Текст книги "Завод"

Автор книги: Илья Штемлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Уловив в настроении Грекова какую-то перемену, Лепин умолк, близоруко щурясь.

– Наденьте очки. Глаза портите, – сказал Греков.

– Обойдусь. – Лепин отпил пива. – Иногда слишком четкий рисунок разочаровывает.

Греков встал и прошелся по захламленной комнате. Когда мужчину покидает женщина, он нередко становится равнодушным или старается любым другим способом самоутвердиться, питая иллюзорную мечту о реванше. Хотя этот реванш выглядит весьма туманно, а некогда оскорбленный и покинутый превращается в заурядного диктатора. Греков думал об этом, разглядывая висящий над диваном черный кларнет. Серебряные клапаны придавали ему особое изящество. Словно гусар на параде. Греков вспомнил, что на кларнете играла бывшая жена Лепина. Пожалуй, кларнет был единственной вещью в комнате, с которого смахивали пыль.

– Храните как память? – поинтересовался Греков.

– Могу уступить, если найдется покупатель. Бас-кларнет. Божья свирель, как говорится. Триста рублей. Но вам, как главному инженеру, уступлю за двести. – Лепин подошел к круглому столу и принялся наводить на нем порядок. – Покупаете бас-кларнет?

– У вас наступили черные дни? – Греков усмехнулся.

– Да. Представьте себе! Вчера по телефону позвонил какой-то тип. Правда, мне показалось, что из трубки понесло сивухой, но не в этом дело. Если он смог набрать номер, то был не так уж и пьян…

Грекову показалось, что он уже знает то, о чем сейчас поведает Лепин.

– Он заявил, что я спелся с вами. Что затравил хорошего человека. Гмырю. Уложил его в больницу. И что вообще мы с вами гонимся за славой, не замечаем живых людей, но простые рабочие этого так не оставят. – Лепин развел руками. – В общем, дурак какой-то. И подлец.

– Больше он ничего не говорил? – спросил Греков. – Никаких имен и фамилий не упоминал?

– Нет… Собственно, я не запомнил дословно. Но тема варьировалась одна и та же.

– И вы кого-нибудь подозреваете?

– Понятия не имею. Может, Павел Алехин спьяна?

– Нет! – сказал Греков. – Исключено. Я его знаю с юности. На такое Пашка не пойдет. Если что задумает, скажет не таясь, это уж точно.

Греков подумал, стоит ли рассказывать о разговоре с Аней Глизаровой. Нет, пожалуй, пока не стоит. Возможно, это совпадение. Делать вывод рано. Однако он был убежден, что между обоими звонками есть связь. Какая? И там и здесь сплетник касался его, Грекова.

За стеной послышались короткие гудки точного времени. Одиннадцать. При всех допусках Шурочка уже должна спать. К тому же, пока он доберется домой, пройдет еще минут тридцать.

Греков поднялся. У заваленного бумагами круглого стола он задержался.

– Знаете, за что казнили Томаса Мора?

– Томаса Мора? – удивленно переспросил Лепин. – Его, кажется, прижали за несбыточные мечты. Дофантазировался, бедолага.

– Нет, Семен. Он перечил королю.

– Ну, допустим. – Лепин соображал, к чему клонит главный инженер.

– Отсюда вывод – занимайтесь утопией, но не перечьте королю. Ясно?

Лепин перехватил взгляд Грекова, брошенный на стол.

– Ясно. Толку, правда, будет маловато, – пробормотал Лепин. – И откуда у вас такие энциклопедические знания, Геннадий Захарович?

Греков рассмеялся и похлопал молодого человека по плечу.

– Признаться, я сейчас мыслю не конкретно, а так, ощущениями. Просто есть разные люди, Семен, простите за банальность. А того подонка-сплетника надо выбросить из головы.

Глава третья

1

Не заходя в цех, Кирилл спустился в подвал. Юра Синьков сидел перед прибором и выводил блик в окуляр. Кропотливая процедура. Хотя в подвале температура держалась постоянная, да и пол не слишком сотрясался, все равно блик регулировался с трудом.

– А, появился, академик! – Синьков отложил отвертку и поднялся навстречу Кириллу. – Как дела? Принес?

Кирилл поставил на соседний стол чемоданчик. Аккуратно сложенные черные пластинки тускло блеснули в полутьме подвала.

– Ну расскажи, расскажи. Не скромничай, – подбодрил Синьков.

Кирилл рассказал, как две недели просидел в институте полимеров, испытывая пластинки на температуру. Как отремонтировал сломанный автоклав. Как научился строить графики, выискивать оптимальный режим, менять концентрацию состава. Все приходилось делать самому, институтским было не до него. Покажут и уйдут на полдня. А сегодня старший технолог в институте похвалил Кирилла и предложил переходить к ним лаборантом. Оклад – девяносто плюс премия…

– Я тебе перейду! – Синьков похлопал Кирилла по спине. – Ты и нам пригодишься. Ишь ты, нашли кого переманивать!

Кирилл молчал с серьезным видом.

– Так вот, пока я буду возиться, к тебе просьба. Надо фрезернуть контур вкладышей. – Синьков взял со стола металлическую деталь и подал Кириллу. – Сходи к отцу. На их станке можно избежать горизонтальной обработки.

– Ну вот еще! – Кирилл насупился. – Не подпустят они меня к станку. Полмесяца ремонтировали.

– Надо, Кирюша. Времени-то нет.

– Иди сам. Я не пойду, – упрямился Кирилл, хотя он был не прочь наладить отношения с отцом. Надоели косые взгляды, многозначительные вздохи. Да и у матери с отцом что-то произошло. Разговаривают мало, отмалчиваются. Сам же Кирилл дома чувствовал себя прескверно – и дернуло его тогда наговорить матери всякой чепухи!

– Ты не тяни время, – напомнил Синьков. – Ступай.

К распахнутому окну инструментальной кладовой выстроилась небольшая очередь. Кирилл попытался ее обойти, но кто-то ухватил его за рукав.

– Никак, Алехин? – Машкин радостно таращил свои синие глаза и улыбался.

– Ну, я… Чего скалишься-то?

Машкин покинул очередь и сделал несколько шагов в сторону, увлекая за собой Кирилла.

– Слышь, Алехин, – он понизил голос, – ты вот что… К обеду спустись под лесенку, ждать будем. Только не опаздывай.

– А в чем дело?

– Там узнаешь. Мы уж решили, что ты в институт перешел. Ну, покедова.

– Не приду я. Температурную надо подгонять.

– Пожалеешь, Алехин. Локоточки будешь кусать.

Кирилл неопределенно кивнул и заспешил в цех.

Обогнув несколько верстаков, он увидел отца. Синий халат, не топорщась, словно был сшит в ателье, ладно облегал его осанистую фигуру. Рядом согнулись над какими-то дисками Сопреев и Кирпотин.

Первым поднял свою маленькую голову Сопреев, он словно настороженно принюхался и что-то сказал. Павел оставил инструмент, повернулся и, чуть улыбаясь, подбадривающе смотрел на сына.

Кирилл подошел.

– Ну что, прынц? – загомонил Сопреев. – Как там в институте? Двинул науку или пожалел?

– С тобой, Михаил, хорошо дерьмо хлебать – первым хватаешь, – произнес Кирпотин.

– А ты помолчи, – откликнулся Сопреев.

Кирилл положил на стол деталь и посмотрел на отца.

– Фрезеровать бы желательно. По нашему копиру.

– Без надобности не подходишь, – проговорил отец и взял деталь. – Какой допуск?

– Десятка. – Кирилл ногой пододвинул к себе железный табурет и сел.

– Значит, снаряжаешь своего бригадира в Польшу? – спросил у Кирилла Сопреев. – Чего молчишь?

– В какую Польшу?

– Твой отец столько времени отдал прибору, налаживал, осваивал, а Юрка только его заполучил и уже в Польшу катит, как прынц, – не унимался Сопреев.

– Ты чего лезешь во все дырки? – рассердился Павел. – Или сам рассчитывал съездить?

– А что? И я не один денек над этим приборчиком просидел.

– Вот и видно, что только сидели, – не выдержал Кирилл. – Температурную отладить не смогли.

– Ты, Кирюша, не путай, – спокойно сказал отец. – Прибор нами сделан по чертежам. А что конструкторы напахали, дело не наше.

– Нечего твоему Синькову выкаблучиваться, – прервал Сопреев. – Все грамотными стали. В любимчики лезут. А тебе я скажу, Паша, дело не в Польше. Просто Греков подставил тебе ножку, чтобы ты не рыпался.

Кирилл вскочил с места.

– И чего ты его слушаешь?

– Хватит! – Павел хлопнул ладонью о стол. – С утра одно и то же!

– Ты на свою жену стучи, Паша, – негромко сказал Сопреев. – Думаешь, мы не заметили, как ты с лица переменился, когда узнал, что Юрку Синькова в Польшу отряжают?

– Я лично ничего не заметил, – проговорил Кирпотин и потянулся к детали, которую принес Кирилл.

Павел отвел его руку и взглянул на сына.

– Сам обработай. Нам некогда. – Он принялся за прерванную работу.

Это было слишком неожиданно.

– Боюсь, у меня не получится. – Кирилл старался подавить растерянность.

– Почему же? – не глядя на сына, спросил Павел. – Ты уже и фрезерную забыл? Молодец. Ловко.

– Откуда ж ему помнить? – вновь подал голос Сопреев. – По институтам шастает. Наши грехи замаливает.

– Да помолчи ты! – оборвал его Кирпотин и, обратившись к Кириллу, добавил: – Давай-ка вместе. Я подстрахую. Вспомни наш станочек. Идет, Паша? – Кирпотин повернулся к Алехину.

Тот махнул рукой.

– Сразу после обеда и приходи на участок. Ждать буду. – Кирпотин дружески подмигнул Кириллу.

С тех пор как ребята впервые попали на завод, они облюбовали это место для своих встреч. Под лестницей на заднем дворе было темно, прохладно, пахло известью, лежали свернутые бухты кабелей, порожние ящики, бочки и прочая дребедень. Если кто-нибудь и обращал внимание на негромкие голоса, которые иной раз доносились из-под лестницы, то все полагали, что там работают подсобники.

Когда Кирилл спустился, в укромном местечке уже сидели трое дружков – Лисицын, Машкин и парень из механического цеха. Имени его Кирилл не помнил.

Лисицын молча наклонился над какой-то бочкой и принялся вытаскивать из нее обрывки толя, куски оберточной бумаги, серую строительную вату.

– Ну и спрятал! – Машкин принимал из рук товарища весь этот хлам.

– Дальше спрячешь – ближе возьмешь, – ответил Лисицын, не поднимая головы.

Наконец звякнуло стекло, и в полумраке блеснула бутылка водки. Рядом с ней Лисицын поставил три бутылки пива.

– Все? – спросил Машкин.

– Все, – подтвердил Лисицын. – А тебе мало, да?

Машкин не ответил и торопливо засунул обратно в бочку извлеченный хлам.

Только сейчас Кирилл заметил на одном из ящиков четыре картонных стаканчика, банку консервов и несколько соленых огурцов.

– Свадьба, что ли? – спросил Кирилл.

– Ага. Лиса женится, – серьезно сказал парень из механического цеха.

– Что я, дурак? Мне и в холостяках неплохо. – Лисицын похлопал ладонями о пиджак, стряхивая пыль.

– А ты все с этой ходишь? С Веркой-намотчицей? – спросил Кирилл.

– Ходишь! Чуть папой не стал.

– Вот дает! – восхищенно произнес Машкин. – Смотри, Лиса, подзалетишь.

– Это я подзалечу? – Лисицын засмеялся. – Однажды умора была…

– Я вижу, вы тут знатоки собрались, – прервал Кирилл. – По поводу чего же банкет?

– Сейчас узнаешь, не торопись. – Лисицын сорвал колпачок и налил в стаканчик. – Так вот, я не хотел объявлять заранее. Мне сегодня двадцать стукнуло.

– А я думал, тебе семнадцать, – сказал парень из механического цеха.

– Это потому, что он худой. Худые всегда моложе кажутся, – проговорил Кирилл. – Ты, Лиса, сколько весишь?

– Пес его знает. Не летаю, – значит, тяжелее воздуха, – отшутился Лисицын. – Поздравьте же меня, гады.

Ребята потянулись к нему картонными стаканчиками.

– Молодец, Лиса, не зажал день рождения, – сказал Машкин, хрустя огурцом.

– А чего зажимать? – согласился Лисицын. – Сомневался, что Кирилл подойдет, а он молоток. Ну как там, Кирилл, в институте? Ничего ребята?

– Люди ничего, приятные, – ответил Кирилл. – Много молодых вроде нас. У них там отдел есть, жароустойчивые смолы разрабатывают. Я вот думаю, не поступить ли мне учиться в институт. Или в техникум. Приятно, когда в башке шарики шевелятся. Давай теперь за родителей. У тебя, Лиса, есть родители?

– Есть, – ответил Машкин. – Его батя – парикмахер. Да, Лиса?

– Ну и что? – Лисицын насторожился.

– Ничего, – спокойно ответил Машкин. – Я у него полубокс сделал.

– Парикмахер так парикмахер, – согласился Кирилл и поднес к губам стакан. Запах водки вновь прошиб его глубокой судорогой. Он пересилил себя и выпил. По телу расползлась приятная теплота. – А ты, Лиса, почему такой маленький. Худой какой-то. Болел, что ли?

– Нет. Это его батя в парикмахерскую опаздывал. Спешил, да, Лиса? – Машкин захохотал.

– Пошляки вы, ну и пошляки! – Кирилл достал из банки кильку.

– Вот гад, жрет мое угощение да еще обзывается! Ну что? По пивку ударим? – спросил Лисицын.

– Я больше не стану. Мне надо вкладыш фрезернуть. – Кирилл тряхнул головой, разгоняя одурманивающую тяжесть.

– Ну вот еще! – возмутился Лисицын. – Значит, ты меня не уважаешь? Я, может, специально подогнал день рождения к твоему приходу из института, а ты… Друг, называется!

– Ладно, – уступил Кирилл. – Наливай, если ты такой принципиальный.

Лисицын разлил пиво, плеская мимо стакана на грязный ящик. Они уже не приглушали голоса, заслышав поблизости чьи-нибудь шаги. Им было хорошо сидеть под лестницей, рассуждать о жизни. Они были взрослыми, самостоятельными людьми.

– Слушай, а ты кто такой? – В поле зрения Кирилла попался парень из механического цеха.

– Ты спятил? – обиделся парень. Он казался самым трезвым. – Спрашивает, кто я такой?

– Ты извини меня. Видимся мы с тобой часто, здороваемся. А как тебя зовут, я не знаю.

– Валька он, Валька! – Машкин сел на ящик, прислонясь к стене, и закрыл глаза.

– А я тебя знаю. Ты сын Павла Егоровича, – проговорил парень из механического цеха. – Лучшего мастера завода, верно?

– Гад он, – пробормотал Лисицын.

– Ты говори, да не заговаривайся, понял! – Кирилл поставил на ящик бутылку пива.

– Гад и есть! – радостно повторил Лисицын.

– Ты отца его не трогай, – вступился Машкин. – Пусть и гад, да он ему отец.

– И механик классный, а не какой-нибудь там парикмахер, – счел необходимым вставить парень из механического.

– По-твоему, парикмахер не человек? – высоким фальцетом выкрикнул Лисицын. – Его люди уважают. Не то что некоторых. Гад он, твой Павел Егорович!

– Я тебя сейчас разукрашу, сморчок! – Кирилл придвинулся к Лисицыну.

– Только тронь попробуй! Ты сам-то чего из бригады ушел? Потому что они сволочи, крохоборы. И твой отец, и Сопреев, змея подколодная. Шептун, гад… Еще людей судят. Степанова премии лишили и разряд понизили. Может быть, этот Степанов и пил оттого, что в бригаде у него такие же прохиндеи, как и твой батя. Выгодные заказы – Алехину, за границу в командировку – Алехина, сверхурочная халтура – Алехину. У других мастеров учеников полно, люди добром вспоминают, а у твоего? Родного сына и то турнул. Думаешь, мы слепые-глухие, да?

– Дурак ты, Лиса. Что ты понимаешь? Может, у него характер сложный! – заорал Кирилл. От водки и гнева мысли с трудом ворочались в его голове.

– А я плевал на его характер! – не унимался Лисицын. – А раз ты советский человек, что ты должен делать? Помогать товарищу! Что еще?

– Не пить на работе, – сказал Кирилл.

– Вот гад. Сам пил, а теперь оговаривает! – вновь возмутился Лисицын. – Вот уж точно сын своего папаши…

Кирилл тяжело, всем телом навалился на Лисицына. Парень из механического цеха оттолкнул Кирилла.

– Иди ты… Не мешай спать, – пробормотал Лисицын, не поднимаясь.

Машкин тоже улегся на ящик и сложил руки под щекой.

– И этот свистит в обе ноздри, – сказал парень из механического цеха. – Давай хоть с тобой потолкуем.

– Ну вас к черту, алкоголики! – пробурчал Кирилл и выбрался из-под лестницы.

Казалось, что ступеньки мягко выгибаются под его шагами, проваливаются вниз. Кирилл цеплялся за перила и старался держаться ровней. Он понимал, что в таком виде его появление в цехе нежелательно. Надо было проспаться под лестницей. Это – самое разумное.

Обогнув первые верстаки, Кирилл наскочил на стоящего к нему спиной начальника цеха. Пробормотав извинение, он постарался пройти мимо, но Стародуб ухватил его за рукав.

– Ну что, Кирюша, подобрал изоляцию? Если вы температурную наладите, бо-о-ольшое дело сделаете… – Стародуб смолк, изумленно глядя в бледное лицо Кирилла.

– Можно идти? – Кирилл смотрел на светлые волосы начальника цеха. – А вы, Иван Кузьмич, линять вроде стали…

– Линяю, линяю… – Стародуб придержал парня за рукав. – Ну, молодец. Водку, значит, употребляешь?

– Я? – возмутился Кирилл. – С чего вы взяли? – Рванув рукав, он пошел дальше, едва различая в зыбком тумане решетчатую стену станочного участка.

Кирпотин уже орудовал у станка, подбирая режим обработки.

– Ты, Алехин, сам поработай, а я подстрахую, – сказал Кирпотин, когда Кирилл приблизился. – Лады?

– Лады, дядя Саша, – проговорил Кирилл. – Вообще-то, вы парень свой. Я к вам, дядя Саша, претензий не имею. Вы хороший человек, дядя Саша, верно?

Павел схватил сына за плечо и резко встряхнул.

– Ты чего? Больно ведь! – Кирилл поморщился, склоняя голову набок.

Павел молчал, глядя в тусклые, бездумные зрачки сына.

– А ты почему меня из бригады прогнал, а? Другие отцы, наоборот, все стараются передать, – с трудом выговаривал Кирилл. – А ты?

– Это Юркина работа, – зажужжал Сопреев. – Настроил его. Авторитет твой подрывает…

– Мой бригадир – хороший человек. Его не троньте! – Кирилл хмельно взглянул в ту сторону, откуда доносился голос Сопреева. На секунду его глаза посветлели. – Ах, это ты, Сопря? Шел бы ты к черту, а, Сопря? Так ведь не пойдешь, да?

Ноги у Кирилла сделались мягкими, а станок вместе с людьми стал валиться набок…

Спотыкаясь в полутьме, Павел Алехин добрался до подвала и распахнул дверь.

Синькова он увидел у бетонной плиты, на которой высился прибор. Павел подошел к плите и шумно подтянул к себе табурет.

– Ну, ну! Все коромысло раскачал, – недовольно проговорил Синьков, не отрываясь от окуляра. – Потише нельзя?

– Потише тебе надо, значит? – Голос Павла дрожал.

Синьков удивленно обернулся – неужели Алехин-старший? Вот так гость. Синьков выпрямился и протянул руку к выключателю. Низкий свод подвала озарил бледный свет люминесцентных ламп.

– Что ж ты, бригадир, с механиком кефир из рюмочек пьешь? – спросил Алехин, разглядывая Синькова.

– Какой кефир, Павел Егорович? – Синьков растерялся.

– Какой кефир, спрашиваешь? – Павел огляделся. Ничего подозрительного не было видно. И запах стоял обычный, сырой, подвальный.

– Механик-то твой, Алехин, пьян, – сообщил Павел.

– Ну? – удивился Синьков, словно узнал сейчас хотя и необычную, но довольно смешную новость. – Вот черт! А у меня работы навалом. С чего это он вдруг? Угостил, что ли, кто-нибудь?

– Это уж тебя надо спросить. – Реакция Синькова озадачила Алехина-старшего.

– Ну, знаете ли, я тут ни при чем.

– Спокойный ты, Синьков, ничего тебя не трогает.

– Да, парень выпил. Конечно, плохо, что на заводе, в рабочее время. Но почему я должен сходить с ума? Я хорошо знаю Кирилла, и мне ясно, что произошла неприятная история. Какой-то подлец угостил парня. Тот не смог отказаться – мужская солидарность. Вот и вся моя точка зрения по этому вопросу. – Синьков решительно придвинулся к плите.

Яркое освещение мешало наблюдать, но выключать свет было неловко. Он напряг зрение, чтобы выделить блик на голубоватом зеркале экрана.

– Выходит, ты его оправдываешь? Хорош гусь. Бригадир, называется. Да ты обязан воспитывать своих людей, ясно тебе?

– Ясно, – согласился Синьков, чувствуя нарастающее раздражение. Почему он должен сносить дурацкие придирки человека, которого не уважает. Синьков снял контрольный листок и протянул Алехину. – Полюбуйтесь, Павел Егорович. Прекрасный астигматический макет. Ось пучка лежит точно в меридиональной плоскости. Изображение имеет вид эллипса рассеяния. Ну как? – Синьков сделал вид, что его очень интересует мнение старшего товарища.

– Хорошо! – Алехин швырнул на стол бумагу. – Повтори-ка это слово. Как его? Астматический, да?

– Астигматический, – поправил Синьков.

– Хорошо. Астигматический, это хорошо… Ну и жук ты, Юрка! Далеко пойдешь.

Синьков поднялся и подобрал бумажку.

– Мне интересно знать, Павел Егорович, за что вы меня так не любите?

– Я? Тебя?! – с наигранным недоумением проговорил Алехин.

– Да. Именно меня… Я-то понимаю за что. Но ведь это глупость, Павел Егорович.

– Интересно.

– Боитесь вы меня. А после ухода из бригады Кирилла – особенно. Словно я у вас что-то отнять хочу, а что – вы и сами толком не знаете.

Алехин хлопнул себя по коленям и напряженно рассмеялся.

– Боюсь? Тебя?! Ну и силен ты, мальчонка! Ошибаешься, Юра, никого я не боюсь. Просто ты нахальный парень, а я не люблю нахалов. Думаешь, я не понял твой этот финт ушами? – Алехин ткнул рукой в сторону бумаг. – Уделать меня хочешь? Спешишь, парень. Может, я и не понимаю ничего в твоих формулах. Но у меня еще есть тут кое-что. Понял? – Алехин выбросил вперед растопыренные пятерни своих сильных рук. – Я микроны пальцами определяю, без всяких твоих формул! Этого ты в институте своем не получишь! С этим родиться надо, ясно?

– С головой тоже родиться не мешает. – Синьков старался говорить спокойно, но получалось так, как будто он пытается доказать Алехину свое превосходство. – В наше время голова становится все необходимей, Павел Егорович… Да и руки у меня тоже есть, не жалуюсь.

Алехин встал, отпихнул табурет. У двери подвала он остановился.

– Дух в тебе, Юрка, не тот. Нет, не сработаться нам с тобой.

– Придется вам на пенсию уйти.

– Что? Ты… ты… За дипломами гонишься? Рано мной командовать вздумал, щенок.

– Дался вам мой диплом. А может, я хочу у станка стоять с дипломом? Вам этого не понять, я знаю. Завидуете вы мне, вот что!

Алехин отпрянул от двери. Казалось, он сейчас ударит Синькова.

– Завидую? Я? Тебе?! Да меня полстраны знает, дурень!

Синьков отвернулся к маленькому зарешеченному подвальному оконцу. Алехин постоял секунду, затем шагнул за порог, сильно хлопнув дверью. Стук словно пробудил Синькова, он подскочил к двери и крикнул в коридор:

– Не смейте говорить мне «ты»! Никто вам такого права не давал!

Из коридора были слышны тяжелые затихающие шаги Алехина.

ПРИКАЗ № 205

по сборочному цеху

За появление на рабочем месте в нетрезвом виде и нарушение трудовой дисциплины:

1. Алехину Кириллу Павловичу – механику III разряда, объявить строгий выговор с предупреждением.

2. Синькову Юрию Владимировичу – бригадиру, объявить выговор за халатность.

Начальник сборочного цеха – СТАРОДУБ И. К.

2

Кот лежал на площадке, опустив голову на вытянутые лапы. Учуяв постороннего, он поднял уши и повел ими, словно ощупывая воздух. Теперь и Кирилл увидел кота. Надо двигаться осторожно. Вражда с котом не затихала с тех пор, как тот чуть было не разорвал ему брюки. Казалось, всякий раз кот специально подстерегал Кирилла, чтобы наброситься на него. При этом бабушка Ларисы, отдирая кота, приговаривала, что кот просто ревнует. И Кирилл давно жаждал расправиться со своим соперником. Только подходящего момента не было. И вдруг один на один. Действительно, удача.

В первое мгновение он решил дать коту хорошего пинка. Но, поразмыслив, решил, что полумерами ничего не добьется – кот злопамятный. Будет еще хуже. Тогда Кирилл вспомнил о сетке: по дороге домой он должен был купить кое-что в магазине.

– Степан, Степанушка! – Кирилл старался лаской усыпить бдительность кота. – Хороший котик. Паршивец ты мой, Степанушка…

Кот внимательно следил за приближением Кирилла. Поравнявшись с котом, Кирилл осторожно дотронулся до его головы и стал слегка перебирать пальцами за ушами. Надо торопиться, еще чего доброго на площадку выглянет баба Галя. Кирилл достал просторную сетку и осторожно принялся натягивать ее на кота.

Почуяв недоброе, кот поднялся было на лапы, но Кирилл ловко затолкал его в сетку и бросился бежать вниз по лестнице. Кот взвыл.

– Не был бы ты дураком, все обошлось бы, – приговаривал Кирилл. – Сам виноват. Не вызывать же мне тебя на дуэль!

Трамвайная остановка была напротив дома. Кирилл примостился на задней площадке, сунув сетку под скамью и прикрыв ее ногами от посторонних глаз. Непривычный шум напугал кота, и он затих, окончательно запутавшись в сетке.

Вернулся Кирилл через полчаса. Дверь открыла Галина Сергеевна. Вид у нее был обеспокоенный.

– Опять пришел? – встретила она Кирилла обычными словами. – А Степана ты не видел?

– Видел. В гастрономе. Стоит в очереди за свежезамороженными мышами, – ответил Кирилл.

Бабке шутка пришлась не по душе.

В коридор вышла Лариса, и бабка заторопилась к себе.

– Чай поставь! – крикнула вслед Лариса.

– К тебе ходит, ты и ставь, – проворчала бабка.

– Чего она злится на меня? – Кирилл расстроенно пожал плечами.

– Кот куда-то делся, вот она и нервничает. – Лариса прошла в комнату и обернулась, поджидая гостя.

Кирилл уже сожалел, что связался с котом: если бабка его заподозрит в похищении Степана, помириться с ней будет трудно.

– Не звонил, не появлялся. – Лариса прикрыла дверь.

– Забегался, – ответил Кирилл. – А ты соскучилась?

– Конечно. Хотела сама позвонить, но, думаю, подожду еще денек. – Лариса смотрела на Кирилла. Он попытался ее обнять, но она увернулась. – Руки!

– Куда же мне их деть?

– За спину… Нет, нет. За свою!

– Тише, Галина Сергеевна услышит. – Кирилл отошел к креслу.

– Вот так, – произнесла Лариса. – Теперь я допишу конспект.

Кирилл молчал, разглядывая люстру. Лариса села за стол, подперла ладонью щеку и занялась конспектом, словно она была в комнате одна.

– Я где-то читала такую фразу: «Он ничего не говорит, зато известно, что он думает глупости», – сказала Лариса.

– Это про меня.

– Вероятно. Знаешь, Кирюша, иной раз так хочется, чтобы тебя словом нежным назвали. Вспомнили, что ты девушка, что тебе-ласка нужна. А сейчас все за иронию прячутся, как в нору.

– Время такое. – Кирилл усмехнулся.

– Время, – грустно повторила Лариса. – Теперь вообще принято считать, что женщина в мужчину превращается.

– А мужчина в женщину, – подхватил Кирилл, но шутка не прозвучала. Лариса даже не улыбнулась. – А ты сама? Ты тоже за иронию прячешься. Так что мы с тобой на равных.

Лариса захлопнула конспект и отбросила его на край стола.

– Я одной своей институтской подруге сказала, что люблю тебя. И что сама тебе в этом признаюсь. Та ужаснулась. Говорит, я непредусмотрительна, разве можно признаваться первой? Ведь все парни – дураки. Начинают воображать, петушиться, важничать. Им начинает казаться, будто все девушки готовы преклонить перед ними колени. Не успеешь и моргнуть, как он приметит себе более красивую. Ты тоже так думаешь?

– Нет. – Кирилл обхватил руками ее голову и наклонился. В глазах Ларисы отразилась перевернутая люстра, словно игрушечный, сверкающий огнями кораблик. Кирилл осторожно коснулся губами ее губ.

– Я тебя очень люблю, – произнес он, отстраняясь и рассматривая лицо Ларисы. – Наверное, я не умею целоваться. Мне мешает нос.

– Это хорошо, что нам что-то мешает. Иначе мы бы с ума сошли.

– А вдруг мы с тобой и сойдем с ума?

Лариса поднялась. Теперь она смотрела на Кирилла сверху вниз. И вместо корабликов Кирилл видел в ее зрачках отражение своего лица.

– Я ничего не боюсь, Кирилл. Ведь я тебя люблю. А это для меня самое важное. Самое, самое важное…

3

На маленьком кухонном столике стояли три чашки и высился пирог.

– Да найдется твой Степан, куда ему деться? – Лариса обняла бабку за острые плечи. Глаза Галины Сергеевны покраснели.

«Кажется, с этим котом я перегнул, – угрюмо подумал Кирилл, занимая место за столом. – Еще свихнется старушенция. А бабка она ничего, пироги печет здорово. Пошуровать по дворам, может, найду?»

Кирилл принял решение и повеселел. Его будоражила близость Ларисы – он мог протянуть руку и дотронуться до ее руки.

Галина Сергеевна словно позабыла о пропавшем коте, поглядывала на молодых людей, плотно сжав губы.

– Так чем же ты занимаешься на заводе? – спросила Лариса.

– Градиентометрами. – Кирилл отрезал кусок пирога и, подставляя ладонь, перенес его себе на тарелку.

– А что это?

– Откуда ж ему знать? – ворчливо сказала Галина Сергеевна. – Его дело – копай глубже, бросай дальше.

Кирилл удивленно взглянул на старуху. «Правильно сделал, что умыкнул кота. Старушенцию тоже не мешало бы заодно прихватить», – раздраженно подумал он и сказал:

– Могу и объяснить, если поймете, конечно. В земле находятся полезные ископаемые. И у каждого этого ископаемого своя плотность. А в приборе имеется коромысло с грузиком, подвешенное на тонкой вольфрамовой нити. К тому же в природе существуют законы Ньютона, по одному из которых коромысло взаимодействует с этими полезными ископаемыми. Чем тяжелее минерал, тем больше, угол закручивания нити. Ну, а потом через целую систему всяких там зеркал этот угол регистрируется геологами, и составляется карта. По ней определяют площадь, где залегают минералы с одинаковыми плотностями. А потом, если будешь копать глубже и бросать дальше, то найдешь полезное ископаемое. Затем его перерабатывают, и вы, Галина Сергеевна, покупаете в магазине чайник или кастрюлю. Или садитесь в автобус, сделанный из этого ископаемого.

– Я хожу пешком.

– Значит, лично вам, Галина Сергеевна, наш градиентометр не нужен.

– Умный ты, умный. – И было непонятно – одобряет его старуха или же упрекает. – Кто ж тебя всему этому научил?

– Что сам, а что подсказали. У меня и бригадир умный.

– Умней тебя?

– Умней.

– А ты, выходит, глупей его?

Старуха открыла было рот, чтобы произнести какую-то фразу, да так и замерла, напряженно к чему-то прислушиваясь.

– Ну, глупей. Дальше что? – Кирилла забавлял этот разговор.

– Тише ты. И так видно, что глупей, – прошептала она и тихонечко привстала, затем отодвинула стул и прытко заспешила в прихожую. Раздался нетерпеливый перещелк замка.

Лариса тоже вышла в коридор, откуда доносилось хриплое урчание кота.

«Вернулся, зараза, – удивился Кирилл. – Ведь отвез его за три остановки от дома. Надо было его за город свезти». Кирилл отодвинул чашку и поднялся.

Кот терся к ногам старухи, довольно выгибая спину. Хвост его словно трубил особую радость по поводу возвращения домой. На Кирилла он не обращал никакого внимания.

– Ну? Кило мышей купил? Нет? – бодро присоединился ко всем Кирилл. – Конечно. Котов много – мышей мало…

Галина Сергеевна обернулась к Кириллу:

– А ты неглупый. Ты – молодец. Это я так, понервничала…

И кот, утробно мурлыкая, ушел на кухню следом за старухой, унося свой роскошный хвост.

4

Луна запуталась в сложном ворохе антенн, которыми была утыкана крыша старого дома. А сам дом больше походил на заржавленный корабль, дремлющий у причала и покорно ждущий, когда превратят его в лом и переплавят. Адька Зотов давно говорил, что их дом должны снести, а все не сносили. Сколько раз Кирилл приходил в огромный глухой двор.

Миновав длинную, словно тоннель, арку, Кирилл очутился во дворе. Далекой памятью из полутьмы двора выплыла скамейка. И на ней сейчас кто-то сидел. Тлеющий кончик сигареты напоминал в темноте стоп-сигнал автомашины. Вот стоп-сигнал двинулся и, плавно разгораясь, осветил багровым светом лицо сидящего человека. Чем-то неуловимо знакомым повеяло от освещенной части лица. Кирилл остановился. Кто же мог сидеть в этом дворе, на этой скамейке… Нет, не может быть.