Текст книги "Завод"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
– Продолжим, – ни к кому не обращаясь, произнес председатель. Читал он бесстрастно. Ничем не проявляя своего отношения к фактам.
Чтение его напоминало ровный морской прибой, когда накатываются небольшие волны и лишь изредка набегает волна покрупнее. Так среди незначительных производственных неурядиц вдруг возникла история с «Радугой» и приказ Грекова собирать датчики из некондиционного хлама.
– На основании постановления о повышении роли стандартов настоящий акт передается на рассмотрение городского комитета народного контроля. – Председатель наконец закончил чтение и положил бумаги на стол. – Решение комитета будет объявлено в ближайшее время. Членами городского комитета являются компетентные люди. Специалисты.
– Понятно, – перебил Лепин. – Соберутся компетентные люди, специалисты, чтобы разбирать филькину грамоту.
В кабинете стало тихо. Те, кто не расслышал реплику Лепина, наклонялись к соседям и переспрашивали. Старостин вновь поднялся. Он знал, что реплики главного конструктора нередко бывают отпущены ради красного словца.
Однако на этот раз удерживался от замечаний и даже одобрительно тряхнул кудрявой шевелюрой, искоса взглянув на директора. Но лицо Смердова было непроницаемо.
– Вы не затрудняете себя подбором выражений, – сказал председатель комиссии. Он был недоволен тем, что ему пришлось одергивать этого молодого нахала. – Анализ работы завода проводился объективно, даже благожелательно. Но факты есть факты.
Лепин положил на стол раскрытый блокнот. Он волновался и не пытался этого скрыть.
– Я не хотел вас обидеть. Извините. – Лепин встал и отодвинул стул. – Вы потрудились добросовестно, чуть ли не со снайперской точностью обнаружили слабые места в производстве. И тем не менее – это филькина грамота.
– Парадоксальное заявление. – Председатель с любопытством смотрел на главного конструктора.
– Все, уважаемый…
– Игнат Куприянович, – подсказал Старостин.
Все, уважаемый Игнат Куприянович, зависит от того, что подразумевать под моим определением. – Лепин постепенно справлялся с волнением и обретал свою привычную форму. Возможно, я поспешил. Вероятно, кто-то хотел выступить раньше меня. – Не скрывая волнения, он посмотрел на директора и в секундном замешательстве отвел взгляд. – На чем же я остановился?
– На филькиной грамоте, – подсказал Борискин.
– Именно. Я считаю: все, что не приносит реальной пользы, пусть даже сверхдобросовестный труд, – филькина грамота. Ну какую, скажите ка милость, пользу он принесет? Разве после работы комиссии что-нибудь изменится на заводе? По-прежнему будут нелады с поставщиками. Авралы. Корректировки планов чуть ли не в конце месяца. Словом, все необходимое для нового вашего приезда сюда. А вот вред будет весьма ощутимым. Помотаете нервы главному инженеру, может быть, даже доведете до сердечной болезни.
– Правильно, Лепин! – воскликнула Глизарова и топнула ногой.
– Минуточку, Аня Борисовна, – Лепин отыскал глазами Глизарову. – Я понимаю причину вашей эмоциональности.
Лепин смолк, еще не сознавая, какую гадость он сморозил по инерции. Ведь слух о близких отношениях Грекова с Глизаровой воспринимался как вполне реальный факт. К тому же в кабинете раздались ехидные смешки. Все выжидательно смотрели на Лепина. И секунды, казалось, раздувались в минуты, в часы. Аня опустила глаза, побледнела. На лице обозначились веснушки.
– Конечно, – окончательно запутался Лепин. – Я могу вас понять. Геннадий Захарович… очень хороший человек.
– Кое для кого особенно, – подхватил Земцов.
– Да, хороший человек. А для вас, Земцов, он просто замечательный человек. Столько лет терпит вас главным технологом. Все надеется, что вы наконец-то начнете работать.
Земцов промолчал. Он и сам не подозревал, что молчанием выигрывает бой, а Лепин проигрывает. Не желая того, принципиальный разговор Лепин сводил к старой неприязни между конструкторами и технологами. Тем более что некоторые из присутствующих вполне могли бы отнести замечание о долготерпении главного инженера на свой счет.
– Вы несколько отвлеклись, – проговорил директор. И всем стало ясно, что он недоволен шумихой, поднятой главным конструктором.
– Так вот, Игнат Куприянович, – сказал Лепин и снял очки. – Вы пришли на прекрасный завод. Просторные, светлые цеха. В коридорах цветы. Промышленная эстетика. Дизайнеры, как говорится, поработали на совесть. Но весь этот блеск – внешний. Молодящаяся старая дама. Ей уже ничто не поможет. Надо заново родиться. Греков – энергичный и опытный инженер. Но, уверяю вас, здесь любой руки опустит. Поэтому я и назвал ваши выводы филькиной грамотой! – Лепин сел на место и потянулся к своему блокноту.
«Не дипломат, – подумал Смердов. – А может, это и есть самый верный ход? Открыто все сказать. Во избежание кривотолков. Нет, просто легкомысленный мальчишка».
– Кто еще хочет выступить? – спросил Старостин. – Торопитесь. Уже поздно.
– Что там говорить? Оказывается, мы полынь сеем, – вполголоса сказал Стародуб.
– Иван Кузьмич, что ли? Так встаньте и скажите, – предложил парторг.
– И могу! – Светлые волосы Стародуба казались рыжими от электрического света. – Мало мы прослушали неприятных сообщений, так нас еще собственный главный конструктор отхлестал. А за что? Сколько новых приборов освоили в этом году? Двадцать три наименования. К тому нее – сплошная электроника. Люди выкладываются из последних сил.
– Так я о том и толкую! – выкрикнул Лепин.
– Помолчите, Семен Александрович, – одернул его. Земцов. – Вы свое уже сказали.
– Он же меня не понял!:– Лепин в гневе обернулся к Стародубу. – Поэтому и выкладываются люди, что начальник цеха слабо разбирается в этой электронике и автоматике!
«Нет, не дипломат, – решил Смердов. – Просто глупец…»
– Может, я и не очень умный. Только держат меня начальником цеха пятнадцать лет. Семерых главных конструкторов пережил. И если я могу разобраться в тех чертежах, которые иной раз подсовывают мне конструкторы, справиться с той технологией, которую разрабатывают земцовские молодцы-разбойники, то я уже академик, скажу вам честно, – Стародуб махнул рукой и сел.
Смердов не стал ждать, пока схлынет возмущенный гул. Лицо его приняло строгое выражение. В кабинете сразу стало тихо.
– Товарищи! Мы услышали много критических замечаний со стороны уважаемой комиссии. Я вас понимаю. Не очень приятно признавать собственные недостатки. Но ведь никто не умаляет достоинств завода. Семен Александрович погорячился. Отсюда некоторые слишком поспешные обобщения. И прав, в общем-то, Иван Кузьмич!.. Нельзя походя перечеркивать все хорошее.
– Вы не то говорите. – Лепин произнес эти слова тихо, но все их услышали.
– То, Семен Александрович, – жестко отрезал Смердов.
– Признаться. Покаяться. И продолжать все по-прежнему? – еще тише пробормотал Лепин. И опять все слышали.
– А какой же выход, чудак? – выкрикнул Сойкин. – Если я еще не получил октябрьский дефицит по сорока позициям. А на дворе конец декабря. Откуда же брать детали для программных приборов?
Земцов почувствовал: еще немного и разговор направится в другое русло. Лепин будет чувствовать себя победителем. И на этот раз – надолго, неспроста он так независимо себя держит.
– Разрешите слово! – Земцов поднял руку.
– Может, достаточно, товарищи? – Старостин посмотрел на директора.
– Почему же? – запротестовал Земцов. – И мне хочется сказать. Тут в адрес моего отдела были нарекания. Но ведь многие из нас, товарищи, знают, как трудно работать, если чувствуешь над головой перекрестный огонь. Я имею в виду стиль работы нашего главного инженера. Он подменяет не только руководителей служб, но и мастеров. Да и рабочие уже привыкли: чуть что – бегут к главному инженеру, не обращая внимания ни на мастеров, ни на начальников… Правда, Иван Кузьмич?
– Бывает, конечно. – Стародуб растерялся. Ему не очень-то хотелось быть втянутым в сомнительные разговоры. – Не слишком ли вы резко, Тихон Алексеевич?
– А я и хочу сказать резко. Чтобы всем стало ясно. – Земцов не повышал тона. И произносимые им слова казались осязаемыми, тяжелыми. – Лепин сетовал, что директор не то говорит. А что бы вы, Лепин, хотели услышать? Что ваш патрон хороший человек, а мы все тут собравшиеся – бяки?
– Он такой же мой патрон, как и ваш, – буркнул Лепин.
– А вот и неправда. Нехорошо, Лепин. Вы шушукаетесь с ним, строите прожекты. Думаете, люди этого не замечают? Приятно вам будет, если за спиной у вас шушукаются? И наш уважаемый директор, Рафаэль Поликарпович, тоже попался на удочку Грекова. Почему, спрашивается, нам не объединиться с заводом бытовых машин? Штаты увеличат. Категорию заводу повысят. Люди будут-больше получать. И с планом будет полегче, все же продукция у них проще. Почему же не объединиться? Да потому, что это не нравится Грекову. Не хочется ему брать на себя лишние хлопоты. Ему плевать на государственные интересы!
Старостин стукнул кулаком по столу и вскочил. Никогда еще не видели парторга таким.
– Вы на меня, Георгий Леонидович, не стучите, – сказал Земцов. – Беспартийный я.
– Греков не имеет никакого отношения к этому вопросу, – заговорил Старостин, не обращая внимания на реплику Земцова. – А объединяться пока не следует, это верно. Рановато. Завод надо сделать первоклассным. Ясно? Чтобы не ночевать с двадцатого числа каждого месяца в цехе. Тогда можно будет выпускать и первоклассную бытовую технику. Это и есть государственный подход. Вы бы извинились перед директором, Земцов.
– За что? – оскалился Земцов. – За то, что посчитал Рафаэля Поликарповича приверженцем Грекова?
Смердов чуть ссутулился, незаметно нащупал пальцем левое подреберье и сильно нажал. Он давно подметил, что иногда так можно унять боль в боку.
– Всем роздал, Земцов, – Борискин, как обычно, говорил громко. – Борец за правду!
– Шкуру спасает! – сказал Алехин и прикрыл глаза.
Земцов медленно повернул голову и тут увидел за Алехиным, но дальше, у самой двери, напряженную фигуру Сопреева.
– Чем же я спасаю шкуру, Павел Егорович? Правдой? – произнес Земцов тише обычного.
– Бывает и так, Тихон Алексеевич. Правдой шкуру спасают. – Алехин не открывал глаз.
– Тебя, Тихон Алексеевич, голыми руками не сковырнешь, – будто невзначай заметил Борискин.
– Да уж, не сковырнешь, – хмуро согласился Земцов. – Я не Гмыря.
Порывом ветра раскачало форточку. Лишь сейчас все услышали ее слабое скрипение. После кончины начальника сбыта прошло не так много времени. И все помнили Гмырю. Досужие разговоры, накрученные вокруг этой истории, не затихали.
Лепин полуобернулся, обхватив руками спинку стула.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что сказал. Именно после спора с вами и слег старик. Да и до этого его не оставляли в покое ни вы, ни ваш патрон. Никто вам этого не простит.
С коленей Ани Глизаровой сползла книга и с резким стуком упала. Аня вскочила.
– Неужели никого нет в этой комнате, кто бы прекратил это? – прошептала она. – Вы., вы плохой специалист. Теперь вы спекулируете на сострадании. Вы ведете себя подло, потому что вам нечего терять! Я… я ненавижу вас!
– Переживу. – Земцов растерялся. Он не ожидал этого.
Задевая стулья, спотыкаясь о чьи-то ноги, Глизарова торопливо выбежала из кабинета.
Земцов сел.
– Жарко у вас тут… – Председатель группы народного контроля принялся собирать бумаги. – Всего доброго, товарищи.
Люди расходились молча, избегая смотреть друг на друга. Неловко. Стыдно. Глупо…
Алехин поднялся и закинул пиджак через плечо. Он видел, как поднялся и Сопреев. Поравнялись.
– Слушай, Паша, а Кирпотин-то шустрит в бригаде Синькова. Как тебе это нравится? Что ты смотришь? Кирпотин у Синькова подхалтуривает, – говорил, будто всхлипывая, Сопреев.
Алехин молча шагнул в полумрак приемной.
Директор бесцельно перекладывал по столу бумаги – ждал, когда наконец освободится кабинет.
Кажется, все ушли. Он поднял голову и увидел в углу Всесвятского. В набитом людьми кабинете Всесвятский был как-то незаметен.
– Что, Игорь Афанасьевич? Никак, вы соснули?
На лысине Всесвятского поблескивал свет люстры.
– Почему вы не поддержали Грекова?
Смердов вслушался в голос Всесвятского. Подошел. Подтянул стул, сел. Достал сигарету и принялся тщательно разминать ее.
– Стар я становлюсь, Игорь Афанасьевич. Стар…
Глава четвертая
1
Над деревянной клетью на шесте висело объявление «ПРОДАЖА ЕЛОК». Очередь опоясывала клеть живым разноцветным шарфом. Елки были однобокие, с длинными голыми верхушками. Их никто не покупал. Ждали, что вот-вот подвезут другие.
Озябшие продавцы хлопали брезентовыми рукавицами и притоптывали.
– А вы, девушка, тут не стояли! – раздался раздраженный голос.
– Мне и не нужны ваши елки. Я просто так стою. – Лариса посмотрела на женщину, одетую в полушубок, и шагнула в сторону.
Женщина все не успокаивалась, но Лариса ее не слушала. Она не сводила глаз с фасада дома, к которому приткнулось несколько желто-голубых милицейских машин. Ларисе казалось, что в очереди она не будет привлекать излишнего внимания. К тому же там было как будто теплее. Лариса сегодня пропустила первые лекции и надеялась, что успеет хотя бы на лабораторные занятия. Но если Кирилл не появится в ближайшие полчаса, ей и на лабораторные не успеть. Ему назначили на одиннадцать утра, это Лариса помнила. Наверняка он там. Правда, Кирилл не знал, что она стоит возле очереди за новогодними елками. А если зайти, посмотреть? Нет, еще можно подождать. Не появится через полчаса, тогда и зайдет.
Зеленая широкая дверь впускала и выпускала людей. И к каждому Лариса присматривалась с интересом. Что они делали в милиции? Какая-то старуха. Мальчишка. Женщина. Милиционер. Ну этот, понятно, на работе. А вот старуха? Наверно, скандалит с соседями.
И вдруг Адька. Конечно, он. В теплой куртке с синтетическим воротником. Даже отсюда видны его шикарные оранжевые перчатки с двойной строчкой. Вероятно, он пришел с Кириллом.
Лариса перебежала через улицу. Теперь и Адька ее заметил.
– А… Наше вам, подруга дней суровых.
Лариса остановилась. Он еще смеет острить, ему весело.
– Баран ты.
Новая форма приветствия? Покупаю. А ты – коза. Принесла передачу?
– Где он? – Лариса пыталась сдерживать себя.
– Любезничает со следователем. Мне надоело слоняться по коридорам. Ни черта не случится. Состава преступления нет.
– Чего нет?
– Состава преступления. Ты не выписываешь журнал «Человек и закон»? Выпиши – это полезно.
Лариса села на очищенную от снега скамейку. Адька примостился рядом, вытащил портсигар и протянул Ларисе.
– Ах, ты не куришь. Жаль. Конечно, приятного мало. – Он кивнул в сторону зеленых дверей.
– А все ты! – Лариса подняла воротник пальто и зябко уткнулась в шарф. – Работал человек на заводе, делом занимался.
– При чем тут я? Где логика? Я-то здесь, а он – там… Я борозжу моря и океаны, а он – крутит динамо…
– А… – Лариса махнула рукой и отвернулась. – Бороздишь. Лавки и базары. Еще тот маклак… А он лучше тебя, лучше… У него светлая голова. У него хорошие руки.
– И глаза.
– Пошляк ты, Адька… И глаза.
– Увы, – вздохнул Адька. – У меня глаза красного цвета. И волосы рыжие.
– Ржавеешь, – Лариса рассмеялась и взглянула на Адьку. Разве можно на него злиться. Бесполезно. – Неприкаянный ты какой-то. Познакомлю я тебя, пожалуй, с одной девчонкой из нашей группы. Будет у тебя, радист, близкая душа на берегу. Точка – тире – точка.
– Дочка – сын – дочка, – вяло подхватил Адька. Он вдруг вспомнил, как осенью сдавал в Высшее мореходное, взял отпуск, ездил в Ленинград. И завалил. По специальности. Это ж надо? Хорошо, в пароходстве не узнали. Заставили бы переаттестовываться…
Трудяга-грузовичок остановился у деревянной клети, устало тараща фары. Под высокой мохнатой елочной папахой он был похож на танцора из дагестанского ансамбля «Лезгинка». Но елки он привез превосходные, отсюда даже видно.
На исполкомовских часах пробило двенадцать. И с последним ударом, словно сказочный принц, появился Кирилл. Пальто на нем было распахнуто, а в руках он держал свою беличью шапку. Кирилл вертел головой, вероятно кого-то разыскивая.
Адька оглушительно свистнул. Проходящий мимо милиционер обернулся, строго взглянул на них. Адька вскинул ладонь и вежливо козырнул милиционеру.
Кирилл заспешил к ним. Теперь он увидел и Ларису.
– Ты что тут делаешь? – спросил он, вглядываясь в лицо девушки.
Лариса не ответила.
– Моя милиция меня стережет? – Адька подвинулся, приглашая Кирилла сесть рядом.
Кирилл взял руку Ларисы.
– Холодно? Напрасно пришла. Все в порядке. Отпустили домой.
– Там окна с решетками? – Лариса вздохнула.
– Ты что? Комната как комната. Столы канцелярские, шкафы…
– Вроде отдела кадров, – вставил Адька.
– Ага. Отдел кадров. – Кирилл усмехнулся. – Сидит парень, лет двадцати пяти, бутерброд жует. Я ему – приятного аппетита. Он мне – поостри, поостри еще…
– Ну, а дальше? – Лариса в нетерпении тронула Кирилла за рукав.
– Оказывается, это и был следователь. Тот самый Топорков. Ну, поговорили…
– О девочках! – опять вставил Адька.
– Он назвал фамилии – знаю ли я таких людей. Отвечаю – нет. Я и действительно их не знаю. Потом спросил о сэре Джоне. Его, говорю, знаю. В каких отношениях? Ни в каких, говорю. Просил как-то получить из кассы выигрыш, нога у него болела. Я получил. Денег, спрашивает, дал он вам за это? Отвечаю – нет. А если вспомнить? Нет, не давал… Вот и все. Напоследок спросил номер домашнего телефона.
– Зачем?
– Черт его знает.
Адька поднялся, заложил кулаки за спину и сладко потянулся, хрустнув позвонками.
– Что ж ты так долго там околачивался?
– Уходил он куда-то. Пришлось ждать…
Клеть, в которой распродавали елки, напоминала муравейник. То и дело кто-то отделялся от нее и перебегал улицу с елкой в руках. Точно муравей.
В институт Лариса решила сегодня не ходить. Какой смысл? Только на неприятности нарвешься за опоздание. К тому же после стольких беспокойных часов сидеть в жаркой аудитории? Она предложила пойти в кино. Адька отказался, ссылаясь на дело. Кирилл тоже идти не мог – надо на завод возвращаться. Он обещал бригадиру вернуться к обеду – конец месяца…
– Слушай, а действительно, зачем этому Топоркову понадобился мой домашний телефон? – Кирилл обернулся к Адьке. Но того рядом не оказалось.
Адька стоял перед очередью за елками, упершись руками в бока и раздвинув ноги.
– Позвольте, граждане. Общественная инспекция… Гражданка, ведь и милиция недалеко. Там Новый год встретите. – Адька, энергично работая локтями, влез в самую гущу. – Три часа стоите? Постоите и еще. Свежий воздух полезен. А вы? Пенсионер, а как ребенок. Ну зачем вам елка? Пропустите общественного инспектора, – он размахивал какой-то красной книжицей, все ближе продвигаясь к калитке. Вид книжечки производил магическое действие, и толпа, без особой охоты, все же расступалась перед напористым общественником. Правда, некоторые настораживались – что там проверять, если есть елки.
– Как что?! А палки? Забыли? – ужасным голосом произнес Адька. – Небось обманут вас, так бежите жаловаться, елки-палки.
Спустя несколько минут Адька уже топтался у выхода рядом с теткой-контролером. Та приставила рейку к пушистой елочке, измерила, Адька вынул из кошелька деньги и расплатился.
Неся елочку в вытянутой руке, он вернулся к Ларисе и Кириллу.
– Ну и колется, черт! Это вам. Возьмите. А я пошел. Дела.
Кот Степан приблизился к стволу и осторожно ткнулся черным носом в колючую щетину. Не понравилось. Кот обиженно фыркнул и присел. Елочка вздрогнула и стала медленно заваливаться вдоль стены. Кирилл постарался водрузить елку на место. Лариса кричала, что ей надоела эта дурацкая елка. Пусть валяется на полу. Все руки зудят, не елка, а крапива.
Она принесла ящик с инструментами. Кирилл обрадовался. Там было все необходимое, правда, нет пилы, зато были три ножовочных полотна. И подходящие деревянные планки.
Пока он сколачивал основание для елки, Лариса подготавливала место. Она отодвинула тумбочку и зеркало, свернула коврик, сняла со стены свою фотографию, подмела…
А бабка все не приходила. Странно. Она редко покидала квартиру.
– Кормят тебя, балбеса, а куда ушла бабушка, не знаешь, – укоряла кота Лариса.
Кот виновато прядал ушами, сознавая свою вину, но ничем помочь не мог.
Когда же зазвонил телефон, кот забеспокоился.
– Умный балбес. – Лариса подала знак Кириллу не стучать и сняла трубку. – Да? Одна. Ты в цирк собралась? Вот и хорошо. Нет, он не придет, мне заниматься надо. Я говорю, что у них аврал на заводе, конец месяца. Ладно, ладно. Что в холодильнике? Мясо? Найду… Степана покормлю, не волнуйся. Целую. – Лариса положила трубку и отогнала кота.
– Про меня, что ли? – Кирилл принялся устанавливать елку.
– Ага. Узнает, что ты здесь, – прилетит, как реактивная. Представляешь, в цирк собралась! У приятельницы билет пропадает.
– Зачем она так тебя охраняет?
– Возраст такой. У нее, конечно. Знаешь, мы с тобой сейчас встретим Новый год! Есть немного вина. И у бабки наливка спрятана.
Кирилл установил ствол в крестовину и встряхнул дерево. Елка раскинула ветви, будто распустила волосы. Комната наполнилась запахом свежести и снега. Игрушек было немного. Стеклянные бусы, несколько пузатых шаров, медвежонок на прищепке. Правда, елку приставили к стене и украшать надо было лишь половину.
– Не разбей шары! – кричала Лариса из спальни. – Если не хватит игрушек, привяжи конфеты.
В спальне скрипела дверца. Слышался стук каблуков.
– И чего она там возится? – ворчал Кирилл, пытаясь подавить вдруг возникшее волнение. Он вновь подумал о том, что произошло в кабинете под номером двадцать девять. Все было так, будто Кирилл сидел в домоуправлении и хлопотал о засоренной раковине. Даже обидно. Следователь интересовался, чем Кирилл занимается на заводе. Почему оказался на ипподроме. Вообще-то, видать, этот Топорков понимал толк в ипподромных делах. О Юсуфове спрашивал несколько раз. Наверное, наездник особенно интересовал Топоркова.
Кирилл притворился, что не слышит, как стук каблуков затих на пороге комнаты.
– Ну, как? – нетерпеливо произнесла Лариса. Она была в светло-голубом платье, а ее глаза радостно светились. – Поцелуй меня…
Кирилл растерялся. Раньше он целовал ее, не дожидаясь просьбы. Еще этот дурацкий серебристый шар! Он не знал, куда его деть, и пытался сунуть в карман. Лариса взяла у него шар, положила на стол и прижалась к Кириллу. Он почувствовал, как голова его наливается плотным дурманящим жаром.
– А Новый год? Мы должны встретить Новый год. Кирюша! – Она разжала его руки и шагнула назад.
– Куда спешить? Ведь до Нового года еще неделя, – удивленно сказал Кирилл.
– Чудак. Нам надо спешить. Открой консервы и на-режь хлеба. Труд вновь превратит тебя в человека.
Бледный дневной свет проникал сквозь широкие старинные окна. Скоро начнет темнеть Лариса задернула шторы, зажгла светильник.
– Одна наша девчонка изумительно приготавливает «глинтвейн». Пальчики оближешь. Вино. Мускатный орех. Сахар. Лимон. Все это надо кипятить особым способом… Но главное – пропорция. У меня где-то записано. Сделаем? Впрочем, обойдемся. – Спохватившись, она послала Кирилла мыть руки.
В ванной Кирилл постоял перед зеркалом, рассматривая свое разгоряченное лицо. Что, собственно говоря, произошло? Ничего. Но его лицо казалось ему непривычно чужим, незнакомым. Особенно, если пристально вглядываться. Когда он вернулся из ванной, Лариса уже сидела за столом.
– С Новым годом, Кирюша! Когда я была маленькой, мы с подружками каждый день встречали Новый год.
– И я, – подхватил Кирилл. – Пили лимонад. Чокались. Смешно.
Он был рад любому разговору. Надо избавиться от неотступных навязчивых мыслей, хотя в душе ему хотелось еще глубже предаться томящему сладкому возбуждению от близости Ларисы.
– У меня есть тост, Кирюша. – Голос Ларисы звучал глухо. – Если разобраться, в жизни все повторяется с тех пор, как обезьяна переквалифицировалась…
– Конечно, – Кирилл кивнул.
– Помолчи лучше. Я ведь уже начала свой тост, не понимаешь?
– А я-то думал…
– Меньше думай. – Она положила ладонь на горячую тяжелую руку Кирилла. – Я хочу сказать, Кирюша, что я тебя очень люблю. Мы с тобой одни. Пройдет время. Мы поженимся… Ведь мы поженимся?
– Ну.
– Так вот, мы поженимся. Будет семья. Только вот этой минуты, когда мы вместе, но еще неведомы друг другу, наверно, никогда уже не вернуть.
– Почему? Будут еще такие минуты.
– Глупыш ты, Кирюша… Этой минуты уже не будет. Вообще девушки умственно опережают ребят. Это давно замечено. Так что слушай и помалкивай…
– Ты сейчас очень красивая…
– То-то у тебя язык заплетается. Но ты должен был сказать: красивая, как всегда… Давай выпьем. Сбил ты меня с мыслей. – Лариса постучала ногтем по рюмке, посмотрела на свет. Наливка была тягучей и сладкой, она приятно щекотала нёбо. – Сегодня, Кирюша, ты мне стал намного дороже. Я боялась за тебя. Возможно, все это чепуха. Но я знаю, беда может подкрасться незаметно. Словно ничего и не произошло, а она уже родилась, эта беда, и ты ничего не знаешь.
– Да брось ты, – буркнул Кирилл. – Что со мной случилось? Ничего и не случилось. Со всеми может быть.
– Конечно, конечно, – согласилась Лариса.
Скрипнула приоткрытая дверь, и в комнату вошел кот.
Он присел и коротко мяукнул: то ли извинился, то ли поздоровался. Кирилл поддел вилкой шпротину и поманил кота.
– Как тебе нравится? Не хочет, паразит, – пробормотал Кирилл.
– Он не ест шпроты, – сказала Лариса. – Он и сырую рыбу не ест. Бабка ему готовит… – Она не договорила, отставила рюмку и вдруг закрыла лицо ладонями.
Кирилл протянул руку и дернул шнурок светильника.
Они сидели молча. Из темноты постепенно начали проступать контуры предметов. Вытянулся в рост книжный шкаф. Слепым глазом тускнело зеркало. Елка словно дышала размеренно, спокойно, чуть позванивая игрушками.
Кирилл больше не мог бороться с собой. Движения его уже не подчинялись разуму. На вялых, непослушных ногах он приблизился к Ларисе, наклонился и прижался губами к ее теплому затылку…
– Прогони его! Он подглядывает за нами;– прошептала Лариса.
Зеленые точки кошачьих глаз, не мигая, смотрели на них из темноты.
Кирилл схватил кота за холку и швырнул к двери. Кот хрипло мяукнул и кинулся вон.
2
Павел Алехин убавил под кастрюлькой огонь и достал из шкафа пустую банку из-под зеленого горошка, бросил в нее кусок воска и опустил в кипящую воду. Теперь нельзя медлить – воск растает быстро. Куда же делся скипидар? Он помнил, что скипидар стоял на нижней полке. Спросить, что ли? Подумает, что хочу мириться. Но они ведь и не ссорились. Во всяком случае, он не знал, в чем причина разлада.
– Где скипидар? – крикнул Павел. Подождал ответа, шагнул в коридор и крикнул громче – Я тебя спрашиваю, где скипидар?
– Не знаю. Твое хозяйство, – равнодушно ответила Татьяна.
– Мое-то, мое, а куда-нибудь засунут, с ищейкой не найдешь. – Павел отодвинул какие-то банки, коробки и в самом углу увидел бутылочку со скипидаром.
Он вытащил пробку, приготовил нож и стал ждать, когда воск окончательно расплавится.
Сегодня Павел пришел рано. С программой все складывалось удачно и можно было не «вечерять». Разошлась вся бригада, только Кирпотин застрял на участке у Юрия Синькова. Павел сделал вид, что не заметил. Переоделся и вышел. Как обычно, к нему пристроился Сопреев. До площади Коммунаров им было по дороге, но Павел придумал хитрый трюк – свернул к заводскому гаражу, переждал немного и вышел, когда Сопреева уже не было. Ему не хотелось идти домой вместе со своим напарником. Почему? Он и сам толком не знал.
Воск осел на дно банки ровным слоем. Павел подлил скипидару, размешивая раствор ножом. Время от времени он вытаскивал нож и наблюдал, как стекает с лезвия воск. Кажется, готово. На лезвии остался тонкий восковой след. Павел выключил газ, вытер руки газетой и направился в комнату.
Татьяна раскладывала по полкам отглаженное белье. На ней был старый домашний халат, подвязанный шнурком.
– Что ты натянула на себя эту хламиду? – Павел говорил ласково. Ему надоели эти нелепые отношения.
– Какая разница? Халат как халат.
– Раньше он валялся на антресолях. У тебя есть вата?
Татьяна достала вату с полки шкафа и, не оборачиваясь, протянула ее через плечо. Павел взял вату. Его руки скользнули по распущенным волосам жены.
– Оставь! – Татьяна шагнула в сторону.
Павел на секунду замер с растопыренными руками.
– Хватит дуться, – примирительно сказал он.
– С чего ты взял, Паша? Я не дуюсь.
Павел прислушался. Нет, не придраться, но что-то непривычное резануло ухо. Чужая, незнакомая нотка, которой никогда не было.
– Что произошло, Таня?
– Кое-что произошло. – Татьяна обернулась и посмотрела в лицо мужа.
Тонкие морщинки, которые собирались в уголках глаз, когда Павел улыбался, теперь уже протянулись к самым вискам.
Павел рывком сжал ее плечи.
– Не придумывай. И так забот полон рот, а ты еще что-то придумываешь.
– Мне больно. Отпусти. – Татьяна и не пыталась освободиться. Она ждала, когда Павел ее отпустит сам.
– Чертовщина! Мы не разговариваем столько дней. Если я в чем-нибудь виноват – извини. К перестань спать в гостиной, прошу тебя. Я не могу устраивать тебе скандалы по этому поводу. Мне стыдно перед Кириллом. Я все жду, когда ты образумишься, но с каждым разом мне трудней ждать. Я могу сорваться и наделать глупостей. – Павел шагнул в коридор. В отражении дверных стекол он видел, как Татьяна присела на ручку старого кресла, которое он так ненавидел.
Полочки будущего книжного шкафа рядком стояли на полу, белея свежеоструганной поверхностью. Павел аккуратно постелил на столе клеенку, подставил две чурки для опоры, выбрал дощечку и, приспособившись поудобней, обмакнул ватный тампон в баночку. Отстранился и широким движением нанес первый слой воска на поверхность доски. Отложил в сторону. Принялся за вторую полочку. Работа его успокаивала. Правда, он уже и не помнил, когда Татьяне в голову приходила какая-нибудь блажь. Дни тянулись ровной, привычной чередой. Казалось, они оба заранее знали, что будет с ними через неделю, через год. «Нет, все же надо ей завести собаку, – подумал Павел. – Она давно хотела завести пса. У Сопреева есть знакомый собачник, можно договориться». Опять Сопреев! Куда ни ткнешься, везде Сопреев. Словно обложил со всех сторон. Кирилл стал совсем взрослым. Вечерами он почти не бывает дома. Вот Татьяна и скучает. А вообще, когда-то Павел дал маху. Через три года после рождения Кирилла Татьяна забеременела, хотела оставить ребенка. Павел уперся. Ни в какую. Намечалась поездка на два года в Индию, на работу. И поездка сорвалась, и все пошло прахом. После этого Татьяна с Кириллом ушла к матери и не возвращалась целых два месяца. А потом была еще возможность, и не одна. Только Татьяна и слышать не хотела о ребенке. Что-то пролегло между ними после того случая.
