Текст книги "Зайтан-Бродяга (СИ)"

Автор книги: Илья Слобожанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– И что с того? Дурацкое имя, бестолковое.

– Почему дурацкое? – Не согласился людоед. – Ещё не свой, но уже не чужой. Очень даже толковое. Ты слыхал что бы ещё кого-то так назвали?

– Нет, не слыхал.

– Вот видишь. Много разных имён, многих ими называют. Твоё одно, нет больше таких как ты.

– Может и так. – Посмотрел на руки и не увидел закорючек. Пропали, исчезли. – Стало быть – это руны, и ты в них разбираешься. Откуда такие познания?

– Да, руны. Разбираюсь, понимаю. – Выдохнул Скуластый. – Откуда, не знаю. Наверное, передалось по наследству. Кханкая читать обучают, мёртвый язык, древний.

– Кхала не ханкая. Она ключница.

– Ключница? – Хлопает людоед глазами. – Впервые слышу. Кто это?

– Надеялся ты расскажешь.

– Знал бы рассказал. Теперь и я запутался. – Жалуется людоед. – Кханкая не кханкая, кхаутан не кхаутан. А ты действительно Зайтан? Или и в этом отыщется закавыка?

– А я знаю? – Брякнул словами Рафата. Если уже и крукль запутался, что обо мне говорить? Башка что чугунок с подгоревшей кашей. Выбросить жалко, а что с таким добром делать, не знаю. Сижу, чешу голову, спит Серёга, Карлуха храпит. Рафат зарылся в своё рваньё, дрыхнет или прикидывается понять сложно. Лежит бородатый серым холмиком, мошек над ним тьма. – Как думаешь, когда проснуться?

– А я знаю? – Выпалил людоед и запнулся. Тут-то мы и рассмеялись, ух уж этот Рафат будь он неладен. Наградил словечками, да такими что не отвяжешься.

Интересно разговаривать с круклем. Много чего он знает, бывал в таких местах, о которых я и не слыхивал. Болтаем, рассказываем разные истории из жизни. Надоело сидеть, решили пройтись. Кусты, колючки, бурьян, всё как везде. Пробрались к стене, убрали из пролома куски шифера и доски. Выбрались и замерли, раззявили рты.

Идол высечен в камне, огромный, страшный. Не знаю по какой причине, но мне показалось, похож он на Скуластого. Стоит каменная громадина, зарылась по пояс в землю, глядит поверх меня. Небо над ним низкое, тяжёлое от чёрных туч, зловещее небо. Не поймёшь, день сейчас или вечер. Вокруг бурьян, кусты, корявые деревья. Мокро везде, совсем недавно прошёл дождь. Разве такое бывает? Там, где мы сухо, а за стеною всё мокрое. И деревья в этом месте странные, точно кто-то их покрутил и не тянутся они к небу, раскорячились, к земле клонятся. Ветки извиваются как земляные черви, ползут вниз, листья на них широкие, зелёные, а по краям красные, точно кровью измарались.

В кустах стрекочут букашки, роятся мошки, висят серыми шапками, гудят. Квакают лягушки, но вот где они прячутся непонятно. Перекрикивают друг-дружку, поют жабы на все лады. Стало быть, болото рядом, а может река или озеро?

– Давай вернёмся. – Предложил людоед. – Дождёмся кханкаю. Без неё нельзя.

– Ключница она. Пошли.

***

Кхала вернулась не скоро. Принесла полную корзину еды, кувшин душистого отвара из трав. Не стал я её расспрашивать – где была и откуда еда? Захочет сама расскажет. Занята она, хлопочет над друзьями. Достала из торбы бутылочку, напоила спящих. Прошло не больше минуты, и они проснулись.

Больше других страдает Карлуха. Лежит мелкий на боку, тошнит ему, громко охает и ахает, не может подняться. Помогаем встать, злится, спать хочет. Серёга жалуется, говорит – штормит его, точно пьянствовал неделю. А вот Рафат отмалчивается, сидит в сторонке сжимает руками голову, точно боится, отпустит и отвалится она.

Кушали я и людоед, остальные на отрез отказались. Вру, Кхала съела маленький кусочек жаренного мяса, запила отваром. Устала она, вымоталась. Сидит, носом клюёт, засыпает. Сказала – к идолу пойдём на рассвете. Не стал я с ней спорить. Спешить то нам некогда, да и как тут поспешишь, трое хворых. Да и Кхала выглядит не лучшим образом. Поспать ей нужно. Тут-то я и вспомнил про панцирную сетку от кровати. Притащил, поставил ближе к огню, нарезал травы целую гору, укрыл Кхалу листами лопухатого. Не плетуха конечно, но выбирать не приходится, какое никакое, а одеяло.

Скуластый нарубил колючих веток, завалил ими проломы в стене. Нет здесь крупного зверья, а вот мелкое гуляет. Большого вреда от них не будет, но цапнуть могут. Ночь совсем близко, небо чернеет с каждой минутой. Развели небольшой костерок. Людоед насобирал сучьев, притащил табурет для растопки, доломал шкаф. Запаслись дровами на всю ночь. Все улеглись и только нам не спится.

Танцуют языки пламени, отбрасывают тени, пляшут они вырывают из мрака колючие ветки и добрый кусок кирпичной стены. В пляске теней, есть что-то зловещее, пугающее.

– Слыхал? – Спросил людоед и побрёл к пролому в стене.

– Что там? – Поспешил вслед за ним, прихватил секиру. Стою, заглядываю круклю через плечо. Впереди дыра, завалена она колючими ветками. Темно за проломом хоть глаз выколи.

– Оставайся здесь. – Убирает Скуластый ветки, освобождает проход.

– Ты куда? – Схватил людоеда за руку.

– Пахнет. – Втягивает крукль носом воздух, задрал нос, нюхает. – Хорошо пахнет. Я быстро. Уйду, завали дыру.

– Да ты спятил. – Только и успел сказать. Выскользнул людоед и пропал в темноте. Растворился, ни шороха, ни звука.

Завалил дыру, сижу у огня, гляжу на стену. Квакают жабы, стрекочут букашки, где-то в кустах щебечет запоздала птица, потрескивает, выбросает к небу искорки костерок. Тени выплясывают на кирпичах, рисуют страшные картинки.

Время растянулось в бесконечность. Часто хожу к пролому, всматриваюсь в темноту, слушаю. Один только раз мигнул огонёк, точно кто-то зажёг спичку и тут же её погасил. Темень вокруг непроглядная, вот и мерещится разная всячина. Стрекочут букашки, квакают жабы, разгулялся ветер. Подбрасываю в огонь палки, осматриваю колючие ветки пролома. Тревожно мне, неспокойно. Малейший шорох или треск заставляют вскакивать. За кирпичами вспорхнула ночная птица, я уже у стены. Ветер качнул ветку, я с секирой бегу туда. Чудится разное и в кустах, и по ту сторону пролома.

– Зайтан. – Тихо позвали из темноты. – Убери ветки. Рванул я к дыре, освободил проход. Вывалился мне под ноги большой мешок, за ним второй. Показался людоед, скалит зубы.

– Ты где был урод? – Не знаю, что мне взбрело в голову, но ухватил я крукля за ухо и потащил к огню. Молчит Скуластый, не сопротивляется. Отпустил я его и спрашиваю. – Нагулялся?

– Ага. – Закивал и убежал к пролому. Завалил дыру ветками, прикрыл куском шифера, схватил мешки и бегом ко мне. – Вот. Бабушка поделилась.

– Какая бабушка? – Прошипел оглянулся, не хочу разбудить Кхалу. – Ты где шлялся морда зубастая?

– Там. – Тычет пальцем. – Бабушка. – Глядит не моргает. И я на него смотрю, а сам думаю. – Свихнулся Скуластый, лыбится, на шее бусы из ягод. Умом тронулся людоед.

– Сбрендил, какая бабушка? Ты у кого мешки стащил? Зачем бусы, ты где их взял?

– В пещере. – Шепчет крукль озирается. – Люди там, побитые они. Кровью пахнет, человеческой.

– Какие люди, откуда им взяться? – Не поверил я людоеду, уж больно неправдоподобен его рассказ.

– Не знаю. Вот. – Скуластый протянул мне бусы. Крупные ягоды рябинихи чередуются с чёрными ягодками пытря. Между ягодами, узелки и торчат палочки. Что-то похожее я видел у Кхалы на верёвочках. Тоже узелки и палочки, но вот ягод там не было.

– Откуда они у тебя?

– Кханкхая дала. Я ей отдал жёлтенькие железки. Выбрала три, остальные вернула. Велела передать одной из внучек.

– Хватит врать. Темень вокруг, как можно что-то увидеть?

– Клянусь своим именем. Я тебе говорил, пахнут кханкая. У них особенный запах. По нему и нашёл. Когда они пахнут, значит чего-то хотят, подзывают.

– Пахнут? – Припомнилось мне как людоед нюхал воздух.

– Ну да, запах, аромат. – Крукль указал пальцем на стену. – Там, уже не пахнет.

– И где сейчас бабушка?

– Ушла. Повела людей.

– Куда повела?

– Не знаю. – Людоед пожал плечами. – Велела передать сообщение и указала где лежит еда. Много еды, в ящиках.

– Где сообщение?

– Вот оно. – Скуластый показал бусы.

– Вот оно. – Передразнил не совсем умело. – Какое же это сообщение? А почему ты клянёшься своим именем? Как по мне странная клятва. Ничему не обязывает.

– А у меня. – Крукль опустил голову. – Ничего другого и нет, только имя. Чем же ещё клясться?

– Понимаю. Показывай, что в мешках? Имя у тебя тяжёлое.

– Совсем не тяжёлое. – Возразил крукль и высыпал из мешка консервы. – Нормальное имя. Такое как у всех.

– Путаю я его с веткой без листьев. – Начал оправдываться, не хочу обидеть. – Сам подумай. Нужно позвать, окликнуть, а я в буквах путаюсь. Да и не прокричишь твоё имечко.

– А-а-а, вон ты о чём? – Взял людоед тесак и воткнул в банку. Как бы насквозь не продырявил? Посмотрел на меня и посоветовал. – А ты придумай лёгкое.

– Уже придумал. А давай, назову тебя – Скуластым.

– Нет, не давай. – Людоед завертел головой. – Какой же я скуластый? Нормальный я. Придумай другое.

– Сам придумывай? – Пробурчал я.

– Хорошо. Называй меня. – Людоед ненадолго призадумался и выдохнул. – Друг. И сказать легко, и прокричать можно.

– Что за друг?

– Твой друг. Хорошее имя. Всем и сразу понятно кто я для тебя, а ты для меня.

– Это точно. Сразу и всем. – Не особо радуясь согласился я.

– Угу. – Закивал крукль. С большим аппетитом он опустошает содержимое банки. – Почему не кушаешь? – Спросил Друг и поманил рукой. – Иди сюда. Очень вкусная еда, много её. Всем хватит. Присядь, я и тебе открою.

– Открывай Друг. – Согласился, поглядываю в темноту пролома. – Схожу посмотрю, что там.

– Не ходи. Покушаем и ляжем спать. Нет здесь никого кроме нас.

– Откуда такая уверенность?

– Кханкхая сказала.

– А что она тебе ещё сказала?

– Да много чего. – Друг сунул в рот палец, облизал и снова полез в банку. – Велела отдыхать. По утру взять всё что утащим и запереть Идола.

– Как можно его запереть? – Сильно удивился я такому велению. А бабушка ещё та шутница.

– Этого я не знаю. – Крукль опустошил банку, бросил её в огонь, почесал плечо и потянулся к горе консервов. – Наша кханкхая знает, как это делается. Держи. – Крукль протянул еду. – Кушай на здоровье. Очень вкусно. – Похвалил людоед.

– Спасибо Друг. – Не скрывая иронии поблагодарил я. Имя конечно странное, но что делать, Скуластый сам такое выбрал.

– Что, не нравится? – Глядит с прищуром.

– Почему ты так решил? – Полез пальцами в банку и запихал в рот большой кусок мяса. Жую. – Нравится. Вкусно.

– Я не о еде. – Крукль поскрёб шею. – Вижу, от нового имени тебя воротит. Всё верно. Ты Зайтан, я крукль. Дружбу заслужить нужно.

– Не говори глупостей. – Полным ртом ответил я. – Что такое Друг?

– Друг – это всё. – Людоед тяжело выдохнул и отвернулся.

– Ты чего? – Тронул людоеда за плечо. – Обиделся?

– Нет. Как я могу обижаться на Зайтана? Ты здесь главный.

– Ну ты даёшь? – Отставил еду, вытер руки о штаны, придвинулся ближе к людоеду. – Я не против нашей дружбы. Даже рад этому. Друг – это не имя.

– Почему. – Людоед повернулся. – Мне нравится. Обещаю. Я не буду вас кушать.

– Только нас?

– Да. – Крукль кивнул головой и отвёл взгляд. – Я постараюсь, этого я пообещать не могу.

– А ты и не обещай. – Улыбнулся и протянул руку. – Сделай без обещаний. Я в тебя верю, ты сможешь.

– И что это такое? – Глядит с опаской на мою ладонь.

– Жми, как там у моста. – Пояснил я. – Друзья пожимают руки. Понимаешь?

– У моста я тебя благодарил. Мы так всегда делаем. А сейчас зачем? Что это даст?

– Ничего не даст, но для других скажет о многом. Я тебе доверяю, подаю руку. Ты доверяешь мне, жмёшь мою ладонь. Друзья, так всегда делают. Чем крепче рукопожатие, тем сильней дружба. – Сказал и уже через мгновения пожалел об этом. Людоед вцепился в мою пятерню, стиснул её да так сильно что я взвыл от боли.

– Ты чего? – Отскочив в сторону спросил людоед.

– Больно. – Прошипел сквозь зубы.

– Ты же сам сказал. Чем крепче, тем сильней. Я тебе доверяю.

– Молодец. – Похвалил и посоветовал. – Не нужно так сильно.

– Хорошо, не буду. Зови меня Сахт. – Усевшись рядом прошептал Скуластый. – Меня так мама называла.

– Сахт? Хорошее имя.

– Ага, хорошее. – Широко улыбаясь сообщил Сахт. – А давай покушаем.

– Давай, – тяжело вздохнул я и согласился. Хотел было спросить, что означает новое имя, но передумал. Позже узнаю.

Поели, запили соком из банок и легли. Сахт уснул почти сразу, повернулся набок и засопел. А вот я ворочаюсь, совсем не хочется спать. В голову лезут разные мысли, не дают мне покоя бабушка и пещера. Да и за стеной как-то неспокойно. То птица вспорхнёт, то зверюга завоет. Жабы квакают, а потом резко умолкают. Поднялся смотрю, слушаю. По ту сторону стены что-то гулко бумкнуло, ночью даже тихий звук слышен далеко. Подбросил в огонь веток, прошёл к стене. Убрал кусок шифера, заглянул в пролом. За спиной пляшут языки огня, впереди темень. Всё укрыто чернотой и таинственностью. Стрекочут букашки, квакают жабы, ухает ночная птица, пищат комары.

Вернул на место шифер, осмотрел стену. По выбоинам и трещинам можно взобраться на самый верх. Дело не хитрое, в Тихом я только этим и занимался. Взберусь, вспомню как это делается.

Высокая стена, широкая, когда-то она была крепкой и надёжной. Полез наверх. Верхний ряд кирпичей местами рассыпался, превратился в песок. Нащупал рукой что-то мягкое, скорее всего мох, его здесь много. Пляшет огонь в костре, вырывает из мрака колючие ветки кустов и спящих друзей. Посмотрел я на них и порадовался за себя. Всё же хорошо, когда ты не один. Почему я раньше этого не знал, сторонился людей, хотел быть одиночкой. И снова поймал себя на мысли – а ведь неплохая идея построить свой посёлок. Дать в нём приют всем, кто пожелает. Пусть там селятся крукли, ворожеи, а если захотят, то и болотники.

Над головой что-то пролетело, наверное, рукокрыл или ночная птица. Разгулялся ветерок, принёс запах болота.

Посмотрел я на кладку стены что расползлась в две стороны. Стелется по ней плющ, тянутся тонкие усики с молодыми листочками, цветы закрылись на ночь, спят. Интересно устроен мир, что-то рушится, а на его место приходят трава, кусты, деревья. Интересно, а что здесь было раньше?

– Эй?! – Послышался от костра тихий оклик. – Ты зачем туда залез? – Сидит у костра Серёга, курит, перебирает банки. – Откуда столько добра?

– Выспался? – Спросил и полез вниз.

– Что за место, как мы сюда попали? В башке гудит, ничего не помню. – Серёга показал пачку сигарет. – За курево отдельное спасибо. Ты где всё это отрыл?

– Как сюда попали, не знаю. А сигареты не я, Сахт принёс.

– Какой ещё Сахт? – Серёга напрягся, шарит взглядом по округе.

– Спит он. Наелся и дрыхнет.

– Нашему полку прибыло? Кто такой? Откуда взялся? – Хмурит Серёга брови, глядит сурово. – Ему можно доверять?

– Не можно, а нужно. Свой он. – Указал пальцем. Крукль скрутился калачиком у Серёги за спиной.

– Так бы сразу и сказал – людоед притащил. А он где взял?

– Утром узнаем. Говорит, в пещере нагрёб.

– Стало быть, нашли Михалыча нычку. – Улыбается Серёга, доволен он. – Хорошие сигареты, импортные.

– Какие?

– Не важно. – Облако табачного дыма потянулось к небу. Курит Серёга, а я улёгся, умостил руки под голову, гляжу в ночное небо.

– Бродяга. – Позвал Серёга. – Хочу поговорить.

– Говори.

– Как думаешь? Кхале можно верить?

– В смысле? – Удивил меня такой вопрос. – Твоё дело, хочешь верь, хочешь не верь. Лично я верю. По началу были сомнения. Пряхи, крукли, чудила она без меры.

– Я не о том. – Пыхнул Серёга облаком табачного дыма и забросил в огонь окурок. – Она сказала – нет мне пути обратно. Умер я там. Убили меня. Вот. – Задрал Серёга майку, повернулся боком к свету. – Видишь два шрама? Не было у меня их раньше. Как к вам попал не помню. Граната рванула, я и свалился. А потом рас и снова живой. Одежда вся в крови, а у меня только это. – Тычет Серёга на шрамы, указывает пальцем.

– От меня-то ты чего хочешь?

– Поговорил бы ты с нею. Мне она ничего не рассказывает. А ещё. – Серёга оглянулся, посмотрел на спящую Кхалу и шепчет. – Мне кажется, она мысли умеет читать. Не замечал?

– Ну, не знаю. – Пожал плечами. Врать не хочу, а сказать правду не могу.

– А я знаю. Не успеешь подумать, а у неё уже и ответ готов. Как она про Наташку узнала? Не говорил я никому. Гадом буду, о том, что пацанёнок не от меня, знаем только я и Наташка. Матери покойной наврал. Не знаю, поверила или нет, но вопросов не задавала. Неужели Кхала и правда ведьма?

– Ключница она. Не ворожея и не ведьма. Понял?

– Нет не понял, ну да ладно. – Серёга закурил. – Бродяга, что дальше нам делать? Тайник можно сказать нашли. Заберём патроны, оружие, куда после пойдём?

– Когда заберём, тогда и поговорим. – Отдал Серёге секиру и широко зевнул. – Лягу-ка я спать. Ты-то уже выспался, вот и покарауль. А я, на боковую. – Спи. – Согласился Серёга. – Покараулю.

14

Снится мне сон, а может и не сон, видение. Солнышко ярко светит, даже припекает в голову. Иду я вымощенной камнем дорожкой, петляет она, ведёт то вверх, то вниз. Куда не глянь, грибы, ягоды. Иду, любуюсь красотами. И тут, семейство злобней вышло мне навстречу. Лохматые, жёлто-зелёные точно прошлогодним мхом укрылись, морды зубастые, длинные. Лысые хвосты тянуться по траве. Папашка поглядел на меня, фыркнул и повёл в заросли свой выводок. За ним побежали три годовалых малыша, ещё не большие, но уже и не маленькие чуть ниже моего колена. Мамашка идёт последней, остановилась, гребанула лапой, рыкнула и бегом догонять своих. А я стою, хлопаю глазами, опешил, растерялся. Злобни могут и порвать, а тут в двух шагах прошли и не тронули. Редкая удача.

Иду дальше, с опаской оглядываюсь, как бы зверьё не вернулось? Гляжу, а впереди большая поляна, на поляне дом, хороший, крепкий. Брёвна ладные, одно к другому подогнаны, совсем новый сруб, не успел почернеть. На толстенных сваях стоит дом, а сразу за ним молоденькие белокорки, чуть дальше, уходят в небо кусты терновки. Высокие кусты выше деревьев. Понимаю, такого не бывает, не могут быть кусты выше деревьев, но мне совсем не тревожно от этого понимания, скорее наоборот спокойно и хорошо. Не помню, как, но оказался я позади дома, за спиною он. Впереди кусты, ветки колючие, листья большие, и какие-то странные они, шевелятся что листья, что ветки точно живые. Ветра нет, а они раскачиваются, тянутся в мою сторону. Слышится голос как из колодца – вставай, поднимайся. Раздвинул я ветки, а там шипарь глядит на меня жёлтыми глазами и шепчет. – Пора вставать, хватит дрыхнуть.

Что делать, куда бежать? Позади, выросла каменная стена, дыра в ней. Вижу через пролом горит большой костёр, выплясывают языки пламени, борются с ночью. Был день, а уже ночь. За костром всё чёрное точно сажей измаралось. Задрожали листья, затрещали ветки, шипарь сунул морду в кусты, склонил харю на бок и зырит. Уставился одним глазом, шипит, рассматривает меня гад. Боднул я шипаря, приложил лбом в глаз.

– Ай! Ой! Ай-яй-яй! – Кричит Карлуха, прикрывает руками лицо. – Совсем ополоумел? Зачем же лбом да по носу? – Жалуется Коротун лежит на траве, размазывает по лицу кровь.

– Где шипарь? – Вскочил, гляжу на мелкого, а тот отползает.

– Какой шипарь? – Стоит позади Рафат, держит в руке кусок трубы, осматривается по сторонам.

– Долго вы будите возится? – Спрашивает Серёга, выглядывает из пролома в стене. – Мы пошли. Догоняйте.

– Спасибо Бродяга. – Ноет Карлуха, вытирает рукавом кровь. – Удружил так удружил. Нужно было тебя со всеми разбудить. Так нет, пожалел. Дал доспать.

– Где зверюга? – Не отпускает сон. Уверен, шипарь неподалёку, прячется, ждёт удобного момента, выжидает что бы напасть. – В кустах он. – Шепчу и указываю пальцем на заросли. – Смотрел на меня шипарь, нюхал.

– Он может и нюхал. – Ощупывает Карлуха разбитый нос. – А я, долго не смогу этого делать. Расквасил ты мне шнобель. Болит.

– Извини. – Прошёл к кустам, заглянул под ветку. Глупо конечно, шипарь куда выше кустов, но всё же, а вдруг? Под веткой битый кирпич, ржавая труба торчит из травы, трухлявое бревно лежит между ветками. Нет шипаря.

– И что ты там потерял? – Карлуха держится в сторонке, близко не подходит.

– Шипаря потерял. Спрятался он.

– Нет здесь шипаря и никогда не было. – Глядит на меня Карлуха, точно на сумасшедшего. Стоит поодаль, поглядывает с опаской. – Привиделось тебе. Приснилось.

– Вы идёте? – Позвал Рафат и выбросил трубу. – Айда к нашим.

– Да иди ты. – Брякнул в ответ Карлуха. – Проваливай. Заняты мы.

– Заняты так заняты. Пойду я. – Ответил Рафат и полез в пролом.

Стрекочут букашки, чирикаю птички. Утро хоть и пасмурное, но можно без особого труда осмотреть всю округу. Стена уходит в две стороны, по правую руку свисают брёвна рухнувшей крыши. Кое где даже шифер уцелел. Лежит он большими листами, накрывает колючие ветки, а они тянуться к небу через дыры. Слева та же картина, только шифера нет

– Ты чего? – Карлуха подошёл ближе. Смотрит он, как и я на стену, шарит глазами по руинам. – Почуял что-то? – В голосе мелкого слышится тревога, разбавленная сомнением.

– Привиделось. Редко мне снятся сны, потому и принимаю их за реальность.

– Хорошее дело. – Карлуха потрогал нос. – Привиделось ему. Мне ещё повезло, тесак и секиру Серёга забрал. Ты это. – Коротун побрёл к стене. – Давай, приходи в себя. Бледный ты какой-то. Шамкать хочешь? Кхала тебе оставила чаю и каши с мясом.

– Извини дружище. Шипарь приснился, кошмар, а не сон. Нюхал он меня.

– Шипарь ему приснился. – Повеселел Карлуха, улыбается. – А мне, Минька приснилась, жена Вохи банщика. Вот где был кошмар. Жуть, а не сон.

– Что в Миньке страшного? – Спросил и отбросил в сторону ветку, протиснулся в пролом.

– Женился я на ней. У Миньки, вот такие сиськи. – Поведал Мелкий и упёр кулаки в грудь, поднял локти.

– И что? – Не удивила меня эта новость. Приврал Карлуха, сильно приврал с размерами. – Минька женщина в теле. – Начал было пояснять, но Коротун не дал договорить.

– Это да. – Согласился Карлуха. – Видал бы ты её сиськи. – Отряхивая куртку сообщил мелкий. – Волосатые они, как спина у ненасытной прорвы.

– У кого?

– Ну, у этого, людоеда нашего.

– Не называй его людоедом. – Попросил я. – Теперь он Сахт. – Сказал и призадумался, уж как-то быстро я запомнил его имя.

– С какого перепуга? Вот ещё. – Возмутился мелкий. – Какой же он Сахт?

– Тебе-то какая разница?

– Ну ты даёшь. – Карлуха уставился на меня и расхохотался. – Вот так цветочек? Это в каком же поле растут такие цветы? Чем их поливают?

– Почему цветы?

– Сахт – это цветочек. – Пояснил Карлуха. – Вот потеха. Людоед и вдруг цветочек.

– А ты откуда знаешь?

– И то правда. – Карлуха поскрёб затылок, нахмурил брови. – Откуда мне это известно? Вот так дела. Что же это выходит, я языку людоедов обучен?

– Выходит, что так. Обучен. – Смерил я мелкого придирчивым взглядом. – Да, уж. Что не день то сюрприз.

– Ты чего? – Насторожился Карлуха. – А может и не обучен. Слыхал от приятелей.

– Что же ты раньше не говорил о друзьях людоедах?

– Да ну тебя. – Отмахнулся Карлуха. – Нет у меня таких друзей. Это наш людоед научил. Больше не кому. Видать брякнул, я и запомнил. Вот я ему. – Пригрозил Карлуха кулаком. – Ничего, догоним накостыляю зубастому.

– Я же тебя попросил. Не говори так. Сахт он. Его так мама называла.

– Мама? – Переспросил Карлуха и виновато опустил голову. – Ну, если мама, тогда ладно. Пусть будет Сахт.

– Догоняй. – Поторопил и полез в кусты. Впереди поломаны и срублены ветки. Срубы и поломы свежие, стало быть идём в правильном направлении.

***

Продирались мы с Карлухой через непролазные заросли. Даже и представить себе не могу, как это Сахт в кромешной темноте смог здесь пройти? В этих дебрях и по светлому без глаз останешься, везде колючки да острые шипы хлещут по лицу. Я уже молчу за тропу под ногами, острые камни везде и корявые корни ни-то кустов, ни-то деревьев. Это нам ещё повезло что плетуха осталась позади, доберись и она в это место, не пройти. Могу себе представить, как Серёга с круклем тесаком и секирой орудуют. Трудно им приходится.

С большим трудом вылезли из зарослей. У меня все руки исцарапаны, да и на лице остались отметины. Ну да ничего, главное, чтобы все эти мучения не были напрасны.

Выполз я из кустов, впереди небольшая площадка, трава истоптана, работа кипит полным ходом. Серёга и Сахт вытаскивают ящики из дыры. Каменная гора, а в ней проход, щель, чтобы залезть протискиваться нужно. Свисают корни, расползся плющ, всё утонуло в зелени и красных бутонах. Мошек тьма-тьмущая. Роятся, гудят над кустами.

Тянется к небу деревце рябинихи, усыпаны ветки красными ягодами, того глядишь обломятся под весом тяжёлых гроздей. Но вот незадача, не сезон для рябинихи, рано ей плодоносить. Неподалёку от деревца, присоседился куст терпкого пытря, укрыт он чёрными ягодами, тут всё верно, в самую пору созрели. По округе трава до пояса и камни. Над всем этим неподобством стоит идол каменный, к земле клонится точно задавить хочет. Плывут над ним тучи, а он от них прячется, к нам наклонился. Жуткое место, гадкое. Не знай я, что здесь добро припрятано, тысячу патронов давали бы не пошёл.

Осмотрелся, передёрнул плечами. Знакомо мне и это местечко, видел я его. Кусты, ягоды, камни. Сзади Карлуха подпирает, вылезти из зарослей хочет, я ему мешаю, толкает в спину, торопит. Впереди Рафат тесаком вскрыл ящик, пересчитал банки и ушёл в пещеру. Кхала стоит чуть в сторонке под деревом, держит в руках бусы, перебирает ягоды. Увидала меня, заспешила, повисла не шее, целует.

– Бродяга, родненький. – На губах улыбка, на щеках ямочки. – Мне разрешили запереть провал. Могу сама это сделать. Понимаешь?

– И что? – Ворчит Карлуха трогает распухший нос. – Подумаешь, разрешили ей. А кто разрешил-то?

– Где это тебя так угораздило? – Разволновалась Кхала. – Иди сюда. Нужно холодное приложить.

– Не нужно. – Выдохнул мелкий и раззявил рот. – Это сон? Ущипни меня Бродяга. – Таращится Карлуха на ящик с винтовочными патронами. – Щипай да поскорей.

– А давай я ущипну? – Предложил Серёга и выволок ещё один ящик. – Помогай. Узко там, места мало. – Повернулся спиной, майка разодрана, местами проступила кровь. – Видал? Ныряй в проход.

– Сам и ныряй. – Загребает Карлуха патроны обеими руками и высыпает точно песок. – Да тут тыща не меньше. Гляди Бродяга. Не соврал Михалыч.

– Помогай. – Полез Серёга в дыру, вытащил две раздутые торбы и позвал. – Мелкий, топай в пещеру. Мне неудобно.

– А мне удобно? – Огрызается Карлуха. – Не зря стало быть бродили. Теперь, заживём как люди. Куплю себе сапоги до колен. Новые штаны, рубаху.

– Иди. – Попросил я. – Раньше управимся, раньше уйдём.

– Куда уйдём? – Хлопает Карлуха глазами. – Давай здесь останемся. Да и не утащить нам столько. – Мелкий окинул взглядом с десяток ящиков с консервами. Посмотрел на торбы что притащил Серёга. Перевёл взгляд на автоматы и винтовку.

– Серёжа! – Позвала Кхала и повисла у меня на шее.

– Говори. – Подошёл Серёга, потирает руки. Взгляд хмурый. – Что нужно? Воду берём?

– Берём. – Кивнула, улыбается на все тридцать два зуба. Взгляд хитренький, с прищуром. – Я хочу Вас познакомить.

– С кем? – Дружным хором спросили я, Серёга и Карлуха. Мелкий бросил патроны, ухватился за секиру.

– Показывай. – Требует мелкий. – Кого ещё притащила?

– Угомонись. – Рявкнул Серёга и отобрал секиру. – Ступай в пещеру ушлёпок. Машешь тут.

– Да я тебя. – В руке Карлухи блеснул нож.

– Спрячь. – Прошипел я. – Да так, чтобы я больше не видел.

– А чего он? – Оправдывается Карлуха, не убирает нож, перебрасывает из руки в руку. – Да я его.

– Что ты его? – Вышел я вперёд, встал перед мелким. – Говори, что ты его? Продолжай.

– Я это. – Спрятал Коротун свой ножичек, опустил голову. – Зачем он? Я же хотел, я не знал.

– Запомни. – Смотрю на Карлуху, отводит он взгляд, прячет глаза. Выбрались из пещеры Рафат и Сахт, подошли к нам. – Здесь, все равны. – Посмотрел на всех сразу и на каждого в отдельности. – Ты, я, Серёга, Рафат, Сахт мы друзья. Если кто-то не согласен, расстанемся. Пусть забирает всё что захочет и уходит.

– Мальчики! – Позвала Кхала. – Распри оставим на потом. Карлуха не прав, но он исправится. Вот. – Кхала сделала шаг в сторону. Позади неё стоит кто-то в таком же как у Кхалы в балахоне. Стоит спиной к нам, почему спиной не понятно. – Это моя сестра Маита. – Объявила Кхала.

– Была одна, теперь две. – Вымолвил Карлуха и уселся на ящик с патронами.

– Здравствуйте. – Маита повернулась. Тут-то и я уселся на камень, гляжу, и не верю своим глазам. Рядом с Кхалой стоит её отражение, точная копия.

– С этой минуты, Маита всегда будет с нами. Уже можно.

– Маита. – Прохрипел Серёга и присел. – Бродяга. – Глядит на меня, синяки сошли, но желтизна осталась, губы всё ещё подпухшие. – Ты это тоже видишь?

– Очень приятно. – Рафат подошёл к девчонкам и представился. – Рафат.

– Я знаю. – Кокетливо улыбнулась Маита, у неё и голос как у Кхалы. – Я всех знаю. Тогда, на каланче, мы были вдвоём. И потом, я всегда была неподалёку.

– На каланче? – переспросил я.

– Угу. – Кивнула Маита, подошла, присела. Пахнет от неё травой ландышицей. – Колокольня на острове. Вы, нас выкурили дымом. Кхала помогла мне выбраться на крышу, сама не успела.

– Вы это. – Бормочет Серёга. – Двойняшки?

– Да. – Согласилась Маита и щёлкнула меня пальцем по носу. – Кхала старше меня на пять минут.

– А вот этого не нужно делать. – Предупредила Кхала и поспешила ко мне. Маита подскочила как ужаленная и поспешила отойти. – Ещё рас, и у тебя сестричка будут большие неприятности. А ты. – Взгляд резанул по мне. – Вытри слюни и запомни. Нас, даже мама часто путала. У Маиты, на попе родинка. Если что-то или вдруг, забудь о детках, отрежу. Ты меня услышал?

– Во как. – Выдохнул Карлуха. – Отрежет.

– Там консервы. – Заторопился Сахт и потащил за собою Рафата. – Помогай.

– Я с вами. – Карлуха поднялся, отряхнул штаны и зашагал к пещере. – Где ящики? Показывай рожа ненасытная. – Коротун остановился, глянул мою сторону. – Извини. Вырвалось. Показывай Сахт. Покажи где патроны спрятаны. Еда дело пустяшное. Зверя пришибём вот тебе и еда. А патроны – это всё. И еда, и одежда, и девки. – Запнулся Карлуха и без оглядки прошмыгнул в дыру, там и спрятался.

– Чего расселись? – Спросила Маита. – Помогайте. Дел у нас невпроворот, а времени мало. Кхала с нами долго не задержится. Дела у неё. Запомните мальчики – я не она, спуску не дам. Серёжа, ты меня слышишь? – Тронула Серёгу за плечо. Опешил он от услышанного и увиденного, потерял дар речи. Глазеет то на Кхалу, то Маиту, вертит головой и молчит. – Хватит глазками хлопать. – Пригрозила пальчиком, улыбнулась и говорит Серёгиными словечками. – Поднимайся потерпевший, топчи к пещере. Берём только необходимое. – Протянула Серёге руку, помогла встать. – Бродяга, а ты чего сидишь? Вставай, тебя это тоже касается. Пошли искатель, поищем чего ни будь. – Улыбка до ушей, на щеках ямочки, точь-в-точь как у Кхалы.