Текст книги "Завод"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Часть вторая
Глава первая
1
В дни, свободные от состязаний, знатоки бегов собирались в маленьком скверике рядом с ипподромом. В основном это были пожилые люди. Последние осенние листья лысеющих дубов с шорохом слетали на их пальто и шапки. Весь сквер утопал в дурманящем сладковатом запахе умирающих листьев.
У каждой скамейки обычно собирался свой клан. Или скорее – небольшой клуб, со своим неофициально признанным председателем из самых авторитетных знатоков, или, как тут было принято величать, – Полковником. Полковник, как правило, усаживался на середине скамейки, а вокруг сидели и стояли рядовые члены клуба.
Кирилл прошел аллейкой, пытаясь разглядеть за одинаковыми черными спинами фигуру Ивана Николаевича. Он был уверен, что старик здесь – куда ему еще деться в этот холодный осенний день. И не ошибся. Иван Николаевич сидел на краю скамейки, уткнув подбородок в сплетенные пальцы рук и прикрыв покрасневшие рыхлые веки. Серая шапка-пирожок прятала его красивые седые волосы. Кирилл вначале хотел дать знать о себе, но передумал и зашел за изогнутую тяжелую спинку скамейки…
– Кто хорошо разбирался в лошадях, так это великий князь Константин, – послышался сиплый голос Полковника из середины толпы знатоков. – Крупнейший был специалист, я вам скажу… И в газетах об этом писали.
– А не писали в газетах, какой он был толстяк? – спросил Иван Николаевич, не поднимая век.
– Нет. Об этом не писали, – высокомерно ответил Полковник.
– А жаль. Этот знаток являлся в манеж, чтобы согнать лишний жир, – продолжал Иван Николаевич.
– Интересно, как это? – заинтересовался пухлый гражданин с неестественно лиловыми щеками.
– А так. Взбирался на обитый кожей манекен лошади и трясся до одурения. Затем слезал, довольно хлопал по деревянной лошадиной морде и смывался… Забот у него было предостаточно. Этот сукин сын продал Америке Аляску и Алеуты за семь миллионов долларов.
– За семь миллионов двести тысяч, – педантично поправил Полковник. – Тут нужна точность.
Наконец-то Кирилл его увидел во внезапно образовавшемся просвете. Это был старый человек с коротко остриженной бородкой, горбатым носом. Старик все пытался пробиться взглядом слезящихся глаз к Ивану Николаевичу сквозь окружавшую его толпу.
– Кроме того, ваш великий князь был чуть ли не официальный двоеженец, – не отступал Иван Николаевич.
– Позвольте, милейший, какое это имеет отношение к бегам? – воскликнул мужчина с поднятым воротником пальто, многозначительно оглядывая своих коллег.
Все согласно засмеялись и с любопытством обернулись к Ивану Николаевичу, ожидая, что он на это ответит. Однако Иван Николаевич явно ничего не находил подходящего, неторопливым движением вытащил из кармана платок, протяжно высморкался и сунул платок обратно.
– Поэтому он и продал Аляску. Женам на цацки, – буркнул он.
– Ах, как вы однообразны. Это несерьезно, – победно произнес Полковник. – Так вот, Изумруд принадлежал великому князю. Тот купил лошадь за восемь тысяч золотом. И сорвал первый приз на Весенних скачках…
Черные пронафталиненные пальто и шляпы возбужденно задвигались. Видимо, вопрос их глубоко задел.
– Ха! Вы знаете, сколько стоила Принцесса Крыма? – произнес пухлый гражданин. – Семьдесят тысяч рублей в новых деньгах. На аукционе продали французам. Я сам видел. В шестьдесят третьем году.
– Семьдесят тысяч в новых? Глупости! Принцесса на круг позволяла себе три проскачки! – засомневался мужчина с поднятым воротником.
– «Проскачки»… – передразнил толстячок с лиловыми щеками. – А кто жокей? Филя-косой. Это жокей?! Это циркач! Я б его не пустил на ипподром семечки продавать. У него, простите, задница с седла соскальзывает.
– Тише, друзья, тише. – Полковник пытался унять расходившихся знатоков. – При чем тут Принцесса Крыма? Так дали маху французы…
– Ну, это слишком! – взорвался «воротник». – Француз Решамбо взял приз на Европейских дерби… Французы не понимают… Вы много понимаете! «Великий князь, великий князь»… Жулик он, ваш князь. Гад и контра…
– К тому же двоеженец, – подбавил Кирилл. – Официальный.
– Именно! – гордо подтвердил человек с поднятым воротником и присел на скамейку, обессиленный, но, судя по всему, далеко не покоренный.
– Тиха-а-а! – Полковник постучал детскими кулачками о тощие коленки. – Разошлись. По ерунде-то, господи…
Иван Николаевич сдвинул на затылок шапку и удивленно повернул голову на голос Кирилла. Его-то он никак не ожидал встретить здесь. Больше двух недель Кирилл не показывался на ипподроме. Да и сам Иван Николаевич ему за это время не звонил.
– Пойдем-ка отсюда. – Он поднялся. И сразу стал выше всех на голову. – Ну их к чертям. Дилетанты!
Они торопливо шли вдоль аллеи. Свободной оказалась лишь последняя скамья. Иван Николаевич бросился на нее, вытянул ноги.
– Послушайте, как вы здесь оказались?
– Соскучился.
– Знаете, и я тоже. Очень рад вас видеть.
– Были б рады, позвонили.
– Не хотел. – Иван Николаевич снял шапку и тряхнул головой, откидывая со лба волосы. – Что нового? Какие вести от нашего друга-моряка?
Кирилл подумал, что он ни разу за все время не зашел к Адькиной матери. И жила она недалеко от Ларисы. Мог бы и заскочить…
– Новости? Да никаких новостей и нет… Болтается где-нибудь в море-океане. Травит за борт. Он ведь не переносит качки…
Кирилл рассказал, как однажды, давно, они всем классом полетели на экскурсию в Москву. И хуже всех перенесли Полет Адька и еще одна девчонка. Кирилл сидел между ними, так ему крепко досталось – и слева, и справа. Адька теперь стал моряком, а та девчонка замуж вышла и второй раз не может родить, выворачивает ее всю, бедняжку, так, что до родов дело не доходит.
– Токсикоз, – важно произнес Иван Николаевич. – Только это к вестибулярному аппарату имеет слабое отношение. Как-никак я, в некотором роде, эскулап.
– Вы что… в медицинском институте преподаете? – невзначай произнес Кирилл.
– Ага, – поспешно сказал Иван Николаевич и торопливо переспросил – Как дела на заводе? Уладилось?
– Уладилось, – нехотя ответил Кирилл. Он думал – врет ведь старик про медицинский, врет. А зачем? И было неловко. В эту минуту он жалел, что пришел… Иван Николаевич понял состояние Кирилла.
– Точнее – когда-то я и преподавал. А теперь вот пенсионер. – Видно, и старику эта чепуховая ложь была неприятна. – И все. Об этом больше ни слова… Говоришь, наладилось на заводе? Ты ведь в другую бригаду переходить собирался?
– Перешел… Только пока никак в струю не попаду. Так. Все на подхвате.
– Не все сразу, – успокоил Иван Николаевич. – Бригадир как?
– Бригадир? Ну! – Кирилл одобрительно махнул рукой. – Парень свой, только чокнутый малость. Все в какие-то дела втравливает. По науке чтобы все было…
– Ас отцом как? Наладил?
Кирилл тоже вытянул ноги и сунул руки в карманы, тяжело оттягивая вниз полы куртки.
– Вот что… Об этом больше ни слова. Как с медицинским институтом. Договорились?
Иван Николаевич передернул плечами и обиженно замолчал. Кирилл искоса оглядывал старика. Только сейчас он обратил внимание на непривычно мятые брюки. Да и пальто, видно, лицовано-перелицовано…
– Я заходил к вам домой…
– А кто позволил? Кто?! В гости без приглашения не являются. Манера, – резко перебил Иван Николаевич. – И вы видели его?
– Кого?
– Не прикидывайтесь. Моего брата.
– Я поцеловал замок. – Кирилл с удивлением обернулся к старику – что его так взволновало?
– Пожалуйста, ко мне ходить пока не надо, прошу вас. – Казалось, старику было страшно неловко за свою несдержанность, а как ее сгладить, он не знал… – Так зачем я вам понадобился? – бодро произнес он, дружески прихлопнув Кирилла по колену.
– В воскресенье бега… Меня интересуют прогнозы, – решительно сказал Кирилл.
– Вот оно что… Вероятно, победят сильнейшие.
– Бросьте. Что я, дурак, что ли? Таскаю каштаны для чужих… Как будто я не могу держать свою ставку.
– И держите. При чем здесь я? – сухо произнес Иван Николаевич.
– Легко сказать, – усмехнулся Кирилл. – Вы-то человек свой на ипподроме…
– Послушайте. Вы парень неглупый, а разговариваете, простите, довольно наивно, – старик сдерживал раздражение. – Если вас попросили два раза снять кассу, так вы за это получили навар… Кстати, последнее время к вам никто с этим уже не обращался, насколько я понимаю… И мой вам совет – занимайтесь своим заводом. У вас настоящая профессия. У вас чудесная приятельница. Лариса. Лучше уделяйте время ей, чем ходить на ипподром, поверьте мне. Я вам искренне желаю добра. Вы мне как сын, Кирилл…
Старик тяжело оперся на руках, поднялся и сделал несколько шагов к выходу, сильнее обычного припадая на левую ногу.
Кирилл не смотрел ему вслед. Он лишь слышал, как шуршали красные, чеканной меди, дубовые листья под ногами старика. Неожиданно шуршание оборвалось. Кирилл повернул голову. Иван Николаевич остановился у будки сторожа и поманил пальцем Кирилла…
– У вас затруднения с деньгами? Я могу одолжить вам небольшую сумму. – Иван Николаевич достал потрепанное коричневое портмоне. Многочисленные отделения были набиты засаленными листочками, квитанциями. Денег не было видно. Однако старик извлек откуда-то сложенную в несколько раз десятку. – У вас есть рубль? Не то я останусь вовсе пустой, как говорится. А мне хочется пообедать, не заходя домой.
– Мне ваши деньги не нужны… Лучше назовите фаворитов на воскресных бегах, – упрямо произнес Кирилл.
– Убирайтесь к черту! – В уголках губ Ивана Николаевича застоялась белесая пена. – Глупый мальчишка! – Он зло спрятал десятку и отправил портмоне в карман. – И не смейте приходить на ипподром… Я… я вам запрещаю это делать, иначе сообщу вашему отцу, ясно?.. И не смейте приходить на ту квартиру. Я все равно там сейчас не живу.
2
А деньги сейчас Кириллу были нужны. В аванс он получил всего тридцать четыре рубля. У отца в бригаде меньше шестидесяти в аванс не выписывали. Обычно он отдавал половину денег матери. Правда, она их у Кирилла не требовала, но это была для него огромная радость – вручить матери заработанные деньги. Так повелось с его первой получки. Мать по этому поводу устроила тогда вечеринку. Пригласили чуть ли не весь их бывший десятый класс. Он и сегодня отдаст матери деньги, что ж делать – марку надо держать! К тому же придется отдать все, не станет же он жаловаться, что в другой бригаде начислили почти в два раза меньше.
У кассы Кирилл осмотрелся. Не хватало бы еще встретить кого-нибудь из отцовской бригады! Сам-то отец, как всегда в первый понедельник месяца, в товарищеском суде заседает.
– Ну, сколько наработал? – спросил из-за спины Сопреев, стараясь заглянуть в ведомость.
– А вам-то что? – От неожиданности Кирилл смутился.
– Крепче держи, не растеряй. Человек хорошее ценить начинает, когда с дерьмом сталкивается. У тебя сейчас самое время.
– Что верно, то верно! – Кирилл окинул взглядом щуплую фигуру Сопреева и пошел в цех.
«Ох и жук! Так сказал, словно не они меня из бригады поперли, а я сам ушел. Кого же он дерьмом обозвал? Юрку Синькова? Ох и гад этот Сопреев! Все они хороши, не могут забыть, как Юрка отказался доводить бракованные датчики. Но ведь он оказался прав. „Радуга“ в этом месяце не вышла. Типовых испытаний не выдержала. И почему люди ненавидят того, кто не хочет быть таким, как они сами? Ох и гад этот Сопреев! А я тоже хорош, не смог ему ответить, не сообразил, что к чему! Подумаешь, старше, ну и черт с ним, что старше!» – думал Кирилл, складывая инструмент в ящик. Он искоса поглядывал, как его бригадир Синьков выводит на бумажке какие-то цифры?
– Ну что, шеф? Дебет с кредитом не сходятся?
– Сойдутся, – ответил Синьков и подвел под колонкой цифр жирную черту. – Опять я в дыре сижу, брат Кирилл. Работаю-работаю, а все не наработаю…
– Месяц был невезучий, – подбодрил Кирилл.
– Не говори.
– Самое обидное, «Радуга» не пошла. – Кирилл вспомнил о своем невысоком заработке. – А кое-кто за наладку датчиков деньги получит. Недаром ведь шустрили вечерами.
– Еще неизвестно, получит или нет, – с нескрываемой досадой произнес Синьков.
– Получит! – убежденно сказал Кирилл. – Еще не было случая, чтобы мой папахен за проделанную работу денег не получил. Умеет он это. Из камня гривенник выжмет.
Синьков принялся снимать рабочий халат.
– Черт тебя знает, Алехин-младший! Чего ты так взъелся на своего отца?
– Стечение обстоятельств, – стараясь унять дрожь в голосе, громко проговорил Кирилл и рассказал Синькову о злополучном сломанном станке, о разговоре с Сопреевым. А память выискивала другие обиды, собранные за два года пребывания в отцовской бригаде.
– Возможно, твой отец и вправду не знал, что уйти из бригады тебе предложил Сопреев, – искренне сказал Синьков.
Кирилл ухмыльнулся и захлопнул ящик.
– Ты наивный человек. В этом я убедился еще раньше, когда ты с такой легкостью отказался от выгодной халтуры.
Синьков расхохотался. Ему давно нравился этот высокий красивый парень.
– Вот что, Алехин. Завтра с утра отправляйся в институт полимеров. – Синьков достал записную книжку, вырвал листок. – Тут адрес и фамилия.
Кирилл выжидательно молчал.
– Захвати образец слюды. Объясни принцип работы прибора. Нагрузки. Кинематику. Все честь по чести. И узнаешь у этого товарища, чем можно заменить изоляцию из слюды. Греется, скажешь, очень. Я бы и сам пошел, да дел куча с утра.
Пока Кирилл озадаченно вертел в руках листок с адресом, дверь за Синьковым уже закрылась. Кирилл бросился следом и нагнал бригадира на лестнице. Тот удивленно оглянулся.
– Слушай, я не смогу. Я механик, а не технолог. – Кирилл протянул ему листок.
Синьков отвернулся и пошел вниз по лестнице. Кирилл не отступал.
– Ну, послал бы Лису или Машкина, а?
Они вышли из цеха и пересекли заводской двор, обходя лужи. В том же порядке, как спускались по лестнице, – впереди Синьков, а следом Кирилл. Правда, теперь разговор их принял несколько иное направление.
– Какое наше дело, из чего изоляция? – удивлялся Кирилл.
– Меньше будет греться блок, легче подогнать температурную. Тогда ты заработаешь не тридцать рэ, а больше, – объяснил Синьков.
– Материальная заинтересованность?
Синьков промолчал.
3
Кирилл повернул ключ до упора и коленом поддал важную, простроченную крест-накрест медными шляпками дверь. Навстречу пахнуло запахом жареных котлет. Он повесил шапку и стянул куртку. Наклонился, пошарил под тумбочкой, выискивая комнатные туфли. Как обычно, одна туфля сразу оказалась под рукой, зато вторая притаилась в самом закутке, позади каких-то коробок. Кирилл извлек туфлю и в досаде пнул отцовские сандалии.
– Что ты там устраиваешь? – донесся из кухни голос матери.
– Ищу шлепанцы. – Кирилл пытался стереть с колен сальный мастичный след.
– Клади на место! Почему я никогда не ищу? – Мать убавила огонь под сковородкой и вышла в прихожую. – Явился не запылился! – сказала она, улыбаясь. Ей нравилось смотреть на сына, такого большого, стройного, с длинными неуклюжими руками. – Есть будешь? Или отца подождешь?
– Чего там ждать, не все ли равно? И потом сегодня он задержится – «судный день».
– Мой руки и садись.
В день получки Татьяна обычно уходила с завода пораньше. Так уж повелось, что день этот бывал каким-то разболтанным. К тому же весть об уходе Всесвятского вот уже несколько дней будоражила отдел. И, как это часто бывает, все соглашались, что Шарик, в общем-то, человек невредный и начальник толковый. Неизвестно, кто еще займет его место за рифленой перегородкой. Попадется упрямая бестолочь – наплачется отдел. Всесвятскому осталось отработать последние три дня.
По дороге Татьяна зашла в магазин. И удачно. На прилавке лежало парное мясо. Она купила сразу три килограмма. Зачем, и сама не знала. Просто кусок был очень хороший, жаль рубить.
– Двое мужчин, а все я одна, – произнесла она навстречу вошедшему в кухню сыну. – Иду под дождем, ноги подгибаются. Картошки пять кило…
– Я же купил недавно.
– Недавно? С вашим-то аппетитом!..
Но Кирилл уже не слушал мать. Он придвинул к себе тарелку. Розовая, в маленьких масляных пузырьках, жареная картошка рассыпчатой грудой развалилась на тарелке. А в центре лениво возлежали две котлеты в темно-коричневых панцирях.
Кирилл проткнул вилкой котлету и даже зажмурился от наслаждения. Как бы ни был он голоден, он ел неторопливо, смакуя. Зная, что матери доставляет удовольствие небезразличное отношение к тому, в чем она себя считала великой мастерицей.
– Ну? Ничего? – как можно равнодушнее спросила мать.
В ответ раздалось восторженное мычание.
– Подхалим! Котлеты ведь чуточку подгорели. Впрочем, действительно вкусно, – добавила она снисходительно.
И так повторялось почти каждый день.
– Всесвятский еще работает? – наконец спросил Кирилл.
– Работает.
Кирилл обстоятельно осмотрел вторую котлету, прежде чем начать ее есть.
– А верно, что главному инженеру намылили холку за историю с «Радугой»? – спросил он.
– Не знаю. Как там, в новой бригаде, дела?
Кирилл был слишком увлечен котлетой и не обратил внимания на поспешность, с которой мать перевела разговор.
– Ничего дела. Аванс получили.
– Сколько?
– Вкусно ты, мама, готовишь. Тебе бы шеф-поваром на дипломатических обедах. – Кирилл положил вилку и достал из кармана деньги. – Как всегда – тридцать, – сказал он и торопливо добавил – А правда, что ваша Анна Борисовна с главным инженером шуры-муры крутит?
– Глупости какие-то болтаешь. – Татьяна растерялась.
– Почему глупости? Она молодая, незамужняя. Да и он вроде не валится от ветра.
Татьяна, сама того не ожидая, легонько стукнула сына по загривку. Тот ошалело вздернул головой и уставился на мать.
– Ты что? Чуть не подавился.
– Не болтай, чего не знаешь! – Мать засмеялась каким-то непривычным смехом.
Хлопнула входная дверь, и в проеме показалось улыбающееся лицо отца.
– Здорово, семейство! Ну и погодка, – бодро произнес он. – Вижу, вам без меня весело!
В кухне сразу стало тихо. И было слышно, как отец возится в прихожей.
– Черт знает что такое! – Отец искал свои сандалии. – Каждый раз, как мальчишка, ползаю по всей квартире. И ведь ставлю на место…
Мать многозначительно взглянула на Кирилла. Тот отодвинул тарелку, пробормотал «спасибо», поцеловал мать в шею и торопливо направился к себе, обойдя отца, который уже появился в кухне со свертком. Павел отодвинул в сторону тарелки и принялся развязывать тесемки. Татьяна молча и с любопытством наблюдала за ним.
– Теперь закрой глаза. Раз, два, три! – Он откинул крышку коробки и извлек перламутровую сумку. – Нравится?
Кружевной, словно легкая изморозь, рисунок переливался под хрустким глянцем. Замысловатый латунный замок добротно щелкнул, обнажая шелковую отделку внутри.
– Именно то, что я искала. Импортная?
– Наша.
– Спасибо.
– Хочешь легко отделаться! – Павел приблизил к губам Татьяны свою щеку.
– Как тебе удалось ее купить?
– Прохожу мимо универмага. Очередь. За чем? Сумки. Тут я вспомнил, что ты сумку искала. – Павел рассказывал, топчась на кухне. Потом ушел в ванную мыть руки.
Резко пристукнула дверь комнаты Кирилла.
«Мешаю я ему. Интересно, чем он там занимается? Валяется небось», – подумал Павел, продолжая рассказывать.
– Встал в конце, стою. Разнесся слушок: сумок мало. Ну, думаю, не достанется. А тут какой-то тип без очереди полез. Все возмущаются. Я, не долго думая, к директору. Представился. Он говорит, я вас знаю. Доска-то почета рядом с универмагом висит. С чем изволили? Безобразие, говорю, у вас тут. Лавочка, а не универмаг. Без очереди отпускают. Знаешь, как я умею, – солидно, внушительно. Он и вынес мне сумку. Еще и руку жал.
Широкое лицо Павла, посвежевшее от холодной воды, добродушно улыбалось. Он отвел со лба короткую челку чуть тронутых сединой волос.
– Как же ты пронес мимо очереди? – Татьяна глядела в его озорные зеленоватые глаза.
– На животе, плащом прикрыл.
– А еще общественный судья! – Татьяна рассмеялась. – Сегодня-то кого судили?
– Ну его! – Павел махнул рукой и сел на табурет. – Обмоем?
– Тебе б только повод. – Татьяна достала из буфета графинчик.
– Надо обмыть, чтобы в сумке не пустело. – Он запрокинул рюмку. Сильным шатуном толкнулся кадык. – Хорошо прошла… А ты чего не ешь?
– Не хочется. Напробывалась, пока готовила.
– У людей семьи как семьи. Обедают вместе, а тут словно на вокзале, – проворчал Павел. Он повел головой в сторону комнаты Кирилла. – И вроде не обидел, не оттолкнул ведь…
– Брось цепляться, – сдержанно проговорила Татьяна. – Все тебе мерещится.
– Что мерещится? – Павел отодвинул тарелку. – Сын он мне или чужой? Смотрит волчонком. Перешел в другую бригаду. А что выиграл? Так же работает, как и у меня, а получает тридцать целковых.
– Сколько? – Татьяна взглянула на буфет, где лежали деньги.
– Тридцать. Говорили умные люди: один ребенок – для чужих. – Павел встал, ему было неприятно продолжать разговор. – Хочу поработать немного. Надо книжный шкаф доделать, а то стоит, глаза мозолит.
Кирилл просматривал отпечатанные на машинке листы. Мать редко заходила в его комнату, обычно только при уборке. Он поднял голову и, щурясь от бившего в глаза света, посмотрел на мать.
– Ты сколько получил сегодня в аванс? – Татьяна плотно прикрыла за собой дверь.
– Как всегда. Шестьдесят.
– Врешь.
– Настучал, значит, Сопря отцу. Ох и быстрый! Старый сплетник!
– Ты вот что, Кирюша, возьми их себе. – Татьяна положила деньги на секретер.
– Я ни от кого не хочу зависеть! – упрямо проговорил Кирилл.
Татьяна подсела к секретеру. Теперь она поняла: сын читает технические условия на какой-то прибор.
– В институт полимеров с утра отправляюсь. Вопросик надо утрясти один, – небрежно сказал Кирилл. – Довольно заковыристая штука.
– Ну, ну! – серьезно проговорила она. – Я тебе мешать не буду. Но поговорить мне с тобой надо, Кирюша. Что это ты так к отцу относишься, а? Между прочим, когда-то ты был маленьким, болел, а отец глаз ночью не смыкал. Носил тебя на руках. Дурак ты, дурак…
Из комнаты раздалось постукивание молотка. Эти осторожные, вкрадчивые удары на самом деле были точными, жесткими, с маху вгоняющими гвоздь по шляпку в доску. Если гвоздь сопротивлялся, стук становился частым-частым, словно уговаривал, словно пытался втереться в доверие. С тем чтобы при удобном случае резко и коротко покончить с гвоздем.
Татьяна повернула голову к стене, к чему-то прислушиваясь. Полупрозрачная тень от ее головы тревожно поднялась на неправдоподобно тонкой шее…
– Мам, – негромко произнес Кирилл, – а ведь ты не любишь его.
Тень не шевельнулась. Казалось, Татьяны и нет в комнате, а тень была отражением изогнутого кронштейна настольной лампы.
– Не любишь, я знаю. И притворяешься. А ради чего, мама?
– Что ты болтаешь, олух небесный? – громко, не таясь, выкрикнула Татьяна. – Мы двадцать лет вместе! – Она хотела еще что-то добавить, но замолчала и вышла из комнаты.
Кирилл продолжал сидеть недвижно, уставившись в пересечение каких-то линий, составляющих каркас прибора. В висках, словно азбукой морзе, постукивало: «Какое я имею право так говорить? Какое я имею право их судить?»
Порыв ветра метнул в окно не то дождь, не то мокрый снег. Кирилл приподнялся, отодвинул стул и прошел в соседнюю комнату. По напряженной спине отца он видел, как трудно тому и неудобно прибивать верхнюю планку. Надо было придержать ее на весу чуть ли не лбом. Кирилл шагнул и подхватил планку. Отец молча вбил два гвоздя. Кирилл видел его руки – жилистые, поросшие редкими, белесыми волосами. Непривычная жалость шевельнулась в груди Кирилла.
– Стар ты становишься, батя, – произнес он.
– И ты вроде не молодеешь, – как бы нехотя ответил отец. – Что дома сидишь?
– Слякоть. Погода шепчет: займи, но выпей, – с наигранной веселостью сказал Кирилл. – Дал бы миллион в долг.
– Не дам. Держи ровней. – Отец нацеливался, чтобы поточнее ударить молотком. – Сам зарабатываешь. Или обеднела твоя бригада? Возвращайся, подкормлю.
Кирилл глотнул томящий ком, который вдруг подкатил к горлу.
– Обойдусь. Йоги по три недели не едят. И здоровые.
– Кто? – не расслышал отец.
– Йоги. Люди такие в Индии. Знакомый моряк рассказывал. В земле жить могут. И хоть бы что.
– Индийский пролетариат… Человек на все идет, когда заработки плохие, – рассудительно произнес Павел, довольный ударом. – И не болтай под руку, палец могу зашибить.
– Дай на пиво! – Кирилл почувствовал желание нагрубить отцу.
– Нет мелких.
– Сдачу принесу, – не отвязывался Кирилл.
– Вчера одного такого побили у пивного ларька. – Отец нацелил новый гвоздь. – И за дело, видно. Он не сопротивлялся. Стоял и ждал, пока перестанут.
– Ну а ты что? – перебил Кирилл.
– Я ничего. Если он не сопротивлялся, значит, сознавал, что за дело бьют.
– Сознательного били… Меня не тронут. Я сопротивляться буду, потому как я ни в чем не виноват.
– Найдут причину.
Кириллу вдруг захотелось сбросить эту планку, пнуть ногой аккуратно отполированную доску. Еще немного, и он это сделает, а там будь что будет!
– Тебя-то не трогают. А ты тоже любитель пива, – сказал Кирилл, как бы с силой выталкивая слова.
– Я человек спокойный, уверенно себя в жизни чувствую. Это и по мне видно, и людям передается. Ко мне и уважение в очереди, и вежливое обращение продавца.
– Говорят, я внешне на тебя похож!
– Именно внешне, – подхватил отец. – А из-под внешности нутро проглядывает легкомысленное. И на внешности отражается. Впрочем, вся бригада у вас такая. Быстрые больно.
Кирилл сжал в ладонях планку и напряг ноги. Подобрался. Сейчас он рванет планку на себя, да так, что все перекосится.
В комнату вошла мать с тарелками в руках.
– Работаете? А я думаю, кто это воркует, а это папа с сыном. – В голосе Татьяны звучали нотки удовлетворения и радости. Кирилл это сразу уловил. Нет, не сломать ему этот шкаф. Он даже обрадовался появлению матери.
– Попробуйте пирожков. Не сбежит ваша работа, а пирожки остынут.
Отец подмигнул Кириллу и отложил молоток. Пирожок вкусно хрустнул под его крепкими зубами.
– Так кого же сегодня судили? – Татьяна уютно пристроилась в мягком кресле.
Павел придвинул второе кресло.
– Ему, подлецу, сорок лет. Журавский, из ремонтного цеха. А отец – старик, полуслепой, ревматик. Так он, подлец, отцу помогать отказался. А я сижу и убеждаю его, словно маленького: надо отцу помогать. Неужели тебе приятно, что люди твое имя треплют? Не обеднеешь на десятку, полторы. Убеждаю! Вместо того чтобы его, подлеца, выпороть!
– Суд и быт! – громко прервал Кирилл. – Что-то ты долго в судьях засиделся, батя. Не продует?
– Как это долго? – оторопело произнес Павел. – Срок.
– Порасспрашивать бы надо, сколько времени прошло с выборов. Может, что и изменилось, – проговорил Кирилл и добавил – Ведь тебе все равно – помогает Журавский своему старику или нет.
– Как это все равно? – Павел приподнялся с кресла.
– Так. Все равно. А если старик – профессиональный алкаш, дрался бутылками? Подумаешь, ревматизм. От водки и ревматизм.
Кириллу хотелось еще что-то сказать, но он сдержался и направился к себе.
Павел проводил взглядом сына и посмотрел на жену. Татьяна, запрокинув голову на спинку кресла, глядела в потолок. Павел вздохнул и положил остаток пирожка в тарелку. Есть ему расхотелось.
