Текст книги "Зайтан-Бродяга (СИ)"
Автор книги: Илья Слобожанский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Автоматы плюются огнём, воняет порохом, летят во все стороны стрелянные гильзы. Зверь остановился, раззявил пасть, часто дышит. Не может он понять кто в него бьёт, кто жалит? Пули ударяются в бока, грудь зверюги и улетают прочь. Не шкура, а железо. Не доводилось мне встречаться так близко с змееголовом. Воет он, шипит, клацает зубами.
Опустевший магазин бросил в траву, зарядил полный. Не слышу, стреляет ли кто-то ещё? Куда не глянь кусты, трава. Сердце стучит да так сильно того гляди выскочит. Тяжёлая поступь когтистых лап, шипение и треск ломающихся кустов. Автомат издал прощальный щелчок и замолчал. Пячусь, ищу сменный магазин, а найти не могу. Нога провалилась, треснула ветка и я свалился, упал на спину. Шипит змееголовый убийца, огромный, злой. Раскрывает пасть, ползёт на меня.
Успел ли я испугаться, не знаю. Наверное, не успел, на страх не осталось времени. Да и само время остановилось, мир стал чёрно белым. Хотя он и так не разноцветный, ночь на дворе.
Под тяжёлой лапой размазался колючий куст. Маленькая голова потянулась в мою сторону. Хорошо видны зубы в несколько рядов, раздутые ноздри, чёрные точки глаз. Раздвоенный язык высунулся из пасти, ощупывает, трогает воздух. Зверь нюхает, точно сомневается, а стоит ли меня трогать? Запах шипаря заставляет осторожничать. Загребает зверюга лапами песок, шипит в мою сторону. Поднял змееголов голову, втянул язык, изготовился для стремительной атаки. Вот и всё, пришёл мой смертный час. Бежать некуда, да и как я убегу, нога застряла.
Что-то хлопнуло у воды. Зверь взвыл, резко развернулся, зацепил меня хвостом. Отлетел я, не знаю насколько далеко, но в полёте увидел свои ноги. Брякнулся на спину, затрещали ветки. Не понимаю, как, но я отчётливо разглядел огромную тушу змееголова. Истекает он кровью, пятился, отступал на меня. Ещё мгновение и всё, раздавит. Не сожрал, так растопчет.
Зверь остановился, длинный хвост рассекает воздух над моей головой. Большая, когтистая лапа гребанула, вырвала всё что оказалась под ней и бросила мне в лицо. Я перекатился по колючим веткам и пополз. Во рту песок, трава, глаза запорошило, но я отчаянно работаю руками и ногами. Уползаю из последних сил.
Пахнуло тухлой рыбой. Подхватили меня и потащили. По лицу хлещет жёсткая трава, царапают колючки. Резко заболели спина, рёбра, плечо. Уже издалека слышатся громкие возгласы, рычание, вой, улюлюканье и свист. Что было потом, не помню, провал в памяти, чёрная бездна.
***
Проснулся от шума. Где-то неподалёку слышны громкие голоса, детский смех. Вокруг полумрак, лежу на шкуре, кажется в шалаше из камыша. Воняет затхлой водой, сушёной рыбой и ещё чем-то, но вот чем не могу понять. В башке гудит, точно поселились в ней пчелицы. Не везёт мне что-то на голову, не бьют, так ударяюсь ею. Дышать как-то трудно, тяжело, но не от запахов. Болят рёбра, каждый вздох даётся с большим трудом. Начинаю вспоминать ночную прогулку. Сюндель, камыши, стрельба, зверь. Какой же я всё-таки дурак. Зачем пошёл к воде?
– Уже проснулся? – Как из трубы донёсся незнакомый мне голос. Кажется, женский, а может и нет.
С трудом поднялся на локтях. И что это такое? Лежу совершенно голый, весь измазан чёрной дрянью. Где моя одежда, куда подевались вещи? И кто это там сидит?
– На-ка. Поешь раха. Попей тёплой юшки. – Чёрная плошка легла на вонючую шкуру, какой зверь её раньше носил понять трудно. Шерсть чёрная, как и подшерсток. Сильно затасканная шкура, старая и грязная. – Пей. – У самого уха раздался сиплый голос.
Шарахнулся в сторону. Резкая боль пронзила грудь, и я свалился.
– Зачем расплескал? – Надо мною нависло болотное чудище. Лицо покрыто серым мхом, нос вздёрнут, губы тонкие, глазки маленькие как у рыбы. – Лежи не делай резких движений. Схожу, принесу. – Просипело чудище. – Не вздумай вставать. Подломил тебя швака, потрепал малость.
Щит из камыша выпал наружу. Но от этого не стало светлей. Сиплое, неторопливо вылезло, а я остался. В голове всё перемешалось. Колокольня, змееголов, болотники. Сюндель, Михалыч, Гунька, где они? Куда все подевались?
– Что, оклемался? – Точно прочитав мои мысли в дыре появился Михалыч. Залезать не торопится. – Ну и учудили же вы с Сюнделем. Герои мать вашу.
– Ты не видал мои вещи?
– Видал. – Заглядывая в дыру ответил Михалыч. – Сушатся они.
– Что за место? – Я сделал несмелую попытку подняться. Но и в этот раз не вышло, застонал и свалился. Болят рёбра, сильно болят. А вот голова прошла, не гудит в ней.
– Тебе же сказали, лежи не дёргайся. Герой. – Напомнил Михалыч и протиснулся в щель. – На болоте мы. Колокольня там. – Палец указал в камыш стены. – А мой автоматик-то тю-тю. Спасибо тебе, удружил. – Михалыч присел рядом. – Винтовку я забираю. На время.
– А чего тю-тю? Сломался?
– Какой там. – Михалыч отмахнулся и непонятно по какой причине. Наверное, от досады, что автомат тю-тю. А может от мошек, которых здесь тьма. Как-то странно, раньше я их не замечал. Меня они не трогают, а Михалычу досаждают.
– Так что с оружием? – Напомнил я. – Потерялось?
– Нет. – Михалыч разогнал мошек, поскрёб щеку. – Скорее нашлось.
– Так чего ты мне голову морочишь? Не отдам винтовку. Где твой пистолет? Может и он тю-тю?
– Нет, не тю-тю. – Михалыч прихлопнул на шее букашку, раздавил её и выбросил. Посмотрел на меня с прищуром и пожаловался. – Зверьё в ваших краях уж больно свирепое. С автоматом куда ни шло, а пистолет – это так. По воробьям стрелять.
– По каким ещё воробьям? – Начинаю злится, потому как загадками говорит Михалыч. – Что с автоматом? Потерялся или нашёлся?
– Нашёлся. – Михалыч кивнул и попытался объяснить. – Поначалу он потерялся, потом нашли. Ластоногие в кустах отыскали.
– Не отдам винтовку. Моя она. – Заскрипел зубами, разговор не складывается.
– А кто спорит? Твоя, чья же ещё? – Заверил Михалыч и закурил. Мошек заметно поубавилось, а вот дышать стало трудней.
– Михалыч. – Позвал я. – Ты зачем мне голову морочишь? И без твоих причуд башка раскалывается. То моя винтовка, то не моя. Нашёлся, потерялся. Городишь невесть что.
– Слушай сюда. – Михалыч высунулся наружу выбросил окурок и быстро вернулся. – Эти твари наше оружие забрали. Сказали, потом вернут. Всё вернут и мешки, и консервы и кости что мелкий таскает. Всё, кроме моего автомата. У них, праздник намечается. Вы с Сюнделем вроде как почётные гости. Герои, мать вашу. А мой ствол утопить хотят. Жертвоприношение, врубаешься? Типа ты, из него зверюгу завалил. Вот за эту заслугу и утопят автомат. Радуйся, что не тебя. Там, какой-то полудурок, шаманит над моим стволом. Тиной накрыл, кровью зверя поливает. – Михалыч прихлопнул на скуле мошку, скривился. Посмотрел на неё и раздавил. – Вот дрянь, грызанула. Слышь герой, а тебя что, совсем не кусают?
– Почему я герои?
– Так это они, жабы ластоногие так решили. Вы чудика спасли. Я так и не понял кого именно, вождя, или его сына? Может и обоих. Сам чёрт не разберёт этих упырей, они все на одну рожу. А ещё. – Михалыч ухмыльнулся. – Эти жабы уверены – это вы с Сюнделем зверюгу прижмурили.
– А кто?
– Я. – Ответил Михалыч и часто замахал руками. Мошки слетелись отовсюду. – Что же это твориться? Прямо нашествие какое-то. – Михалыч втянул голову в плечи и поспешил уйти.
– Да ладно врать-то. Как ты мог змееголова прижмурить! – Выкрикнул вдогонку и поймал себя на мысли – начинаю пользоваться чужими словечками.
– А вот так. С колокольни, башку прострелил. – Из-за шалаша пояснил Михалыч.
– Ага. Щас. – Я тихо рассмеялся, но тут же, пожалел об этом. Резкая боль пронзила грудь.
– Чего ржёшь? – Спросил Михалыч и заглянул. – В глаз зверя бить нужно. От него пули как от танка рикошетят. – Мне показалось, а может и правда Михалыч обиделся. Просунул он голову в дыру и прошипел. – Что не веришь? Так ступай, сам посмотри. Ластоногие башку на палке выставили. Живёте здесь с самого рождения, а кого и куда бить не знаете. Ты бы ещё с дубиной на эту тварь бросился. Скажи спасибо Сюнделю, не отвлеки он зверюгу. – Михалыч машет руками, отгоняет мошек. – Видел я, как тебя по кустам кидало. Ничего не скажешь, красиво летал.
– Как? – Я уставился на Михалыча.
– Что как. – Переспросил тот. – Летал?
– Нет. Как ты мог попасть в глаз? Да и не было тебя с нами.
– Я с колокольни всё видел, оттуда и стрелял.
– Врёшь ты всё. – Я улыбнулся. Веселит меня Михалыч за дурака держит. – Ночью темно.
– Ах да. – Михалыч криво улыбнулся. – Вы же тут дикие, потерянные в пространстве и времени. Я в тепловизор за вами приглядывал. Ты ещё скажи, выстрелов не слыхал.
– Слыхал. Над самой головой свистело. А если бы в нас попал?
– Ну, не попал же. – Брякнул Михалыч.
– А что такое тепловизор?
– Вернут ствол, покажу. – Пообещал Михалыч и отошёл в сторону, но быстро вернулся. – Ладно, герой. Отдыхай, позже договорим. К тебе посетители. Пошамкай и выползай.
– Эй! – Позвал я.
– Пардон мадам. – Михалыч низко поклонился, пропустил в шалаш болотное чудище. – Давайте помогу. – Михалыч взял плошку и дождавшись, когда чудище залезет, вернул.
– Спасибо. – Просипели в ответ. – Ему нужно покушать. Слаб ещё.
– Уже ухожу. – Пообещал Михалыч.
– Где наши?
– Здесь они. Гунька с Сюнделем рыбачат. Карлуха ребятню веселит, купаются они.
– У него же нога распухла.
– Это было вчера. Бегает он. Его, как и тебя. – Михалыч брезгливо посмотрел в мою сторону. Подсохшая грязь местами посветлела, растрескалась. Из щелей, проступала чёрная жижа. – Ещё ночью ногу намазали и тиной обмотали. Бегает мелкий как ужаленный, с ребятнёй плещется.
– С ребятнёй?
– Ага. Потешные они, прямо как наши, только зелёные, мхом обросли и с хвостами. Лопочут забавно, не понять о чём. Знаешь Бродяга, а мне начинает у вас нравиться. – Михалыч скрылся из виду, но скоро вернулся. – Вот я чайник. Забыл сказать. То, что на чердаке пряталось, девкой оказалось. – Михалыч помахал рукой сиплому и заверил. – Уже ухожу. Тёрки у местных с пойманной нами барышней. Вражда.
– Не понял.
– Потом. Всё потом. – Михалыч широко улыбнулся. – Поешь, отлежись. Пойду я.
Михалыч ушёл. Сиплое, помогло мне присесть, дало в руку плошку и уселось, напротив. Не знаю, почему я раньше считал болотный люд, чудищами? Нормальные они, если не вдаваться в детали. Почти такие же, как и мы.
– Я – хозяйка Кхну, десятая дочь матери Кхны. – Представилось сиплое и улыбнулось. – Как твоё имя?
– Бродяга. – Ответил тихо и попробовал юшку. Уха, самая настоящая уха, совсем не солёная и пахнет пузырником. – Ты, спас моего сына Тихну. – Сообщила хозяйка Кхну.
– Интересные у вас имена. – Пью уху, кушать совсем не хочется, но и отказать не удобно. – А он кто, вождь?
– Нет. – Кхну завертела головой. – Главный хозяин. В этих местах, всё его.
– Спасибо. – Поблагодарил за еду и вернул плошку. – А что он делал ночью на болоте?
– Как что? – Такой вопрос вызвал у Кхну лёгкое замешательство.
– Извините. – Опустил голову и поспешил внести ясность. – Мы ночью спим.
– Я это знаю. – Кхну прибрала плошку, отставила в сторону. – Ночь лучшее время для размышлений. Тишина, помогает услышать голос Та-а-а. Мы познаём себя. Смотрим на мир, запоминаем.
– А не страшно? Почему не днём? Ночью зверьё охотится.
– Да. – Кхну кивнула. – Охотится.
– А где ваш сын? Что с ним?
– Спит в тёплом иле. Швака руку отгрыз.
– Отгрыз? – У меня по спине побежал холодок. Боюсь даже представить, как это было? То, что швака – это змееголов я понял сразу. Но вот как её сыну удалось выжить – это не понятно. Не мог он без руки от него убежать. Наверное, я размышлял в слух, потому как Кхну тронула меня за плечо и пояснила.
– Швака сторонится большой воды. Вы подняли шум, Тихну сбежал и зарылся в холодный ил.
– Это хорошо. – Я кивнул. – А что теперь? Как он без руки?
– Новая отрастёт. – Как-то обыденно, без горечи и волнения ответила Кхну. – Не сразу, но уже скоро.
– Интересно. – Я позавидовал болотникам. Вот бы и нам научится отращивать руки и ноги. Посмотрел на свои ладони, перевёл взгляд на лодыжки и решил уточнить. – А если ногу оторвёт, тоже вырастет?
– Да. – Кхну зарылась рукой в настил из травы. – Вот. Это тебе от Тихну. Он не может сам прийти, а поблагодарить очень хочет. Велел мне это сделать. – Кхну чуть склонила голову и повесила мне на шею нитку перламутровых ракушек.
– Спасибо. – Только и нашёл что сказать. Да и не знаю я, как ответить на столь щедрый подарок. Такие большие ракушки дорогого стоят. Уж больно редко встречаются. Из них, наши умельцы резницы для бритья изготавливают. Мало кто может себе позволить резницу. У меня её нет, ножом бреюсь.
– Мы не хотим и не будем знаться с ага. – Кхну легонько ткнула меня в грудь худым, тонким пальцем. – Вы злые и жадные. Для тебя и большого ага, сделаем исключение. Вы помогли моему сыну.
– Того большого, Сюнделем звать. Серёга он.
– Запомню. – Хозяйка кивнула. – Наша вода, твоя вода.
Наш дом, твой дом.
– А вот мне, нечего вам подарить. – Потрогал бусы, приподнял за нитку – увесистый подарок. Посмотрел на большие раковины и пообещал. – Если что-то раздобуду, обязательно принесу. Вы только скажите, что вам нужно?
– Спасибо, ничего не нужно. – Кхну улыбнулась. – Откуда ты?
– Из посёлка мусорщиков.
– Это далеко от нашего озера?
– Нет. День пути.
– Скажи Бродяга, а что за лесом?
– Да много чего. Степи, брошенные селения. А ты зачем спрашиваешь?
– Мы не покидаем этих мест. Когда-то давно, наше озеро было огромным. Мать, моей матери, навещала своих сестёр в других озёрах. В те времена озёр и рек было много. Сегодня осталось только наше. Но и оно высыхает. И что будет дальше я не знаю?
– А разве такое возможно? Как может озеро высохнуть?
– Поднимается холодный ил. Родники теряют силу. Когда станет совсем мало чистой воды, умрёт еда. Наступит голод.
– А правда, что вы людей едите? – Брякнул и поспешил пояснить. – Так говорят.
– Нет. – Кхну улыбнулась. – Зачем вас кушать? У нас много раха, аванты тоже хватает. Мы кушаем всё то, что живёт здесь. Нас кормит Та-а-а и озеро.
– А младенцы? Те, которых вы подбрасываете в наши поселения. Где вы их берёте?
– Твой народ плохой, а дети хорошие. Вы делаете непригодной для жизни нашу воду и не хотите жить в мире. Вы умираете, остаются дети. У нас, они пропадут. Вот мы и возвращаем Вам ваше будущее. Давно это было, сейчас всё по-другому. Ушли аги, давно ушли. Нечего и некому возвращать.
– Выходит. Всё что я о вас слышал, выдумки, обман?
– Я не знаю. – Кхну пожала щуплыми плечами. – Мы давно не встречали твоих соплеменников. Нет аги, нет проблем. – Хозяйка, потрогала мою руку, ощупала предплечье и спросила. – Болит?
– Нет, рука в порядке. Рёбра болят, дышать трудно. Чем вы меня намазали?
– Тёплый ил. Его много в глубоких ямах. – Кхну улыбнулась. – А теперь спи. Сон лечит.
Кхну помогла мне прилечь, бережно уложила на шкуру и ушла. Прикрыла щитом дыру, разогнала на берегу галдящую детвору. Лежу, гляжу в стену из камыша и думаю. Странно устроена жизнь. Ходишь, бродишь, ковыряешься в хламе, добываешь на пропитание. Занят повседневными делами и даже не подозреваешь, рядом, совсем неподалёку живут вот такие как Кхну, Кхна, Тихну. Потешные, причудливые имена. Всё у них как-то по-иному и слова говорят непонятные, и поступки трудно объяснить. Зачем автомат накрывать тиной? Почему уха пахнет пузырником и совсем без соли? Много непонятного, но это не делает болотников хуже нас. Живут себе в озере, никого не трогают. Да много кто живёт по соседству. А ты считаешь их страшными и опасными. А когда встречаешь, оказывается они думают также, только о тебе.
С такими мыслями и уснул. Неспроста юшка пахла пузырником. Добавила Кхну в неё сон цветок, от него меня и сморило.
***
Спал долго, до самого вечера. Даже снилось что-то, но вот что уже и не припомню. Не знаю, может у других как-то по-иному, помнят. А вот я такой, и рад бы припомнить, но не получается. Слышал я от людей – по снам можно предсказывать что тебя ждёт в будущем? Может правда, а может и врут? Не знаю.
Полежал ещё немного в полной тишине и одиночестве, пришла хозяйка Кхну, принесла одежду. Напоила юшкой, и не жиденькой водичкой как в прошлый раз. Плавают в плошке куски белого мяса. Но и в этот раз юшка без соли, а вот пузырником совсем не пахнет. Значит, спать меня не уложат. Да и куда спать-то? Хватит, сколько можно, все бока отлежал? Рёбра болят и теперь непонятно отчего? Может от ночных похождений, а может от долгого сна. Отлежал бока.
Надел штаны, ракушки царапают шею. Тяжёлые они, гремят и ходить с таким вот ошейником как-то не очень удобно. Края у ракушек острые, но что поделаешь, подарок. Сниму, хозяйка обидится, спал-то я в них, стало быть так нужно. Не знаю я здешних правил и порядков тоже не знаю. Так и выполз из шалаша, в штанах и бусах. Осмотрелся, на дворе сумерки. Впереди песчаный пляж, большой, чистый. Не растёт у воды камыш, нет по берегу высокой травы. Да и вода не похожа на болото. Невидно водорослей, нет лохматых кочек, а вот гнилью пахнет как на болоте. Приносит лёгкий ветерок запах застоявшейся воды.
Своих приятелей не увидел. И детишек с хвостами, о которых рассказывал Михалыч, тоже не нашёл. Как, впрочем, и палки, той на которой должна быть голова змееголова я не отыскал. А вот с десяток болотников увидал, купаются они. Работают, мастерят плот из камыша. Для чего он им? По какой нужде вяжут? Они и без плота неплохо плавают.
– Иди, помойся. – Предложила Кхну. – Как себя чувствуешь? Болит что-то?
– Спасибо, ничего не болит. – Поблагодарил хозяйку и потянулся. Захрустели кости, стало совсем хорошо.
– Поторопись. Ждут нас на празднике.
– А что празднуете?
– Сегодня, хороший день, самый главный. С приходом холодной воды, мы отдаём дань Та-а-а. В эту ночь, наши дочери и сёстры отложат икру в тёплый ил. Та-а-а сохранит потомство. А когда придёт время, вернёт нам.
– Икру? Потомство? – Наверное, я сказал что-то смешное. А может, выгляжу как-то глупо. Хозяйка открыто улыбнулась, и рассмеялась, громко и звонко. Посмотрел я на неё и только сейчас заметил. Не слышится в голосе сиплость. Мох из серого перекрасился в розовый с желтизной.
– Да. Икру – потомство. – Кхну взяла меня за руку и повела к озеру. Рука у неё холодная и очень мягкая. – Здесь, – хозяйка присела, тронула воду. – Это наш дом. В нём всё, и прошлое, и настоящее, и будущее. Это Та-а-а. Понимаешь?
– Ага. – Я кивнул. – Теперь понимаю. Та-а-а – это вода.
– Нет. – Кхну завертела головой. – Вода – это вода, а Та-а-а – это всё. Понятно?
– Да. – Согласился, хоть ничего и не понял. – А где мои приятели?
– Там. – Кхну указала пальцем на противоположный берег. – Я ухожу, ты купайся. Знаю, аги стыдятся своего тела. Купайся, подожду там. – Хозяйка направилась к шалашу.
Сбросил штаны, придержал бусы, царапаются они и шагнул в озеро. Вода чистая как утренняя роса, но это не сильно обрадовало. Тут же припомнились слава хозяйки о приходе холодной воды. Я бы уточнил, ледяной. Но куда денешься, велено купаться значит так нужно. Да и попахивает от меня скверно. Отхожее место в Бочке, слизь шипаря, измазан илом. Ароматы я вам скажу не самые лучшие. Хочешь ни хочешь, а искупаться нужно. Но как купаться если вода как в полынье? Здешнее озеро – это вам не банька у Вохи.
Зашёл по колено, дальше не осмелился. Кое-как смыл грязь, и хотел было вернуться на берег. Обернулся, да так и грохнулся вводу, попятился на глубину. И теперь, озеро не холодным. Ну, может самую малость.
Стоит зверь на бережке, большой, лохматый до безобразия. Лап, или что там у него должно быть, совсем не видно, шерсть по песку волочится. Морда у него, как три мои головы. Глядит в мою сторону не моргает, таращится огромными глазищами. Синий язык набок, раззявил зверюга пасть, клыки торчат как ножи. Ни то что бы длинные, но и не маленькие. Я, конечно, видел клыкопсов, остромордов, ушастых степняков тоже встречал. Много их в полях и на окраинах Тихого. В стаи сбиваются, худые, мелкие и облезлые. Разного зверья повидал, но про таких больших и лохматых даже не слыхал.
– Вернись! – Прикрикнула Кхну и запустила в зверюгу камнем, но не попала.
Я отступаю, он идёт в мою сторону. Глаза блестят, язык набок. Болотники, те, что мастерят плот, бросили работу кричат, машут руками. Спешат на помощь, да вот беда, они далеко, а зверь близко. Прёт зверюга, прыгает, поднимает брызги.
Вот и всё, промелькнула в голове нехорошая мысль. Не растоптал змееголов, так загрызёт лохматый. Как назло, рёбра разболелись, ногу судорогой свело. Может утопнуть?
Остановился, сжался в комок и закрыл глаза. Что будет то будет. Зверь подплыл, ткнулся мордой в плечо. Жалобно заскулил и принялся лизать. Язык охаживает мои щёки, пачкает слюной и без того грязные волосы.
– Пошёл вон!!! – Кричит Кхну, прикладывает зверюгу большой палкой. Где она её взяла не знаю. Но мысленно порадовался. Отчего мысленно? Да от того, что говорить не могу. Дух спёрло, вода-то ледяная. – Прочь, ступай прочь!!! – Резко осипшим голосом орёт хозяйка.
Но лохматый и не думает её слушать. Загребает лапами воду у меня за спиной и толкал носом в шею, направляет к берегу.
– Не знаю, что с ним? – Оправдывается Кхну, помогает мне выбраться на песок. Я дрожу, хромаю, замёрз да так что зуб на зуб не попадает. – Вообще-то, он редко подходит. – Хозяйка что-то вылила себе на руки и принялась меня растирать. – С детишками играет, взрослых сторонница. Добрый он. Охраняет берег, душит пцахтов.
– А кто он? – Спросил я. Тело горит огнём, жарко мне. Зверь стоит рядом, склонил набок голову, смотрит, слушает.
– Не знаю. Мать моей матери, говорит раньше их было много. Потом пропали. И вот недавно опять появились. Этот. – Тонкий палец указал на лохматого. – Пришёл от Сизой дымки, той что поднимается от Серой горы. Не один, трое их было. Двое ушли, этот остался.
– Как его зовут? – Набрался смелости потянулся к лохматому. Тот сделал шаг на встречу, уселся, подставил бок.
– Никак.
– А чей он? – Почёсываю зверя осторожно, а вдруг хряпнет?
– Ничей. Ходит и ладно. Нам не мешает. А ещё. – Кхну присела, заглянула зверю в глазищи, потрепала за холку. – Слышит он далеко. Предупреждает, громко рычит.
– Предупреждает о чём?
– Рычит или скулит, когда швака выбирается из норы. Воет если угрун бродит где-то рядом.
– Что же он вашего сына не предупредил?
– Предупредил. И рычал и скулил, Тихну не послушал. Упрямый у меня сын. – Кхну махнула рукой. – Уходи. Беги отсюда. – Зверь жалобно заскулил, отошёл, спрятался за мною и улёгся. – Вот уж и не думала. – Кхну потрепала зверюгу по лохматой морде. – Ты ему понравился. Забирай.
– Вот ещё. – Я отошёл на пару шагов. Страшно, когда за спиной невесть что разлеглось. Лохматый поднялся, подошёл. Легонько ткнул меня носом в бок. Смотрит жалостно огромными глазищами. – Ты чего? – Уставился я на зверя, а он глядит на меня. – Чем я тебя кормить буду?
– Его не нужно кормить. – Кхну поскребла плечо, вынула из мха коричневую пиявку и съела. Я сделал вид что не заметил. – Сам прокормится. – Кхну отошла в сторону и бросила через плечо. – Да и выбора у тебя нет. Не ты его выбрал, он тебя.
– Ну, не знаю. – Я тяжело вздохнул. Зверюга уселась у моих ног, глядит на Кхну. – Ладно. – Согласился я. Потрепал зверю холку и только сейчас заметил, стою голый. Не совсем конечно в бусах из ракушек.
– Твоя одежда там. – Кхну указала пальцем. – Одевайся. Нам пора.
Болотники закончили мастерить плот, подтащили к берегу. Теперь-то несложно догадаться, для кого они старались?
Быстро оделся, нацепил поверх одежды бусы из ракушек. Кхну это понравилась. Хозяйка широко улыбнулась, поправила на мне ракушки. Оказывается, нужно расправить, уложить одна к другой. Теперь не гремят и не царапают. После того как все ракушки приняли должный вид, Кхну взяла меня за руку и повела к воде. Лохматый остался у шалаша, чему лично я был несказанно рад. Как по мне, лучше бы он вообще забежал куда подальше. Только зверь не торопится уходить, другие у него планы. Улёгся он на песок, смотрит в мою сторону, провожает взглядом.
Взобрался на плот, уселся, и тут же промок. Не сразу конечно и не весь. Сначала ботинки провалились в воду, промочил штаны. Очень скоро и рубаха похолодела и отяжелела, следом и куртка промокла. Не знаю, зачем нужно было одеваться? Мог бы и голышом прокатиться.
Болотники плывут рядом, вцепились руками в камыш. Толкают плот, да так проворно что я залюбовался. Торопятся, спешат на праздник. Кхну плывёт впереди. Часто пропадает, уходит под воду. А когда возвращается, кладёт к моим ногам черепки. Этого добра полно на окраинах города, побитые горшки, чашки, тарелки. И зачем они ей?
Не стал я рассматривать находки, неинтересно. Черепки везде одинаковые, как в Тихом, так и здесь. Разве что местный хлам изрядно порос зелёными водорослями, а в остальном такой же.
Очень низко пролетела кугуша – большая, болотная птица. Красивая она, чёрная как погасшие угли в костре, а клюв красный. Голос мерзкий, кугукает и визжит, словно её кто-то режет. Вот и сейчас завизжала, утробно и громко. Крылья большущие, в клюве рыбина. Раньше я не видел так близко кугушу. Впечатляет.
Откуда не возьмись, появились букашки. Затолкали ластоногие плот в огромный рой. Висят насекомые серой тучей, пищат, не жалят и на том спасибо.
Сколько плыли сказать не смогу, мне показалось долго. Прибыли в нужное место, а у меня зуб на зуб не попадает. Замёрз, да так что ноги и седалище онемели.
Сжался я в комок и вывалился, упал в воду. Выбиваю зубами частую дробь, на четвереньках ползу к берегу. Уселся на песочек и давай растирать плечи.
После такой прогулки, нужно в парилке вылёживаться. Травяной чай хлебать большими кружками. Но вот беда, компания для парилки неподходящая. С десяток болотников и хозяйка Кхну. Забрала она черепки, даже не глянула в мою сторону и ушла. Все ушли, а я остался.
В траве стрекочут жучки, копошатся козявки. У самого берега, надрывно орут жабы. Заморосил дождик, мелкий, противный. Да и вообще всё вокруг гадкое, серое, мрачное и холодное. Не бывал я ещё на таких праздниках. Да и праздник ли это? Ночь совсем близко, а я непонятно где? Куда не глянь высокий камыш, вода, за спиной кусты выше моего роста. Где столы, где веселье? Какой же это праздник?
Стало мне как-то не по себе. В голову закралась тревожная мысль. А вдруг, они и вправду людей едят? И на этом пиршестве, мне уготовано место не за столом, а на нём.
Крадучись взобрался на холм, выглянул из-за кустов. Вот и болотники, стало быть не ушли, здесь они. Руки скрестили, обнимают себя за плечи, глядят на озеро. Не знаю, заметили они меня или нет, если и увидали, не подали вида. Стоят как каменные истуканы.
Побрёл вниз к зарослям камыша. Чавкает в ботинках вода, одежда прилипла к телу, холодно. В камышах ненамного, но теплей, ветер не задувает. Пройду вдоль берега, не хватятся сбегу. Хороши хозяева, бросили гостя.
Отошёл не далеко, остановился, гляжу слушаю. Трещит камыш, закачались толстые стебли вершатника.
– Ты куда собрался? – Из зарослей вылез ластоногий.
Шарахнулся я от него, упал на пятую точку. Вот так болотник, вот так громадина. Куда выше и шире в плечах тех что я встречал раньше. В рыбацкую сетку оделся. Грудь и живот прикрывают шипы-накладки из кожи земееголова. Плечи тоже защищены, зелено-белёсые пластины, очень похожи они на медные. В руке топорик из лопатины шипаря. От одного только вида топора можно околеть. Про рожу и говорить страшно, не рожа, а тихий ужас. Сильно поросла она мхом. Не видно глаз, губ, один только нос бугром выпирает. По всему лицу зелёная поросль, свисает завитушками до самой груди.
– Я, мне. – Только и смог из себя выдавить. Поднялся, глазею на него, раскрываю и закрываю рот.
– Угу. – Чудище кивнуло, мельком глянуло на мои штаны, указало топориком на куст. – Туда. Иди наверх.
– Я тут, мне бы. – Брякнул, а вот что и о чём сам не понял.
– Не делай этого в воду. – Предупредило чудище указывая топором на мои штаны.
– Этого? – Переспросил и опустил взгляд. Оказывается, прикрыл я руками ширинку, держусь за неё.
– Ты что, глухой? – Спросило чудище и не дожидаясь ответа, схватило меня за руку, потащило на холм.
Не знаю, справил я малую нужду или нет? Стою под кустом неприлично долго. А этот, с завитушками не отходит, держится рядом. Не торопит, воротит от меня рожу. Скрестил руки на груди, прижал топор, глядит на камыш, вертит головой осматривает болото.
Небо совсем почернело. Лягушки словно взбесились, квакают на все лады, дождь усилился, поднялся ветер, мерзко, холодно. Вернулась смелая идея, а не драпануть ли? Сбежать, куда глаза глядят. И только я собрался задать стрекоча, как послышался противный скрежет. Болото-озеро забурлило, вспенилось, гудит громко, протяжно.
– Туда. – Болотник толкнул меня в спину. Не устоял я на ногах и упал, съехал по склону, оцарапал руки.
– Да что же это такое? – Рассматриваю содранные в кровь ладони. – Ты зачем это сделал? – Спросил, да так и застыл с открытым ртом.
Из озера-болота поднялось что-то огромное. Вылез остров, торчит точно болотная кочка, поднялся над водой, завис. Переливается он, отсвечивает синим цветом. Пенными потоками бежит вода, падает. Разбивается на тысячи мелких капель и превращается в пар, белый, невесомый. Молочные облака поднимаются, окутывают остров со всех сторон, прячут за собою громадину. Болото-озеро бурлит, мигает, светится. От всего увиденного перехватило дух, гляжу и не верю своим глазам. Не уж-то такое бывает?
– Это – Та-а-а. – Пояснил болотник и встал на колени. Дернул меня за рукав и строго приказал. – Делай как я.
Подчинился, встал на колени. Мокрый, злой, с разодранными руками, бухнулся рядом с ластоногим.
Ветер разорвал пар, растащил его во все стороны. На самом краю острова показались болотники в причудливых одеждах. Длинные балахоны, высокие, остроконечные шапки-колпаки, всё пестрит яркими красками, горит и светится.
Из воды, на берег полезли ластоногие. Много их, десятки, может и вся сотня наберётся. Выходят на песчаный пляж, кланяются громадине. Несут на вытянутых руках шары.
От чудо-острова к берегу потянулся мост, не широкая полоса с мигающими огоньками. Болотники выстроились друг за другом, подняли шары над головами и пошли по нему.
Озеро-болото забурлило, вспыхнул яркий свет, в небо ударили струи воды и опали бирюзовым дождём. Остров погрузился в туман, свет погас. Темно, ничего не видно. Над головой громыхнуло, вдали полыхнула молния, одна, вторая, третья. Небо прорвалось, начался ливень.
– Хороший знак. – Подставляя дождю уродливое лицо, заверил болотник.
Увлёкся я, гляжу на молнии раскрыв рот. Позабыл что рядом болотник. От того и испугался, отскочил, отпрыгнул в камыш. Увяз по колено и плюхнулся в тину.
