Текст книги "Зайтан-Бродяга (СИ)"

Автор книги: Илья Слобожанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Грустишь? Вспоминаешь? – Спросила девка и присела рядом. Ходит она бесшумно, подкралась я и не услышал.

– Как нашла? Выследила? – Посмотрел на неё, нет рисунков, умылась. Времени прошло всего ничего, неужто к озеру успела сбегать?

– А ты подумай. – Положила голову мне на плечо, вздохнула.

– И когда ты всё успеваешь? – Спросил, а сам боюсь пошелохнуться, не хочу потревожить. Пахнет от неё травой ландышицей. Вдыхаю осторожно, не хочу, чтобы заметила.

– Дурак ты Бродяга. – Сказала и поднялась. Встала напротив, запустила ладошки в мои волосы, прошлась по ним как гребёнкой. – Не нужно меня бояться, врут болотники.

– Я и не боюсь.

– Боишься ещё как боишься. – Хохотнула игриво, перепрыгнула через кострище и побежала вниз. – Догоняй Бродяга! Айда проверим запруду!

Вскочил, зацепился ногой за штырь и грохнулся. Растянулся на траве, лежу и думаю – откуда о запруде знает?

– Я всё о тебе знаю. – Склонилась, протянула руку. – Неловкий ты. На ровном месте падаешь.

– Нуда, падаю. – Согласился, чего отпираться? Поднялся сам, без её помощи. Кто она вообще такая? Мной и Серёгой вертит как хочет. Почему не ухожу, терплю её издёвки?

– Спрашивай. – Присела на бревно, сорвала цветочек, разглядывает. – Расскажу всё что смогу.

– Откуда ты свалилась на мою голову. – Отряхиваю штаны, вытираю колени. Измарался, кострище хоть и старое, но золы в нём не убавилось.

– А сам не знаешь? – Хохотнула девка. – Вы меня с чердака выкурили.

– Ты же всё позабыла. – Присел на траву, смотрю с прищуром. – Наврала?

– Нет, и не гляди так. – Бросила в меня цветочком, надула губки. – Поцелуй помнишь?

– Нет. – Соврал, не краснея. Разве такое можно позабыть? – Как тебя звать?

– Кхала. – Потупила взгляд, глядит на обмотки.

– Откуда о запруде знаешь?

– Да так. – Пожала плечами. – В Тихом, ты женщине помог. Спрятал в своей лёжке. Помнишь?

– Помню. Не молодая, хроменькая. Года два назад это было. Разве такое забудешь? В Тихом, да ещё и по ночи мужика редко встретишь, а тут женщина.

– Это моя. – Кхала улыбнулась. – Моя знакомая. Мы тогда вдвоём были.

– Шутишь? Не было тебя, я бы запомнил.

– Айхула в тени спрятала. Тень укрывает, за ней не видно.

– Что за тень?

– Прости Бродяга, не могу сказать. Пока что не могу. Может, когда-нибудь потом?

– Договорились. – Кивнул и призадумался. Тётку, ту что в лёжке укрыл почти не помню. Лицо позабыл. Странна тётка, одна в Тихом, да ещё и ночью. Попросила воды, сделала один глоток, брала флягу полной, вернула пустую. Угостил вяленным мясом, полез за сухарями, мяса уже нет.

– Всё верно. – Кхала потёрла щёчки. – Я съела. И воду допила тоже я.

– Погоди. – Смотрю ей в глаза. Не моргает, глядит на меня. – Я же ничего не говорил. Мысли читаешь?

– Совсем чуть-чуть. Это так интересно.

– Знаешь всё о чём я думаю?

– Да. Всё-всё. Даже то, что мне не нравится.

– А другие? Ты и про них всё знаешь?

– Нет не всё. Обрывки прошлого. Думают они о разных глупостях. Кто о чём.

– А что Вы делали в Тихом? На площади, стая рвачей охотится. Охотилась.

– Ну да. Ты, с Мишкой Вольтанутым, вы их перебили.

– Ты и об этом знаешь?

– Да. – Кхала улыбнулась кончиками губ, указала пальчиком на шалаш. – Можно?

– Валяй. – Поднялся и прошёл к бревну, неудобно сидеть на траве.

– Фу. Какая мерзость. – Из шалаша возмущается Кхала. – Зачем ты эту дрянь с собою носишь?

– Сама ты. – Сказал и запнулся. – Мешочек шипаря полезная штука.

– Может и полезная, а воняет гадко. – Подошла, протягивает мне жестяную банку. Ту самую в которой чёрная мазь. – Помнишь?

– Помню. И что?

– Думай Бродяга, думай. – Улыбается, ямочки на щеках. – Твоя банка?

– Угу. Наша. – Щёлкнула меня по носу и вернулась в шалаш, прячет в мешок банку.

– Почему сразу не рассказала?

– А ты бы поверил? – Встала у меня за спиной, положила руки на плечи. – Ты и сейчас не до конца веришь. – Прошептала в самое ухо.

– Зачем убежала? Там у болота. Я из куста едва вылез, спасибо мелкий помог.

– Испугалась. Болотники память стёрли. Всё позабыла, кто я и что я? – Ткнулась носиком в мой затылок и прошептала. – Когда увидела всё то, что видел ты. Грязь, слизь на каменном полу. Верёвки и себя в луже. – Обняла меня Кхала, прижалась. – Прости Бродяга. В моих мечтах, наша встреча выглядела иначе.

– В каких мечтах? Какая встреча?

– Сейчас это уже не важно.

– Наверное ты права. – Потянул Кхалу за руку и поцеловал куда дотянулся. В шею. – А знаешь. Когда я тебя первый раз увидел. – Договорить не успел, закрыла мне ладошками рот.

– Думаешь ты нам сильно понравился? Вылез из своей лёжки худой, лопоухий.

– А сейчас?

– Глупый вопрос. – Взъерошила мне волосы, присела рядом. – Спасал ты меня дважды. Айхулу приютил, укрыл на ночь. Не встречала я таких как ты. Гадкие людишки живут в наших краях, о себе только и думают.

– Я такой же.

– Нет, не такой. Рассказать про Цыньку Курносого, Валеру Пастушка, Лузьку Грудастую. Не прошёл мимо, помог, спас. И это ещё не все. Продолжать?

– Перестань. – Сказал строго. – Ничего такого я не делал. Помог – это ещё не спас. Цынька месяц как сгинул в Тихом, одни только ботинки и остались. Сожрали его. Пастушок свалился в яму, больше его не видели. Лизька ушла к вольным, о ней ничего не знаю.

– Айхулы тоже нет. – Выдохнула Кхала, прижалась, оплела руками за шею. – Убили её.

– Кто?

– Не знаю. Ушла в провал, убили по ту сторону.

– Что за провал? Где это?

– Не будем о грустном.

– Как скажешь. – Пнул ногой траву, вздохнул и подумал. Почему дважды? Когда второй раз?

– У болотников.

– Что же это такое? – Не знаю почему разозлился. Отстранил Кхалу поглядел строго. – Хватит залезать в мою голову? Я не хочу.

– А я хочу. – Глядит улыбается. – Не злись. Разреши ещё немножко.

– Немножко это сколько?

– Сегодня, завтра. А давай ещё и после завтра.

– Нет. – Сказал, как отрезал. – Не хочу. Запрещаю.

– Зачем ты так? – Хмурит брови, злится. – Разреши.

– А что изменится?

– Многое. – Прячет взгляд, надула губки, вот-вот расплачется.

Обнял, прижал, вдыхаю аромат волос. Щебечут птицы, чирикают, свистят, ухают. И вдруг что-то хлопнуло, затихли птицы все разом. Эхо ударилось о кусты, разлетелось во все стороны. Ещё два хлопка качнули тишину.

– Стреляют? – Спросила Кхала.

– Да патроны изводят. – Метнулся к шалашу за винтовкой. Проверил патроны, передёрнул затвор. – Не сидится им, решили поохотиться. Оставайся здесь я быстро.

– Не торопись. За нами придут.

– Кто?

– Начались перемены. Ничего не бойся. Я всегда буду рядом.

– Ты о чём?

– Дай мне нож. – Попросила Кхала и протянула руку. Смотрит мне в глаза, не моргает.

– Какой нож?

– Тот, что прячешь в ботинке. Дай и не задавай лишних вопросов.

– Бери. – Протянул нож, присел рядом.

Срезала Кхала пучок травы, разгребла ножом золу в кострище, положила травку. Посмотрела на меня улыбнулась. Провела остриём себе по большому пальцу. Подошла и мазнула кровью по моим щекам. Шепчет непонятные слова, смотрит мне глаза, отступает к кострищу. Склонилась к срезанной траве, уронила на зелёные листья несколько капель крови. Трава скукожилась и превратилась в пепел. Гляжу и не верю своим глазам. Сгребла Кхала пепел, зажала в ладони. Между пальцев потянулся сизый дымок. Подошла, сунула кулачок мне под самый нос.

– Вдохни. – Широко улыбается, на щеках ямочки. – Открою ладонь, втяни носом.

Сделал всё как велела и ничего не почувствовал. Нет запаха, да и не дым это, пар. Обдало теплом.

– Это всё? – Спросил, а сам думаю. Снова дурачится. Мастерица на фокусы. Гляжу на неё жду ответа. Молчит, глазищами хлопает.

– Бродяга! – От кустов кричит мелкий. – Бери девку и айда за мной! Винтовку оставь.

– Что стряслось?

– Михалыч сволота! Пошли. Сам увидишь!

***

Михалыча я заприметил ещё издали, а вот Гуньки с Серёгой что-то не видать. Кхала вцепилась в мою руку, идёт рядом. Позади Карлуха, трава высокая только макушку и видать.

– Ничего не бойся. – Шепчет кареглазая. – Судьбу не изменить, даже не пытайся. Помни об этом.

– Не нужно мне одно и тоже дважды повторять. – Ответил грубо. А как иначе? Талдычит и талдычит точно гвоздь в голову забивает.

– Человеческий век не долог. – Сжимает мою ладонь и поучает. Придерживает за руку не даёт уйти вперёд. Выбрались из высокой травы, дальше редкие деревца и кустики майуки ковром стелются. За руку тянет, точно привязали, и тарахтит без умолку. – Каждому отведён свой срок. Не мы его выбираем и не нам его.

– Хватит! – Гаркнул и остановился. – Отвяжись. – Прошипел сквозь зубы.

– Стой где стоишь! – Кричит Михалыч. – Покажи руки.

– С чего вдруг! – Выкрикнул и пошёл на встречу. Сделал пару-тройку шагов, прогремел выстрел.

– Не дури Бродяга. – Предупредил Михалыч. – Только рыпнись, дырку в башке проделаю! Задери лапы к небу!

– Чего это ты вздыбился?! – Спрятал Кхалу себе за спину, поднял руки, стою.

– Где недомерок?!

– Он-то тебе зачем?!

– Моё у него! – Орёт Михалыч размахивает пистолетом.

– Что твоё?!

– Скажи девке, пусть отвернётся! – Требует Михалыч, грозит оружием. – Ведьма, закрой глаза!

– Да пошёл ты! – Разозлил меня Михалыч, сильно разозлил. – Карлуха! – Крикнул не оглядываясь. – Беги за винтовкой!

– Стоять! – Заорал Михалыч и выстрелил в небо. – Карлуха! Вылезай урод! Не притащишь мешочек, всех положу.

– Утерял я его! – Кричит Карлуха, прячется в траве.

– Иди сюда!

– А стрелять не будешь? – Отозвался мелкий и выполз на четвереньках.

– Шевели копытами урод! Думаешь я позабыл как ты хотел меня водой напоить?

– Где Гунька?! – Спросил, прикрываю собой Кхалу. Уж больно резво Михалыч оружием размахивает. Как бы не пальнул с дуру?

– Всё, отбегался, кривоногий. – Ухватил Михалыч Коротуна за шиворот, и как даст ему ногой под зад. Да так крепко наподдал что тот запахал носом. Напрасно он так с Карлухой, ой напрасно. – Ищи верёвку! – Орёт Михалыч на мелкого, трясёт пистолетом. – В мешке она.

– Михалыч! – Окликнул я. – Чего вздыбился?! Брось пистолет, поговорим.

– Иди сюда! Девку оставь! Пусть ляжет, мордой вниз. Быстро!

– Ничего не бойся. – Шепчет Кхала, торопит. – Ступай. Тень по степи гуляет.

– Идиот по ней гуляет. – Подмигнул кареглазой и пошёл.

Серёга лежит не шевелится, руки связаны за спиной. Гунька сидит рядом с ним, глядит на меня одним глазом. Бровь рассечена, лицо в крови, второй глаз заплыл, не открывается. Яма здесь, вымоина, в ней они, от того и не заметил сразу.

– Чего возишься? – Шипит Михалыч. – Нашёл верёвку?

– Ищу. – Бормочет мелкий, роется в мешке.

– Зачем верёвка? – Стою гляжу на Михалыча. С виду спокоен, губы не дрожат, руки тоже. Пистолет держит уверенно. Стало быть, не сбрендил, есть надежда договориться.

– Девку свяжешь. Ведьма она.

– Тебе нужно, ты и связывай. – Сказал и потянулся за ягодкой. Михалыч тут же навёл пистолет, перехватил его двумя руками, целится. Сорвал я ягоду, положил в рот. Сладкая, чуть терпкая. Жую, а у самого сердце из груди выскакивает. Ствол глядит в мою сторону. – Хорошая в этом году майука уродилась. Много её. – Присел, одной рукой собираю ягоды, другой трогаю ботинок, ищу нож. Нет его, отдал Кхале.

– Сладкое любишь? – Улыбается Михалыч, расслабился он. Опустил оружие глядит с прищуром.

– Очень люблю. – Сообщил с издёвкой и забросил в рот пригоршню майуки.

– Да-а-а, сахарок в ваших краях большая редкость. – Закурил Михалыч, пульнул в Коротуна спичкой, на Кхалу поглядывает. Лежит она лицом вниз, как и было велено.

– Хорошее здесь местечко. Тихое. – Отряхнул я колени, поглядел в пасмурное небо и спросил. – Хочешь остаться?

Правильное решение. Домик отстроишь, огородик посадишь. Буду в гости к тебе приходить.

– Шутишь? Это хорошо. – Одобрил Михалыч. – Люблю шутников.

– Да какие могут быть шутки? – Говорю, а сам думаю – чем бы ему по башке врезать? Под рукой, трава, ягоды и кусты. Чем тут врежешь? – До темна не уберёмся, промокнем. – Указал пальцем в небо, Михалыч даже бровью не повёл. Курит, пистолет из руки в руку перекладывает.

– Не о том думаешь. – Ответил Михалыч и рявкнул. – Чего возишься? Пошёл вон. – Пнул ногой мелкого. Направил пистолет в мою сторону и предупредил. – Дёрнешься, пристрелю.

Зарылся рукой в мешок, роется. Разозлился Михалыч, вытряхнул всё из своей торбы. Карлуху матерными словами обзывает. И тут, ни с того ни с чего вскочил Гунька. Не знаю, что на него нашло. Сидел ни живой не мёртвый и вдруг сорвался.

– Беги Бродяга! – Прокричал Гунька и бегом к Михалычу.

Хлопнул выстрел, за ним второй, третий. Споткнулся Гунька и упал лицом вниз. Михалыч толкнул его ногой, перевернул на спину. Хотел что-то мне сказать, но не успел. Выронил пистолет, опустился на колени. Выпучил глаза, открывает рот и ничего не говорит. Пошла кровь горлом, кашлянул разок и завалился на бок.

– Говорил же. Давай прирежу. – Глядит на меня мелкий, вытирает нож о рубаху Михалыча. – Не послушал ты меня.

Теперь вот. – Карлуха присел возле Гуньки.

Тут и я подоспел. Взял Гуньку под руки, перетащил к мешкам. Уложил на травку, мешок под голову. Лежит Гунька, прижимает рукой грудь, рубаха в крови. Глядит на меня одним глазом, улыбается.

– Бродяга. Прости дружище. Впутал я тебя.

– Не беда. – Держу его за ладонь, ком к горлу подкатывает, сжимает горло.

– Что со мною? Это как понимать? Помираю? Да?

– Тихо-тихо. – Шепчу, а у самого слёзы так и катятся. –

Всё обойдётся. Ты глаза не закрывай. Смотри на меня. Понял?

– Ага, понял. – Ответил Гунька и обмяк. Глядит на меня одним глазом, второй заплыл, не открывается.

***

Схоронили мы Гуньку с Михалычем в одной могиле. Там же где и приняли они свою смерть. Карлуха, поначалу вопил – нельзя убийцу вместе с Гунькой закапывать. А как яму рыть начали, умолк, землица в этом месте тяжёлая.

Дёрн срезали, под ним чуток песка, а дальше глина. Сверху ещё ничего, дожди промочили мягкая, а вот глубже не укапать. Отрыли могилку на сколько хватило сил. Долбили лопатинами, резали ножами. Если мерить по Карлухе очень даже неплохую яму вырыли. Почти в его рост.

Место здесь хорошее, тихое. Птички поют, травка, цветочки. Одна беда зверьё шастает. Не привалим могилу камнями, отроют. Им всё одно кого грызть, мертвечиной не брезгуют. Нет здесь камней и взять негде. Сходил к шалашу за вещами. Разрезал мешочек шипаря, разбрызгал слизь по холмику. Не сунется зверь, но и мы долго не высидим, зловоние разлетелось по всей округе.

Пока с Карлухой ходил к пролеску, крест из белокорки мастырить, Серёга пришёл в себя. Саданул его Михалыч по шее. Сильно приложил, умеючи. Кхала окружила Серёгу заботой, возится с ним как с маленьким. Водой поит, компресс поставила, травку приложила. Нарвала ягод, пригоршнями ему в рот сыплет. Не знал я что майука лечит. Но не всех. Карлухе под зад здорово наподдали, а ягоды ему не даёт.

Разгулялся ветер, небо чуток прояснилось, но солнышко так и не выглянуло. Ну и ладно, пусть прячется. Тяжёлые тучи отступили, уползи к болоту и за это спасибо. Я было обрадовался, в шалаше и переночуем. Время до темноты много, крышу подправлю, в запруде траву выгребу. Развеяла Кхала мои надежды как ветер тучи, сказала – ночью дождь будет, ливень с молнией и громом. В шалаше все не поместимся. Новость конечно неприятная, но и не беда, есть с чем сравнивать. Жалко Гуньку, очень жалко.

Спешить нам теперь некуда. Да и как тут поторопишься, вещей-то добавилось. Решали совсем недолго, куда и какой дорогой идти выбор-то невелик. К избушке на болоте до сумерек не поспеем. Отсюда до леса рукой подать. Стало быть, туда и пойдём. Нарежем лапника, сделаем шалаш. Поутру и двинемся в обратный путь.

***

За работой время бежит быстро. Кхала ушла к ручью, мы рубим жерди, таскаем лапник. Пригодились лопатины, те что Карлуха в мешке таскает, топоры из них наскоро смостырили. Работаем почти молча – принеси то, подай это. Вот и все разговоры. Да оно и понятно почему? На душе скверно. Как не старайся, а про Гуньку нет-нет, да и вспомнишь. Вот она жизнь, ещё сегодня был человек и нет его.

Вечер не наступил, а шалаш стоит. Не большой, но и не маленький. Всем места хвати ещё и останется.

В центре отрыли ямку под костерок, развели огонь. Дым уходит через дыру в крыше. Мы такие жилища с дядькой Толганом не один раз строили. У него и перенял, научился вязать лапник. Хороший был дядька, многому он меня научил. Только нет его, и Гуньки тоже нет.

Кхала принесла воду и ушла. Сказала – за грибами на луг. В лесу грибов куда больше чем на лугу, после дождей они везде вылезают. Зачем куда-то ходить, всё под боком. Не стал я её отговаривать. Плохо ей, печалится за Гунькой, пусть побудет сама.

Карлуха тоже сильно горюет. Не припомню что бы в Бочке они с Гунькой водили большую дружбу. Да и в дороге не особо-то ладили. Ходит Коротун как в грязи извалялся, хмурый, неприветливый.

Закончили вязать лапник, Карлуха побрёл в лес. Зачем и почему не сказал. Да мы и не спрашивали. Ушёл и ладно, стало быть ему это нужно.

Остались вдвоём с Серёгой. На нём бушлат Михалыча. Свой Серёга ещё на болоте Кхале отдал. У Карлухи тоже обновки. Ходит в Гунькиной куртке, своей-то у него не было, в Бочке осталась. Рукава подвернули и готов куртасик, длинноват чуток, так-то не беда. Ботинки им же убиенного Михалыча пришлись Коротуну в самую пору. У мелкого обувка и раньше была рваной, а как в болоте промокла, совсем развалилась. Гунькин мешок тоже забрали. Не закапывать же и его вместе с хозяином?

Сидим с Серёгой на лапнике у костерка, каждый о своём думает. Серёга курит, я чищу винтовку. Нужное дело, полезное. От грустных мыслей отвлекает.

– Да-а-а-а. – Протяжно выдохнул Серёга. – Дела-делишки.

– Ага. – Кивнул я.

– Куда завтра рванём? Какие планы Бродяга?

– Ещё не решил. – Ответил и отложил оружие.

– Откуда у Карлухи нож? – Спросил Серёга и выбросил в огонь окурок. Взял пачку и снова закурил.

– На спине, за поясом прячет. Не расстаётся он с ним.

– Правильно делает. – Серёга потрогал шею, посмотрел на сигарету и пожаловался. – Курево заканчивается. И что я без сигарет буду делать?

– Тоже что и я.

– Ну да. – Горестно выдохнул Серёга. – Тебе хорошо, ты, наверное, и не пробовал.

– Пробовал и не один раз. Вояки в посёлке останавливались, давно это было. Я у торгаша Варга в услужении был.

– В услужении? – Серёга развязал мешок, запустил в него руку.

– Угу. – Кивнул я. – Варг сволочь редкая. Кислую забродившим компотом разбавляет. В мясные косицы плеву и жилы, заставлял вплетать. За малейшую провину, палкой бил.

– Суровые у Вас нравы. – Серёга достал из мешка флягу, повертел в руках. – Поглядим, что тут припрятано?

– Вода, что же ещё?

– Ну уж нет. – Серёга отвинтил крышку, понюхал. – Кто же воду, на самое дно покладёт? Спиртом попахивает, медицинским. Затихорил Михалыч, две фляги заныкал.

– Почему затихорил? Его мешок. Что захотел то и припрятал.

– Согласен. – Серёга бросил мне флягу и предложил. – А давай Гуньку помянем?

– Помянем? – Пожал плечами и согласился. – Давай, а это как?

– Что как?

– Помянем.

– Странные Вы. – Серёга осмотрел шалаш, точно искал что-то. – Кресты на могилах ставите. О душе редко, но вспоминаете, стало быть, и о ней наслышаны. А вот про Бога с чёртом я от Вас не слыхал. Не знаете вы их.

– А это кто? – Спросил и отвинтил крышку. Понюхал. Пахнет как горькая, но как-то иначе. – Про Чёрта Михалыч говорил. Проводника так звали. Помер Чёрт.

– Черти не умирают. – Громко выдохнул Серёга и приложился к фляге. Поморщился, занюхал рукавом. Довольно крякнул и с придыханием продолжил. – Пожарную каланчу, часовней зовёте. Да ей до часовни. – Серёга сунул в рот сигарету. Дымит одну за другой, а потом жалуется (курево заканчивается).

– В народе так прозвали. – Завинтил крышку, не хочу пить горькую. Не то настроение. – Окрестили так. А что?

– Во-во, окрестили. А ты знаешь, что это такое?

– Знаю. То и означает что окрестили. Прозвали значит.

– Темнота. – Приятель вынул из мешка две банки консервов, закатил на угли. – Покуда закусь греется, покалякаем за жизнь.

– Давай, покалякаем. Смешное словечко. Нужно запомнить.

– Запоминай, я не против. – Серёга хлебнул из фляги, поморщился и продолжил калякать. – Крещение – это совсем иное. Тут. – Палец указал вверх. – Без пол литра не поймёшь. Давай Гуньку помянем?

– Давай. Ты научи, как это делается?

– Вот ты деревня не асфальтированная. – Захмелел Серёга, зарылся рукой в мешок Михалыча и вытащил не початую пачку сигарет. – Ух ты. Живём Бродяга. Да тут курева как в супермаркете на полках.

– Где на полках?

– Проехали. – Серёга подмигнул. – Давай тяпнем. Помянем Гуньку, поминки – это святое. Нужно выпить не чокаясь. Врубаешься?

– Врубаюсь. А зачем пить?

– Ты хлебни. Не выпьешь не поймёшь.

– Уговорил. – Выдохнул и сделал глоток. Во рту запекло, перехватило дыхание, потекли слёзы.

– Ну, что же ты. – Серёга, перекатился на бок, отыскал под лапником флягу с водой. – Пей, недоразумение. Хлебай большими глотками. Что же Вы такие слабенькие на выпивку?

– Нормальные мы. – Прохрипел, отвинчиваю крышку. В шалаш залез Карлуха. Красный точно из парилки, дышит часто, запыхался.

– Что тут у Вас? – Глядит на меня, хмурит брови. Хлебаю воду, во рту жечь перестало, но вот язык, его точно кипятком ошпарили.

– Третьим будешь? – Серёга бросил Карлухе флягу с горькой. – На-ка помяни друга.

– Чего сделать? – Карлуха глядит с прищуром.

– Не пей. – Прохрипел я.

– Так вот оно что. Ещё один? – Напрягся Коротун, в свете костерка блеснул нож.

– Убери. Не нужно. – Ползу на четвереньках, схватил мелкого за руку. – Горькая там. Какая-то не такая.

– И чего с ней не так? – Отвинтил крышку, понюхал. Глядит на меня, пожимает плечами.

– Сам не знаю. – Вдохнул полной грудью. По всему телу прошла волна тепла, захмелел.

– Тьфу на тебя. – Коротун хлебнул из фляги, скривился и прохрипел. – Я невесть что подумал. Хотел уже и этого. – Карлуха указал ножом. Серёга курит, не глядит в его сторону.

– А ты меньше думай. – Ответил Серёга, ковыряет палкой угли. – Не для тебя это, думать не твоё.

– Ага. – Карлуха кивнул и улыбнулся. – Запомнил мои слова?

– А ты как думал? – Серёга почесал голову и спросил. – Тебя где носило?

– Да так, гулял. Айда покажу кого нагулял?

– Кхала вернулась? – Оживился Серёга и выскочил из шалаша.

– Вот дурень. – Хохотнул Карлуха, приложился к фляге. Сделал большой глоток, прокашлялся. – Я черноголового пришиб. – Хрипит, гримасничает. – Шкуру содрать надобно. – Завинтил крышку, бросил флягу на лапник. – Мясца поедим. Айда черноголова потрошить. До темноты не управимся пропадёт.

– Врёшь ты всё.

– А вот и не вру. Ступай на двор, сам погляди. Нож притупился, возьму камень точильный. – Коротун прошёл к своему мешку, искоса глянул на банки в костре. – А чего они раздулись? Порченные?

– Чтоб тебя. – Выругался я и принялся ногой выкатывать почерневшие, распухшие как цветы пузырника банки.

***

Вылез из шалаша, на дворе всё посерело, вечер навис. Не соврал мелкий. Лежит зверюга лохматым холмом, сразу и не поймёшь, чем его пришиб Коротун? Голова на месте и всё остальное там, где и положено ему быть. Приличного размера черноголов, вдвое больше Карлухи. Мех у зверя густой, коричневый, а голова чёрная, отсюда и прозвище – черноголов. Есть и другое – клык. Почему клык? Да потому что они у него разные. Один, всегда заметно больше другого. Зверюга я вам скажу не из самых опасных. Людей сторонится. Тронь его убегать не станет, в драку полезет. И ещё неизвестно чем всё закончится.

– И как Вам моя добыча? – Шоркая ножом по точильному камню спросил Карлуха.

– Знатный медведь. – Сидит Серёга возле черноголова, разглядывает. – Чем ты его?

– Дрыном по башке, ножом в шею и все дела. – Улыбается мелкий, точит нож проверяет пальцем остроту и снова шоркает по камню. – Я к ручью пошёл. А там этот. – Карлуха плюнул на камень. – Гуляет гад, расхаживает как у себя дома.

– А где ему ещё гулять? Лес его дом, это мы в гостях. – Сообщил я, примеряю ладонь к лапе зубастого. Побольше моей руки лапа, это если не считать когти, а они у него длинные.

– Когда здесь я. – Строго заметил Коротун. – Не нужно шастать. Я его попросил – уйди, не стой на пути. А он. – Карлуха покрутил носом. – Рычать начал.

– Ну ты даёшь. – Улыбается Серёга, глядит на Карлуху. – Ножом и дрыном?

– Ага. – Согласился мелкий. – По башке бабах и ножичком в шею.

– По башке говоришь? – Серёга склонился над зверем, заглянул в пасть. – Здорово ты ему по мордяке врезал. Клык снёс.

– Какой ещё клык? Ничего я не сносил. По башке бум и сразу к Вам.

– К нам? – Серёга поскрёб щеку, недолго поразмыслил и спросил. – На горбу притащил?

– Ухватил за лапу и приволок.

– За лапу? – Поднял Серёга лапищу черноголова, посмотрел на когти. Положил и снова поднял. Ухватился двумя руками, протащил чуток и бросил. – Откуда приволок?

– Ты что глухой? От ручья. – Карлуха махнул рукой в сторону кустов. – Там он.

– В овраге, минут десять ходу. – Пояснил я. – Быстрым шагом и налегке.

– Да-а-а-а, уж. – Вымолвил Серёга и закурил. – Говори, что нужно делать?

– Ты кури, дыши дымом. Сами управимся. – Карлуха сунул в карман камень, подошёл к зверю. – Между деревьев подвесим. Как шкуру снимем, потроха вывернем. Вот тогда и позовём. Кишки оттащишь подальше.

– Зачем?

– А за тем. – Выпалил Коротун. – Много вопросов задаёшь.

– Интересно, потому и задаю.

– На запах крови зверьё сбежится. – Ответил я. – Носатики и острозубы пожалуют. Эти ребята, поживу за версту чуют. Начнут драться, спать не дадут. Теперь понял?

– Вы тут потрошите, а я пойду. Схожу на луг отыщу Кхалу.

– Сходи-сходи. – Криво ухмыляется Коротун, вяжет к задним лапам черноголова верёвку, ту самую верёвку что искал Михалыч. – Ты это. – Карлуха поманил пальцем. – Давай, подмогни чуток. Подвесим, тогда и пойдёшь.

– То кури, то подмогни. – Ворчит Серёга. – Я думал ты богатырь? Сам приволок, сам и подвесишь.

– Богатырь? – Карлуха призадумался и спросил. – Ты так обзываешься или хвалишь?

– Хвалю. – Хлопнул Серёга мелкого по плечу. – Я не самоубийца тебя обзывать. Ты на медведя с ножом ходишь.

– Серёга, подай верёвку! – Залез я на белокорку. – Подвесим черноголова, тогда и поболтаем.

– Да пожалуйста. – Ответил Серёга. – Хоть обе. Держи.

Подвесили черноголова между двух белокорок. Прогнулись они, передние лапы зверя по траве волочатся, большой черноголов, тяжёлый, а деревца молоденькие.

– Ну, я пошёл? – Спросил Серёга.

– Ага, ступай. – Улыбается Карлуха. – Гляди сам не потеряйся. – Толкнул меня локтем, подмигнул. – Места здесь глухие, опасные. Зверья всякого, видимо не видимо. Ползухи, как темнеть начинается, лезут из всех дыр.

– Какие ещё ползухи? – Спросил Серёга, глядит под ноги, озирается.

– Самые обыкновенные. – Поведал Коротун. – Те, что в пеньках живут.

– Я автомат возьму. Шарахну и нет ползухи. – Духорится Серёга, а сам шарит взглядом по кустам, осматривает траву.

– Ага. Шарахни. – Карлуха покрутил носом, глядит с прищуром. – Это тебе не черноголов. Маленькая ползуха, вёрткая. Шустрые они, промахнёшься.

– Палкой прихлопну.

– Не прихлопнешь. – Подрезаю шкуру, мелкий тащит. – Не ходи. В лесу быстро темнеет.

– В какой стороне луг?

– Сама вернётся. – Пообещал я. – Она здесь как у себя дома.

– Да ладно. – Не поверил Серёга.

– Вот тебе и да ладно. – Сдираем шкуру, Карлуха тащит, пыхтит. – Не ходи. Знаю о чём говорю.

– О чём знаешь? – Спросил Карлуха не отрываясь от работы. – Поведай. С причудами девка, я её боюсь.

– Тащи не разговаривай балабол. – Поторопил я. – Черноголова не испугался, а девчонки боишься?

– Так-то зверь, а она ворожея. – Кряхтит мелкий. – Подрезай ловчей. Гляди какую дыру проделал? Я тебе черноголова целёхоньким притащил. Ещё одна дыра. Испортил шкуру.

– Лапы там. – Бросил я в мелкого пучком травы, ею нож вытирал. – Засиделся ты в Бочке. Позабыл всё. Скатывай чудо охотник. Ты зачем прибил зверя? Еды мало?

– Чего это я чудо? – С напускной обидой спросил Карлуха. – Разве я виноват, что этот лохматый. – Мелкий разгладил рукой ворс, и взялся скручивать шкуру. – Рычит и прёт. Может он того? – Коротун широко улыбнулся и покрутил пальцем у виска.

– Вот и я об этом подумал. – Подмигну Серёге, тот оглянулся точно кто-то стоит за спиной. Смотрит на меня, пожимает плечами. – Помоги мелкому.

– Не нужны мне помощники. Сам справлюсь.

– Скажи Карлуха. – Спрятал в ботинок нож, подошёл к туше. Кровососы пищат, слетаются. – Как себя вёл черноголов?

– Спросил, так спросил. Плохо вёл. – Прокряхтел Коротун, взвалил шкуру на плечо, вертит головой выбирает дерево. – Где спрячем?

– Тащи за кусты. Там деревья высокие. – Иду впереди, показываю дорогу. – Серёга! Прими шкуру. Залезу, подашь.

– Сам подам. – Пробурчал мелкий.

– Ступай потроши добычу. Поспеши, темнеет на дворе.

– Держи. – Нехотя, но отдал Карлуха шкуру и вернулся к черноголову.

– Вот чёрт. – Выругался Серёга. – Тяжёлая. Зачем на дерево?

– До утра полежит. – Залез на зелёную, улёгся на ветку, потянулся рукой. – Поднимай выше! – Кричу Серёге.

– Куда выше? Хватайся, не удержу.

– Ещё немножко. – Тянусь рукой, ветка прогнулась. Ухватил шкуру, тащу. Гнётся ветка зелёной, как бы не подломилась? Зелёная – это дерево такое, оно всегда в одной поре. Нет на ней листьев, вместо них иголки. С горем пополам уложил шкуру. Здесь её точно зверьё не достанет.

– Зачем тебе шкура?! – Кричит Серёга. – Шубу пошьёшь?

– Ага, пошью. – Лезу вниз, хватаюсь за сучки. Руки смолой измазал.

– Гляжу я на тебя Серёга! – Из-за кустов кричит Карлуха. – Ты дурак или прикидываешься?

– Почему я дурак? – Спросил и пошёл за куст. – Чёрт бы тебя побрал! – Громкая брань всколыхнула лес. Мелкий с усердием потрошит черноголова. Руки по локти в крови, лицо тоже. Вспорол зверюге брюхо, кишки вытаскивает.

– Три лопатины шипаря да шкура клыка. Вот и всё наше богатство. – Пояснил я, вытираю травой руки. Хорошая смола, прилипла не ототрёшь. – Лопатины не каждый возьмёт на обмен. А шкуру в любом поселении на еду или патроны сменяем. Запросим две сотни. Дадут полцены и на том спасибо.

– Не согласен я – Возмутился Карлуха. – Две сотни, дешевле не отдам. Ты мех видал? Да из этой шкуры, столько всего полезного можно пошить.

– Меньше болтай. – Оттираю руки травой, а смолы меньше не становится, только и сделал что размазал по ладоням.

– Песочком нужно. – Советует Коротун, тычет мне под нос печень. – Видал какая здоровая. Тёплая ещё.

– Мяса нарежь. – Тру руки песком, помогает. Молодец мелкий и как я сам до этого не додумался?

– Откуда резать? – Обошёл Карлуха черноголова, разглядывает с умным видом. Хмурит брови, примеряется к ноге. – Со спины срезай.

– Карлуха. – Позвал Серёга. – Тебе что человека что зверя прижмурить плёвое дело. – Уселся Серёга под кустом, курит. – Поделись опытом. Как умудрился такую зверюгу убить?

– Вот так и умудрился. – Отрезал Карлуха добрый кусок мяса, положив на травку. – Иду, а он стоит. Я ему уходи, а этот. – Коротун ткнул ножом черноголова в бок. – Рычать начал. На меня пошёл.