Текст книги "Зайтан-Бродяга (СИ)"

Автор книги: Илья Слобожанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Старожилы рассказывают, по началу, она была вдвое ниже и уже. Нарастили высоту, расширили бока. Вот и подросла Бочка, раздулась.

Внутри постоялый двор в два этажа, приёмная контора, пекарня, баня, и питейная-лавка Гундосого. Это я ещё не назвал котельную, хлев и, да много чего не назвал. Оно и понятно почему, так сразу всё и не припомнить. С керосином явный перебор. Не бывает его столько, выдумки. Да и не пахнет в Бочке керосином, совсем не пахнет.

Недолгая пробежка через лес по извилистой дорожке и вот она громадина, стоит много лет и всё ей не почём. Провалилась Бочка в землю, обросла кольями, тянется к небу, крышей тучи подпирает. У ворот глубокий ров, перед ним колья торчат, опутали их колючей проволокой. За кольями бревенчатый мостик. Обычно, ворота до самой темноты нараспашку, а сегодня заперты. Странно это, почему?

Дождь усилился, барабанит в спину большими, холодными каплями, стучит по голове. Ветер так и хлещет, подталкивает, торопит. Без слов говорит – уходи, прячься, нельзя под открытым небом стоять, ночь на пятки наступает.

2

– Стой! Кто идёт!? – Окликнули сверху. – Назовись!!!

– Открывай! Бродяга я! – Ответ получился не особо приветливый, запыхался.

– Тут все бродяги! Ты имя назови! – Ответили с издёвкой.

– Зайтан я!!! Из посёлка мусорщиков. – Пришлось помахать рукой, и нацепить улыбку. Понятное дело, сверху её не видно, но всё же, а вдруг?

– Карлуха! – Проревели зычным басом. Ветер гудит сдувает слова, плохо слышно. – Ступай вниз, погляди, что за птицу к нам занесло?!

– Эй, наверху?! – Признаюсь, такой ответ меня удивил, озадачил. – Вы часом кислой не перебрали?! Открывайте ворота! Нашли время дурачиться!

– А если не откроем?! – Пробасили совсем не приветливо. – Приступом возьмёшь?! – Громкий смех вперемешку с бранью, двух, а то и всех четырёх лужёных глоток. Похоже, караульные попивают кислую, весело им. А вот мне совсем грустно. Мокро под открытым небом, ветер холодный, пронизывает до костей. Заскрипели несмазанные петли, отварилась калитка в крепких, железных воротах.

– Здорово Бродяга. Заходи. – Прохрипели из чёрной дыры. – Оружие не тащи в контору. Оставь у Носатого.

– Что за придурки наверху? – Такого (радушного) приёма, я не встречал в этом месте. Карлуха, он же Коротун, прячется в тени, с его-то ростом это не сложно. На входе не горят лампы, да и менял что первыми встречали гостей тоже нет. Не припомню я такого дня что бы менялы у входа не тёрлись.

– Привет. – Коротун добавил света в масляной лампе, вытер о штаны руку и протянул мне ладошку. Потёртая кожаная куртка висит мешком, старые заплатанные штаны грязно синего цвета волочатся по земле. От такого убранства низкорослый приятель выглядит большим серым пятном.

– Привет. А чего темно? – Пожимая руку спросил я и принюхался. Керосином даже и не пахнет, а вот нечистотами из отхожего места и хлева разит как никогда раньше. В прошлый приход, тоже подванивало, но не так сильно.

– Не знаю. – Карлуха пожал плечами. – Ты проходи не стесняйся, я дверь запру.

– Ага, запирай. – Отошёл в сторону, заглянул в темноту коридора и там темень непроглядная. – Колесо крутить некому? Темно как в склепе. Ушастые подохли?

– Нет, не подохли. – Карлуха топчется на месте, потирает ладони. – Живы, крутят.

– Чего темно?

– Ты у Гундосого спроси. Это его забота лампы менять.

– Как Шванька поживает? Всё ли у неё ладно?

– Хорошо поживает. Нам с тобою так не жить. – Карлуха лукаво улыбнулся и взялся запирать калитку. – Гости у неё, не протолкнёшься.

– Что за гости? – За спиной брякнул тяжёлый засов. Где-то в глубине проблеяли, громко завизжали напуганные грохотом животные, но уже через минуту затихли.

– Пришлые к нам заглянули, да так и остались. С виду ничего, спокойные. – Поведал Карлуха и подёргал за мешок. – Платят патронами и консервами. А ты чего нарыл? Есть что интересное?

– Да так, мелочи разные.

– Будет врать-то. – Не поверил Коротун. – Что бы у тебя и мелочи?

– День не задался.

– Бывает. – С участием выдохнул Карлуха и подбодрил. – Ничего, в другой раз повезёт.

– Говоришь, Шванька нынче в наваре?

– Ага. – Низкорослый улыбается, выставил напоказ кривые, жёлтые зубы. – Пару сотен ещё днём девицы заработали. Патроны новые, в бумажных обёртках, жиром измазаны. По тридцать штук в каждой пачке. А ещё, огромную коробку хрустяшек девкам подарили. Хлеб такой, сушёный, в шуршащей обёртке. Вкусный, но вот пахнет не очень.

– А может и не ходить в контору? У Шваньки добро скину? – Встряхнул мешком, послышался тихий звон. – Патроны ей ни к чему, всё одно на барахло сменяет.

– Идея хорошая, но. – Карлуха пожимает плечами и ковыряет пальцем в ухе. – Прознают в канторе, пускать перестанут. Оно тебе нужно?

– И то верно. Та же Шванька и растрезвонит.

– Не знаю, как Шванька, а вот её девицы, языки распустят. Добро сменять не успеешь, как звон пойдёт. – Карлуха подмигнул. – Ступай в контору и бегом к Шваньке. Я договорюсь. Ну, так что? Два патрона, и ты без очереди на чистых простынях с девицей кувыркаешься. Тебе какую, беленькую или чернявую?

– Лучше беленькую, хотя?

– А бери обеих. Гони три патрона.

– Уже три? Наглеешь Карлуха?

– Дык это. – Низкорослый захлопал глазищами, а они у него большие. – Ты что, глухой? Гости у Шваньки, свободных девиц нет. Думай быстрей.

– Сначала в контору.

– Верное решение. Ступай. Только гляди, не засиживайся. Шванькины девки нынче нарасхват. Очередь за ними. – Не теряя надежды заработать патроны предупредил Коротун. – Ладно, беги к Носатому. Ружьишко там оставь. Да и ножичек, тоже выложи. На всякий случай.

– Держи. – Я полез в карман. Два пистолетных патрона легли Коротуну в маленькую, но широкую ладошку. Посмотрел он на патроны и сразу повеселел.

– Уже бегу. Мягкая кровать, чистая постель, пышногрудая девица. Всё устрою, ты меня знаешь.

– Да ты не торопись. Мне бы к Якову. Винтовку нужно подладить, что-то с затвором. Патроны возьми за так, подарок.

– Не возьму. – Карлуха протянул руку. – Забирай, не нужно мне такое.

– Не шипи. – Попросил и похлопал мелкого по плечу. – Патроны старые, отрыл на развалинах. Выбрасывать жалко, а проверять не с руки. Сам знаешь, не под моё ружьишко.

– Ясно. – Карлуха скривил кислую рожицу. – Втюхаю Гашеку-Пружине. Он жадный и подслеповатый. Думаю, полкувшина кислой нальёт.

– Вот и хорошо, беги к Гашеку. А я, заскочу к Якову и сразу в контору.

– Не спеши. – Карлуха спрятал подарок в карман штанов. Почесал нос и зарылся пятернёй в шевелюру, поскрёб и как-то грустно вымолвил. – Нет здесь Якова. Ушёл с Пуздро, да так и не вернулся.

– С Пуздро?

– Ага. Петька Пузатый, со скотного двора. С ним и ушёл Яков.

– Какого рожна, Яков с ним выперся? А главное куда?

– Косматый велел загоны подлатать. – Пояснил Коротун. – Вот и послал Пуздро за жердями. Тут неподалёку. Не знаю, по какой нужде Яков за ним увязался, но ушли они вместе. Я их за ворота провожал. Тыщу раз за жердями ходили и ничего. А тут. – Карлуха развёл руками.

– Не вовремя Яков ушёл. Хотел у него ружьишко подладить. Ну да ладно, в другой раз наведаюсь.

– А будет ли он, другой раз-то? – Карлуха опустил голову и тяжело вздохнул. – Может уже и не свидимся с Яковом.

– Шутишь? – Спросил и склонился пониже. Не вышел ростом Карлуха, от того и нужно нагибаться. – Что, кислой перебрал? Несёшь околесицу. С чего это вдруг не свидимся?

– Ага. Перебрал. – Карлуха осмотрелся и заговорил шепотом. – Пуздро, второго дня отыскался в овраге. А вот Яков, как сквозь землю провалился.

– И что Пуздро говорит? Где Яков?

– Не говорит Пуздро. Нечем ему говорить. Башку отрезали и брюхо вспороли. – Коротун поскрёб затылок. – И вот что самое странное, зверьё его не тронуло. Совсем не тронуло. Как лежал с выпущенными кишками, таким и нашли. Голова в кустах, глаза выковыряли, в рот травы напхали. Жуть.

– Карлуха мать-перемать твою!!! – Прогорланили в дыру в потолке. – Ты куда подевался, пукан кривоногий?!!!

– Здесь я!!! – Отозвался Карлуха. – Чего глотку рвёшь?! Приятеля встретил, поболтаю и вернусь!!!

– Приятеля он встретил. Тащи кислую!!!

– Не положено! – Рявкнул Коротун и тут же добавил. – Заткнитесь уроды, занят я!!!

– Кто наверху?

– Пришлые. Я тебе о них говорил. – Выдохнул Карлуха. – Вояки-то от нас свинтили. Дней десять как ушли.

– С какого перепугу? Почему ушли?

– Барахло собрали, только мы их и видели. Наскоро собирались, казаны да миски позабыли. Я их в коморку Носатого отнёс.

– А эти откуда взялись?

– Не знаю. Что не спроси лыбятся, глазами хлопают. Славка Метла, меня приставил за ними приглядывать. Помочь если нужно. Мужики крепкие, но с мозгами набекрень. Тупые как носки моих ботинок. – Карлуха улыбнулся и поглядел на обувь. Ботинки у него сплошная беда. Замш протёрся до дыр, тупые носки глядят вверх. Коротун поскрёб шею и поведал. – Вроде как из Широкого яра, говорок у них тамошний. Сказывают охотники они. А вот я не верю. Одежонка у этих. – Карлуха задрал голову посмотрел в потолок. – Военная, оружие совсем новое. У охотников ружья, у этих автоматы. Какие же они охотники? Про нашу жизнь ничегошеньки не знают. Бородарь от болота забрёл, увидали с крыши и давай в него палить. Патронов не жалеют. Стреляли как оглашенные, свалился бородарь замертво, а они всё палят и палят.

– Зачем убили? По какой нужде? Может, у кольев рылся?

– Нигде он не рылся. Я же тебе сказал, вышел от болота. Гулял он.

– Запутал ты меня Карлуха. Если бородарь у кольев не рылся, почему стреляли?

– Так ты у них и спроси. Я не знаю. Как прибили, сильно радовались, а потом за свежиной меня посылали. Сам знаешь, какая у бородаря свежина? Его мясом хорошо крысомордов морить, любая зверюга подохнет. Не охотники они. Брешут.

– А чего Метла сам за ними не приглядывает? Кислую хлещет?

– Вроде того. В услужение к пришлым подался. – Карлуха опустил голову, почесал затылок. – Ты-то как? Давно я тебя не видал. В Тихом промышлял или ещё куда захаживал?

– Крысомордых в низине стрелял, житья от них нет. Совсем обнаглели к забору подбираются, поселковые на огороды выходить боятся.

– Всех пострелял? – С издёвкой спросил Коротун.

– Самок выбил, самцы разбежались.

– Верное решение. Едой платили или патронами?

– Спасибо сказали. Хорошо хоть не выгнали.

– Не густо. – Карлуха криво улыбнулся. – Попрут из посёлка, перебирайся в Бочку. Я тебе комнатушку найду. Есть у меня одна на примете.

– Ага, переберусь. – Я кивнул. – А если и у Вас ворота не откроют?

– Откроют, куда они денутся? – Коротун глянул в потолок. Караульные горланят песни. В дыру выпал окурок, разбился о земляной пол и разбросал искры.

– Весело у вас. – Подвёл итог, растаптываю тлеющие огоньки. Неподалёку копна сена, загорится, полыхнёт вся бочка.

– Ага. – Карлуха потёр ладошки. – Обхохочешься. Эти. – Палец указал в потолок. – Кислую вёдрами хлещут. Брагой её называют.

– Брагой?

– Ну да. Может, ты подскажешь, где в наших краях кислую брагой, прозывают?

– Не слыхал.

– Вот и я не слыхал. – Карлуха поглядел на дыру, отступил, разумно опасаясь ещё одного подарка сверху.

– А кто у них старший?

– Есть тут один. – Коротун сдвинул брови, пожевал губу. – Прозвище у него непонятное. Как не стараюсь, а запомнить не могу. Ни-то ветенар, ни-то вепинар. – Карлуха принялся перечислять варианты, но скоро махнул рукой. – Я его один только раз и видал. Да и то издали. Он у Шваньки поселился. С виду ничего мужик. Да и эти не плохие. С ними строгость нужна. Рявкнешь, сразу притихают.

– В следующий раз так и сделаю. Рявкну, да по громче.

– Хлопну Карлуху по плечу. – Надо бы тебе ботинки обновить. Ты какой размер носишь?

– Размер? – Коротун перевёл взгляд на ботинки, потом на меня. – Не знаю.

– Не жмут? – Вопрос конечно глупый. Как могут жать растоптыши?

– Не-а, не жмут. Я тряпок напихал, теперь в самый раз.

– Понятно.

– Слышь? – Карлуха поманил пальцем. – Если что нужно, ты только скажи.

– Замётано. – Пообещал и пошёл вдоль изгороди, за нею спят животные, побрёл не спеша к винтовой лестнице.

***

Поднимаясь на второй этаж по скрипучим, чёрным от грязи ступенькам, столкнулся я с бородатым в военной форме. И всё бы ничего, такое бывает в полумраке. Он торопится вниз, я поднимаюсь в контору. Столкнулись лбами, ну и ладно. Здесь не принято извиняться, выяснять кто прав, а кто виновен. Это Бочка, в ней свои законы и свои правила. Разошлись и позабыли что дорогу не поделили. Может не навсегда забыли, на время, до встречи в другом месте. И то, что эта встреча состоится именно здесь и сейчас, бородатый мне пообещал жёстко и громко.

Я даже растерялся, гляжу на него хлопаю глазами. А он кричит, матерится, словами разными бросается, да такими что я и повторить не смогу. Поорал он и резко умолк, поглядел на меня в упор. Пахнуло от чужака кислой и сушёной рыбой. Таращился с минуту, громко хекнул в кулак и похлопал меня по плечу как старого приятеля.

– Выпивка за мой счёт. – Утробно рыкнул бородатый. – Извини, обознался.

– А ты кто? – Выйдя из ступора спросил я.

– Для кого как. – Ответил бородатый, глядит из-под кустистых бровей. – Называй меня Лекарь. Для ваших мест так понятней. А тебя как величают?

– Зайтан.

– Вот и познакомились. – Лекарь протянул руку. – Заходи к Шваньке, скажешь мой гость. Понял?

– Понял. – Не работай я в кузне с малолетства, не выдержать мне такого рукопожатия. Хватка мёртвая не вырвешься.

– Бывай Зайтан. Жду у Шваньки. – Лекарь разгладил усы и неторопливо, в развалку побрёл вниз.

Он ушёл, а я остался на прежнем месте, потираю ладонь, провожаю его взглядом. Изучаю, запоминаю тяжёлую походку, а вот зачем сам не знаю. Мне показалось, заваливается бородатый на одну ногу, прихрамывает. А может и нет, в темноте особо не разглядишь.

Ружьё, как и велел Карлуха оставил в каморке у Носатого. Нож не отдал, спрятал за спину под курткой, я так всегда делаю. Да и ружьишко отдавать не хотел. Раньше, оставлял у Якова, когда для починки, а когда и без неё. Жалуется народ на Носатого, тот ещё разбойник. Забудешь разрядить, считай потерял патроны. Носатым, этого пройдоху в шутку прозвали. Нет у него носа, отрезали. Кто и когда такое с ним сделал, неизвестно. Откуда пришёл в Бочку по сей день тайна. Сам не рассказывает, а проявлять излишнее любопытство здесь не принято, даже опасно.

Оставил ружьишко, отдал один патрон за сохранность и побрёл к выходу. Носатый что-то брякнул вдогонку, но я не расслышал, о своём думал. Как бы по дороже барахлишко сменять, сытно поесть и в баньку.

***

– Дружище! – Окликнули сзади. – Здорово Бродяга! – Открыто улыбается Гунька-Одноглазый. Гунька всех любит, все у него в приятелях ходят. Волосы рыжие как огонь, ни с кем не спутаешь даже со спины, а она у него большая и сила в Гуньке немалая. Стреляет мой приятель не хуже охотников, хоть и Одноглазый. Глаза у него все на месте, подслеповат на один, но вот на какой мало кто знает.

– Привет Одноглазый. – Поздоровался и прикрыл ладонью глаз. Я так всегда делаю, Гунька смеётся в ответ и прикрывает другой. Вот и пойми на какой он подслеповат?

– Слыхал? – Гунька пожал мне руку, подмигнул. – Гости у нас. Пришлые вояк сменили.

– Не только слыхал, даже видал. Хворые на всю голову.

– С чего вдруг? – Удивился Одноглазый. – Обидели? – Брови сползлись к переносице. – Кто? Пошли покажешь.

– Встретили не весело. – Пояснил я. – Пускать не хотели.

– Да ты не обижайся. – Повеселел Гунька. – Работа у них такая. Вояки дали дёру, среди наших караульных не сыскать. Вот и наняли пришлых. Ты про Пуздро знаешь?

– Знаю.

– И что скажешь?

– А что тут говорить? Был человек, и нет его.

– Это конечно верно. – Согласился Гунька и помрачнел. – А голову-то зачем отрезать? Уверен, одним Пуздро дело не закончится. Разбойники, душегубы в лесу прячутся. Банда, человек десять не меньше. Охотники вторую неделю как носа к нам кажут. Хабибул жаловался, говорит – если и дальше так пойдёт, коптилку закроет. Мяса осталось на две закладки.

– Разбойники говоришь? – Не поверил я в душегубов. Если они в лесу, почему меня не тронули? Умеет Гунька приврать и нагнать страхов. – Обдирает Хабибула охотников, – пояснил я. – Вот и решили его проучить. Переждут недельку другую и наведаются. Мясо товар скоропортящийся. – Я осмотрелся, пусто вокруг точно все вымерли. В прежние времена не протолкнёшься, вояки, торгаши, попрошайки, пьяницы. А сегодня, двери, что по обе стороны коридора раскрыты нараспашку, нет постояльцев. Тихо, как среди руин. – Ты лучше скажи, куда народ подевался? Почему вояки ушли? Им-то, кого бояться?

– Ты что не в курсе?

– Нет.

– Ближнюю заставу пожги. Вот и свинтили вояки по шу-

строму, ушли к своим на подмогу.

– И что, подмогли?

– Не знаю. Может и подмогли?

– А кто напал?

– Мне-то откуда знать? Вернутся, расскажут. – Гунька потянул меня за рюкзак. – Слышь, Бродяга, у тебя побрякушек нет?

– Чего? – Впервые слышу, что бы в Бочке интересовались разным хламом.

– Тут это. – Гунька замялся. – Нужно мне.

– Не томи.

– Пришлые за побрякушки патроны горстями отсыпают. За цацки, можно новый автомат выменять. У Шваньки и её девок все колечки да серьги сменяли. Вот я и подумал, может у тебя завалялось?

– Нет у меня побрякушек. Не интересуюсь. Тебе к пришибленным нужно. У них этого добра выше крыши.

– Это я и без тебя знаю. – Тяжело выдохнул Гунька. – Да где их нынче сыщешь? Они-то и раньше к нам редко захаживали. А если про Пуздро прознали, так и вовсе дорогу позабудут.

– Это точно. Забудут. И не только они.

– Ты в контору?

– Угу.

– Как сменяешь барахлишко, приходи в питейную. Дело есть.

– Дело?

– Ага. – Гунька осмотрелся, опасаясь чужих ушей. Нет вокруг ни одной живой души, пусто. Странно ведёт себя Гунька. Отошёл, заглянул за незапертую дверь прикрыл её плотно. Вернулся, шепчет мне на ухо. – Ничего не спрашивай, потом расскажу. Сядем за стол, выпьем по кружке кислой. Там и поговорим. Дельце прибыльное. Согласишься, не пожалеешь.

– Ладно, приду. – Пообещал и мы расстались. Гунька ушёл в одну сторону, я в другую.

***

В конторе пробыл не долго. Сменял на патроны и кредитную марку в питейную Гундосого – два подсвечника, четыре фарфоровые чашки и резную шкатулку. Торга совсем не было, заплатили столько, сколько запросил. Один я искатель на трёх приёмщиков. Конкуренция у них. Увидали запарник с цветастыми рисунками и пару маленьких чашечек, за руки хватать начали. Был соблазн обменять, но я удержался. Пообещали за них новую куртку и хороший кожаный ремень для винтовки. Не отдал. Отнесу Шваньке в уплату за комнатушку и свежие простыни. В чистоте, да ещё с девицей куда приятней чем у Гундосого на постоялом дворе с клопами и мухами лежак делить.

Шваньке Розовощёкой такие штучки нравятся. Сменяю, ещё и поторгуюсь, может, патронами разживусь? Карлуха сказал – она нынче в наваре. Вещицы что я отрыл знатные, не каждый день такое найдёшь, редкая удача, подфартило. К Шваньке схожу чуть погодя, сначала в питейную-лавку, живот с голоду к спине прирос. Для Гундосого тоже кое-что имеется. Откопал среди развалин две целёхонькие бутылки из стекла. Одна жёлтая, плоская с выпуклыми надписями, вторая синяя почти круглая. Гундосый в такую посуду лучшее пойло наливает, и ставит на полку. Цена на кислую вырастает в трое, когда и в четверо.

А вот и лестница что ведёт в лавку, и здесь никого. Куда все подевались?

***

– Бродяга! – Не успел я переступить порог, как позвал Гунька. – Ты где ходишь?! Иди к нам!

В питейной уж как-то тихо для этой поры. Заняты два

стола из дюжины. Пенчук и его семейство, они ближе к двери ужинают. У Пенчука большая семья, пятеро мальцов погодок, жена Тлинька и её брат Шурка-Косой. Кивнул я им, поприветствовал семейство. В ответ тоже закивали, мальцы помахали ручонками.

– Топчи к нам!!! – Зовёт Гунька. – Заждались!

Гунька в окружении троицы мужиков в военной форме. У каждого по кувшину с кислой. На доске, порезанный ломтями шмат мяса, две не тронутые мучные лепёшки. Большой кухонный нож торчит в столе, перед Гунькой бочонок зелёной пасты. Я эту пасту на дух не переношу. Воняет она болотом и горькая, язык жжёт. В эту дрянь мясо макают. Меня от неё воротит, а вот здешним нравится. Мясо без неё не едят.

– Присаживайся. – Указывая взглядом на лавку заговорил суровый дядька. На вид лет сорок с хвостиком. Гладко выбрит, волосы короткие с проседью. Взгляд колючий. – Ты и есть тот самый, Бродяга? – Спросил он, придирчиво осматривая меня с ног до головы. Глядит с прищуром точно на рынке к товару приценивается. Не люблю я, когда на меня так смотрят.

– Тут все бродяги. – Ответил словами охранника.

– Молодца. – Выпалил лысый с усиками, сидит рядом с суровым дядькой, зубы скалит. – А ты за словом в карман не лезешь. Уважаю.

– Это Тыква. А этот. – Гунька указал на лысого и пополз взглядом чуть в сторону от Тыквы. – Вон того, Ракло кличут. – Ракло клюёт носом, засыпает. Гунька махнул на него рукой и объявил, указывая пальцем на сурового мужика. – Знакомься – это Михалыч. У него к нам дело.

– О делах позже. Пей, кушай чем Бог послал. – Михалыч придвинул кувшин, забрал его у Ракло. Поставил напротив меня и пояснил. – Ему достаточно. – Взгляд резанул по Ракло, переполз на меня. – Устал наш товарищ. Выпил всего ничего, разморило.

– Спасибо. – Не принято в Бочке воротить нос от дармовой выпивки. Но и злоупотреблять не годится. – Следующий круг за мной. – Громко объявил я. – Угощаю.

– А вот это по-нашему. – С трудом выговаривая слова, ожил Ракло и поднял голову. – А ты кто такой? – Строгий вопрос, затуманенный взгляд зацепился на мне. – Покажи документы. Ополченец?

– Закрой пасть. – Рыкнул Михалыч и отвесил Ракло увесистый подзатыльник. Тот клюнул носом и умолк. – Не обращай внимания. – Михалыч поднялся, опираясь кулаками на стол и вымученно улыбнулся. – Придурковатый он. В детстве башкой часто ударялся.

– Бывает. – Я кивнул. Молчать негоже, да и сказать особо-то нечего. Вот так Гунька, вот так удружил компанию. Может уйти? Найти причину и свалить по-тихому?

– Да ты не робей. – Михалыч обошёл стол присел рядом. – Угощайся, мясо бери. А вон ту дрянь. – Палец ткнул в бочонок с горькой пастой, тот качнулся из стороны в сторону, но не свалился, устоял. – Не советую. Гадость редкая.

– Это точно. Гадость. – Сложно не согласиться. Выходит, не один я так считаю.

– Твой дружок. – Михалыч кивнул на Гуньку. – Присоветовал тебя в проводники. Есть желание прогуляться на болото. Знаешь дорогу?

– Знаю. – Отпираться нет смысла, да и Гунька уже растрезвонил. – Гадкое место для прогулок. Сам не пойду и тебе не советую.

– Почему? – Михалыч хлопает глазами, не ожидал он такого ответа. – Отведи, заплатим. Без обмана.

– Жизнь дороже.

– Тут ты прав. – Как-то обречённо выдохнул Михалыч и приложился к кувшину, хлебнул кислой, вытер рукавом рот. – Да ты пей, кушай. Дело-то у нас неспешное. Подождёт. Не поведёшь ты, найдём другого.

– Другого не сыщешь. – Самодовольно улыбаясь выпалил Гунька и хлебнул кислой. – Нет здесь других провожатых.

– Да ладно. – Не поверил Михалыч. Колючий взгляд царапает по Гуньке. – Так уж и нет? Один стало быть такой?

– Ага. – Гунька сунул в рот кусок мяса и заговорил полным ртом. – Один. В Бочке народ оседлый. Если кто и знал дорогу на болото, давно позабыл её.

– Если твой приятель не поведёт, тогда кто?

– Не знаю. – Гунька допил кислую, отставил кувшин на край стола. – Искатели на болота не ходят, в Тихом дел хватает. Охотники к топям да омутам не ногой ни рылом, болотников боятся. Разве что травники, эти везде шастают. Только они у нас редкие гости. Уже и не припомню, когда последний раз захаживали.

– А чего так? – Михалыч окинул взглядом серые стол, поглядел на чёрные пятна разводов под доской с мясом, ковырнул ногтём. С прищуром оглядел семейство Пенчука, тяжело вздохнул и закурил. Выдохнул тяжёлое облако табачного дыма и толкнул локтем Тыкву. – Тащи лишенца в расположение. – Прошипел Михалыч. – Как проспится, без опохмелки ко мне. Всё понял?

– Ага. – Тыква кивнул. – Я быстро.

– Не нужно быстро. – Прошипел Михалыч, глянул на Ракло и заскрипел зубами. – Забирай это чмо и не возвращайся. Проверь посты да гляди у меня. – Мясистый кулак показал серьёзность намерений. – Унюхаю, рожу раскрою.

– Ага. Прослежу, лично. – Заверил Тыква, подхватил Ракло под руки и потащил к выходу.

– Совсем пить не умеют. Сволочи. – Пожаловался Михалыч и раздавил в тарелке окурок. – Распоясались уроды, страх потеряли.

– А кто умеет? – Гунька поднял руку на зов прибежал Гундосый.

– Чего изволите? – Услужливо спросил хозяин, обращаясь к Михалычу. Улыбка до ушей, не помню я его таким улыбчивым. На толстой заплывшей роже не видно глазёнок, две часто моргающие точки. Взгляд преданный как у должника что получил отсрочку, того глядишь руки целовать начнёт.

– Ещё кислой. – Объявил Гунька. – Бродяга платит.

– Отставить. – Рявкнул Михалыч и полез в карман. – Я угощаю. – С десяток патронов легли на стол. Следом упала пачка сигарет темно-синего цвета, буквы мне незнакомые, не по-нашему написано. Михалыч отодвинул сигареты, взглянул на Гундосого с недобрым прищуром и попросил. – Будь любезен, мясо разогрей.

– Как прикажите. – Гундосый с ловкостью картёжного шулера смахнул патроны в карман грязного фартука и тут же удалился, прихватил пустой кувшин и холодное мясо.

– Послушай Бродяга. – В пол голоса заговорил Михалыч. Нет колючего взгляда, а вот грусть и печаль появились. Осунулся он, помрачнел. – Помоги, в долгу не останусь. Отведи на болото.

– Места там гиблые. – Хлебнул кислой, гляжу на Михалыча. Как-то резко он поник. От былой бравады пропал и след, взгляд затуманился как у пьяного.

– Ты только скажи, что нужно? Всё отдам. – Пообещал Михалыч. – Вытащи нас отсюда.

– Нас? – Такая новость удивила, но я не подал вида, попиваю из кувшина. Кислая высшего качества, совсем не горчит, пахнет травами. С чего вдруг Гундосый так старается? С какого перепугу ставит на стол своё лучшее пойло? Наверняка что-то задумал шельмец.

– По рукам? – Крепкая ладонь потянулась в мою сторону.

– Извини. Не пойду на болото, и ты не ходи. Гадкие там места, смрад, топи, омуты. – Без нажима, но строго пояснил

я. – На болоте и одному опасно, а толпой так и подавно, верная смерть.

– Да какая толпа? Трое нас.

– Четверо. – Вставил Гунька. – Я тоже пойду. Надоело в Бочке штаны протирать.

– Вот и уговори своего дружка. За мной не заржавеет. – Михалыч глядит на Гуньку с большой надеждой. Вернулся колючий, строгий взгляд. – Я тебе автомат подгоню. Новенький, ещё в смазке.

– Автомат? – Гунька как жевал, так и замер с открытым ртом.

– Робу армейскую, три пачки патронов. – Перечисляет Михалыч, загибает пальцы на руке. – Хавчик, выпивка в дороге всё за мой счёт. Выгорит дельце, получишь берцаки и разгрузку. Ничего не пожалею. Дело то плёвое. Уговори товарища.

– Плёвое говоришь? – Я улыбнулся. Прав Коротун, не здешние они. Не знают наши края, совсем не знают.

– Вот, всё как Вы и велели. – Уж как-то скоро вернулся Гундосый. Стоит возле Михалыча, улыбка до ушей. Лебезит гад, угодить старается. – Мясо с пылу с жару. – Распинается Гундосый. – Кислую, Тимка принесёт. Специально для Вас, новую бочку откупорил. Для хороших людей ничего не жалко. Всё самое лучшее, пейте, кушайте на здоровье.

– Ступай. – Тихо бросил Михалыч. Но Гундосый не торопится, смахивает полотенцем со стола крошки, вытирает капли кислой, показывает своё внимание и усердие. Михалычу это сильно не нравилось, потёр он ладони, пожевал губу и рявкнул. – Проваливай! Уши развесил. Любопытный?

– Совсем нет. – В одно мгновение Гундосый поменялся в лице. Пропала подхалимская улыбка, на лбу и щеках проступил пот. – Ухожу, меня уже нет. Понадоблюсь, только скажите.

– Плохо слышишь? – Процедил сквозь зубы Михалыч и стукнул кулаком по столу. – Пошёл вон!

– Не извольте волноваться. Исчезаю. – Хозяин лавки нервно сглотнул и заспешил с глаз долой.

Михалыч, проводил его суровым взглядом до самых дверей кухни. Зыркнул на нас с Гунькой, открыл рот, хотел что-то сказать. Послышался скрип дверных петель и Михалыч резко повернулся. Семейство Печуков спешит уйти из питейной лавки. Первыми вышли детишки, последним хозяин семейства. Дверь затворилась, и мы провалились в неприличную для этого места тишину.

На большой разделочной доске едва помещается кусок ароматного мяса с прожаренной до черноты корочкой. Жир растёкся по столу, блестит в свете масляных ламп, к потолку поднимается ароматный парок. Я отрезал кусок пожирней и вцепился в него зубами. Хорошее мясо, мягкое, во рту тает.

Не успел доесть как послышались шаркающие шаги. В нашу сторону идёт мальчонка лет десяти в грязном фартуке. Громко пыхтит, прижимает к себе три кувшина кислой. Гунька вышел ему на встречу, забрал большую часть, один кувшин пацан не отдал. Подошёл к Михалычу поставил перед ним.

– Вот. – Мальчонка вытер о фартук руки и улыбнулся на все тридцать два зуба. Русые волосы до плеч, нос вздёрнут, зелёные глазёнки глядят с надеждой. – Принёс, всё как Вы и велели. Сам наливал.

– Держи. – Михалыч сунул пацану два пистолетных патрона. Тот подпрыгнул от счастья, и убежал.

– Хороший малец. – Похвалил Гунька наблюдая как курносый хлопочет у стола Пинчуков, складывает в корзину грязные тарелки. – Второй год Тимка в услужении. Надо бы ему другое местечко подыскать. Пропадёт у Гундосого.

– В чём проблема Бродяга? – Не слушая Гуньку спросил Михалыч. – Почему артачишься? Может тебе патроны не нужны? Дам консервы, одежду. Ты только скажи.

– Кто же от патронов откажется? – Я улыбнулся, Михалыч сразу повеселел. Закурил, приложился к кувшину.

– Стало-быть договорились? Патронов отвалю гору, можешь не сомневаться. Посидите здесь, принесу задаток. Тебе какие? Автоматные, винтовочные?

– Погоди. – Остановил я. – Зачем тебе болото? Куда именно нужно?

– Куда? – Михалыч призадумался. Пока он думал мы с Гринькой и поели и выпил.

– Там холмы. Гора и дерево. – Как-то несмело поведал Михалыч. – Бурьян выше головы, кусты. Много кустов, колючки, шипы.

– И это всё? – В один голос спросили мы.

– Всё. – Михалыч кивнул. – Ночью вышли. Темень непроглядная.

– Откуда вышли. – Спросил Гринька попивая кислую.

– Чёрт его знает? – Закуривая выпалил Михалыч. – Я же сказал, ночью дело было, дождик накрапывал.

– Чего ты нам головы морочишь? – Гунька отрезал шмат мяса, вымазал его пастой и сунул в рот.

– Не понял. – Брови Михалыча поползли к переносице, взгляд прожигает, буравит Гуньку.

– А чего тебе не понятно? – Полным ртом спросил Гунька. – Кусты, бурьян. Да у нас куда не пойди везде этого добра навалом. Кто привёл, с тем и ступай. Слыхал бродяга? Решил проводника поменять. А нам что потом делать? Пришибут за такие дела.