Текст книги "Зайтан-Бродяга (СИ)"
Автор книги: Илья Слобожанский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
В зарослях много звериных троп. Узкие, широкие, и все они уводят к воде. Люди на болоте редкие гости, мало кто сюда захаживает, боятся. А кто и приходит, троп сторонится. Кто знает куда и на кого они выведут? Да и незачем по тропам ходить. Чуть в стороне дорога имеется, широкая, из булыжника. Ведёт она через болото на остров к Серому посёлку. Почему Серый, не знаю. Может из-за колокольни, её издалека видать, серая она. На болоте всё серое, мрачное и унылое.
Стоят на острове домишки кособокие, крыши давно рухнули. Зарылись домишки в траву, а она выше окошек поднялась. Колокольня тоже стоит, склонилась на бок, того глядишь завалится. Колокол, в ветреную погоду жути нагоняет. Бамбам-бам, разносится по всей округе. И как-то ладно он бамкает, точно звонарь в него бьёт. Народ всякое про колокольню болтает. Поговаривают – живёт там призрак прежнего хозяина. Он и раскачивает колокол. Раз десять здесь бывал, да так и не решился сходить, проверить. Страшно.
Вышли на дорогу и побрели по колено в воде. По краям от дороги трава выше плеч, а здесь простор, двумя телегами можно разъехаться ещё и место останется. Под ногой ил расползается, ботинки упираются в твёрдый камень. Хорошо идти по дороге, одна беда скользко. Прошли больше полпути, зажгли баськи. Именно здесь начинается самое комариное место, кровососов так много что белого света невидно. Пищат противно, да так громко, что неслышно кваканье жаб и щебета птиц.
Идём-бредём дымом мошек разгоняем. И тут, ни с того ни с сего заныл Карлуха. Коротун тащит по воде свой мешок, забитый под завязку лопатинами шипарей. Шли через бурелом, продирались сквозь кусты крючкаря, даже не пикнул, а тут принялся нудить.
– Укусили за ногу. Болит. Крутит. – Прихрамывая жалуется низкорослый.
– Брось торбу. – Посоветовал Михалыч.
– Нет. – На отрез отказался Карлуха и остановился. – Чего это там? – Спросил Коротун тычет пальцем. Возле мешка расходятся круги. – Бродяга! – Позвал Карлуха. – Иди, глянь-ка.
– Что у тебя? – Не хотел, но вернулся. Торба у меня с мешочками шипарей и две винтовки.
– Да вот. – Карлуха потянул за мешок. Тот чуть подался и снова отполз. – Видал?
– Видал ну и что? Зацепилась твоя торба. Не тащи по воде, на плечо забрось.
– Мокрый он. – Пожаловался мелки, мотает на руку лямку. – Я это. – Карлуха потянул мешок, но тот не поддался. Точно держит его кто-то. – Чего это он? – Мелкий узлом на руке затянул лямку и дёрнул. Мешок подпрыгнул и исчез под водой. Следом за ним пропал и Карлуха. Скрылся под толщей воды только мы его и видели.
На выручку рванул Сюндель. Плюхнулся вводу и выволок Коротуна за ноги. Тащит Серёга-Сюндель мелкого. Тот клюёт головой в воду, жадно хватает ртом воздух.
– Брось. – Хрипит Серёга. Я обронил одну винтовку утонула она. Ухватился за Карлуху тащу что есть сил.
– Бросай! – Горланит Гунька, лупит по воде прикладом автомата и орёт. – Брось мешок! Отпусти!
А как Карлуха его отпустит? Петелька надёжно удерживает за руку. Мешок то появляется над водой, то пропадает.
– Михалыч стреляй! – Прокричал Серёга. Пули вспороли мутную воду, резанули по траве. И всё стихло.
Стоим по грудь в холодном болоте посреди высокой травы, ноги увязли в иле. Дорога осталась далеко позади.
– Сюндель! – Срывая горло орёт Михалыч. – Ползи сюда, вылезайте из зарослей!
– Что это было? – Спешно выбираясь на дорогу спросил Сюндель. Прижал он к себе Коротуна точно ребёнка. Глаза у Карлухи вдвое больше обычного, глядит на воду хлопает глазищами. Лицо перекосило, губы дрожат. Мешок мокрый и грязный волочится позади.
– Скотина, урод!!! – Кричит Гунька опухшими губами, хотел было стукнуть Карлуху. Но Сюндель и здесь проявил отцовскую заботу. Махнул ручищей, отпихнул Гуньку, тот и отступил, завалился в траву. Вскочил как ошпаренный и давай грести автоматом как веслом, нас догоняет, спешит выбраться из зарослей.
– Все ко мне! – Позвал я, как только почувствовал под ногами камень дороги. Стою по пояс в воде, в своей торбе роюсь. Отыскал листья лопухатого, достал зловонный мешочек. Придавил пальцами. – Подставляйте руки. Быстро-быстро!!! – Требую, пачкаю одежду тягучей слизью. Завоняло на всю округу, слизь упала вводу, расплылась смрадным пятном. Мешочек хоть и не велик, с кулак не больше, но то что в нём, имеет огромную силу. Смрад выедает глаза, дерёт горло.
Не знаю сколько прошло времени и как долго мы топтались на одном месте? Может с минуту, может и больше, лично мне показалось прошла целая вечность. Расходятся по воде куги, поднимаются со дна и лопаются пузыри, рождаются и пропадают водовороты. Дважды я почувствовал, как мои ноги ощупывают. Наверное, и моих попутчиков тоже щупают, потому, как и они дёргаются, отступают. Не все конечно. Карлуха восседает на шее у Сюнделя. Как он там оказался я не видел. Но таким напуганным Коротуна я не припомню. Рот раскрыт, волосы слиплись, в глазах ужас.
Только сейчас я заметил, пропали комары, не поют птицы, не квакают жабы. Воцарилась мёртвая тишина. А может, мне это только показалось, не знаю.
Гунька жмётся ко мне. Михалыч и Сюндель стоят рядом. Вертятся с автоматами, следят за водой.
– Спина к спине. – Приказал я и зарылся рукой в свою торбу. Отыскивая зловонный мешочек. – Если что-то вылезет.
Договорить я не успел. Это что-то действительно вылезло, поднялось из воды. По виду человек поросший тиной и жёлтым мхом. Глаза маленькие, горят зелёными огоньками. Слышал я про болотный люд, но сам их не видел.
– Дай. – Прошипело болотное чудище и указало худым, костлявым пальцем на Карлуху. Растопырило пятерню, между пальцев перепонки как на лапах у жабы.
Не знаю, все или только я один потерял дар речи и возможность двигаться. Наверное, все. Потому как никто даже не шелохнулся. Никто не стреляет и не пытается сбежать. Карлуха испугался больше других. Дёргает за лямку, высвобождает руку. Упал мешок, плюхнулся в воду рядом со мной.
– Толкни. – Склонив набок голову приказало чудище и оскалилось, зубы у него маленькие, тонкие, торчат как иглы в несколько рядов.
Не смея возразить толкнул мешок. Лямка зацепилась, оплела мою руку, мешок чуть отплыл, дёрнулся и вернулся обратно.
– Плата за проход. Отдайте половину. – Хорошо выговаривая слова объяснил хозяин болота. Позади него вылезли ещё четверо. – Достань и дай.
– Ага. – Кивнул я и принялся развязывать узел. Чудища стоят неподвижно, внимательно наблюдают что я делаю? Тонкая верёвка надёжно стянула горловину, намокла. Как я её не дёргал, как не силился развязать, не вышло.
– Дай. – Чудище поманило пальцем. – Возьмём и проводим. Поможем. Дай.
Я подчинился и отдал. Уже через минуту мы шли к острову, в сопровождении поросших тиной и мхом обитателей болота. Карлухин мешок заметно похудел и вернулся к своему хозяину. Не знаю обрадовался этому Коротун или огорчился, меня это не заботит. Идёт Карлуха, прихрамывает, молчит и на том спасибо.
От провожатых воняет тухлой рыбой, затхлой водой и нечистотами одновременно. Двое впереди шагают, трое сзади.
Небо совсем чёрное, невидно куда идём. Ветер холодный, резкий, толкает в спину, от мокрой одежды пар валит. Одно радует, не забрали у нас оружие. Лопатины взяли, а оружие и вещи не тронули. Странно всё это. Не слыхал я историй, в которых болотный люд (если конечно это они), кому-то помог. Да и не видал я счастливчиков, тех что после встречи с этими тварями остались в мире живых. Не нравится мне эта прогулка, а что делать? Иду молча, верчу головой, темно, ничего не видно.
У колокольни в кромешной темноте мы и распрощались. Нет, не распрощались, скорее разбежались. Не знаю, как они, а вот мы рванули, драпанули к дверям. Как только оказались внутри, сразу же подпёрли дверь палкой. Давно хотел осмотреть колокольню, но даже и не подозревал что это будет так скоро.
Заперли вход, или выход, это как кому нравится. Я и Карлуха припали к доскам, слушаем. Тихо по ту сторону, не слышно шагов, стало быть ушли твари болотные. А если и нет, нам уже не страшно. Ну не станут же они вламываться? Какой в этом прок? Хотели бы убить, в болоте утопили.
Перевели дух, отдышались, пришло время и осмотреться. А что увидишь, темно как в подземелье. Вытащил из кулька спички, подсветил, помогло, но не очень. Спичка горит не долго, да и света от неё всего ничего. Подожгли щепку, развели небольшой костерок.
Наскоро прибрали камни, разгребли мусор, грязное тряпьё и драные матрацы стащили в общую кучу. Очистили место для костра в центре комнаты.
Сухих досок и хвороста здесь много. Кто-то притащил поленья, сучья и ветки. Всё старательно уложено в дальнем углу. Там же, две охапки хвороста связаны бечёвкой. Этих запасов хватит не на один день, точнее не на одну ночь. Но вот кого благодарить за такую заботу не знаю. Дровишек в избытке, а места под костёр не нашлось, не было его до той поры пака мы не расчистили.
Куда не глянь консервные банки, кульки, пластиковые баклажки и камни. Когда-то, у дальней стены печь стояла, разваляли её, осталась одна труба. Битый кирпич валяется повсюду.
Бревенчатые стены выглядят надёжно, дыр и проломов не отыскали. Да и дверь с добротным засовом хорошо сохранились. А вот серый в чёрных разводах потолок провис, если бы не толстая балка, давно рухнул. И деревянные ступеньки что ведут наверх, изрядно обветшали. Не все конечно, но большая часть сгнила, особенно те что снизу.
Не взобраться наверх, да мы и не горим большим желанием. После пережитого только и остаётся как по чердакам лазать. Лично мне совсем не хочется шею свернуть.
А тут ещё с улицы донеслось протяжное хр-у-у-у – хр-уу-у. Что оно такое не знаю, не слыхал я раньше даже похожих звуков. Да и наверху не всё ладно, то и дело слышится лёгкое поскрипывание досок точно ходят по ним.
Вещи для просушки снимать не стали. Расселись в мокрых вокруг костерка, слушаем скрип, смотрим на дыру в потолке. А там то скрипнет, то стукнет, минута две тишины и снова скрипит.
– Твою мать. Когда же это всё закончится? – Тихо выругался Серёга-Сюндель. – Сюрприз за сюрпризом. Может, гранату зашвырнуть?
– Ага, зашвырни. – Михалыч поставил у стены автомат, встал под дырой, закурил. Табачный дым потянуло наверх. – Держи. – Михалыч бросил Серёге пачку сигарет. – Свои промочил?
– Да, промокли. – Серёга кивнул. – Не думал, что в одежде придётся купаться.
– А я думал? – Михалыч вернулся к костру присел на камень. – Бродяга научил. В кульки нужно прятать.
– И когда я тебя учил? – Врёт Михалыч, не было такого.
– Может и не учил. – Михалыч плюнул в огонь, туда же отправился и окурок. – Подсмотрел в баньке. Пьяный ты был, вещи мне с помойки хотел за сотню патронов впарить. Вывалил на пол и сам же на него задом уселся. Не будь твоё «добро» в кульках, да целлофановых обёртках. – Михалыч широко улыбнулся.
– Понятно. – Согласился я. Теперь-то всё и встало на свои места. Стало быть, своим же задом и раздавил. На чердаке снова послышался шум. Заскрипело точно кто-то отворил дверцу.
– Эй! – Выкрикнул Серёга. – Кто там затырился?! Слезай!
– Чего думать да гадать? Карлуху отправим и все дела. – Предложил Гунька. – Он маленький, лёгкий. Подсадим.
– Мозги есть? – Михалыч постучал пальцем Гуньке по лбу. Тот зашипел, скривился. Лоб у него не самое здоровое место. Одна бровь рассечена, над другой огромная шишка. Посредине, куда и пришлось постукивание содрана кожа. Здорово его разукрасили там на холме. На долго запомнит, как жадничать. Говорил же, уходить нужно, так нет – пока всё лопатины шипарей не срежем не уйдём. Вот и срезали. Кстати, вовремя я про шипарей вспомнил.
– А давайте. – Полез в торбу, вынул зловонный мешочек. – Проверенным методом воспользуемся. Если зверюга.
– Давай. – Тут же согласился Карлуха. Его устраивает любое предложение кроме личной прогулки.
– А мы это? – Серёга-Сюндель, понюхал руки и скривился. – Не задохнёмся?
– Уж лучше задохнуться чем сожрут заживо. – Я уже приготовил нож. Осталось проткнуть мешочек и забросить в темноту. Все молчат, жду общего одобрения. Ну, не один я же здесь, воняет всем одинаково. – Как по мне. – Я поиграл мешочком. – Пусть лучше попахивает, чем сидеть и ждать, когда на голову зубастая тварь свалится.
– Ага. – Коротун поднял руку. – Я за.
– И я. – Поглядывая с нескрываемым отвращением на слизь в кишке, поддержал Сюндель и тоже поднял руку.
– Ну, и? – Михалыч глядит строго, сжимает в руке пистолет. Автомат он отставил в сторонку. – Чего ждёшь? Бросай.
Я поглядел на Гуньку. Тот кивнул и предусмотрительно прикрыл тряпкой нос. Пришло время действовать.
Перебрался по камням, встал под дырой. Проткнул кишку и забросил. Мешочек улетел, оставляя за собой зловонный след вытекающей слизи.
От меня и раньше воняло больше чем от других, а сейчас так вообще, разит хуже некуда. Ну да ничего, переживу, перчатки постираю, а нет так выброшу. Подождём недолго, зверьё этого мешочка ой как боится. Точнее не мешочка, а его зубастого хозяина. Шипарь в здешних местах, после змееголова главный хищник.
Перчатки сунул между рваных матрацев, руки вымыл водой из фляги. Карлуха помог, поливал. Хотя нет. Вымыл это слишком громко сказано. В нашем положении воду нужно экономить. Сполоснул, вытер о тряпки и присел за кучей кирпича. Сижу жду, прижимаю к плечу винтовку. Не пришлось мне из неё пострелять. Пока не пришлось.
Костёр потрескивает сгорающими поленцами, в ленивой пляске огня зловеще и угрожающе подрагивает чёрное пятно дыры в потолке. Все взоры и стволы направлены туда, в неизвестность дальнего угла за порушенной перегородкой. Время идёт, наверху тихо. Наверное, понапрасну перевёл мешочек, зря измарался. Сверху, потянуло смрадным сквознячком.
– Не послушали. – Ворчит Гунька. – Теперь нюхайте дерьмо шипаря. Карлуху нужно было послать. Дали бы ему головешку, осмотрелся, проверил. Так нет, сделали всё по-своему.
– Завянь! – Рявкнул Сюндель. – И без тебя тошно.
– Переживём. – Михалыч спрятал пистолет, закурил. – Дерьмом дышать нам не впервой. Верно Карлуха? В сточной яме воняет куда хуже.
– Угу. – Кивнул Коротун и пожаловался. – Нога огнём горит. Печёт.
– Покажи. – Сюндель вытащил из огня палку подошёл ближе. – Показывай ногу.
– Мать моя женщина! – Поперхнувшись табачным дымом выругался Михалыч. Нога у Коротуна распухла ниже колена и покрылась коричневыми волдырями.
– Что за хрень? – Сюндель приблизил огонь. Гнойники повсюду, маленькие, большие, свежие и уже лопнувшие. – Ты почему болячку запустил? – Строго спросил Сюндель.
– Какую болячку? – Хлопает Карлуха глазами. – Не было у меня ничего такого.
– В отхожем месте подцепил. – Со знанием дела заявил Гунька. – Как пить дать, там подхватил заразу. – Гунька горестно вздохнул и отошёл подальше, присел на камни, отвернулся. Сюндель и Михалыч тоже отступили, подсели ближе к огню.
– Вы чего мужики? – Коротун смотрит на нас и оправдывается. – Не было у меня никакой болячки. Клянусь, не было. На болоте что-то укусило. Пройдёт. Скажи им Бродяга.
– Скажу. – Полез в торбу, отыскал плоскую жестяную банку. Мазь в ней, чёрная как зола, пахнет хвоей.
В прошлом году, осенью это было, подстрелили меня в Тихом. Савка Орех стрелял, земля ему пухом. Желал мне смерти, а сам оступился и рухнул с высоты на камни. Пуля мне бок оцарапала, думал пустяшное дело, бывало и хуже. Наскоро перевязался, с горем пополам залез в лёжку, там и за штопался. Лёг спать, а вот проснулся нескоро.
Рядом никого, на боку свежая повязка. У изголовья пластиковая фляга с водой и жестяная банка с мазью. Рана намазана чёрным, стежки ровные, аккуратные, не мои. Кто помог, кого благодарить по сей день не знаю. Банку храню, с той поры немного в ней мази осталось. А где ещё такой взять не знаю. У кого из травников и знахарей не спрашивал, только и делают как разводят руками.
Хорошая мазь, не один раз меня выручала. Порезы, царапины, ссадины, от всего помогает. Зуб как-то заболел, помазал и прошла боль. Не на долго, но утихла. Мне этот зуб, Аким кузнец в Заболотье клещами выдрал. Мазь хорошая, проверенная. Уверен, она и мелкому поможет?
– Чего это? – Карлуха с опаской заглянул в банку.
– Сиди не дёргайся. – Предупредил я. – Будешь ёрзать, изведу мазь понапрасну.
Намазываю Карлухе ногу, а сам думаю. Странная у нас компания собралась. Вроде как все вместе, да и помочь всегда готовы. А случись что-то непонятное, уже порознь. Тот же Сюндель, на болоте первым в воду бросился недомерка спасать. А тут сидит глаза отводит. Вот и получается, каждый сам за себя. Неправильно это.
Потрескивает костерок, к потолку тянется лёгкий дымок и улетает в дыру. Странно как-то получается, ещё недавно сверху сквозило, а сейчас туда вытягивает. Словно кто-то окошко распахнул. Ну да ладно, может в щель выдувает?
Расположились кто где пристроился, я ближе к огню на кирпичах. Гунька у двери, в углу на тряпках умастился. Михалыч с Сюнделем у костра на поленьях уселись. Коротун, дремлет на рваном матрасе, заботливый Сюндель уложил и матрац и Карлуху поверх вязанок хвороста. Спит низкорослый в обнимку с мешком. Намаялся, натерпелся, а с торбой не расстаётся.
Хотели было перекусить, но что-то аппетит пропал. Вонь от слизи шипаря всё ещё не улетучилась.
Смотрю я на своих новых приятелей, подслушиваю их тихий разговор. Слушаю внимательно, ловлю каждое слово. Силюсь понять, кто они такие и откуда к нам пожаловали?
– Ты как хочешь Михалыч, а я здесь останусь. – Говорит Сюндель, ковыряет палкой угли. – Тебе помогу, не брошу. Наберу еды и патронов. Заживу как человек, здесь всё по-иному.
– Угу, по-иному. – Михалыч кивнул. – Здесь мы конечно чужие. Но и дома уже не свои.
– Ага. – Согласился Сюндель. – Да и ждут ли нас там? Кому мы нужны? Ракетный фарш, пушечное мясо.
– И как меня только угораздило? – Тяжело и горестно пожаловался Михалыч. – Чем думал, куда смотрел? Сидел себе на диване, телек глядел, пивко попивал. Так нет, выперся на улицу. Проникся идеями.
– И что? – Сюндель подбросил дровишек, носком ботинка вернул в огонь выпавшую головешку.
– Да ничего. – Окурок улетел в костёр. – Друга встретил. Он и подсказал, как быть что делать? Служили мы вместе. Я на пенсию ушёл, он при складе ГСМ остался. Жил дружок очень даже не плохо. Подворовывал. Было чем, бензин, солярка. На леваках домишко возле пруда отстроил, внедорожник купил. Хорошо жил. – Михалыч снова закурил.
– Ну, и? – Поторопил Сюндель. – Ему-то чего не хватало?
– Испугался. Власть-то в столице сменилась. Нагрянут с проверками, нажитое непосильным трудом отнимут. Да он и раньше с завистью глядел по ту сторону границы. Завидовал. А тут такая возможность, не поднимая жопы оказаться за поребриком.
– Нуда-нуда. – Сюндель поскрёб двухнедельную щетину. – И у нас таких хватало. Пищали как крысы в бочке, пошла раскачка бузить начали. Хозяин, сучара. – Сюндель махнул рукой. – Может я чего-то и не понимаю, так ты растолкуй Михалыч. На кой лично нам этот шухер? Понаехали невесть кто, нас за людей не считают, на передок как скотину на бойню гонят. Ну, сменили мы флаги и что? Тебе или мне стало жить лучше?
– А разве нет? Ты-то не на зоне чалишься, свободен, гуляешь.
– Ага. – Сюндель ухмыльнулся. – Да как по мне, уж лучше на зоне. Чифири, играй в картишки. Желаешь работать ступай вкалывай. Условно досрочное от горбатишь, годик другой скостят. А нет, так дурака валяй. Никто тебя за это не пристрелит. А главное, режим и порядок. Завтрак, обед и ужин, всё по расписанию. Блатные здесь, мужики там. Всё по понятиям. Да мне и сидеть оставалось пять месяцев и четыре дня.
– Вот и сидел бы. Чего выперся?
– А кто меня спрашивал?
– Ты ещё скажи палкой выгоняли. – Не поверил Михалыч. – Вашего брата в ополчении каждый второй. Не спросили его. А сам-то чего, мозгов не хватило?
– Расфигачили вояки родимую. Ушлёпки повадились, к забору по начам миномёты таскать. Шарахнут раз пять и уходят. Неделю фигачили и ничего, а потом бабах и всё. Я больше десятка прилётов насчитал. Забор напрочь разнесло. Видал я миномёты и тех, кто из них стрелял. Железо и мясо.
– А чего не драпанул, если забор напрочь?
– Дурак, потому и не встал на лыжи. За новый мир ломанулся. За новые правила, законы. Да мне и выбора-то не оставили. Кум и пупкари, все как один агитировали за новую власть. – Сюндель бросил в огонь палку. – Сразу не сделал чух-чух, а поутру поздно было. Оружие в зубы и на передок.
– Зачем брал? Откажись и все дела.
– Ага. – Сюндель кивнул. – Те, кто отказались, в ярочке
лежат. Постреляли их как бешенных собак.
– И кто это сделал?
– Точно не скажу. Слушок прошёл, кум и его пупкори братву положили. Быстро они погоны перекрасили, на подвал перебрались твари. Служба безопасности во как. Бизнес, машины, хаты отжимают. А кто не согласен, на подвал.
– А сам-то ты, чем занимался? – Михалыч плюнул в огонь и криво улыбнулся. – Травку на газонах стриг, грядки пропалывал?
– Грядки я не пропалывал, но и не измарался. Чистый
я. – Сквозь зубы процедил Сюндель. – По мне стреляли, и я стрелял. Может кого и прижмурил. Не знаю, не видел.
– То-то и оно что не знаешь. И я не знаю.
– Ага. – Сюндель скривился. – А пацаны? Те, что у переезда на блок пост вышли.
– Это враги. – Отрезал Михалыч. – Если бы не мы, они нас. Понял?
– А раненых-то зачем? Думаешь, о твоих подвигах рассказать некому?
– Да что ты знаешь? – Прошипел Михалыч. – Не добей их я, на подвале замучили. Твоего кума-пупкаря, часом не Пал Матвеичем величают?
– Нет. Ашот Мигранович. А кто такой Пал Матвеич?
– Мясник. На подвале ордена зарабатывает.
– Не слыхал я о таком. – Сюндель закурил. – Откуда он?
– Оттуда. – Хмурясь брякнул Михалыч. – Прислали к нам, большая шишка из кадровых. В каждом встречном поперечном лазутчика или диверсанта видит. При мне, одного доходягу насмерть забил. Тот, до войны бомжовал, жил в сарайчике неподалёку от моего дома. Встречал я его частенько у мусорных баков.
– Ну ты и загнул. – Похоже Сюндель не поверил. – Бомжа и насмерть? За что? Этих ушлёпков, на передке молотят. Пузырь на троих и вперёд. Ракетный фарш. Зачем халявного бойца в расход пускать? За него копеечку платят.
– Копеечку Пал Матвеич за другое имеет. – Скрипя зубами заметил Михалыч. – Показалось Паше, бомжик засланный казачок. Держал он его на подвале сутки. Допрашивал с пристрастием, а тот возьми и сознайся.
– А может и правду засланный? – Сюндель искоса глянул на дыру в потолке. Скрипнуло там, зашелестело точно кто-то крадётся.
– Тихо. – Прошептал Михалыч и напрягся. Перехватил автомат и посмотрел в мою сторону. – Нельзя этого так оставлять. Ты как?
– Согласен. – Я кивнул и поднялся. Вскочили все кроме Карлухи, спит мелкий, похрапывает. Подошли к пролому. Снова скрипнуло, громче прежнего, с потолка полетела побелка.
– Эй!!! – Выкрикнул Сюндель, передёрнул затворную раму, вскинул автомат. – Прыгай лишенец! Не слезешь, начну стрелять. Гадом буду, сито сделаю. Патронов у нас завались. Слезай!!!
– Цыц. – Михалыч тронул Сюнделя за плечо. – Помолчи, давай послушаем.
Тихо наверху, не скрипят половицы, и побелка на головы больше не сыплется. Потрескивают поленья в костре, чуть слышно шумит ветер в печной трубе, а в дальнем углу поёт сверчок. За дверями ухают ночные птицы, что-то булькает, шелестит в болоте. Но в целом всё тихо и спокойно. Не рычит голодное зверье, не ломится в запертую дверь и не скребётся под стенами.
– Бродяга. – Тихо позвал Гунька, толкнул меня в бок. – Как думаешь, кто там прячется? Зверюга? – Палец приятеля указал на дыру.
– Нет. На зубастого не похоже. Если зверь, то уж больно тихий. В самую пору охотиться. А он с нами в прядки играет. Человек там.
– Я тоже так думаю. – Михалыч полез в свой мешок и высказал догадку. – Затаился сволочь. Выжидает, когда спать ляжем.
– А почему он прячется? – Гунька прижимает к груди автомат, зырит на дыру. – А если ты ошибаешься? Вдруг там тот. – Приятель глянул на запертую дверь и пояснил. – Болотник.
– Не выдумывай. – Отмахнулся я. – Этим тварям вода нужна. Не прячутся они на чердаках.
– Ага. – Не отрывая взгляда от дыры, заговорил Сюндель. – Именно тот случай. Ты их ласты видал? Не залезть ластоногим. Лишенец на чердаке за тырился. Слезай сучара!!! – Выкрикнул здоровяк в черноту.
– Не сотрясай воздух. – Михалыч встал под дырой с жестяной банкой в руках. – Выкурим крысу из норы. Дымка понюхает сам слезет.
– Откуда дымок? – Спросил я, поглядываю на костёр. Где он дым возьмёт? Можно конечно матрац поджечь, только нельзя этого делать. Сами задохнёмся, на чердак забросим, часовню сожжём.
– Щас увидишь. Гляди внимательно и засекай время. Пять минут и крыса вылезет. Не стрелять. Живым возьмём.
Банка изрыгая клубы дыма, улетела на чердак. Мы отступили и разошлись по сторонам.
Ждать довелось не долго. Сюндель не успел выкурить сигарету, как наверху что-то загрохотало. Очень похоже на свалившийся шкаф, гупнуло, да так сильно, что с потолка осыпалась штукатурка. Послышался кашель, и уже через минуту, из дыры вывалился клубок лохмотьев и банка, та что изрыгает дым.
– Вот и крыса. Сейчас поглядим кто тут у нас. – Сюндель схватил банку и отбросил к стене. Ухватил гору тряпья что свалилась и потащил к костру. Тряпьё зашевелилось, Сюндель выругался и стукнул кулаком.
– Кто это? – Спросил Гунька, не решаясь подойти ближе. Гора лохмотьев и рванья лежит неподвижно.
– Ещё одна поделка вашей природы. – Михалыч ловко, брючным ремнём связал пленнику руки. Перевернул на спину, придавил коленом и принялся ощупывать.
На свет костра упали две перламутровые ракушки, клубок разноцветных верёвочек с узелками, кривой, изрядно сточенный нож и деревянная ложка.
– Что за. – Сюндель закашлялся, помахал рукой, разгоняет дым. Банка дымит пуще прежнего, едкое облако доползло к нам. – Двери. – Сдавленным горлом прохрипел Сюндель. – Откройте дверь.
Все рванули к выходу. Огня нет, но дым валит отовсюду. Самым прытким оказался Гунька. Снял засов, отворил дверь. Следом за ним выбежал Михалыч.
Сюндель потерялся в дыму. Выволок Карлуху за шиворот. Мелкий конечно же проснулся, от тряски по ухабам да камням. Коротун хлопает глазами, не сопротивляется, но и мешок не бросил, тащит за собою.
Последним выбрался я, с винтовкой и пленником на плече. Странный он какой-то, этот клубок лохмотьев, размером невелик, и весит всего ничего.
На улице ночь, луна светит, да так ярко, что можно гулять. Не собьешься с пути и в яму не свалишься, редкий случай ясная ночь в наших краях
В горле першит, глаза жжёт, кашель раздирает грудь. Сбросил ношу, упал на колени и свалился в мокрую траву. Дышать тяжело, горло спирает кашель. Глянул на колокольню, кто-то перебирается по крыше. Глаза слезятся, померещилось.
– Лишенец. – Прохрипел Сюндель. Тычет пальцем на дверь. – Там он, там. – Хрипит Сюндель, хватает Гуньку за руку.
– И что? – Гунька плюётся, стоит на четвереньках.
– Пропадёт. – Чихая, кашляя и отплёвываясь, Сюндель пополз к часовне.
– Стой! – Ухватил я его за ногу. – Стой. Здесь он. Здесь.
– Ага. – Кивнул здоровяк и распластался, уткнулся лицом в холодный, сырой песок. Не знаю почему, но именно так дышится легче.
Не пойму я его, хоть убейте не пойму Сюнделя. Только-только стукнул, да так что горемыка и трепыхаться перестал. А сейчас, сам едва шевелится, но ползёт в дым. Переживает, волнуется. С чего вдруг?
Кашляю я, да так что кишки выворачивает. И не я один, все кашляют. Вру, Гунька бодрячком ходит. Любопытно ему откуда столько дыма? А вот мне другое интересно, когда это всё закончится? В горле першит, из глаз слёзы катятся.
Карлуха ползает на карачках, плюётся, плохо ему. Михалыч зашёлся кашлем, отплёвывается. Все трут глаза и только пленник лежит тихо. Может помер?
Глаза печёт, чем больше трёшь, тем сильнее жжёт. Слёзы так и текут и что с этим делать ума не приложу. А тут ещё от болота раздались громкие протяжные рыки и вой. Орёт кто-то не своим голосом. Он орёт, а в ответ рычат, воют. Никак змееголов обходит свои владения? Поймал горемыку, рвёт на куски.
– Бродяга. – Позвал Гунька и тронул за плечо. – Уходить нужно. Прятаться. – Попивает Гунька водичку из фляги и по сторонам озирается.
– Без тебя знаю. – Забрал у Гуньки воду, попил, умылся.
– И куда пойдём? – Приятель вертит головой, ищет где
можно укрыться? Куда не глянь высокая трава, кусты и сухие деревья. Из всех дыр часовни валит дым. – Может, обратно вернёмся?
– Может и вернёмся. – Прохрипел я. Горло уже не дерёт, да и глаза чешутся куда меньше чем прежде. Осмотрелся, но ничего нового не увидел, поднялся и побрёл к двери, заглянул. Дыма чуть меньше, но соваться туда рано. Вот так Михалыч, вот так удружил. И куда теперь бежать, где от змееголова прятаться?
От болота снова раздались вой и рычание. Послышались крики о помощи. Может мне и показалось, но всё вокруг затаилось. Не слышно ночных птиц, не стрекочут свечки. А у воды, неподалёку от нас, кому-то совсем плохо, пропадает. Трещат кусты, что-то хлюпает.
– Так и будем сидеть? – Спросил Сюндель и протянул Михалычу флягу. Тот не взял, показал свою. – Надо бы помочь. – Предложил Сюндель.
– Кому? – Спросил Михалыч набрал в рот воды, пополоскал и выплюнул.
– Самим бы уцелеть. – Гунька стоит на пороге часовни. – Мужики! Наверное, уже можно. Дым почти выветрился.
– Вы, как хотите. – Сюндель отряхнул штаны и пошёл в часовню. Вышел оттуда с автоматом, прокашлялся. – Пойду я.
– Постой. – Не хочу отпускать Сюнделя. Попытался отговорить. – Это змееголов. Страшный зверь, опасный. Он шипаря, давит. От нас и мокрого места не останется. Понимаешь?
– Понимаю. И что? – Здоровяк передёрнул затворную раму, проверил оружие. – Там, живая душа пропадает. А мы как крысы, забились в угол и ждём. Чего ждём?
– А вдруг не успеем? – Пустил в ход последний аргумент. – И ему не поможем и сами пропадём.
– А давай попробуем?
И мы попробовали. Вдвоём, я и Сюндель. Михалыч забрал мою винтовку, отдал свой автомат и два заряженных магазина. Обозвал нас идиотами и запер часовню. Приятели остались по ту сторону двери, а мы с Сюнделем побежали на звуки борьбы и громкое рычание.
Трещат кусты, продираемся через стену колючек. Вышли к зарослям камыша. Не успели мы заприметить змееголова, как услышали хлопок выстрела. Интересный хлопок, необычный, точно кто-то стегнул плёткой. Пуля просвистела над головами, потом вторая, третья. Ещё один хлопок, четвёртая срубила камыш впереди. Пятая, срезала толстый стебель вершатника и шикнула в воду. Я пригнулся и прыгнул в сторону от греха подальше, уж больно близко вжикают пули. Это каким нужно быть идиотом, чтобы ночью стрелять? Не уж-то Михалыч или Гунька взобрались на колокольню оттуда и палят? Куда, по кому?
На возмущения нет времени, впереди послышалось рычание. Закачался камыш, и мы увидели зверя. Здоровенная ящерица с маленькой змеиной головой на длинной шее, выбирается из воды. Сюндель опустил руки и замер с открытым ртом. Таращится он на зверюгу, а та, нюхает воздух, вертит головой, ищет кого бы сожрать. Схватил я Сюнделя за рукав, и дёрнул. Вышел он из ступора, и мы отступили. Тихо, осторожно, крадучись. За спиной опять хлопнуло, следом за первым выстрелом грянул второй, третий четвёртый. Зверюга раззявила пасть, высунула раздвоенный язык и, подминая брюхом и короткими лапами всё на своём пути пошла на нас.
