Текст книги "Завод"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Глава третья
1
Кирилл ожидал, что бригадир до пятницы появится на работе и ему не придется отпрашиваться на понедельник у мастера или начальника цеха. Он вздохнул, продолжая отлаживать сердечник. Бригадир перед отъездом дал сложное задание. И Кирилл почти все выполнил. Только вот сердечник никак не успокаивался в центре экрана. Работа кропотливая, требовала терпения, и, главное, надо сосредоточиться. А вот сосредоточиться он не мог. В голову лезли мысли о предстоящем визите в милицию. Что они ему сделают? Да ничего…
Все равно грудь словно заложило плотной ватой, которую так трудно пробить мелким и частым дыханием. И Кирилл ловил себя на том, что нет-нет да взглянет в сторону верстаков, расположенных у окна. Фигура отца казалась такой же энергичной, лишь изредка что-то менялось в сильном изгибе спины, точно вытаскивали ось, на которую было насажено это мощное тело. Недолго, всего лишь несколько секунд, длилось перевоплощение, но Кирилл его замечал. И непривычной болью резало сердце. Странно, дома в те непродолжительные минуты, когда они сходились вместе, у Кирилла пропадало чувство боли, а вот порознь все было иначе… Да и мать он почти не видел – Татьяна вечерами уходила. Куда, никто не знал. Приходила поздно. Иной раз позже Кирилла… Лишь Павел после работы тихонечко постукивал молотком. И со стороны казалось, что кто-то на пишущей машинке пунктиром подбивает законченную фразу…
Кирилл подвернул винт. Сердечник качнулся раз, второй и прилип к стене канала. Ну что ты будешь с ним делать?
– Электростатика! – раздался за спиной знакомый голос. – Вот и липнет.
Кирилл не обернулся. Он узнал, чей это голос.
– Много ты, Лиса, понимаешь… Электростатика, – передразнил его другой голос. – Он и без тебя знает, что электростатика. Правда Кирилл?
– Что, Алехин, электростатика, да?
Кирилл чуть развернулся.
– Шли бы вы отсюда…
– И чего ты злишься, не пойму, – заторопился Машкин по прозвищу Вторник. – Мы, что ли, виноваты?
– А кто же, кто?! Сами очухивались под лестницей, а меня, кирного, отпустили.
– Вот дает! – поразился Лисицын. – Что ты – маленький, не сообразил?
– Предатели вы! – Кирилл сплюнул и отвернулся к верстаку.
Парни продолжали стоять. Кирилл вновь слегка тронул винт, и стержень неверно закачался, грозя вот-вот залипнуть…
– Говорю, электростатика. У нас тоже была такая штука с гравиметром. Ничем не снять. То появится, то исчезнет. Сам Лепин прискакал.
– Говорит – парадокс… Из-за этого парадокса у меня в мае одиннадцать рублей накололось, – Лисицын вздохнул. – Так и на свадьбу не соберешь.
Кирилл обернулся и посмотрел на Лисицына. Худенькое личико сосредоточенно струилось к носику, к узким синеватым губам. И такой вот женится…
– Ты чего? – забеспокоился Лисицын.
– Женишься, что ли? – Кирилл вновь уткнулся в экран.
– Ага.
– Чего ж так?
– Да ну ее… Пристала. И мать зудит – женись, человеком станешь. А я и так человек.
– Ты – Лиса, – поправил Машкин.
– Меньше пропивать, говорит, будешь. А то я пью…
– А то не пьешь.
– Ну выпью иногда когда. От этого дела у меня сон хороший. К тому же я катер собираю. Мне не до пьянки…
– А что, выписал тебе рейки Кузьмич? – не торопясь, примирительным тоном произнес Кирилл.
– Выписал, зараза, – весело ответил Лисицын, то ли довольный примирением, то ли с добротой к начальнику цеха. – И сам по телефону на склад звонил, интересовался.
– Он вообще мужик неплохой, – Машкин поспешил войти в разговор.
– Неплохой, – согласился Кирилл.
– Кому же понравится, если твои работяги будут под лестницей кирять во время работы? – рассудительно проговорил Лисицын.
– Конечно, – согласился Кирилл. Он был рад примирению с ребятами. Действительно, никто не тянул его на аркане под эту лестницу…
– Так ты заходи ко мне домой вечером. В понедельник, – Лисицын потрогал экран.
– Свадьба, что ли?
– Но.
– Постараюсь. В понедельник у меня дельце одно. Все будет в порядке – зайду.
– От зараза. Одолжение еще делает, – без злости произнес Лисицын. – От зараза…
– И вот еще что, – Кирилл остановил взгляд на остреньких, похожих на осенние дубовые листочки, ушах Лисицына. – Женишься, так нечего там. Не силой же тебя заставляют, верно?
– А что? – не понял Лисицын.
– А то… На мать валишь, на невесту. Унижаешь их перед всеми. Да и себя тоже… Не джентльмен ты, Лиса.
– От дает, – растерялся Лисицын. – Что же я такого сказал?
– А ничего. Прими к сведению, по-дружески.
Машкин засмеялся и дурашливо подтолкнул Лисицына в бок.
– Да ладно, – огрызнулся Лисицын, не скрывая смущения. – Слушай, джентльмен, у тебя нет магнитофона?
– Нет.
– Жалко… Так мы пошли. Покедова.
Кирилл не ответил – сердечник дернулся и приник к стенке канавки. Ну что делать? Неделю угробил на эту настройку – и впустую. Кирилл мысленно пытался представить, как бы в этом случае поступил бригадир? Все сначала, все. Выведу по нулям, поставлю чистый экран, и все сначала… Он достал полоску миллиметровой бумаги и закрепил на штативе. А хорошо он выдал Лисе, молодец. Кирилл и за собой часто замечал эту смешную и наивную браваду. Показное равнодушие. А ведь они стали совсем взрослыми людьми. Вот и Лиса женится. Смешно. В общем-то, смешно. Какой из него муж? И он почувствовал легкий запах духов, а на губах привкус сухой шершавой ладони Ларисы… А потом с внезапным грохотом обвала распахнулась дверь, и на пороге появилась бабка Галина Сергеевна… «Сорок минут мерзнете. В квартиру войти не можете? Или поссориться решили?» И Кирилл тогда подумал, почему сорок минут? И еще подумал – как тихо обычно открывается эта дверь. А бабка все стояла. Кот Степан протаскивал восьмеркой между стоптанными ботами свой тяжелый хвост. И урчал, будто запускал стартер. «Ну что ты, бабушка. Да ступай ты, смешная. Что мы – маленькие?» Лариса все не отнимала ладони от губ Кирилла, глупейшее было положение. А главное, бабка смотрит и ни с места. Словно играли в детскую игру «Замри!»… Первым не выдержал кот. Наконец-то ему удалось запустить стартер, и он мягко ушел, вытянув хвост, уводя, как на буксире, Галину Сергеевну…
Лариса, чудачка, не отрывая ладони от губ Кирилла, дотянулась второй рукой до двери и захлопнула ее… «Ты не торопи меня, не торопи», – повторяла все она… А Лиса? Вот тебе и Лиса. На сколько же он старше Кирилла? Тогда под лестницей собрались по случаю его дня рождения. Значит, всего на два месяца… Чепуха…
Юрий Синьков зашел в цех после обеда. Новый темно-синий костюм, крахмальный воротничок, галстук. По приказу он числился до понедельника в загранкомандировке. И вдруг явился. Сборщики здоровались с Синысовым, расспрашивали о поездке. Интересовались, как работают приборы, ведь в Польшу шел экспорт уже много лет. Юрий отвечал обстоятельно. Он знал, что будет интересовать ребят. Иногда заглядывал в записную книжку. Неожиданно Синьков оборвал рассказ и кивнул на двух незнакомых мужчин у стенда цеховых контролеров.
– Новенькие?
– Народный контроль. Говорят, под Грекова копают, – ответил один из механиков. – Кто-то жалобу послал. Две недели уже сидят.
К механикам, обступившим бригадира, подошел Кирилл.
– С приездом, шеф! – Он хлопнул Синькова по плечу. – Ты вроде с курорта. Загорел. Что у них там, лето? – Кирилл был рад возвращению бригадира.
– По экспедициям ездил. – Синьков крепко пожал руку Кирилла. – Что, старик? Скучал небось?
– Ну.
– Я тоже по тебе скучал.
Механики разошлись по местам, они остались вдвоем. Юрий выдвинул из-под верстака тяжелый железный стул. Кирилл достал газету и постелил ее на сиденье.
– Ну вот и дома. – Юрий уселся и зажал ладони в коленях. – Рассказывай по порядку. Вначале о своих делах, потом о наших. Как Лариса? Да! – Он вытащил из кармана бронзовую заколку. – Передай ей.
– Спасибо. – Кирилл подкинул заколку.
– Не за что. Взрослым ты стал, Алехин.
– Заметил? – Кирилл вновь подбросил заколку, резко поймал. – Знаешь, очень уж ты правильный. И в институте и на работе, все у тебя без сучка и задоринки. Иной раз хочется потрогать тебя, не из картона ли ты вырезан? – Кирилл и сам удивлялся, чего это он вдруг? Ведь ждал Синькова, скучал. – Ты извини. Я глупость говорю. – Кирилл усмехнулся и добавил шутливо – Болезнь роста. Дурака валяю.
– Дурака и валяешь, – серьезно ответил Юрий. – Забавно, Алехин. По-твоему, если какой-нибудь тип – склочник, жену лупит, халтурщик и пьяница – значит, он обычный человек? Не картонный? Скворец ты еще, парень, хоть и кажешься взрослым…
– Ладно, шеф, увел я тебя в сторону. – Кирилл воспользовался паузой. – Ты меня отпусти в понедельник. Дело есть важное.
Синьков никогда не расспрашивал, что у него за дела, и Кирилл это знал.
– Ладно. – Синьков взглянул на установленный на верстаке прибор.
– Залипает, – небрежно произнес Кирилл. – Электростатика.
– Электростатика! – Синьков усмехнулся. – Руки у тебя не те.
Юрию не хотелось признаваться, что с этим прибором и у него самого ничего не получалось. Еще в начале года, когда в одном из тридцати приборов вдруг возникло это непонятное явление, он долго мучился с отладкой сердечника, пока начальник цеха не передал прибор Павлу Алехину. И вот опять подобная же чепуха. «Закон свинства» в типичном проявлении. Так и надо дураку. Все пыжился, гордость демонстрировал, вместо того чтобы присмотреться к работе Алехина-старшего. Неужели опять идти к нему на поклон?
– При царе Алексее за курение били палками по пяткам, – сказал Сопреев, разгоняя ладонью папиросный дым и недовольно глядя на Павла Алехина. Но тот, казалось, не слышал его слов.
– Много ты, Миша, знаешь. Как только голова твоя вмещает? – Кирпотин положил не верстак плоский каркас прибора. – Небось больно голове-то, все втиснуть надо?
Сопреев хотел ответить, но передумал. Он уже давно разговаривал с Кирпотиным лишь в особых случаях, когда было необходимо по работе. К тому же он уже минут пятнадцать что-то обеспокоенно искал на своем столе, перекладывал инструмент, поднимал толстую фетровую подстилку, даже заглянул под верстак.
– Хватит дымить! – вдруг выкрикнул Сопреев. – Дышать нечем.
Алехин удивленно поднял глаза от чертежей.
– Место специальное выделили, а он дымит! – Сопреев сбавил тон, точно извиняясь за внезапную свою несдержанность. – И вообще, Паша, много ты куришь в последнее время.
– Что ты ищешь? – Алехин погасил сигарету.
– Я… С чего ты взял? Ничего не ищу… – Сопреев пожал плечами. Конечно, он мог бы что-нибудь придумать, но, видно, не ожидал этого вопроса и растерялся.
Внезапно выражение его лица изменилось. Сопреев указал глазами в глубину цеха. Алехин повернул голову.
По проходу шел Юрий Синьков.
– Кого я вижу! – выкрикнул Сопреев. – Никак, Юра? Наш путешественник.
Синьков подошел, поздоровался. После давней встречи в подвале Алехин-старший и Синьков избегали друг друга. Вот и сейчас Алехин с деловым видом склонился над чертежом.
– А… Юра! – Кирпотин обернулся и сдвинул очки на лоб. – Садись.
– Спасибо, дядя Саша, я постою. – Юра улыбнулся Кирпотину, словно увидел знакомого в чужом городе.
– Садись, садись! – подхватил Сопреев и подтолкнул к нему табурет. – Как там Польша-?
– Польша нормально, – доброжелательно проговорил Синьков. – Привет шлет вашему бригадиру.
– Паша, слышишь? Тебе приветики шлют! – Сопреев согнутым пальцем постучал по чертежу.
Дольше притворяться глухим было нелепо.
– Синьков, что ли? – произнес Алехин, не здороваясь. – От кого это мне приветы?
– От Анджея. Не помню фамилию. Технический руководитель в Краковском тресте.
– Мрощак.
– Да, да. Анджей Мрощак. Хороший человек.
– Ничего вроде мужик. – Алехин уперся кулаком в подбородок и прищурил глаза. – В замке был? В этом…
– Вавеле? Был.
– И на площади рыночной был?
– Был. Ее не минуешь.
– А в Закопанах?
– Возили.
– Ив шкуре, медвежьей фотографировался?
– Нет. Не хотелось.
Странный разговор. Будто отдергивали руку от горячей воды, пробуя, не остыла ли. Хотя мало кто на заводе так «болел» за свою аппаратуру, как Алехин. Он даже вел переписку с заказчиками.
– Ну а с Кириллом все в порядке? Не сотворил что-нибудь? – Зеленые зрачки алехинских глаз сузились.
– Вроде все в порядке, – Синьков усмехнулся.
Алехин кивнул и вновь уткнулся в чертежи сборки.
– Так-так… Рассказал бы еще что-нибудь. – Сопреев выдвинул ящик и внимательно его оглядел.
– А что рассказывать? Вы и без моих рассказов все знаете, Михаил Михалыч, – сказал Синьков. – Энциклопедист!
– Ты гляди! – Сопреев ухмыльнулся. – Правда, читать я люблю. Одно, говорят, мешает – голова у меня маленькая. Все не уместить.
Да, у осла голова побольше, – поддержал Синьков.
Сопреев захохотал, навалившись грудью на верстак.
Потешил ты меня! Был бы царем – озолотил.
Синьков искоса взглянул на Алехина.
– Павел Егорович, я, собственно, к вам с просьбой, – наконец обратился Юрий к бригадиру. – Сердечник барахлит. Как в прошлый раз. А месяц декабрь, сами понимаете…
– А у нас, Юрочка, тоже не январь за окном, – негромко заметил Сопреев, сдувая невидимые пылинки с верстака.
– Я же не вас прошу, Михаил Михайлович! – Синьков едва сдерживал раздражение.
– А Паша и я – одна бригада. Дело общее.
Алехин молчал.
– Что ж, извините, – Синьков поднялся.
– Погоди! – остановил его Алехин. – Куда ж ты глядел в прошлый раз, когда я с твоим прибором три дня возился?
– Я к вам, Павел Егорович, пришел с просьбой. А не упреки выслушивать.
– И он упреков не любит! – Алехин кивнул в ту сторону, где над верстаком виднелась каштановая шевелюра сына. – У тебя есть руки да голова в придачу. Или забыл наш разговор в подвале? А я помню. Так что иди-ка ты отсюда по-хорошему.
Синьков криво усмехнулся. Редко он выглядел таким растерянным. Даже новый костюм словно бы обвис на нем. Медленно повернувшись, он вышел из цеха.
Несколько минут в бригаде молчали. Первым томительную паузу прервал Сопреев.
– Ну и хитрец! Недаром за дипломом гонится, в большие люди выскочит. Испугался, что опять план завалит, так на мировую пошел.
– Перестань! – резко оборвал его Алехин.
– Ты на меня, Паша, не очень-то кричи. Я тебе вроде не сын и не жена. – Сопреев взглянул на Алехина и притих.
Кирпотин достал из ящика ветошь и принялся тщательно вытирать перепачканные маслом пальцы.
– Слышь, Паша! Надо помочь ребятишкам.
Алехин молча взял карандаш и что-то пометил в чертеже.
– Говорю, помочь надо ребятам. Неприятности у них могут быть. – Кирпотин швырнул ветошь в ведро.
– Помогай. – Алехин не поднимал головы.
– А ты?
– Я свое сказал.
Сопреев насмешливо посмотрел на Кирпотина. Но не только насмешку уловил Кирпотин в этом взгляде. Была в нем уверенность в извечном порядке вещей. Дело, конечно, не в столкновении с Синьковым – это мелочь. Главное в другом, хорошо известном ему, Сопрееву. Все в этом мире предопределено. Лишь необходимо следить за тем, чтобы своими неразумными поступками глупцы не смогли бы потревожить стройную пирамиду его, сопреевского, мироздания. Не сломать, нет. Именно потревожить. Ибо сломать им это мироздание не под силу.
Сопреев извлек из ящика фарфоровую кружку. На ее стенке красный котенок удивленно смотрел на красного мышонка. Оторвав кусок газеты, Сопреев тщательно вытер кружку и направился в коридор к автомату с газированной водой.
Кирпотин сложил разбросанные детали и убрал прибор с верстака. Фетровая подстилка соскользнула. И тут внимание Кирпотина привлек сложенный вдвое тетрадный листок, который лежал под фетром. Кирпотин сдвинул со лба очки. Может, нужная бумага валяется? С первых же прочитанных слов им овладело беспокойство. Что это за письмо? Как оно попало сюда? Ну и дела! Так вот что искал Сопреев на своем верстаке. Конечно, это его почерк. Аккуратный, твердый. Сопреев в обед не уходил, а остался в цехе. Видно, ему кто-то помешал, он и спихнул бумагу под фетровую подстилку на верстаке Кирпотина.
– Наша, ты в обед не был на месте?
– Уходил. Минут тридцать обедал, – ответил Алехин.
– А когда вернулся, что Мишка-то делал?
– Сидел за твоим верстаком.
– За моим? – Кирпотин вспомнил, что из заготовительного цеха принесли детали и сложили их на верстак Сопреева. Вот тот и подсел на его место.
– А что случилось? – поинтересовался Алехин.
– Вспугнул ты Мишку. Он и пихнул это мне. – Кирпотин положил на чертежи тетрадный листок.
«В группу народного контроля, – прочитал Павел, – Совесть коммуниста не позволяет мне молчать. Полученные из обработки корпуса имеют брак литья. Его старательно закрасили в красильном цехе. С ведома главного инженера и главного конструктора. Без разрешения отдела главного технолога меняют режим обработки. Кроме этого, я хочу обратить внимание на принцип работы главного конструктора Лепина…» На этом фраза обрывалась.
А может, что не он? – растерянно проговорил Алехин.
– Почерк его.
– Так ведь он же беспартийный! – удивился Алехин.
– На то она и анонимка, чтобы сбить с толку, – рассудительно сказал Кирпотин.
– Анонимка? С чего ты взял? Может, он и подписался бы в конце.
– Жди! Выдал себя за партийного и в конце подпишется? – с сомнением проговорил Кирпотин. – А ведь ты, Паша, общественный судья…
– Все я, Саня, понимаю, – прервал его Алехин и, помолчав, добавил – А с другой стороны, если действительно скрытый брак литья, об этом заявить надо.
– Надо, – согласился Кирпотин. – Только почему же не открыто? Зачем выдавать себя за совестливого коммуниста? Важно не только что сказать, но и ради чего это сказать. Что же будем делать, Павел?
Алехин повертел в руках листок, затем протянул его Кирпотину.
– Положи на место. Как было.
2
Директор смотрел, как за окном появляются и исчезают крупные снежные хлопья. «Как балерины, когда перебегают освещенную софитами сцену», – неожиданно подумал Смердов и спросил Всесвятского:
– Вы любите балет?
Всесвятский озадаченно почесал затылок, потом взглянул на разложенные по столу бумаги.
– Кто его знает! – проговорил он наконец. – Бывает, смотрю по телевизору… А что?
– Да так… – Смердов вглядывался в холодное стекло. – Понимаете, Игорь Афанасьевич, иной раз хочется что-то вспомнить. Ведь столько лет живу на земле, а четко помню лишь две вещи: траншею под Минском, меня тогда ранило в живот, и стену дома, что напротив. Хоть сейчас темно, но представляю ее до мельчайшей трещинки.
– Да. Темнеет рано. – Всесвятский досадовал, что разговор ушел куда-то в сторону. Но сказать об этом директору было неловка.
– Конечно, есть и другие воспоминания, – подумав, продолжал Смердов. – Дети, внуки. Любопытные встречи, события. Да и от заводских дел никуда не денешься, все это не то…
– Придумываете, Рафаэль Поликарпович, – осторожно проговорил Всесвятский. – Стоите у окна. Вот вам все и кажется…
– Как все мне кажется? Мне ведь не кажется, что вы уволились и вдруг решили вернуться.
– Не вдруг, – поправил Всесвятский.
Перед отъездом в командировку к нему домой зашел Греков. Извинился за поздний визит. Было уже одиннадцать, а просидели потом до двух ночи. Греков был возбужден, часто курил. Порой казалось, что его мысли заняты вовсе не тем, что составляло предмет их беседы. В ту ночь он и уговорил Всесвятского вернуться на завод. Тот взял два дня на размышление. И вот сегодня явился в кабинет к Смердову, подал заявление о восстановлении его на заводе.
– Чем это вас Греков прельстил? – Смердов отошел от окна. – Вас, отлично знающего завод.
– Именно тем, что я не знаю.
Гладкий желтоватый череп Всесвятского почудился Смердову большим, умело вылепленным снежком, непонятным образом проникшим в теплый кабинет. И если немного подождать, снежок растает.
– Наш главный инженер в последнее гремя выступает в роли, имеющей весьма отдаленное отношение к его прямым обязанностям. Не всегда он следует и здравому смыслу… – взглянув на собеседника, Смердов запнулся. – Вы что-то хотели сказать?
– Нет, ничего, – ответил Всесвятский. – А впрочем… Здравый смысл часто путают с излишней предусмотрительностью. Мол, человек здравомыслящий, то есть никому не мешает, живет тихо. Так называемое здравомыслие – это не лучший вариант существования.
– Вот как? – Смердов усмехнулся. – Не замечал я раньше у вас подобных настроений.
– А вы не задумывались, почему я ушел от вас, Рафаэль Поликарпович? Нет? Жаль. А Греков задумался, хотя мы с ним были в гораздо худших отношениях, чем с вами. Он мне сказал: возвращайтесь. Я ему поверил и принес это заявление. И вдруг вы говорите, что Греков – фантазер, что я обольщаю себя и поступил легкомысленно, порвав с институтом.
На столе поверх каких-то бумаг лежала папка. Директор приподнял ее и придвинул к Всесвятскому.
Протокол комиссии народного контроля. Ознакомьтесь.
Всесвятский посмотрел на часы. Затем достал перетянутый резинкой футляр от очков.
– Сколько времени? – спросил Смердов, усаживаясь в кресло.
– Что? Времени? – Всесвятский вновь взглянул на часы. – Семь минут пятого.
– В четверть пятого у меня совещание по этому вопросу. – Смердов ткнул указательным пальцем в папку.
– Хорошо, хорошо, – пробормотал Всесвятский, не зная, как истолковать это предупреждение. – Мне уйти?
– Зачем же? Пересядьте куда-нибудь. Здесь сядут ревизоры. – Смердов поморщился. – Слово-то какое? Ревизоры!
Всесвятский взял папку и, сутулясь, направился к старому креслу, стоявшему в углу.
– Кстати, кого бы направить в командировку в Москву? – спросил Смердов. – Я получил телеграмму от Грекова. Ему нужна помощь экономиста.
– Вы у меня спрашиваете? – Всесвятский выпрямился.
– А у кого же? Вы заведуете отделом.
– Ну, что ж… Допустим, Татьяну Алехину. Или нет. Лучше Глизарову. Она дипломированный инженер.
– Хорошо, Глизарову… Чем это вас так удивил мой вопрос?
– Я как-то не понял… Весь наш сегодняшний разговор… Решил, что вы мне дали от ворот поворот.
– Я и сам себя не понимаю, – вздохнул Смердов и прижал рукой свое плечо. Всесвятский отвернулся. Смердов достал из ящика прозрачную трубочку, выудил маленький белый диск нитроглицерина, сунул под язык и прикрыл в ожидании глаза. Сейчас лекарство сработает легким неприятным толчком в мозг. И прекратится противная ноющая боль в груди. Надолго ли?
В кабинет входили по-разному.
Начальник цеха Стародуб вступил с опаской. Поздоровался. Однако, заметив, что в кабинете только директор и Всесвятский, сделал шаг назад.
– Куда? – окликнул Стародуба директор.
– Я пока покурю. – Иван Кузьмич продолжал отступать к двери. Он избегал директора. Многолетний опыт подсказывал ему, что от начальства лучше быть подальше.
– Курите здесь.
– Ладно, потерплю. – Иван Кузьмич вздохнул и сел на стул, стоявший у стены. Он попытался привлечь внимание Всесвятского, подмигнул ему: не забыли, мол, нас! Но тот читал какие-то бумаги. Стародуб отвернулся к окну.
Аня Глизарова появилась в кабинете почти незаметно. Встретившись взглядом с директором, поздоровалась и осторожно опустилась на стул, оправляя на коленях юбку.
– Анна Борисовна, завтра оформляйте командировку в Москву, к Грекову, – сказал Смердов.
– Хорошо, Рафаэль Поликарпович. – Аня не смотрела на директора. Она могла бы и отказаться. У нее годовалый ребенок и не совсем здорова мама. Но если сейчас директор передумает, она разревется от досады.
А Смердов все вглядывался в нее, словно что-то припоминал. Наконец он вспомнил – тот пасквилянт писал, что она любовница Грекова. Выдумают же такую чепуху!
Главный технолог Земцов широко распахнул дверь, шумно поздоровался с Всесвятским. Заметив строгий взгляд директора, шагнул к самому креслу.
– Порядок, Рафаэль Поликарпович, – с грубоватой почтительностью сообщил он. – Все приспособления для контроля высотомера сдали в ОТК. И макет тоже.
– Хорошо, – одобрил Смердов. – Оперативно сработали.
– Само собой!
Не успел Земцов сесть, как в кабинет вступил начальник ОТК Борискин.
– Борискин, вы уже приняли высотомеры? – спросил директор.
– Когда? Ведь пять минут назад получили приспособления! – удивился Борискин.
– Пять минут назад? – Смердов повернулся к Земцову.
На лице главного технолога отразилось благородное негодование.
– Я же вам сказал, Рафаэль Поликарпович, что мы все сдали, – обиженно произнес Земцов.
– Сказали, да не все. Приспособления надо было сдать еще три дня назад! – Смердов прислушался к себе, кажется, совсем прекратилась боль в груди, можно глубже вздохнуть. – Распустил вас Греков!
Директор подумал, что сейчас не стоило бы упоминать Грекова в таком плане. Кое-кто наверняка воспримет это как руководство к действию. Но ничего не поделаешь, уже сказал.
А кабинет все наполнялся. Люди рассаживались поудобнее, поглядывали то на директора, то на высокого худощавого мужчину – председателя группы народного контроля. Переговаривались вполголоса. Павел Алехин снял пиджак и положил себе на колени. Парторг Старостин протиснулся между рядами стульев к столу директора.
Пора бы и начинать собрание. Смердов приподнялся и обвел присутствующих медленным взглядом серых глаз.
– А где Лепин?
– В коридоре, – ответил Старостин. – Спорит с конструктором.
– Надо позвать! – Смердов нажал кнопку.
Но Лепин опередил секретаршу. Он стремительно появился в кабинете, придвинул свободный стул, сел.
– Прошу прощения, задержался.
– Заставляете ждать, Семен Александрович, – укоряюще сказал парторг и по привычке вытащил связку каких-то ключей. – Итак, товарищи, начнем. Собрание у нас планом не предусмотренное, можно сказать, стихийное. Вроде чрезвычайной сессии. – Старостин улыбнулся, но, не встретив поддержки, нахмурился. – Всем известно, что на заводе работала комиссия городского комитета народного контроля. Работу она закончила. Теперь товарищи из комиссии изъявили желание выступить перед руководителями отделов и представителями общественности. Прошу вас, Игнат Куприянович. – Старостин кивнул худощавому мужчине.
– Позвольте! – выкрикнул Лепин и, не дожидаясь разрешения, встал. – Считаю своим долгом заявить, что обсуждения подобного рода нельзя проводить без технического руководителя завода.
Председатель группы народного контроля застыл в неловкой позе, упершись руками о стол.
– А вы-то кто? – раздался хрипловатый голос Земцова. – Вы замещаете Грекова, значит, все в порядке.
– Я лишь исполняю обязанности. – Лепин отыскал глазами Земцева. – В интересах дела, милейший Тихон Алексеевич.
В зале беспокойно зашевелились. Всем было известно, что главного инженера обычно замещает главный технолог. Это диктуется профессиональной спецификой. И то, что Греков оставил вместо себя Лепина, а не Земцова, вызывало далеко идущие обобщения и пересуды.
– Вот мы и послушаем, где дела, а где интересы! – Земцов сложил руки на груди. – Начнем собрание. Время дорого.
– Минуточку, товарищи! – Старостин постучал ключом о стол. – Мы никого не обсуждаем. Мы собрались заслушать выводы комиссии. Так что, очевидно, можно обойтись и без уважаемого Геннадия Захаровича.
В кабинете загомонили, требуя начинать.
Павел Алехин сидел ровно, выпрямив свою широкую спину. Так обычно прислоняются к медицинскому измерителю роста. Он не участвовал в дискуссии, затеянной Лепиным. Неожиданно Павел увидел, как в кабинет проскользнула знакомая маленькая фигура. Возле двери стоял свободный стул, и Сопреев бесшумно на него присел.
Председатель группы народного контроля решительно извлек из папки бумаги.
– Как говорится, знакомые все лица. За две недели мы стали у вас своими людьми. – Он вытащил расческу и несколько раз провел по гладким темным волосам. Смердов терпеть не мог эту манеру начинать разговор. Он ее называл «туалетный прием». Многие об этом знали и лукаво усмехались. Председатель спрятал расческу и откашлялся. – Конечно, жаль, что нет Грекова. Надеемся, что он обо всем узнает. Группа наша была послана к вам по двум причинам. Участились претензии со стороны заказчиков и поступили жалобы отдельных товарищей. Справедливости ради надо было бы отметить достижения завода, но это не входит в нашу компетенцию…
Ровным голосом председатель перечислял все отступления и увертки, предпринятые заводом, чтобы не провалить план.
– Что ж получается, товарищи? – С одной стороны, выпускаете превосходную аппаратуру. А с другой стороны… – Председатель развел длинными руками. – Я сейчас зачитаю заключительную часть акта…
Часть приборов, о которых вспомнил председатель, давно была снята с производства. Но где-то она еще лежала мертвым грузом на балансе экспедиций и лабораторий. Взять хотя бы этот чертов звуковой модулятор. Страшно вспомнить, какая была битва между заводом и разработчиками из института. Все-таки они добились своего. Прибор навязали заводу. А что получилось? Неприятности. Рекламации… И за все в итоге отвечал Греков. А теперь, пожалуйста, все вновь выплывает наружу. Ровным голосом председатель вспоминает все отступления и увертки, предпринятые, чтобы не завалить план… Да что там модулятор?! История с шахтным радиометром. Цена ему всего ничего, ведь за большие деньги его никто не купит. А приспособления для проверки ОТК весьма сложны, технологам было никак не справиться. Пошли на упрощение конструкции – потеряли в точности. Кто возьмет на себя ответственность? Греков… Конечно, теперь можно монотонным голосом и укорить Грекова – зачем он так поступил? Но кто же не возьмет на себя ответственность, если давит министерство, Госплан, Госкомитет…
…Были замечания и другие – конструктивные недоработки, технологические неувязки в приборах, уже себя оправдавших. Взять хотя бы вопрос с литьем. Завод освоил новые методы. Но разве успеть за всем при таком плане? К тому же литейный цех старый, грязный. Никто там надолго не задерживается. Зачем? Когда столько же можно заработать, гуляя в галстуке и чистом халате…
В кабинете становилось все жарче. Открыли форточку. В морозный воздух уплывал белый влажный пар. Словно кабинет вдруг задышал. Люди громко переговаривались. Сообщение задело всех. Особенно горячился начальник ОТК Борискин.
– Т-т-так кого угодно можно под статью подвести!
– За производственный брак не судят. По шапке могут дать, а судить не будут, – успокаивал его начальник службы снабжения Сойкин, голубоглазый, розовый, с черными усами.
– Много ты знаешь! – не унимался Борискин. – А сто пятьдесят вторая статья?
– Статья есть, – согласился Сойкин. – А подсудимых нет.
– А жаль, – веско произнес Земцов. – Он давно уже разминал пальцами сигарету, не решаясь закурить.
– Вы бы п-п-помолчали. Если хотите, многие наши беды идут от технологов! – выкрикнул Борискин.
Смердов сидел, не двигаясь, сжав руками виски.
Аня Глизарова достала платок, украдкой высморкалась и смущенно оглянулась на Павла Алехина. Однако тот смотрел прямо перед собой. Лепин что-то чертил в своем блокноте.
«Вроде меня малюет», – подумал Старостин, стараясь уловить, на кого поглядывает Лепин, – на председателя группы народного контроля или на него. На всякий случай Старостин прикрыл лицо ладонью. И еще двое из присутствующих хранили полное молчание – Всесвятский и Сопреев.
