, да отлежаться можно. В болоте останавливаться не желательно, увязнешь. Ноги преют, царапины да укусы грозят большими неприятностями.
Чуток отлежались, перевели дух. Отворили скрипучую, кособокую дверь и вошли под крышу. Снял бусики, подарок болотников спрятал в мешок. Здорово они мне шею исцарапали и натёрли. Надо бы потёртости да порезы мазью смазать. Но это чуть позже, обустроимся тогда и подлечусь.
***
– Да уж. – Подсвечивая спичкой изрёк Михалыч. Стены у входа в плесени, на полу мох разросся волдырями, досок совсем не видно. – Апартаменты люкс, для бомжей. – Всматриваясь в черноту заключил Михалыч и брезгливо добавил. – Воняет так же.
– Каких бомжей? – Укладывая у двери вещи, спросил Гунька. – Кто они такие?
– Странный ты мужик Гунька. – Прикуривая от угасающей спички выдохнул Сюндель. – Стало быть, апартаменты люкс для тебя не новость. К бомжам имеешь интерес?
– Отвяжись. – Вступился Михалыч. – За девкой приглядывай. – Огонёк погас, Михалыч зажёг спичку прошёл чуть дальше. – Не цепляйся к Гуньке. Дурочку обхаживай. Согреет ночью.
– А в рыло? – Сюндель до хруста сжал кулаки. – Ты за метлой следи. Фильтруй базар.
– А-то что? – Спичка погасла, стало темно.
– Пошли за хворостом. – Позвал я Серёгу-Сюнделя, потянул его за рукав.
– Ступай, догоню. – Сюньдель одёрнул руку. – Нарываешься Михалыч?
– Угомонись. – Донеслось из дальнего угла. – Хочешь вернуться домой, прикуси язык.
– А если не хочу? – Прошипел Сюндель. – Что тогда?
– Оба заткнитесь! – Гаркнул я. – Сюндель. Уложи девку ближе к печи. В углу найдёшь шкуры. Укрой и выходи на помост. А ты. – Прошёл я на свет спички. Михалыч её зажёг. – Наведи здесь порядок.
– Бродяга, ты чего? – Заговорил Гунька.
– Ничего. Отыщи лампу. Там она. – Указал пальцем. –
Выйдем, дверь затвори. Комары налетят. – Сказал строго и пошёл к выходу. Следом побрёл и Сюндель.
– Я с вами. – Отозвался Карлуха, вышел затворил дверь.
– Откуда здесь хворост? – Спросил Сюндель. Уселся он на доски свесил ноги к самой воде, загребает носками ботинок болотную траву. Курит приятель, отгоняет рукой мошек. Квакают лягушки, пищат комары. Где-то в зарослях ухает ночная птица. Сумерки над головой, самое время ей поохотится.
– Неподалёку остров. – Сообщил и поглядел в нужную сторону. – Там и соберём.
– Бродяга. – Коротун засучил рукава, встал рядом. – С вами пойду. Не останусь я с этими. – Взгляд обозначил дверь. – Шепчутся меж собою.
– С нами не выйдет. – Сообщил Карлухе, потрепал за шевелюру. – Глубоко там. Да и незачем ходить гурьбой. Приберитесь в хибаре. Проверь печку. Обсушиться нужно.
– Ага. – Согласился Карлуха и часто закивал. – Приберусь, проверю.
***
До острова рукой подать, но не всё так просто. Повсюду коряги, болотные кочки и бутоны баюки. Вонь стоит не продохнуть, мошек тьма. Цветёт баюка, раскрыла лепестки, стекает сок белыми каплями. Садятся мошки на сок цветка и прилипают. Кушает баюка букашек. Сюндель полез глянуть, остановил я его. Испачкает одежду, от мошек и букашек не отвяжется. Везде отыщут.
Обошли корягу, пролезли через камыш и начали взбираться на берег. Прошлые разы я именно в этом месте выбирался, а сегодня не получается. Раскисло всё, под ногами глина.
Намучались, измарались, но выбрались. Упавших деревьев на острове много. Лежат, стоят, набок клонятся. Выбирай любое.
– Бродяга. – Связывает Сюндель брючным ремнём большую охапку хвороста.
– Говори. – Ответил, подтаскиваю к воде огромную ветку. Смастерили плот, на него и сваливали сушину.
– О чём шептался с мохнорылыми?
– Когда именно?
– Перед тем как в болото полезли.
– Не помню. – Пожал плечами и уложил на плот сучья.
– Рассказывать не хочешь? – Сюндель забросил на плот вязанку хвороста, помыл в болоте руки. – Напрасно ты так. – Умылся Серёга-Сюндель и сообщил. – По всем раскладам, вдвоём мы остались. Гунька с Михалычем трётся. Не жди добра отэтой тёрки. Я Михалыча хорошо знаю, любому мозги запудрит. Мелкий не в счёт. Вот и выходит, двое нас осталось.
– Не знаешь ты Карлуху. Совсем не знаешь. – Забрёл я по пояс вводу, ухватился за палку и потащил. – Не смотри, что он ростом не вышел. Это не главное.
– А что главное? – Сюндель ухватился с другой стороны плота. Сучьев и палок мы набрали много, большую гору. – А знаешь Бродяга. – Упёрся Серёга ногами в берег, толкнул плот. – Я тут покумекал и решил. Выйдем к посёлку или деревушке, возьму девчонку там и останусь. С вами она пропадёт.
– Забирай.
– И заберу. – Пообещал приятель. – Как думаешь? Примут нас?
– Кто?
– В поселке. – Кряхтит Серёга, налегает, толкает плот. К острову шли тяжело, а обратно с ветками и хворостом вдвое тяжелей.
– Ну, это вряд ли. – Ответил я, обхожу стороной зловонный цветок баюки. Вокруг бутона мошек тьма. Бестолковые букашки, сами летят к своей погибели. От зловония, прикрыл нос и ускорился. Получилось не очень, ила много, ноги вязнут. Корни у цветка как дождевые черви расползлись во все стороны, иду спотыкаюсь.
– А чего? – Напомнил о себе Сюндель. – Почему вряд ли?
– Не живут люди на болотах. Если бы и жили, не приняли. Прознают что девка из ворожей, вовсе прибьют. И тебя и её.
– А кто им расскажет? Совру, придумаю что ни будь.
– Не поможет. Говорок у тебя чужой. Здешних порядков не знаешь.
– А ты научи.
– Послушай Сюндель. – Перебрался я через болотную кочку, потащил за собою плот. – Врать не стану. Народец у нас гнилой, гадкий. Меня, в моём же посёлке убить готовы. И такое везде. Люди как звери.
– Да ладно. – Не поверил Сюндель. – Это у нас как звери, у вас, нормальные.
– Где у вас?
– Ну. – Приятель замялся. – Дома.
– А где твой дом?
– Я уже и не знаю. – Сюндель толкнул плот, полез через кочку. – Наверное, везде и нигде одновременно.
– А разве такое бывает? – Спросил и потащился в обход цветку. Бутон закрыт, не воняет. Да и мошек над ним почти нет. Наелся цветочек, отдыхает.
– Если я говорю, значит бывает. – Как-то совсем невесело ответил Сюндель. – Слышь, Бродяга. А ты называй меня Серёгой. Надоело под кликухой жить.
– Как скажешь. – Согласился не раздумывая.
– А тебя как зовут? Только и слышу – Бродяга да Бродяга. – Серёга упирается всем телом в наваленные ветки. Кряхтит, с усердием толкает плот. – Тебя как мамка называет?
– Нет у меня мамки. Подкидыш я.
– Шутишь?
– Какие тут шутки? Давай-ка поторопимся, небо совсем чёрное.
– Ага, чёрное. – Согласился Серёга, навалился, толкает всем телом. Но от это не помогло, коряги да пеньки мешают, цепляются за них ветки сушины.
– Что бы тебя! – Успел прокричать я и свалился в воду.
Яма впереди, забыл я про неё. – Серёга, тащи к камышам. Здесь не пройдём.
– Понял. – Ответил Серёга. – Ты давай, рули. Мне из-за дров ничего не видно. А куда мы вообще идём?
– Как куда? К хибаре.
– Я не про это. – Серёга толкнул плот. – Завтра куда двинемся?
– А давай доживём?
– Ты чего? – Серёга заспешил ко мне, ухватился за палку и потащил с двойным усердием. Идёт рядом, озирается по сторонам. – Чего оружие не взяли?
– Незачем оно нам. Баюка всё зверьё разогнала. Разве что это. – Я посмотрел на руку. Чёрная пиявка присосалась. Оторвал я её и показал Серёге. – Видал такую зверюгу?
– Ага. – Серёга кивнул. – Гляди. – Приятель показал ладонь, между пальцев стекает кровь. Помыл он руку, вытер об рубаху. – Такая же присосалась.
– Жди дождя. – Сообщил я. – Баюки закрываются, верный знак.
– Красивые. – Серёга почесал нос, размазал по лицу грязь. – Воняют гадко. – Приятель прихлопнул на шее букашку и пожаловался. – Михалыч напрягает. Закорешился с Гунькой, не к добру это. Ездит ему по ушам, а этот дурак рот раззявил. Неспроста Михалыч Гуньку обхаживает. Задумал что-то.
– Потащили. – Перехватил я ветку, взялся за сук и поволок плот. – Навались Серёга, стемнеет, утопнем.
– Понял. – Серёга вернулся на прежнее место, встал позади. Упирается двумя руками, толкает.
***
Развели огонь. Избушка хоть и ветхая, но без дыр, прогревается быстро. Ещё и ночь не наступила, а мы уже развесили вещи. За дверями ветер гудит, гром грохочет, по крыше стучит дождь. Не подвели цветочки, верно указали на погоду.
Девку уложили на шкурах ближе к печи, спит она. Вот уж свалилась беда на мою голову, что мне с ней делать ума не приложу? Лицо бледное точно побелка. Как бы не померла? Лежит на боку, едва дышит. И зачем я ей траву дал? А если болотники её отравить решили? Не вышло зарезать, вот и подсунули травку. Шао-ту, ворожея, руны. Не встречал я ворожей, как проверить? Вдруг обманули?
Сижу в одних трусах, смотрю на огонь, дурные мысли в голову лезут. Трещат дровишки, прогорают в печи. Эту штуку и печью назвать сложно – железная бочка с трубой. Стоит на кирпичах, а те на проржавевшем до дыр куске железа. За огнём нужно приглядывать. Разогреется труба докрасна, сгорим вместе с хибарой.
Висят наши вещи, сохнут. Консервы разогрели, вскипятили травяной чай, поужинали.
Гунька с Михалычем о чём-то болтают, тихонько так, в полголоса. Карлуха с Серёгой завели спор. Громко и не таясь. Не верит Серёга в то что мелкий может выпить пять кувшинов кислой. Карлуха злится, на меня поглядывает ищет поддержки. Пожимаю плечами, не видел я этого. На выручку пришёл Гунька. Подтвердил слова Коротуна, был он там, видел всё своими глазами. Поспорил тогда Карлуха с приезжим торгашом на десять винтовочных патронов. Кислой на дармовщину упился и патроны заработал.
Так и прошёл вечер, за спорами и тихими разговорами. Подсохли вещи, оделись, спать легли. Места в хибаре хоть танцуй, а кроватей нет. Повалились на полу кто где умостился.
За огнём, приглядываем по очереди. Мне досталось самое плохое время, предрассветное. Уже и не ночь, но ещё и не утро, самый сон. Разбудил меня Гунька, подёргал за ногу и улёгся на моё место. Ну а я, запихал в печь коряжник, и побрёл на помост справить малую нужду. Спать хочется, глаза сами закрываются.
Поскрёб щеку, потянулся. На свежий воздух выходить нет особого желания. Холодно там в эту пору. Но вот беда, нет в избушке ведра, да и зачем оно здесь? На болоте любое место как нужник. Лень идти, открой дверь и оправляйся, а нет, ступай по сходням к самой воде.
Снял засов, толкнул дверь, а она не открывается. Пихнул ещё раз, упёрся в неё плечом, скрипнула и поползла. Тут-то я и проснулся окончательно. Сонливость улетучилась в одно мгновение. В просвете, показалась глазастая морда, язык на бок, дышит часто, из раззявленной пасти пар валит.
– Ты откуда взялся? – Спросил почти шепотом и затворил за собою дверь. – Как же ты меня нашёл чудище глазастое?
Лохматый ткнул меня мокрым носом в живот, завилял задом. Обрадовался и я нашей встрече. Есть в зверюге что-то надёжное, доброе. То, чего я не встречал в людях. Большущие, чёрные глазищи, мокрая, в колючках и ряске шерсть. Грязный он и мокрый.
Сделал свои дела, отворил дверь. Зашёл в избушку, и позвал Лохматого. Тот сунул за порог нос, понюхал и отвернулся. Не желает заходить.
– Ты чего? – Спросил и потрепал по загривку. – Пошли. Там тепло, обсохнешь.
Лизнул зверь мою руку, глядит большими глазищами. Потоптался и улёгся, подставил лохматый бок.
И что мне оставалось делать? Ну, не бросать же его в одиночестве? Проверил огонь в печи. Горят поленца, потрескивают, тепло в избушке хорошо. Попил воды из фляги и вернулся к Лохматому. На дворе сыро, мерзко, воняет цветами баюки, квакают жабы, пищат букашки.
Где-то на острове, завыл тупонос. Зверь совсем бестолковый Ростом до колена, ушей вовсе нет, глупее создания я не встречал. Если заметит кого, бежит сломя голову. А зачем бежит и сам не знает. Ну, догонит, ну стукнет по ногам тупым носом. Пнёшь его, завизжит точно режут и убежит восвояси. Зачем он это делает? Вреда не причинит, разве что напугать может, появляется как из-под земли.
Завидев меня, Лохматый рыкнул и улёгся. Морду уложил на чёрный, местами укрытый буграми мха настил помоста. Так и просидели мы с ним до рассвета. Время от времени проверяю печь. Зайду в хибару подброшу дровишек и возвращаюсь к Лохматому. А он лежит, посапывает, подставляет то один, то другой бок. Светать начало, полетели жучки, большие такие, серенькие. В болоте разгулялась рыба. Жучки падают в воду, рыбины их глотают. Интересно мне стало, спустился на сходни. Рыба не пуганая, протяни руку, подплывёт, встанет боком точно ждёт, когда погладишь. И только я собирался это проверить, как скрипнула дверь. Карлуха вышел, потянулся и широко зевнул. Да так и замер с раскрытым ртом.
– Ты чего?!
– Уже ничего. – Чуть слышно ответил Коротун, потряхивает ногой. – Бродяга, ты где взял это страшилище? – Таращится мелкий на Лохматого, указывает пальцем.
– Не бойся, не укусит. – Потрепал страшилище за морду и спросил. – Зачем выперся? По нужде?
– Ага. По нужде.
– Так иди, чего стоишь? – Поторопил я. – Не тронет.
– Что же ты сразу не сказал? – Поникшим голосом заговорил Коротун. – Я в штаны отлил.
– Ну, и ладно. Всё одно в болото полезем. – Зарылся ладонью в густую шерсть зверю, начал чесать. Лохматый выгнулся от удовольствия.
– Вот так чудище. – Карлуха сделал пару несмелых шажков. Подошёл ближе и осторожно спросил. – А кто это?
– Лохматый.
– Вижу, что не лысый. – Коротун, ощупал мокрые штаны. – Ты бы его прогнал.
– Зачем?
– Он ещё и спрашивает? – Глядя на зверя, мелкий горестно вздохнул. – А если Михалыч пальнёт, не разобравшись? Трёкнутый с пистолетом спит, с ним и до ветру ходит.
Зверь поднялся, ткнул меня носом в щеку, лизнул в ухо, и спрыгнул в воду. Уплыл под хибару.
– Эй! Ты куда?! – Окликнул я. – Вернись.
– Ненужно, пусть купается. – Карлуха, поёжился, растёр плечи. – Зачем он тебе?
– Не знаю.
– А не знаешь, так и не зови. – Коротун ощупал штаны.
–
Пойду портки сушить. Слышь, Бродяга? – Карлуха замялся.
–
Что думаешь про Гуньку? Что-то он мне совсем не нравится.
В Бочке, был душа парень. А тут как подменили. Чего это он с Михалычем шепчется? О чём?
– Подружились, вот и шепчутся.
– А мы? Что, нас побоку?
– Не раскисай. – Я подмигнул, улыбнулся. – Получим обещанные патроны, вернёшься в Бочку. Всё образуется.
– Не образуется. – Карлуха вздохнул, скорчил кислую рожицу. – Как прежде уже не будет. В Бочке пришлые всем заправляют. Мне туда дорога заказана. Гунька с Михалычем уйдёт. Сюндель, на девку запал. Отыщут тихое местечко, там и поселятся. Ты в свой посёлок вернёшься. А мне куда?
– Мир большой.
– Вот и я о том же. – Карлуха плюнул в воду. На плевок набросились сразу три рыбины. – Мир большой, а я маленький. – Наблюдая за рыбой совсем грустно поведал мелкий. – Как думаешь? К технорям попрошусь, не прогонят?
– Лучше, к пришибленным. Порядки у них как у вольных.
– Слышь? А если к вольным? – Спросил Карлуха, поймал на лету жука и бросил вниз. Рыбина на лету поймала жука и плюхнулась в воду. – Ты это видал? – Карлуха встал на четвереньки. – А давай поймаем? Пожарим.
– Лови, я не возражаю.
– Сам лови. – Карлуха посмотрел в мою сторону. Лицо мокрое, с волос капает вода. – Вот дрянь, оплевала.
– Кто?
– Она. – Коротун взъерошил волосы. – Прячется. Когда это рыбы плеваться научились?
– Всегда плевались. Жуков да мошек сбивают.
– Пойду я. Штаны просушу. – Карлуха потрогал мокрую штанину. – Травку заварю, чайку с сухарями посёрбаем.
– Угу. – Я кивнул. – Вода вскипит, поднимай народ. Штаны не суши. Перекусим, в болото полем.
***
Из болота выбрались ближе к полудню, усталые, мокрые и грязные. Остались позади холодный ил, омуты и насекомые. Да и вонять больше нечему. Не растут бутоны на берегу. После ароматов баюки, любой другой запах в радость.
Разгулялся ветер, разогнал низкие тучи. Те что забрались повыше не осилил, потрепал малость, местами даже солнышко выглянуло. Пролилось оно сквозь дыры в небе большими жёлтыми пятнами, греет бурелом, гладит макушки деревьев. Провалилось солнышко в яр, поползло на лысый, песчаный холм.
– Привал. – Скомандовал и свалился в траву. Вымотало болото, ботинки промокли, тяжёлые. Пришла пора доставать обновки. Берцаки Кистеня примеряю, не зря же я их таскаю в мешке?
Развели костерок, постирались и развесили на палках одежду. Хорошо здесь, крупный зверь не забредает, болото не пустит. Местное, то, что днём гуляет не велико размерами. Так что боятся практически некого.
За спиной в тихой заводи жабы квакают, в буреломе птицы щебечут. Тут бы домик поставить, да и жить в нём припеваючи.
– Гунька! – Позвал Михалыч и побрёл за кусты. Он, как и все расхаживал в одних трусах. Пыхтит сигареткой, пистолет на пальце крутит. Со странностями мужик. Поначалу с автоматом не расставался, теперь с пистолетом. Часто озирается точно боится кого-то.
– Карлуха?! – Окликнул Серёга. – Тащи дрова. Консервы из огня выкачу, подбрось дровишек.
– Ага! – Из-за кустов отозвался Коротун. – Уже несу. – Тащит Карлуха сухую ветку, волочёт ойкает и айкает, трава в ноги колет. Трусы у мелкого ниже колен, чуть ли не до пяток.
Девка сидит у огня, смотрит как Серёга палкой банки достаёт. Замоталась в большое, синие полотенце. Серёга его достал из своего мешка. Заботится он о ней, опекает.
Сижу у самой воды, залез с ногами на упавшее дерево. Завалилось оно давно, ураган повалил. Упало в воду, кривыми ветками заводь расчёсывает. Красиво здесь, щебечут птички, квакают жабы. В воде трутся рыбки, бьют спинами о лохматую кору и поросшие водорослями ветки. Спугни, зарываются в траву, прячутся.
– Надолго мы здесь? – Спросил Михалыч. Испугался я, чуть не свалился, успел схватиться за ветку. – Что же ты такой пугливый? – Ухмыляется Михалыч, глядит с прищуром.
– Задумался. – Ответил и спрыгнул на песок. Когда он успел распрощаться с Гунькой? Только-только был у кустов и вот уже здесь за моей спиной.
– Бывает. – Михалыч поглядел на воду, поднял камушек и зашвырнул. – Пошамкаем и пойдём? Далеко ещё?
– Если с твоей помощью ноги не сломаю, – поглядел я на дерево, с которого чуть не свалился. – К вечеру доберёмся.
– А раньше нельзя? – Спросил и поглядел на меня. Взгляд колючий, злой. Сжимает в руке пистолет, в другой сигареты.
– Ты чего такой угрюмый? Стряслось что?
– Сам не знаю. Не спокойно. Что-то тревожит, а вот что не пойму.
– Самое плохое позади. – Приободрил я Михалыча и прихлопнул на шее комара, много их здесь, даже днём жалят. Нет, с домиком на берегу я погорячился. Заедят букашки, закусают.
– Я тут подумал. – Михалыч осмотрелся, словно опасаясь кого-то. – Легко мы ушли от Ветеринара. Что-то тут не так.
– И что не так?
– Погони нет. – Присел Михалыч, закурил осматривает заводь.
– Нет и не будет. – Заверил я. – В эти края, много дорог. Которой пришли мы, не самая лёгкая, но короткая. Знают о ней двое. Я и дядька Толган. В его хибаре ночевали.
– Талган? – Михалыч напрягся. – А где он?
– В другом мире.
– В каком? – Михалыч вскочил, точно его ужалили. Глаза выпучил, поменялся в лице, побледнел.
– Ты чего? – Гляжу на Михалыча, он на меня. – Чего дёргаешься? Помер Толган. Год как я его схоронил.
– Помер? – Михалыч подобрал оброненный окурок. Руки трясутся, по сторонам озирается. Таким напуганным я его ещё не видел. – А ты в этом уверен? – Хмурясь спросил Михалыч.
– Сам закапывал. В хибаре он помер. На остров я его переправил, там и зарыл. Камней натаскал, привалил могилку. Могу показать. Обратно пойдём, наведаюсь, прибраться нужно.
